Слотеры. Песнь крови

Глава XXVIII КОРНИ ЗЛА

Следя за тем, чтобы никто не вздумал сгоряча пальнуть в мою союзницу, я скосил глаз в сторону ди Тулла. За последние полчаса на лейтенанта-экзекутора обрушилось слишком много всего, но держался он молодцом. Лицо рыцаря затвердело, уподобившись бронзовому бюсту, огромные кулаки крепко сжались, заставив побелеть следы порезов и шрамов. В глазах, уставленных на Моргану, появилась некая отрешённость.

Кажется, помощи Выродков с него уже достаточно.

— Поправьте меня, если ошибаюсь, но орден всегда гордился своим прагматизмом, — негромко проговорил я как будто бы в сторону.

Ди Тулл с видимым усилием, словно шея его вращалась на проржавевших шарнирах, повернул голову в мою сторону.

— «В борьбе с врагом человечества нельзя гнушаться и его оружием. Ибо зло подобно змее, пожирающей свой хвост…» Поправьте меня, если ошибаюсь, но, кажется, это сказал Брендон Неистовый, один из основателей вашего ордена. Так вот, Моргана — оружие.

— И ещё какое, — сладко улыбнулась Моргана и, неторопливо шествуя к нам через весь постоялый двор, начала цитировать:

Я невольно улыбнулся.

Сии скабрёзные стишки, лихо рифмующие дальше по тексту «труден» и «блудень», «груди» и «муди», знал и при случае поминал весь Ур. Автор их, несмотря на великую популярность, предпочёл остаться неизвестным, но народная молва упорно приписывала вирши тонкому лирику и певцу возвышенных чувств Эмилю Трауту, чей томик всё ещё лежал на столе подле ди Тулла.

Глазастая.

Добравшись до места, где некий храбрец меняет стальной клинок на другой, «из тех, что, рукояти не имея, вздымается, в деснице не нуждаясь, и в плоть вонзиться вожделеет», Моргана соизволила прекратить. Ди Тулл, однако, об особенностях уранийской поэзии, похоже, не был наслышан, а потому не улыбнулся даже уголком губ. Зато он полностью овладел собой и парой властных жестов привлёк внимание прочих рыцарей:

— Сохраняйте спокойствие и держите мечи в ножнах. Это создание не подлежит экзекуции. Пока.

— Как это мило. — Моргана с неподражаемой изящностью послала экзекуторам воздушный поцелуй, — Хотя, признаться, я иногда люблю… экзекуции. Они делают ощущения более острыми.

— Братство вкладывает в это понятие самый буквальный смысл, — заметил я, — Тебе бы не понравилось, Моргана.

— Как знать… Соски Лилит! Что это на тебе, Сет? Это отвратительно! Ты должен оторвать руки своему портному. Уже за одну такую пуговицу, пришитую к одежде, человека можно смело приговаривать к четвертованию.

Сначала Кроуфорд, теперь Моргана… дались им мои пуговицы.

— Может, хватит развлекаться? — хрипло проговорил Ришье, кривясь и гримасничая от боли в изувеченном горле, — Или я один хочу знать детали предстоящего?

Я отдавал должное нетерпению Бесталанного Малигана.

Его потеря была слишком свежа. Не думаю, что Ришье испытывал сколько-нибудь серьёзные чувства к рыжеволосой актрисе, но я помнил, с каким выражением он произнёс фразу: «Это были мои смертные». Природа обделила его Талантом, но не лишила чувства ответственности, каковое, к слову сказать, напрочь отсутствует у большинства представителей нашего с ним роду-племени. Ненависть к чудовищу, убившему Алису Карсо, двух слуг и едва не высосавшему до дна его самого, заставляла остатки крови в жилах Ришье Малигана кипеть.

— И впрямь достаточно прелюдий, — согласился я. — Времени у нас осталось всего ничего. Ренегат ждёт меня в условленном месте, и, боюсь, голод быстро подтачивает его терпение. Не стоит…

Я не договорил.

— Ренегат…

— …Ждёт…

— …Тебя?!!

Три изумлённых возгласа слились в один. Рыцари Башни повскакивали с мест, одновременно галдя и делая друг другу знаки заткнуться.

— Как это понимать, Сет? — первой опомнившись от возмущения, возопила Моргана. — Как ты мог с ним снестись, чтобы назначить место и время встречи?! Что ты задумал?! Решил поиметь нас всех, грязный ублюдок?!

— Что у вас на уме, Слотер? — тяжело двигая челюстью, проскрежетал Кастор ди Тулл.

— Какую игру ты ведёшь, Сет? — Лицо Ришье Малигана от боли и гнева сделалось не просто белым, а каким-то матовым.

Чёрт, я видел призраков, которые выглядели лучше.

— Прекратите галдеть! — Я громко хлопнул ладонью по столу, словно прибивая звуки, наполнившие постоялый двор.

И действительно, на какое-то время наступила тишина.

— А ты, Моргана, вымой рот — слишком много грязи из него вылетает. Да, я нашёл способ передать весточку Ренегату. Потому что я, дери меня Астарот, Сет Ублюдок Слотер! Ещё не было дичи, которой я не сумел бы наступить на хвост.

Я с вызовом посмотрел сначала на ди Тулла, потом на Морган и Малигана, игнорируя три десятка распалившихся воинственных мужиков. Все трое сдержались и промолчали. Остальные тоже невольно притихли.

— Я предложил нашему безумному другу поединок и уверен — он примет мой вызов. Ему нужна следующая жертва, в жилах которой будет течь Древняя кровь. И для верности она должна быть такая же порченая, как та, которую Ренегат пробовал раньше.

Моргана и Ришье в разъяснениях не нуждались, но Кастор ди Тулл выразительно посмотрел на меня, требуя объясниться.

— Уберите своих людей на улицу, мессир рыцарь. То, что я расскажу вам, не должны знать многие.

Экзекуторы недовольно загудели. Их командир агрессивно выставил вперёд подбородок и скрестил руки на груди:

— Говорите так. У меня нет тайн от моих людей.

— Значит, заведёте себе первую, — отрубил я.

Лейтенант-экзекутор нахмурил брови и даже привстал, намереваясь возразить, но я пресёк его попытку:

— Вы в Блистательном и Проклятом, ди Тулл! Здесь не выжить по Кодексу Брендона. Здесь договариваться иной раз приходится даже таким, как я. Осваивайте искусство дипломатии и компромиссов или катитесь к чёрту!

Пнедориец дёрнул щекой, но сдержался. Несмотря на некоторую импульсивность, он всё же умел принимать верные решения.

— На улицу! — обернувшись к своим людям, скомандовал ди Тулл. — Никому не входить. Оцепите постоялый двор и ждите приказов. Если со мной что-то случится, выжгите здесь всё до золы и пепла. Так, чтобы и углей не осталось.

Я ожидал всплеска недовольного гула, но просчитался. Всё-таки орден являлся воинской организацией со всеми вытекающими отсюда последствиями. Пока не следовало приказов от лидера, его рыцари могли позволить себе роптать и проявлять недовольство и возмущение вслух. Однако стоило Кастору ди Туллу начать командовать, как три десятка экзекуторов заткнулись, подобрали плащи да шляпы и потянулись на улицу.

— Правильный выбор, мессир рыцарь, — одобрил я, — Так вы, по крайней мере, узнаете, каким образом подобное чудовище могло появиться на улицах Блистательного и Проклятого.

— Того, что я успел узнать об этом проклятом городе, достаточно, чтобы предположить: это местные жители создали его на свою голову. Сами, — буркнул лейтенант-экзекутор.

— Что ж, значит, вы разобрались быстрее меня, — без улыбки заметил я.

— К чему клонишь, Сет? — требовательно спросила Моргана.

— Это не самая короткая история, — наливая вина в кружку, заметил я. — Но, учитывая, что у нас мало времени, постараюсь опустить несущественные детали… Вы готовы слушать? Тогда начну… После того как мне не удалось прикончить Ренегата с первого раза на городском погосте, я понял, что имею дело с далеко не обычным вампиром. И даже не обычным кровожором. Я несколько раз крепко достал его. Пустил ему кровь… и был здорово озадачен. Но вовсе не тем, что он выжил. Я обнаружил другое — от ран Ренегата несло серой. Не знаю, в курсе ли вы, Кастор, но так пахнет Древняя кровь. Которую, как известно, вампиры пить неспособны.

Рыцарь коротко кивнул.

Я сунул руку в кармашек на поясе и выложил на стол маленький костяной кругляшок с вырезанной на нём фигуркой обнажённой женщины — фибула, какой застёгивал свой плащ мой племянник Джад Слотер. Именно этот плащ, пропитавшийся Древней кровью, источаемой бескожим Дэреном Слотером, стал первым источником особой пищи для Ренегата. Пищи, с которой началось перерождение необычного вампира в монстра, наделённого сверхъестественными способностями.

Моргана из Морганов стала второй.

Эдвард из Треверсов — третьим.

Ришье из Малиганов замкнул круг.

Все четыре клана опробованы.

Крупные неприятности у Блистательного и Проклятого начались со случайности. Но не все случайности случайны. Ренегат не сумел бы усвоить кровь Лилит, если бы сам не отличался от других носферату. Чтобы хлебать раскалённый свинец, мало просто иметь лужёную глотку. Потребуется кое-что сверх того…

Не вдаваясь в подробности, я рассказал присутствующим о том, как след, оставленный распространителями некры, вывел меня на лавку Эймара Гамона и её хозяина… на то, что от них осталось. О своих встречах с Кхандиром Калешти и Алистером Кроуфордом я, понятно, умолчал. Во-первых, эти двое знали лишь часть тайны происхождения Ренегата. Во-вторых, я не собирался делиться с представителями других кланов и командиром экзекуторов сведениями, которые можно использовать в дальнейшем. Когда охота на Ренегата будет завершена, нашему хрупкому союзу придёт конец. Кто знает, в каком качестве судьба пожелает свести нас всех в будущем?

— Создателем чудовища стал Эймар Гамон, алхимик из Аптечного переулка, владевший на паях заведением под названием «Лавка таинств и зелий магистров оккультных наук Эймара Гамона и Филиппе Сукко». Партнёр Гамона скончался год назад, с тех пор алхимик вёл дело один. Даже учеников и подмастерьев не набирал. По правде говоря, Гамон в них и не нуждался, поскольку неплохо овладел искусством управления неживой материей и изготовил себе несколько големов-помощников, которые управлялись по хозяйству. В лавке Гамона и появился на свет вампир, за которым мы все охотимся.

Обводя глазами заинтригованные лица, я поднёс кружку к губам и промочил горло.

— Смертный породил вампира? Каким образом? — не на шутку разволновавшаяся Моргана спрашивала с почти научным интересом; она даже ненадолго забыла о своей ненависти к осквернившему её мутанту, — Искусственно заразил подопытного, занеся в рану кровь и слюну носферату?

— Гамон поступил более оригинально. В своё время он был учеником и спутником Робина Питца, известного наольского учёного, прославившегося как анималькулист и мастер по выращиванию гомункулов. В учёных кругах его знали как Робина Делателя Человеков… — Я вкратце пересказывал «доклад» Помойного Кота. — Питц занимался своим ремеслом до тех пор, пока не были приняты законы, запрещающие распространение подобных форм жизни. Не подчинившись требованиям закона, Делатель вляпался в некую тёмную историю, потерял постоянную практику и вес, который имел в обществе. Он даже провёл какое-то время в тюрьме. А потом сошёлся с молодым, честолюбивым и не очень щепетильным юношей по имени Эймар Гамон.

— Если человек тратит большую часть своей жизни на изучение некоего ремесла, которое потом запрещают, трудно ожидать, что он его забросит, — пробормотал словно бы про себя Кастор ди Тулл.

— Всё верно. Питц передал Гамону всё своё запретное искусство. И Гамон с прилежанием его изучил. Более того, он во многом превзошёл своего старого наставника. Из живой крови и живого семени сотворить гомункула сложно, но по силам многим. Гамон же совершил то, чего не удавалось никому. Он создал гомункула из мёртвой материи.

О том, что на верный след меня навела случайность, я умолчал, дабы не умалять эффекта, произведённого сказанным.

— А ещё говорят, он, значит, пару раз гомункулусов выращивал. Только я вам этого не говорил! И от кого слышал — не скажу!

Этих фраз, обронённых на пепелище рыжим подмастерьем, трудившимся на некоего мастера Боббера, оказалось достаточно, чтобы здоровенный кусок головоломки встал на место. Щёлк! И вот уже одна верная догадка тащит за собой другую, увлекая весь набор предположений, как большое зубчатое колесо заставляет крутиться мелкие шестерёнки в замысловатом механизме.

А пресловутый эффект, кстати, вышел на славу.

Моргана издала непередаваемый звук, глядя на меня изумлёнными глазами. Ришье, забывшись, покачал головой и тут же скривился от боли. Кастор ди Тулл схватил бутылку вина, выбулькал её остатки прямо в глотку, не обращая внимания на кружку.

— Невозможно, — утирая губы тыльной стороной ладони, сказал лейтенант-экзекутор, и в голосе его звучало искреннее убеждение, — Некросущества неспособны оставлять потомство. Это… это вдвойне противоестественно. Теория танатогенеза и оккультные науки полностью отрицают это, равно как и догматы обеих Церквей. Анимация мёртвого возможна лишь после умерщвления живой плоти, а неживые создания не могут создавать жизнь. Вампиры не исключение. Единственный способ размножения, оставшийся им, заключается в передаче своей заразы смертным. Чтобы стать немертвым, необходимо для начала побыть живым.

Он знал, что говорил, — в ордене серьёзно относились к изучению анатомии и иных особенностей тварей, которых истребляли. Это существенно облегчало службу «цепных псов человечества».

Неделей раньше я бы сам с ним согласился.

Природа всё строит, исходя из законов компенсации. Даже когда дело касается существ, бросающих вызов самим её основам, определённые правила и аксиомы продолжают действовать, ибо иначе мир отправится в тартарары раньше, чем он того заслуживает. Вот взять, к примеру, вампиров. Казалось бы, у носферату не может быть проблем с размножением. Делов-то, умело цапнуть смертного за шею и подождать от трёх дней до недели, пока порфирия — зараза, передаваемая носферату при укусе, — не сделает своё дело. Но тут-то и таится главная опасность!

Если каждый новоиспечённый вампир будет создавать свои копии, кусая людей направо и налево, смертные просто закончатся. И очень быстро. Ведь им-то, в отличие от вампиров, приходится сначала вынашивать ребёнка девять месяцев, а потом растить его достаточное количество лет. Мир, населённый волками, но лишённый овец, не способен просуществовать долго. Рано или поздно миллионы носферату сожрут всё живое, а потом просто перегрызут друг друга, охваченные Кровавой лихорадкой.

Оттого и существуют ограничения.

Способность вампиров превращать людей в себе подобных напрямую связана с тем, что сами немертвые называют кровными узами. Эти узы — невидимая, существующая лишь на уровне некроэманаций связь между вампиром-творцом и его потомством — возникают с момента инициации каждого нового кровососа и являются нерасторжимыми. Киндреды напрямую зависят от мастера, а тот подпитывается энергией своих порождений, обретая могущество, превышающее возможности рядовых носферату. Так появляются вампиры высшего уровня, подобные Некромейстеру Алану и его баронам крови. Их потомство же довольствуется положением слуг или, на худой конец, пасынков. Вечных слуг и пасынков — ведь в теории носферату бессмертны.

Для вампира низшего уровня едва ли не единственным способом раскрыть потенциал своей крови является убийство собственного мастера. Вопреки распространённому мнению оно не приводит к гибели всех созданных им киндредов. От шока умирают только самые слабые. Выжившие, напротив, становятся сильнее. Именно поэтому древние и опытные вампиры всегда тщательно отбирают кандидатов для обращения и не стремятся создавать слишком уж большие семьи.

Вопрос выживания.

Чем больше наплодишь родственничков, тем выше вероятность, что рано или поздно один из них, желая возвыситься, вонзит тебе кол в спину. Коль это правило сплошь и рядом верно для смертных, что говорить о нежити?

Иногда мне кажется, что Некромейстер Алан и на сделку-то с королём Максимилианом Миротворцем пошёл только для того, чтобы собрать всех своих киндредов в одном месте и утвердить над ними власть по принципу и подобию власти смертных. Не по крови и обычаям, а по закону и праву вооружённой руки. Такая власть, поддержанная всей мощью городской стражи и регулярных войск Ура, Блистательного и Проклятого, будет надёжнее сомнительной лояльности, которую должны вызывать кровные узы…

Появление вампира-гомункула напрочь меняет привычное положение дел. Не потому, что ограничения, сдерживающие численность вампиров, больше не работают — к резкому увеличению поголовья носферату это всё равно не приведёт, поскольку выращивание гомункулов требует достаточно много времени. Здесь другое.

Никто не знает, каких высот может достичь «чистый» вампир, не связанный узами крови ни с одним мастером… Как показала практика, поглощение ядовитой Древней крови такому созданию уже вполне по силам.

— Не могу поверить, — упорно мотал головой ди Тулл. — Не укладывается у меня это в голове. Мёртвые получаются только из живых. Иначе и быть не может. Трупы не размножаются сами по себе!

Я не спорил, терпеливо дожидаясь, пока он переварит услышанное.

— «В сосуде с широким дном и узким горлом смешивается майская роса, собранная в полнолуние, — вдруг нараспев заговорила Моргана, — Возьми две части мужской и три части женской крови. Предпочтение отдай людям чистым и целомудренным. Добавь кровь в сосуд и смешай с росой. После поставь сосуд на умеренный огонь, отчего внизу отложится красная земля. Землю ту исторгни, а верхнюю часть отдели в чистую склянку. И снова поставь склянку на огонь, и пламя держи ровное и несильное, время от времени подливая в склянку один гран тинктуры из анимального царства. Через некоторое время в колбе будет слышен топот и свист, и узришь ты явление существа, во всём подобного взрослому человеку, только малого. Не разбивай же склянки, ибо иначе не сдержать его рост до размеров обычного человека».

Ришье Малиган впервые посмотрел на Моргану с уважением.

Я же только рассмеялся:

— Отличная память и неплохое знание основ преформизма, Моргана. Трактат «О гомункулусах и путях их сотворения» магистра Розена из Крейцига, не так ли? Я намедни тоже его перечитывал. Вот только всё изложенное — полнейшая чушь. Анималькулисты сознательно способствовали широкому распространению этого бреда и ряда прочих псевдонаучных трудов вроде самого учения преформизма. Это делалось, чтобы сохранить в тайне истинные принципы сотворения искусственной жизни. Они куда сложнее, чем пара бутыльков с кровью и медленным огнём. Ведь в противном случае любой крестьянин в хижине клепал бы себе помощников, не дожидаясь, пока их нарожает жена.

Я скромно не стал уточнять, что до недавнего времени сам знал о производстве гомункулов немногим больше Морганы. Я и труд-то магистра Розена прочитал лишь после того, как побывал на пепелище, оставшемся от лавки Эймара Гамона. А по поводу глупости понаписанного меня просветил умница-Дэрек как раз накануне этой встречи. Книжная голова, он был рад хоть в чём-то утереть нос своему не в меру высокому дяде.

— Если такое возможно, почему до сих пор никто не слышал об удачных опытах по созданию гомункулов из мёртвых тканей? — упрямо спросил ди Тулл.

— У меня есть два варианта ответа, Кастор. И боюсь, они оба вам не понравятся.

— Говорите.

Приказной тон меня покоробил, но я не стал заедаться.

— Первая версия: никто просто не пытался. Процесс выращивания гомункула и долог, и дорог, и сложен. Зачем рисковать с мёртвым материалом, который считается заведомо непригодным?

— А вторая версия?

— У нашего тайного анималькулиста был очень качественный донорский материал. Кровь и семя сильного — по-настоящему сильного — вампира.

— И вы знаете, кто это? — Лейтенант-экзекутор даже подался вперёд.

— Догадываюсь.

— Назовите имя! Чтобы прекратить это безумие, мало будет уничтожить чудовище. Придётся истребить и его родителя!

Я пожал плечами:

— Теперь уже не имеет значения, кто это. И ваше намерение запоздало. Живых, владевших тайной Ренегата, больше не осталось. Хвосты подчищены.

Я плохой лицедей и не очень умею играть лицом, когда лгу. Но сейчас ложь далась легко, поскольку чистым враньём, в общем, не была. Живых, знающих о том, как на улицах Блистательного и Проклятого появился Ренегат, действительно не осталось. Сгорел вместе славкой Эймар Гамон. Убит в собственном доме Патрик Варра. А что касается Алистера Кроуфорда и Кхандира Калешти, то они не разделили судьбу своих компаньонов только потому, что были посвящены лишь в часть истории Ренегата. Ту, которая начиналась с привлечения странного вампира по имени Итон Мак-Кини к производству некры.

Кроме того, оба негодяя — и живой, и мёртвый — вели себя весьма осторожно и осмотрительно. Палец Ночных ангелов сознательно не лез в детали, дабы остаться в стороне на случай неприятностей и не вовлечь в них гильдию. Барон же, безусловно, догадывался, что с их донором связана некая тайна, но глубоко копаться в истории происхождения «нелегального вампира из Тарна» просто не осмелился. Какие-то догадки у Кроуфорда могли появиться, когда Ренегат-Итон продемонстрировал ему своё знакомство с алхимиком из Аптечного переулка, готовым взяться за производство некры. Однако к этому времени барон успел смекнуть, что иные знания способны укоротить даже вечную (в теории) жизнь…

Таким образом, единственным посвящённым в обстоятельства появления Ренегата на свет оставался только его отец. Вампир, предоставивший кровь и семя для потрясающего эксперимента тайного анималькулиста Эймара Гамона. А поскольку вампиры мертвы по определению, я ничуть не покривил против истины, когда сказал, что живых, владевших тайной Ренегата, больше нет… Не моя вина, если союзники не уловили игры слов.

— Что дальше, Сет? — спросил Ришье Малиган.

— Дальше? Дальше самое интересное. Я планирую покинуть ваше общество в течение десяти минут. Ровно в три часа ночи сюда явится мой курьер. Это будет смышлёный парнишка по прозвищу Помойный Кот. Не задирайте его, и он передаст вам конверт с дальнейшими инструкциями. Следуйте им в точности. В случае если Ренегат всё же наберётся сил, чтобы справиться со мной в поединке, вы будете знать, где его найти, и не дадите уйти… До трёх часов ночи осталось не так много времени: постарайтесь в моё отсутствие не поубивать друг друга.

— Сет, я должна быть с тобой! — взвизгнула Моргана. — Это нечестно!

Я отрицательно покачал головой.

— Зачем всё так усложнять, Слотер? — хмурясь, спросил ди Тулл. — Мы можем покончить с ним одним ударом, наверняка. Атакуем все вместе. Я настаиваю!

— Это слова рыцаря? — съязвил я, — Добыть победу, навалившись всем скопом?

Бывший корсар ничуть не оскорбился:

— Когда доходит до дела, мы убираем понятия о чести в дальний карман, чтобы не мешали выполнять работу…

Неуловимым движением он выхватил из-за голенища сапога здоровенный нож и со всего маху всадил в столешницу. Трёхгранный, зловеще изогнутый клинок играючи пробил толстые доски насквозь, уйдя на добрых две трети своей длины. Это было грубое оружие, со следами ковки, которые мастер даже не потрудился сгладить шлифовальным камнем, а также примитивными рисунками, вытравленными кислотой. Мне не составило труда опознать его форму, да и корявые пиктограммы читались, пусть и не без труда: смесь грязных ругательств и похвальбы.

Это был знаменитый орочий крисс, зловещий и жестокий даже на вид. Пользоваться подобным в бою можно, лишь сойдясь с врагом почти вплотную — так, чтобы брызгать яростью и слюной друг другу в лицо. Тесак мясника, совершенно неуместный в деснице благородного рыцаря.

Только всадила его в стол всё-таки рука воителя из числа тех, про кого поют менестрели…

Жест лейтенанта-экзекутора не нуждался в пояснениях, но ди Тулл счёл нужным закончить фразу:

— Ибо успех важнее!

Эх, сколько пафоса.

Лезвие орочьего тесака имело одностороннюю заточку, а его толстый обушок был грубо обработан напильником, чтобы образовывались выгнутые зубья, точно у гарпуна. Вонзив крисс в брюхо противнику, вырвать его обратно можно не иначе как с охапкой внутренностей. Никто бы не смог вытащить такой нож, завязший в досках, одной рукой. Он торчал из стола как вызов, на который надлежало ответить.

Иначе ди Тулл, чего доброго, увяжется за мной сам-тридцать.

— Потому что успех определяет репутацию, не так ли? — спросил я.

Вместо ответа лейтенант-экзекутор оскалил зубы в усмешке.

Я поднялся из-за стола и взялся за рукоять крисса, оплетённую полосками кожи. Сжимая её и напрягая мышцы для усилия, загодя ощутил, как запульсирует огнём развороченное пулей Ренегата плечо. Как бы снова не начало кровоточить.

— Так вот, мессир рыцарь, мою репутацию в этом городе позволено подвергать сомнению только одному человеку.

Я сделал усилие и рывок, вложив в него массу всего тела. Раздался негромкий хруст, а следом противный звук, с каким лопается металл. Рукоять крисса с громким стуком ударилась о стол. Пару раз подпрыгнув, она подкатилась к руке рыцаря.

Глаза ди Тулла расширились.

— И этот человек — я сам.

Я повернулся к рыцарю спиной и, забрав плащ, двинулся к выходу.

Лезвие орочьего тесака так и осталось торчать в столешнице — я и не стал его вытаскивать. Не с повреждённой рукой. Но орки неважные кузнецы, они не умеют как следует закаливать металл, так что я просто надавил на клинок всей тушей и сломал его у самой рукояти, каковую и швырнул небрежно под нос «цепному псу человечества».

Драться, «убрав понятия о чести в дальний карман», — это одно. Не погнушаться использовать в драке самые грязные приёмы — другое. Для этого мало быть просто бывшим корсаром. Надо родиться истинным Выродком, а вырасти — законченным Ублюдком.