Слово президента

Глава 38 Период отсрочки

— Я не специалист по этому региону, — заметил Кларк, не желая вспоминать о том времени, которое он провел в Иране.

— Ты бывал там, — настаивал Эд Фоули, — и, насколько припоминаю, именно ты постоянно утверждаешь, что ничто не может заменить человека с острым нюхом, который не боится испачкать руки.

— Сегодня вечером Джон толковал своим парням на Ферме именно об этом, — с лукавой улыбкой сообщил Динг. — Вся лекция сводилась к тому, что нужно читать чувства людей, глядя им в глаза, но это в общем-то одно и то же. Смотреть в глаза людей, обладать острым нюхом к происходящему вокруг и уметь ощущать обстановку, верно? — Динг не бывал в Иране, но ведь руководство ЦРУ не пошлет туда одного Кларка, не так ли?

— Короче говоря, Джон, в этом состоит твое задание, — заключила Мэри-Пэт Фоули, а поскольку она занимала должность заместителя директора ЦРУ по оперативной деятельности, ее решение являлось окончательным. — Государственный секретарь Адлер скоро вылетает туда. Я хочу, чтобы ты и Динг отправились вместе с ним в качестве офицеров безопасности. Проследите, чтобы с государственным секретарем ничего не случилось и попутно оцените обстановку. На этот раз никаких тайных операций. Вам дается задание почувствовать, что происходит на улицах, каково настроение людей и тому подобное. Проведите рекогносцировку и возвращайтесь. — Обычно это осуществлялось корреспондентами Си-эн-эн и такую информацию можно было получить, глядя на экран телевизора, но Мэри-Пэт хотелось, чтобы опытный оперативник оценил ситуацию на месте, вот и все.

Проклятье хорошего оперативника, способного передавать свои знания другим, заключается в том, что люди, которые учатся у него, нередко продвигаются по службе и при этом помнят преподанные им уроки — но, что еще хуже, помнят и тех, кто учил их. Кларк тоже не мог забыть обоих Фоули, которые обучались на Ферме в его классе. С самого начала он обратил внимание на то, что Мэри-Пэт намного превосходила своего мужа блестящей интуицией, отличным знанием русского языка, способностью мгновенно оценивать обстановку в стране и талантом читать мысли людей, что обычно является достоянием профессора психиатрии.., но в то же время ей иногда не хватало осторожности, она слишком полагалась на свое очарование внешне глупенькой блондинки и наивный взгляд синих детских глаз, считая, что этого достаточно, чтобы выпутаться из любой даже самой опасной ситуации. У Эда не было столь блестящей интуиции, зато он обладал редкостной способностью видеть общую обстановку, заглядывать далеко в будущее, причем его предсказания почти всегда сбывались. Ни один в этой семейной паре не был идеален сам по себе, зато вместе они настолько дополняли друг друга, что Джон гордился своими талантливыми учениками. Почти всегда.

— О'кей. У нас есть какие-нибудь местные источники информации?

— Они вряд ли принесут вам пользу, так что следует исходить из того, что их нет. Адлер хочет лично встретиться с Дарейи и объяснить ему правила игры. Вас разместят во французском посольстве. Сама командировка является секретной. Отправляетесь на VC-20 в Париж и далее летите французским самолетом. Никакой задержки, туда — и тут же обратно, — заметила Мэри-Пэт. — Но мне нужно, чтобы вы провели час-другой на улицах Тегерана, почувствовали, как бьется пульс страны, узнали цены на хлеб, посмотрели, как одеты люди, — ты знаешь, что я имею в виду.

— Кроме того, у нас будут дипломатические паспорта, так что нам гарантирована полная неприкосновенность, — сухо пробормотал Джон. — Все это уже слышали раньше. И не только мы, но и американские дипломаты еще в 1979 году, помнишь?

— Но Адлер — государственный секретарь, — напомнил ему Эд.

— Думаю, что им это известно, — заметил Кларк. И уж наверняка они знают, что он еврей, подумал он.

Учения всегда начинались с перелета в Барстоу, штат Калифорния. Автобусы и грузовики подъезжали к самолетам, а личный состав сходил по трапам, готовясь к непродолжительному переезду по единственному шоссе, ведущему в Национальный центр боевой подготовки. Генерал Диггз и полковник Хэмм наблюдали из стоящего неподалеку вертолета, как строятся солдаты. Эта часть представляла собой усиленную бригаду Национальной гвардии Северной Каролины. Части национальной гвардии прибывали для переподготовки в Форт-Ирвин не так уж часто, но эта считалась какой-то особенной. Поскольку по воле судьбы сенаторы и конгрессмены штата занимали самые высокие должности в законодательном собрании страны — по крайней мере до недавнего времени — на протяжении ряда лет, Национальная гвардия Северной Каролины была оснащена самым современным вооружением и считалась боевой бригадой одной из бронетанковых дивизий регулярной армии Соединенных Штатов. И действительно, национальные гвардейцы расхаживали, как настоящие солдаты, а офицеры бригады целый год предвкушали, с каким блеском они продемонстрируют свою подготовку на предстоящих учениях. Им даже удалось заполучить лишнее горючее, что позволило бригаде потратить несколько недель на дополнительную подготовку перед выездом на учения. Сейчас офицеры выстраивали своих солдат перед погрузкой. С расстояния в четверть мили Диггз и Хэмм наблюдали, как офицеры отдают команды, стараясь перекричать рев прибывающих самолетов.

— Они имеют гордый вид, босс, — заметил Хэмм. Издалека донесся дружный возглас — это солдаты танковой роты ответили на призыв своего командира разнести противника в пух и прах. Вместе с бригадой прибыла даже группа телеоператоров местной компании, готовых запечатлеть на пленку это событие для будущих поколений.

— Они действительно гордятся собой, полковник, — ответил генерал. — Солдаты должны гордиться своей профессией.

— Им не хватает лишь одного, сэр.

— Чего именно, Эл?

— Боевого клича «Ме-е-е», — произнес полковник Хэмм, не вынимая сигары изо рта. — Как подобает ягнятам, которых ведут на бойню. — Офицеры переглянулись. Первая задача их части, представляющей собой воображаемого противника, заключалась в том, чтобы отнять эту гордость. Мотомехполк «Черная кавалерия» еще ни разу не терпел поражения в боевых учениях — это случалось разве что при столкновениях с частями регулярной армии, да и то очень редко. Хэмм не собирался уступать и на этот раз. Два батальона тяжелых танков «эйбрамс», еще один, укомплектованный бронетранспортерами «брэдли», артиллерийский батальон, рота мотопехоты и батальон боевой поддержки против трех батальонов его полка? Соотношение сил было явно несправедливым. Для гостей.

Работа практически закончена. Самой трудной оказалась заключительная фаза приготовления аммонита, потому что она потребовала от горцев немалых физических усилий. Необходимые пропорции аммиачного удобрения (которое представляло собой главным образом аммиачную селитру) и дизельного топлива они узнали из книги. Обоим показалось забавным, что растениям нравится поглощать смертоносную взрывчатку. Взрывчатое вещество, используемое в артиллерийских снарядах, тоже состоит из аммиачных соединений, и однажды в Германии, через несколько лет после окончания Первой мировой войны, химический завод, занимавшийся изготовлением удобрений, взорвался и стер с лица земли соседнюю деревню. Дизельное топливо добавлялось к селитре отчасти для того, чтобы увеличить мощность взрывчатой смеси, но главным образом оно служило в качестве увлажнителя, ускоряющего прохождение взрывной волны в массе взрывчатки, что резко ускоряло детонацию. При изготовлении аммонита горцы пользовались большой ванной и веслом, терпеливо размешивая взрывчатку до необходимой консистенции (это они тоже узнали из книги). Результатом была большая глыба из материала, внешне похожего на глину. Разделив ее на части, горцы поднимали их и грузили в цистерну бетоновоза.

Внутри цистерны было грязно, дурно пахло, и, наверно, такая работа была к тому же опасной. Погрузкой взрывчатого вещества внутрь цистерны они занимались поочередно. Люк, через который обычно заливался жидкий бетон, был чуть больше трех футов диаметром. Холбрук установил над люком электрический вентилятор, который вдувал в цистерну свежий воздух, чтобы не дышать парами жидкой взрывчатой смеси, которые не только издавали отвратительный запах, но и, скорее всего, были взрывоопасны. К тому же от них болела голова, и уже одно это являлось достаточно серьезным предупреждением. На всю работу потребовалось больше недели, но теперь, когда они погрузили последнюю глыбу, цистерна была заполнена на три четверти. Слои взрывчатки расположились неравномерно, и пустые пространства пришлось заполнять более жидкой смесью, которую переносили в ведре. Теперь цистерна бетоновоза была наполнена до такой степени, что работать в ней стало трудно, и пустая часть наверху в сечении представляла собой большой сегмент.

— Думаю, этого хватит, Пит, — заметил Эрни Браун. — У нас осталось еще с сотню фунтов, но...

— Да, разместить остальное будет труднее, — согласился Холбрук, вылезая из цистерны. Он спустился по лестнице, оба горца вышли из амбара и уселись в пляжные кресла, чтобы отдышаться. — Черт побери, как я рад, что все кончилось!

— Я тоже. — Браун потер лицо и сделал глубокий вдох. У него страшно болела голова. Придется подольше посидеть на лужайке, чтобы проклятые пары покинули легкие.

— Все это плохо для нас кончится, — сказал Пит.

— Да уж точно, но кончится плохо и еще кое для кого. Между прочим, отличная мысль насчет пуль, — добавил он. Внутри цистерны было уложено две бочки пуль — слишком много, наверно, но маслом кашу не испортишь.

— Что за ореховый торт без орехов? — невозмутимо заметил Холбрук.

— Сукин ты сын! — Браун расхохотался и едва не свалился вместе с креслом. — Боже, как болит голова!

Кэ д'Орсе[84] ответило согласием на просьбу о сотрудничестве с поразительной быстротой. У Франции были дипломатические представительства во всех странах Персидского залива, что объяснялось в первую очередь разветвленной сетью коммерческих интересов, начиная от торговли танками и кончая фармакопеей. Французские войска, размещенные в этих странах, в прошлом нередко вынуждены были воевать с противником, снаряженным французским же вооружением, но в этом не было ничего необычного. В конце концов французские товары находили сбыт на рынках множества стран. Согласие на сотрудничество в проведении этой дипломатической миссии поступило по телефону непосредственно послу США в девять утра, и он передал это по телексу в Госдеп меньше чем через пять минут, так что государственного секретаря Адлера пришлось разбудить, чтобы уведомить об этом. Дежурные офицеры предупредили остальных участников предстоящей операции, прежде всего 89-е авиакрыло военно-транспортной авиации, базирующееся на базе ВВС Эндрюз.

Организовать выезд государственного секретаря из города так, чтобы это осталось незамеченным, было непросто. Опустевший кабинет чиновника столь высокого ранга всегда привлекал внимание, и потому была разработана несложная легенда — якобы Адлер вылетал в Европу для консультаций с главами союзных государств. Французы осуществляли куда более строгий контроль над средствами массовой информации, и в данном случае главным был вопрос времени.

— Слушаю, — произнес Кларк, поднимая трубку телефона в номере отеля «Мэрриотт», расположенного недалеко от Лэнгли.

— Вылет сегодня, — произнес голос. Кларк недоуменно мигнул, затем вспомнил.

— Отлично. У меня все готово, — ответил он, положил трубку и повернулся на другой бок, чтобы еще немного поспать. Для этой операции не требовалось никакого инструктажа — им надлежало всего лишь позаботиться о безопасности Адлера, прогуляться по улицам Тегерана и вернуться домой. Вообще-то безопасность Адлера не вызывала сомнений. Если иранцы — Кларк еще не мог заставить себя называть их гражданами ОИР — захотят сделать что-то, два офицера службы безопасности, вооруженные одними пистолетами, не смогут ничего предпринять для его защиты, так что полагаться приходилось на полицию или иранскую службу безопасности. Они будут там всего лишь для вида, почему-то так принято.

— Вылетаем сегодня? — послышался голос Чавеза с соседней кровати.

— Да.

— Буэно[85].

Дарейи посмотрел на свои настольные часы, вычел восемь, девять, десять и одиннадцать часов. Неужели что-то помешало им? Подобное беспокойство было проклятием тех, кто занимали такие должности, как он. Ты принимаешь решение, люди приступают к действиям, и только после этого ты начинаешь по-настоящему беспокоиться, несмотря на самое тщательное планирование операции. Ничто не может гарантировать абсолютный успех, какие бы усилия ни были потрачены на ее подготовку. Приходится идти на риск, что непонятно тем, кто не занимают пост главы государства.

Нет, все должно пройти успешно. Он принял французского посла — очень приятного неверного. Посол так великолепно владел фарси, что Дарейи даже подумал, что с таким произношением впору читать стихи персидских поэтов. К тому же посол был так вежлив и почтителен, с такими изысканными манерами. Он изложил просьбу своего правительства с улыбкой посредника, стремящегося заключить брак между представителями двух благородных семейств. Да, конечно, американцы не обратились бы с такой просьбой, получи они предупреждение об операции Бадрейна и его людей. В этом случае встреча состоялась бы на нейтральной почве — Швейцария всегда представляла собой самое удобное место для неофициального, но прямого контакта. А сейчас они посылали своего министра иностранных дел — к тому же еврея! — для встречи с главой государства, которое считали враждебным. Целью встречи является установить дружеские отношения, обменяться мнениями по вопросам, представляющим интерес для обеих сторон — так сказал французский посол, стараясь убедить Дарейи в ее необходимости и несомненно надеясь, что в случае успеха Франция станет страной, сумевшей оказать помощь в развитии дружеских отношений между ОИР и Соединенными Штатами — или по меньшей мере в создании непосредственных контактов между ними. Если же переговоры не приведут ни к чему, все запомнят, что Франция приложила немало усилий к примирению стран, которые в течение столь продолжительного времени относились друг к другу с подозрением. Будь Дарейи поклонником балета, он мысленно представил бы себе менуэт как визуальное изображение дипломатических отношений между странами.

Черт бы побрал этих французов, подумал аятолла. Не прегради Мартелл в 732 году при Пуатье[86] путь Абд-ар-Рахману, весь мир был бы сейчас.., но даже Аллах не в состоянии изменить историю. Рахман потерпел поражение в битве из-за жадности и алчности своих воинов, которые утратили чистоту веры. Столкнувшись с богатствами Запада, они перестали воевать и начали грабить, позволив тем самым Мартеллу отступить, перестроиться и нанести ответный удар. Да, такой урок нужно запомнить. Можно и грабить, но прежде следует выиграть битву, уничтожить противника и только после этого забрать то, что тебе нравится.

Дарейи прошел из своего кабинета в соседнюю комнату. На стене висела карта его новой страны и ее соседей, а перед картой стояло удобное кресло, сидя в котором он мог обозревать весь регион. Глядя на карты, легко поддаться обычной иллюзии. Расстояния были сокращенными, все казалось таким близким и легкодоступным, несмотря на то что он потерял так много времени. Города и страны можно было, накрыв ладонью, присоединить к своему государству. Да, теперь все пойдет так, как ему хочется, особенно когда страны находятся совсем рядом.

Уехать оказалось еще проще, чем приехать. Подобно большинству западных стран, Америку больше беспокоило, что ввозят в нее, чем вывозят. И правильно, подумал первый посланец Бадрейна, когда его паспорт проверяли в международном аэропорту Джона Ф. Кеннеди. Было 7.05 утра, и стоявший на летном поле сверхзвуковой «конкорд» — рейс № 1 «Эр Франс» — должен был доставить посланца в Лондон, что было первым этапом на пути домой. У него была целая пачка проспектов, собранных на автосалоне, и он подготовил легенду, способную объяснить причину своего пребывания в Нью-Йорке, но никто не проявил к этому ни малейшего интереса. Он уезжал из Америки, и все было прекрасно. Инспектор поставил штамп в паспорт. В таможне даже не поинтересовались, почему он приехал вчера и уезжал сегодня. У бизнесменов свои причуды. К тому же сейчас раннее утро, и ничего важного до десяти часов случиться не может.

В зале ожидания первого класса компании «Эр Франс» разносили кофе, но посланец вежливо отказался. Порученная ему задача почти выполнена. Только сейчас он почувствовал дрожь в теле. Поразительно, что все прошло так гладко. Бадрейн говорил, что не будет никаких трудностей, но он не поверил этому, потому что привык иметь дело с израильской службой безопасности, их бесчисленными солдатами с автоматами наготове. После испытанного им напряжения, когда он чувствовал себя, словно туго обвязанным веревками, посланец медленно приходил в себя. Предыдущей ночью он плохо спал в отеле, а теперь, поднявшись на борт авиалайнера, заснет и будет спать все время перелета. Вернувшись в Тегеран, он посмотрит на Бадрейна, посмеется над своими страхами и сообщит о готовности принять участие в другой подобной операции. Проходя мимо буфета, он увидел бутылку шампанского и налил себе полный бокал. Пенящийся напиток заставил его чихнуть, его религия запрещала пить вино, но на Западе принято именно так праздновать успех, и у него действительно были все основания для этого. Через двадцать минут объявили посадку, и он пошел по вытянувшейся кишке коридора вместе с остальными пассажирами. Теперь его беспокоила только усталость, которую он будет испытывать из-за быстрой смены часовых поясов. Еще бы, авиалайнер вылетит из Нью-Йорка ровно в восемь утра, а совершит посадку в Париже без четверти шесть вечера! От завтрака до ужина без обеда между ними. Ничего не поделаешь, таковы чудеса современного воздушного транспорта.

На авиабазу Эндрюз они ехали по отдельности — Адлер в своем служебном лимузине, а Кларк с Чавезом в собственном автомобиле первого. Лимузин государственного секретаря пропустили без проверки, тогда как офицерам ЦРУ пришлось остановиться у КПП и предъявить удостоверения личности. Вооруженный часовой отсалютовал им, пропуская на территорию авиабазы.

— Тебе действительно так не нравится Тегеран? — поинтересовался Чавез.

— Видишь ли, Доминго, ты еще катался на трехколесном велосипеде, когда я был там, причем с настолько тонкой легендой, что через нее можно было легко прочитать страховой полис. Я вместе с толпой честных жителей кричал «Смерть Америке!», глядя на то, как чокнутые парни с автоматами проводят наших дипломатов, взятых в заложники. Мне казалось, что сейчас их поставят к стенке и расстреляют. Я был знаком с резидентом. Черт побери, я узнал его в группе американцев. Он тоже был захвачен иранцами и едва выжил. — Стоя всего в пятидесяти ярдах, вспомнил Кларк, он не мог ничего предпринять...

— Чем ты там занимался?

— Первый раз меня послали в Тегеран, чтобы оценить обстановку и доложить о ситуации руководству ЦРУ. А второй — должен был принять участие в операции по спасению заложников — ты ведь знаешь, как бесславно она закончилась в пустыне недалеко от Тегерана, даже еще не начавшись. Тогда мы думали, что нам просто не повезло, но план операции здорово меня напугал. Думаю, даже к лучшему, что она закончилась неудачей, — покачал головой Джон. — По крайней мере, в конце концов все они вернулись обратно живыми.

— Значит, Тегеран не нравится тебе из-за плохих воспоминаний?

— Нет, пожалуй, — пожал плечами Кларк. — Просто я так и не смог понять иранцев. Вот саудовцев я понимаю, и они мне нравятся. Стоит преодолеть внешнюю оболочку сдержанности, и они становятся друзьями на всю жизнь. У них есть правила и традиции, которые кажутся нам немного странными, но с этим можно примириться. Похоже на старые кинофильмы — долг чести, гостеприимство и тому подобное, — продолжал он. — Короче говоря, о Саудовской Аравии у меня остались самые лучшие воспоминания. А вот по другую сторону Персидского залива ситуация совсем иная. Эти страны лучше не трогать.

Динг поставил машину на стоянку. Офицеры ЦРУ взяли свой багаж, и в этот момент к ним подошла женщина-сержант.

— Мы вылетаем в Париж, сарж, — сказал Кларк, снова предъявляя свое удостоверение.

— Прошу вас пройти со мной, джентльмены, — сказала женщина, сделав приглашающий жест в сторону терминала для высокопоставленных гостей. В низком одноэтажном здании было пусто, только Скотт Адлер сидел на одном из диванов, читая бумаги.

— Доброе утро, господин секретарь. Адлер поднял голову.

— Попытаюсь догадаться, — сказал он. — Вот вы — Кларк, а вы — Чавез?

— Из вас вышел бы неплохой разведчик, — улыбнулся Джон. Они обменялись рукопожатиями.

— Фоули говорит, что, когда вы рядом, моя жизнь в надежных руках, — заметил государственный секретарь, укладывая документы в свой кейс.

— Он преувеличивает, — пожал плечами Кларк и подошел к соседнему столику за булочкой. Он не мог понять, что с ним происходит. Неужели я нервничаю? — удивился себе Джон. Но Эд и Мэри-Пэт правы — это самая рядовая операция. Прилетаем в Тегеран, говорим «привет», смотрим по сторонам и возвращаемся обратно. К тому же ему приходилось бывать и в более опасных ситуациях, чем Тегеран семьдесят девятого — восьмидесятого годов. Правда, их было не так много, но все-таки... Джон посмотрел на булочку, которую держал в руке. К нему вернулось прежнее ощущение надвигающейся опасности, словно ледяной ветерок шевелил волоски на коже. Он знал, что, когда наступает такое чувство, нужно внимательно оглянуться вокруг.

— Он также сказал мне, что вы входите в состав группы, занимающейся составлением материалов по оценке опасности, угрожающей нашей стране, и что мне следует принимать во внимание ваше мнение, — продолжил Адлер. Государственный секретарь казался спокойным, заметил Кларк.

— Мне довелось работать с Эдом и Мэри-Пэт в течение ряда лет, господин секретарь, — объяснил Джон.

— Вы уже бывали в Тегеране?

— Да, господин секретарь, — кивнул Кларк и за две минуты объяснил обстоятельства, при которых ему пришлось находиться в столице Ирана.

Государственный секретарь задумчиво покачал головой.

— Я тоже оказался там в это время. Мне повезло — меня из Ирана вывезли канадцы. В тот момент, когда иранские фундаменталисты захватили наше посольство, я искал квартиру и потому упустил все самое интересное, — закончил Адлер. — Слава Богу.

— Значит, вы знакомы с этой страной?

— Нет, не могу этого сказать, — пожал плечами государственный секретарь. — Знаю несколько слов на фарси, вот и все. Я приехал в Тегеран, чтобы получше познакомиться с Ираном, но у меня ничего не получилось, так что я занялся другими делами. Впрочем, мне интересно познакомиться с вашим опытом.

— Постараюсь рассказать все, что мне известно, сэр, — сказал Джон. К ним подошел молодой капитан ВВС и сообщил, что самолет готов. Сержант взял вещи Адлера.

Офицеры ЦРУ подняли свой багаж. В нем, помимо двух смен белья у каждого, находилось их личное оружие — Джон взял свой револьвер «Смит-Вессон», а Динг предпочитал «Беретту» — и портативные фотоаппараты. Никогда не знаешь, что и когда может потребоваться.

Бобу Хольцману в одиночестве своего кабинета было о чем подумать. Правда, окружающие стеклянные стены создавали иллюзию уединения, однако никто не мог услышать его разговоров; а он видел огромный зал с множеством столов, за которыми работали рядовые репортеры. Все, что ему сейчас хотелось, — это сигарету, однако курить в здании «Вашингтон пост» было теперь запрещено.

Кто-то сумел переубедить Тома Доннера и Джона Пламера, и этим человеком наверняка был Келти. Отношение Хольцмана к Келти было диаметрально противоположным его отношению к Райану. Политические взгляды Келти, размышлял Боб, просто превосходны, они прогрессивные и разумные. Вот только человек, обладавший этими взглядами, никуда не годился. В другое время на его распутное поведение и бесцеремонное отношение к женщинам не обратили бы особого внимания, и, действительно, политическая карьера Келти охватывала оба периода — прошлый и настоящий. Вашингтон был полон женщин, которые летели на призывный зов власти, подобно пчелам на мед или мухам на кое-что не столь привлекательное, и падали жертвой своих желаний. В результате почти все становились печальнее и умнее; в век, когда аборты делались по их желанию, более серьезные последствия остались в прошлом. Политики по своей природе обладали такой способностью очаровывать их, что «птички» — этот эвфемизм начал использоваться много лет назад — даже покидали столицу с улыбкой, вспоминая свои приключения, не замечая, что их использовали и выбросили, как одноразовые салфетки. Но некоторые страдали и получали глубокие душевные раны, и одним из виновников этого был Келти. Одна из женщин даже покончила с собой. Либби Хольцман, жена Боба, разрабатывала эту тему, однако в тот самый момент разразился непродолжительный конфликт с Японией и про историю забыли. Затем средства массовой информации пришли к выводу, что по сравнению с остальными событиями тема не заслуживает внимания, и в памяти всех репутация Эда Келти была восстановлена. Даже феминистски настроенные круги сравнили поведение Келти по отношению к женщинам с его политическими взглядами и пришли к выводу, что второе перевешивает первое. Все это не могло не раздражать Хольцмана. Должны же быть у людей хоть какие-то принципы!

Но это был Вашингтон.

Келти сумел переубедить Доннера и Пламера и сделал это в промежуток между утренним интервью, записанным на видеопленку, и вечерней передачей, которая шла в прямом эфире. А это значит...

— Проклятье! — выдохнул Хольцман — казалось, в голове вспыхнула яркая лампа.

Вот это и есть сенсационная тема! Но что еще лучше, она придется по душе редактору газеты. Выступая в прямом эфире, Доннер заявил, что видеопленка с записью утреннего интервью повреждена. Наверняка это ложь. Подумать только, репортер солгал своей аудитории! В журналистике не так уж много правил, а те, что существуют, весьма аморфны и неопределенны, их можно обойти или исказить. Но только не это. Оно является исключением. Репортер не имеет права бесцеремонно обманывать свою аудиторию, этого ему никогда не простят. Печатные и электронные средства массовой информации не ладят между собой. Они конкурируют друг с другом, стараясь привлечь на свою сторону одну и ту же аудиторию, при этом одни выигрывают, тогда как другие проигрывают. Но кто выигрывает? — спросил себя Хольцман. Разумеется, телевизионная картинка нагляднее и стоит, может быть, тысячи слов, но только не в том случае, когда кадры выбирают, полагаясь больше на их развлекательную, чем информативную ценность. Телевидение можно сравнить с привлекательной девушкой, на которую приятно посмотреть. Зато печатные средства массовой информации — это женщина, воспитывающая ваших детей.

Но как это доказать?

Разве может быть что-то слаще подобной мести? Он сможет подорвать репутацию этого павлина с его сшитыми на заказ костюмами и напомаженными волосами, бросить тень сомнения на телевизионные новости и тем самым сразу увеличить тираж своей газеты! Все это будет выглядеть, как жертвоприношение на алтарь журналистской честности и неподкупности. Перечеркнуть карьеру подонка — его профессиональный долг. Еще никогда он не делал этого, ни разу не выступал против коллеги-репортера, но сейчас испытывал радостное предвкушение, представляя себе, как выгонит этого павлина из журналистских рядов.

А как быть с Пламером? Хольцман знал и уважал его. Пламер пришел на телевидение в другое время, когда оно старалось стать респектабельным, завоевать уважение публики, и потому нанимало известных журналистов, исходя из их профессиональной репутации, а не благодаря внешности кинозвезды. Пламера придется посвятить во все это, и он вряд ли останется доволен.

Райан не мог не принять посла Колумбии. Он знал, что посол принадлежит к кадровым дипломатам, происходит из аристократической семьи и всегда безупречно одет, а тем более для встречи с главой Соединенных Штатов. Их рукопожатие было крепким и дружеским. Они обменялись обычными любезностями перед группой фотографов и затем занялись делом.

— Господин президент, — начал посол официальным тоном, — мое правительство поручило мне задать вам несколько вопросов относительно некоторых необычных утверждений, появившихся в американских средствах массовой информации.

Джек кивнул.

— Что вас интересует? — спросил он.

— В опубликованных сообщениях говорится, что несколько лет назад американские войска по приказу правительства Соединенных Штатов якобы высадились на территории Колумбии и вели там боевые действия. Мы считаем подобные утверждения весьма тревожными, поскольку в этом случае были нарушены международные законы и ряд договоров, заключенных между нашими демократическими странами.

— Мне понятно ваше беспокойство. На вашем месте я тоже испытывал бы такую же тревогу. Позвольте высказать свою точку зрения: мое правительство не допустит подобных действий ни при каких обстоятельствах. Даю вам свое честное слово, сэр, и надеюсь, что вы передадите это вашему правительству. — Райан решил налить гостю чашку кофе. Он уже знал, что подобные маленькие жесты играют исключительно важную роль в дипломатическом протоколе и, хотя не понимал до конца причины, с готовностью соглашался, что они приносят пользу. Так случилось и на этот раз. Напряженность ослабла.

— Спасибо, — произнес посол, поднимая чашку.

— Насколько я помню, это колумбийский кофе, — заметил президент.

— К сожалению, кофе не является нашим самым знаменитым товаром, идущим на экспорт, — с горечью признал Педро Очоа.

— У меня нет оснований винить вас в этом, — покачал головой Райан.

— Вот как? — вырвалось у посла.

— Господин посол, я полностью осознаю, что ваша страна заплатила горькую цену за дурные привычки Америки. Когда я служил в ЦРУ, мне доводилось знакомиться с самой разной информацией, касающейся торговли наркотиками и влияния этой торговли на события в вашем регионе. Я не принимал никакого участия в незаконных действиях, которые велись в вашей стране американскими солдатами, но познакомился с подробной информацией, связанной с этой операцией. Я знаю о полицейских, которых убили — мой отец ведь тоже служил в полиции, — знаю о подкупленных судьях и журналистах. Мне известно, что Колумбия приложила огромные усилия — более значительные, чем любая другая страна, — направленные на то, чтобы установить у себя по-настоящему демократическую систему власти. Позвольте мне добавить еще кое-что, сэр. Мне стыдно, что в этом городе нашлись люди, способные облить грязью вашу страну. Проблема наркотиков возникла не в Колумбии, не в Перу и не в Эквадоре. Она возникла здесь, в Америке, и вы, граждане Колумбии, страдаете от нее не в меньшей степени, чем американцы, — пожалуй, даже в большей. Вашу страну отравляют американские деньги. Не вы наносите ущерб нашей стране — это мы наносим ущерб вашей.

Очоа многого ожидал от этой встречи, но только не этого. Он поставил чашку на блюдце и лишь сейчас заметил, что в кабинете больше никого нет, что они беседуют с глазу на глаз. Телохранители американского президента ушли. Не было даже секретаря, ведущего запись беседы. Как необычно, подумал посол. Более того, Райан только что признал, что публикации в средствах массовой информации соответствуют действительности — по крайней мере отчасти.

— Господин президент, — произнес посол на английском языке, которым он овладел дома и затем усовершенствовал за годы учебы в Принстоне, — мы редко слышим, чтобы кто-то из американцев говорил нечто подобное о своей стране.

— Вы слышите это сейчас, сэр. — Они посмотрели в глаза друг другу. — Я не собираюсь критиковать вашу страну, если она не заслуживает этого, а на основании информации, которой я располагаю, я знаю, что дело обстоит именно так. Для того чтобы подорвать торговлю наркотиками, нужно в первую очередь уничтожить спрос на них, и в этом приоритетная задача моего правительства. Сейчас мы готовим законопроект, в соответствии с которым виновными будут признаваться не только те, кто торгуют наркотиками, но и те, кто пользуются ими. Когда будет восстановлен Конгресс, я приложу все усилия, чтобы этот законопроект был принят. Мне также хотелось бы создать неофициальную рабочую группу, состоящую из представителей вашего и нашего правительств, целью которой будет обсуждение вопроса, как помочь вам в решении этой проблемы у себя дома, причем мы гарантируем полное соблюдение суверенитета Колумбии. Америка не всегда была вашим добрым соседом. Я не могу изменить прошлое, но приложу все силы, чтобы изменить будущее. Скажите, господин посол, примет ли ваш президент мое приглашение приехать сюда для более детального обсуждения этой проблемы с глазу на глаз? — Я намерен загладить вину Америки за безумные поступки, совершенные несколько лет назад, тем самым сказал Райан.

— Мне кажется, что он благосклонно рассмотрит такое приглашение, принимая во внимание его обязанности по управлению страной. Время нужно будет согласовать отдельно. — Это означало на дипломатическим языке: разумеется, он примет ваше приглашение.

— Да, сэр, я только сейчас начинаю понимать, сколько времени и сил требует исполнение обязанностей президента. Может быть, — улыбнулся Райан, — он даст мне несколько советов.

— Вы вряд ли нуждаетесь в советах, господин президент. — Посол Очоа уже думал о том, как объяснить суть этой беседы своему правительству. Для него было совершенно очевидно, что Райан предлагает то, что в Южной Америке будет рассматриваться как извинение за поступок Соединенных Штатов, который они никогда не смогут признать открыто и полное раскрытие подробностей которого всего лишь нанесет огромный ущерб отношениям между обеими странами. И все-таки это делается не по политическим причинам, не правда ли? Ведь так?

— Чего вы хотите добиться своим законопроектом, господин президент?

— Мы изучаем эту проблему. Насколько я понимаю, люди прибегают к наркотикам главным образом с целью развлечения, чтобы уйти от реальностей жизни или как еще можно это назвать. В общем они пользуются наркотиками, чтобы удовлетворить те или иные свои настроения. Информация, которой мы уже располагаем, указывает на то, что по меньшей мере половина наркотиков, которые продаются у нас в стране, идет не на нужды закоренелых наркоманов, а употребляется теми, кто ищет каких-то новых ощущений. Мне представляется, что следует сделать применение наркотиков чем-то влекущим за собой не приятные последствия, а нечто совершенно обратное. Я имею в виду наказание за любой уровень наркотического опьянения. Разумеется, у нас недостаточно места в тюрьмах для всех наркоманов Америки, зато есть масса улиц, которые нуждаются в уборке. Для тех, кто пользуется наркотиками в поисках новых ощущений и делает это впервые, тридцать дней на уборке улиц и сборе мусора в экономически отсталых районах, причем в одежде, резко отличной от одежды остальных граждан, намного уменьшит полученное удовольствие. Насколько я понимаю, вы католик?

— Да, сэр, так же, как и вы.

— Тогда вы понимаете, что такое стыд, — усмехнулся Райан. — Мы узнали это в школе, не правда ли? Это всего лишь начало, и пока этого достаточно. Понадобится изучить административные вопросы, связанные с таким наказанием. Министерство юстиции рассматривает также конституционные аспекты этого закона, но они, судя по всему, оказались менее сложными, чем я ожидал. Я хочу, чтобы этот закон был принят к концу года. У меня трое детей, и проблема наркотиков чертовски пугает меня как отца. Разумеется, я понимаю, что это не является радикальным решением вопроса. Настоящие наркоманы нуждаются в медицинской помощи, это очевидно, и мы сейчас разрабатываем ряд программ на федеральном уровне и на уровне штатов, целью которых является искоренение проблемы. Но если нам удастся избавиться от использования наркотиков людьми, ищущими новых ощущений, то таким образом мы вдвое сократим потребление наркотиков. Согласитесь, это неплохое начало.

— Мы будем следить за вашими усилиями с большим интересом, — пообещал посол Очоа. Такое значительное сокращение доходов наркобаронов резко уменьшит их возможности подкупать чиновников и обеспечивать свою неприкосновенность. Это поможет правительству добиться того, к чему оно так страстно стремится, поскольку власть денег, получаемых от торговли наркотиками, была политической язвой, разъедавшей тело его страны.

— Я сожалею, что эта встреча была вызвана такими обстоятельствами, но рад, что нам удалось успешно обсудить проблемы, стоящие перед нашими странами. И я очень благодарен вам, господин посол, за проявленную откровенность и желание пойти навстречу. Хочу вас заверить, что я всегда готов встретиться и обменяться мнениями. Но больше всего мне хочется заверить ваше правительство, что я уважаю закон и это уважение не ограничивается территорией Соединенных Штатов. Что бы ни случилось в прошлом, я предлагаю начать с начала и обещаю подкрепить мои слова делами.

Они встали, снова обменялись крепкими рукопожатиями, и Райан вывел гостя на лужайку Белого дома. Они провели несколько минут на аллее сада, среди роз, под объективами телевизионных камер. Пресс-секретарь Белого дома выпустит коммюнике, посвященное этой встрече. В нем будет говориться, что президент Соединенных Штатов и посол Колумбии провели дружескую беседу, в которой закрепили тесные отношения между двумя странами. Фотографии, сопровождающие официальное заявление, наглядно продемонстрируют, что это правда.

— Похоже, что скоро наступит теплая весна, — заметил Очоа, обращая внимание на ясное небо и ласковый ветерок.

— Пожалуй. Зато лето в Вашингтоне бывает не слишком приятным. Скажите, господин посол, а какая погода стоит в Боготе?

— Видите ли, господин президент, наша столица расположена на большой высоте. Там никогда не бывает очень жарко, но солнечные лучи могут оказаться излишне жесткими. А ведь у вас здесь великолепный сад. Моя жена обожает цветы и даже становится знаменитой в этой области. — В голосе посла звучал подлинный интерес. — Ей удалось вывести новый сорт розы. Каким-то образом она скрестила розовые и желтые цветы, получив в результате сорт с лепестками почти золотистого цвета.

— И как она назвала свои розы? — спросил Райан. Его знания о розах ограничивались тем, что нужно быть осторожным с их ветками, или стеблями, или как там они называются, потому что на них есть шипы. Но камеры продолжали вести съемку, и нужно было поддерживать дружескую беседу.

— На английском языке этот сорт называется «Ранний рассвет». Похоже, что все подходящие названия роз уже разобраны, — произнес Очоа с улыбкой.

— Может быть, ваша жена согласится прислать саженцы своих роз для нашего сада?

— Для Марии это будет большой честью, господин президент.

— Значит, мы уладили еще один вопрос, господин посол. — Новое рукопожатие.

Очоа тоже был знаком с такой игрой. Его смуглое лицо с характерными чертами латиноамериканца расплылось в широкой дипломатической улыбке, но в рукопожатии чувствовалась дружеская теплота.

— "Ранний рассвет" — какое хорошее слово для характеристики подлинно новых отношений между нашими странами, господин президент.

— Действительно, лучше не придумаешь. — Посол и президент расстались. Райан вернулся в Западное крыло Белого дома. Арни ждал его за дверью. То, что все сказанное в Овальном кабинете прослушивалось и записывалось на пленку, как на студии звукозаписи, было широко известно, но никто открыто не признавался в этом.

— Ты быстро овладеваешь президентскими навыками, очень быстро, — заметил глава президентской администрации.

— В данном случае это было очень просто, Арни. Мы слишком продолжительное время плохо относились к ним. Мне оставалось всего лишь сказать ему правду. Нам придется как можно быстрее утвердить этот законопроект в Конгрессе. Когда будет готов его текст?

— Через пару недель. Учти, он вызовет настоящий скандал, — предостерег глава администрации.

— Наплевать, — ответил президент. — Пора сделать что-то реальное, вместо того чтобы все время тратить деньги на показуху. Мы пытались сбивать их самолеты. Мы пытались убивать главарей наркокартеля. Мы пытались подавить производство наркотиков вооруженной силой. Мы пытались преследовать торговцев наркотиками. Таким образом, мы истощили все возможности, и ни разу не сумели добиться успеха, потому что тут замешаны слишком крупные деньги. Почему бы не попробовать искоренить саму проблему? Именно здесь она начинается, и деньги идут от покупателей наркотиков.

— Я всего лишь говорю, что придется столкнуться с немалыми трудностями.

— Разве легко осуществить что-нибудь разумное? — сказал Райан, возвращаясь к себе в кабинет. Вместо того чтобы войти в него прямо из коридора, он прошел через комнату секретарей. — Эллен? — произнес он, делая жест в сторону Овального кабинета.

— Может быть, я оказываю на вас дурное влияние? — спросила миссис Самтер, захватывая с собой сигареты и направляясь к нему. Остальные секретарши улыбнулись, но постарались скрыть улыбки.

— Может быть, Кэти так и подумает, но ведь мы не будем говорить ей об этом, не правда ли? — сказал Райан. В уединении своего кабинета президент Соединенных Штатов закурил сигарету, которую он только что взял у худенькой женщины, отмечая торжеством одного вида наркомании атаку на другой. К тому же ему удалось нейтрализовать потенциальный дипломатический скандал.

Последний посланец Бадрейна покинул Америку, как ни странно, из международного аэропорта Миннеаполис-Сент-Пол на авиалайнере компании «Норт-Уэстерн», а затем должен пересесть на рейс КЛМ. Бадрейну оставалось нервничать еще четыре часа. В интересах безопасности ни один из посланцев не имел с собой телефонного номера для того, чтобы сообщить об успехе или предупредить о провале операции, из опасений, что в случае ареста могут установить его связь с Объединенной Исламской Республикой. Взамен Бадрейн расставил во всех европейских аэропортах своих людей, знавших о времени прибытия посланцев. Когда по прибытии в Европу они сходили с авиалайнеров, люди Бадрейна узнавали их в лицо и звонили ему обходными путями — из телефонов-автоматов, пользуясь заранее оплаченными карточками. После успешного возвращения всех посланцев в Тегеран начнется следующая операция. А сейчас, сидя в своем кабинете, Бадрейн смотрел на часы и продолжал беспокоиться. С помощью своего компьютера он подключился к мировой компьютерной сети и принялся просматривать сводки новостей. Ничего интересного. Он знал, что сможет убедиться в успехе операции только после того, как все его посланцы вернутся домой и каждый доложит о выполнении поставленной перед ним задачи. Вообще-то даже в этом случае нельзя быть уверенным в успехе операции. Пройдет три или четыре дня, может быть, пять, прежде чем по каналам связи из американских городов в Центр инфекционных заболеваний в Атланте помчатся панические крики, взывающие о помощи. Вот тогда он убедится в успехе.