Смертельная карусель

Глава четырнадцатая

Я не представляю, как дальше будет жить эта женщина. На роду ей написан очень долгий срок. Практически столетие. Как верно подметила одна из героинь, не везет ей в смерти. А в чем ей повезет? Я, Лидия Сергеевна Косичкина, заявляю со всей ответственностью, как опытный психолог и большой знаток человеческих душ, — не знаю. Нелегко забыть тяжелые страницы жизни, но в принципе это возможно. По крайней мере, прибрать воспоминания к рукам. Но в том-то и суть ее дальнейших страданий — ей не дадут забыть. Услуга за услугу, дорогая наша женщина, вас оставили в живых, пожалели, не пора ли вернуть должок? Есть достойное занятие для ваших рук и вашей головы. Поработаете, не маленькая...

В четверг, 20 сентября, эта женщина добралась до дома. Забрала у соседки снизу кота, который ее не признал. Пришлось покормить. В морозилке как раз оставалась мойва. Тогда он потерся о ее ноги и вроде прозрел.

— Сволочь ты неблагодарная, Акакий, — вздохнула Вера. — Я тебя холила, лелеяла, вином поила, а ты как был альфонсом, так и остался, драмодел недоделанный.

Она сняла с себя все — до последнего полусапожка, запихнула в большой картофельный мешок — на выброс. Отмыла дурацкую краску с волос. Осталось пятнышко, которое никак не хотело выводиться. Изучив этот феномен, она констатировала, что обзавелась сединой. Самый срок — в двадцать семь «мальчишеских лет». Но она отнеслась к приобретению философски. Стоически. Словом, вытерпела. Перед сном проглотила снотворное, чтобы не мучиться кошмарами, а наутро побежала к знакомой продавщице в товары для дам — за приемлемой краской для волос.

На работу она не звонила — из соображений принципиальных. Понадобится — сами позвонят. Через день позвонил коллега.

— Привет из студеной Сибири жителям туманных берегов, — как-то вычурно начал он. А закончил понятнее: — Как житуха в Англии, Верунчик?

— Неплохо, Лешик, — ответила она. — Живут и работают. Как завещал великий Черчилль.

— Счастливая, — вздохнул коллега, — а мы уже два года никуда ездить не отдыхали. Протираем задницы на земле наших предков.

— А что нового на земле наших предков? — спросила Вера.

— Все лезут с идиотскими инициативами, — радостно сообщил коллега, — Плавский рассорился с мэрией, теперь дружит с представителем президента. Ну, ты знаешь, нашему шефу всегда недокладывают мяса. Теперь мы обязаны обливать грязью мэрию, а к господину Драгунскому испытывать трепетный пиетет, что мы и проделываем. Представляешь, Верок, меня пригласили гостем на Ти-ви, в «Дискуссионный клуб», как автора нашумевшей статьи об убийстве депутата Пилатова, в которой я убедительно доказываю, что никто так не ошибается, как очевидец. Вернее, статья нашумит завтра, а передача будет послезавтра, но каково, а?

— Круто ты попал на Ти-ви, — позавидовала Вера.

— Могу и тебя обрадовать, кнопа, — как бы вспомнил коллега. — Твоя объективка изучена небожителями и неплохо оценена. Так что кончай лоботрясничать, готовься к тяжелым героическим будням.

— А как же гражданин Чистяков? — удивилась Вера. — Ранимое создание, убившее всего-то двух человек и за такой пустяк целые сутки просидевшее в изоляторе? Я, помнится, незаслуженно обозвала его нехорошим словом... Или меня досрочно реабилитировали?

— А ты не знаешь? — изумился коллега. — Ах, ну да, откуда же тебе знать... С подачи непосредственно Драгунского гражданин Чистяков повторно взят под стражу совместно с двумя корешами. Банде предъявлено обвинение в умышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами, и, похоже, ни о каком снисхождении отныне речь не идет. Обвиняет лично городской прокурор. Защита рассматривает свои шансы как слабоватые. Годков на пятнадцать, думаю, загудят.

За коллегой позвонило непосредственное начальство.

— Жуть творится, Вера Владимировна, — пожаловалось начальство. — Вскрылись страшные факты. Весь этот наш пантеон, все эти поганцы, я имею в виду, конечно, мэрию, окончательно заворовались. Космические суммы, какое нахальство! Областная прокуратура провела проверку в административно-хозяйственном отделе городской управы — и такое там нашла! Хоть за ушко да на солнышко!..

— Вы находите это странным? — удивилась Вера. — А по-моему, ничуть. Власть теряет все свое очарование, если ею не злоупотреблять.

— Отличная фраза, — похвалило руководство. — Не подарите?

— Забирайте, — разрешила Вера. — Только пользуйтесь осторожно. Придумано одним из великих, он может обидеться.

— М-да? — расстроилось начальство. — Ну да ладно. Великие переживут. Мы ждем с нетерпением вашего возвращения, Вера Владимировна, и тешим себя надеждой, что некоторые обиды... гм, причиненные вашему самолюбию, не помешают вашей плодотворной работе на благо нашей... гм, газеты... А между прочим, вы не сказали, какова криминальная обстановка в Англии?

— На уровне, — сказала Вера. — Обстановка такова, что позавидуешь. И трупы не успевают увозить...

Ровно в полночь зазвонил телефон. Она как чувствовала — сидела в ночнушке на разобранном диване. Горел торшер. Она со страхом смотрела на аппарат — как на врага собственной безопасности номер один. Свои в это время не звонят. Чужие ошибаются редко. А если ошибаются, то не ровно в полночь.

Голос был немного механический:

— Добрый вечер, Вера Владимировна. Или доброй ночи, если вам угодно.

Человек замолчал, как бы ожидая встречного приветствия.

— Нам угодно не отвечать на звонки в двенадцать ночи, — сглатывая ком в горле, проговорила Вера.

— В вас клокочет взрывной темперамент, — миролюбиво произнес незнакомец. — Не нужно бросаться на нож, Вера Владимировна, вы все равно не спите. Или вы приучены спать со включенным торшером?

Она ощутила пакостную вибрацию на висках. Машинально обернулась, как бы проверяя, не укрылся ли кто за стареньким китайским фонариком на шаткой ноге. Человек наблюдал за ее окном. Он делал это из соседнего дома в глубине двора. Или стоял напротив ее квартиры, наблюдая, как по потолку стелется розовый свет, притушенный абажуром. Поступок был спонтанен и недостоин настоящей женщины — она дотянулась до висящего на проводе выключателя и погрузила комнату в темноту. Стало еще страшнее.

— Вот и славненько, Вера Владимировна. Темнота друг молодежи. Судя по вашей реакции, вы сохранили неплохое здоровье. Берегите его. Хотя, впрочем... — Собеседник многозначительно помолчал. — Даже не знаю, как долго вы сможете продержаться на одном лишь здоровье с вашим-то умением наживать неприятности.

Полнейшая темнота, окружившая Веру, отнимала последнюю надежду. Ей казалось, что мрак перед глазами начинает колебаться, выдавливает выпуклое черное тело, которое уже рядом и сейчас схватит ее за горло.

— Послушайте, — торопливо заговорила она, — вы неглупые люди, зачем вам эти дешевые трюки? Звонки в полночь, туманные заезды, голос такой... Вы долго репетировали? У меня имеются фотографии, на которых запечатлены все участники вашего балагана со смертью... А также полный отчет произошедшего с подробным перечислением имен, фамилий и характерных примет. Я каждый день обязана звонить по определенному телефону. Если я по какой-либо причине не позвоню, материалы уйдут в следственные органы. Копии отправятся в прокуратуру и ФСБ. Включится человек за границей, имеющий связи с Интерполом.

Подлый страх охватил ее. Пятно из темноты надвигалось, перекрывая поступающий из окна кислород; одна рука уже хватала ее за горло, другая вот-вот начнет пластать ножом... Она щелкнула по выключателю и забилась с ногами в угол дивана. Тщедушный жалкий комочек. По пустой комнате заскользил рассеянный свет.

Незнакомец размеренно рассмеялся:

— Нервы, Вера Владимировна, нервы. Не спешите в «особливый дом». Его еще называют домом для богоугодных. Не надо. Мы всегда туда успеем. Звоните по вашему телефону, ради всего святого, кто вам не дает? Если не шутите. Ваша история очень любопытна для сценаристов и начинающих писателей. В остальном, вы сами понимаете, полное фиаско. Мне даже неудобно за вас.

— Тогда почему я еще жива? — слабеющим голосом спросила Вера.

— Как раз по причине вышеназванного. Вас незачем убивать. Если будете помалкивать. По крайней мере, какое-то время. Болтовня о ваших похождениях, повторюсь, нам не повредит. Но не хотелось бы, чтобы вы кричали об этом на каждом углу и в каждом средстве массовой дезинформации. Нервирует, знаете ли. Комар безобиден, но, когда он жужжит над ухом без остановки, от этого в итоге устаешь.

«Интересная фраза, — задумалась Вера. — «Вас незачем убивать, если будете помалкивать. По крайней мере, какое-то время». Если буду помалкивать какое-то время? Или незачем убивать какое-то время?

— А не проще ли меня убить? — спросила она. — Или настолько мощной организации предпочтительнее тратить силы и средства на отслеживание поведения какой-то дурочки, чем заставить ее бесследно исчезнуть?

— Замечательный вопрос. Скажем больше — это краеугольный камень нашей увлекательной темы. Вас хотели ликвидировать, не скрою. Больше не хотят. Но сначала давайте определимся с терминологией. Дурочка — это пустая никудышная бабенка, у которой нет мозгов. Вы сюда не подходите. Балаган — это цирк на колесиках. Наши же мероприятия достаточно серьезные и тоже не совсем подпадают...

— Цирк на колесиках — это шапито, — дерзко бросила Вера, — а балаган, как правило, стационарное зрелище. Шутовского характера. Даже с заявленными убийствами. Послушайте, не тяните резину. Что вы от меня хотите? Я не буду болтать о ваших игрищах, неужели не ясно?

— Как вы относитесь к предложению сменить амплуа?

У нее перехватило дыхание.

— Что вы хотите сказать?

— Для начала пять тысяч долларов.

— Позвольте. — Вера горько усмехнулась. — Ваши призеры получают по четверти миллиона. Почему такая дискриминация?

— Вам не предлагается умирать. Работа по силам, никакого риска. Интересные люди, смена мест. Тот же профессионализм.

Она уже поняла. Распахнутая сеть над головой задрожала и приготовилась упасть.

— Вы настолько наивны, что полагаете, будто бы я...

— Я не полагаю, Вера Владимировна, я знаю, — мягко прозвучал голос. — И чем скорее вы прочувствуете неизбежность событий, тем полезнее для вашей нервной системы. Вас смущают врожденные моральные установки? Не волнуйтесь, коллега, мы их переустановим. С учетом новых реалий. Некая Вера Владимировна Полякова, но не вы, четыре года назад решала схожие мучительные вопросы. Она успешно преодолела предрассудки. Даже чересчур успешно, посчитав, что вправе откусить кормящую руку. С вами такого не произойдет. Вы же хорошая девочка?

Она не могла говорить. Весь поток возмущенных и умоляющих тирад замерз в горле и перекрыл воздушные протоки.

— Вас никто не теребит, Вера Владимировна. Думайте. Решайте. Брать с наскока — не наш стиль. Мы относимся уважительно к будущим коллегам. Доброй вам ночи.

В эту ночь она выпила двойную дозу снотворного и впервые подумала: а не сбегать ли на последний этаж к Кольке Шнырю за «чекушкой» кокаина? Очередь к нему не длинная... Или лучше вниз и затовариться в ларьке нормальной чекушкой — с мерзавкой сорокаградусной? Их тамошние воротилы под прилавком держат — для тех, кто одинок и не догнался...

Не пошла она ни за какими заманчивыми чекушками. И уснуть не смогла, как ни тужилась. Она скользила в другой, чужой мир, где не было света. Ее измученный организм вырабатывал гормон усталости мелатомин, не позволяющий сопротивляться ночному страху. Она боялась темноты и одиночества, боялась подкрадывающихся хищников и своих незавидных перспектив. Боялась самой себя, неспособной справиться со стрессом. В предрассветной дымке начался час волка. Час самоубийц. В это время, когда ночь наиболее тиха и застывша, отчаяние давит с силой пятитонного домкрата. Тот, кто решает избавиться от груза земных проблем, делает это сейчас. От трех до пяти одиночество невыносимо. Особенно если ты не можешь встать с кровати, опасаясь маленьких черненьких человечков, сгрудившихся вокруг твоего смиренного ложа...

Эта ночь сломала в ней последний стерженек. Она позвонила на работу, сказалась больной (никто не заартачился; ей не пришлось модулировать умирающий голос). Она перестала есть, разговаривать, думать. Она бродила по городу. В дождь, слякоть, при порывистом ветре. Иной раз на нее снисходило оцепенение, и, прежде чем раскрыть зонтик, она промокала до нитки. Но простуда не признавала ее за объект. Щадила. Ее объезжали машины. Не кусали собаки. Игнорировали милиционеры. Однажды, правда, маньяки решили напасть.

Она бродила в поздний вечер по набережной, целиком погруженная в себя, хотя на вид немного и не в себе. Подлецов это подкупило. Их было трое или семеро. Они вылезли из кустов на аллею и пригласили даму уединиться. Для создания непринужденной атмосферы. С последующим обретением тепла и дружеского участия.

— А пошли вы... — Равнодушно и подробно Вера объяснила, куда им всем следует пойти.

— Чего-о-о? — Самый длинный и озабоченный навис над ней, как утес.

Вера повторила адрес. Самый длинный пошло выругался, облапал ее за все интимные места и потащил в кусты. Остальные, балагуря и шутя, побежали за ними. «Они не покорят меня изяществом манер, — успела подумать Вера. — Не пора ли мне расслабиться, а то я какая-то зажатая».

Но тут начался пир справедливости. Придурки не обратили внимания на стоящего у парапета молодого человека. Его прикрывала гранитная тумба со здоровенным шаром. Он наслаждался вечерней свежестью. Услышав шум, молодой человек оторвался от парапета. Постоял, навострив уши, и отправился к месту событий. Молча подошел, молча раздвинул ветки... Он и далее не проронил ни звука. Ягуары не рычат. Один маньяк уже собрался возлечь на Веру, даже не интересуясь, какую позу она предпочитает... Он безжалостной пяткой сломал маньяку коленный сустав. «Очередника» швырнул мордой в кустарник. А с теми двумя, что по глупости его атаковали, он разобрался особенно цинично. Одному размозжил локтем скулу, у другого выбил нож и отвесил столь массированный «йоко-гери», что насильник впечатался хребтом в тополиный ствол и размяк, как бескостный студень. Трудно представить, во что превратился его позвоночник.

Остальные поспешили разбежаться.

Окольцованная кустами поляна издавала хрипы и стенания. Не самое удобное место для романтических бесед. Спаситель поднял Веру на руки и отнес подальше от юдоли скорби. Там поставил вертикально и тихо поинтересовался:

— Вы не ушиблись?

— А вы всемогущий и вездесущий? — в свою очередь спросила Вера.

— Я также всеведущий, — серьезно вымолвил Брюс Ли. — Я чувствую, что вам плохо. Позволите проводить?

Он поймал зеленоглазое такси и отвез ее домой. Они простояли под дверью квартиры, болтая ни о чем. Он представился Игорем. У него были глаза-черносливы. Он не стал настаивать на проникновении в квартиру. Оставил номер «контактного» телефона и пожелал спокойных снов.

Она позвонила ему на следующий день. Он примчался и уставился на нее, как кот на аквариум. Весь остаток вечера и всю ночь они упивались любовью. Она не спрашивала, кто он такой и чем занимается. Раз оставил свой «контактный» телефон, значит, все нормально. Она с трудом пережила резиновый день, а вечером опять пришел Он. И все повторилось. Она упивалась близостью с молодым красивым парнем и чувствовала, что возвращается...

Он пришел на следующий день. И на следующий, когда она в полной мере ощутила всемерную наркотическую зависимость от этого человека. И на пятый день. А на шестой, в утомительное обеденное время, позвонил телефон.

— Как успехи, Вера Владимировна? — осведомился голос из далеких ночных кошмаров. — Как идет приобщение к здоровой жизни?

У нее упало сердце.

— Что вы хотите?

— Я хочу узнать, как скоро вы вольетесь в нашу дружную семью. Видите ли, в чем дело… — Голос незнакомца приобрел вкрадчивость и кажущуюся легковесность. — Через пару месяцев в одном из заброшенных замков на территории Трансильвании — не удивляйтесь, там остались и такие, вотчины, так сказать, мелких владык — состоится маленький, назовем его, сейшн. Вы станете недоумевать, почему опять замок? Экое занудство, скажете вы. И будете неправы. Предыдущая Игра, невзирая на скомканное окончание, привела зрителей в восторг. Они требуют продолжения. Будут учтены некоторые замечания. Например, увеличится число участников, планируется более точное и подробное освещение событий... Вот, собственно, в последней связи к вам и обращаемся, поскольку некоторый опыт вами уже наработан...

— Нет! — взвизгнула я. — Ни за что! — и швырнула трубку на рычаг. Но она не долетела до рычага. По причине невероятного физического явления она застыла от него в нескольких сантиметрах, после чего задрожала и вернулась к уху.

— Вы отлично справитесь с предстоящей работой, — как ни в чем не бывало бурчал незнакомец. — Но это не означает, что уже сегодня вы должны срываться с места. Просто будьте в курсе. Через месяц вам передадут подробные инструкции и заберут на оформление документы... Ну как, Вера Владимировна, не чувствуете перерождения?

Она опять собралась в ярости бросить трубку, но опять потерпела неудачу. Эту трубку заколдовали враги.

— На этом мероприятия в стиле «готика» мы будем считать законченными. На февраль планируются кардинально новые увеселения. Теплоход под либерийским флагом, дрейфующий в водах Атлантики вблизи Канарских островов. В этом есть какой-то бананово-райский шарм, не находите?.. Ну, не буду вам больше докучать, коллега, занимайтесь своими делами.

К вечеру позвонил Игорь, пригласил ее в ресторан «Старая площадь». Очень правильный ресторан — там тепло и интимно. Она примчалась туда едва накрашенная, позабыв сделать завивку и прочие никому не интересные, но такие важные для женщин штучки. В глубине зала, за цветущими глаукариями и гипиаструмами, Игорь заключил ее в объятия, усадил за столик. Она заплакала. Он спросил, в чем дело. Она объяснила. Перемежала слова рыданиями. Он, казалось, не очень внимательно ее слушал. Зато смотрел сочувственно и монотонно гладил по коленке.

— Все пройдет, дорогая, — нравоучительно заметил он.

— Я знаю, — машинально всхлипнула Вера. — Все будет хорошо, все мы поженимся. Подожди... — Она оцепенела, словно водой облили. — Ты о чем говоришь, Игорек?

— Все пройдет, Вера, — обвил ее за плечи молодой человек. — Ты привыкнешь к новой жизненной ситуации. Я не знаю, понравится ли она тебе, но в конечном счете это только работа, она и не обязана нравиться...

— Ах так... — Она попыталась вырваться. Но он облапал ее, точно кружку.

— Не шути с огнем, деточка, куда это ты спешишь?.. Да, я не рассказал о себе, но разве в этом суть проблемы? Ты становишься другой, мы работаем вместе, у нас могло бы получиться долго и счастливо, неужели ты об этом не мечта...

Она врезала ему локтем под дых. Он проглотил остаток фразы и вылупил свои черносливы. Вера вылетела из-за стола, опрокинув стул. Он не применил ответных действий, хотя вполне мог зарыть ее по горло в пол. Он сидел не шевелясь, корежился от боли, но смотрел на Веру с непроходящим участием.

— Я не знаю, как насчет долго и счастливо, — с достоинством осветила свое видение ситуации Вера, — но, если ты еще когда-нибудь подойдешь ко мне, мы умрем в один день.

Следующим утром она позвонила на работу, сказав, что увольняется. Повесив трубку, она тут же сняла и набрала номер самого порядочного в городе агентства по недвижимости. Вызвала агента на дом. Усадив за стол, напоила чаем и обрисовала свои желания. Она горячо хочет продать квартиру. Дом эпохи позднего сталинизма, борьба с излишествами еще впереди, поэтому квартира — сами видите какая. И цену ее Вера отчетливо представляет. Но дело горящее, поэтому фирма получает столько-то, Вера — любое жилье в пригороде подальше, желательно внаем, ненадолго, а оставшуюся сумму (в итоге немалую) — положить на такой-то счет. Плюс два рубля за чашечку чая. Или четыре, если еще хотите. Да, чуть не забыла — полнейшее инкогнито. В смысле, анонимность.

Обалдевшая фирма заплатила ей вперед. За что и получила в подарок старую мебель. С новым телевизором. Через день она уехала. Она не питала иллюзий, что сумеет скрыться. На этом крохотном шарике невозможно от кого-то убежать. Но очень ей хотелось выглядеть сумасшедшей. А зачем расчетливым, трезвомыслящим людям сумасшедшие сотрудники? Не прошло и недели, как она действительно тронулась умом. А как прикажете понимать ее поступок? Ее не волновало текущее окружение — крохотная каморка в частном домике, хозяйка-нелюдимка, мебель позапрошлого века, удобства в скворечнике. Но в один прекрасный день она запила — «от осознания, так сказать, и просветления». Вчерную, тихо сама с собою. Даже хозяйку не пригласила. Набралась, как алкашка подзаборная. Наутро усовестилась и покатила через весь огромный мегаполис к отставной подружке Клаве, где наклюкалась вообще до бесчувствия и совершенно не помнила, чего ей несла.

А потом пришли две дамы. Кузькина мать и Сидорова коза, как она их мысленно окрестила. Оказалось, что несла она в тот вечер будь здоров. Одна дама была очень экстравагантной. Другая попроще. Да и посимпатичней. Вторая представилась писательницей, первая — ее охранницей (дескать, поклонники замордовали). Почему она взяла им и все рассказала? Ужас просто. За язык не тянули. У этой дамы (которая писательница) в глазах было что-то такое, отчего сильно хотелось причислить ее к порядочным людям. Ведь остались в этом мире порядочные люди, не всех извели? Выслушав историю, она не умчалась, окрыленная от счастья, чтобы с разгона запрыгнуть за свой компьютер, а попыталась успокоить, наговорить много разной чепухи. А уходя, оставила телефончик, причем звонить разрешила в любое время суток и года.

Наутро Вера заподозрила наблюдение. Очень уж она неуютно себя чувствовала с половиком за калиткой. Удивления не последовало — давно пора. Будь что будет, решила Вера. Трем смертям не бывать. Простоим и забудем... После завтрака она отправилась в гастроном — прикупить продуктов. Городишко невелик, гастрономов — с гулькин нос, и в каждом — ровно по одной продавщице. Она встала в конец длинной очереди, состоящей из пенсионеров. За пятнадцать минут продвинулась на треть. Кто-то остановился рядом с ней.

— Разрешите? — Вера посторонилась, а женщина вклинилась между ней и впередистоящей, наклонилась к витрине. Под стеклом лежали три сорта колбасы. Она

видела только спину кожаного плаща да черную шляпку поверх однотонной косынки. — За тобой следят, — услышала Вера тихий голос. — Пятый сзади. Худой. С кошелкой. Стряхни с хвоста и беги в Первомайский сквер. Спасибо большое, девушка, — вежливо поблагодарила незнакомка, расправила спину и зацокала к выходу.

Пятый сзади был ничем не выделяемый дядька в застиранной рубахе. Скользом глянув на Веру, он отслюнявил от тонкой пачки несколько жалобных десяток, зажал их в кулаке, а остальное утрамбовал глубоко в карман. Она терпеливо дошла до прилавка, купила хлеб, сыр, не очень дорогую колбасу и подалась на выход. Краем глаза заметила, как дядька отделился от очереди. К остановке подползал 13-й троллейбус. Время раннее, людей в салоне не больше дюжины. Вера прыгнула на заднюю площадку, прошла по салону и вышла в переднюю дверь. Дядька не успел повторить столь странный маневр. Двери закрылись, когда он не одолел и половины салона. Вера видела, как он побежал к водителю, требуя остановиться. Она завернула за угол и помчалась вдоль обшарпанной пятиэтажки. Минут через десять троллейбус маршрута номер семь высадил ее у «проходной» Первомайского сквера.

Слишком громкое название — сквер. Но па этом пятачке земли имелся фонтан без воды, парочка античных дискоболов в компании дамы с веслом и аллейки, снабженные лавочками. Женщина, призвавшая Веру на рандеву, сидела в глубине парка, распрямив спину. Благодаря черным очкам в пол-лица, она походила на слепую. Если выражаться языком поэзии, она олицетворяла своим видом таинственность обсидиана и коварную непредсказуемость благородного опала.

— Сюрприз, — ухмыльнулась Вера, присаживаясь рядом. — Не скажу, что радостный, но плакать расхотелось. Как ты меня нашла?

— Я не только тебя нашла. — Женщина в очках повернула голову. — Я нашла всех, кого хотела. Вот только меня никто не нашел.

— Подозреваю, тебя не искали, — пожала Вера плечами. — Очень трудно найти черную кошку в черной комнате, если она никому там не нужна.

— Меня искали, — возразила женщина, — и тебя искали. Не поверишь, но я обзавелась умной разведкой. Перестали это делать значительно позже. Не знаю, почему они оставили в покое тебя, но лично я заключила сделку с Дьяволом.

— Ты предложила им более выгодную вещь, чем сама.

— Я нашла им Веру Владимировну Полякову.

— Но не меня, — уточнила Вера.

— Не тебя. Твои следы не найдет только ленивый. Я же говорила тебе: в жизни непременно нужно иметь смысл. И все у тебя получится. И стимул — как весомую побудительную причину разрыть носом землю.

— Ты нашла свою дочь?

Женщина в очках шевельнулась.

— Спасибо за вопрос. Дочурка с мамой в безопасном месте. Я не была уверена, что, заплатив пятьдесят тысяч долларов, увижу дочь живой. Я пошла иначе. Я заплатила-таки пятьдесят тысяч долларов, но ребятам, не имеющим ничего общего с агентством «Светлый дом». У них отлично налажена сыскная работа. Мою дочь держали в пансионате в сосновом бору. Под охраной четверых «воспитателей». Их вычислили за три дня. Помимо моей дочери в пансионате обнаружили закованного в кандалы безухого бизнесмена, племянницу местного олигарха и двоих детишек младшего школьного возраста — их одинокие мамашки владели благоустроенной жилплощадью в центральной части города и, видимо, сильно упрямились.

— Ты не привлекла милицию?

— Ты поняла, что сказала? Обратиться в милицию — запороть всю песню. Добровольно позвать — девять граммов в сердце, понимаешь? Наша милиция — это такой заповедник гоблинов, что не снился ни Москве, ни другим крупным городам. Охрану просто вырезали в предрассветной мгле. Заложников развезли по хатам. Ликвидировали руководство «Светлого дома», парочку одиозных личностей из банка «Карфаген» и спокойно растворились в воздухе.

— За пятьдесят тысяч долларов? Не смеши меня.

— Бизнесмен с отрезанным ухом выписал чек. Олигарх не поскупился. Нормальная сумма, чем ты недовольна?

— Ты не женщина, ты Раптор, — уважительно пробормотала Вера. — Вокруг тебя люди не задерживаются, мрут. Бедная Вера Владимировна Полякова...

— Она еще не умерла, — возразила собеседница, — но очень скоро это сделает. Подозреваю, бригада «уборщиков» уже на подходе... Я нашла ее лично, вот этой головой, — женщина самодовольно постучала пальцем по шляпке. — Я очертила круг ее знакомых в Москве и отправилась работать методом тыка.

— Ты надеялась найти ее в Москве? — изумилась Вера.

— А где еще? — удивилась Жанна. — Где может спрятаться человек, которого ищут по всей Москве? Разумеется, в Москве. Логика, блин. Ее партнер по Игре — тот самый, что поставил на меня с Эльзой, — поступил благоразумно: кинул Вере Владимировне меток с миллионом отступного и разорвал все ведущие к нему нити. Но я нашла одного человечка, согласившегося поработать в долг. Он трудился долгое время в службе безопасности газетного консорциума, представляемого Поляковой, и кое-что знал о ее манере уходить на дно. Я нашла ее на даче в Савелкино. Эта жаба тихо высиживала, ожидая рейса в одно из восточноевропейских государств. Ты бы видела ее глаза, когда я ткнула ей в противную харю пистолетом...

— Надеюсь, ты не обчистила ее до нитки?

— Сама удивляюсь. Я взяла только то, что мне причитается. Плюс немного за издержки. Плюс еще кое-что. Но не раздела, честное слово. Я дождалась, пока она улетит, а потом позвонила в один неприметный офис в районе Нагорного бульвара. Тихо наябедничала... А что ты хотела? Я не желаю им выкладывать добычу на блюдечке. Жертва должна располагать шансом. Иначе неинтересно. Однако, при всем моем уважении к талантам Веры Владимировны, должна признать, что шансов у нее нет. Если Фирма идет по конкретному следу — человек может смело направляться в ритуальное агентство.

— Как я, — пробормотала Вера.

Жанна сняла очки и внимательно изучила ее в профиль. Затем сместилась, изучила анфас. Пришлось поведать историю бесславного падения. После чего Жанна надолго погрузилась в размышления.

— М-да, — почесала она переносицу, — кошмар налицо. Ну что ж, коллега, лично мне видятся два выхода. Либо ты это делаешь, либо ты этого не делаешь. Как говорили древние — Tertium non datur. Третьего не дано. Если ты это делаешь, то снимаешь все свои житейские проблемы и живешь обеспеченной, сытой, где-то даже интересной жизнью. Если ты этого не делаешь, то должна либо загреметь в психушку, либо непоправимо сломаться. Все-таки есть еще и третий вариант — ты должна исчезнуть. Поменять все и зажить новой жизнью. Не будут тебя усиленно искать — не та ты фигура.

— Мне нравятся все три варианта, — усмехнулась Вера. — Просто разрываюсь, какой из них выбрать. Слушай, а зачем ты меня нашла? Летела мимо Сибири и забежала на минутку?

— Я не задержусь, — кивнула Жанна, — просто терпеть не могу, когда над душой висят неоплаченные долги и невыполненные обязательства.

Только сейчас Вера обнаружила, что у Жанны под ногами обретается целлофановый пакет с увесистым содержимым. Жанна осторожно взяла его за ручки и переместила поближе к собеседнице.

— Это твое.

— Бомба, — догадалась Вера.

— В некотором роде, да. Здесь четыре толстые книги в яркой подарочной упаковке. Детективные романы твоей однофамилицы. Таким образом, в нашем деле появляется третья Полякова, но это событие, хотелось бы заметить, не из печальных. Оно должно скрасить твое горькое существование.

— Просто праздник души, — обрадовалась Вера. — Обожаю читать женские романы. В них так много мысли.

— Не советую, — отмахнулась Жанна. — Не в твоем вкусе. Но дело не в этом. Читать там уже нечего. В этих книгах вырезаны отверстия сто двадцать на сто двадцать. Страниц там фактически нет, а есть звонкая липа. В каждом детективе — по пятьдесят тысяч долларов. Это естественный предел — больше туда не затолкать. Но все равно впечатляет — ты когда-нибудь видела женский детектив стоимостью в пятьдесят тысяч долларов?

Вера закрыла глаза. Она никогда не верила в добрых дядь и добрых теть, раздающих бесплатные подарки. Все подарки в мире должны быть платными, даже те, что приносят Деды Морозы в Новый год (она уже в детсаду сообразила, что мама с папой за это удовольствие неслабо раскошеливаются).

— Объясняю, — продолжала Жанна. — В этом мире случайностей нет. Игра состоялась. Не вина ее участников, что кто-то возжелал нагреть на ней руки, а Фирма, не намеренная платить по раздутым счетам, смухлевала. Эльза умерла, ей деньги не нужны. Близких родственников у нее нет. Но я считаю, что Игра закончилась справедливо — уцелели двое. Мы обе подвергались смертельной опасности, обе вышли победителями. Нам положен приз — по двести пятьдесят тысяч долларов. Но я вычла из твоей доли пятую часть — как возмещение за риск, которому подвергалась по мере получения нашего законного вознаграждения. И вообще, я лучше поработала. Подательнице сего, — кивнула она на сумку, — позволен компенсационный пакет.

Вера нащупала в плаще пачку курева. Дрожащими пальцами она вытянула сигарету, закурила. Затянулась слишком сильно — кашель скрутил горло.

Жанна критично наблюдала за ее судорогами.

— Оградите детей от табачного дыма, — ехидно сказала она. — Это тебе не варенье бомбить, деточка. Забирай деньги и делай с ними что хочешь. Можешь на ниточку навязать и в небо запустить. Можешь алкашам раздать. Или в детдом по почте отправить — представляешь, некоторые ловят в этом особый кайф, как будто в детдоме их не разворуют. Но послушай меня, Вера, и поступи правильно. — Глаза «подательницы сего» отвердели и разрезали Веру пополам. — Дядька в очереди — это так, мелкий гном. За ним компания поопаснее и посолиднее. Мой тебе совет — убегай. С этой секунды. Не ходи домой: закон пакости работает, как часы, не забывай. Позвони хозяйке — она вынесет документы. Что тебе надобно? Паспорт, банковскую карточку, страховое медицинское свидетельство, загранпаспорт. Все. Купишь сумку. Хламида на тебе вполне стерпит, если ты выйдешь в ней на дорогу и поднимешь руку. Уезжай скорее, начни жизнь заново. Этих денег достаточно для рождения новой жизни. Впрочем, воля твоя, решай. — Жанна выдохлась и откинулась на спинку лавочки. — У всякого счастья свой кузнец.

— Спасибо тебе, — пробормотала Вера.

— Пустяк, — отмахнулась Жанна. — Ежедневно ваша. Мы уже знаем, с чего начинается Родина, пришло время узнать, на чем она кончается. Прощай, коллега, мы с тобой никогда не увидимся. — Освобожденная от гнета тяжелых женских романов, Жанна легко поднялась и протянула руку.

Вера пожала.

— А у самой какие планы?

Жанна улыбнулась и надела очки.

— Жить буду. Нишу искать. Свирепо размножаться. И трястись по ночам, не без этого. — Жанна украдкой покосилась по сторонам, задерживаясь взглядом на каком-то странном существе, моющем руки в сухом, как пустыня, фонтане, — Вовсе не факт, — пробормотала она, — что, отправив к праотцам Веру Владимировну, Фирма не захочет лично выразить мне свою признательность. С последующим освобождением от бремени.

Жанна исчезла, как сон в момент верещания будильника. Оставшаяся на лавочке женщина словно очнулась. В смятении закрутила головой. Где она? С кем? Под коленом захрустело. Она схватила пакет за ручки и перевела дыхание. Кто она с этой минуты?

Эти двое прибыли в Брышковец на рейсовом автобусе. Сутками ранее прошерстили пражский аэропорт, подключили троих из местных (двое — бывшие «менты», третий служил в охране последнего президента-коммуниста). Насилу выцепили шофера, признавшего мадам по фото. Не из портовских работник, у беглянки хватило ума не брать такси в черте аэровокзала. «Очень приветливая, — похвалил пассажирку водила. — Ну да, дня три, как тому. Обменять валюту не успела, расплатилась долларами. А мне какая разница? Сто американских за полчаса — да до Брышковца сорок километров работы, хоть в объезд вези... Как выглядела, говоришь? Да хреново выглядела. По манерам приветливая, а глазенки бегают. И лицо какое-то... То ли тошно ей, то ли душно. То ли помирать собралась... А волосья на ней другие — чего вы мне подсовываете? Ваша темная, а та была блондинка — сущий пергидроль... Хорошо ли говорила по-чешски? — ой, не могу, уморили... Ну. В общем, да, говорила. Слов двадцать знает. Да нам и ни к чему — мы, славяне, без языка друг дружку поймем...»

По словам водилы, он высадил ее на площади Преображения. Где и простился со славянкой. Никаких гостиниц в районе площади отродясь не бывало. На такое поведение мадам гости города и рассчитывали. На то и «преображение». Они бродили по кривым мощеным улочкам, планомерно прочесывая городишко с запада на восток. Оба не видные, не броские. Не родня, не клопы, но до чего похожие... Вроде люди, а спустя минуту уже не помнишь, кто такие и были ли вообще.

На улице темнело. У гостиницы «Белый олень» двое разделились. Один перебежал проезжую часть, выстланную белым известняком, вошел в галантерейную лавку, другой, сверстав почтительную улыбку, отворил дверь.

Портье оказалась женщиной. Не молодой, не старой. С бледноватым привлекательным лицом и типичной для этих мест учтивостью.

— Ради бога, пани, попрошу меня извинить, — невзрачный тип преобразился в джентльмена и направился к стойке. — Я ищу одну женщину. Одну русскую пани. Она должна была остановиться в этом городе. Мы, к сожалению, разминулись, произошло досадное недоразумение. Я прибыл из Брно, она из России... Вы не знаете ее, пани? Поверьте, это очень важно, она мне очень небезразлична...

Этот текст с незначительными вариациями он произносил в двадцатый раз. И фотография, предъявляемая гражданам, изрядно поизносилась.

«Как странно, — подумала портье. — Эта женщина рассказывала, что у нее однажды в Чехословакии была большая любовь. Но не помню, чтобы она собиралась вновь с ней встретиться».

Эта женщина ей понравилась. В ней было что-то трогательное. И несчастное — но вовсе не тоска по человеку, с которым случайно разминулась.

Она оторвала глаза от фотографии:

— Очень сожалею, пан, но я вижу эту пани впервые. В нашей гостинице такая пани не живет.

— Весьма огорчительно, — печально улыбнулся господин. — Простите, что отнял у вас время. Всего вам доброго.

— Подождите... — Женщина за стойкой засомневалась.

— Да, я вас слушаю, — человек с готовностью обернулся.

— Вы... м-м, можете оставить свою визитку с телефоном. Если я вдруг где-нибудь увижу эту женщину, то попрошу ее позвонить.

«А вот это интересно, — подумал мужчина. — Если женщина не живет в гостинице, где она собирается ее увидеть?»

— Безусловно, пани, безусловно. — Мужчина извлек из внутреннего кармана зеленоватую визитку и положил на стойку. — Грегор Крауф, специалист по интерьеру. По этому телефону нужно звонить вечером. Честь имею, пани.

Он учтиво склонил голову и удалился. А портье задумчиво смотрела ему вслед, гадая, что же она сделала не так.

Ее звали Ева. Бывшая советская гражданка. Не еврейка, не немка. Прадед — чех Ежи Богуш — увернулся от удара красной шашки и по окончании Гражданской войны осел в России. В советское время отец с матерью, урвав путевку в Чехословакию, наткнулись на родню под Прагой. Но оба служили мелкими функционерами в обкоме, так что не стали рекламировать «родственников за рубежом», дабы не портить анкету. В девяностых, выйдя замуж за производителя денег из воздуха, Ева пару раз съездила в Чехию. Потом начались проблемы. Налоговая, Уголовный кодекс, партнеры по бизнесу. Рассчитаться с долгами муж не смог. В один прекрасный день Ева обнаружила его лежащим поперек подъезда с многочисленными повреждениями жизненно важных органов. Едва отметили девять дней, взялись за жену. Но о пропавших мужниных деньгах она ничего не знала. Пришлось смыться: из князи — да в грязи. Уже восемь лет Ева в Брышковце, родня помогла оформиться, обрести гражданство, все нормально. Только какие-то они, эти новые сограждане... Трусоватые, что ли. Или слишком правильные. В общем, скучно. На контакт с постоялицей она пошла первой, безошибочно угадав в ней россиянку. Обитательница 208-го номера в экстаз при виде соотечественницы не впала, но держалась, в общем-то, дружелюбно. Пару раз попили у нее в номере, поболтали. Она вела себя как-то странно. Похоже, все ее существо одолевала одна навязчивая идея. Не сказать, что радостная. Иногда она как бы приходила в себя, шутила, отвечала на вопросы, но тут же могла замкнуться, на глазах побелеть и уйти глубоко в себя. Понаблюдав за постоялицей, Ева сделала вывод, что у этой приятной женщины проблемы личного характера. Она не лезла в чужую душу, за что и получила несколько сдержанных улыбок плюс вечерок в компании с бутылочкой вина и с воспоминаниями о далекой земле предков. Особу звали Анной Шварц. Представилась журналисткой одной дальневосточной газеты. На вид ей было не меньше сорока. Но выглядела прилично — кожа не дряблая, руки — основной определитель возраста женщины — гладкие и ухоженные. Единственное, что сбивало с толку, — перманентная бледность.

Почему эта дама так импонировала Еве — только ли по причине общей родины? — Ева затруднилась бы ответить. Есть люди, которые располагают с первой минуты знакомства.

Она проводила глазами спину посетителя, после чего пару минут пребывала в раздумье. За это время мужчина успел выйти из «Белого оленя» и сказать несколько слов напарнику. Тот уже покинул лавку галантерейщика и стоял на углу, подпирая вход в арку. Понятливо кивнув, напарник исчез в проходном дворе.

Человек с повадками джентльмена перешел дорогу. Пристроился за навесом законсервированного на зиму кафе, взял под наблюдение видимую в окне стойку портье.

Постояльцев в этой крохотной гостинице восточного округа было всего четверо. «Мин херц» Клаус Лютке с престарелой супругой Барбарой — чудаковатые швабы-туристы; сексуально раскрепощенный натюрморист из Братиславы (час назад привел вульгарную бабу в ботфортах до ушей; до завтра из номера точно не выйдут). Да собственно Анна Шварц в 208-м — в гордом одиночестве. До утра гостей вряд ли прибавится. Ева убрала в тумбочку журнал регистрации постояльцев, бегло глянула в зеркало и поднялась на второй этаж.

— Анна, откройте, — постучала она в дверь 208-го номера. — Это Ева.

Дверь приоткрылась на пару дюймов.

— Ева, простите, ради бога, — глуховато вымолвила женщина. — Голова от боли разрывается. Давайте завтра поговорим?

— Конечно, Анна, конечно, отдыхайте. Только видите ли, в чем дело... — Ева помялась и, решившись, сбивчиво поведала о своей недавней встрече.

Женщина в приоткрытой двери помолчала. На ее лицо падала крупная тень.

— Спасибо, Ева, — сказала она ровным голосом. — Я, кажется, знаю этого человека. Спокойной ночи.

Дверь закрылась перед носом у портье. Немного обескураженная, Ева пожала плечами. Постояла в задумчивости, оправила юбку и отправилась по своим хозяйским делам.

А женщина стояла, охваченная ужасом. Молитвы не дочти по адресу — случилось страшное. Фирма вышла на ее след. Ей не дали фору — отсидеться в Чехии и к 20 ноября выехать во Францию, куда надежный человек должен смастерить визу. Уболтавший Еву господин — киллер, кто бы сомневался. Вряд ли это банальная месть. Фирма не страдает ребячеством, и «вендетта по-корсикански» не ее стиль. Миллион утянутых долларов — тоже не причина. Вернее, причина, но она меркнет перед главной. Никто не попытается вернуть эти доллары — что упало, то пропало. Ее ликвидируют, в момент и без колебаний, поскольку она знает структуру организации и основных лиц в руководстве. А такой недочет оставить Фирма не может. Она и так понесла убытки по ее милости. Зачем ожидать большего? Беседа с представителем Интерпола — и для Фирмы начинаются проблемы. Жадничать надо меньше.

Но она была сильной личностью. Поборов слабость, женщина притушила настенный светильник и подошла к окну. Отодвинула шторину. Так и есть — беда просто колошматилась в ворота! Остолопка Ева чем-то выдала себя, привлекла внимание к «Белому оленю»!.. Окна номера выходили на задний двор. Силикатная бойлерная, кусты, прочерченная кирпичами дорожка из соседнего дворика в дальнейший... Темнота не пала окончательно: она сумела рассмотреть человека у куста белой акации. Грамотная позиция! Эта полянка — единственное место на заднем дворе, откуда полностью просматривалась задняя стена гостиницы и обе пожарные лестницы. Не может там случайно стоять человек!

Она поспешила отступить в глубину комнаты. Но глаз наблюдателя был не менее острым. Он отлично справлялся со своими обязанностями — подмечать то, что другим не под силу. В окне мелькнула скуластая женщина со светлыми волосами. Увидела наблюдателя и отошла. Момент значительный. Человек вынул из кармана сотовый телефон. Не сходя с места, набрал номер, произнес несколько слов.

— Отлично, — отозвался коллега на «лицевой» стороне гостиницы.

Ева протерла пол в коридоре (ей доплачивали за влажную уборку), полила гортензии на втором этаже. В крохотный вестибюль со стойкой она спустилась как раз в тот момент, когда человек с повадками джентльмена вновь входил в гостиницу. Он улыбался. Правда, вел себя по меньшей мере странно. Приветливо кивнув Еве, он запер на замок входную дверь. Подошел к окну, опустил жалюзи. Жестом предложил женщине подойти к стойке и сам сделал то же самое. Ева ощутила беспокойство.

Человек обогнул стойку. Забрался в тумбочку и достал журнал регистрации постояльцев. Открыв на последней странице, принялся изучать угловатые каракули Евы. Изучив, поднял глаза. Он продолжал добродушно улыбаться.

— Запасные ключи, пожалуйста.

— По какому поводу? — вымолвила обомлевшая Ева. Выразить резонное возмущение опа уже не успела. В руке посетителя появился пистолет с глушителем.

— Ключи, пожалуйста, — настойчиво повторил он. Ева немеющим пальцем показала на стену. Посетитель отодвинул ситцевую занавеску. На доске висели двенадцать ключиков — по количеству комнат й гостинице. Над каждым значился номер.

— Спасибо вам большое, — поблагодарил он с чувством. Ева покосилась на лестницу — не сбежать ли? Рвануть на чердак — там дубовая дверь и замок вроде прочный...

Сухой выстрел бросил женщину на пол. Некуда бежать. Она раскинула руки и осталась лежать с дырочкой во лбу. Человек на время спрятал пистолет. Снял ключ со стены. Вырвал последнюю страницу из журнала, скомкал и убрал в карман. Порывшись в ящиках за стойкой, отыскал свою визитку. Отправил вслед за страницей. После чего взял труп под мышки и отволок в каморку под лестницей. Там у Евы имелась кровать и маленький телевизор, антенна которого позволяла в вечерние часы ловить ОРТ.

Человек поднялся на второй этаж. Плотная дорожка из сплетенных шерстяных нитей гасила звук шагов. Он выждал наверху пару минут, постоял, прислушиваясь. Из комнаты чудаковатых швабов не доносилось ни звука. Пенсионеры рано ложатся спать. В номере специалиста по натюрмортам приглушенно хохотала вульгарная баба. В номере Анны Шварц никто не хохотал. Человек достал пистолет.

Он бесшумно вставил ключ и вошел в уютно меблированную комнату. Вполнакала горело настенное бра, прикрытое абажуром. Оно освещало неприбранную кровать, покрывало, украшенное ручной вышивкой. Остальное отстояло в полумраке. Но полумрак не скрывал обстановки. Человеку не требовалось напрягать глаза, чтобы понять — комната пуста. В раскрытую форточку задувал ветерок. Покачивались шторы — настолько тонкие, что могли укрыть разве что призрака. Слева в углу стоял массивный шкаф, справа ковер, кровать, стул с резной тумбочкой. На полу — покрытие из жесткой синтетики. Смотрится неплохо, но фактура...

В комнате не было ни ниш, ни антресолей. Только дверь в санузел справа от ковра. Человек на цыпочках подошел к двери. Выстрелил дважды — сухими щелчками. Он не любил сюрпризы. Надавил выключатель над левой рукой и вошел в туалет. Немного удивленный, вышел. Заглянул под кровать, подошел к дубовому шкафу. Поднял пистолет на уровень груди — пуля пробила тугую древесину. Сместил пистолет, снова нажал на спуск. Он терпеть не мог выкрутасы. Беглянка могла выбраться из номера в тот момент, когда он разбирался с портье. Минута в ее распоряжении имелась — нагрянуть в комнату к швабам. Или на чердачную лестницу. К любителю натюрмортов она нагрянуть не могла — слишком беззаботно хохотала там баба.

Очень странно, у него отличный слух. Он мгновенно вычленяет из множества звуков нужный. Провела, паскуда? Он должен поспешать. Человек взялся за дверцу шкафа. Он обязан завизировать...

Дверца распахнулась с оглушительным треском, выбив пистолет из руки. Скрюченная на дне шкафа женщина выбросила вторую ногу. Удар пришелся по колену. Человек вскрикнул и нагнулся, чтобы поднять пистолет. Тем самым он совершил серьезную ошибку. Женщина успела выбраться и толкнула его обеими руками. Человек с повадками джентльмена не удержал равновесия, завалился на бок. Женщина завладела пистолетом. Когда он пружинисто вскочил, на него взирала парочка бешеных глаз, а пониже — дырочка, именуемая отверстием в стволе.

— Черт, — сказал мужчина. — Сука.

— Пока, — сказала женщина.

Пуля бросила его на кровать. Но в этот момент со звоном разбилось окно. Влетел второй, прикрывая лицо локтями. Упал на четыре конечности. Чуя неладное, он поднялся по пожарной лестнице и пытался проследить за событиями. Женщина развернулась. Пуля вышла в окно. Человек-паук распрямился, ударил снизу, по пистолету. Решали не мгновения — их доли. Кувыркаясь, пистолет уже летел в потолок. А женщина, оттолкнув киллера, уже бежала к двери. Она вынеслась в коридор, помчалась по дорожке из плетеной шерсти. Схватилась за перила.

Ударившись плечом о косяк, оттолкнулась, полетела по лестнице — через ступени. Снесла этажерку для бегоний, но, не чувствуя боли, побежала к двери. Рванула ручку, дверь не поддалась. Она принялась ее выкручивать, не соображая, что замок ниже. Мозг уже отмирал, не работал. Испепеляющий жар пожирал клетки. Она шаталась, точно пьяная, трясла ручку. Отрезвила ее пуля, отбившая от косяка щепу.

Она обернулась.

Человек стоял наверху и сжимал в руке смерть. Ни одна мысль не шевельнулась у нее в голове. Глупости, что перед смертью человек переживает заново свою жизнь. Это слишком долго — жизнь прожить. Проще поле перейти. Или пулю схлопотать. Она увидела, как из дула вырывается вспышка... Вот он — истинный «приход». Даже боли не испытала. Слишком быстро пал занавес.