Слово президента

Глава 29 Заключительный суд

Келти знал, что это могло стать его последней попыткой попасть в цель, — он снова вспомнил метафору, связанную с огнестрельным оружием. Тем не менее ирония этого не пришла ему в голову. Келти предстояло предпринять сегодня более важные шаги. Накануне он пригласил на пресс-конференцию тех сотрудников средств массовой информации, которые еще оставались ему верны, на кого он мог положиться. Остальные, если и не покинули его, то по меньшей мере не проявляли должного энтузиазма, не будучи уверенными в его победе. И все же на двухчасовую пресс-конференцию, начавшуюся в полночь, собралось немало репортеров, заинтригованных несколькими упомянутыми им ключевыми словами и фразами. После этого ему оставалось только потребовать от них соблюдения правил. Все сказанное им должно быть использовано всего лишь как информация, его слова нельзя цитировать. Разумеется, репортеры согласились.

— Возникла весьма тревожная ситуация. ФБР подвергло весь седьмой этаж Госдепартамента, все руководство, проверке на детекторе лжи, — сказал Келти. До репортеров доходили кое-какие слухи, но они не могли найти никого, кто мог бы подтвердить их. Слова Келти стали таким подтверждением. — Но еще больше меня беспокоит то, какую политику начало проводить новое правительство. Бретано настаивает на укреплении обороны — и это человек, который является ставленником военно-промышленного комплекса. По его словам, необходимо устранить всю проверку системы поставок, избавиться от контроля Конгресса над разработкой новых видов вооружения. А посмотрите, к чему стремится Джордж Уинстон? Он хочет нарушить налоговое законодательство, сделать его более регрессивным, упразднить налоги с доходов от капиталовложений. Почему? Да потому, что он намеревается переложить весь груз налогов на плечи трудящихся и среднего класса, предоставить полную свободу богачам.

Я никогда не считал Райана профессионалом, не думал, что он достаточно компетентен, чтобы занимать пост президента, но, должен признаться, такого я не ожидал. Он реакционер, крайний консерватор — просто не знаю, как еще его назвать.

— Вы уверены относительно того, что происходит в Госдепе? — спросил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

— Абсолютно, на все сто процентов, — кивнул Келти. — Вы хотите сказать, что не знаете об этом? Послушайте, парни, как же вы исполняете свою работу? — спросил он усталым голосом. — В разгар кризиса на Среднем Востоке Райан послал агентов ФБР в Госдеп, чтобы мешать деятельности наших лучших экспертов, пытаясь обвинить их в краже письма, которого никогда не существовало.

— А теперь, — вмешался руководитель администрации бывшего вице-президента, делая вид, будто случайно говорит больше, чем следовало, — «Вашингтон пост» готовится опубликовать серию статей, в которых превозносят Райана.

— Одну минуту, — выпрямился репортер из «Вашингтон пост», — этим занимается Боб Хольцман. Я уже сказал своему редактору, что считаю такую публикацию ошибочной.

— Кто является источником его информации? — спросил Келти.

— Не имею ни малейшего представления. Боб никогда не раскрывает свои источники. Вы знаете это.

— Так вот, что собирается сделать с ЦРУ Райан? Он хочет в три раза увеличить штаты оперативного управления — оно укомплектовано нелегальными агентами и шпионами. Только это и нужно нашей стране, верно? Так чем занимается Райан? — задал риторический вопрос Келти. — Укрепляет оборону. Переделывает налоговое законодательство в угоду «жирным котам». И возвращает ЦРУ к временам холодной войны. Мы снова окажемся в пятидесятых годах. Возникает вопрос — зачем ему это нужно? — потребовал ответа Келти. — Почему он делает все это? О чем думает? Неужели я единственный человек в городе, которого интересует ответ на этот вопрос? Когда вы начнете выполнять свои обязанности? Он пытается запугать Конгресс и делает это вполне успешно. А где средства массовой информации? Кто возьмется защищать интересы общества?

— Что ты хочешь этим сказать, Эд? — спросил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

Келти выразил свое разочарование жестом, который сделал бы честь талантливому актеру.

— Я стою у края свой политической могилы и не стремлюсь к личной выгоде, но не могу бессильно наблюдать за тем, как наша страна катится в пропасть. Я не могу допустить, чтобы Райан и его закадычные друзья сосредоточили правительственную власть в руках всего нескольких человек, получили возможность шпионить за нами, перестроили налоговый кодекс таким образом, чтобы еще больше обогатить и без того богатых людей, которые не платят свою справедливую долю налогов, передать еще больше заказов оборонной промышленности — а что последует дальше? Отмена гражданских свобод? Каждый день он посылает свою жену на работу на военном вертолете, а вы даже не обратили внимания на это. У нас укрепляется имперское президентство, о котором не мог мечтать Линдон Джонсон, причем без Конгресса, способного предпринять что-то. Вы знаете, кто у нас в Белом доме? — Келти сделал паузу, чтобы привлечь внимание присутствующих. — Король Джек Первый, вот кто! Пора предпринять что-то. Почему вы не хотите заняться этим?

— Что вам известно о серии статей Хольцмана? — спросил репортер из «Бостон глоб».

— В ЦРУ Райан вел себя как авантюрист. Он убивал людей.

— Да это просто гребаный Бонд, — вставил глава администрации Келти в нужный момент.

Корреспондент «Вашингтон пост» решил защитить свое издание.

— Хольцман ничего не говорил об этом, — возразил он. — Если вы имеете в виду тот случай, когда террористы напали...

— Нет, я имею в виду совершенно другое. Хольцман собирается написать о том, что случилось с Райаном в Москве. Между прочим, это спланировал вовсе не он, а судья Мур, который был тогда директором ЦРУ. Райан был всего лишь исполнителем. Впрочем, и это достаточно плохо. Разработанный в ЦРУ план представлял собой вмешательство во внутренние дела прежнего Советского Союза, и никому не пришло в голову, что это, может быть, не самая лучшая идея — я хочу сказать, мы ведь мешали работе правительства страны, у которой было десять тысяч боеголовок, нацеленных на нас. Вы понимаете, ребята, это ведь повод для начала военных действий, верно? А зачем? Чтобы спасти главного советского бандита — председателя КГБ — от чистки, вызванной тем, что он, преступив свои полномочия, хотел захватить власть в Советском Союзе, и все ради того, чтобы раскрыть советскую шпионскую сеть, действующую внутри ЦРУ. Готов побиться об заклад, что Райан не рассказал об этом Хольцману, как вы думаете?

— Я не знаком с текстом статьи, — признался репортер из «Вашингтон пост». — До меня всего лишь доходили слухи.

Это признание едва не вызвало улыбку у Келти. Подумать только, его источники внутри редакции осведомлены лучше, чем ведущий политический корреспондент газеты.

— О'кей, вы утверждаете, что Райан убивал людей, как какой-нибудь Джеймс Бонд, — с раздражением произнес он. — Есть доказательства?

— Четыре года назад, помните, в результате взрыва бомб в Колумбии погибли члены Медельинского картеля? — Келти подождал кивка репортера. — Это была операция, спланированная и проведенная ЦРУ. Райан побывал в Колумбии — его действия тоже граничили с военными. Это уже два случая, о которых мне известно.

Келти с удовлетворением подумал о том, как искусно Райан готовил собственное падение. «Синий план» уже поднимал волну недовольства в разведывательном управлении ЦРУ, где перед многими высокопоставленными чиновниками встала угроза увольнения на пенсию или сокращения их бюрократических полномочий, а им так нравилось расхаживать по коридорам власти. Они искренне считали, что их деятельность играет жизненно важную роль в деле безопасности страны и вдобавок к этому им ведь нужно чем-то заниматься, не правда ли? Более того, в свое время Райан задел чувства многих бюрократов в Лэнгли, и теперь они готовы были расплатиться с ним. Даже лучше, что он занимает сейчас более высокое положение, чем раньше, потому что источники всего лишь беседовали с бывшим вице-президентом Соединенных Штатов, может быть, даже с истинным президентом, убеждали они себя, а не со средствами массовой информации, что было бы противозаконно. А так они только ведут вполне оправданное обсуждение вопросов, играющих жизненно важную роль для национальной политики страны.

— Насколько вы уверены в этом? — спросил корреспондент «Бостон глоб».

— В моем распоряжении имеются даты. Помните, когда умер адмирал Джеймс Грир? Он был близким другом и учителем Райана, наверно, спланировал операцию, находясь на смертном одре. Райан не принимал участия в его похоронах. В тот момент он находился в Колумбии. Это факт, и вы можете проверить его, — уверенно заметил Келти. — Вероятно, по этой причине Джеймс Каттер и покончил с собой...

— Мне казалось, что это был несчастный случай, — сказал корреспондент «Нью-Йорк тайме». — Он отправился на утреннюю пробежку и...

— ., и по чистой случайности попал под колеса рейсового автобуса? Послушайте, я не утверждаю, что Каттера убили. Я всего лишь говорю, что он оказался замешанным в проводимую Райаном незаконную операцию и не хотел нести ответственность за нее. Это позволило Джеку Райану замести следы. Знаете, — произнес Келти, — мне кажется, что я недооценил Райана. Он самый ловкий и скользкий деятель со времен Аллена Даллеса[69], а может, и Билла Донована[70], но время таких деятелей прошло. Нам не нужно ЦРУ с утроенным количеством шпионов. Увеличивать расходы на оборону бессмысленно. Нам не нужно переделывать налоговое законодательство, чтобы защищать миллионеров — друзей Райана. И уж точно нам не нужен президент, который считает, что пятидесятые годы были такими восхитительными. Он делает шаги, ведущие нашу страну к катастрофе. Я не знаю, — еще один беспомощный жест, — может быть, мне придется заняться всем этим в одиночку. Я.., я знаю, что рискую своей репутацией, выступая таким образом, что меня могут забросать грязью историки.., но, черт побери, после того как я принес клятву верности Конституции нашей страны в первый раз, — продолжал он, словно думая вслух, — когда я впервые стал членом палаты представителей.., затем был выбран сенатором.., и когда Роджер попросил меня стать вице-президентом... Понимаете, такие вещи не забываются.., может быть, я не подхожу для такой должности... Да, я совершил немало ошибок в жизни, изменял жене, несколько лет слишком много пил. Американский народ заслуживает, возможно, кого-то лучше меня.., но сейчас я единственный, кто имеет право быть президентом, и я не могу.., да, не могу нарушить веру людей, которые выбирали меня, независимо от того, чего это будет мне стоить. Райан не является президентом Соединенных Штатов. Он знает это. Иначе почему он пытается все так быстро изменить? Почему он старается принудить ко лжи высокопоставленных сотрудников Госдепартамента? Почему он затеял игру с правом на аборты? Зачем стремится изменить налоговое законодательство с помощью этого плутократа Уинстона? Он пытается заручиться поддержкой определенных слоев общества. Райан намеревается продолжать запугивать Конгресс до тех пор, пока «жирные коты» не добьются его избрания королем или кем-то вроде этого.

— Я не согласен, Эд, — отозвался репортер «Бостон глоб» после секундного размышления. — Политика, проводимая Райаном, действительно крайне правая, но его выступления кажутся мне чертовски искренними.

— Какое первое правило в политике? — со смешком спросил корреспондент «Нью-Йорк тайме». — Знаете, если эти сведения о России и Колумбии соответствуют действительности... Ну и ну! Это повторение пятидесятых годов, когда мы таким образом вмешивались в действия зарубежных правительств. Сейчас мы не должны заниматься этим, и уж в любом случае не на таком уровне.

— Я ничего вам не говорил, и вы не должны упоминать источник информации в Лэнгли, — предостерег репортеров Келти, и глава его администрации раздал им кассеты. — Но здесь содержится достаточно поддающихся проверке фактов, подтверждающих все, о чем мы сегодня говорили.

— Потребуется пара дней, — сказал корреспондент «Сан-Франциско экзаминер», принимая кассету и оглядывая своих коллег. Гонка уже началась. Каждый репортер, находившийся здесь, захочет первым сообщить эту новость. Все начнется с того, что они прослушают магнитофонные записи уже в автомобилях по пути домой и тот, кому ехать ближе всего, получит преимущество.

— Джентльмены, я могу только сказать, что это важный материал и вам придется исходить из требований своей профессиональной этики. Я не принимаю решений, — сказал Келти. — Мои откровения продиктованы интересами страны, и это означает, что вы тоже должны исходить из этого.

— Мы так и сделаем, — пообещал корреспондент «Нью-Йорк тайме». Он посмотрел на часы. Почти три утра. Придется работать весь день, чтобы успеть сдать материал до десяти вечера. За это время ему следует все проверить, затем перепроверить, и на совещании в кабинете заместителя редактора добиться, чтобы материал шел на первой полосе. У газет на Западном побережье преимущество — еще три часа благодаря расположению часовых поясов, но он знал, как опередить их. Журналисты ставили чашки на стол, вставали, пряча свои миниатюрные диктофоны. Почти каждый, сжимая в левой руке полученную кассету, шарил правой в кармане в поисках ключей от машины.

— Рассказывай, Бен, — распорядился Райан всего через четыре часа после их телефонного разговора.

— По-прежнему ничего по местному телевидению, но нам удалось перехватить микроволновую передачу, предназначенную для трансляции в более позднее время. — Гудли подождал, пока Райан займет место за столом. — Мы не показываем ее вам из-за слишком плохого качества, но звуковая дорожка достаточно отчетлива. Короче говоря, они потратили весь день на то, чтобы укрепить свои позиции во властных структурах. Завтра последует заявление. Это стало уже, наверно, известно в стране, а официальное заявление предназначено для остального мира.

— Ловко придумано, — заметил президент.

— Действительно, — согласился Гудли. — И еще неожиданная новость. Премьер-министр Туркменистана отбросил копыта, как предполагается, в автокатастрофе. Головко позвонил мне сразу после пяти утра и сообщил об этом. В настоящее время его не назовешь особенно счастливым. По его мнению, Ирак и Туркменистан являются частью общего плана...

— У нас есть независимые доказательства? — спросил Райан, завязывая галстук, и тут же понял, насколько глуп этот вопрос.

— Шутите, босс? У нас нет ничего, в данном случае нет даже спутниковых фотографий.

Джек опустил взгляд на поверхность стола и задумался.

— Знаешь, когда все время говорят, насколько могущественным является ЦРУ...

— Вы, наверно, забыли, босс? Я ведь работаю здесь. Слава Богу, что есть Си-эн-эн. Да, я знаю. Но есть и хорошие новости. По крайней мере, русские передают нам часть информации, которую они получают.

— Они испуганы, — заметил президент.

— Очень испуганы, — согласился Гудли.

— О'кей, мы знаем, что Иран присоединяет к себе Ирак, что в Туркменистане убит глава государства. И каков вывод? — спросил Райан.

— Тут я не стану спорить с Головко. Несомненно, у него есть там агентурная сеть, и похоже, он в таком же положении, как и мы. Ему остается только наблюдать и беспокоиться, но он не может предпринять никаких реальных действий. Возможно, это совпадение, но разведчики не должны верить в них. И уж Сергей Николаевич наверняка не верит. По его мнению, это единый план. Я считаю, что этого никак нельзя исключать. Собираюсь поговорить об этом с Васко. То, что там происходит, начинает выглядеть пугающе. Сегодня мы услышим реакцию правительства Саудовской Аравии. — А затем к нам обратится за советом Израиль, не сомневался Райан.

— Теперь Китай, — перешел к следующему вопросу президент. Может быть, ситуация в другой части полушария будет менее мрачной. Но он ошибся.

— Китайский военно-морской флот проводит крупномасштабные учения. В них принимают участие надводные и подводные боевые корабли. Пока ВВС остались в стороне, но, судя по фотографиям со спутников, на базах истребителей идет подготовка...

— Одну минуту...

— Да, сэр. Если это плановые учения, то почему они не были к ним готовы? В половине девятого у меня состоится разговор с Пентагоном. Наш посол беседовал с представителем министерства иностранных дел. Тот сообщил, что не следует придавать этому значения, министерство даже не поставили в известность, обычные рутинные учения.

— Чепуха.

— Может быть. Тайвань по-прежнему пытается спустить все на тормозах, но сегодня они собираются выслать в море свои корабли — по местному времени там уже наступает вечер. Наши корабли направляются к району учений. Тайваньское правительство оказывает нам всяческое содействие, их офицеры сотрудничают с нашими наблюдателями на станциях перехвата. Скоро нам зададут вопрос, как мы поступим, если случится ситуация "А" или "Б". Нужно подумать об этом. Пентагон считает, что у китайцев недостаточно сил, чтобы произвести высадку на острове, точно также, как в 1996 году. Да и ВВС Китайской республики на Тайване сейчас сильнее, чем раньше. Так что я не думаю, что будут предприняты сколько-нибудь решительные действия. Может быть, это действительно всего лишь учения. А может быть, они хотят увидеть нашу — то есть вашу — реакцию.

— Каково мнение Адлера?

— Он советует не обращать на это внимания. Мне кажется, что он прав. Тайвань сохраняет спокойствие. Думаю, нам нужно последовать их примеру. Мы перебрасываем туда корабли, особенно подводные лодки, но делаем это скрытно. Похоже, что главнокомандующий Тихоокеанским флотом принимает необходимые меры. Дадим ему возможность наблюдать за развитием событий?

— Через министра обороны, — кивнул Райан. — А какова реакция Европы?

— Там все тихо и спокойно, так же и в нашем полушарии, и в Африке тоже. Знаете, если китайцы всего лишь ведут себя вызывающе — как это им свойственно, — то единственной тревожной проблемой остается Персидский залив, а ведь мы уже были там и продемонстрировали нашу силу, сэр. Мы сообщили правительству Саудовской Аравии, что поддержим их в случае необходимости. Это скоро станет известно и другой стороне, и тогда они остановятся и задумаются, прежде чем строить планы о дальнейшем продвижении на юг. Мне не нравится создание Объединенной Исламской Республики, но я считаю, что мы сумеем справиться с ними. Ситуация в самом Иране далека от стабильной; его население требует большей свободы, и когда они почувствуют ее вкус, страна изменится. Думаю, нужно потерпеть.

Райан улыбнулся и налил себе чашку кофе без кофеина.

— Вы становитесь очень уверенным, доктор Гудли.

— Раз мне платят за то, что я думаю, так почему бы не сказать вам, что происходит у меня между ушами, сэр?

— О'кей, принимайтесь за работу и держите меня в курсе событий. Сегодня мне придется подумать о том, как заново создать Верховный суд. — Райан пил кофе и ждал появления Арни. Оказывается, работа президента не такая уж и трудная, а? Особенно, если у тебя хорошая команда.

— А теперь речь пойдет о методах вербовки, — произнес Кларк, обращаясь к новым слушателям, которые не сводили с него глаз. Джон мельком увидел усмешку Динга, который сидел в заднем ряду аудитории, и поежился. Учебный фильм, который они только что посмотрели, касался шести важных дел. Существовало всего пять его экземпляров, и этот уже перематывался, чтобы охранник мог отнести фильм обратно в сейф. Кларк сам принимал участие в двух разработках. Одного из агентов расстреляли в подвале дома номер два на площади Дзержинского, после того как его выдал «крот» КГБ, скрывавшийся в кадрах Центрального разведывательного управления, у другого сейчас небольшая ферма среди берез на севере штата Нью-Гемпшир. Не иначе он мечтает о возвращении домой, но Россия по-прежнему оставалась Россией, и отрицательное отношение к государственным преступникам, свойственное русским традициям, не было изобретением предыдущего режима. Такие люди навеки становились изгоями... Кларк перевернул страницу и продолжил, заглядывая в сделанные им записи.

— Вам нужно искать людей, в жизни которых возникли трудности. Вы будете проявлять сочувствие к людям с такими проблемами. Те, с кем вам придется работать, не идеальны. Все они чем-то недовольны. Некоторые придут к вам. Совсем не обязательно, чтобы они вам нравились, но вам придется проявлять лояльность по отношению к ним.

Что я имею в виду под понятием «вербовка»? Каждый из вас уже занимался этим, хотя бы раз или два, верно? Больше слушайте, чем говорите. Кивайте. Соглашайтесь с ними. Да, конечно, вы умнее своего босса, мне знакома эта ситуация, в нашем правительстве тоже встречаются такие же идиоты. У меня самого однажды был такой босс. Трудно быть честным человеком при таком правительстве, не правда ли? Честь действительно имеет важное значение.

Как только будет произнесено о чести, это уже хорошо, можете не сомневаться, что им нужны от вас деньги, — продолжал Кларк. — Они никогда не надеются получить столько, сколько запрашивают. У нас есть статья в бюджете управления, позволяющая платить им, сколько они захотят, но самое главное заключается в том, чтобы посадить их на крючок. Стоит им утратить свою девственность, ребята, и она уже никогда к ним не вернется.

Ваши агенты, люди, которых вы завербуете, быстро привыкнут к тому, чем занимаются, и уже не смогут порвать с этой привычкой. Быть шпионом становится для них источником радости. Даже те завербованные, которые идеологически чисты, время от времени будут потирать руки от удовольствия, потому что знают то, что больше никому неизвестно.

У каждого из них будет какой-то изъян в характере. Часто худшими оказываются те, кто согласились работать из идеологических соображений. Их охватывает чувство вины. Они начинают пить. Бывает даже, что они исповедуются у своих священников, — у меня были такие случаи. Некоторые из них нарушают правила конспирации и потом приходят к выводу, что им все дозволено. Такие люди начнут стремиться затащить в постель любую женщину, с которой их сведет судьба, а также станут рисковать — в этом для них особая прелесть.

Общение с агентами — сложное искусство. Вы станете для них отцом, матерью, священником и учителем. Вам придется успокаивать их. Нужно убедить агента быть хорошим семьянином и проявлять максимальную бдительность, особенно это относится к тем, кого вы завербовали по чисто идеологическим причинам. Их поведение будет зависеть от множества обстоятельств, но самое главное — они увлекаются, стремятся делать все больше и больше. Многие агенты в глубине души склонны к самоуничтожению, страдают жаждой смерти. Они могут превратиться в борцов за справедливость, кем-то вроде крестоносцев. Мало кто из таких борцов умирает естественной смертью.

Самыми надежными агентами являются те, кто работают за деньги. Они не будут рисковать и в конце концов захотят выйти из игры, чтобы жить спокойной жизнью в Голливуде и спать с актрисульками или что-то вроде того. Самое большое достоинство агентов, работающих за деньги, в том, что они хотят жить как можно дольше, чтобы получить возможность потратить их. К тому же, если вам нужно провести какую-нибудь срочную операцию, связанную с опасностью, на агента, работающего за деньги, вы всегда можете положиться — только будьте готовы на следующий день вывезти его за рубеж. Рано или поздно каждый из них решает, что поработал достаточно и потребует убежища.

Почему я говорю вам все это? А потому, что в нашем деле не существует твердо установленных правил. Пользуйтесь своей интуицией. Вам нужно понять этих людей, узнать, что движет ими, во что они верят — или не верят, о чем думают. Независимо от того, нравятся они вам или нет, вы обязаны сочувствовать им и заботиться о них. Сразу хочу предупредить вас — к большинству своих агентов вы не будете испытывать теплых чувств, — пообещал Кларк. — Вы видели фильм. Каждое слово в нем правдиво. Три агента погибли. В одном случае погиб офицер ЦРУ, который руководил действиями своего агента. Запомните это.

А теперь перерыв. После него мистер Ревелл проведет с вами следующее занятие. — Кларк собрал свои записи и направился к заднему ряду. Тем временем ученики в молчании обдумывали услышанное.

— Что же, мистер К., значит, вербовка не нарушает моральных принципов? — спросил Динг, глядя на Кларка невинным взглядом.

— Только если тебе за это платят, Доминго.

Теперь заболели все члены второй группы. Они заболели почти одновременно, словно время их жизни было отмерено по часам. Не прошло и половины суток, как все начали жаловаться на высокую температуру и боль в суставах — симптомы заболевания гриппом. Моуди видел, что некоторые знали, или, несомненно, подозревали, что с ними происходит. Кое-кто по-прежнему еще помогал больным из первой группы, к которым был приставлен. Остальные обращались за помощью к армейским медикам или просто сидели на полу, ничего не делая, ощущая, как болезнь все сильнее завладевает ими, и догадываясь, что скоро превратятся в тех, за кем раньше ухаживали. И здесь условия их прошлого тюремного заключения были против них. Управлять поведением голодных и слабых легче, чем действиями здоровых и сытых.

Состояние подопытных первой группы ухудшалось с расчетной быстротой. Испытываемые ими муки достигли такой степени, что они перестали шевелиться — даже малейшее движение делало боль еще более нестерпимой. Один из больных был на пороге смерти, и Моуди подумал, что, возможно, как и в случае с Бенедиктом Мкузой, сердце его оказалось особенно уязвимо для штамма Маинги, не поражает ли этот подтип лихорадки Эбола в первую очередь сердечную ткань, о чем раньше никто не подумал. Это представляло абстрактный интерес, а он с этим заболеванием уже зашел слишком далеко за пределы абстракций.

— Нет смысла продолжать эту фазу эксперимента, Моуди, — заметил директор. Стоя рядом с молодым врачом, он смотрел на телевизионные мониторы. — Приступаем к следующему этапу.

— Как скажете. — Доктор Моуди поднял трубку телефона и дал короткие указания.

Понадобилось пятнадцать минут, чтобы начать действовать, и затем армейские медики появились на экране. Они вывели из палаты всех членов второй подопытной группы, провели их по коридору и поместили в соседней большой палате. Каждого подопытного субъекта уложили на отдельную койку и всем дали лекарство, от которого они уже через несколько минут заснули. Затем медики вернулись в первую палату. Здесь половина пациентов спали, а остальные находились в состоянии ступора, не замечая ничего вокруг. Их умертвили первыми, введя в вену — у кого они еще сохранились — сильнодействующий синтетический наркотик «дилаудид». На это потребовалось всего несколько минут, что явилось, по сути дела, актом милосердия. Тела погрузили на тележки и отвезли к газовой печи. Так же поступили с матрасами и постельным бельем. В палате остались лишь металлические каркасы коек, которые вместе со стенами обработали едкими химикалиями. Далее палату закроют на несколько дней, затем снова подвергнут тщательной дезинфекции. Теперь все внимание обслуживающего персонала сосредоточилось на второй группе — девяти преступниках, приговоренных к смертной казни, которые доказали, что лихорадка Эбола штамма Маинги может передаваться по воздуху.

Чиновник прибыл только через сутки. Несомненно, его задержала груда срочных бумаг на столе, подумал Макгрегор, затем обильный ужин и ночь, проведенная с женщиной, в компенсацию за тяжкий труд в департаменте здравоохранения. К тому же за всеми этими заботами, подозревал шотландец, до груды срочных бумаг чиновник так и не успел добраться.

По крайней мере, он был знаком с мерами предосторожности. Африканский врач едва вошел в палату — ему пришлось сделать короткий шажок, чтобы за ним могла закрыться дверь, — но с этого места уже не сдвинулся. Стоя у входа, он наклонил голову и прищурился, чтобы лучше видеть пациента с расстояния в два метра. Свет в комнате был тусклым, чтобы не причинять боли глазам Салеха. Несмотря на слабое освещение, было заметно, как изменился цвет его кожи. На стойке рядом с кроватью висели бутыли, из которых в тело пациента вводилась кровь группы О и раствор морфия, что делало ситуацию достаточно ясной. Чиновник дрожащими руками в перчатках взял со спинки кровати карту.

— Проведен анализ на антитела? — спросил он, стараясь не обнаруживать страха.

— Результаты оказались положительными, — ответил Макгрегор.

Когда несколько лет назад в Заире случилась вспышка лихорадки Эбола, то новость о первой документированной эпидемии — никто не знал, как давно она проникла в страну, сколько деревень вымерло от лихорадки, — распространилась по соседней больнице с пугающей быстротой, настолько быстро, что медицинский персонал мигом бросил ее и в панике скрылся. Это, по крайней мере, сыграло положительную роль и помогло остановить распространение болезни гораздо лучше, чем лечение пациентов, — они так и поумирали без ухода и помощи, но никто не заразился. Теперь африканские медики были знакомы с мерами предосторожности. Все носили маски и перчатки, и процедуры дезинфекции проводились с безжалостной пунктуальностью. Несмотря на то что медицинский персонал больниц в Африке был обычно укомплектован невнимательными и небрежными людьми, этот урок они постигли раз и навсегда. Теперь к ним вернулось чувство уверенности, и они, подобно медицинскому персоналу во всем мире, старались как можно лучше ухаживать за больными.

Впрочем, этому пациенту хороший уход уже ничем не мог помочь. Медицинская карта красноречиво говорила об этом.

— Из Ирака? — спросил чиновник.

— Так он сказал мне, — кивнул доктор Макгрегор.

— Мне нужно проконсультироваться с руководством.

— Доктор, я должен сообщить об этом, — настаивал Макгрегор. — Не исключено, что это начало эпидемии и...

— Нет. — Чиновник отрицательно покачал головой. — Только после того, как у нас будет больше информации. Прежде чем мы пошлем доклад о случившемся — если это понадобится, — необходимо собрать как можно больше достоверных сведений, чтобы можно было принять соответствующие меры.

— Но...

— Ответственность за это возложена на меня, и мой долг заключается в том, чтобы должным образом выполнить все необходимые формальности. — Он сделал жест в сторону пациента. Теперь, когда он снова овладел ситуацией, его руки больше не дрожали. — У него есть семья? Кто может дать нам более подробные сведения о нем?

— Я не знаю.

— Тогда я сам займусь этим, — заявил чиновник. — Распорядитесь снять копии со всех документов и немедленно пришлите их ко мне. — Отдав этот строгий приказ, он почувствовал удовлетворение от того, что выполнил не только свой профессиональный долг, но и долг перед страной.

Макгрегор униженно кивнул. В такие моменты он ненавидел Африку. Его соотечественники работали здесь уже более века. Шотландец по имени Гордон приехал в Судан, полюбил эту страну — он был, наверно, сумасшедшим, подумал Макгрегор, — жил здесь и умер в Хартуме сто двадцать лет назад. Затем Судан стал британским протекторатом. Из Шотландии сюда прибыл пехотный полк и воевал мужественно и достойно под командой британских офицеров. Но затем Судан передали обратно суданцам — слишком поспешно, не имея ни времени, ни денег, чтобы создать инфраструктуру, способную превратить примитивные племена пустынной страны в жизнеспособную нацию. То же самое относилось и к большей части континента, народы Африки расплачивались теперь за оказанную им плохую услугу. Об этом не решались говорить вслух ни он, ни всякий другой европеец из страха прослыть расистами — разве что между собой, а порой не отваживались даже и на это. Но если он был расистом, зачем же тогда приехал сюда?

— Вы получите их через два часа.

— Очень хорошо. — Чиновник вышел из палаты. Теперь старшая медсестра отведет его в специальное помещение для тщательной дезинфекции, и он будет выполнять все ее указания послушно, подобно ребенку под наблюдением строгой матери.

Пэт Мартин пришел с туго набитым портфелем, из которого он достал четырнадцать папок и разложил их на столе в алфавитном порядке. Вообще-то на них стояли буквы от А до М, потому что президент Райан специально подчеркнул, что пока ему не хочется знать имена кандидатов.

— Право, я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы вы не давали мне таких полномочий, — сказал Мартин, понуря голову.

— Почему? — поднял глаза Джек.

— Я всего лишь прокурор, господин президент. Хороший прокурор, это верно, и возглавляю теперь департамент уголовного розыска, но ведь я только...

— А как, по-вашему, должен чувствовать себя я? — резко бросил Райан, а затем заговорил спокойнее. — Еще никому не приходилось выполнять обязанности президента в такой ситуации, начиная с Вашингтона. Почему вы считаете, будто я знаю, что нужно предпринять? Черт побери, я ведь даже не юрист и не смогу разобраться во всем этом без чьей-то помощи.

— Извините, господин президент, я заслужил ваш упрек, — улыбнулся Мартин.

Но во время предыдущей встречи Райан установил критерии требований, предъявляемых к каждому. Сейчас перед ним лежали папки с данными на старших федеральных судей. В каждой из папок приводилась профессиональная биография только одного судьи Апелляционного суда Соединенных Штатов, начиная от судьи в Бостоне до судьи в Сиэттле. Президент дал указание Мартину и его людям выбрать судей с опытом работы на этой должности не менее десяти лет, в течение которых ими было принято, по крайней мере, пятьдесят письменных решений по важным вопросам (в отличие от рутинных дел вроде тех, как какая-то из сторон выиграла процесс по ответственности за совершение чего-то), причем ни одно из этих решений не было отменено Верховным судом, а если одно или два и были отменены, то позднее их восстановили при повторном рассмотрении в Вашингтоне.

— Здесь подобраны достойные кандидаты, — заметил Мартин.

— Каково их отношение к смертной казни?

— Вспомните, что в Конституции содержится специальное разъяснение по этому вопросу, в Пятой поправке, — уточнил Мартин и процитировал наизусть:

— "Ни один человек не может быть приговорен дважды за одно и то же преступление; его нельзя принудить давать показания против самого себя при уголовном расследовании, а также он не может быть лишен жизни, свободы или собственности, кроме как по решению суда". Таким образом, суд может приговорить преступника к смертной казни, но подвергнуть судебному преследованию по этому делу его можно только один раз. Верховный суд установил необходимые критерии по этому вопросу в нескольких постановлениях, принятых в семидесятые и восьмидесятые годы — рассмотрение вины в судебном процессе, за которым следует принятие решения по степени наказания в зависимости от «особых» обстоятельств. Все эти судьи придерживались вышеупомянутого разъяснения, за несколькими исключениями. Судья "Д" отменил решение, принятое окружным судом в Миссисипи, на основании умственного расстройства преступника. Это правильное решение, хотя совершенное преступление относилось к высшей степени тяжести. Верховный суд подтвердил его без комментариев или даже рассмотрения. Сэр, достоинство такой системы заключается в том, что никто не может повлиять на принятие решения. Такова суть закона. Множество юридических принципов основано на решениях, принятых по необычным делам. Существует мнение, что рассмотрение трудных дел приводит к плохим решениям. В Англии однажды был такой случай: двое мальчишек убили третьего, еще моложе их. Как должен поступить судья, если обвиняемым по восемь лет? Они несомненно совершили зверское преступление, но ведь им только по восемь! В этом случае остается лишь надеяться, что рассмотрение такого дела попадет к другому судье. Мы пытаемся создать логичную юридическую доктрину, принимая во внимание подобные обстоятельства. Вообще-то это неосуществимо, но мы все равно пытаемся.

— Насколько я понимаю, Пэт, вы подобрали суровых судей. А есть ли среди них более мягкие? — спросил президент.

— Помните, что я только что сказал? О том, что мне не хочется иметь подобные полномочия? Вот почему я не осмелился поступить по-другому. Судья "Е" — вот его папка — отменил однажды решение, над которым работали мои лучшие следователи, отменил его из-за допущенной при расследовании технической ошибки — принятия доказательства, — когда мы узнали об этом, то просто вышли из себя. Речь шла о вопросе компрометирующего признания, о том, что допустимо и что нет. Обвиняемый был виновен, никто в этом не сомневался. Однако судья "Е".., изучил доводы обеих сторон и принял, по-видимому, правильное решение. Теперь ФБР руководствуется его постановлением.

Райан посмотрел на папки. На их чтение уйдет целая неделя. Это, сказал ему Арни несколько дней назад, будет его самым важным актом как президента. Еще никогда после Вашингтона перед главой исполнительной власти в стране не стояла задача назначения полного состава Верховного суда. Но в то время мнение общества по отношению к законам было намного более твердым и строгим, чем ныне в Америке. Во время президентства Вашингтона определение «жестокого и необычного наказания» касалось пыток на дыбе и сжигания на костре — и то и другое применялось в дореволюционной Америке[71], — однако в недавних постановлениях Верховного суда оно означало отсутствие кабельного телевидения, отказ в операции по перемене пола или просто переполнение тюремных камер. Как хорошо, подумал Райан, тюрьмы переполнены, тогда почему бы не выпустить на свободу опасных преступников, вселяющих страх в общество, из-за опасений оказаться обвиненным в применении «жестоких и необычных наказаний» по отношению к заключенным?

А вот теперь у него появилась возможность изменить это. Все, что требовалось, — это выбрать судей, которые относятся к преступности так же непримиримо, как и он сам. Райан вспомнил, что такая точка зрения появилась у него еще в то время, когда он слушал рассказы отца про особенно ужасные преступления и его недовольные высказывания по поводу тупоумных судей, которые никогда не бывают на месте преступления и потому не имеют представления о том, насколько оно жестоко. Кроме того, для Райана вопрос наказания преступников имел и личную окраску. На него, на его жену и детей совершали покушения. Он знал — не по слухам, а из личного опыта — ярость и ненависть к людям, способным убивать с такой же легкостью, как покупать конфеты в уличном ларьке, которые мучают других, словно домашних животных, чьи жертвы взывают к мщению. Он помнил, как смотрел в глаза Шона Миллера и не видел в них ничего, никаких человеческих чувств[72]. В них не было ни сострадания, ни жалости, ни даже ненависти — он был вне человеческого общества, и о его возвращении обратно не могло быть и речи...

И все-таки...

Райан закрыл глаза, вспоминая тот момент, когда он держал в руке заряженный «браунинг», как кипела его кровь, зато руки были холодными как лед, тот момент высшего наслаждения, когда он мог покончить с человеком, которому так хотелось убить его самого — и Кэти, и Салли, и еще неродившегося Джека, — но внезапно он увидел, как в глазах убийцы сквозь корку бесчеловечности пробивается страх. И сколько раз он благодарил Всевышнего, что забыл взвести курок пистолета? Он хотел убить Миллера, хотел этого больше всего в жизни, помнил, как нажал на спусковой крючок и удивился его неподвижности, — а затем вспышка ярости исчезла так же быстро, как и появилась. Он не забыл, как убивал террористов в Лондоне и в лодке у подножия утеса, рядом со своим домом, как убил русского кока на «Красном Октябре». Разве мог он забыть ту ужасную ночь в Колумбии, после которой его несколько лет преследовали кошмары[73]. Но смерть Шона Миллера была бы чем-то иным. Он не защищал в тот момент себя и своих близких, так что убивать его было необязательно. Убийство Миллера являлось чем-то вроде справедливого акта возмездия. Стоя рядом с ним с пистолетом в руке, он был воплощением Закона. Боже мой, как хотелось ему тогда покончить с этой бесполезной жизнью! Но он этого не сделал. Жизнь Миллера и остальных террористов оборвалась по решению суда, действующего в соответствии с законом страны, решения взвешенного, холодного и беспристрастного. Вот почему он должен теперь выбрать самых достойных судей, которые займут места в Верховном суде, потому что принимаемые ими решения не будут желанием разъяренного человека, стремящегося защитить свою семью и отомстить за причиненные ей страдания. Эти люди, беспристрастные и справедливые, будут исходить из того, что Закон одинаков для всех и личные желания не имеют к нему никакого отношения. То, что принято называть «цивилизованным поведением», является чем-то большим, чем желания одного человека. Иначе быть не может. И долг президента заключается в том, чтобы гарантировать это, выбрав самых достойных.

— Это верно, — согласился Мартин, читая мысли президента на его лице. — Непросто, правда?

— Одну минуту. — Джек встал и прошел в комнату секретарей. — Кто из вас курит? — спросил он у женщин.

— Я, — ответила Эллен Самтер. Ей было примерно столько же лет, сколько и ему, и она, наверно, пыталась порвать с этой привычкой, как пробуют — или, по крайней мере, утверждают это — все курильщики такого возраста. Не говоря ни слова, она протянула президенту сигарету «Виргиния слим» — такую же, как дала ему стюардесса в самолете, заметил Джек, — и бутановую зажигалку. Президент кивком поблагодарил ее и вернулся к себе в кабинет, прикурив по пути. Он еще не успел закрыть дверь, как прибежала миссис Самтер и поставила на стол пепельницу, которую достала из ящика своего стола.

Опустившись в кресло, Райан глубоко затянулся и опустил взгляд на ковер с эмблемой президента Соединенных Штатов, ясно различимой, несмотря на то, что ее закрывала мебель.

— Почему кто-то решил, что одному человеку можно доверить такую власть? — негромко спросил Джек, — То, что я делаю здесь...

— Совершенно верно, сэр. Чувствуете себя, наверно, подобно Джеймсу Медисону[74], правда? Вам предстоит выбрать людей, которые будут решать, как следует толковать Конституцию. Возраст всех будет близок к пятидесяти или чуть за пятьдесят, так что они останутся членами Верховного суда довольно долго, — напомнил ему Мартин. — Не падайте духом, сэр. По крайней мере, это для вас не игра, вы поступаете правильно. Вы не выбираете женщин только потому, что они женщины, и не назначаете темнокожих американцев лишь потому, что они темнокожие. Я представил вам кандидатов, в число которых входят все категории американских граждан с разным цветом кожи и выбором туалетов, но имена всех вам неизвестны, и вы не сможете определить кто есть кто, если только не захотите изучить принятые ими решения. Думаю, что не захотите. Даю вам слово, сэр, что все они заслуживают полного доверия и являются достойными представителями своей профессии. Я потратил массу времени, составляя для вас этот список. Критерии, о которых вы говорили, принесли немалую пользу. Это правильные критерии. Могу лишь сказать, что это люди, разделяющие вашу точку зрения. Меня пугают те, кто стремятся к власти, — признался юрист. — Хорошие люди как следует задумаются, прежде чем согласиться на ваше предложение. Вы выберете настоящих судей, которые принимали трудные решения, будет лучше всего, если вы сами прочитаете эти решения, чтобы увидеть, как тяжело им было их принять.

— Но я не знаком с юриспруденцией и вряд ли пойму, что говорится в этих решениях. — Еще одна глубокая затяжка. — Я знаю о законах только одно — их нельзя нарушать.

— Вообще-то совсем неплохая исходная позиция, — усмехнулся Мартин и замолчал. Продолжать было незачем. Далеко не каждый владелец Овального кабинета смотрел на вещи таким образом. Оба понимали это, но разве можно говорить об этом действующему президенту?

— Я знаю, что мне нравится и что мне хотелось бы изменить, но, черт возьми, — Райан поднял голову, — неужели у меня есть право так поступать?

— Да, господин президент, вы обладаете таким правом, потому что Сенат будет все время следить за вашими действиями, заглядывая через плечо, понимаете? Может быть, они отклонят одну или две кандидатуры. Все эти судьи прошли самую тщательную проверку со стороны Федерального бюро расследований. Они честные и умные люди. Ни один из них не надеялся и не хотел оказаться в составе Верховного суда. Если вам не удастся подобрать девять человек, которые устраивают вас из этого состава, мы примемся за новые поиски. И будет лучше, если вы для этого выберете кого-нибудь другого. Директор Департамента гражданских прав — очень подходящий человек для такого поручения: его политическая позиция левее моей, но думает он тоже в нужном направлении.

Гражданские права, подумал Джек. Неужели ему придется определять политику правительства и по этому вопросу? Откуда он знает, как правильно обращаться с людьми, мнение которых несколько отличается оттого, которого придерживаются остальные? Рано или поздно ты теряешь способность быть объективным и начинаешь руководствоваться своими убеждениями, а разве это не значит, что твоя политика будет основываться на личных предрассудках? Каким образом отличить правильное от не правильного? Боже мой!

Райан затянулся в последний раз, погасил окурок в пепельнице и почувствовал, как у него закружилась голова после возвращения к прежнему пороку.

— Ничего не поделаешь, придется взяться за чтение, — пробормотал он.

— Я мог бы предложить вам свою помощь, но будет лучше, наверно, если вы сделаете выбор сами. Таким образом никто не обвинит вас в том, что на ваш выбор кто-то повлиял — в большей степени, чем это уже сделано. Постоянно помните об этом. Возможно, я не лучший человек для этого, но вы обратились ко мне, и я сделал все, что мог.

— Наверно, это относится ко всем нам, — заметил Райан, глядя на груду папок.

Директор Департамента гражданских прав Министерства юстиции был назначен на этот пост из политических соображений еще во время президентства Фаулера. Раньше он занимался корпоративным правом, потом стал лоббистом — это оплачивалось намного лучше, чем преподавательская работа, — но начал проявлять интерес к политике еще до того, как поступил на юридический факультет, и, подобно многим государственным служащим, считал свою роль исключительно важной. Его поддерживали многие, хотя он ни разу не избирался на выборный пост, и, несмотря на то что время от времени уходил с государственной службы, занимал все более и более высокие должности благодаря своей близости к власти, господствующей в этом городе, ланчам с сильными мира сего, вечеринкам, на которых присутствовали влиятельные люди, посещениям кабинетов высокопоставленных чиновников, потому что у адвоката существуют обязательства перед своими клиентами — причем клиенты выбирали его, а не наоборот. Нередко адвокату нужны крупные гонорары от немногих, чтобы защищать интересы большинства, и это было, по сути дела, его философией и на государственной службе. Таким образом, он, сам того не зная, стал воплощением афоризма Бена Джонсона[75], гласящего, что «достаточно всего лишь возражать, чтобы служить закону». Однако глава департамента никогда не утрачивал своей страсти к защите гражданских прав и никогда не лоббировал проекты, которые противоречили его внутренним убеждениям. Разумеется, с шестидесятых годов никто не решался лоббировать законы, направленные против гражданских прав как таковых, но он убедил себя, что его позиция по этому вопросу особенно важна. Являясь белым, с родословной, берущей начало задолго до Войны за независимость, он выступал на всех важных форумах и завоевал там восхищение людей, чьи политические взгляды совпадали с его собственными. Вместе с восхищением к нему пришла власть, и трудно сказать, какая из сторон его жизни сильнее влияла на другие. Благодаря своей прежней работе в Министерстве юстиции он привлек внимание политических деятелей, а поскольку хорошо справлялся с этой работой, им заинтересовалась влиятельная юридическая фирма в Вашингтоне. Оставив государственную службу в обмен на высокооплачиваемую должность в этой фирме, он использовал свои политические связи, чтобы еще более успешно заниматься юридической практикой, а в результате этого завоевал дополнительный авторитет в политических кругах. Одна рука у него постоянно мыла другую, до тех пор пока он сам перестал понимать, какая рука моет какую. В процессе работы дела, в которых он выступал защитником, переросли сами себя и сформировали его личность, причем так постепенно и логично, что он не заметил этого. Он стал тем, в защиту чего выступал все эти годы.

Вот в этом сейчас и заключалась проблема. Он был знаком с Патриком Мартином и восхищался его юридическим талантом, тем, как тот продвинулся в иерархии Министерства юстиции, работая только в судах, не став даже настоящим адвокатом Соединенных Штатов (это политические назначенцы, которых главным образом выбирали сенаторы для своих штатов), и, будучи одним из профессиональных юристов, стоящих вне политики, выполнял всю черновую работу, тогда как его назначенный сверху по политическим соображениям босс произносил речи, иногда выступал в суде и занимался главным образом удовлетворением своих политических амбиций. Ситуация обстояла таким образом, что Мартин был талантливым тактиком, с блеском выступал на судебных процессах, но еще лучше проявил себя в роли юриста-администратора, направляя действия молодых следователей. С другой стороны, он плохо разбирается в политике, подумал директор департамента гражданских прав, и потому не подходит для роли советника президента Райана.

У директора департамента был такой же список, как и у Мартина. Один из его подчиненных помогал Мартину в этой работе, а люди директора оставались всецело преданными ему, потому что знали — единственный путь к быстрому продвижению в этом городе заключается в точном выполнении указаний своего босса. Стоило ему поднять телефонную трубку, и он обеспечит им высокооплачиваемую работу в крупной юридической фирме. Вот почему его подчиненный, вместе с Мартином подбиравший кандидатуры членов Верховного суда, передал ему полный список кандидатов с именами, не замененными на условные обозначения от "А" до "М".

Директору Департамента гражданских прав понадобилось всего лишь прочитать этот список из четырнадцати имен. Ему не требовалось знакомиться с решениями, принятыми всеми четырнадцатью судьями. Он помнил их наизусть. Вот этот, например, судья четвертого округа в Ричмонде, отменил постановление суда низшей инстанции и написал пространное объяснение, ставящее под вопрос соответствие постановления Конституции. Объяснение оказалось настолько убедительным, что Верховный суд принял решение в его пользу, но при этом резко раскололся во мнении с пятью голосами «за» и четырьмя «против».

А вот этот судья из Нью-Йорка поддержал решение правительства в другой области, однако своими действиями ограничил сферу применения принципа, его постановление не было оспорено и стало законом для значительной части страны.

Эти четырнадцать судей не были подходящими кандидатами для Верховного суда. Точка зрения каждого на судебную власть была излишне ограниченной. Они слишком часто принимали во внимание позицию Конгресса и законодательных собраний штатов. Отношение Пэта Мартина к закону отличалось от мнения директора департамента. Мартин не понимал, что судьи обязаны исправлять то, что было не правильным, — он часто спорил с ним по этому вопросу за ланчем. Их споры были оживленными, но благожелательными. Мартин был приятным человеком и слишком хорошим участником дискуссий, чтобы изменить свою точку зрения по любому вопросу, независимо от того, был ли он прав или ошибался. Это делало его отличным обвинителем, но ему не хватало темперамента, он не понимал, какой должна быть ситуация, и потому судьи, выбранные им по этому принципу, не удовлетворяли необходимым требованиям, а сенаторы могут оказаться недостаточно проницательными и согласиться с кандидатами, выбранными президентом из списка Мартина. Директор департамента не мог допустить этого. Назначая людей на столь влиятельные должности, нужно найти таких, которые знают, как использовать данную им власть.

По сути дела у него не было выбора. Он сложил список, сунул его в конверт и спрятал в карман. Затем снял телефонную трубку и договорился с одним из своих многочисленных знакомых встретиться за ланчем.