Слово президента

Пролог Все началось здесь

Объяснить это можно лишь шоком, на мгновение охватившим его, подумал Райан. Ему казалось, что он словно раздвоился и находится одновременно в двух разных местах. Он смотрел из окна буфета вашингтонского бюро телекомпании Си-эн-эн и видел языки пламени, пожиравшие развалины Капитолия, — желтые искры взлетали из оранжевого сияния, походившего на какой-то ужасный букет, который составляли более тысячи жизней, угасших менее часа назад. Оцепенение, охватившее Райана, оттеснило горе на второй план, хотя он понимал, что горе вернется подобно тому, как боль всегда следует за сильным ударом в лицо, хотя и не сразу. Снова, в который раз, Смерть в своем ужасающем величии протянула к нему свои руки. Он видел, как Она летела к нему, затем внезапно остановилась и умчалась обратно. Лучшее, что можно сказать об этом, заключалось в том, что его дети так и не узнали, что их юные жизни находились на самом пороге гибели. Для них это было простой случайностью, причины которой они так и не поняли. Теперь они находились с матерью и чувствовали себя в безопасности вместе с ней, хотя их отца и не было рядом. И он сам и его семья уже давно привыкли к такому ходу жизни, хотя все неизменно глубоко об этом сожалели. И вот теперь Джон Патрик Райан смотрел на следы, оставленные Смертью, и часть его существа пока ничего не испытывала.

А вот другая часть смотрела на то же зрелище и понимала, что он должен предпринять что-то, и хотя Райан пытался рассуждать логически, логика безнадежно проигрывала, потому что она не знала, что делать и с чего начать.

— Господин президент. — Это был голос специального агента Андреа Прайс.

— Да? — отозвался Райан, не отворачиваясь от окна. Позади него — он видел отражение в стекле — стояли шесть других специальных агентов Секретной службы с оружием в руках, чтобы не подпускать посторонних к президенту. За дверью находились сотрудники Си-эн-эн, толпившиеся там отчасти из-за профессионального интереса — в конце концов, они работали в службе новостей, — но главным образом из-за простого человеческого любопытства, поскольку прямо перед ними развертывалась история. Они думали о том, что значит находиться там, в здании Капитолия, и никак не могли понять, что такие события являются одинаковыми для всех. Столкнувшись с тяжелой автомобильной катастрофой или внезапной серьезной болезнью, не готовый к этому человеческий разум замирал и пытался понять непостижимое — и чем более серьезным было испытание, тем труднее он приходил в себя. Однако люди, подготовленные к подобным критическим моментам, знали, что существует порядок, которому нужно следовать.

— Сэр, нам нужно увезти вас отсюда...

— Куда? В безопасное место? А где оно? — спросил Джек и тут же молча упрекнул себя в жестокости заданного вопроса. По меньшей мере двадцать агентов сгорели в гигантском погребальном костре в миле отсюда, и все они были друзьями и сослуживцами тех мужчин и женщин, которые стояли в буфете телевизионной компании рядом со своим новым президентом. Он не имеет права изливать на них свою горечь.

— Где моя семья? — спросил Райан через мгновение.

— В казармах морской пехоты, на углу Восьмой улицы и Ай-авеню, как вы приказали, сэр.

Да, хорошо тому, кто способен докладывать о выполнении приказов, подумал Райан и кивнул. Хорошо и то, что он знает о том, что его приказы выполнены. По крайней мере хоть что-то он сделал правильно. Может быть, удастся так же поступать и дальше?

— Сэр, если это была часть организованного...

— Нет, не была. Разве в действительности так происходит, Андреа? — перебил Райан. Он с удивлением заметил, как устало звучит собственный голос, и тут же вспомнил, что изнеможение от шока и стресса наступает быстрее, чем от самой напряженной физической нагрузки. У него даже не осталось сил, чтобы встряхнуться и попытаться взять себя в руки.

— Может произойти, — настойчиво повторила специальный агент Прайс.

Пожалуй, она права, подумал Райан.

— И как мне следует поступить? — спросил он.

— Операция «Наколенник», — ответила Прайс, имея в виду Воздушный командный пункт, используемый в чрезвычайных ситуациях — переоборудованный «Боинг-747», находящийся на авиабазе ВВС Эндрюз. На мгновение Райан задумался над предложением, затем отрицательно покачал головой.

— Нет, я не имею права бежать. Думаю, мне нужно вернуться обратно. — Президент Райан показал на пылающие развалины Капитолия. — Разве мое место не там?

— Нет, сэр, это слишком опасно.

— Но мое место там, Андреа.

Он уже мыслит как политический деятель, разочарованно подумала Андреа.

Райан увидел выражение ее лица и понял, что должен объяснить свои действия. Однажды он узнал кое-что, возможно, единственное, к чему можно прибегнуть в данном случае, и эта мысль мелькнула у него в голове подобно молнии.

— Это обязанность руководителя, — сказал он. — Меня научили этому в Куантико, в школе морской пехоты. Солдаты должны видеть своего командира, понимать, что он исполняет свои обязанности, что он не бросил их в самый ответственный момент. — А для меня это важно еще и потому, чтобы убедиться, что все это происходит на самом деле, что я действительно президент, подумал он.

Но президент ли он?

Агенты Секретной службы не сомневались в этом. Райан принес присягу, произнес ее слова, обратился к Всевышнему с просьбой благославить его деятельность на этом посту, хотя все произошло слишком рано и слишком быстро. Едва ли не впервые в жизни Джон Патрик Райан закрыл глаза и неимоверным усилием воли заставил себя пробудиться от сна слишком невероятного, чтобы происходить на самом деле. Но когда он снова открыл их, оранжевое сияние по-прежнему разливалось перед его взглядом, выбрасывая желтые языки пламени. Райан знал, что только что принес присягу, даже произнес короткое обращение к народу, — разве не так? Но сейчас не мог припомнить ни единого слова из сказанного.

Нужно браться за дело, сказал он всего минуту назад. Это Райан отчетливо помнил. Но такие слова произносят автоматически. Значит ли это что-нибудь?

Райан потряс головой — даже это потребовало огромного напряжения, — затем отвернулся от окна и посмотрел в лица агентов Секретной службы, стоявших рядом.

— Ясно. Кто остался в живых?

— Министры торговли и внутренних дел, — ответила специальный агент Прайс, получившая эту информацию по своей рации. — Министр торговли находится в Сан-Франциско, а министр внутренних дел — в Нью-Мехико. Их уже вызвали в Вашингтон и за ними посланы самолеты ВВС. Все остальные члены кабинета министров погибли, вместе с ними директор ФБР Шоу, все девять членов Верховного суда и члены Объединенного комитета начальников штабов. Пока мы не знаем, сколько членов Конгресса отсутствовали на церемонии.

— Госпожа Дарлинг?

— Ее не удалось спасти, сэр, — покачала головой Прайс. — Дети находятся в Белом доме.

Райан мрачно кивнул, осознав еще одну трагедию. Он сжал губы и закрыл глаза — этим ему придется заняться лично. Для детей Роджера и Энн Дарлинг это была личная и непоправимая утрата — их папа и мама погибли, и теперь они стали сиротами. Джек встречался и говорил с ними — правда, это ограничивалось всего лишь короткими фразами вроде «привет», «как поживаете?» и дружеской улыбкой, как обычно обращаются к детям знакомых, но это дети, настоящие дети, с именами и лицами, искаженными теперь горем и отчаянием. Сейчас они ведут себя подобно ему самому и пытаются прогнать кошмар, внезапно обрушившийся на них, однако детям мертвого президента этот кошмар вынести намного труднее из-за возраста и ранимости.

— Они уже знают о случившемся?

— Да, господин президент, — ответила Андреа. — Они следили за церемонией по телевизору, и агентам пришлось рассказать им. У них живы дедушки и бабушки, есть и другие члены семьи. За ними тоже послали. — Она не сказала о том, что и на этот случай была разработана соответствующая процедура, что в оперативном центре Секретной службы, расположенном в нескольких кварталах к западу от Белого дома, находился сейф, а в нем запечатанные конверты, в которых предусматривались самые непредсказуемые ситуации. Эта была всего лишь одной из них.

И все-таки сейчас без родителей остались сотни — нет, тысячи — детей, а не только двое. Джек заставил себя на время забыть о сиротах Дарлинга. Как ни трудно это было, он почувствовал облегчение от такого решения.

Райан снова посмотрел на специального агента Прайс.

— Судя по вашим словам, я один представляю сейчас все правительство Соединенных Штатов?

— Похоже на то, господин президент. Вот почему мы...

— Вот почему я должен поступать так, как считаю нужным. — Джек направился к выходу, и его неожиданное решение заставило действовать агентов Секретной службы. В коридоре были установлены телевизионные камеры. Райан, не глядя по сторонам, прошел мимо них. Два агента, шедшие впереди, расчищали ему путь среди репортеров, настолько потрясенных случившимся, что они всего лишь прильнули к объективам своих камер и не задали ни единого вопроса. Это, без тени улыбки подумал Райан, поразительное событие уже само по себе. Ему даже не пришло в голову, что выражение его лица отнюдь не побуждало репортеров задавать вопросы. Клетка лифта с открытыми дверями ожидала его, и через тридцать секунд Райан вышел в просторный вестибюль. В нем не было никого, кроме агентов Секретной службы, причем больше половины из них держали наготове автоматы с направленными вверх стволами. Должно быть, они успели приехать откуда-то, подумал Джек, их сейчас гораздо больше, чем двадцать минут назад. Затем он увидел группу морских пехотинцев, одетых наспех. Многие из них явно зябли в одних красных майках и камуфляжных брюках.

— Мы решили, что дополнительная безопасность не помешает, — объяснила Прайс. — Я запросила подкрепление из казарм морской пехоты.

— Правильно, — кивнул Райан. Никто не сочтет унизительным, что президент Соединенных Штатов в такой момент окружен морскими пехотинцами. Они выглядели мальчишками, это верно, но их молодые лица не выражали никаких эмоций — именно такими должны быть солдаты с оружием в руках. Их глаза ощупывали окружающие улицы с выражением, которое походило на взгляд сторожевых собак, а руки крепко сжимали автоматы. У двери, беседуя с агентом Секретной службы, стоял капитан. При виде Райана капитан морской пехоты выпрямился и приложил руку к козырьку. Значит, он тоже считает меня президентом, подумал Джек. Райан кивнул и направился к ближайшему «хаммеру»[1].

— К Холму, — коротко скомандовал он.

Они подъехали к Капитолийскому холму быстрее, чем он ожидал. Полицейские кордоны перекрыли ближайшие улицы, и повсюду виднелись пожарные автомобили — судя по всему, здесь собрались пожарные со всей столицы, хотя это и не имело теперь особого значения. Впереди с включенной мигалкой и ревущей сиреной ехал «сабербан» Секретной службы — огромная машина, похожая скорее на маленький автобус, чем на легковой автомобиль. Агенты личной охраны проклинали, по-видимому, на чем свет стоит импульсивные действия своего нового «босса» — так они называли президента между собой.

Удивительно, но хвостовое оперение японского Боинга-747 уцелело, по крайней мере вертикальный киль торчал, словно оперение стрелы, вонзившейся в бок мертвого животного. Райана поразило, что пожар продолжался. В конце концов, Капитолий был каменным зданием, но внутри находилась деревянная мебель и огромное количество бумаг, а также одному Богу известно что еще, что давало пищу огню. Над головой кружились военные вертолеты, похожие на мотыльков, их несущие винты отражали оранжевый цвет пожара обратно на землю. Здесь и там стояли красно-белые пожарные машины, повсюду мелькали их сигнальные красные и белые фонари, соответственно окрашивая все еще поднимавшиеся к небу дым и пар. Пожарные носились взад-вперед, а по земле змеились бесчисленные шланги, присоединенные ко всем пожарным гидрантам, расположенным поблизости. Из многих соединений вырывались фонтанчики воды, быстро замерзающей в морозном ночном воздухе.

Южное крыло Капитолия было разрушено до основания. Можно было разглядеть ведущие к нему ступени, однако колонны и крыша рухнули, а зал заседаний нижней палаты представлял собой кратер, скрытый за белыми каменными ступенями, обгоревшими и почерневшими от сажи. Сам купол Капитолия походил на скелет. Его своды сохранились, они были сделаны из кованого железа еще во времена Гражданской войны, и отчасти выдержали мощный удар. Именно здесь, в центре здания, велась борьба с огнем. Из множества рукавов и с земли, и с выдвинутых автомеханических лестниц и вышек развалины поливали водой, стараясь остановить распространение огня, хотя оттуда, где стоял Райан, трудно было судить, насколько успешными были эти усилия.

Однако красноречивее всего о трагизме происшедшего говорила масса санитарных машин вокруг разрушенного Капитолия. Санитары с пустыми носилками в руках беспомощно смотрели на развалины, бессильные что-либо предпринять. Их взгляды были прикованы к белому вертикальному стабилизатору самолета с красным силуэтом журавля, хотя он тоже почернел от огня, но по-прежнему был ясно различим. В глазах санитаров отражалась ненависть. «Джапэн эйрлайнз». Все считали, что война с Японией закончилась. Но как могло произойти вот это? Последний акт мести самоубийцы-одиночки? Или невероятный несчастный случай? У Райана мелькнула мысль, что картина перед ним напоминает место автомобильной катастрофы, хотя и во много раз большей по своим масштабам, и для прибывших сюда мужчин и женщин, подготовленных для того, чтобы принять необходимые меры, ситуация была такой же, как и в большинстве сходных случаев, — они прибыли слишком поздно. Слишком поздно, чтобы остановить распространение огня. Слишком поздно, чтобы помочь людям, спасению которых они посвятили свою жизнь. Слишком поздно, чтобы вообще что-то предпринять...

«Хаммер» подъехал вплотную к юго-восточному углу здания и остановился возле группы пожарных машин. Капитан морских пехотинцев открыл дверцу новому президенту. Едва Райан вышел наружу, его окружил целый взвод.

— Кто здесь главный? — спросил Джек у специального агента Прайс. Он впервые обратил внимание на пронизывающий холод ночи.

— Наверно, кто-то из пожарных.

— Пойдем поговорим с ним. — Джек направился к пожарным насосам. В легком шерстяном костюме он уже дрожал от холода. Капитаны пожарных команд носят белые каски и пользуются обычными автомобилями, подумал он, вспомнив свою молодость в Балтиморе. Капитаны не ездят в пожарных машинах. Райан заметил три красных легковых автомобиля и пошел к ним.

— Черт побери, господин президент! — послышался крик Андреа Прайс. Несколько агентов личной охраны побежали вперед, а морские пехотинцы никак не могли решить, следует ли им опередить президента или лучше идти за ним. В уставе ничего не говорилось на этот счет, тем более что новый «босс» только что нарушил все правила Секретной службы. Затем один из телохранителей понял, что нужно сделать. Он подбежал к ближайшей пожарной машине и вернулся с прорезиненным плащом.

— Так вам будет теплее, сэр, — произнес специальный агент Раман, помогая Райану надеть плащ. Теперь Райан ничем не отличался от многих сотен пожарных, мечущихся у развалин. Андреа Прайс одобрительно подмигнула Раману. Это был первый разумный шаг с того момента, как «Боинг-747» обрушился на Капитолий. И еще лучше, что сам Райан не понял подлинной причины, почему на него надели тяжелый прорезиненный плащ, подумала она. Этот момент надолго запомнится членам личной охраны президента, как удачный маневр Секретной службы, причем телохранителям даже не понадобилось уговаривать Райана — удалось избежать столь обычного столкновения между независимостью, свойственной президенту Соединенных Штатов, и необходимостью обеспечить его безопасность.

Первый капитан пожарной команды, которого нашел Райан, говорил по радиотелефону и пытался направить своих подчиненных ближе к бушующему пламени. Рядом стоял мужчина в штатском, придерживая большой лист бумаги, развернутый на крыше автомобиля. По-видимому, это план здания, подумал Райан. Он ждал в нескольких футах, пока эти двое — пожарный и штатский — водили пальцами по плану и капитан что-то быстро говорил в рацию.

— И ради Бога, будьте поосторожней с расшатанными стенными блоками, — закончил инструктаж капитан Пол Магилл. Затем он повернулся и потер воспаленные глаза. — А вы кто такие, черт возьми? — раздраженно спросил он.

— Это президент, — ответила Прайс. Капитан мигнул. Он обвел быстрым взглядом людей с автоматами, стоящих вокруг, затем снова посмотрел на Райана.

— Положение очень тяжелое, — сказал пожарный.

— Кому-нибудь удалось спастись?

— Только не из этой части здания, — покачал головой Магилл. — Вытащили трех из противоположного крыла, они в тяжелом состоянии. Думаю, эти трое находились в кабинете спикера, и взрывная волна выбросила их через окно. Двое рассыльных и агент Секретной службы, у них сильные ушибы и ожоги. Мы ведем поиски — по крайней мере пытаемся, но пока нашли лишь трупы, даже те, кто не пострадали от пожара, погибли от удушья — сила взрыва вытянула кислород у них из легких.

Пол Магилл был такого же роста, как и Райан, темнокожий и намного шире в плечах, руки в больших светлых пятнах от ожогов — свидетельство непосредственного участия в тушении пожаров. Сейчас лицо его выглядело всего лишь печальным, потому что огонь — не враг человека, а только бездушная стихия, наносящая ущерб тем, кто оказались удачливыми, и убивающая остальных.

— Может быть, нам повезет, — после паузы продолжил Магилл. — Кое-кто, сэр, мог оказаться в маленьких комнатах с закрытыми дверями, например. В этом проклятом здании тысячи таких комнат, если судить по архитектурным планам. Может быть, удастся спасти еще пару людей. В прошлом у меня случалось такое. Однако большинство... — Магилл печально покачал головой. — Мы сдерживаем распространение пожара, дальше он не пойдет.

— Из зала Конгресса никто не спасся? — спросил агент Раман. Вообще-то ему хотелось узнать имя того агента, которого выбросило через окно, но такой вопрос противоречил профессиональной этике.

Магилл отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он, глядя на угасающие языки пламени. — Все произошло очень быстро. — Он снова покачал головой.

— Я хочу посмотреть на это собственными глазами, — внезапно заявил Райан.

— Нет, — тут же отозвался Магилл. — Это слишком опасно. Я отвечаю за тушение пожара, сэр, и вы должны следовать установленным мной правилам.

— Я должен посмотреть на случившееся, — повторил Райан, на этот раз тише. Магилл заколебался. Он увидел людей с автоматами в руках и пришел к ошибочному выводу, что они поддержат этого нового президента — если это действительно президент. Когда объявили пожарную тревогу, Магилл не сидел у телевизора.

— Зрелище не из приятных, сэр, — предупредил он.

На Гавайских островах солнце только что скрылось за горизонтом. Контр-адмирал Роберт Джексон заходил на посадку на аэродром военно-морской базы Барберс-Пойнт. Уголком глаза он видел ярко освещенные отели на южном берегу острова Оаху, и на мгновение у него мелькнула мысль о том, сколько стоит сейчас номер в одном из них. Он не останавливался в этих роскошных отелях с тех пор, как, когда ему было едва за двадцать, вместе с двумя или тремя такими же молодыми морскими летчиками снимал одну комнату на всех, чтобы сберечь деньги и потратить их на местные бары, а также на то, чтобы щегольнуть перед девушками. Его «томкэт» мягко коснулся посадочной дорожки, несмотря на продолжительный перелет и три воздушных дозаправки, потому что Робби по-прежнему считал себя летчиком-истребителем, а потому был склонен к артистизму. «Томкэт» замедлил свой бег, затем повернул на правую рулежную дорожку.

— "Томкэт" пять-ноль-ноль, продолжайте движение до конца дорожки...

— Я уже бывал здесь, мисс, — с улыбкой отозвался Джексон, нарушая правила. Но ведь он адмирал в конце концов, не правда ли? Летчик-истребитель и адмирал. Так для него ли писаны эти правила?

— Пять-ноль-ноль, там вас ждет автомобиль.

— Спасибо. — Робби уже заметил его у дальнего ангара, рядом с матросом, размахивающим светящимся жезлом.

— Совсем неплохо для такого старика, — заметил офицер радиолокационной разведки, сидящий позади Джексона. Он уже укладывал навигационные карты и другие ненужные, но весьма важные документы.

— Ваше замечание принято во внимание, — с гордостью произнес адмирал. У меня еще никогда так не болела спина, молча признался себе Джексон. Он пошевелился в кресле пилота. Ягодицы казались налитыми свинцом. Почему тело кажется онемевшим и одновременно причиняет такую боль? — спросил он себя с грустной улыбкой. Ты просто слишком стар для подобных перелетов, тут же прозвучал мысленный ответ. И тут же ногу пронзила острая боль. Артрит, черт побери. Ему пришлось приказать Санчесу выделить истребитель в его распоряжение. Перелет на такое расстояние слишком дальний для «трески»[2], а Джексону нужно было вернуться в Пирл-Харбор со «Стенниса», потому что поступившая шифровка недвусмысленно гласила: НЕМЕДЛЕННО ПРИБЫТЬ НА БАЗУ. На основании этой шифровки он забрал у Санчеса «томкэт» с неисправной системой управления огнем и потому непригодный для боевых действий. Со своей стороны ВВС выделили ему воздушные заправщики. Таким образом Джексон сумел провести семь часов в благословенной тишине и перелететь половину Тихого океана за штурвалом истребителя — несомненно в последний раз. Джексон снова пошевелился в кресле пилота, поворачивая самолет к месту стоянки, и в ответ почувствовал резкую боль в спине.

— Это КОМТИХФЛОТОМ? — с удивлением спросил Джексон, заметив рядом с автомобилем, окрашенным в голубой цвет ВМС, фигуру в белом адмиральском мундире.

Это действительно был адмирал Дэвид Ситон. Он стоял, опершись на борт машины, и просматривал депеши. Робби выключил двигатели и поднял фонарь кабины. Матрос тут же подкатил трап — таким обычно пользуются механики при техническом обслуживании самолетов, — чтобы помочь адмиралу спуститься из кабины «томкэта». Женщина-матрос подбежала к грузовому отсеку и достала оттуда чемодан адмирала. Почему такая спешка? — удивился Джексон.

— У нас крупные неприятности, — произнес Ситон, как только сапоги Джексона коснулись асфальта.

— Я считал, что мы победили, — недоуменно заметил Джексон, остановившись на пышущей жаром дорожке аэродрома. Устало не только тело, устал и его мозг, и прошло несколько минут, прежде чем Робби пришел в себя, хотя инстинктивно понял, что произошло нечто необычное.

— Президент погиб — и теперь у нас новый президент. — Ситон передал Джексону пачку шифровок. — Твой приятель. Пока мы снова в состоянии повышенной боевой готовности.

— Какого черта... — пробормотал адмирал Джексон, читая первую депешу, и тут же поднял голову. — Джек — новый президент?

— Разве ты не знал, что Дарлинг назначил его своим вице-президентом?

— Нет, я был занят другими делами, перед тем как вылетел с авианосца сегодня утром, — покачал головой Джексон. — Боже милосердный! — закончил он чтение шифровки.

— Да, все произошло именно так, — кивнул Ситон. — Эд Келти подал заявление об отставке в связи с сексуальными домогательствами, в которых его обвинили, и президент уговорил Райана занять должность вице-президента — на несколько месяцев, до выборов, предстоящих в будущем году. Конгресс одобрил назначение, но перед тем как Райан вошел в зал Конгресса, японский авиалайнер врезался прямо в центр Капитолия. Погибли все члены Объединенного комитета начальников штабов. Сейчас их заменяют заместители. По приказу Микки Мура — армейский генерал Майкл Мур занимал должность заместителя председателя Объединенного комитета начальников штабов — все командующие родами войск должны немедленно прибыть в Вашингтон. На авиабазе Хикэм нас ждет КС-10.

— Как относительно военной опасности? — спросил Джексон, занимавший должность заместителя J-3 — Оперативного управления Объединенного комитета начальников штабов.

— Теоретически все спокойно, — пожал плечами Ситон. — Ситуация в Индийском океане пришла в норму. Японцы потеряли вкус к военным действиям...

— Но еще никогда по Америке не наносили такого удара, — закончил за него Джексон.

— Да. Самолет ждет нас. Переоденешься в полете. В данный момент форма одежды мало кого интересует.

Как всегда, мир был разделен временем и пространством, особенно временем, подумала бы она, если бы у нее был на это хотя бы один свободный момент. Такой момент, однако, редко выдавался. Ей было за шестьдесят, ее сухое тело согнулось под тяжестью многих лет работы, отданной на благо людей, причем положение ухудшалось оттого, что на смену приходило так мало молодежи. Как это несправедливо. Прошло столько времени с тех пор, как она пришла на смену другим, которые, в свою очередь, заменили предыдущие поколения людей, бескорыстно служивших страдающему человечеству. Теперь все изменилось и никто не пришел ей на помощь. Она постаралась отбросить эту мысль. Это недостойно ее, недостойно выбранного ею пути и, уж конечно, недостойно тех обещаний, которые она дала Господу больше сорока лет назад. Сейчас у нее возникли сомнения относительно этих обещаний, но она никому не признавалась в этом, даже на исповеди. Такое нежелание обсуждать возникшие сомнения беспокоило ее даже больше самих сомнений, хотя она смутно сознавала, что священник мягко отнесется к ее греху — если это был грех. Но грех ли это? — думала она. И все равно он исповедовал бы и простил ее, потому что он отпускал грехи всем, возможно, потому, что у него самого были сомнения, да и к тому же оба они достигли возраста, при котором человек оглядывается назад и задумывается о том, какой могла бы стать жизнь, несмотря на всю пользу, принесенную людям за многие десятки лет неустанной работы.

Ее сестра, ничуть не менее религиозная, выбрала самое распространенное занятие в жизни и стала бабушкой, и сестра Жанна-Батиста не раз задумывалась над тем, что бы это значило. Она сделала выбор очень давно, еще в юности, насколько ей удавалось припомнить, и подобно всем таким решениям сестра приняла его без долгих размышлений, импульсивно, каким бы правильным не оказался потом этот выбор. Тогда все казалось таким простым. Их, монахинь, женщин в черном, уважали. Она вспоминала, как в далекой молодости немецкие солдаты из оккупационных войск почтительно кивали им, встретив на улице, несмотря на широко распространенные подозрения, что женщины в черном помогали спасаться летчикам союзных войск и, может быть, даже евреям. Все знали, что монахини их ордена обращались со всеми справедливо и достойно, потому что того требовал Господь, не говоря уже о том, что раненым немцам тоже требовалась медицинская помощь, поскольку выжить в госпитале ордена у них было больше шансов, чем в любом другом. Монахини с гордостью соблюдали древние традиции, и хотя гордыня тоже являлась грехом, женщины в черном говорили себе, что Господь, наверно, не обратит на это особого внимания, потому что грех совершался во славу Его святого имени. Словом, когда пришло время, она приняла решение — раз и навсегда. Некоторые сестры не выдержали тяжести службы и покинули орден, но у нее не возникло сомнений — тогда, сразу после войны, было трудное время и пациенты нуждались в уходе, а мир еще не настолько изменился, чтобы она могла увидеть другие возможности, открывавшиеся перед ней. Мельком она было подумала о том, чтобы оставить орден, но отказалась от этой мысли и продолжила работу.

Жанна-Батиста была знающей и опытной медицинской сестрой. В эту страну она приехала еще в то время, когда она была колонией ее европейской державы, и осталась здесь после того, как бывшая колония обрела независимость. Все это время сестра исполняла свои обязанности как обычно, квалифицированно и умело, несмотря на политические перемены, которые проносились мимо нее подобно урагану. Она не обращала внимания на то, кем являются ее пациенты — европейцами или африканцами. Однако сорок лет работы в качестве медсестры, причем более тридцати в одном госпитале, давали о себе знать.

Нельзя сказать, что она утратила интерес к своей профессии. Просто ей уже почти шестьдесят пять, и это немало, особенно когда у тебя слишком мало помощников, а потому часто приходится работать по четырнадцать часов кряду, лишь изредка отрываясь на молитву. Это благоприятно сказывалось на душе, но было очень утомительно для тела. В молодости она была крепкой — хотя и не особенно сильной — и здоровой, врачи прозвали ее «сестра Скала», однако они приезжали и уезжали, а она оставалась, продолжала ухаживать за пациентами, но ведь и скалы со временем изнашиваются. А усталость приводит к ошибкам.

Она знала, чего следует опасаться. Нельзя быть медиком в Африке и не проявлять осторожности, если хочешь остаться в живых. В течение многих столетий христианство пыталось утвердиться на этом континенте, но, хотя ему удалось добиться некоторых успехов, окончательная победа ускользала от него. Одной из проблем была неразборчивость в сексуальных отношениях, местная традиция, которая привела ее в ужас сразу по прибытии — почти два поколения назад, — а сейчас казалась просто.., нормальной. Не то чтобы нормальной, скорее распространенной, но слишком часто приводившей к смертельному исходу. Треть пациентов госпиталя страдали от того, что на местном диалекте называется «болезнью исхудания», а в остальном мире известно как СПИД. Предосторожности, направленные на то, чтобы избежать этой болезни, были простыми и понятными, и сестра Жанна-Батиста говорила о них на своих курсах. Печальная правда, однако, заключалась в том, что, как это случалось и с ужасными морами древности, единственное, что могли сделать медики с этой «чумой современности», — это предохранить самих себя.

К счастью, это не относилось к ее пациенту. Мальчику было только восемь лет — слишком рано для активной половой жизни. Он был красивым, отлично сложенным и умным, прекрасно учился в соседней католической школе и прислуживал в церкви. Может быть, со временем он услышит глас Божий и станет священником — для африканцев это было проще, чем для европейцев, потому что церковь, молча уважая местные обычаи, не требовала от священников обета безбрачия — секрет мало кому известный в остальном мире. Но мальчик заболел. Его доставил сюда всего несколько часов назад, в полночь, отец, уважаемый человек, занимающий видный пост в местном правительстве и владеющий автомобилем. Дежурный врач сразу поставил диагноз: церебральная малярия, однако этот диагноз, занесенный в историю болезни, не подтвердился обычными лабораторными тестами. Возможно, образец крови, взятый у больного, был утерян. Приступы сильной головной боли, рвота, озноб, путанное сознание, лихорадка. Церебральная малярия. Она надеялась, что это не очередная вспышка. Церебральная малярия поддавалась лечению, однако проблема заключалась в том, чтобы убедить население лечиться.

В остальной части ее отделения было спокойно, как всегда ночью, нет, скорее ранним утром — самое приятное время в этой части мира. Воздух прохладен — таким он бывает лишь в это время суток, было безветренно и тихо — такими же тихими были и ее спящие пациенты. В данный момент наибольшую опасность для мальчика представляла лихорадка, поэтому сестра подняла простыню и протерла влажной губкой его потное тело. Это, казалось, принесло ему облегчение, и Жанна-Батиста воспользовалась предоставившейся возможностью, чтобы осмотреть его юное тело в поисках других симптомов заболевания. Врачи лучше разбирались в болезнях, а она была всего лишь медсестрой, зато работала с больными очень долго и знала, что следует искать. На теле мальчика не было ничего особенного, если не считать старой повязки на левой руке. Почему же врач не обратил на это внимания? — удивилась Жанна-Батиста. Она вернулась к столику дежурной сестры, где дремали два санитара. Вообще-то это было их дело, но сестра решила не будить мужчин. Она вернулась к кровати мальчика со свежими бинтами и дезинфицирующим раствором. В Африке нужно проявлять особое внимание к инфекции. Медленно и осторожно она сняла грязную повязку. Ее руки дрожали от усталости и в глазах двоилось. Укус, увидела она, похожий на укус маленькой собаки.., или обезьяны. Сестра задумалась. Укусы в этой местности могут оказаться заразными. Ей следовало бы вернуться к столику и надеть резиновые перчатки, но до столика было сорок метров, у нее болели ноги, а пациент лежал неподвижно. Жанна-Батиста откупорила пузырек с дезинфицирующим раствором, затем осторожно повернула руку мальчика, чтобы увидеть всю ранку. Когда она встряхнула пузырек, несколько капель раствора выплеснулись из-под ее большого пальца, закрывавшего горлышко, и попали на лицо пациента. Мальчик внезапно приподнял голову и чихнул во сне. Крохотное облачко вырвалось в воздух. Сестра Жанна-Батиста вздрогнула от неожиданности, но не прервала работы; она вылила раствор на кусочек ваты и медленно протерла ранку, затем заткнула пузырек пробкой, поставила его на тумбочку, забинтовала руку мальчика стерильным бинтом и лишь после этого вытерла лицо тыльной стороной руки, даже не обратив внимания на то, что, когда пациент чихнул, его рука дернулась, капля крови попала ей на руку, и она, вытирая лицо, мазнула кровью мальчика по своим глазам. Так что и резиновые перчатки не предохранили бы ее — слабое утешение, даже если бы она вспомнила об этом через три дня.

Мне не следовало идти сюда, подумал Джек. Два санитара провели его вверх по мраморным ступеням чудом сохранившегося восточного крыла в сопровождении агентов Секретной службы и морских пехотинцев. Они поднимались по лестнице, по-прежнему держа в руках автоматы и пистолеты, окруженные множеством пожарных, не зная, что предпринять. Протянувшиеся повсюду пожарные рукава продолжали лить воду на дымящиеся обломки, и нередко на них попадали брызги, обжигая холодом до костей. Здесь огонь был уже сбит водой, и хотя пожарные все еще продолжали поливать обломки, спасатели уже начали пробираться в развалины зала. Не нужно было обладать большим опытом, чтобы понять, что они там обнаружат. Спасатели двигались молча — никаких жестов, поднятых рук или возгласов. Мужчины — и женщины, хотя на таком расстоянии отличить их было невозможно, — больше беспокоились о собственной безопасности — не было необходимости рисковать жизнью ради трупов.

Боже мой, подумал Райан. Здесь лежали люди, которых он знал. Не просто американцы, нет. Джек увидел, что целая секция галереи обрушилась в зал заседаний. Насколько он помнил, это была галерея, отведенная для дипломатов. Там сидели высокопоставленные представители разных стран со своими семьями, люди, с которыми он был знаком, которые пришли в Капитолий, чтобы присутствовать при церемонии принесения им присяги. Виноват ли он в их смерти?

Райан вышел из здания Си-эн-эн, потому что хотел что-то сделать или по крайней мере так ему показалось. Теперь он не был уверен в этом. Может быть, просто не мог остаться на месте? Или его притягивала к себе сцена катастрофы, как и тех, что молча стояли сейчас вокруг Капитолийского холма, не зная, как и он, что предпринять, и просто глядя на происходящее. Оцепенение не оставило его. Райан пришел сюда, надеясь увидеть и сделать что-то, и добился лишь того, что почувствовал лишние страдания.

— Вы замерзли, господин президент. Хотя бы отойдите от пожарного рукава — на вас льется вода, — решительно произнесла Прайс.

— О'кей. — Райан кивнул и начал спускаться по ступенькам. Прорезиненный плащ, заметил он, совсем не согрел его. Райан снова начал дрожать, надеясь, что от холода.

Операторы не сразу успели установить свои телевизионные камеры, заметил он, но теперь уже были готовы к работе. Портативные камеры с мощными софитами, изготовленные в Японии, недовольно поморщился Райан. Каким-то образом телевизионщикам удалось преодолеть полицейский кордон и пробиться через толпу пожарных. Райан заметил троих репортеров. Каждый из них стоял перед своей камерой, сжимая в руке микрофон, и что-то говорил в него, создавая впечатление, будто знает о случившемся больше остальных. Джек увидел, что несколько прожекторов направлены на него. За ним наблюдает вся страна и весь мир, ожидая, что он предпримет. Почему у людей создалось впечатление, что государственные мужи умнее врачей, адвокатов или бухгалтеров? — с удивлением подумал Райан. Он вспомнил свою первую неделю офицерской службы в корпусе морской пехоты, куда пришел младшим лейтенантом. Там тоже исходили из того, что он знает, как командовать взводом и руководить им в условиях боевых действий. Больше того, однажды сержант, который был старше его лет на десять, обратился к нему за помощью в решении своих семейных проблем, полагая, что лейтенант, у которого тогда не было ни жены, ни детей, посоветует человеку, у которого есть и то и другое. Сегодня, напомнил себе Джек, подобная ситуация носит название «право руководства» — это означает, что ты не имеешь ни малейшего представления о том, что делать дальше.

Но на него направлены телевизионные камеры, и он должен что-то предпринять.

Должен, но не знает что. Райан пришел на место катастрофы, надеясь, что вид разрушений подстегнет его, заставит действовать. А взамен появилось ощущение бессилия. И тут же возник вопрос.

— Где Арни ван Дамм? — спросил он. Вот кто поможет ему, вот кто сейчас ему нужен.

— В доме, сэр, — ответила Прайс, имея в виду Белый дом.

— О'кей, поехали туда, — распорядился Райан.

— Сэр, — произнесла Прайс после секундного колебания, — это небезопасно. Может быть, стоит...

— Я не имею права скрываться от возникших проблем, черт побери, не могу улететь от них на «Наколеннике», не могу спрятаться в Кэмп-Дэвиде. Какой я буду президент, если в минуту трудностей для страны спрячу голову в песке, подобно страусу? Разве вы не понимаете этого? — Райан испытывал не гнев, а бессилие. Правой рукой он указал на развалины Капитолия. — Все эти люди погибли, и я один представляю сейчас правительство. Правительство не может скрыться от трудностей, и я не собираюсь делать этого, да поможет мне Бог.

— Похоже, что это президент Райан, — произнес ведущий, сидя в своей сухой теплой студии. — По-видимому, пытается взять на себя руководство спасательными операциями. Нам всем известно, что критические ситуации не являются чем-то новым для Райана.

— Я уже шесть лет знаком с Райаном, — заметил комментатор телекомпании, стараясь не смотреть в сторону камеры, чтобы создать впечатление, будто объясняет нечто важное ведущему, который, хотя и получает намного больше денег, но всего лишь информирует зрителей о происходящем. Оба приехали в студию, чтобы прокомментировать выступление президента Дарлинга, и потому прочитали все материалы о Джеке Райане, которыми располагала телекомпания. Вообще-то комментатор не был знаком с Райаном, хотя на протяжении последних лет они несколько раз встречались на приемах. — Он старается все время держаться в тени, хотя, говоря по правде, является одним из самых способных государственных чиновников.

Подобное заявление не могло остаться без ответа. Том, ведущий передачу, наклонился вперед, переводя взгляд с камеры на собеседника.

— Но обрати внимание, Джон, он ведь не политический деятель. У него нет ни политической полготовки, ни опыта в этой области. Райан всего лишь специалист по национальной безопасности, причем в такое время, когда национальная безопасность уже не является сколь-нибудь важной проблемой, — произнес он, делая вид, что изрекает нечто весьма значительное.

Комментатору удалось удержаться от ответа, которого заслуживало подобное заявление, однако это сделал один из телезрителей.

— Ну разумеется, — язвительно произнес Чавез, — а этот самолет, который только что врезался в здание Капитолия и до основания разрушил его, был всего лишь авиалайнером компании «Дельта», сбившимся с курса. Боже мой! — Он презрительно покачал головой.

— Да, Динг, мой мальчик, мы служим великой стране. Где еще человеку платят пять миллионов в год лишь за то, что он говорит глупости по телевидению? — Джон Кларк решил допить свое пиво. Бессмысленно ехать в Вашингтон. Лучше подождать звонка Мэри-Пэт. В конце концов, он рядовой служащий, а сейчас одни лишь высшие чины ЦРУ пытаются разобраться в происшедшем и рвут на себе волосы, да еще как. Вряд ли они выяснят что-то, но в такие моменты никогда не удается добиться чего-то важного, разве что создать впечатление, что стараешься понять, что произошло и найти виновника. А рядовые служащие тем временем сидят и наблюдают за тем, насколько дееспособно их руководство.

Поскольку показывать зрителям было нечего, телекомпания снова повторила запись выступления президента Дарлинга. Телевизионные камеры в зале заседаний Конгресса контролировались системой дистанционного управления, и операторы в студии то и дело останавливали пленку, показывая отдельными кадрами государственных деятелей, сидящих в первых рядах. Таким образом страна получила возможность еще раз увидеть лица погибших: все министры, за исключением двух, члены Объединенного комитета начальников штабов, руководители государственных департаментов, председатель Федеральной резервной системы, директор ФБР Билл Шоу, директор Федерального бюджетного управления, администратор НАСА, все девять членов Верховного суда. Ведущий перечислял имена и должности погибших, и лента продвигалась вперед кадр за кадром до того момента, когда на экране появились бегущие агенты Секретной службы. Президент Дарлинг запнулся и растерянно оглянулся по сторонам. Присутствующие начали поворачивать головы в поисках угрожающей им опасности, по-видимому, некоторые заподозрили, что на одной из галерей скрывается снайпер. И тут по экрану пробежали три кадра, снятых широкоугольной камерой. На них виднелось расплывчатое изображение рушащейся задней стены, а затем экраны потухли. Тут же на них снова появились ведущий и комментатор. Они смотрели на мониторы, установленные на столах перед ними, потом обменялись взглядами и, видно, только сейчас начали понимать всю чудовищность происшедшего, подобно тому как это понял новый президент.

— Сейчас главной задачей президента Райана будет формирование нового правительства — если это ему удастся, — произнес комментатор после продолжительной паузы. — Боже милостивый, сколько погибло выдающихся мужчин и женщин... — И тут же ему пришло в голову, что всего несколько лет назад, до того как стать политическим комментатором, он тоже находился бы в палате Конгресса, вместе с множеством своих коллег по профессии. С этого момента происшедшее перестало быть для него отвлеченным понятием и у него задрожали руки, которые он держал на коленях под крышкой стола. Комментатор был опытным профессионалом, его голос оставался спокойным и уверенным, но ему не удалось справиться с выражением лица, которое отразило страшное, неподдельное горе и сделалось пепельно-серым, несмотря на слой макияжа, наложенного визажисткой.

— Божий суд, — пробормотал Махмуд Хаджи Дарейи, находясь в шести тысячах миль от Вашингтона. Он взял пульт дистанционного управления и уменьшил громкость, отфильтровав бесполезную болтовню.

Божий суд. Пожалуй, так оно и есть, верно? Америка. Колосс, одержавший столько побед, подмявший под себя столько народов, безбожная страна, страна неверных, находящаяся на вершине могущества, только что победившая в еще одном конфликте — и вот теперь пострадавшая от столь жестокого удара. Может ли случиться что-то подобное иначе чем по воле Аллаха? Чем иным можно объяснить происшедшее, кроме как Его благословением? Благословением на что? — подумал аятолла. Ну что ж, возможно, это станет ясно после некоторых размышлений.

Однажды он уже встречался с Райаном, и у него создалось впечатление, что это типичный американец — язвительный и надменный. Однако теперь он казался другим. Изображение на экране увеличилось, и Дарейи увидел человека, который, кутаясь в плащ, смотрел по сторонам. Его рот был чуть приоткрыт. Нет, теперь Райан не выглядел надменным. Он казался потрясенным, причем до такой степени, что даже не испытывал чувства страха. Дарейи много раз видел такое выражение на лицах людей. Да, это весьма интересно.

Одни и те же слова и одни и те же изображения облетали земной шар, переносясь от спутников на бесчисленное множество телевизионных экранов, перед которыми, наблюдая за последними новостями из Вашингтона, сидели миллиарды людей. Услышав о происшедшем, в одних странах люди переключали каналы с утренних программ, в других — с дневных и вечерних. Все хотели стать свидетелями исторического события.

Это было особенно интересно сильным мира сего, для кого информация является питательной средой власти. Другой мужчина в другом месте, посмотрев на электронные часы, стоящие рядом с телевизором, прикинул, что, если в его стране давно наступило утро, в Америке уже заканчивался ужасный день. За окном по обширному пространству, вымощенному брусчаткой, — точнее, по огромной площади — спешило множество людей, главным образом на велосипедах, хотя заметно больше стало и автомобилей, за последние несколько лет по меньшей мере на порядок. Но велосипед в его стране по-прежнему оставался основным транспортным средством. А разве это справедливо?

Он собирался изменить это, по историческим срокам быстро и решительно — он увлекался изучением истории, — но его тщательно разработанные планы рухнули, еще не родившись, и произошло это из-за американцев Он не верил в Бога, никогда не верил — ни в прошлом, ни в настоящем, не станет верить и в будущем, зато он верил в судьбу, и вот теперь он видел ее на голубом экране телевизора, изготовленного в Японии. Переменчивая женщина эта судьба, подумал он, протягивая руку к очередной чашке зеленого чая. Всего несколько дней назад она покровительствовала американцам и вот теперь... Каковы же дальнейшие намерения этой капризной дамы? Впрочем, подумал он, гораздо важнее его собственные намерения, нужды и сила воли. Он протянул руку к телефону, но передумал. Скоро они сами позвонят ему, спросят совета, и он ответит на их вопросы. Так что есть время подумать. Он отхлебнул глоток чая. Горячая жидкость обожгла рот и подняла настроение. Сейчас нужно быть настороже, обжигающий чай помог сосредоточиться, заставил мозг работать в полную силу.

Удавшийся или неудавшийся, но его план был хорошим. Просто его невольные союзники плохо осуществили его. Судьба по какой-то своей причине оказалась благосклонна к американцам, но сам план был неплох, в который раз напомнил он себе. У него будет возможность еще раз попробовать его. И все из-за непостоянной судьбы. По его лицу промелькнула легкая улыбка — он заглянул в будущее и это будущее понравилось ему. Он надеялся, что телефон не зазвонит еще какое-то время, потому что ему хотелось заглянуть еще дальше, а это получается лучше всего, когда никто не мешает. И тут ему пришла мысль: а разве истинная цель плана не достигнута? Он хотел ослабить, обессилить Америку — и теперь это произошло прямо у него на глазах. Произошло не так, как он планировал, но цель достигнута — Америка обессилена. Может быть, так даже лучше?

Да.

Значит, можно продолжить игру. Верно?

Насколько переменчива эта капризница судьба, способная менять ход истории по своей воле. Вообще-то разве можно ее назвать другом или врагом? Мужчина презрительно фыркнул. Может быть, у нее просто такое чувство юмора, а?

Другого государственного деятеля в этот момент обуревала ярость. Несколько дней назад ей пришлось испытать унижение, еще более горькое из-за того, что она была вынуждена подчиниться требованиям иностранца, совсем недавно бывшего каким-то провинциальным губернатором! И этот иностранец осмелился диктовать условия ее суверенной державе! Разумеется, она проявила предельную осторожность. Все было сделано искусно. Само правительство не было ни в чем замешано, разве что дало разрешение на проведение крупных маневров своего военно-морского флота в близлежащем океане, который, разумеется, открыт для всех кораблей. Правительство не делало никаких официальных демаршей, никому не угрожало, не становилось на сторону ни одной из держав в возникшем конфликте, и потому американцы не могли сделать ничего больше, чем (как это звучит их высокомерная фраза — «потрясти клетку»?) потребовать созыва Совета Безопасности, на котором, по сути дела, не было сказано ничего конкретного — никто не предпринял никаких официальных действий и ее страна воздержалась от обсуждения. Военно-морские силы ее страны всего лишь проводили учения, правда? Мирные? Да, мирные учения. Конечно, из-за этих учений американская военная мощь не была целиком использована против Японии, американцам пришлось разделить свои силы, чтобы вести наблюдения за маневрами флота ее страны — но ведь она могла и не знать об этом заранее, верно? Конечно.

У нее на столе лежал документ, в котором говорилось о времени, необходимом для того, чтобы ее военно-морской флот обрел былую мощь. Нет, она покачала головой, этого недостаточно. Теперь ни она сама, ни ее страна не в силах действовать в одиночку. Для осуществления замысла потребуется время и союзники. Нужны новые планы. Но у ее страны так много нужд, и ее долг как премьер-министра заключался в том, чтобы удовлетворить их. Не хватало еще выполнять требования других стран!

Да, разумеется.

Она тоже отпила глоток чая, но с молоком и сахаром, как это принято в Англии, из изящной фарфоровой чашки, и аккуратно поставила ее на стол. Пить чай с молоком и сахаром было семейной традицией, наряду с образованием и положением в обществе, что, вдобавок к терпению и настойчивости, позволило ей занять самую высокую должность в стране. Из всех, кто сейчас следил за изображением на экране телевизора, переданном телекомпанией через спутник связи, она, наверно, лучше других понимала, какая выдалась прекрасная и благоприятная возможность, и тем более приятная из-за того, что эта возможность появилась так скоро после урока, преподанного ей в этом самом кабинете. Преподанного человеком, который теперь мертв. Благоразумно ли упустить такую возможность?

Нет, конечно.

— Меня это пугает, мистер К. — Доминго Чавез потер глаза — он не спал столько времени, что его мозг, измученный сменой часовых поясов, даже не мог этого подсчитать — и попытался навести порядок в собственных мыслях. Он лежал вытянувшись на диване в гостиной, положив ноги в одних носках на кофейный столик. Женщины отправились спать: одна — потому что ей утром выходить на работу, другая — с мыслями о предстоящем с утра экзамене. Последняя даже не подумала о том, что завтра, вполне возможно, все учебные заведения страны будут закрыты.

— Почему ты так считаешь, Динг? — поинтересовался Джон Кларк. Миновало время, когда они сравнивали достоинства телевизионных комментаторов, а его молодой напарник готовился к защите ученой степени бакалавра по международным отношениям.

— Вряд ли что-то подобное когда-нибудь происходило в мирное время, — ответил Чавез, не открывая глаз. — Мир почти не изменился за последнюю неделю, Джон. На прошлой неделе ситуация была действительно сложной. Мы вроде бы победили в этой маленькой войне, но поскольку мир остался таким же, мы не стали от этого сильнее. Ведь правда?

— Ты имеешь в виду, что природа не терпит пустоты? — тихо спросил Кларк.

— Что-то вроде того. — Чавез широко зевнул. — И черт меня побери, если сейчас в мире не намечается что-то новое.

— Значит, я так ничего и не добился? — спросил Джек тихим и печальным голосом. Лишь теперь он почувствовал весь ужас происшедшего. Развалины продолжали светиться, хотя в воздух от них поднимался скорее пар, чем дым. Самым страшным было то, что вносили в развалины здания. Мешки из прорезиненной ткани с парой петель по концам и застежкой-молнией посередине. В них укладывали трупы. Таких мешков вносили много, и потихоньку их уже начали выносить обратно — по двое пожарных каждый мешок. Они осторожно спускались по широким ступеням, обходя обломки рухнувших стен. Эвакуация трупов только началась и закончится нескоро. За те несколько минут, что Райан стоял на горе развалин, которая еще недавно была Капитолием, он не увидел ни одного трупа, но вот почему-то зрелище мешков с мертвыми телами внутри потрясло его намного сильнее.

— Вам не следует находиться здесь, сэр, — заметила агент Прайс. Выражение ее лица было таким же, как и у Райана.

— Я знаю, — пробормотал Джек и отвернулся. Так что же предпринять? — подумал он. Где наставление для президента, почему никто не научил меня, как исполнять эту работу? Кого спросить? Куда отправиться?

Но ведь я не хотел стать президентом, пронеслось у него в голове, и он тут же упрекнул себя за эту мысль, недостойную человека в его положении. Он пришел сюда, надеясь чем-то помочь, и его появление превратилось в какую-то мрачную демонстрацию уверенности. Райан стоял в поле зрения телевизионных камер, словно знал, что делать дальше. Но ведь это обман. Ненамеренный, возможно, скорее глупый, но все-таки обман. Не хватало еще подойти к капитану пожарной команды и поинтересоваться, как идут дела, будто это не ясно всякому и не обремененному особым образованием!

— Я готов выслушать предложения, — произнес наконец Райан.

Андреа Прайс сделала глубокий вдох, прежде чем осуществить мечту каждого агента Секретной службы — обратиться с советом прямо к президенту.

— Господин президент, прежде всего вам нужно перестать, — нет, так далеко зайти она не решилась, — э-э., волноваться. Есть обстоятельства, которые вы способны изменить, а есть те, которые изменить вы уже не в силах. У вас множество подчиненных. Начните с того, сэр, что поручите каждому из них выполнять свои обязанности. И тогда вы сможете заняться работой президента.

— Значит, возвращаемся в Дом?

— Именно там находятся телефоны, господин президент.

— Кто начальник моей личной охраны?

— Эту должность занимал Энди Уолкер. — Прайс не добавила, где он находится сейчас.

Райан посмотрел на нее и принял свое первое решение в качестве президента.

— Вы повышены в должности. Прайс кивнула.

— Следуйте за мной, господин президент, — сказала она. Ей понравилось, что этот президент, подобно всем остальным, готов выполнять приказы телохранителей. По крайней мере время от времени. Они успели пройти несколько футов, прежде чем Райан поскользнулся на льду и упал. Тут же два агента подхватили его и поставили на ноги. Подобный момент нельзя было упустить — президент казался таким беспомощным, — и стоящий поблизости фоторепортер успел сделать снимок, который затем появился на обложке журнала «Ньюсуик».

— Смотри, президент Райан уезжает от развалин Капитолия на какой-то военной машине вместо автомобиля Секретной службы. Как ты думаешь, что он собирается предпринять? — спросил ведущий.

— Не хочу показаться несправедливым по отношению к новому президенту, — заметил комментатор, — но мне кажется, что сейчас он сам этого не знает.

Через доли секунды его слова разнеслись по всему миру, и с ними все согласились — как друзья, так и враги.

Бывают минуты, когда нужно действовать быстро. Он не знал, правильно ли намерен поступить, впрочем знал — не правильно, однако бывают обстоятельства, когда это трудно оценить. Не так ли? Отпрыск старинного богатого рода, два поколения которого отдали себя государственной службе, он занимался политикой и находился в центре внимания практически с того момента, как окончил юридический факультет, однако это равнозначно тому, чтобы сказать, что он всерьез никогда не работал. У него не было опыта в экономике, разве что когда он занимался стрижкой купонов, но финансовые менеджеры управляли разного рода фондами и капиталовложениями настолько умело, что он крайне редко встречался с ними, за исключением тех случаев, когда нужно было подписывать составленную ими налоговую декларацию. Можно сказать, что он никогда не занимался юридической практикой, хотя принимал участие в составлении буквально тысяч законов. Да и в армии он никогда не служил, несмотря на то что считал себя экспертом по национальной безопасности. Говоря по правде, он никогда ничем не занимался, зато обладал опытом в управлении государством, потому что это было его профессией на протяжении всей «активной» — чтобы не сказать «рабочей» — жизни, а в такое время страна нуждается в человеке, который знает, как управлять ею. Страну нужно вылечить, направить на правильный путь, подумал Эд Келти, и он знал, как это делается.

Поэтому бывший вице-президент поднял телефонную трубку и набрал номер.

— Клифф, это Эд...