Слово президента

Глава 7 Имидж президента

Все началось рано, когда два самолета дальнего радиолокационного обнаружения Е-3В «сентри», перебазированные с авиабазы Тинкер в Оклахоме на авиабазу Поуп в Северной Каролине, взлетели ровно в 8.00 по местному времени и направились на север. Было принято решение не закрывать все местные аэродромы, это было бы слишком. Национальный аэропорт Вашингтона оставался закрытым, а поскольку больше не было конгрессменов, то и дело мчащихся к нему, чтобы лететь в свои избирательные округа (стоянка, отведенная для них, была всем хорошо известна), создавалось даже впечатление, что его так и не откроют. В двух других международных аэропортах — Даллеса и Балтимор-Вашингтон — были получены строгие указания, чтобы все прилетающие и улетающие самолеты не входили в пределы двадцатимильного «зонтика» с центром в Белом доме. Всякий самолет, который приблизится к внешнему краю «зонтика», немедленно получит предупреждение по радио. В случае, если он не обратит внимания на предупреждение и продолжит полет, тут же рядом с ним окажется истребитель. Ну а если не подействует и это, третий этап вполне очевиден... Два звена истребителей, по четыре F-16 в каждом, поочередно барражировали над городом соответственно на высоте восемнадцать и двадцать тысяч футов. На такой высоте их шум едва слышен (однако это позволяет им перейти в пике и почти мгновенно достичь сверхзвуковой скорости), а белые инверсионные полосы, прочертившие голубое небо над городом, также впечатляющи, как и те, что прочертили когда-то самолеты Восьмой воздушной армии над Германией.

Примерно в это же время Двухсотшестидесятая бригада военной полиции из резерва национальной гвардии Вашингтона, округ Колумбия, передислоцировалась для поддержания «порядка на транспортных магистралях». Больше сотни HMMWV[26] заняли боковые улицы вместе с полицейскими автомобилями и машинами ФБР, расположившимися поблизости. «Поддержание порядка» заключалось в том, что они попросту блокировали эти улицы. Почетный караул из всех родов войск выстроился на улицах, по которым будет двигаться процессия. Никто не знал, в снаряжении чьих автоматов был боезапас.

Кое-кто даже считал, что принято решение ослабить меры безопасности, потому что на улицах не было видно бронетехники.

В общей сложности в городе находился шестьдесят один глава государства; день обещал превратиться в настоящий ад для сил безопасности, и средства массовой информации приложили все усилия, чтобы все почувствовали это.

Когда-то, во время последних государственных похорон, Жаклин Кеннеди решила присутствовать на церемонии прощания с телом убитого президента, своего мужа, в утреннем платье, но минуло тридцать пять лет, и теперь принятой формой одежды будут темные деловые костюмы. Исключение составят те государственные деятели, которые носят мундир (принц уэльский был офицером), и гости из тропических стран. Некоторые из них облачатся в национальную одежду и будут терпеть холод во имя достоинства своей страны. Только собрать их со всех концов города и доставить в Белый дом представлялось кошмаром. А тут возникла новая проблема: как выстроить их в процессию? В алфавитном порядке по названиям стран? В алфавитном порядке по именам? Или по количеству лет на посту главы государства — но тогда преимущество получат те несколько диктаторов, что сумели обрести легитимность в высших дипломатических кругах, а это укрепит статус правительств и стран, с которыми Америка поддерживала дружеские отношения, но к которым не испытывала особенно нежных чувств. Все главы государств прибыли в Белый дом и, после того как последние американские граждане покинули вестибюль, прошли мимо гробов, останавливаясь, чтобы в последний раз поклониться погибшему главе великой страны. Отсюда они проследовали в Восточный зал, где многочисленные сотрудники Госдепартамента старались поддержать порядок, непрерывно снабжая их кофе и булочками.

Райан и его семья находились на своем «семейном этаже», заканчивая одеваться для предстоящей церемонии. Им помогал персонал Белого дома. Лучше всего это получалось у детей, которые привыкли к тому, что мама и папа приглаживают им волосы по пути к выходу, и с улыбкой наблюдали, как с их родителями обращаются теперь точно так же. Джек держал в руках текст своей первой речи. Прошло время, когда он мог закрыть глаза в надежде, что все это исчезнет. Теперь он чувствовал себя подобно боксеру, который явно уступает по силе своему сопернику, но отказывается лечь на помост и вынужден принимать удар за ударом, стремясь лишь к одному: достойно закончить схватку. Мэри Аббот последний раз поправила ему волосы и закрепила их на месте спреем — сам Джек никогда в жизни добровольно не сделал бы этого.

— Они ждут вас, господин президент, — напомнил Арни.

— Иду. — Джек передал папку с текстом речи одному из агентов Секретной службы и направился к выходу. За ним последовала Кэти, которая держала Кэтлин. Салли взяла за руку маленького Джека и пошла за ними в коридор и далее вниз по лестнице. Президент Райан медленно спустился по винтовой лестнице с квадратными маршами, затем повернул в Восточный зал. При его появлении все присутствующие повернулись к нему. Устремленные на Райана взгляды были очень внимательными, но всего в нескольких читалось сочувствие. Здесь были преимущественно главы государств и послы, каждый из которых сегодня вечером напишет отчет о новом американском президенте. Но Райану повезло — первым к нему подошел человек, от которого ничего этого не требовалось.

— Здравствуйте, господин президент, — произнес мужчина в парадной форме морского офицера Королевского флота. Его посол удачно все подготовил. Откровенно говоря, Лондону нравилась новая ситуация. «Особые отношения» между Соединенными Штатами и Британией станут еще теснее, поскольку президента Райана несколько лет назад возвели в почетное рыцарское звание командора Викторианского ордена.

— Ваше высочество, — Джек остановился и, пожимая протянутую руку, позволил себе улыбнуться. — Сколько времени прошло с той памятной встречи в Лондоне, дружище...

— В самом деле.

Солнечные лучи оказались не столь теплыми, как ожидалось, — виной тому был свежий ветер, — и четкие тени только заставляли еще больше ежится от холода. Процессию открывал эскорт полицейских мотоциклов, за ними следовали три барабанщика Пятьсот первого пехотного полка, Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии, в которой когда-то служил Роджер Дарлинг. Затем вели коня под седлом, но без всадника, с сапогами в стременах, повернутыми носками назад, потом двигались артиллерийские лафеты, бок о бок, потому что на них лежали тела мужа и жены. Далее следовали автомобили. Холодный воздух усиливал мрачное впечатление — грохот барабанов резко отдавался в каньонах улиц. По мере того как процессия продвигалась на северо-запад, солдаты, матросы и морские пехотинцы вытягивались и брали на караул, сначала перед прежним президентом, затем перед новым. Люди, стоявшие на тротуарах, снимали перед мертвым президентом головные уборы, если не забывали.

Браун и Холбрук не забыли. Дарлинг, может быть, и был обычным бюрократом, но американский флаг остается американским флагом, и не его вина, что он покрывал гроб недостойного человека. Солдаты маршировали по мостовой в неуместной для такого события форме, состоящей из камуфляжных комбинезонов, красных беретов и сапог парашютистов, потому что, как заявил радиокомментатор, Роджер Дарлинг был в прошлом одним из них. Перед артиллерийским лафетом шли еще два солдата — один нес президентский флаг, другой — подушечку с боевыми наградами Дарлинга. Мертвый президент был когда-то награжден медалью за то, что спас солдата и, рискуя жизнью, вынес его из-под вражеского огня. Этот солдат шел в составе процессии и уже дал дюжину интервью, печально вспоминая момент, когда будущий президент спас ему жизнь. Жалко, что такой человек встал потом на неверный путь, думали горцы, хотя уже тогда, наверно, он мечтал о политической карьере.

Наконец появился новый президент — его автомобиль легко было отличить, так как по сторонам шли четыре агента Секретной службы. Этот новый президент был загадкой для обоих горцев. Они знали о нем лишь то, что видели по телевидению и читали в газетах. Стрелок. Убил двух человек, одного из пистолета и другого очередью из автомата «узи». К тому же бывший морской пехотинец. Это вызывало у них определенное восхищение. В других телевизионных передачах, которые повторялись снова и снова, показывали его главным образом во время воскресных ток-шоу и брифингов. В большинстве первых он казался достаточно компетентным, в последних часто выглядел не в своей тарелке.

У большинства автомобилей в процессии были затемненные стекла не позволявшие видеть тех, кто находились внутри. Это, разумеется, не относилось к машине президента. С его тремя детьми, сидящими перед ним на откидных сиденьях, и женой рядом президента Джона Райана хорошо было видно с тротуара.

— Что нам известно о мистере Райане?

— Не так уж много, — признался комментатор. — Его государственная служба почти полностью проходила в ЦРУ. Он пользовался уважением в Конгрессе, причем к нему хорошо относились обе партии. На протяжении ряда лет Райан работал с Эланом Трентом и Сэмом Феллоузом — это одна из причин, по которой оба конгрессмена остались в живых. Все мы слышали историю про террористов, напавших на него...

— Похоже на рассказы о Диком Западе, — вмешался ведущий. — Каково ваше мнение о президенте, который...

— Убивал людей? — подхватил комментатор. Он устал от длинных рабочих дней, и ему уже надоел этот пустоголовый болтун с напомаженной прической. — Давайте вспомним. Джордж Вашингтон был генералом, равно как и Энди Джексон. Уилльям Генри Гарри-сон служил солдатом. Грант, как и большинство президентов после гражданской войны, был военным. И Тедди Рузвельт, разумеется. Трумэн служил в армии, Эйзехауэр тоже. Джон Кеннеди служил на флоте, а также Никсон, Джимми Картер и Джордж Буш... — Лекция по истории, прочитанная экспромтом, звучала как удары кнута.

— Но Райана выбрали вице-президентом временно, не так ли, в качестве награды за успешное решение конфликта, — теперь никто не называл этого «войной», — с тем, что оказалось японскими деловыми интересами. — Это, подумал ведущий, поставит на место престарелого иностранного корреспондента. Да и с каких это пор президенту предоставляется право на медовый месяц с общественностью, когда ему все прощают?

Райан собирался просмотреть написанную для него речь, но не смог. Было очень холодно. Вообще-то и внутри машины не было тепло, но тысячи людей стояли вдоль улиц, провожая взглядом его автомобиль, при температуре минус пять, стояли плечом к плечу длинной лентой, от пяти до десяти человек в ряд. Они стояли так близко, что он мог разглядеть выражение их лиц. Кто-то указывал на него — вот, мол, он, новый президент, кто-то решался махнуть рукой — смущенный, не уверенный, правильно ли поступает, но полный желания показать, что он не равнодушен. Некоторые кивали в знак уважения, со скупыми улыбками, которые обычно видишь на похоронах: надеюсь, у тебя все будет в порядке. Джек подумал, а не стоит ли помахать рукой в ответ, но затем решил, что не стоит, что это неписаное правило на похоронах. Так что он просто смотрел на них с бесстрастным выражением, ничего не говоря, потому что не знал, что сказать. Ну ничего, беспомощно успокоил себя Райан, он выразит свои чувства в произнесенной им речи.

— Счастливым его не назовешь, — шепнул Браун Холбруку. Они подождали несколько минут, пока рассеется толпа. Мало кого интересовали следующие в процессии главы иностранных государств. В машины заглянуть не позволяли темные стекла, а мелькающие перед глазами флажки, установленные на передних крыльях, всего лишь становились поводом для вопросов: «Это что за страна?», на которые обычно следовал не правильный ответ. Так что оба горца, вместе со многими другими, протолкались через оставшихся на тротуаре и направились в парк.

— Ему не хватает того, что требуется от президента, — произнес наконец Холбрук.

— Да, самый обычный бюрократ. Помнишь «закон Питера»? — Он имел в виду книгу, которая, по их мнению, объясняла, как функционируют государственные чиновники. В ней говорилось, что во всякой иерархии человек достигает уровня своей некомпетентности. — Знаешь, мне кажется, это нам пригодится.

Его спутник оглянулся на улицу и на автомобили с трепещущими маленькими флажками.

— Пожалуй, ты прав.

Безопасность в Национальном соборе была максимальной. В глубине души агенты Секретной службы знали это и понимали, что никакой профессиональный убийца — да и вообще образы профессиональных убийц главным образом творческие находки Голливуда — не рискнет своей жизнью при таких обстоятельствах. На каждой крыше, откуда просматривался кафедральный собор, построенный в готическом стиле, находилось по несколько полицейских, солдат или специальных агентов службы безопасности. Многие из них были вооружены винтовками, а агенты из группы борьбы со снайперами — своими фантастическими средствами, с помощью которых, словно пальцем, могли коснуться любого лба в радиусе полумили. Это была команда, выигрывавшая стрелковые чемпионаты, лучшие в мире стрелки, ежедневными тренировками поддерживавшие форму. Всякий, кто задумает что-то нехорошее, заметив все эти меры, либо откажется от своего замысла, либо придет к выводу, что умереть можно и позже, особенно если это будет какой-нибудь безумный стрелок-дилетант.

И все-таки все чувствовали напряжение, и когда вдалеке появилась процессия, агенты в который раз стали проверять свою готовность. Один из агентов, дежуривший на ступенях собора, измученный тридцатичасовым бдением, решил в этот момент выпить кофе. При виде приближающихся автомобилей он споткнулся и пролил кофе на ступени. Выругавшись про себя, он смял пластмассовый стаканчик, сунул его в карман и отрапортовал в миниатюрный микрофон на лацкане, что на отведенном ему участке все спокойно. Пролитый кофе почти мгновенно замерз на граните.

В самом соборе агенты снова проверили каждый уголок, прежде чем занять отведенные им места, и теперь сотрудники протокольного отдела занялись последними приготовлениями, то и дело поглядывая в инструкции, переданные им по факсу всего несколько минут назад, и пытаясь сообразить, что еще нужно сделать.

Артиллерийские лафеты замерли перед собором, и следом один за другим подъезжали автомобили. Райан первым вышел из машины и направился к семье Дарлинга, за ним последовали члены его семьи. Дети погибшего президента все еще не пришли в себя, возможно, это было для них к лучшему, возможно, и нет. Что можно сделать в такой момент? Райан положил руку на плечо осиротевшего мальчика. Автомобили продолжали останавливаться перед собором и, оставив почетных гостей, тут же отъезжали, чтобы освободить место другим. Райан знал, что главы государств и другие высокопоставленные лица должны встать позади него. Те, кто занимали менее видные должности, войдут в собор через боковые входы, где установлены портативные металлодетекторы, а священнослужители и церковный хор, миновав их, уже занимали свои места.

Солдаты Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии, возглавлявшие процессию, составили оружие в пирамиды и приготовились отдать последний долг своему бывшему сослуживцу. Ими командовал молодой капитан с двумя серьезными сержантами. Все они выглядели очень молодыми. Райан вспомнил, что его отец служил в Сто первой воздушно-десантной дивизии, которая постоянно соперничала с Восемьдесят второй. И было это почти пятьдесят лет назад, и выглядел он, наверно, как эти мальчишки, разве что прически в 40-е годы были чуть длиннее. Все они были такими же крепкими, крутыми, с такой же свирепой гордостью за свое подразделение и такой же отчаянной решимостью выполнить любое задание. Казалось, такая преемственность переходит из поколения в поколение и так будет длиться вечно. Сам Райан, как и солдаты, стоял, не поворачивая головы, вытянувшись по стойке смирно, как делал это в годы службы в корпусе морской пехоты, и только водил глазами по сторонам. Дети его вертели головами, переступая с ноги на ногу. Кэти не сводила с них глаз, беспокоясь, что им холодно, но понимая, что сейчас здесь даже родительская забота должна уступить место чему-то более важному. Что значит чувство долга, если даже только что осиротевшие дети знают, что должны стоять здесь и терпеть? — думала она.

Наконец подтянулись последние члены процессии и заняли отведенные им места. Кто-то тихо сосчитал до пяти, и солдаты подошли к артиллерийским лафетам, по семь человек к каждому. Капитан отвернул один за другим зажимы, солдаты подняли гробы с лафетов и, шагая в ногу, пошли с ними вперед. Солдат с президентским флагом в руках вышагивал перед ними. Первым несли гроб с телом президента. Процессию возглавлял капитан, за ним следовал сержант, командовавший первой группой солдат.

В том, что произошло дальше, никто не был виноват. С каждой стороны гроба шло по трое солдат. Они медленно шагали вслед за сержантом. После пятнадцати минут, проведенных по стойке смирно, ноги у них окоченели. Солдат, шедший по правую сторону гроба, поскользнулся на замерзшей лужице кофе в тот момент, когда они подняли ногу для очередного шага. Он скользнул под ноги солдату, идущему за ним. Ноша в четыреста фунтов дерева и металла вместе с лежащими внутри останками навалилась на упавших солдат. Соскользнув с гранитных ступеней, первый солдат сломал обе ноги.

Послышался дружный вздох ужаса из уст тысяч людей, наблюдавших за церемонией. Агенты Секретной службы кинулись к месту происшествия, подумав, что упавших солдат сразили пули, выпущенные неизвестным стрелком. Андреа Прайс встала перед Райаном, сунув руку под борт пальто и явно сжав рукоятку табельного пистолета, готовая выхватить его, в то время как другие агенты окружили семьи Райанов и Дарлингов, чтобы увести в безопасное место.

Солдаты уже поднимали гроб. Лицо упавшего солдата, побледнело от внезапной боли.

— Лед! — выдохнул он сквозь стиснутые зубы. — Поскользнулся на льду. — Солдату хватило самообладания удержаться от ругательства, готового сорваться с губ от стыда и смущения. Один из агентов увидел на ступенях бело-коричневую застывшую лужицу, поблескивавшую на солнце. Он тут же подал знак Прайс, что опасность миновала, и она мгновенно передала команду по радио:

— Он всего лишь поскользнулся, только поскользнулся. При виде нелепого происшествия Райан болезненно поморщился. Роджер Дарлинг ничего не почувствовал, пронеслось у него в голове, но каким унижением это явилось для его детей, которые съежились и отвернулись, увидев, как гроб с телом отца упал на ступени собора. Сын первым снова посмотрел на гроб, его детский ум еще не в силах был осознать, почему отец не проснулся от падения. Всего несколько часов назад он встал ночью и, подойдя к двери, подумал, что, может, стоит пересечь коридор и постучать в дверь родительской спальни — вдруг они вернулись обратно?

— Господи, — простонал комментатор. Телевизионные камеры показали крупным планом, как два солдата Третьего полка вытаскивают из-под гроба своего обезножившего напарника. Его место занял сержант, и в считанные секунды гроб снова подняли на плечи. Было отчетливо видно, как исцарапана его полированная поверхность.

— О'кей, солдаты, — скомандовал сержант со своего нового места. — С левой ноги — шагом марш!

— Папа, — всхлипнул девятилетний Марк Дарлинг. — Папочка.

В мертвой тишине, наступившей после происшествия, это услышали все, кто стояли вокруг. Солдаты сжали губы. Агенты Секретной службы, и без того расстроенные и пристыженные потерей президента, переглянулись. Джек инстинктивно прижал к себе мальчика, хотя и не знал, что ему сказать. Какие еще их ждут неприятности? — подумал новый президент, когда гроб с телом миссис Дарлинг подняли по ступеням и внесли в собор.

— О'кей, Марк. — Райан обнял мальчика за плечи и повел к двери, даже не осознав, что играет роль любящего дяди. Если бы только нашелся способ хотя бы ненадолго утешить детей. Но это было невозможно, и Джек почувствовал новый укол печали от того, что не в силах уменьшить испытываемое ими горе.

Внутри было теплее, и те, кого не захлестнула лавина чувств, заметили это. Сотрудники протокольного отдела направили их на отведенные места. Райан с семьей прошел к первому ряду справа, родственники Дарлингов разместились напротив. Гробы покойного президента и его жены были установлены на катафалках бок о бок, позади них стояли еще три гроба с телами сенатора и двух конгрессменов, представлявших свои конфессии. Раздались звуки органа. Мелодия была знакомой, но Райан не мог вспомнить, что это за вещь. Во всяком случае, это не был мрачный масонский реквием Моцарта с повторяющимся жестким напевом, способный так же поднять настроение, как фильм о Холокосте. Священнослужители выстроились впереди, сохраняя на лицах профессиональную маску скорби. Перед Райаном на кафедре, предназначенной для церковных проповедей, лежал еще один экземпляр его речи.

Будучи свидетелем того, что он видел сейчас на экране телевизора, всякий представитель его профессии почувствовал бы дурноту или, наоборот, возбуждение, близкое к половому. Для такого рода операции самое главное — подготовка. Нельзя сказать, что операция технически трудновыполнима, сложнее метод ее осуществления. Пожалуй, лучше всего подойдет миномет. Его можно установить в кузове обычного грузовика, какой можно найти в любом городе мира. Достаточно навести миномет на крышу здания, и цель будет накрыта. Можно успеть выпустить по меньшей мере десяток мин, а то и полтора или два, и хотя выбор будет произвольным, цель остается целью, террор есть террор, а это его профессия.

— Ты только посмотри на них... — выдохнул он. Камера прошлась по рядам людей на скамьях. Главным образом это мужчины, хотя есть и женщины, сидят в непонятном для него порядке, некоторые переговариваются, но большинство сидят молча, с непроницаемыми лицами. Порой взгляды их скользят по убранству церкви. Вот и дети погибшего президента, мальчик и девочка, подавленные — перед ними открылась суровая реальность жизни. Дети на удивление стойко переносят несчастье, правда? Они останутся в живых главным образом потому, что больше не играют никакой политической роли, потому-то и его интерес к ним был холодно клиническим и безжалостным. Затем камера снова переместилась на Райана, показав крупным планом его лицо.

Он еще не попрощался с Роджером Дарлингом. У него не было времени, чтобы собраться с мыслями и подумать об этом, неделя была слишком загруженной, но теперь Джек понял, что невольно смотрит только на его гроб. Он почти не знал Анну, а остальных троих не знал совсем. Их выбрали наугад из-за их религиозной принадлежности. А Роджер был другом. Он вернул его из забвения личной жизни, поручил важную работу, верил, что он справится с нею, полагался на него, почти всегда следовал его советам, доверял, иногда критиковал и ставил на место, но всегда по-дружески. Это была трудная работа, она усложнилась еще больше, после того как произошел конфликт с Японией — даже для Джека теперь, когда все кончилось, он не был больше «войной», война осталась где-то в прошлом. Не было это и частью реального мира, который продвигался вперед, оставляя позади такие проявления варварства. Дарлинг и Райан сумели добиться своего, и хотя Роджер хотел продолжать работу и довести ее до конца иным способом, он признавал, что для Райана гонка закончилась. Поэтому он, будучи истинным другом, предоставил Джеку золотой мост, чтобы он мог снова вернуться в частную жизнь, назначил его на должность, которая должна была стать венцом его карьеры, посвященной государственной службе, — должность, превратившуюся в ловушку.

Но если бы Роджер предложил должность вице-президента кому-то другому, где был бы тем вечером я? — спросил себя Джек. Ответ был однозначен. Он сидел бы в первом ряду зала заседаний Конгресса и сейчас был бы мертв. Райан только сейчас понял это. Роджер спас ему жизнь. И не только ему. Кэти — и скорее всего вместе с детьми — находилась бы на балконе рядом с Анной Дарлинг... Неужели жизнь так хрупка, что зависит от столь незначительных обстоятельств? В данный момент по всему городу на других церемониях лежат в гробах другие тела — главным образом взрослых, но есть среди жертв и дети, которых родители взяли с собой в тот вечер, чтобы посмотреть на совместное заседание обеих палат Конгресса.

Марк Дарлинг плакал. Его старшая сестра Эми прижала голову брата к себе. Джек уголком глаза заметил это. Боже милостивый, почему детям даны такие испытания? Джек сжал губы и посмотрел в пол. Ему не на кого было направить свою ярость. Виновник преступления мертв, гроб с его телом находится в морге Вашингтона, а за несколько тысяч миль от американской столицы оставленная этим человеком семья несет на себе бремя стыда и позора. Вот почему называют бессмысленными все формы насилия. Оно ничего не доказывает, оставляя после себя лишь скорбь о загубленных жизнях и разрушенных семьях. А такое насилие, подобно раку, наносит удар без всякого расчета, наугад, против него нет надежной защиты — и все из-за того, что один человек решил отправиться в мир иной — если он верил в него, — прихватив с собой сотни других людей. Какой урок можно из этого извлечь, черт побери? Райан, долгие годы изучавший поведение людей, не мог ответить себе на этот вопрос и продолжал смотреть в пол, слыша рыдания осиротевшего ребенка, эхом отдававшиеся под сводами церкви.

Слабый человек. Это ясно всякому, кто видит его лицо. Что же он за мужчина, этот президент, если с трудом удерживает слезы. Разве он не знает, что смерть — часть жизни? Разве он сам не заставлял умирать других? Неужели тогда он не знал, что такое смерть, и только теперь начинает понимать это? Другие собравшиеся в церкви знали это лучше его. Видно по лицам. Они были торжественно-хмурыми, на похоронах так принято, но ведь жизнь же не бесконечна. Райан не может не знать этого, ведь он сам смотрел в лицо смерти, правда, с тех пор прошло много лет, напомнил себе мужчина, а со временем люди склонны забывать о таких вещах. У Райана были все основания забыть о хрупкости человеческой жизни — его надежно защищала правительственная охрана. Удивительно, как много можно узнать за несколько секунд, внимательно глядя на человеческое лицо, подумал мужчина. Но это упрощает положение, не правда ли?

Она сидела в пятом ряду, но возле прохода и видела лишь затылок Райана. Премьер-министр Индии тоже считала себя знатоком человеческой натуры. Главе государства негоже так себя вести. В конце концов, глава государства — актер, выступающий на мировой сцене, и он обязан держать себя в руках, не давать волю чувствам. За свою долгую жизнь ей пришлось присутствовать на многих похоронах — ведь у политических деятелей немало партнеров, молодых и старых; хотя не всегда это друзья, — от политика требуется продемонстрировать уважение своим присутствием на этих печальных церемониях, даже если хоронят того, кого ты презираешь. В последнем случае это бывает забавным. В ее стране тела умерших обычно сжигают, и тогда она мысленно говорила себе, что охваченное пламенем тело все еще живо. Особенно это касалось тех, кого она ненавидела. Это такая хорошая тренировка. Наблюдаешь за происходящим с печальным и торжественным видом. Годами практикуясь таким образом, добиваешься того, что окружающие начинают верить тебе — отчасти оттого, что хотят этого. Ты учишься улыбаться в нужную минуту, и демонстрировать печаль, и высказывать серьезные мысли. Тебе приходится поступать так. Политический деятель редко может позволить себе обнаруживать истинные чувства. Такое поведение говорит окружающим о твоих слабостях, и всегда найдутся те, кто стремятся использовать их против тебя, так что за многие годы ты учишься скрывать их все глубже и глубже, пока у тебя почти не остается истинных человеческих чувств. К этому следует стремиться, потому что в политике нет места человеческим чувствам.

Ясно, что этот Райан понятия о том не имеет, подумала премьер-министр «самой большой демократической страны в мире». В результате он демонстрирует всем, кем является в действительности, и, что того хуже, поступает так перед третью важнейших мировых политиков, перед людьми, которые заметят и запомнят это, чтобы использовать его слабость в будущем. Как и она. Прекрасно, заключила премьер-министр, скрывая свои мысли за маской печали и горечи в знак уважения к человеку, которого она так ненавидела при жизни.

Первым говорил раввин. Каждому священнослужителю отводилось десять минут, и каждый из них до тонкостей знал свой религиозный ритуал. Раввин Бенджамин Флейшман цитировал отрывки из Талмуда и Торы, он говорил о чести, долге и преданности, и о благостном Боге. За ним пришла очередь его преподобия Фредерика Рэлстона, капеллана Сената, — в тот роковой вечер он был в отъезде и потому остался в живых. Принадлежащий к южной баптистской церкви, видный теолог и эксперт по Новому завету, Рэлстон говорил о страданиях Христа, о своем друге сенаторе Ричарде Истмэне из Орегона, лежащем сейчас здесь. Воздав должное всеми уважаемому члену Конгресса, он перешел к погибшему президенту, великому государственному деятелю и преданному семьянину, о чем было известно всем...

Не существует жестких законов в проведении подобной процедуры, думал Райан. Может быть, было бы лучше, если бы пастор, или священник, или раввин просто какое-то время молча посидел бы с теми, кто прощаются с покинувшими их, но они решили иначе, и ему пришла мысль...

Нет, это никуда не годится! — оборвал себя Джек. Происходящее — всего лишь театр. Только вот для детей, которые сидят в нескольких футах за проходом, это не театр, совсем не театр. Для них все гораздо проще. Перед ними лежат мама и папа, вырванные из их жизни чьим-то бессмысленным поступком, который лишил их будущего, гарантированного им жизнью, лишил их любви и родительского слова, лишил возможности нормально расти и превратиться в нормальных людей. Самыми важными на этой церемонии были Марк и Эми, однако уроки церковной службы, ее наставления, которые должны были помочь им, были направлены на других. Все происходящее представляло собой политическое действо, целью которого было ободрить страну, укрепить веру людей в Бога, в мировое братство и несгибаемую волю народа. Вполне возможно, что те, кто смотрели на экраны, куда поступало изображение от двадцати трех телевизионных камер, расположенных в церкви, действительно хотели это услышать, но были и другие, нуждающиеся в словах ободрения и утешения намного больше — дети Роджера и Анны Дарлинг, взрослые сыновья Дика Истмэна, вдова Дэвида Кона из Род-Айленда и оставшиеся в живых члены семьи Мариссы Хенрик из Техаса. Вот они были живыми людьми, а их личное горе подчиняли теперь нуждам страны. Черт побери такую страну! — подумал Джек. Внезапно его охватила ярость от происходящего и гнев на себя самого за то, что он не заметил этого раньше и не изменил. У страны есть нужды, но эти нужды недостаточно велики, чтобы заглушить горе детей, которых постигла такая ужасная судьба. Кто придет им на помощь? Кто скажет о них?

Но больше всего разочаровал Райана католик кардинал Майкл О'Лири, архиепископ Вашингтонский.

— Да будут благословенны миротворцы, потому что их призовут...

Для Марка и Эми, разрывался от ярости мозг Джека, их отец не был миротворцем. Он был просто папой, и вот теперь папа умер, а это совсем не абстракция. Трое видных, образованных и очень порядочных священнослужителей обращались в своих молитвах к нации, а прямо перед ними стояли дети, удостоенные всего лишь нескольких пустых слов. Кто-то должен обратиться к ним, выразить вслух их горе, сказать об их родителях. Кто-то должен хотя бы попытаться, черт побери! Да, он был президентом Соединенных Штатов Америки. Да, он исполнял свой долг, свою клятву, принесенную перед миллионами американцев, которые смотрят сейчас на экраны телевизоров, но он помнил, как его жена и дочь лежали в шоковом центре Балтимора на пороге смерти, и это тоже не было абстракцией. Это была проблема. Из-за нее напали на его семью. Из-за нее погибли и эти люди — потому что какой-то обезумевший фанатик смотрел на всех их как на абстракцию, а не как на людей с их жизнями и надеждами, их мечтами и.., детьми. Его долг в том, чтобы защищать свою страну. Он поклялся соблюдать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, и он приложит все усилия, чтобы сделать это. Однако целью Конституции было обеспечить людей благами свободы, а это относилось и к детям. Страна, которой он служил, и правительство, которым он пытался руководить, были ни чем иным, как механизмом, целью которого была защита прав каждой отдельной личности. Этот долг не был абстракцией. Реальное воплощение этого долга находилось в десяти футах слева от него. Дети всеми силами пытались сдержать слезы и, наверно, не могли сделать этого, потому что нет более страшного чувства одиночества, чем то, что испытывали они, а Майк О'Лири тем временем обращался к нации, а не к ним. Этому театральному представлению пора положить конец. Прозвучал еще один псалом, и теперь пришла очередь Райана. Он встал и направился к амвону.

Агенты Секретной службы еще раз окинули зоркими взглядами церковный неф — «Фехтовальщик» был сейчас идеальной целью. Подойдя к кафедре, Райан увидел, что кардинал О'Лири выполнил то, что ему поручили, и положил папку с президентской речью на деревянный пюпитр. Нет, решил Райан. Нет. Он схватил руками края кафедры, чтобы сохранить равновесие, окинул взглядом собравшихся и посмотрел на детей Роджера и Анны Дарлинг. Боль в их глазах пронзила его сердце. Им пришлось нести бремя, возложенное на них долгом, почему-то выпавшим на их долю. Неизвестные «друзья» советовали им проявить больше мужества, чем требовалось в такой момент от любого морского пехотинца, потому, наверно, что их «мама и папа хотели бы этого». Однако не детское дело молча и с достоинством выносить такую острую боль. Этим в силу своих возможностей должны заниматься взрослые. Все, хватит, сказал себе Джек, здесь начинается мой долг. Первейшая обязанность сильных — в защите слабых. Его руки крепче стиснули края кафедры, и боль, которую он испытывал, помогла ему сосредоточиться.

— Марк, Эми, ваш отец был моим другом, — мягко произнес он. — Мне повезло, я имел удовольствие работать с ним и помогать ему в меру своих возможностей, но на самом деле гораздо больше помог мне он. Я знаю, вы понимали, что папа и мама выполняют важную работу и не всегда у них остается время, чтобы провести его с вами, но мне хочется заверить вас, что ваш отец старался проводить с вами каждую свободную минутку, потому что любил вас больше всего на свете — больше своих обязанностей президента, больше всего остального, что давала эта должность, больше всего, о чем только можно подумать, — разве что за исключением вашей мамы. Он очень любил ее...

Какая чепуха! Да, конечно, все любят своих детей. И Дарейи испытывал к ним теплые чувства, но, что бы ни произошло, дети со временем превращались во взрослых. Их обязанности заключались в том, чтобы учиться, помогать взрослым и иногда исполнять их приказы. А до этого времени они оставались детьми, и мир диктовал им, как следует поступать. Судьба руководила их поступками. Аллах влиял на будущее детей. Аллах был милосердным при всех тяготах жизни. Аятолла был вынужден признать, что даже еврей говорил разумно, цитировал отрывок из своей Торы, в точности соответствующий фразам святого Корана. Сам Дарейи выбрал бы другой отрывок, но это дело вкуса, не так ли? Теология допускала это. Разумеется, вся процедура заупокойной службы — напрасная трата времени, но так обычно происходит на такого рода официальных церемониях. А этот дурак Райан отказался от предоставившейся ему возможности сплотить нацию, предстать перед ней сильным и уверенным руководителем и таким образом укрепить свое положение как главы государства. Подумать только, в такой момент и обращаться к детям!

Его политические советники наверняка переживают сейчас сердечный приступ, подумала премьер-министр, и ей потребовалось все ее самообладание, приобретенное за долгие годы политической деятельности, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Затем она решила изменить это выражение на сочувственное. В конце концов, не исключено, что он наблюдает за ней, а ведь она была женщиной и матерью и скоро должна встретиться с ним. Премьер-министр чуть склонила голову вправо, чтобы лучше видеть президента. Этот жест может ему понравиться. Через минуту она достанет из сумки платок и вытрет слезы.

— Мне жаль, что я недостаточно хорошо знал вашу маму. Кэти и я надеялись, что такая возможность еще представится. Мне хотелось, чтобы Салли, Джек и Кэтлин стали вашими друзьями. Мы говорили об этом с вашим папой. Теперь, наверно, это не произойдет так, как нам хотелось. — От этого невольного замечания сердце Джека сжалось. Теперь Марк и Эми плакали, потому что он сказал им без слов, что плакать можно, не надо больше сдерживать свои чувства. А вот он не мог позволить себе эту слабость. Сейчас он должен казаться сильным, и Райан до боли сжал края кафедры — эта боль помогала ему владеть собой.

— Вам, наверно, хочется понять, почему так случилось. Я не знаю этого, ребята, и только очень сожалею об этом. Мне хотелось бы найти того, кто способен был бы ответить на этот вопрос, но мне не удалось отыскать такого человека.

— Господи! — хрипло воскликнул Кларк, едва сдерживая рыдания. В его кабинете, как и у всех высокопоставленных сотрудников ЦРУ, находился телевизор, и церемония заупокойной службы передавалась по всем каналам. — Да, я тоже поискал бы его.

— Знаешь что, Джон? — Чавез лучше держал себя в руках. В такие моменты мужчина должен сохранять спокойствие, быть сильным, чтобы женщинам и детям было к кому прильнуть за поддержкой. По крайней мере этого требовали традиции его народа. А вот мистер К., как всегда, удивил его.

— Что ты хочешь сказать, Доминго?

— У него настоящий характер. Мы служим человеку с настоящим мужским характером.

Джон повернулся и посмотрел на Чавеза. Ну кто бы поверил в это? Два оперативника ЦРУ, два крутых офицера полувоенной службы думают так же, как их президент. Приятно сознавать, что он с первого раза правильно понял Райана. Черт побери, он в точности напоминает своего отца. Жалко, что судьба лишила его возможности лучше узнать того Райана. Интересно, захочет ли Джек стать их следующим президентом, выбранным народом. Он вел себя не так, как все остальные, а как настоящий мужчина. Но разве это плохо? — спросил себя Кларк.

— Я хочу, чтобы вы знали: в любое время вы можете обратиться к Кэти и ко мне. Вы не остались одни в этом мире и никогда не останетесь. У вас есть ваша семья, и теперь моя семья тоже с вами, — пообещал Райан. Ему было нелегко, но он был обязан сказать то, что сказал сейчас. Роджер был другом, и долг Джека позаботиться о его детях. Он поступил так с семьей Бака Циммера и теперь сделает то же самое для детей Роджера.

— Я хочу, чтобы вы гордились своими мамой и папой. Ваш отец был хорошим человеком и преданным другом. Он не жалел сил на то, чтобы американский народ жил лучше. Перед ним стояли трудные задачи, их решение отнимало у него много времени, которое он мог бы провести с вами, но ваш отец был великим человеком, а великие люди ставят перед собой великие цели. Ваша мать всегда была рядом с ним и тоже неустанно трудилась на благо народа. Вы должны навсегда сохранить память о них в своих сердцах. Вспоминайте все, что они говорили вам, как они обращались с вами, играли и шутили, — именно так мамы и папы выказывают любовь к своим детям. Вы никогда не забудете этого. Никогда, — заверил их Джек, надеясь своими словами смягчить жестокий удар, нанесенный судьбой. Он сделал все, что мог. Пора кончать.

— Марк, Эми, Господь решил забрать ваших маму и папу к себе. Он не объясняет нам принятых им решений, и мы не можем.., не можем противиться им. Мы просто не можем... — Голос Райана дрогнул.

Какой мужественный поступок, подумал Кога. Райан решил не скрывать своих эмоций. Кто угодно мог подняться на трибуну и произнести обычную политическую болтовню, и большинство государственных мужей — как этой страны, так и других — именно так бы и поступили. Но Райан не относился к их числу. То, что он обратился к детям погибшего президента, было блестящим шагом — такой была первая мысль Коги. Но это не был простой политический маневр. Оказывается, новый американский президент — настоящий мужчина. Он не был актером, не играл роли, стоя за кафедрой. Райану не требовалось демонстрировать силу и решимость. Кога знал почему. Лучше всех здесь японский премьер-министр чувствовал силу и мужество этого президента. Да, он правильно оценил его несколько дней назад, еще сидя у себя в кабинете и глядя на экран телевизора. У Райана характер самурая, причем бесстрашного и твердого самурая. Он поступает так, как считает нужным, и его не беспокоит, что подумают о нем окружающие. Японский премьер-министр надеялся, что Райан не совершил ошибки, когда спустился по ступенькам и подошел к детям Дарлинга. Он обнял их, и все увидели, как на глазах его выступили слезы. Кога услышал всхлипывания в рядах, где сидели главы государств, однако знал, что в большинстве своем они были притворными — или самое большее мгновенными проявлениями еще сохранившейся у них человечности, которые скоро улетучатся. Он пожалел, что вынужден сохранять самообладание, но традиции его культуры были суровыми, к тому же на его страну пал позор за эту чудовищную трагедию, виновником которой был один из его сограждан. Ему приходилось вести политическую игру, хотя и против собственной воли, и на него произвело огромное впечатление не то, что Райан отступил от политической игры, а то, что он просто от нее отмахнулся. Интересно, подумал Кога, понимает ли американский народ, как ему повезло.

— Он совсем не воспользовался написанной для него речью, — удивился ведущий. Текст выступления президента был разослан во все крупные средства массовой информации с тем, чтобы репортеры могли повторить наиболее важные отрывки и таким образом усилить впечатление на телезрителей. Вместо этого ведущему пришлось делать заметки, что у него плохо получалось, так как давно прошло время, когда он работал репортером.

— Ты прав, — неохотно согласился комментатор. Так теперь не делается. На экране перед собой он видел, что Райан по-прежнему обнимает детей Дарлинга, и это тоже несколько затянулось. — Полагаю, президент решил, что для них это очень важно...

— Это действительно важно, в этом нет сомнения, — вмешался ведущий.

— Но мистеру Райану нужно управлять огромной страной, и в этом заключается его первостепенный долг. — Комментатор покачал головой, явно думая, но пока не решаясь добавить вслух «как президента».

Джек разжал, наконец, свои объятья. Шок исчез из глаз детей, осталась только боль. Он подумал, что это, наверно, к лучшему — детям нужно было дать выход своему горю, — но вряд ли упростило положение, потому что на детей такого возраста вообще не должно обрушиваться подобное бремя. Но Марка и Эми подмяла под себя эта страшная трагедия, и он должен был попытаться хоть как-то смягчить испытываемую ими боль. Райан посмотрел на родственников, сопровождающих детей. По их лицам текли слезы, но сквозь слезы Райан поймал взгляды, полные благодарности, они говорили ему, что он сумел чего-то добиться. Он кивнул и вернулся к своему месту. Кэти посмотрела на него. У нее в глазах тоже были слезы, и хотя она не могла говорить, ее рука крепко сжала его руку. Джек заметил еще один пример предусмотрительности своей жены. На ней сегодня не было макияжа, который расплылся бы от слез. Райан внутренне улыбнулся. Он не любил макияжа, тем более что его жена в нем и не нуждалась.

— А что известно о его жене?

— Она врач, точнее, глазной хирург, считается одним из лучших в Америке. — Он посмотрел в свои записи. — В американских средствах массовой информации говорится, что она продолжает работать, несмотря на свое официальное положение.

— А их дети?

— О них пока ничего не известно... Я выясню, в какой школе они учатся. — Он увидел вопросительный взгляд в глазах аятоллы и поспешил объяснить:

— Если его жена будет продолжать работать врачом, тогда, по-моему, дети будут продолжать учебу в тех же школах.

— Как это тебе удастся?

— Тут ничего сложного. Все новости, поступающие в средства американской массовой информации, проходят через компьютер. О Райане написано немало. Думаю, смогу выяснить все, что нам требуется. — На самом деле он узнал уже порядком о самом Райане, но не о его семье. Современная технология упростила работу разведчика. Он уже знал возраст Райана, рост, вес, цвет глаз и волос, почти все личные привычки, любимые блюда и напитки, клубы гольфа, к которым он принадлежал, — словом, массу мелочей, которые были отнюдь не мелочами для человека его профессии. Ему не требовалось спрашивать своего хозяина, о чем тот думает. Они упустили благоприятную возможность, когда под сводами Национального кафедрального собора собрались все главы государств, но такая возможность может повториться.

Пропет последний псалом, и заупокойная служба закончилась. Солдаты вернулись в собор, чтобы вынести гробы, и процессия двинулась в обратном направлении. Марк и Эми справились со своими чувствами, в чем им помогли родные, и последовали за телами родителей. Джек повел свою семью следом. Кэтлин было скучно, и она с радостью вышла из здания. Маленький Джек жалел детей Дарлинга. Салли выглядела обеспокоенной. Ему придется поговорить с нею. Идя по проходу, он видел совсем рядом множество лиц, и его несколько удивило то, что в передних четырех или пяти рядах смотрели не на гробы, а на него. Значит, они все время не сводили с меня глаз? Главы государств, мои коллеги, подумал Джек, пытаясь понять, членом какого нового клуба он оказался. На нескольких лицах было дружеское участие. Принц Уэльский, не являющийся главой государства и потому по дипломатическому протоколу стоящий позади остальных — некоторые из них были отъявленными бандитами, но тут ничего не поделаешь, — дружески кивнул. Да, он поймет меня, подумал Джек. Хотелось посмотреть на часы — он испытывал поразительную усталость, хотя понимал, что прошел слишком короткий срок, но его строго предупредили, что смотреть на часы недопустимо, даже посоветовали снять их совсем. Президенту не нужны часы. Рядом всегда находятся люди, готовые сообщить ему, что надлежит делать дальше, подобно тому как сейчас на вешалке уже разыскивали его пальто и верхнюю одежду семьи, которую они наденут, прежде чем выйти из собора. Рядом стояла Андреа Прайс и остальные агенты его личной охраны. Снаружи их окажется еще больше: целая маленькая армия с пистолетами наготове и страхом в душе и автомобилем, который доставит его на место, где ему надлежит выполнить очередные официальные обязанности, оттуда его мгновенно перевезут на другое место, и так далее, и так далее.

Он не мог допустить, чтобы вся его жизнь протекала под столь жестким контролем, и нахмурился от одной этой мысли. Он будет делать свое дело, но не допустит ошибки, которую совершили Роджер и Анна. Из головы не шли лица, смотревшие на него, когда он выходил из собора, и он понял, что его могут заставить вступить в этот клуб, но он никогда не сделает этого по доброй воле. По крайней мере так он сказал себе.