Служу Советскому Союзу 3

Глава 19

После тренировки меня и Дамирова остановил Рахлин:

— Ну что же, посмотрим, как вы придете на второе занятие. Вроде кое-чего можете, авось толк и выйдет. Приходите в среду к этому же времени.

— Спасибо, Анатолий Соломонович, — кивнул я в ответ.

— Я не подведу! — протянул руку Дамиров. — Вы на меня можете рассчитывать!

— Тогда до среды, — не обращая внимания на протянутую руку ответил Рахлин и двинулся в сторону раздевалки.

Я удержался от улыбки. Дамиров сделал вид, что разглядывает невидимую занозу на ладони.

— Классно ты подхваты закручиваешь, — хлопнул меня по плечу Черемушкин. — А как вывел Аркашку на болевой — вообще шикарно. Покажешь ещё раз, как ты это сделал?

— Ну, это вообще-то опасный прием — если неправильно выполнить, то можно получить травму, — помотал я головой.

— Да ладно, не нагнетай атмосферу! Чего тебе жалко, что ли?

Володя Путин молча встал рядом. Он ждал, чем закончится наш разговор.

— Не жалко, но… Я года полтора этот прием разучивал, чтобы правильно сделать… Да и то — нужно многое учесть, движение корпуса, перенос веса, подхват и…

— Я же говорю — не нагнетай, — нахмурился Черемушкин. — Просто покажи и всё. Вот хоть на Володьке. Вовк, ты как?

— Мне тоже прием понравился. Выглядит эффективным, — ответил Путин.

— Ведь не отстанете? — спросил я обреченным голосом.

— Не отстанем, — твердо сказал Черемушкин.

— Ладно, тогда нападай. Показываю ещё один раз, больше показывать не буду. Тут техника нужна отточенная, чтобы от зубов отскакивала, а иначе сами зубы могут по татами поскакать. Нападай, Володя, — я встал в стойку.

Владимир двинулся вперед и даже попробовал перенести вес на другую ногу, когда я взлетел в воздух. Я почувствовал это по смещению корпуса. Что же, благоразумно, но недостаточно быстро. Когда я приземлялся на татами, то успел перенастроить инерцию, крепче вцепился в кимоно и всё равно вытащил Путина на болевой. Он резко выдохнул, когда прием оказался завершен.

— Легкие больные? — спросил я, когда вставали.

— Не, мне так легче становится, — усмехнулся он в ответ.

— А-а-а, освобождаешь легкие от углекислого газа? Так японские каратисты ещё делают, когда дерутся, — понимающе кивнул я.

— А ты и о каратэ знаешь? — поднял брови Черемушкин.

— Ну, знаю немного. Это же переработанное китайское кунг-фу, более прагматичное и функциональное, без лишних взмахов руками, ногами и подражания животным… — ответил я.

— О как, покажешь как-нибудь? — спросил Путин.

— Ну, покажу, только без этих всех разбиваний кирпичей и деревянных досок. Это всё показуха, — улыбнулся я в ответ.

— Да? А мы слышали, что тамошние бойцы вообще звери, — сказал Черемушкин. — Даже против тигра не боятся выходить.

— Наши против медведя выходить не боялись, а это зверь пострашнее какой-то полосатой кошки, — хмыкнул Путин.

— Так-то да, многие слухи о каратэ изрядно преувеличены, — ответил я. — Они запускаются в основном учителями этого боевого искусства, чтобы привлечь как можно больше учеников и заработать больше денег.

— Мда, капитализьм, чего с него взять-то! Эх, а у нас секция бесплатная — занимайся сколько душе угодно, — потянулся Черемушкин.

— Это да, — подтвердил Володя, а потом посмотрел на меня. — Не жалеешь, что пришел?

— Нет, ни грамма. Наоборот — благодарен тебе за это. Мне требуется иногда размяться. Чувствуется, что тут я разомнусь по полной.

— Ладно, тогда пойдем в раздевалку… И это… Не обижайся на Аркашку, он дурачится иногда, но в целом нормальный человек.

— Я и не обижаюсь. За свою шутку он уже получил, — хмыкнул я в ответ.

После душа и раздевалки мы разошлись по сторонам. Я двинулся в сторону дома, ощущая, как приятно ноют мышцы. Это состояние натруженных мышц всегда сопровождало после тренировки. А также внутри было спокойствие. То самое спокойствие, когда погружаешься в небольшую струю безразличия и плывешь неторопливо по реке жизни.

С этим самым спокойствием кажется, что и люди улыбаются чаще, и голуби не такие наглые, даже серое ленинградское небо становится этаким мистически волшебным. Оно как будто появилось из девятнадцатого века и видело проезжающие по набережной кареты с кучерами и извозчиками. Видело, как горделиво скакали гусары, улыбаясь дамам из-под густых усов, как сновали коробейники, предлагая всем встречным-поперечным незамысловатый товар. Как бегали голосистые пронырливые мальчишки, продавая газеты…

— Осторожнее, товарищ! — выкрикнул я, хватая за шиворот плаща бредущего мужчину и вытаскивая его из-под колес проезжающей машины.

Кругленький мужчина в кепке настолько зачитался газетой, что даже не заметил, как вышел на проезжую часть! Не скажу, что на улице Репина такое уж бурное движение, но машины всё равно нужно учитывать.

«Волга» обиженно посигналила в ответ, как будто обвиняя меня в том, что я лишил её законной добычи. За рулём виднелось лицо кавказской национальности. Он ухарски взревел мотором и двинул дальше, даже не подумав остановиться.

От моего рывка мужчина в кепке не удержался на ногах и приземлился на объемистый зад. Приземлился не вполне удачно — из-под плаща во все стороны брызнули капли из лужи.

— Вот жеж хрень какая! — раздался голос под кепкой.

Весьма узнаваемый голос. Да что там узнаваемый — одна интонация чего стоила. Я сначала не поверил, но потом, когда подал руку, чтобы помочь подняться и взглянул в лицо упавшего…

— Евгений Леонов? — спросил я, видя то самое лунообразное лицо с широким носом, которое умело так лукаво улыбаться с экрана телевизора.

— Молодой человек, не стоит об этом кричать так громко, — проговорил мужчина. — А то набегут, станут автографы спрашивать, а я… не люблю я этого. Я приехал в Ленинград отдохнуть, а не работать…

— А могли бы тут и вовсе остаться, — покачал я головой. — Чего же вы на дорогу не смотрите?

— Да, признаю свою ошибку, — кивнул он в ответ. — Не отошел ещё от съемок «Совсем пропащего». В Литве не такое бурное движение. Чего-то и в самом деле я… Забыл… Вот не поверите, молодой человек — забыл, что в Ленинграде. Зачитался.

— А чем же таким зачитались? — поднял я газету «Советская культура».

— Да вон, заметкой про Чили. Про фашистскую хунту, что пришла к власти, — Леонов ткнул пальцем в заметку.

В углу газеты была фраза «Советские люди солидарны с народом Чили». Чуть ниже был заголовок «Свободу на колени не поставить», а после шел текст:

«С гневом и болью в сердце следят трудящиеся, прогрессивная общественность всех континентов за трагическими событиями в Чили, где уже целый месяц продолжается кровавый разгул реакции.

Как здесь стало известно, в Сантьяго в больнице «при невыясненных обстоятельствах» скончался член Центрального Комитета Коммунистической партии Чили Энрике Парис. Он был арестован в день переворота. Хунта объявила об аресте члена ЦК Компартии Родриго Рохаса и бывшего заместителя генерального директора корпуса карабинеров члена ЦК Компартии ЦК Самуэля Рикельме.

Военные власти отказывают жене Генерального секретаря Коммунистической партии Чили Луиса Корвалана во встрече с мужем.

В связи с событиями в Чили в адрес партийных и общественных организаций Советского Союза поступили и продолжают поступать письма от коммунистов и комсомольцев, беспартийных советских граждан, рабочих и колхозников, представителей интеллигенции. В этих письмах с гневом осуждаются разгул реакции в Чили, злодеяния военной хунты, выдвигаются решительные требования спасти жизнь выдающегося сына чилийского народа, Генерального секретаря Коммунистической партии Чили товарища Луиса Ковалана и других чилийских патриотов, отдается должное памяти президента Чили Сальвадора Альенде».

— И вы этим зачитались? — спросил я.

— Да, вот этим самым и зачитался. Ведь там же люди гибнут, а эти американцы… — крякнул Евгений Павлович, а потом спохватился. — Ой, молодой человек, а ведь я ещё не отблагодарил вас за спасение.

— Да ладно, чего уж там. Вытащить любимого актера из-под колес машины… Да мне все завидовать будут, ну… те, кто поверит, — улыбнулся я в ответ.

Он огляделся по сторонам и хмыкнул, когда увидел заведение «Пельменная»:

— А что если я угощу вечно голодного студента двойной порцией? Это будет считаться благодарностью?

— Евгений Павлович, достаточно будет обычного «спасибо». Не надо ради студента сверкать перед почтенной публикой своей мокрой… спиной, — кивнул я на плащ.

Леонов посмотрел на испачканный ниже спины плащ, а потом виновато улыбнулся:

— И правда, не стоит. Да и в «Пельменной»… Если увидят, то обязательно будут предлагать выпить. Уже надоели все эти «Доцент! Доцент! Мограла выколю! Украл, выпил, в тюрьму! Давай выпьем». А я ведь только на экране такой… А на меня обижаются, мол, загордился, сволочь. Хорошо хоть морду не бьют. Ох, как же испачкал. А ведь я первым из актеров показал свой мощный зад советскому народу. Сцена, где мой горе-укротитель убегает от тигра, выскочив из ванны, поразила министра культуры Екатерину Фурцеву. Потом было много нареканий… И сейчас он снова мокрый…

— Ого, вот этого не знал. У вас, наверное, немало таких историй?

— Да уж, немало. А знаете что, молодой человек, — посмотрел на меня с хитринкой Евгений Павлович. — А ведь я знаю, как вас отблагодарить. Приходите завтра в пять вечера в гостиницу «Ленинград».

— На Пироговской набережной? — уточнил я.

— Да, спросите там меня, я предупрежу. Всё-таки спасение жизни одной тарелкой пельменей не искупить. А заодно и пару историй расскажу. У меня настроение хорошее, — улыбнулся Леонов своей неповторимой улыбкой. — А если сейчас поймаете такси, то обещаю даже угостить латвийскими шпротами…

— А можно мне прийти не одному, а с подругой? — спросил я, поднимая руку в поисках машины с шашечками на борту.

— За счет знакомства с известным актером хотите произвести впечатление на девушку? — подмигнул Леонов. — Да, признаюсь, что на вашем месте я поступил бы точно также.

— И это тоже. Но мне бы больше хотелось узнать ваше мнение по поводу Чили и хунты. А то она заразилась идеей свободы, заграничного равенства и братства. Про восстание студентов во Франции всё трындит…

— Нет там никакой свободы, — погрустнел Леонов. — И никогда не было… Капитализм подразумевает под собой порабощение одними других… Но, приходите, молодой человек, я попрошу пустить двоих. С вами будет интересно пообщаться.

В это время к нам двинулся один из плеяды потомков кучеров и извозчиков. Я помог Леонову сесть.

— Да вы же этот… Доцент! — донеслось с водительского сидения. — Куда едем?

— В гостиницу «Ленинград», уважаемый… До свидания, молодой человек. Значит, завтра в пять. Не опоздайте, а то пасть порву! Моргала выколю! — улыбнулся на прощание Евгений Павлович.