Слеза Рода

Глава 14

— Держи. — Петюня протянул мне два холщовых мешочка, в которых побрякивали, сталкиваясь друг с другом, патроны. — Тут обычные, тут экспансивные. Слушай, очень непростой материал ты мне, конечно, подогнал, работать было тяжело, но интересно. В плане опыта, имеется в виду. Причем на выходе патронов вышло больше, чем ожидал, аж по полсотни каждого вида.

— Благодарствую. — Я цапнул тяжеленькие мешочки и тряхнул их. — Порадовал, братка.

— Всегда, — щербато улыбнулся в ответ на мои слова оружейник. — Машинка в порядке? Может, глянуть? Нет, я знаю, что ты главное правило про смазку и ласку отлично помнишь, но…

— Чего нет? — Я достал пистолет и протянул ему. — Посмотри, лишним не будет.

Петюня, к слову, единственный, кому я свое оружие вот так просто доверяю, более никто к нему прикасаться права не имеет. По крайней мере, до той поры, пока я жив. Вот такой бзик из числа тех, которые заставят, например, психиатра сразу заподозрить у меня наличие какого-нибудь заболевания, носящего сложное название на латыни. Такое, впрочем, вряд ли случится, ибо к кому-кому, а к мозгоправу я вряд ли на прием пойду, поскольку правду о моей жизни ему все равно рассказывать никак нельзя. Если, конечно, когда-нибудь у меня не возникнет желание уехать на некоторое время в психиатрическую клинику с целью отдохнуть там немного.

Пока мой приятель занимался пистолетом, я снаряжал пустые магазины, захваченные из офиса. Один полностью заполнил теми патронами, которые обычные, а вот ко второму подошел более креативно, чередуя виды боеприпасов через один. Если небесное железо в самом деле работает так, как мне рассказали, то вурдалаков можно будет валить без экспансивных пуль, зачем такую редкость тратить? Тем более у меня нож в запасе есть. Ну и Баженов с его чудо-клинками. А вот с Големом, опасаюсь, без «дум-дума» мне не совладать. И то, если совсем уж честно, нет во мне полной уверенности в том, что даже эти пули его свалят. Кровососов — верю. Но этого слона… Не знаю, не знаю. Хотя, если в голову стрелять…

Дзинь. Сообщение от Таньки. Красиво фразу сплела, ничего не скажешь, из пристойного в ней только соединительные части речи, остальное отборная матерщина. Не малый боцманский загиб царя Петра, но достойно, достойно. Сдается мне, пошла моя одноклассница по второму алкогольному кругу, вот и разобрало ее на старые-то дрожжи. Ну и ладно, пусть, так от нее вреда меньше. Хотя все относительно, как бы она в этом состоянии дом, где мой офис расположен, не подпалила. Эта может, мне ли не знать, и чихать, что ее собственная недвижимость при этом пострадает. Здание старое, деревянное, полыхнет вмиг, а там ведь Сенька с Модестом. Последний уцелеет, у него инстинкт самосохранения будь здоров как развит, а домовой нет, до последнего с огнем бороться станет, в нем и сгинет. Арсений, хоть на фоне своей родни чудик чудиком, но инстинкты есть инстинкты, хозяйское добро — главное, что есть у него в жизни.

— Все нормально, — подошел ко мне Петюня и протянул пистолет. — Молодец, бережешь и заботишься, не то, что некоторые. Кстати, мне тут «парабеллум» сдали по дешевке, не желаешь прикупить? Машинка безотказная по своей сути, да я еще над ней пошаманил маленько. Ну и чистая, конечно, даже не сомневайся.

Запасной ствол нужен, мой-то в уральских горах остался, лежит сейчас в разобранном виде на дне подгорной реки. Плюс в чьих-чьих, а в словах Петюни можно не сомневаться, раз говорит, что машинка отличная и чистая, значит, так и есть.

— Возьму, — кивнул я. — Он ведь под патрон-«девятку»?

— У меня они всегда есть, — заверил меня оружейник. — Не волнуйся. Нести?

— Не сейчас, — качнул головой я. — После заеду, заберу. Да, и скажи — сколько с меня денежки? За все сразу?

Пока то да се, я чуть на встречу с Севастьяном не опоздал. Нет, приехал за пять минут до, но кряжистый старик, сидевший на лавочке и ждавший меня, все равно недовольно сдвинул седые клочковатые брови, как бы говоря: «Ну вот что еще от тебя ждать?»

— И снова здравствуйте! — Я отвесил колдуну немного шутовской поклон, чем вызвал интерес у пары бабулек, сидящих неподалеку. — Погода нынче хороша, да?

— Ты бы еще дольше добирался, — недовольно буркнул тот, сворачивая газету, которую читал. Интернетам разным колдуны почтенного возраста не доверяют, потому предпочитают узнавать новости по старинке, из печатных изданий и телевизора. — Полчаса уж сижу.

— И не зря, — подмигнул я ему. — Две фемины с соседней лавки явно на тебя глаз положили. Особенно та, что с синими волосами. Ах, Акимыч, ах старый ловелас!

— Ты палку не перегибай! — уже непритворно начал злиться старик. — Нашел себе приятеля!

— Все, неправ, признаю, — мигом добавил извинительных ноток в голос я, подхватывая за локоток закряхтевшего от резкого вставания со скамейки колдуна. — Просто настроение хорошее.

— Потому его другим надо испортить?

— Внук, видать, — донеслись до меня слова старушки с голубыми волосами. — Заботливый, не то, что мои. Какое там в парк вместе сходить, от них звонка по телефону не дождешься. Все некогда, все бегут куда-то.

— Видишь? Завидуют тебе, а ты все ругаешься. — Я выдержал паузу и добавил: — Дедуля.

— Прокляну сейчас, — очень недобро процедил Севастьян. — Замучаешься после прощение выпрашивать.

Чего меня на шутки разобрало? Знаю ведь, что не время и не место, а удержаться не могу.

— Посмеялись — и ладно. А теперь пошли уже в ресторацию, — предложил я. — Скоро время обеда кончится, а мне даже завтрак нынче не перепал.

Кушал Севастьян Акимович долго и с душой. Степенно хлебал окрошку, вдумчиво изучал каждый кусочек котлеты, наколотый на вилку, критиковал черносмородиновый морс за химический привкус и устроил форменный разнос официанту за не слишком свежие, на его взгляд, хлеб и кисловатую сметану. И только к мороженому, которое мы получили в качестве бесплатного комплимента от заведения, у него претензий не возникло.

— За свои деньги всегда надо требовать уважения, — втолковывал он мне, черпая ложечкой сливочный пломбир из креманки. — Ты платишь им, не они тебе. На этом месте раньше пельменная стояла, так в ней почтения к посетителям в старые времена имелось куда больше. Тут к окрошке сметаны дали, как украли, а там столько ее в тарелку плюхали, что пельмешки не разглядишь. Про густоту я уж не говорю! Ложка в ней как хрен у школьника стояла!

— Твоя правда, — поддакнул ему я. — Времена не те, понятия подменены.

— Ладно тебе. Думаешь, не вижу, что ты меня за старого дурака держишь? А сюда позвал, только потому что я один из наших сразу тебя к кикиморам на болото не отправлю осоку драть. Про Матвея хочешь речь вести? Так ведь?

— Про него, родимого, — подтвердил я. — Если верно понимаю, ты с соратниками уже успел поговорить, да?

— Не со всеми, — раздвинул губы в улыбке, показав мне невероятно крепкие для своего возраста зубы, колдун. — Кому дела до всей этой возни нет, кто при себе свое мнение предпочитает оставить и посмотреть, куда кривая выведет. Первые просто дураки, вторые еще хуже, не понимают, чем все кончиться может. Хотя все мы хороши, проглядели, понимаешь, эдакую дырищу в своем кармане. Что ты насторожился? Барыши уже начал считать?

— И в мыслях не было, — возразил я.

— А то не вижу, — прищурил глаз старик. — Только если ждешь, что я тебя сейчас нахваливать начну, а после скажу, что за колдунами старомосковскими должок теперь значится, — шиш тебе!

И мне под нос сунули означенную конструкцию, свернутую из желтых, пахнущих табаком пальцев. Причем очень резко пахнущих, поскольку этот старый хрен курил исключительно термоядерные папиросы, не признавая каких-либо других табачных изделий.

— Про должок точно не думал, — качнул головой я. — Слово даю. Ни тогда, когда о встрече просил, ни сейчас. Мой интерес другой.

А теперь я, между прочим, маленько соврал. Нет, про мзду и правда не мыслил, но вот планы после его слов маленько изменились.

— Про твой интерес после поговорим, — сурово заявил Акимыч. — Ты мне прежде скажи — кто тебе эту пакость заказал найти? Я не про Верховина речь веду, понятное дело, его, паскуду, чего искать?

— Ты серьезно? — удивился я. — Нет, правда думаешь, что я тебе имя нанимателя назову? Понятие конфиденциальности пока никто не отменял, и профессиональную этику тоже. Я же не спрашиваю фамилии тех дам, кто дожил бездетно до нерепродуктивного возраста, а после пришел к тебе, решив все же размножиться?

Что да, то да, по этой части Севастьян был в Москве лучшим из колдунов, но принимал далеко не всякую страждущую и деньги за свои услуги требовал просто невозможные для людей не то, что с маленьким, но и со средним достатком. Потому и клиентура у него была сильно непростая, с фамилиями, которые светились в светских хрониках и официальных бюллетенях. Впрочем, за свой гонорар он качество реально гарантировал, детишки всегда рождались крепкие и здоровенькие. По крайней мере, я о каких-то оплошностях не слыхал.

— А и не надо, — снова растянул губы в улыбке мой собеседник. — Сам ее знаю. Шлюндт, собака такая, тебя нанял. Что, выкусил?

Орест. Больше меня сдать было некому. Ну да, я же с ним в свое время советовался по поводу потенциального заказчика, а два и два ему сложить было несложно. Да и претензию за болтливость ему не выставишь. Мы с ним кто? Так, приятели. А вот Севастьян — другое дело, он Троицкому не просто коллега, а старшак, от слова которого много чего зависит. Прокопий и Фома на ладан дышат, того и гляди именно Акимыч станет главным. А следом и среди старейших места освободятся, ну как свезет?

— Да ладно, не менжуйся, — посоветовал мне колдун, отодвигая от себя опустевшую креманку. — Это у гончих с Сухаревки да кое у кого из ведьмаков к нему счеты имеются, а мне плюнуть да растереть. Больше скажу — очень буду рад, если та отрыжка из древности, за которой все гоняются, именно ему достанется.

— Чего так? — заинтересовался я.

— Что к Паулю в руки попало, то пропало, — пояснил сотрапезник. — Не любит он с таким добром расставаться до ужаса. Деньги — так, чепуха, он им сроду счету не знал, что монетам, что бумажкам. А вот штучки вроде наследия старых богов, оружие с историей, украшения, за которыми кровавый след стелется, точно за товарищем Щорсом, — это да. Это его.

— Два вопроса, — чуть озадачился я. — Первый — почему Пауль? Он же Карл?

— А еще Иоганн, — глуховато засмеялся Севастьян. — У него имен знаешь сколько? Нет? Думаю, он и сам со счета сбился. Не уверен, правда, что ему до того дело есть, все вокруг для него лишь костяшки от домино. И те, кто в Ночи обитает, и остальные прочие… Все! Но мне лично его как Пауля представила в конце сороковых одна знакомица. Помощь знающего кудесника, видишь ли, им позарез требовалась. Выполнить работу выполнил, расплатился он со мной честь по чести, но только второй раз на подобное не сподоблюсь точно. Я колдун черный, зла немало сотворил, и крови на руках хватает, чего не стыжусь, но даже для меня его промысел перебор. Не сверкай глазами, щусенок, все одно не расскажу ничего. Как ты там говорил? Кон-фи-ди-ци-аль-ность. Так вроде? Свои шишки набивай, если жив останешься.

Кто же вы такой, господин Шлюндт? А? Ей-ей, все сильнее хочется узнать правду, хоть нутром и чую, что делать этого не стоит.

— Что до Верховина — помогу, — помолчав, продолжил Акимыч. — Не сильно, особо не разгуливайся, но помогу. И не из доброты какой или дружбы, иллюзии не строй. Просто если он, гад ползучий, слезу эту поганую добудет, то мне наверняка не жить. И кое-кому из наших тоже. Прокопа, дуба старого, например, не жалко совершенно, вытянет из него Матвейка силу, так и жупел с ним. А себя — очень. Во мне жизни еще годков на двадцать точно осталось, а то и поболе.

Врать не стану, ничего подобного услышать не ожидал, потому от каких-то реплик решил воздержаться, ожидая, что будет произнесено дальше.

— А самое обидное — проглядели мы! — хлопнул ладонью по столу старик, отчего официант, отиравшийся неподалеку от нас, вздрогнул. — То ли постарели, то ли поглупели… Или всегда такими были? На поверхности же все лежит — и про слезу знали, и про то, чем она нашему брату грозит, и про то, какой Мотя поганец. Дважды два четыре сложнее. А сложить все вместе никто не удосужился. Не позвони ты мне нынче, так бы и сидел пень пнем до той поры, пока камень Рода из меня силушку не вытянул. А теперь гадай, чего на душе больше — обиды на то, что мы такие дурни все, или стыда за то же самое.

— С другой стороны — что бы вы сделать могли? — Отчего-то мне стало его жалко. — Сами стали за слезой гоняться? Точно нет. А шею Матвею саморучно свернуть никто не рискнет.

Чистая правда. Не рекомендуется колдунам друг друга убивать что напрямую, что по прямой наводке чужими руками, с начала времен такой запрет существует. Понятно, что он не догмат, но к нему прилагается мощное проклятие, непременно настигающее убийцу в довольно сжатые сроки. Оно имеет немного другую природу, чем то, которое долбануло Аркашку, ибо распространяется только на истинных колдунов, обычным людям его опасаться не стоит, но Севастьяну-то от того не легче. В том, собственно, и ценность наследия Рода для Верховина — оно его собратьев не убивает, а всего-то лишает силы. Получается, смерть в этом случае не прямое последствие непосредственного действия, а лишь дополнительное приложение к случившемуся, позволяющее ускользнуть от неизбежного наказания. Ну вот не сдюжил тот, кого он обессилил, в чем тут вина? То есть слеза выступает в роли эдакого бага в Системе, который очень удобно использовать для установления личной диктатуры, о которой Матвей давно мечтал.

Впрочем, думаю, существуют и какие-то другие предметы, открывающие врата немалых возможностей для колдунов с особо пытливым разумом, ибо историй о том, как эта братия друг друга в гроб вгоняет, мне немало слышать доводилось.

Кстати, вот потому-то дед Геннадий мне подробно не рассказал о возможностях слезы. Я же мог напрямую спросить: «Так может, я Матвея ей тогда того?» И что ему делать? «Нет» не скажешь и «да» не скажешь, вот он намеком и обошелся. Так что зря я на него грешил.

— Убить нельзя, а загнать в погреб поглубже, посырее и подальше от города можно, — ответил колдун. — Выманить да запереть до той поры, пока слеза нового владельца не обретет. На обиды его нам плевать, на угрозы тоже.

— А сейчас вам кто мешает это сделать?

— Не так все просто, Максим, — сдвинул брови старик. — Матвей весь дерганый, чуть что срывается, до драки дело может дойти, а не хотелось бы. Да и не провернуть такое в одиночку, тут помощники нужны, а нашим пока объяснишь, что к чему, все уже закончится. Потому лучше я тебе пособлю, чем смогу — наводку дам, коли что прознаю, зельем каким выручу. За так, без денег.

— За это спасибо большое, — проникся я. — Точно не помешает!

— Кое-какой пригляд за Верховиным не сегодня-завтра постараюсь приставить, — пообещал Акимыч. — Есть у меня должнички, пускай отрабатывают.

Правильно мне всегда Мирослав говорил: «Когда заваривается большая каша, не ленись искать тех, кто тоже хочет ее отведать. Лучше съесть меньше и в компании, чем по жадности своей после в одиночку и голодным смотреть на то, как насыщаются другие». Вот так, на ровном месте нашел союзника, причем получил от него больше, чем ожидал. Да, пока на уровне обещаний, но все же.

— А у меня вот какой вопрос есть, — перешел я к теме, ради которой сюда старика и заманил. — Если вдруг… Отмечу отдельно — именно вдруг, и никак иначе. Так вот — если я в борьбе за слезу в порядке самозащиты Матвея убью, то неприятности мне грозить будут? Колдуны всегда славились цеховой крепостью, а он еще и один из старейшин.

— Так вот ты зачем меня сюда вытащил! — расхохотался Севастьян. — Что за день такой, а? Куда ни кинь — всюду клин, всяко я, получается, старый дурак.

— Мне так не кажется.

— Ты лучше молчи, Максим. Не умеешь ты как следует зад целовать, не дано это тебе. Искренности не хватает. Врешь неплохо, не моргая, а вот подхалимаж точно не твое. Что до Матвея — никто с тебя за него не спросит.

— Точно?

— Клянусь тебе Сажар-звездой, что это так. Говорю и за себя, и за собратьев своих.

А вот это уже серьезно. Сажар-звезду нынче Стожарами зовут, и это созвездие с давних пор для колдунов является тем же, чем Луна для ведьм. Сажар-звезда им и защитница, и источник силы, и заклад для клятвы, которую нарушить нельзя.

— И еще вот что. — Старик склонился над столом, я тут же подался вперед, навстречу к нему. — Если первым слезу добудешь, ты мне позвони, скажи. За тобой тогда пригляд понадобится, чтобы Матвей до нее не добрался.

— Хорошо, — пообещал я, при этом подумав, что это обещание, пожалуй, выполнять не стану. Хрен его знает, как все обернется в этом случае?

— Но если выйдет так, что ты с ним столкнешься, то не тушуйся. Слезу ему к груди приложи и скажи: «Его сила твоя». И все, нет Матвея.

— Да мне уже про это рассказали.

— Но ты позвони, — пытливо глянул мне в глаза колдун, — так надежнее. И зелье я тебе одно хорошее дам, давно у меня лежит, берег его для особого случая. Сильно редкое, оно тебя от Матвея защитит. Пусть ненадолго, но все же. Его мне ворожеи полвека назад за одну услугу отдали.

Ах вот оно что! Теперь понял. Если я ему позвоню, то уж точно с Матвеем столкнусь, он или даже они позаботятся. Напрямую меня настропалить на Верховина нельзя, чтобы под проклятие не попасть, а вот так, обходными путями — чего нет?

Так что, может, и следует к просьбе прислушаться. Матвея все одно надо убирать, чтобы после удара в спину от него не ждать. Не простит он мне того, что я его планы разрушил. Больно вреден и мстителен.

— Договор, — кивнув, пообещал я. — Интерес-то общий.

— Главное, чтобы он тебя не обскакал, — вздохнул Акимыч. — У тебя глаза два, а у него — тыщи.

— Это как?

— Вот так. Он с кем дружбу водит? С Евдокимом-ведьмаком. Как мне сказали, в последнее время то и дело к нему в гости ездит да разговоры разговаривает. А тот что?

— Что? — не выдержав, чуть повысил голос я.

— Ты, поди, с хлеба на воду перебиваешься? — ехидно осведомился у меня колдун. — Последние гроши сейчас отдашь? Что глаза пучишь? По всему выходит, что ты не знаешь ничего, а раз так, то и клиентов у тебя небось вообще нету. Слушай, бревно неотесанное: всякий ведьмак особую склонность имеет к тому или иному знанию. Один змеям точно родной, другой с мертвыми беседы ровно с живыми ведет…

— Севастьян, совесть имей! — возмутился я. — Ты, конечно, больше моего знаешь, но какие-то очевидные моменты…

— А Евдоким птицам хозяин, — перебил меня колдун. — Каких просить может о помощи, каким даже приказывать. Смекаешь, к чему я?

— Этого не знал. Согласен, бревно. А ты еще себя частил, мол, стар да глуп.

— Ну да, как-то сразу полегчало, ты, выходит, куда дурнее моего. Слабое, но утешение.

— Рад, что угодил. — Я поднял руку, подзывая официанта.

— Ты сказал, есть два вопроса, — уточнил колдун. — Второй какой?

— Чего? — Я почесал затылок. — Блин, не помню. А, да! Севастьян Акимыч, а кто такой Щорс? Он из ваших? Или чьих? Иначе отчего за ним стелется кровавый след?

Хм. Вот чего такого я спросил? Почему этот старый хрен глаза ладонью прикрыл и тяжко вздохнул?

Мы расстались там же, где и встретились. Колдун отправился обратно на скамейку, доставая на ходу из кармана недочитанную газету и стрельнув глазами в сторону что-то обсуждающих старушек, которые никуда не ушли, я же отправился к машине.

Сев в нее, я ощутил — что-то не так. Повертел головой, открыл бардачок, глянул на заднее сиденье. Да нет, вроде все в порядке. А после сообразил — время. У меня впервые после возвращения в Москву появилось свободное время. Мне не надо спешить, поскольку меня никто не ждет; нет нужды, поглядывая на часы, бормотать под нос: «Ах, боже мой, боже мой! Я опаздываю». Да, уже давно миновал полдень, но до встречи со Славой еще вагон времени, которое хорошо бы занять чем-то полезным, вот только чем? Может, в офис поехать, помочь Сеньке вещи собрать? Или в объявлениях порыться, помещение под новый офис поискать? Марина, конечно, постарается помочь, понял я, чего она так резко куда-то подорвалась, но рассчитывать на это неразумно. Возможно, ее папа на самом деле сдаст мне по сходной цене пару кабинетов в «Москва-сити», только я сам их не стану занимать. Во-первых, не для моей деятельности подобные хоромы, кое-кого из моего круга общения даже через ресепшен не пропустят. Или, того хуже, кто-то из клиентуры решит ненадолго в здании задержаться, преследуя личные цели. А спросят после с кого? Правильно, с меня. Во-вторых, не хочу ощущать себя альфонсом, а именно так в глазах Белозерова-старшего это и может выглядеть. Только-только с его дочкой познакомился, и нате вам — уже помещение нужно, желательно побольше и подешевле, а еще лучше — даром. Ну да, может, он так и не подумает или подумает, но не скажет, только мне оно зачем? Мои проблемы, сам решу. Сроду захребетником не был.

Вот только не так много площадей свободных в пределах Садового Кольца осталось из числа тех, что меня устроят, везде же бизнес-центры понаставили. А где не они, там аренда сильно недешевая. Чую, придется в кубышку лезть. Да и это не самое неприятное, хвала небесам, не бедствую. Просто неохота с насиженного места съезжать. И рыться в объявлениях по тому же поводу ни малейшего желания нет.

От мыслей меня оторвал телефонный звонок, глянув на экран, я понял — ну вот, теперь есть чего делать. Даже врать не придется. Ну, почти.

— Здравствуй, дорогой друг, — радостно произнес я. — Клянусь небесами, ты словно знал, когда меня набрать.

— Привет тебе, Максим, — холодно, как чужого, поприветствовал меня Анвар, не добавив при этом к имени приставку «уста». Восток, как было не раз сказано, есть Восток, его суть нюансы, интонации, полутона. У нас никто не обратит внимания на подобную мелочь, но мне вот сразу стало ясно — собеседник дает понять, что наша дружба вот-вот даст серьезную трещину, а то и вовсе рухнет. И тогда друг запросто может стать врагом, ибо нет ничего хуже, чем обещанное и не сделанное. Нет-нет, речь не обо мне, а о нем. Анвар кому-то уже пообещал, что часы скоро приедут в Стамбул или Белек, а их все нет. И теперь он конкретно так теряет лицо, в чем, разумеется, винит именно меня. — Как твое здоровье? Все ли хорошо?

— Теперь уже да, — заверил его я. — Мне пришлось побывать в не самых приятных краях, там, где царит темнота, где нет дня и ночи. И связи тоже нет, потому ни ты, ни моя помощница не могли мне дозвониться. А вы ведь наверняка пытались, искренне переживая за меня. Но все обошлось, я вернулся домой и прямо сейчас еду к той достойной женщине, которая владеет предметом, что тебе так нужен.

Попутно я искал в почте письмо с адресом бабки, что ни в какую моему турецкому приятелю не желала продавать раритетные часы. Помощник Анвара мне его еще бог весть когда прислал, с тех пор груды спама сверху навалились. Я по возвращении так и не сподобился ящик почистить, вот результат. И по новой не спросишь, подобное все одно что расписаться в собственном неуважении к просьбе друга.

— Ты жив — это главное. — В голосе появилась небольшая теплота. — Я так и подумал — видно, непростые дороги увели тебя из дома, если столько дней не имелось возможности услышать твой голос.

— Непростые и темные, — грустно подтвердил я. — Потому верю — ты простишь мне то, что твоя просьба до сих пор не выполнена. Поверь, в случившемся нет ни капли неуважения к тебе, Анвар-эффенди. Дружба свята, но еще есть долг. Он выше всего — друзей, женщины, жизни. Здесь — так.

— Понимаю, уста Максим. Понимаю и принимаю. Но…

— Повторюсь — уже в пути, — решив, что в данный момент прервать речи потомка Тулай-кана не только можно, но и нужно, дабы повторно подтвердить твердость своих слов. — Не стану давать обещаний, что достойнейшая ханым-эффенди прямо с порога радостно закричит: «Забери часы, добрый молодец», но все, что от меня зависит, будет сделано. Единственное, что хочу уточнить: тебя устроит только легальный вариант приобретения? Или есть варианты?

— Если бы речь шла о том, чтобы изъять работу почтенного Фавра путем скрытым, неявным, то я бы даже не стал беспокоить тебя, мой дорогой друг, — уже совсем по-прежнему ответил мне Анвар. — Нашлись бы те, кто способен проделать подобное. Кто-кто, а мастера дел ночных, темных, тихих, ни у нас, ни у вас не переведутся никогда. Только глупцы считают, что самые древние специальности на свете есть собирание слухов и торговля женским телом. На деле первыми профессионалами на свете являлись воры и жрецы. Цель у них была одна — забрать себе чужое, то, что им не принадлежит, только первые делали это тайно, за что часто платили своими жизнями, а вторые явно, да еще так, что им требуемое с поклонами приносили и просили его принять.

— Тонкое замечание, — отметил я, найдя-таки письмо и щелкнув пальцами, — но верное. Значит, только доброй волей.

— И с бумагами. Расписка, а еще лучше договор купли-продажи. Хоть какой, главное — с подписью, — добавил Анвар. — Ясно, что отправить часы в Турцию можно и без документов, найдутся люди, которые их и у вас, и у нас через границу перенесут без хлопот, тем более что ничего противозаконного тут нет, если это и культурное достояние, то никак не российское. Но что потом? Тот, кому они обещаны, иногда отдает предметы на выставки, а там все сложнее.

— Понял-понял, — покивал я, заводя машину. — Нужны бумаги, значит, будут. Главное — бабулю уломать на продажу. Жди моего звонка с новостями часа через два-три. Да, как там Геля? Замуж не вышла? Просто она мне тут недавно чем-то таким грозилась, за ней какой-то миллионер вроде как ухаживать начал.

— Был такой, — наверное, таким голосом говорил бы сытый, добрый, но очень опасный хищник, имей он дар речи, — подарки дарил, на «феррари» катал, пел, как бюльбюль. Это у нас птичка такая есть, маленькая, но голосистая. Но мне он не понравился.

— И? — насторожился я.

— Плохое задумал, — выдержав паузу, продолжил турок. — Когда того, чего хотел, добром и уговорами не получил, решил так все взять, без согласия. Ждать, должно быть, надоело, да и привык, что деньги все всегда решают. Молодой, глупый, не то что его дед. Тот умнее, потому и стал тем, кем стал.

— Он умер легко? — уточнил я, не сомневаясь в том, чем закончилась история жизни жадного до девичьего тела наследника капиталов сильно разумного деда.

— Да. Просто остановилось сердце. Так бывает.

— Геля?

— Она ничего не видела. Спала. Он ей в вино хитрого зелья подлил на основе опиатов. Думаю, не в первый раз так поступал, в памяти ее почти ничего не осталось. Но она у тебя умная, наверняка все поняла, но при этом никакой грусти по ушедшему на каменные равнины сластолюбцу не испытывает. По тебе, брат, — да. Даже щербет не пьет, слушай! А ведь его любит.

— Спасибо тебе, эффенди, — теперь уже абсолютно без наигрыша сказал я. — Должен буду.

— Не будешь, — мягко произнес Анвар. — Я обещал — твоя женщина под моей защитой. В тот день, когда я нарушу такое обещание, то сразу, разбежавшись, прыгну со скалы прямо в море. Потому что зачем тогда жить? И не волнуйся насчет последствий. Твою ханум двадцать человек в тот вечер видели в баре, где она пила самбуку и танцевала. Еще двадцать подтвердили полиции, что тот аптал поднимался в свои покои один. И сыщикам, что наняла семья покойника для расследования, тоже. Да и тело его родные уже увезли на родину.

Вот как после такого часы не добыть? Да никак. Жди, Анна Христофоровна. Еду. Хотя когда старушка с вот таким отчеством, то точно грядет трудный разговор. С Петровнами и Сергеевнами куда проще общий язык найти…