Слово президента

Глава 39 Лицом к лицу

Перелет через Атлантический океан прошел спокойно. VC-20B больше походил на маленький авиалайнер, чем на реактивный самолет, в котором путешествуют бизнесмены, а летчики ВВС, которые казались Кларку такими молодыми, что им впору сдавать экзамены на право вождения автомобиля, управляли самолетом уверенно и спокойно. Маленький авиалайнер начал спуск в темноту европейской ночи и совершил посадку на военной авиабазе к западу от Парижа.

Там не было церемонии встречи как таковой, но Адлер был государственным чиновником министерского ранга, и его полагалось встретить даже при секретной миссии. В данном случае, как только стихли двигатели, к самолету подошел высокопоставленный представитель Министерства иностранных дел. Спустившись по трапу, Адлер сразу узнал его.

— Клод!

— Здравствуй, Скотт. Поздравляю тебя с повышением, дружище! — Из уважения к американским обычаям поцелуев не последовало.

Кларк и Чавез оглянулись вокруг в поисках опасности, угрожающей государственному секретарю. На огромном поле аэродрома они увидели только французских солдат с оружием в руках — или это были полицейские, с такого расстояния трудно определить, — окруживших кольцом прибывший VC-20B. У европейцев привычка демонстрировать автоматы даже на городских улицах. Возможно, подумал Джон, это сдерживающе действует на уличных хулиганов, но все-таки кажется излишне устрашающим. Впрочем, Кларк с Чавезом не ожидали особой опасности во Франции, и скоро их мнение подтвердилось. Адлер и его французский друг сели в правительственный лимузин, Кларк и Чавез разместились в автомобиле сопровождения. Экипаж самолета отправился на отдых, который полагался после длительного перелета, — на языке военных летчиков это означало, что они получат возможность выпить несколько стаканов со своими французскими коллегами.

— Сейчас мы отправимся в зал ожидания, — объяснил полковник ВВС Франции, сидящий в машине вместе с Кларком и Чавезом. — Самолет будет готов через несколько минут. Может быть, вы хотите освежиться?

— Merci, mon commandant[87], — ответил Динг. Действительно, подумал он, эти французы знают, что такое гостеприимство.

— Мы благодарны за то, что вы помогли организовать эту встречу, — сказал Адлер своему другу. В прошлом оба одновременно служили советниками в дипломатических представительствах сначала в Москве, а затем в Претории и не раз выполняли задания своих правительств, требующие крайне осторожного и обдуманного подхода.

— Не стоит благодарности, Скотт. — Клоду понадобилось немало усилий, чтобы достигнуть желаемого, но дипломаты и разговаривают как дипломаты, даже когда этого не требуется. Когда-то Клод помог Адлеру осуществить процедуру развода, причем сделал это чисто по-французски — он говорил, не закрывая рта, словно при заключении соглашения между странами. С тех пор этот случай стал едва ли не шуткой между ними. — Наш посол сообщает, что Дарейи готов прислушаться к разумным предложениям.

— И в чем они могут состоять? — спросил своего коллегу государственный секретарь. Они подъехали к офицерскому клубу авиабазы и через минуту расположились в уединенной комнате рядом с рестораном за бутылкой розового «божоле». — Как ты оцениваешь ситуацию, Клод? Каковы, на ваш взгляд, намерения Дарейи?

Французский дипломат пожал плечами. Этот жест был таким же характерно французским, как вино на столе. Клод разлил «божоле» по бокалам, и они торжественно подняли их. Вино было превосходным даже по высочайшим стандартам французской дипломатической службы. Затем пришло время говорить о деле.

— У нас нет определенного мнения. Мы озабочены смертью туркменского премьера.

— А разве смерть президента Ирака не вызывает у вас вопросов?

— Не думаю, чтобы кто-то сомневался в ее причинах. Скорее всего это следствие длительной вражды между двумя странами.

— Не уверен. — Адлер сделал еще один глоток из бокала. — Клод, ты по-прежнему лучший знаток вин из всех, кого я знаю. Итак, о чем он сейчас думает?

— По-видимому, о многом. У него не все благополучно внутри страны — вы, американцы, не проявляете должного интереса к внутренним проблемам Ирана. Население волнуется, хотя сейчас, после того как он завоевал Ирак, эта проблема временно отошла на второй план. По нашему мнению, прежде чем идти дальше, он займется консолидацией Объединенной Исламской Республики. Мы также считаем, что эта процедура может оказаться ему не по силам. Мы не теряем надежды. Скотт, что крайний фундаментализм его режима со временем станет более умеренным, причем не в очень далеком будущем. Сейчас уже не восьмой век, даже в том регионе земного шара.

Адлер задумался, затем кивнул.

— Надеюсь, ты прав. Этот человек всегда внушал мне опасения.

— Все люди смертны. Ему семьдесят два года, и он много работает. Впрочем, мы будем следить за ним, правда? Если он предпримет какие-то агрессивные действия, мы остановим его совместными усилиями, как делали это в прошлом. Мы обсуждали эту проблему с саудовцами. Они проявляют признаки беспокойства, но не больше. Наша оценка ситуации совпадает с их позицией. Мы советуем вам отнестись к нему без предубеждений.

Клод может быть прав, подумал Адлер. Дарейи действительно стар, а консолидация управления только что присоединенной страной потребует немало сил и времени. Более того, самый простой способ умиротворения враждебной страны, если у вас достаточно терпения, заключается в том, чтобы хорошо относиться к этим ублюдкам. Надо постепенно развивать торговые отношения, посылать туда журналистов, добиться приема передач Си-эн-эн, демонстрировать американские фильмы в местных кинотеатрах — это может творить чудеса. Конечно, если у вас хватает терпения и времени. В американских университетах учатся много иранских юношей. Для Америки это самый эффективный способ изменить ситуацию внутри ОИР. Проблема, однако, заключается в том, что и Дарейи знает об этом. А теперь он, Скотт Адлер, назначен на пост государственного секретаря, хотя никогда не рассчитывал подняться так высоко в правительственной иерархии, и от него ждут ответа на вопросы. Впрочем, он достаточно хорошо знаком с историей дипломатии и знает, как поступать дальше.

— Я выслушаю, что он скажет. В конце концов, мы не стремимся создавать себе новых врагов, Клод, ты ведь понимаешь это.

— D'accord[88]. — Француз подлил Адлеру вина. — К сожалению, ты не найдешь ничего подобного в Тегеране.

— Во время работы я ограничиваю себя двумя бокалами.

— На самолете, который доставит тебя в Тегеран, отличный экипаж, — заверил Клод американского госсекретаря. — Эти пилоты летают с нашими министрами.

— Разве когда-нибудь вас можно было упрекнуть в недостатке гостеприимства?

Кларк и Чавез пили «перрье», который был здесь дешевле, чем в Америке, хотя лимоны, наверно, стоили столько же.

— Как дела в Вашингтоне? — спросил французский коллега, стараясь развлечь их разговором или хотя бы создать такое впечатление.

— Как ни странно, в стране поразительно спокойная обстановка. Может быть, положительную роль сыграло то, что правительство не проявляет особой активности, — сказал Джон, стараясь уйти от ответа.

— А все эти разговоры о вашем президенте и его авантюрах?

— Мне кажется, что все это скорее взято из кино. — Лицо Дин-га выражало предельную откровенность.

— Значит, он украл русскую подлодку? В одиночку? — усмехнулся Джон. — Интересно, кто мог придумать такое?

— Но ведь в Америке находится глава русского шпионского ведомства, — возразил француз. — Я видел его по телевидению.

— Да, конечно, готов поспорить, что мы заплатили ему колоссальные деньги, чтобы он перебрался к нам.

— Наверно, хочет написать книгу и получить еще больше, — засмеялся Чавез. — И этот сукин сын наверняка их получит. Послушайте, mon ami[89], мы всего лишь рабочие пчелы, рядовые охранники, понимаете?

Ответ Чавеза повис в воздухе, словно планер, соскользнувший с воздушного потока. Кларк посмотрел в глаза собеседнику. Никаких сомнений, он из французской разведки и отлично понимает, что мы сотрудники ЦРУ, подумал американец.

— В таком случае будьте осторожны с нектаром, который найдете там, куда полетите, мой молодой друг. Он может оказаться слишком сладким. — Разговор походил на начало карточной игры — колода перетасована и сейчас на стол лягут первые карты. Играть придется с другом, но все-таки оба партнера будут стремиться к выигрышу.

— Что вы имеете в виду?

— Вам предстоит встреча с очень опасным человеком. Он выглядит так, словно знает что-то, чего мы не понимаем.

— Вы работали в Иране? — спросил Джон.

— Да, мне довелось путешествовать по этой стране.

— И каково ваше впечатление? — прозвучал вопрос Чавеза.

— Я так и не смог понять иранцев.

— Это верно, — согласился Кларк. — Я понимаю, что вы хотите сказать.

— Ваш президент — весьма любопытный человек, — снова заметил француз. Кларку стало ясно, что он руководствуется одним любопытством, и это сразу расположило его к офицеру французской разведки.

Джон посмотрел ему прямо в глаза и решил отблагодарить за предупреждение, как и следует поступить одному профессионалу по отношению к другому.

— Это верно, — заверил его Кларк. — Он один из нас.

— А все эти любопытные истории?

— Вот об этом я ничего не могу сказать, — улыбнулся Джон. Улыбка его ясно говорила: ну, конечно же, все это правда. Неужели вы думаете, что у репортеров хватит ума придумать такое?

Оба сотрудника разведывательных служб — французской и американской — думали об одном и том же, хотя ни один не мог сказать этого вслух: как жаль, что мы не можем когда-нибудь вечером встретиться и за ужином рассказать друг другу о пережитом. Но такого просто не бывает.

— На обратном пути, когда вы прилетите из Тегерана, я предложу вам выпить со мной.

— После возвращения оттуда я с удовольствием приму ваше предложение.

Динг просто слушал и наблюдал за происходящим. У этого старого сукиного сына по-прежнему было чему поучиться.

— Приятно, когда у тебя есть друзья, — сказал он через пять минут, когда они шли к французскому самолету.

— Он не просто друг, он настоящий профессионал. К мнению таких людей надо прислушиваться, Доминго.

Никто не утверждал, что легко управлять страной, даже тем, кто способны почти при любом поступке ссылаться на волю Всевышнего. Вот и Дарейи, который управлял страной в том или ином качестве почти двадцать лет, испытывал недовольство от тех административных мелочей, которые поступали к нему и ждали его решения. Ему и в голову не приходило, что все это было по его вине. Сам Дарейи считал свое правление справедливым, хотя в народе его считали излишне жестоким. Почти всякое нарушение закона влекло за собой смертную казнь, и даже незначительные административные ошибки, совершенные чиновниками, означали для них конец карьеры — в зависимости, конечно, от важности совершенной ошибки. Чиновник, который отрицательно отвечал на все запросы, ссылаясь на то, что закон ясно трактует эту проблему — независимо от того, как это обстояло на самом деле, — редко навлекал на себя гнев начальства. Тот, кто расширял власть правительства на большинство каждодневных проблем, всего лишь усиливал власть Дарейи. Такие решения принимались легко и не вызывали затруднений для главы государства.

Однако в реальной жизни все обстояло не так просто. Практические вопросы, например, начиная от продажи арбузов до подачи звуковых сигналов автомобилями вблизи мечетей, требовали определенного толкования, потому что в святом Коране они не затрагивались, а гражданское право основывалось на учении Пророка. Но либерализация жизни в стране представляла собой важный шаг, потому что либерализацию любой власти можно рассматривать как теологическую ошибку, особенно в стране, где вероотступничество каралось смертной казнью. Вот почему чиновники, столкнувшись с необходимостью дать положительный ответ на запрос, предпочитали в случае сомнения предоставить решение проблемы тем, кто стояли выше, и давали отрицательный ответ. Это получалось у них легко и просто, поскольку делалось на протяжении всей карьеры, и ответы звучали вполне убедительно. А высокопоставленные чиновники теряли намного больше в тех редких случаях, если кто-то наверху выражал несогласие с положительным ответом на запрос. Все это означало, что проблемы накапливались и образовывали пирамиду, которая поднималась до самого аятоллы. Между Дарейи и многочисленным чиновничеством находился совет религиозных лидеров (он сам был его членом при Хомейни) и парламент, пусть заседающий только формально, а также опытные высокопоставленные чиновники. Но, к разочарованию нового религиозного главы ОИР, принцип не менялся, и ему приходилось решать столь «важные» вопросы, как время работы рынков, цены на бензин и программы обучения женских начальных школ. Мрачное выражение, которое появлялось у него на лице при обсуждении столь тривиальных вопросов, всего лишь делало его подчиненных еще более подобострастными, когда они выдвигали соображения «за» и «против», что лишь прибавляло видимость серьезности абсурдной ситуации, их попыткам завоевать расположение аятоллы своей строгостью (они всегда были против всех изменений, входящих в повестку дня) и своей практичностью (они поддерживали их). Самая главная политическая игра в стране заключалась в стремлении завоевать расположение Дарейи, и в результате он оказывался связанным по рукам и ногам обсуждением маловажных вопросов, тонул в них, словно насекомое в янтарной смоле, тогда как ему требовалось сосредоточить все силы и энергию на решении действительно важных проблем. Самым поразительным было то, что он не понимал, почему окружающие его люди отказываются брать на себя инициативу, хотя время от времени сам обрушивал тяжелую кару на тех, кто решались поступать самостоятельно.

Вот в таком настроении он и прилетел в Багдад этим вечером для встречи с местным духовенством. Требовалось решить вопрос, какую мечеть ремонтировать прежде. Духовенство знало, что Махмуд Хаджи предпочитает молиться в одной из них, любит другую за ее архитектурные достоинства и восхищается третьей из-за ее исторического значения, тогда как население города предпочитало совсем иную мечеть. Разве не будет самым лучшим решением с политической точки зрения отремонтировать первой именно ее, чтобы укрепить политическую стабильность в стране? Затем на повестке дня было обсуждение вопроса о праве женщин водить автомобили (предыдущий иракский режим относился к этой проблеме излишне либерально!), что вызывало возражения у духовенства. Но отнять право, которым женщины уже владеют, может вызвать недовольство, да и как поступить с теми женщинами, у которых в семье не было мужчины, способного возить их по городу (к этой категории относились, например, вдовы) и которые не могли нанять шофера? Разве правительство не должно позаботиться об их нуждах? Некоторые женщины — например врачи и учителя — играли важную роль в местном обществе. С другой стороны, Иран и Ирак объединились теперь в одну страну, и разве правильно разрешать одно иранским женщинам и лишать того же иракских? Для решения этих важных вопросов и нескольких других, им подобных, ему пришлось этим вечером лететь в Багдад.

Дарейи, сидя в своем личном самолете, прочитал повестку вечернего заседания и едва не закричал от гнева и безысходности, но он был для этого слишком терпеливым человеком — или так говорил себе. В конце концов, ему нужно приготовиться к предстоящей утром более важной встрече с американским государственным секретарем, евреем по национальности. Он углубился в бумаги. Выражение его лица вселило страх даже в экипаж самолета, хотя Махмуд Хаджи не заметил этого, а даже если бы и заметил, то не понял бы причины.

Ну почему люди не могут проявить хоть немного инициативы?

Реактивный самолет, на котором летел Адлер с сопровождающими его людьми, был «Дассо Фалкон 900В» — французский вариант американского двухмоторного VC-20B. Экипаж состоял из двух летчиков, причем оба были очень высокого звания для этого чартерного рейса, и двух очаровательных стюардесс. Во всяком случае одна из них, решил Кларк, является сотрудницей французской разведки, а может быть, и обе. Он любил французов, особенно их разведслужбы. Несмотря на то что Франция временами была непредсказуемым союзником, что причиняло немало хлопот, когда французы принимались за дело в черном мире разведки, они блестяще справлялись с задачами, ничуть не уступая разведывательным службам других стран и часто превосходя их. К счастью, в данном случае внутри самолета было шумно, и потому установка подслушивающих устройств вряд ли оказалась бы успешной. Может быть, этим объяснялось то, что каждые пятнадцать минут к ним подходила то одна, то другая стюардесса и спрашивала, не хотят ли они чего-нибудь.

— Нам не нужно знать ничего конкретного перед посадкой в Тегеране? — спросил Джон, с улыбкой отклонив очередное предложение.

— Вообще-то нет, — ответил Адлер. — Мы собираемся всего лишь прощупать этого человека, узнать, каковы его намерения. Мой приятель Клод — он встречал нас в Париже — сказал, что ситуация не настолько плоха, как кажется на первый взгляд, и его доводы были весьма убедительными. Моя задача заключается главным образом в том, чтобы передать Дарейи обычное предложение дружбы и сотрудничества.

— И все-таки будьте осторожны, — улыбнулся Чавез. На лице государственного секретаря появилась ответная улыбка.

— На дипломатическом языке это звучит более утонченно, но я понимаю ваше предостережение. Между прочим, какова ваша профессия, мистер Чавез?

Кларк улыбнулся, услышав этот вопрос.

— Вам не понравится, если вы узнаете, откуда мы его подобрали, господин секретарь.

— Я только что закончил диссертацию на степень магистра, — не без гордости ответил молодой разведчик. — В июне получаю диплом.

— Где?

— В университете Джорджа Мейсона, у профессора Альфер. Это пробудило интерес госсекретаря.

— Вот как? В прошлом она работала у меня. Какова тема диссертации?

— "Исследование традиционной мудрости: ошибочные дипломатические маневры в Европе конца девятнадцатого — начала двадцатого столетия".

— Немцы и британцы?

— Главным образом. Особенно в соревновании за господство на море, — кивнул Чавез.

— И ваш вывод?

— Люди не всегда признают разницу между стратегическими и тактическими целями. Те, кому следовало думать о будущем, думают вместо этого о настоящем. Поскольку они смешивали политику с искусством управления государством, то оказались втянутыми в войну, которая разрушила весь европейский порядок и заменила его рубцовой тканью, словно после хирургической операции.

Поразительно, подумал Кларк, прислушиваясь к этой беседе, как меняется голос Динга, когда он говорит о "своей научной работе.

— И вы по-прежнему офицер службы безопасности? — спросил государственный секретарь. В его голосе звучало недоверие.

На лице Чавеза появилась улыбка, столь свойственная его латинской расе.

— Был раньше. Простите, что я не передвигаюсь прыжками и не волочу кисти рук по земле, как положено офицеру службы безопасности, сэр.

— Тогда почему Эд Фоули приставил вас обоих ко мне?

— Это из-за меня, — заметил Кларк. — Руководители ЦРУ хотят, чтобы мы прогулялись по Тегерану и оценили обстановку.

— Из-за вас? — недоуменно спросил Адлер.

— Я занимался обучением обоих Фоули, когда-то в далеком прошлом, — объяснил Джон, и после этого направление разговора резко изменилось.

— Так это вы те парни, что спасли Когу! Это вы...

— Да, мы были там, — подтвердил Чавез. Он решил, что государственный секретарь наверняка имеет допуск к таким вопросам. — Мы тогда здорово повеселились.

Государственный секретарь подумал, что ему следует чувствовать себя оскорбленным из-за приставленных к нему двух оперативников, причем еще в большей степени из-за замечания младшего из них относительно того, что им следовало бы волочить кисти рук по земле и передвигаться прыжками. Но степень магистра, полученная в университете Джорджа Мейсона...

— Кроме того, вы те парни, что прислали доклад, который вызвал насмешку у Бретта Хансона, — доклад относительно Гото. Оказалось, что это отличный доклад, вы проделали тогда великолепную работу. — Раньше Адлер не мог понять, что делают эти двое в группе по составлению материалов о национальной безопасности в отношении к ОИР. Теперь ему стало ясно.

— Однако никто не прислушался к нашей точке зрения, — напомнил Чавез. Их доклад мог сыграть решающую роль в войне с Японией, причем им пришлось тогда работать в особенно трудных условиях. Но отправленное ими сообщение дало Чавезу реальное представление о том, что дипломатия и система управления государством с 1905 года мало изменились. Это был зловещий ветер, не предвещавший никому ничего хорошего.

— Но я буду теперь прислушиваться, — пообещал Адлер. — Сообщите мне впечатление о своей прогулке по городу, ладно?

— Непременно. Полагаю, вы входите теперь в число людей, которым нужно знать о происходящем, — заметил Джон, вопросительно подняв бровь.

Адлер повернулся и жестом подозвал к себе одну из стюардесс, привлекательную брюнетку, которую Кларк выделил как сотрудницу французской разведки. Она была чертовски хороша, но несколько неловко обращалась с посудой в маленькой кухне, чего никогда не допустила бы профессиональная стюардесса.

— Да, мсье министр?

— Сколько нам осталось до посадки?

— Четыре часа.

— Тогда можете принести нам колоду карт и бутылку вина?

— Конечно, мсье министр. — Стюардесса поспешила выполнить просьбу.

— Мы не должны пить на службе, сэр, — заметил Чавез.

— Вы не на службе до момента посадки, — сказал Адлер. — А я люблю играть в карты перед началом трудных переговоров. Успокаивает нервы. Джентльмены готовы на дружескую партию?

— Ну что ж, господин секретарь, если вы настаиваете, — ответил Джон. Теперь все они получат представление о предстоящей операции. — Партию в покер, пожалуй?

Все знали, где проходит разделительная линия. Стороны не обменивались официальными коммюнике, по крайней мере не между Пекином и Тайбэем, но, несмотря на это, все знали и понимали значение границы, потому что военные склонны быть практичными и наблюдательными. Самолеты КНР не подлетали ближе чем на десять морских миль (восемнадцать километров) к определенной линии, проходящей с севера на юг, и самолеты Китайской Республики, признавая это обстоятельство, держались на том же расстоянии от невидимой линии долготы. По каждую сторону этой линии военные могли поступать, как им заблагорассудится, проявлять любую агрессивность, тратить столько боеприпасов, сколько могли себе позволить, и противная сторона соглашалась с этим без всякого обмена радиограммами. Все это делалось в интересах стабильности. Игры с заряженным оружием всегда опасны — это относится как к государствам, так и к детям, хотя последние легче подчиняются дисциплине.

У Америки сейчас было четыре подводных лодки в Тайваньском проливе. Они находились под невидимой линией границы, что являлось самым безопасным местом. Эскадра из трех надводных кораблей разместилась у северного входа в пролив. В нее входили крейсер «Порт ройял» и эсминцы «Салливаны» и «Чандлер». Все они были предназначены для борьбы с самолетами противника и оборудованы в общей сложности 250 ракетами типа «корабль — воздух». При обычных условиях они несли охрану авианосцев от воздушных атак, но сейчас «их» авианосец стоял в гавани Пирл-Харбора, где ему меняли силовые установки. Крейсер «Порт ройял» и эсминец «Салливаны» — названный так в честь семьи моряков, погибших в 1942 году на одноименном корабле, — были кораблями типа «иджис» и несли мощные радиолокационные установки SPY, предназначенные для наблюдения как за воздушным пространством, так и за морской поверхностью. В данный момент они вели наблюдения за воздухом, тогда как подводные лодки следили за остальным. На борту «Чандлера» специальная группа занималась сбором радиоэлектронной информации, а именно: контролем за радиопереговорами сторон. Подобно патрульному полицейскому, они находились здесь не для того, чтобы вмешиваться в учения, а чтобы просто дружески, так сказать, напоминать сторонам, что правоохранительные органы совсем рядом, и потому не давать событиям заходить слишком далеко. По крайней мере так они считали. Если кто-нибудь возражал против присутствия американских кораблей, ему напоминали, что моря свободны для мореплавания и корабли никому не мешают, не правда ли? То, что присутствие американских кораблей было частью определенного плана, не являлось чем-то очевидным, во всяком случае не с первого взгляда. Но то, что случилось дальше, сбило с толку почти всех.

В воздухе чувствовался рассвет, хотя на морской поверхности было еще темно. Звено из четырех истребителей ВВС КНР взлетело с наземного аэродрома и направилось на восток. Через пять минут за ним последовало еще одно звено из четырех истребителей. Они отчетливо виднелись на экранах радиолокаторов американских кораблей, хотя находились на предельном расстоянии. Им тут же присвоили определенные номера, и компьютерная система слежения на борту крейсера «Порт ройял» следила за их продвижением на восток к удовлетворению матросов и офицеров, находившихся в центре боевой информации. Все шло хорошо и гладко до тех пор, пока истребители, продолжив полет, не приблизились к невидимой границе между двумя флотами. Тогда американский лейтенант снял телефонную трубку и нажал на кнопку.

— Слушаю, — пробормотал сонный голос.

— Капитан, это центр боевой информации. Звено самолетов ВВС КНР, по-видимому, это истребители, вот-вот пересечет демаркационную линию. Они летят курсом ноль-девять-ноль на высоте пятнадцать тысяч футов, пеленг два-один-ноль, скорость пятьсот узлов. Еще одно звено следует в нескольких минутах за ними.

— Сейчас приду. — Через две минуты капитан, даже не успев одеться, вошел в центр боевой информации. Он не увидел, как истребители КНР нарушили границу, но услышал, как старшина доложил:

— Четыре или больше истребителей летят курсом на запад. Чтобы упростить наблюдения за ситуацией, в компьютер ввели приказ помечать символом «вражеский» истребители континентального Китая и символом «свой» истребители Тайваня. Время от времени в этом районе появлялись и американские самолеты, но их задача заключалась в сборе электронной информации, и потому они держались далеко от места учений. В данный момент на экране радиолокаторов виднелись два сближающихся звена истребителей, находящихся пока на расстоянии тридцати миль друг от друга, но это расстояние сокращалось со скоростью более тысячи миль в час. Радар вел также наблюдение за шестью гражданскими авиалайнерами, причем все шесть находились к востоку от разделительной линии и не обращали внимания на учения, район которых им было предписано обходить стороной.

— Рейд шесть поворачивает, — доложил матрос, следивший за экраном радиолокатора. Это было первое звено истребителей, взлетевших с наземных аэродромов КНР, и на глазах капитана они повернули на юг, тогда как звено истребителей, взлетевших с аэродромов Тайваня, продолжало стремительно сближаться с ними.

— Тайваньские истребители включили радары слежения, — доложил старшина, который следил за электромагнитными излучениями. — Они осветили рейд шесть.

— Может быть, поэтому они и отвернули, — пробормотал капитан.

— Или сбились с курса? — заметил офицер центра боевой информации.

— Там все еще темно. Не исключено, что они просто залетели слишком далеко. — Американские офицеры не знали, какое навигационное оборудование установлено на истребителях ВВС КНР, а управлять одноместным истребителем над морем ночью — далеко не простое дело.

— Вижу включенные радары с западного направления, по-видимому, это рейд семь, — доложил старшина, следивший за электромагнитными излучениями. Рейд семь был вторым звеном, взлетевшим с наземных аэродромов континентального Китая.

— Как относительно радиолокаторов рейда шесть? — спросил офицер центра боевой информации.

— По-прежнему выключены, сэр. — Первые четыре истребителя ВВС КНР закончили разворот и летели теперь на запад, возвращаясь к разделительной линии. Их продолжали преследовать истребители Китайской Республики. И в этот момент все переменилось.

— Рейд семь поворачивает, новый курс ноль-девять-семь.

— Теперь они направляются прямо на Эф-шестнадцатые.., включили радары .. — заметил лейтенант. Впервые в его голосе прозвучала тревога. — Рейд семь освещает шестнадцатые, его радары в режиме слежения.

Истребители F-16 Китайской Республики теперь тоже повернули. Им предстояла большая работа. Новейшие истребители, сделанные в Америке, и их пилоты, элита ВВС Тайваня, составляли треть истребительных сил острова, и на них легла задача прикрывать его и отвечать на все летные маневры их континентальных двоюродных братьев. Оставив группу Рейд шесть, истребители которой возвращались обратно, тайваньцы неминуемо перенесли свое внимание на следующее звено, Рейд семь, продолжающее полет на восток. Скорость сближения все еще составляла тысячу миль в час, обе стороны включили локаторы слежения, нацеленные друг на друга. В международной практике это признавалось недружелюбным маневром и его старались избегать по той простой причине, что в воздухе это являлось эквивалентом винтовки, нацеленной кому-то прямо в голову.

— Смотрите, сэр, — доложил старшина, следивший за электромагнитными излучениями, — радары Рейда семь только что переключились на режим наведения.

Вместо поиска целей воздушные локаторы истребителей теперь действовали в режиме наведения на цель ракет «воздух — воздух». То, что было недружелюбным маневром несколько секунд раньше, стало теперь открыто враждебным.

Тайваньские истребители разделились на две пары и начали маневрировать. Летящие им навстречу истребители КНР последовали их примеру. Первое звено, Рейд шесть, пересекло теперь разделительную линию и продолжало полет на запад, возвращаясь, по-видимому, на свой аэродром.

— Думаю, я понял, что там происходит, сэр, смотрите, как... В это мгновение на экране появилась крошечная точка, отделившаяся от одного из истребителей F-16...

— Проклятье, — вырвалось у одного из матросов. — Они пустили ракету.

— Не одну, а две, — поправил его старшина.

В воздухе виднелись теперь две ракеты «воздух — воздух» AIM-120, изготовленные в Америке, которые мчались каждая к своей цели.

— Увидев включенные радары наведения, они решили, что их атакуют. Господи! — Капитан повернулся к офицеру связи. — Немедленно соедините меня с главнокомандующим Тихоокеанским флотом!

События развивались стремительно. На экране один из истребителей КНР превратился в белое пятно. Второй, заметив опасность, дернулся в сторону и в последнее мгновение сумел увернуться от нацеленной в него ракеты.

Затем он вернулся обратно. Южная пара истребителей КНР тоже сделала маневр, звено Рейд шесть резко повернуло на север и включило свои радиолокаторы. Через десять секунд было выпущено еще шесть ракет, помчавшихся к своим целям.

— Настоящий воздушный бой! — воскликнул старший вахтенный офицер.

Капитан поднял телефонную трубку:

— Мостик, объявить боевую тревогу, боевую тревогу! — Затем он схватил микрофон радиосвязи и вызвал командиров кораблей сопровождения, находившихся в десяти милях к западу и востоку от крейсера. Тем временем по крейсеру «Порт ройял» разнесся грохот колоколов боевой тревоги.

— Вижу происходящее, — отрапортовал эсминец «Салливаны», находящийся мористее.

— Я тоже, — донеслось с эсминца «Чандлер», который занимал позицию ближе к острову Тайвань, но получал изображение от кораблей «иджис» через спутниковую систему видеосвязи.

— Попадание! — Еще один истребитель КНР взорвался и нырнул ко все еще темной поверхности моря. Через пять секунд был сбит истребитель F-16.

В центр боевой информации вбегали матросы и занимали места по боевому расписанию.

— Капитан, звено Рейд шесть пыталось осуществить имитацию...

— Да, теперь я понимаю это, но сейчас нам осталось лишь подбирать обломки.

А далее, как и следовало ожидать, одна из ракет сбилась с курса. Они были такими маленькими, что их едва различали на экране радиолокатора, но техник увеличил мощность излучения до шести миллионов ватт, и картина прояснилась.

— Проклятье! — воскликнул старшина, указывая на главный тактический дисплей. — Капитан, посмотрите!

Ситуация сразу стала ясной. Один из истребителей выпустил ракету с инфракрасной головкой наведения, а самой горячей целью поблизости от района учений был аэробус А-310 авиакомпании «Чайна эйрлайнз» с двумя гигантскими турбовентиляторными двигателями «Дженерал электрик» — примерно такие же двигатели служили силовыми установками на всех трех американских кораблях, — и красному глазу головки наведения раскаленные дюзы его двигателей показались пылающим солнцем.

— Старшина, предупредите его! — крикнул шкипер.

— "Эйр Чайна шесть-шесть-шесть", это военный корабль американского военно-морского флота. С северо-западного направления вас преследует ракета «воздух — воздух», повторяю, с северо-запада вас преследует ракета, немедленно осуществляйте маневр уклонения!

— Что-что?! — донеслось из динамика, однако самолет начал маневр, поворачивая налево и теряя высоту. Впрочем, было очевидно, что это уже не имело значения.

Рассчитанный вектор ракеты ни на мгновение не отклонился от цели. На борту крейсера надеялись, что ракета сожжет запас топлива и не достигнет цели, но она летела со скоростью в три Маха, тогда как пассажирский самолет уже сбавил скорость, заходя на посадку на свой домашний аэродром. Когда пилот опустил нос авиалайнера и начал терять высоту, это всего лишь упростило наведение ракеты.

— Это огромный самолет, — произнес капитан.

— У него всего два двигателя, сэр, — напомнил офицер, управляющий стрельбой.

— Попадание! — выкрикнул старшина у радиолокационного экрана.

— Опускайся к посадочной дорожке, приятель, быстрее опускайся! — выдохнул капитан, сдерживая желание отвернуться от экрана. — Проклятье! — На дисплее отраженный сигнал, означающий авиалайнер, внезапно в три раза увеличился в размерах и замелькал код аварии.

— Он передает «Мэйдэй», сэр, — послышался голос радиста. — «Эйр Чайна три шестерки» передает сигнал бедствия.., повреждены двигатель и крыло.., пожар на борту.

— Ему осталось всего пятьдесят миль, — заметил старшина. — Он поворачивает на вектор прямого подхода к аэродрому Тайбэя.

— Капитан, все находятся на постах по боевому расписанию. Боевая тревога пробита и исполнена, сэр, — доложил вахтенный офицер.

— Очень хорошо, — отозвался шкипер, не отрывая взгляда от центра трех радиолокационных дисплеев. Воздушный бой, заметил он, закончился так же быстро, как и начался, сбито три истребителя, один поврежден, и обе стороны отозвали свои самолеты, чтобы зализывать раны и пытаться понять, что же, собственно, произошло. На тайваньской стороне в воздухе находилось еще одно звено истребителей, барражирующих над берегом.

— Капитан! — послышался голос старшины, который следил за электромагнитными излучениями. — Похоже, только что включились все радары на каждом корабле. Источники электромагнитного излучения повсюду. Я начинаю классифицировать их.

Капитан знал, что все это не имело сейчас значения. Взгляды всех были прикованы к «Эрбасу-310», который сбавил скорость и начал терять высоту.

— Оперативное управление главнокомандующего Тихоокеанским флотом, сэр, — произнес старший радист.

— Докладывает «Порт ройял», — произнес капитан в трубку космической связи. — У нас только что закончился небольшой воздушный бой, одна ракета сбилась с курса и, по-видимому, попала в пассажирский авиалайнер, совершающий рейс из Гонконга в Тайбэй. Авиалайнер пока в воздухе, но, похоже, понес серьезные повреждения. Сбиты два МиГа китайских коммунистов и один F-16 Тайваня, возможно, поврежден и еще один.

— Кто начал бой? — спросил дежурный офицер оперативного управления.

— Мы считаем, что один из тайваньских истребителей первым выпустил ракету. Скорее всего он подумал, что его атакуют. — За несколько секунд капитан объяснил создавшуюся ситуацию. — Я загружу радиолокационную запись и пошлю вам как можно быстрее.

— Хорошо. Спасибо, капитан. Я передам ваше донесение боссу. Держите нас в курсе событий.

— Будет исполнено. — Капитан отключил космическую связь и повернулся к вахтенному офицеру. — Подготовьте ленту с записью боя для передачи в Пирл-Харбор.

— Слушаюсь, сэр.

Авиалайнер компании «Эйр Чайна» по-прежнему направлялся к берегу, но на радиолокационном экране было заметно, что он то и дело отклоняется от прямого курса на Тайбэй. Группа радиоэлектронной разведки на «Чандлере» прислушивалась к радиопереговорам. Поскольку английский является языком международной авиации, они слышали, как пилот, сидящий за штурвалом поврежденного авиалайнера, отдает быстрые и четкие команды на землю, готовя аэродром к приему его самолета. В Тайбэе задействовали все необходимые пожарные и санитарные машины. Пилот вместе со вторым пилотом прилагали все силы, чтобы удержать поврежденный авиалайнер на прямом курсе. Лишь они знали, насколько серьезные повреждения получил их самолет. Все остальные были только зрителями, им оставалось всего лишь молиться, чтобы самолет сумел благополучно пролететь оставшиеся мили в течение последних пятнадцати минут.

Известия о происшествии в Тайваньском проливе стремительно поднимались по командной лестнице. Центром связи был кабинет адмирала Дейвида Ситона в здании на вершине холма над гаванью Пирл-Харбора. Старший дежурный офицер связался со своим главнокомандующим, который тут же приказал ему отправить в Вашингтон молнию с пометкой «Критическая». Затем Ситон распорядился передать шифровку на семь военных кораблей ВМС США, находящихся в районе учений, приказывая им повысить уровень боевой готовности и внимательно прислушиваться ко всем переговорам. После этого было послано уведомление всем американцам, играющим роль наблюдателей на всех командных постах Китайской Республики в период учений, но.., до того как они поступят к адресатам, пройдет немало времени. В Тайбэе еще не было американского посольства, и потому там отсутствовали атташе или сотрудники ЦРУ, которые могли бы сразу помчаться в аэропорт, чтобы убедиться, сумел ли авиалайнер благополучно приземлиться. В данный момент оставалось только ждать как известий от кораблей в районе учения, так и вопросов, которые начнут поступать из Вашингтона и на которые штаб главнокомандующего Тихоокеанским флотом еще не мог ответить.

— Слушаю, — произнес Райан, снимая телефонную трубку.

— С вами хочет поговорить доктор Гудли, сэр.

— О'кей, соедините. — Секундная пауза. — Что случилось, Бен?

— Неприятности у берегов Тайваня, сэр; не исключено, что серьезные. — Советник по национальной безопасности объяснил создавшуюся ситуацию на основе данных, которыми располагал. На это потребовалось немного времени.

В целом система связи сработала впечатляюще оперативно. Авиалайнер все еще находился в воздухе, а президент Соединенных Штатов уже знал о возникшей проблеме и.., ни о чем больше.

— Хорошо, держите меня в курсе происходящего. — Райан посмотрел на стол, из-за которого собирался встать. — Черт бы их побрал, — пробормотал он. Вот тебе и пожалуйста — президентское могущество. Практически мгновенно узнаешь о событиях, повлиять на которые не в силах. Есть ли американцы на борту поврежденного авиалайнера? Что все это значит? И что там происходит, в конце концов?

Все могло быть и хуже. Дарейи вернулся к своему самолету, пробыв в Багдаде меньше четырех часов. За это время он решил проблемы еще быстрее и резче обычного, испытывая удовольствие от того, что вселил страх в сердца тех, кто осмелились побеспокоить по столь обыденным вопросам. От боли в желудке лицо его помрачнело еще больше. Он поднялся по трапу, опустился в кресло и сделал знак пилоту, чтобы тот отправлялся в путь побыстрее — этакий небрежный взмах кисти, равнозначный порой смертному приговору. Через тридцать секунд трап был убран и двигатели заревели.

— Где вы научились так играть в покер? — поинтересовался Адлер.

— На флоте, господин секретарь, — ответил Кларк, сгребая выигрыш. Он уже выиграл десять долларов, хотя интерес к игре заключался не в деньгах. Дело в принципе. Он только что сорвал банк в два доллара, причем с его стороны это был чистейший блеф, на который поддался государственный секретарь. Отлично.

— А я полагал, что моряки плохо играют в карты.

— Некоторые так считают, — улыбнулся Кларк, подгребая к себе кучку четвертаков — А вы следите за его руками, — посоветовал Чавез.

— Я и так слежу за его руками, — проворчал Адлер. Подошла стюардесса и разлила оставшееся вино. Меньше двух полных стаканов на троих, просто чтобы провести время. — Извините меня, сколько еще нам лететь?

— Меньше часа, мсье министр. — Адлер улыбнулся, и девушка пошла обратно.

— Королевские ставки, господин секретарь, — сказал ему Кларк.

Чавез посмотрел на свои карты. Пара пятерок. Неплохое начало Он бросил четвертак в центр стола после Адлера.

У аэробуса А-310, изготовленного в Европе, при взрыве ракеты вышел из строя правый двигатель, но на этом его несчастья не кончились Ракета с инфракрасной головкой наведения подлетела к правому борту сзади и нанесла удар по боковой стороне огромного турбовентилятора «Дженерал электрик», так что осколки после взрыва разорвали наружную поверхность крыла. Некоторые из осколков пробили топливные баки — к счастью, почти пустые, — и оттуда начало выливаться горящее топливо, что привело в панику тех, кто сидели у иллюминаторов и могли видеть происходящее снаружи. Но это не было самым пугающим. Огонь позади самолета не мог причинить никакого вреда, опустевший топливный бак не взорвался, как это могло бы случиться всего десятью минутами раньше. Хуже всего были повреждения, нанесенные плоскостям управления.

Оба пилота были опытными летчиками, как этого требовали правила пассажирских авиаперевозок. Аэробус мог продолжать полет и на одном двигателе, который остался цел и теперь работал на полную тягу, потому что второй пилот отключил правый двигатель и нажал кнопку ручного контроля мощной системы пожаротушения. Через несколько секунд смолкли сирены, предупреждающие о пожаре, и второй пилот смог вздохнуть.

— Поврежден руль высоты, — сообщил пилот, потянув на себя рычаг управления и обнаружив, что аэробус не реагирует на это должным образом.

Однако вина тут лежала не на экипаже авиалайнера Дело в том, что аэробус практически управлялся компьютером и команды поступали от него на основании обширной программы и информации, получаемой непосредственно от различных датчиков, размещенных на корпусе самолета, и от действий пилотов. Компьютеры принимали эти данные, анализировали их и затем давали команду плоскостям управления, что делать дальше. Повреждения, полученные от взрыва ракеты, не были предусмотрены программным обеспечением. Программа зарегистрировала выход из строя одного двигателя и пришла к выводу, что результатом был его взрыв, что программным обеспечением предусматривалось. Бортовые компьютеры оценили размер повреждений, полученных самолетом, проверили, какие плоскости управления действуют и насколько хорошо, и дали команды в соответствии с ситуацией.

— Двадцать миль, — доложил второй пилот, когда аэробус лег на курс прямого подлета к аэродрому. Пилот отрегулировал подачу газа с помощью дросселя, а компьютеры — на борту авиалайнера их было семь — пришли к выводу, что действия пилота правильны, и уменьшили тягу двигателя. Самолет сжег почти все топливо и потому был легким. В распоряжении пилотов было достаточно тяги. Они уже успели спуститься, так что потеря давления внутри салона им не угрожала. Пилоты чувствовали, что могут управлять самолетом и постараются дотянуть до посадочной полосы. Рядом летел пришедший на помощь истребитель. Его пилот решил осмотреть снаружи причиненные повреждения и попытался связаться с экипажем, чтобы сообщить результаты осмотра, но те на мандаринском наречии раздраженно потребовали, чтобы он оставил их в покое.

Пилот истребителя видел, как поток воздуха срывает обшивку с аэробуса, и попытался сообщить об этом, но его снова отказались слушать. Истребитель отлетел чуть назад и в сторону, чтобы наблюдать за авиалайнером, одновременно он вел переговоры со своей базой.

— Десять миль. — Скорость была теперь меньше двухсот узлов, пилоты попытались опустить закрылки и предкрылки, но плоскости управления на правом крыле не сработали, и потому компьютеры, заметив это, не выпустили их и на левой стороне. Это сулило посадку на излишне высокой скорости. Оба пилота нахмурились, выругались и продолжали вести самолет.

— Шасси, — скомандовал первый пилот. Второй пилот щелкнул переключателями, шасси опустилось и замкнулось на месте, что вызвало вздох облегчения у пилотов. Они не знали, что обе покрышки на правой стороне повреждены.

Теперь они видели перед собой посадочную полосу и вращающиеся огни аварийных автомобилей. Аэробус пересек ограду аэродрома и снизился к дорожке. Обычная посадочная скорость составляет сто тридцать пять узлов, а они зашли на посадку при скорости в сто девяносто пять. Пилот знал, что ему понадобится вся длина полосы, каждый ее фут, и потому колеса авиалайнера коснулись дорожки меньше чем в двухстах метрах от ее начала.

Аэробус сильно ударился колесами и покатился по дорожке. Это продолжалось недолго. Правая пара покрышек выдержала меньше трех секунд, затем они потеряли давление, а еще через секунду металлическая стойка шасси начала бороздить по бетону посадочной полосы, прорывая в ней все более углубляющуюся борозду. Оба пилота и компьютеры на борту авиалайнера пытались удержать самолет на прямом курсе, но это им не удалось. Аэробус А-310 развернуло вправо. Покрышки левой стороны шасси взорвались с пушечным грохотом, и двухмоторный реактивный авиалайнер лег на брюхо. Секунду казалось, что он начнет кувыркаться по траве, но потом конец крыла отломился, и самолет принялся крутиться, лежа плашмя на земле. Фюзеляж разломился на три неравные части. В том месте, где левое крыло отделилось от фюзеляжа, мелькнул язык пламени. К счастью, передняя часть самолета откатилась вперед, задняя часть — в сторону, зато средняя остановилась почти точно в середине пылающей лужи топлива, и все усилия примчавшихся сюда пожарных оказались напрасными. Позднее определили, что сто двадцать семь человек, оказавшихся в средней части фюзеляжа, погибли, почти сразу задохнувшись в пламени. Еще сто четыре пассажира уцелели, включая экипаж, но с травмами разной степени тяжести. Видеозапись катастрофы будет передана по спутниковым каналам меньше чем через час, и главной новостью станет этот международный инцидент.

Когда самолет коснулся посадочной дорожки, Кларк почувствовал, как у него по коже пробежал холодок. Глядя через иллюминатор, он решил, что узнает кое-что, но потом признался себе, что скорее всего это ему просто кажется и к тому же все международные аэропорты выглядят в темноте одинаково. Французские летчики рулили к ангару в целях безопасности, следуя указаниям следовать за другим реактивным самолетом, который совершил посадку минутой раньше.

— Ну что ж, вот мы и здесь, — произнес Динг, широко зевая. У него на руках было двое часов — одни были поставлены по местному времени, другие по вашингтонскому, и он, глядя на часы, пытался понять, по какому времени живет сейчас его тело. Затем Чавез посмотрел в иллюминатор с любопытством туриста и, как это бывает обычно, пережил разочарование. Судя по тому, что он увидел, это вполне мог быть Денвер или любой другой аэропорт.

— Извините меня, — сказала черноволосая стюардесса. — Нас попросили оставаться в самолете, пока обслужат тот, что прибыл раньше.

— Что такое несколько минут? — философски произнес государственный секретарь Адлер, уставший не меньше остальных. Чавез посмотрел в иллюминатор.

— Вот он, наверно, и совершил посадку перед нами.

— Будьте любезны выключить освещение в салоне, — попросил Кларк и сделал жест в сторону своего напарника.

— Почему... — начал Адлер. Кларк молчаливым жестом прервал госсекретаря. Стюардесса выполнила его просьбу. Динг понял, что имел в виду Джон, и достал камеру из сумки.

— В чем дело? — негромко спросил Адлер, как только в салоне стало темно.

— Прямо перед нами «гольфстрим», — ответил Джон, глядя в иллюминатор. — Их немного в этом регионе, а этот направляется в охраняемый ангар. Давайте посмотрим, нельзя ли узнать, кому он принадлежит, хорошо?

Разведчики всегда разведчики, напомнил себе Адлер. Он не возражал. Дипломаты тоже собирали информацию, и сведения о том, кто имеет доступ к такому дорогостоящему виду транспорта, могут сказать им, кто занимает столь высокое место в правительстве ОИР. Через несколько секунд под колеса их самолета подсунули тормозные колодки, а к «гольфстриму», стоящему в пятидесяти метрах от них на стоянке, отведенной для самолетов иранских — теперь ОИР — ВВС, подкатила процессия правительственных автомобилей.

— Кто-то занимающий важный пост, — заметил Динг.

— Какой пленкой заряжена твоя камера?

— ASA 1200, мистер К., — ответил Чавез, выбирая установку для телеобъектива. В кадр поместился весь самолет. Динг решил, что увеличения достаточно, и начал снимать, как только из самолета опустили трап.

— А-а, — первым заметил это Адлер. — Ну что ж, это не должно быть таким уж сюрпризом.

— Дарейи, не правда ли? — спросил Кларк.

— Да, это наш друг, — подтвердил государственный секретарь. Услышав это, Чавез десять раз быстро щелкнул камерой, запечатлев спускающегося из самолета мужчину, а потом и встречающих, которые обнимали его, словно они давно не виделись. Затем мужчину проводили к автомобилю. Машины отъехали. Чавез успел сделать еще один снимок, затем уложил камеру в сумку. Прошло пять минут, прежде чем им разрешили покинуть самолет.

— Как вы считаете, меня должно интересовать, сколько сейчас времени? — спросил Адлер, направляясь к двери.

— Скорее всего нет, — ответил Кларк. — Думаю, до начала встречи нам дадут несколько часов отдохнуть.

Внизу у трапа стоял французский посол, рядом с ним явно охранник и позади еще десять иранских охранников. Они поедут во французское посольство в двух автомобилях, причем впереди будут ехать две машины иранской охраны и еще две позади, составив, таким образом, что-то вроде полуофициального кортежа. Адлер вместе с послом сели в первый автомобиль, Кларк и Чавез разместились во втором. В нем на переднем сиденье были водитель и еще один человек. Судя по всему, оба из французской разведки.

— Добро пожаловать в Тегеран, друзья мои, — приветствовал американцев тот, что сидел рядом с шофером.

— Merci, — ответил Динг и широко зевнул.

— Извините, что мы подняли вас так рано, — добавил Кларк. Скорее всего это местный резидент Управления французской внешней разведки, подумал он. Те французы, с которыми они с Дингом беседовали в Париже, явно уже успели позвонить в Тегеран и предупредить, что двое охранников госсекретаря, похоже, явно не из Госдепа, а из ЦРУ.

Слова француза тут же подтвердили его догадку.

— Насколько мне известно, это у вас не первый визит в Тегеран, — заметил он.

— Сколько времени вы уже здесь? — спросил Джон.

— Два года. Говорить в автомобиле безопасно, — добавил француз, имея в виду, что в машине нет подслушивающих устройств.

— Мне звонили из Вашингтона и поручили кое-что передать вам, — обратился в то же время посол к Адлеру в первом автомобиле. Затем он рассказал все, что ему было известно об инциденте с аэробусом в Тайбэе. — Боюсь, что после возвращения домой вам придется немало потрудиться.

— О Боже! — вырвалось у Адлера. — Только этого нам и не хватало. Какова реакция сторон на это печальное происшествие?

— Пока мне ничего не известно. Но ситуация изменится через несколько часов. Ваша встреча с аятоллой Дарейи намечена на половину одиннадцатого, так что можете немного отдохнуть. Вы вылетаете обратно в Париж сразу после ланча. Мы окажем вам всяческое содействие.

— Спасибо, господин посол. — Адлер слишком устал, чтобы продолжать.

— Вам известно, как это произошло? — спросил Чавез во втором автомобиле.

— Мы знаем только то, что передало ваше правительство. По-видимому, произошел короткий воздушный бой над Тайваньским проливом, и ракета попала в случайную цель.

— Число пострадавших? — задал вопрос Кларк.

— Пока неизвестно, — ответил глава местной французской резидентуры.

— Вообще-то трудно попасть ракетой в авиалайнер и никого при этом не убить, — прокомментировал новость Динг и закрыл глаза, предвкушая мягкую постель во французском посольстве.

Та же самая новость была передана Дарейи точно в тот же момент. Он удивил сопровождающее его духовное лицо тем, что никак не отреагировал на это. Махмуд Хаджи уже давно пришел к выводу, что люди, ничего не знающие о происходящем, вряд ли смогут помешать развитию событий.

Французское гостеприимство ничуть не пострадало от того, что его проявили в месте, уж слишком отличном от Города Света. На территории посольства, огороженной высокой кирпичной стеной, трое французских солдат забрали багаж приехавших американцев, а какие-то люди в ливреях проводили их в отведенные им комнаты. Постели были готовы, а на тумбочках рядом стояли кувшины с водой, в которой плавали кубики льда. Чавез снова проверил часы, застонал и рухнул в постель. У Кларка сон пришел не сразу. Последний раз, когда он находился в здании посольства в этом городе... Что было тогда? — спросил он себя. Почему это так его беспокоит?

Брифинг в ситуационном центре проводил адмирал Джексон, иллюстрируя свои слова видеозаписью.

— Это было записано на крейсере «Порт ройял». У нас есть аналогичная запись, сделанная на эсминце «Салливаны», но поскольку между ними нет разницы, мы решили воспользоваться этой, — начал он.

В руке адмирал держал длинную деревянную указку, которую начал передвигать по телевизионному дисплею.

— Вот звено из четырех истребителей, по-видимому, это «Джианджи Хонгзай-7», мы называем их Б-7. У них два двигателя, и они двухместные, технические характеристики мало отличаются от нашего старого «фантома» F-4. Звено покидает землю и залетает слишком далеко. Примерно вот здесь проходит ничейная полоса, и ни одна из сторон до сегодняшнего дня ни разу не нарушала эту границу. Вот второе звено, по-видимому, истребители такого же типа и...

— Вы не уверены в этом? — спросил Бен Гудли.

— Мы опознаем самолеты по их летным характеристикам и по отраженному сигналу на экране радара. Радар не в состоянии определить тип самолета, — объяснил адмирал. — Мы делаем заключение относительно типа самолета по его поведению в воздухе и по электронному излучению, исходящему от установленного на нем оборудования. Короче говоря, первое звено летит на восток и пересекает невидимую линию вот здесь. — Указка пробежала по соответствующей линии на дисплее. — Вот звено из четырех тайваньских F-16 мчится им навстречу, готовясь дать отпор. Они видят, что истребители КНР залетели слишком далеко и устремляются им наперерез. Затем первая группа истребителей КНР поворачивает на запад.., вот здесь.., второе звено из четырех истребителей коммунистического Китая включает свои радиолокаторы, но, вместо того чтобы следовать за своим первым звеном, они освещают F-16-e.

— Что ты хочешь этим сказать, Робби? — спросил президент.

— У меня создалось впечатление, что первое звено имитировало предрассветную атаку на континентальные аэродромы, а второе звено должно было защищаться против этого нападения. На первый взгляд это кажется самыми обычными учениями. Однако второе звено осветило своими радиолокаторами не те самолеты, а когда они переключили радары с режима поиска на режим наведения, один из тайваньских пилотов пришел к выводу, что его атакуют, и выпустил ракету. Затем то же самое сделал его ведомый. Вот в этом месте «Слэммер» попадает в Б-7, а его ведомый уходит от нацеленной в него ракеты — ему чертовски повезло — и выпускает свою. Далее все начинают пускать ракеты друг в друга. Вот этот F-16 уклоняется от одной ракеты, но тут же натыкается на вторую — видите, пилот катапультируется, и мы думаем, что ему удалось спастись. Но эта пара истребителей пускает четыре ракеты, и в поле наведения одной из них попадает авиалайнер. Маршевый двигатель этой ракеты действовал необычно долго, должно быть, она попала в авиалайнер в последние секунды своего полета Мы проверили расстояние — оно оказалось на две мили больше обычной дальности таких ракет. К тому моменту, когда ракета попала в авиалайнер, все истребители уже повернули обратно — истребители КНР потому, что у них, по-видимому, подходил к концу запас топлива, а тайваньские потому, что истратили весь боезапас. В общем обе стороны проявили себя не лучшим образом.

— Вы считаете, что это простая случайность? — послышался голос Тони Бретано.

— На первый взгляд все походит на это, за исключением одного...

— Ты хочешь сказать, зачем им во время учений боевые ракеты? — спросил Райан.

— И это тоже, господин президент. Истребители Китайской Республики несут, разумеется, белые ракеты, потому что рассматривают все эти учения как угрозу...

— Белые ракеты? — снова послышался голос Бретано.

— Извините меня, господин министр. Боевые ракеты окрашены в белый цвет, а учебные — в синий. Истребители КНР несли боевые ракеты, к тому же оснащенные головками наведения. Почему? В подобной ситуации мы обычно не пользуемся такими ракетами, потому что их нельзя перевести в безопасное положение: после того, как эти ракеты выпущены, они полностью автономны, мы называем их «пусти и забудь». И вот что еще. Все птички, выпущенные в тайваньские F-16, были оснащены ракетами с головками радиолокационного наведения. Лишь одна ракета, та, что ушла за авиалайнером, имела головку инфракрасного наведения Мне это совсем не нравится.

— Преднамеренный акт? — негромко произнес Райан.

— Это тоже нельзя исключить, господин президент. Но все столкновение выглядит каким-то странным, прямо-таки классически странным. Сначала создается впечатление, будто пилоты истребителей были просто заведены до предела и при первой же угрозе вступили в бой, люди погибли, и мы ничего не сможем доказать. Но, если вы посмотрите вот на эту пару истребителей, мне кажется, что они с самого начала имели своей целью авиалайнер, если только не приняли его по ошибке за истребитель Китайской Республики, а с этим я никак не смогу согласиться....

— Почему?

— Он все время летел в противоположную сторону, уходил от района учений.

— Охотничья лихорадка, — предположил Бретано.

— Тогда почему не напасть на самолеты, направляющиеся прямо на тебя, вместо того чтобы выбирать улетающий прочь? Господин министр, я сам летчик-истребитель и не могу согласиться с таким объяснением. Если я оказываюсь в неожиданной боевой ситуации, первое, что я сделаю, — это опознаю цели, представляющие угрозу для меня, и выстрелю прямо в них.

— Сколько погибших? — мрачно спросил Райан.

— Судя по сообщениям СМИ, больше сотни, — ответил Бен Гудли. — Есть и уцелевшие, но мы пока не знаем сколько. И я предполагаю с определенной долей уверенности, что на борту авиалайнера были американцы. Между Гонконгом и Тайбэем существуют прочные деловые связи.

— Предложения?

— Прежде чем что-то предпринять, господин президент, нам нужно знать, пострадали ли американские граждане. Поблизости от того района у нас находится лишь один авианосец — боевая группа «Эйзенхауэр», направляющаяся к Австралии для участия в учениях «Южная чаша». Однако можно не сомневаться, что происшедшее отнюдь не улучшит отношений между Пекином и Тайбэем.

— Нам нужно выпустить какой-нибудь пресс-релиз, — напомнил президенту Арни.

— Сначала следует точно установить, погибли ли американские граждане, находившиеся на борту авиалайнера, — сказал Райан. — Если погибли.., как нужно поступить? Потребовать объяснения?

— Они скажут, что произошла ошибка, — повторил Джексон. — Даже обвинят тайваньских пилотов в том, что они первыми открыли огонь и начали бой. Таким образом откажутся принимать на себя ответственность за происшедшее.

— Но ты не веришь им, Робби?

— Нет, Джек, — извините меня, господин президент, — не верю. Мне хочется еще раз проверить эти записи вместе с несколькими специалистами, поискать, нет ли еще какого-то разумного объяснения. Может быть, я и ошибаюсь.., но вряд ли. Летчики-истребители всегда летчики-истребители. Единственная причина, по которой ты сбиваешь самолет, улетающий от тебя, вместо того, который летит тебе навстречу, заключается в том, что это входит в твои намерения.

— Может быть, перевести группу «Эйзенхауэра» на север? — спросил Бретано.

— Подготовьте для меня варианты, при которых мы переведем на север боевую группу «Эйзенхауэра», — распорядился президент.

— В этом случае Индийский океан останется совершенно беззащитным, — напомнил адмирал Джексон. — «Карл Винсон» сейчас на середине пути в Норфолк. «Джон Стеннис» и «Энтерпрайз» по-прежнему стоят в доках в Пирл-Харборе, так что в Индийском океане у нас нет боеспособного авианосца. В этой половине мира у нас вообще нет авианосцев, и нам понадобится по меньшей мере месяц, чтобы перебросить сюда один из авианосцев, базирующихся в Атлантическом океане.

Райан повернулся к Эду Фоули.

— Какова вероятность того, что это приведет к катастрофе мирового масштаба?

— Тайвань оказался в крайне сложном положении. Самолеты двух стран обменивались ракетными залпами, погибли люди. Нанесен ущерб авиакомпании, которая является носителем государственного флага. Страны стараются оберегать свой флаг, — заметил директор ЦРУ. — Это не исключено, господин президент.

— Но каковы намерения КНР? — спросил Гудли директора ЦРУ.

— Если адмирал Джексон прав — я еще не уверен в его правоте, между прочим, — добавил Эд Фоули. Робби кивнул. — Итак, если он прав, то что-то происходит, но что именно, я не знаю. Для всех было бы лучше, если бы это осталось несчастным случаем. Считаю, что будет ошибкой убрать авианосец из Индийского океана при ситуации, которая развертывается в Персидском заливе.

— Что самое худшее может случиться при столкновении между КНР и Тайванем? — спросил Бретано, раздраженный тем, что ему вообще приходится задавать такой вопрос. Он слишком недавно занял пост министра обороны, так что еще не мог схватывать налету, как хочется того его президенту.

— Господин министр, Китайская Народная Республика имеет на вооружении ракеты с ядерными боеголовками и может без труда превратить Формозу в остров пепла, но у нас есть основания подозревать, что на Тайване тоже есть термоядерное оружие и...

— Примерно двадцать бомб, — прервал его Фоули. — А их истребители F-16 при желании могут долететь до Пекина — если не будут надеяться на возвращение и полетят парами, причем из двух один заправит второй на середине полета. Они не могут уничтожить КНР, но двадцать термоядерных бомб отбросят экономику континентального Китая назад, по крайней мере, на десять лет, а может, и на двадцать. КНР не хочет, чтобы такое произошло. Они не безумцы, адмирал. Давайте будем при наших расчетах придерживаться обычных вооружений, хорошо?

— Хорошо, сэр. КНР не обладает достаточными силами, чтобы захватить Тайвань. У них нет необходимых десантных средств для переброски большого количества войск, чтобы высадиться под огнем противника. Таким образом, что произойдет, если ситуация обострится? Наиболее вероятным сценарием будут крупномасштабные воздушные и морские сражения, но, поскольку ни одна сторона не может одержать верх, результатом станет перемирие. Это будет также означать ожесточенную войну на пересечении самых оживленных в мире торговых путей, что приведет к самым разным дипломатическим последствиям для участников войны. Я не вижу смысла в намеренном развязывании такого конфликта. Такая политика слишком разрушительна, чтобы прибегнуть к ней.., если только за спиной игроков не стоят какие-то иные силы. — Он пожал плечами. Все так бессмысленно.., но не менее бессмысленна и ракетная атака беззащитного гражданского авиалайнера — а он только что сказал, что она была, по-видимому, преднамеренной.

— К тому же у нас торговые отношения с обеими странами, — заметил президент. — Мы должны предупредить дальнейшее обострение конфликта, не правда ли? Боюсь, что нам придется перебросить этот авианосец, Робби. Давайте обсудим различные варианты и попытаемся решить, какого черта нужно КНР, а?

Кларк проснулся первым. Он чувствовал разбитость, но при таких обстоятельствах не мог позволить себе расслабиться. Через десять минут он побрился, оделся и направился к выходу, не разбудив Чавеза. К тому же Динг не говорил на фарси.

— Решили прогуляться пораньше? — услышал он голос француза, который привез их из аэропорта.

— Да, нужно размяться, — признался Джон. — Как вас зовут?

— Марсель Лефевр.

— Глава местной резидентуры? — спросил Джон прямо.

— Вообще-то я торговый атташе, — ответил француз, что означало «да». — Не будете возражать, если я пройдусь вместе с вами?

— Отнюдь, — ответил Кларк, чем несказанно удивил ею. Они направились к выходу. — Просто хочу прогуляться. Здесь есть поблизости рынки?

— Идемте, я вам покажу.

Через десять минут они оказались на торговой улице. Два иранца шли за ними в пятидесяти футах как тени, даже не скрываясь, хотя они всего лишь наблюдали за европейцами.

Шум вокруг напомнил Кларку о прошлом. Ею фарси был далеко не совершенным, особенно принимая во внимание, что последний раз он говорил на этом языке больше пятнадцати лег назад, однако, слух оперативника тут же включился в работу, и скоро он уже схватывал болтовню торговцев по мере того, как они с французом продвигались между лотками, протянувшимися по обеим сторонам улицы.

— Каковы цены на продукты?

— Относительно высокие, — ответил Лефевр. — Дело в том, что значительная часть продовольствия была отправлена в Ирак. Кое-кто недоволен этим, ворчат.

Чего-то не хватает, подумал Джон через несколько минут. Пройдя половину квартала с лотками, где торговали съестным, они свернули в район рынка, где продавали золото, что всегда являлось популярным товаром в этой части мира. Люди покупали золото и продавали, но без того энтузиазма, который Джон помнил с прошлых времен. Он смотрел на лотки, проходя мимо них и пытаясь понять, чего же не хватает.

— Хотите купить что-нибудь для жены? — осведомился Лефевр.

Улыбка на лице Кларка была не слишком убедительной.

— Да не знаю. Впрочем, приближается годовщина свадьбы. — Он остановился у лотка, чтобы посмотреть на ожерелья.

— Откуда вы? — спросил торговец.

— Из Америки, — ответил Джон тоже по-английски. Торговец безошибочно определил его национальность, наверно, по одежде и рискнул заговорить на этом языке.

— У нас редко бывают американцы.

— Очень жаль. Когда я был помоложе, мне довелось немало путешествовать по вашей стране. — Вообще-то ожерелье было весьма привлекательным. Он посмотрел на цену, мысленно произвел расчеты и увидел, что цена чертовски низка. К тому же действительно приближалась годовщина, — Может быть, придет время, и все изменится, — сказал золотых дел мастер.

— Между нашими странами столько противоречий, — печально заметил Джон. Да, он мог позволить себе эту покупку. Как всегда у него было с собой много наличных. У американских долларов есть несомненное достоинство — их принимают практически повсюду.

— Времена меняются, — произнес торговец.

— Это верно, меняются, — согласился Джон. Он посмотрел на ожерелье подороже. Товары лежали на лотке свободно, можно было подойти, посмотреть и прицениться. В исламских странах существовал действенный способ избавляться от воров. — Я вижу здесь так мало улыбок, а ведь это торговая улица.

— За вами следят два человека.

— Вот как? Но я ведь не нарушаю законов, правда? — спросил Кларк с очевидной озабоченностью.

— Нет, не нарушаете, — ответил торговец, но было заметно, что он нервничает.

— Я куплю вот это, — показал Кларк на ожерелье.

— Как вы будете платить?

— Американские доллары вы примете?

— Да. Цена девятьсот американских долларов. Кларк постарался не выказать своего удивления. Даже на оптовом рынке в Нью-Йорке подобное ожерелье стоило бы по меньшей мере втрое дороже, и хотя он не собирался платить такие деньги, всегда приятно поторговаться, тем более что здесь это традиция. Кларк полагал, что если ему удастся сбить цену до тысячи пятисот долларов, то и это будет очень дешево. Но, может быть, он не расслышал торговца?

— Вы сказали девятьсот?

Торговец выразительно ткнул пальцем в грудь Кларка.

— Хорошо, восемьсот долларов и ни долларом меньше. Вы что, хотите разорить меня? — громко прибавил он.

— Вы отчаянно торгуетесь, — произнес Кларк, делая вид обороняющегося человека, потому что заметил, что двое следивших подошли ближе.

— Все вы так неверные! Отдать вам даром? Это дорогое ожерелье, и надеюсь, вы покупаете его вашей честной жене, а не какой-нибудь уличной развратнице!

Кларк решил, что и так достаточно подверг торговца опасности. Он достал из кармана бумажник, отсчитал банкноты и вручил их торговцу.

— Вы даете мне слишком много! Я не вор, а честный человек! — Золотых дел мастер вернул ему одну стодолларовую банкноту.

Семьсот долларов за такое дивное золотое ожерелье?

— Извините меня, я не хотел оскорблять вас, — сказал Джон, пряча в карман ожерелье, которое торговец едва не бросил ему в руки без всякого футляра.

— Мы не варвары, — отчетливо произнес торговец и тут же повернулся к нему спиной.

Кларк и Лефевр прошли до конца улицы и свернули направо. Они шли быстро, заставив следующих за ними иранцев ускорить шаг.

— Какого черта? — недоуменно спросил американец. Он никак не ожидал чего-либо подобного.

— Как видите, энтузиазм народа по отношению к режиму уменьшился. Вы видели наглядный пример этого. Вы вели себя весьма убедительно, мсье Кларк. Сколько времени работаете в ЦРУ?

— Достаточно долго, чтобы не проявить изумления по такому поводу. Насколько я знаю, в вашем языке есть хорошее слово для характеристики здешней ситуации — merde.

— Значит, это подарок вашей жене?

— Да, — кивнул Джон. — У него будут неприятности?

— Не думаю, — ответил Лефевр. — Но он, наверно, продал ожерелье себе в убыток, Кларк. Любопытный жест со стороны иранского торговца, верно?

— Пошли обратно. Мне нужно разбудить госсекретаря. Через пятнадцать минут они были в посольстве. Джон сразу поднялся к себе в комнату.

— Что там за погода, мистер К.? — спросил Динг. Кларк сунул руку в карман и бросил ему через комнату какой-то предмет. Чавез поймал его. — Тяжелое, — пробормотал он.

— Как ты думаешь, сколько это стоит, Доминго?

— Похоже на чистое золото, на ощупь тоже.., не меньше пары косых.

— Ты поверишь, что я заплатил за него семьсот баксов?

— Может быть, это был твой родственник, Джон? — улыбнулся Чавез и тут же нахмурился:

— Мне казалось, что нас здесь не любят.

— Времена меняются, — негромко произнес Джон, цитируя золотых дел мастера.

— Серьезная авиакатастрофа? — спросила Кэти.

— Говорят, уцелело сто четыре человека, некоторые с тяжелыми травмами, девяносто погибших — их тела извлекли из-под обломков, — еще тридцать пока не удалось обнаружить, это означает, что они тоже мертвы, просто не смогли опознать трупы. — Джек читал донесение, которое только принес к двери Раман. — В числе уцелевших шестнадцать американцев. Пятеро погибли. Девять не опознаны и считаются погибшими. Боже мой, на борту было сорок граждан КНР! — Он покачал головой.

— Но почему.., если они не ладят друг с другом...

— Почему поддерживают столь обширные деловые отношения? Они действительно активно торгуют между собой, хотя фыркают и шипят друг на друга, словно уличные коты. Просто они нужны друг другу.

— Как мы поступим теперь? — спросила его жена.

— Пока не знаю. Мы задержали выпуск пресс-релиза до утра в ожидании более подробной информации. Но как я могу спать в такую ночь? — спросил президент Соединенных Штатов. — На другом краю света погибло четырнадцать американцев. Разве я не должен был защитить их? Я не могу допускать, чтобы кто-то убивал наших граждан.

— Люди умирают каждый день, Джек, — напомнила ему первая леди.

— Но не от ракет «воздух — воздух». — Райан положил донесение на ночной столик и выключил свет, надеясь, что сон все-таки придет, и думая о том, чем кончится встреча в Тегеране.

Началось с рукопожатий. Чиновник Министерства иностранных дел встретил их у входа. Французский посол представил всех, и они быстро вошли внутрь, чтобы избежать назойливых телевизионных камер, хотя на улице было пустынно. Кларк и Чавез исполняли свои обязанности, стоя недалеко от государственного секретаря, но не слишком близко, и нервно оглядывались по сторонам, как от них и ожидали.

Государственный секретарь последовал за иранским чиновником. За ними шли остальные. Французский посол остался в приемной вместе с сопровождающими, а Адлер и чиновник вошли в скромно обставленный кабинет духовного главы Объединенной Исламской Республики.

— Приветствую вас с миром, — сказал Дарейи, поднимаясь из-за стола, чтобы поздороваться со своим гостем. Он говорил через переводчика. Это был обычный прием при встречах такого рода, поскольку давал время для более точного перевода каждого слова, а если что-то потом оказывалось не так, всегда можно сослаться на ошибку переводчика. Это предоставляло обеим сторонам удобный выход из положения. — Пусть Аллах благославит нашу встречу.

— Мы благодарны вам за то, что вы нашли возможность принять нас, хотя вас предупредили за столь короткое время, — ответил Адлер, опускаясь в кресло.

— Вы проделали дальний путь. Я надеюсь, ничто не осложнило его? — вежливо осведомился Дарейи.

Весь ритуал будет вежливым, во всяком случае его начало, подумал Адлер.

— Наше путешествие прошло спокойно, — ответил он. Чтобы подавить зевоту и не обнаружить усталости, он еще в посольстве выпил три чашки крепкого французского кофе, хотя желудок отреагировал на них бурчанием. Дипломаты во время серьезных встреч должны держаться, как хирурги в операционной, и Адлер давно научился не выдавать своих эмоций, что бы ни происходило с его желудком.

— Сожалею, что мы не можем показать вам весь наш город. В нем заключено столько истории и красоты. — Оба ждали, пока переводчик закончит перевод. Переводчиком был тридцатилетний мужчина, его лицо выражало напряжение и, увидел Адлер.., страх перед Дарейи? Скорее всего это сотрудник Министерства иностранных дел, на нем был несколько помятый костюм — в противоположность аятолле, который был в просторном халате, что подчеркивало его национальную и религиозную принадлежность. Лицо Махмуда Хаджи было строгим, но не враждебным, и, как ни странно, он, казалось, не проявлял ни малейшего любопытства.

— Может быть, мне удастся познакомиться с вашим городом во время следующего визита. Дружеский кивок.

— Да, конечно. — Эти слова Дарейи произнес по-английски, это напомнило Адлеру, что аятолла понимает язык своего гостя. В этом не было ничего необычного, заметил государственный секретарь.

— Прошло много времени с тех пор, как между нашими странами осуществлялись прямые контакты, тем более на гаком уровне. — Это верно, но мы приветствуем такие контакты. Чем могу служить вам, секретарь Адлер?

— Если вы не возражаете, мне хотелось бы обсудить проблему стабильности в нашем регионе, — Проблему стабильности? — с невинным удивлением повторил Дарейи. — Что вы хотите этим сказать?

— Создание Объединенной Исламской Республики породило в этом регионе новую огромную страну. Это не может не вызывать некоторого беспокойства.

— По моему мнению, это способствовало стабильности в регионе. Разве иракский режим не оказывал дестабилизирующего влияния на соседние страны? Разве не Ирак начал две агрессивные войны? Мы не делали ничего подобного.

— Это верни. — согласился Адлер.

— Ислам — это религия, проповедующая мир и братство, — продолжал Дарейи тоном учителя, которым и был в течение ряда лет. Наверно, он был строгим учителем, подумал Адлер, за мягким голосом у него скрывался стальной кулак.

— И это верно, однако в человеческом мире те, кто зовут себя верующими, не всегда следуют религиозным правилам, — напомнил американец.

— Другие страны не принимают правление Бога так, как это делаем мы. Только признание верности этого правления вселяет людям надежду найти мир и справедливость. Недостаточно только произносить слова. Следует жить в соответствии со словами.

Спасибо за преподанный урок воскресной школы, подумал Адлер, уважительно кивая. Тогда какого черта вы поддерживаете «Хезболлах»?

— Моя страна всего лишь стремится к миру в этом регионе — и не только в нем, а во всем мире.

— Такова воля Аллаха, выраженная словами Пророка, — кивнул Дарейи.

Адлер увидел, что аятолла строго придерживается сценария. Когда-то, много лет назад, президент Джимми Картер послал своего эмиссара для встречи с наставником этого человека, Хомейни, который жил тогда в изгнании, в скромном домике во Франции. В то время правление шаха переживало тяжелые времена, и было решено прощупать оппозицию, чтобы не оказаться застигнутыми врасплох. Boзвратившись домой после встречи, посланец сказал президенту, что Хомеини «святой». Картер согласился с докладом своего эмиссара, что привело к свержению Муххамеда Реза Пехлеви. Его место занял «святой».

Следующей американской администрации пришлось иметь дело с этим «святым», что привело к скандалу и насмешкам над американцами всего мира.

Адлер принял твердое решение не повторить этих ошибок.

— Одним из принципов нашей страны является сохранность международных границ. Уважение к территориальной неприкосновенности является непременным условием региональной и глобальной стабильности.

— Секретарь Адлер, все люди — братья, такова воля Аллаха. Братья могут время от времени ссориться, но Аллах отвергает войну. Как бы то ни было, содержание ваших высказываний вызывает у меня некоторое беспокойство. Мне начинает казаться, что вы хотите сказать, будто у нас враждебные намерения по отношению к нашим соседям. Почему вы так считаете?

— Извините меня, мне кажется, вы меня не правильно поняли. Я не говорил ничего подобного. Я приехал сюда только для того, чтобы обсудить взаимные трудности.

— Ваша страна и ее союзники находятся в экономической зависимости от этого региона. Мы не хотим нарушать установившиеся связи. Вам нужна наша нефть. Нам нужны товары, которые можно приобрести на деньги, полученные за проданную нефть. Наша культура традиционно зиждется на торговле. Вам это известно. Кроме того, наша культура — исламская, и мне причиняет острую боль, что Запад никак не может понять содержания нашей веры. Несмотря на утверждения ваших еврейских друзей, мы не варвары. Более того, у нас, по сути дела, нет религиозных расхождений с евреями. Местом рождения их патриарха, Авраама, является этот регион. Они были первыми, кто заявил о существовании истинного Бога, и потому между нами должен существовать мир.

— Мне приятно это слышать. Как можем мы достичь такого мира? — спросил Адлер, пытаясь вспомнить, когда последний раз кто-то не просто предложил ему оливковую ветвь мира, а обрушил ему на голову целое оливковое дерево.

— С помощью времени и переговоров. Возможно, самым лучшим будут прямые контакты. Они тоже являются торговой нацией, помимо того что их религия мало отличается от нашей.

Адлер попытался понять, что имеет в виду Дарейи. Прямые контакты с Израилем? Это реальное предложение или всего лишь подачка, брошенная американскому правительству?

— А ваши исламские соседи?

— У нас одна религия. У нас, как и у них, есть нефть. У нас общая культура. Мы уже являемся единой нацией во многих отношениях.

Кларк, Чавез и посол Франции сидели в приемной. Иранский персонал, предложив им напитки и легкую закуску, старался не обращать на них внимания. Местные охранники стояли в приемной, не глядя на гостей, но и не упуская их из поля зрения. Для Чавеза это была возможность увидеть новый мир. Он заметил, что мебель тут была старомодной и, как ни странно, потертой, словно ничто в здании не менялось, после того как его покинуло прежнее правительство — а это произошло давным-давно, напомнил он себе, — не то чтобы все казалось ветхим, нет, скорее просто не было современным. Впрочем, здесь ощущалось какое-то напряжение. Американский персонал отнесся бы к подобным посетителям с любопытством. Шестеро же иранцев, находившиеся в приемной, просто игнорировали их. Почему?

Кларк ожидал этого. Его не удивляло такое отношение. Они с Дингом были охранниками и потому представляли собой что-то вроде мебели, были недостойны их внимания. Находившиеся здесь люди были доверенными помощниками и секретарями главы государства, преданными своему боссу, на них падало отражение частицы его власти. Гости, что сидели в приемной, могли утвердить эту власть на международной арене либо угрожать ей, но, несмотря на важность этого для личного благосостояния каждого из них, они не могли ни на что повлиять, как не могли повлиять на погоду. Поэтому они делали вид, что просто не замечают их присутствия, за исключением охранников, в обязанности которых входило рассматривать всех как потенциальную угрозу, хотя дипломатический протокол и лишал их возможности оказывать физическое давление на иностранцев, что было бы предпочтительней.

Что касается посла, то для него это был еще один дипломатический маневр, при котором стороны тщательно выбирают слова, чтобы выдать как можно меньше и одновременно узнать как можно больше. Он догадывался, о чем идет беседа. Больше того, для него был даже очевиден истинный смысл сказанного. Посла особенно интересовала скрывающаяся за словами правда. Что задумал Дарейи? Посол и его страна надеялись на сохранение мира в регионе, вот почему он и его коллеги убедили Адлера быть готовым к такой возможности, хотя вовсе не были уверены, что мир станет результатом переговоров. Интересный человек этот Дарейи. Посвятив свою жизнь служению Богу, организовал убийство президента Ирака. Стремясь к миру и справедливости, железной рукой правит своей страной. Милосердный и добрый, в ужасе держит ближайшее окружение. Достаточно посмотреть по сторонам, чтобы убедиться в этом. Современный средневосточный кардинал Ришелье? Любопытная мысль, шутливо подумал француз, скрывая веселье за непроницаемым лицом. Неплохо будет сегодня пустить эту мысль среди сотрудников посольства и посмотреть, как к ней отнесутся. Вот напротив Дарейи сидит только что назначенный американский министр иностранных дел. Посол не сомневался, что Адлер — кадровый дипломат, но будет ли этого достаточно для благоприятного исхода таких переговоров?

— Почему мы обсуждаем эту проблему? Неужели вы считаете, что у меня есть территориальные притязания к нашим соседям? — спросил Дарейи почти ласково, но сумев одновременно дать понять собеседнику, что испытывает раздражение. — Мой народ стремится только к миру. У нас было слишком много раздоров и войн в прошлом. На протяжении всей своей жизни я занимался изучением и преподаванием религии, и вот теперь, когда мои дни подходят к концу, наступил мир.

— Мы тоже всего лишь стремимся к миру в этом регионе, и еще хотим установить хорошие отношения с вашей страной.

— Об этом следует поговорить более подробно. Я благодарен вашей стране за то, что она не выступила против снятия торговых санкций с Ирака, народ которого решил теперь объединиться с Ираном. Может быть, это символизирует благоприятное начало. В то же самое время нам хочется, чтобы Америка не вмешивалась во внутренние дела наших соседей.

— Мы приняли на себя обязательство сохранить целостность и неприкосновенность Израиля, — напомнил ему Адлер.

— Строго говоря, Израиль не является нашим соседом, — ответил Дарейи. — Но если Израиль будет жить в мире, то и мы будем жить в мире.

Какой блестящий собеседник, с восхищением подумал Адлер. Он почти ничего не раскрывает, просто все отрицает. За все время переговоров ни единого заявления относительно будущей политики своего государства, разве что о постоянном стремлении к миру. Каждый глава государства делает это, но мало кто опирается при этом на волю Божью. Мир. Мир. Мир.

Единственное, чему Адлер ни на мгновение не верил, так это разговору Дарейи об Израиле. Будь у него мирные намерения, прежде всего он сообщил бы об этом Иерусалиму, чтобы привлечь израильтян на свою сторону перед началом переговоров с Вашингтоном. Израиль был безымянным посредником в переговорах «оружие в обмен на заложников», и его тоже обвели вокруг пальца.

— Надеюсь, на этой основе можно развивать наши отношения.

— Если ваша страна будет относиться к моей стране с уважением, то мы и дальше сможем вести плодотворные переговоры, а со временем и обсудить, как улучшить отношения между нашими странами.

— Я передам это своему президенту.

— Вашу страну постигли большие несчастья. Мне хотелось бы пожелать ему самообладания и силы, чтобы залечить раны, причиненные стране.

— Спасибо. — Оба встали, снова обменялись рукопожатиями, и Дарейи проводил Адлера до дверей.

Кларк заметил, как персонал вскочил на ноги. Дарейи проводил Адлера к выходу из приемной, еще раз пожал ему руку и остался стоять у двери, пока государственный секретарь вместе с сопровождающими не покинул здание. Две минуты спустя американцы сидели в автомобилях, направляясь в сторону аэропорта.

— Любопытно, как прошла встреча? — произнес Джон. Это интересовало всех, но никто не проронил ни слова. Через тридцать минут в окружении официального эскорта автомобили въехали на территорию международного аэропорта Мехрабада и замерли у ангара ВВС, где американцев ждал французский реактивный самолет.

Не обойтись было и без церемонии проводов. Французский посол несколько минут говорил с Адлером, держа его руку в затянувшемся прощальном рукопожатии. Поскольку силы безопасности ОИР окружили их тесным кольцом, Кларку и Чавезу ничего не оставалось, как смотреть по сторонам, что им и надлежало делать. Совсем рядом были отчетливо видны шесть истребителей, над которыми работали механики. Техники входили и выходили из большого ангара, построенного, несомненно, еще при шахе. Динг ухитрился заглянуть внутрь его, на что никто не обратил внимания. Там стоял еще один самолет с полуразобранными двигателями. Один из них лежал на тележке, и над ним тоже трудились механики.

— Не поверишь, там полно куриных клеток, — шепнул Чавез Кларку по возвращении.

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Кларк и посмотрел в другую сторону.

— Погляди сам, мистер К.

Джон чуть отступил и повернулся. Вдоль задней стены ангара действительно стояли ряды клеток из проволочной сетки, похожих на клетки, в которых перевозят домашнюю птицу. Сотни клеток. Авиабаза ВВС странное место для такого хранения, подумал он.

На противоположной стороне аэродромного поля «Артист» наблюдал за тем, как последние члены его группы поднимаются в авиалайнер, который доставит их в Вену. Случайно он обратил внимание на частные реактивные самолеты в дальней части аэродрома. Возле одного из них толпились люди и стояло несколько автомобилей. Интересно, что это там? — подумал он. Не иначе что-то связанное с правительством. Предстоящая операция тоже была определенным образом связана с правительством, но он не мог даже себе признаться в этом. Рейс «Остриэн эйрлайнс» точно по расписанию начал рулежку, он взлетит сразу же за небольшим реактивным самолетом, стоящим на взлетной дорожке. «Артист» направился к трапу своего рейсового авиалайнера, чтобы подняться на борт.