Смертельная карусель

ПОСЛЕСЛОВИЕ

— Это Лидия Сергеевна Косичкина? — строго и официально вопросили в трубке.

— Да, — не мудрствуя лукаво, призналась я. Захотелось немедленно вскочить и принести какую-нибудь справку. Не жила, мол, не значилась, не болела, не состояла...

— Сейчас с вами будут разговаривать, — торжественно пообещали на том конце.

Я чуть по струнке не вытянулась. Неужто царь? А я тут, понимаешь, не одета, не мыта, халат набекрень. Хриплю спросонок, как затертый винил.

В трубке как-то припадочно закряхтели. Словно человек пытался угнездиться в кресле, а оно его отторгало.

— Пардон, — спросила я бархатным голоском, — вы уже разговариваете?

— Что? — удивленно спросил немолодой мужской голос.

— Мне сказали, со мной будут разговаривать. Знаете, я не очень-то располагаю...

— Вы Лидия Сергеевна Косичкина?

— А то нет, — удивилась я. — Только не спрашивайте об этом в третий раз, а то начну сомневаться. Давайте лучше поздороваемся. Доброе утро.

— Хорошенькое утро, — недовольно забрюзжал мужчина, — два часа пополудни. Вам звонили трижды, причем дважды из Москвы. И каждый раз девочка-подросток отказывалась вас позвать, мотивируя это тем, что, если разбудит маму, мама огорчит ее табуреткой. Почему ваш ребенок не в школе, Лидия Сергеевна?

— Потому что каникулы новогодние, — буркнула я. — И кто вы такой, чтобы указывать, сколько мне спать? Как проснусь, тогда и утро, понятно? А кстати, кто вы такой?

Незнакомец хмыкнул:

— Грубовато, Лидия Сергеевна.

— Да, я немного одичала, — призналась я. — Это вызвано целым рядом обстоятельств. Во-первых, я много работаю, особенно по ночам. Во-вторых, я мало сплю, особенно днем. В-третьих, я бываю напугана, когда мне звонят незнакомцы, особенно из Москвы, и таким вот образом я реализую свое право на защиту от постороннего вмешательства.

Человек рассмеялся — короткими отрывистыми смешками.

— В Москве отчаялись вас услышать, Лидия Сергеевна. Поручили местным товарищам. Я полковник службы безопасности Ракитин Леонид Михайлович.

— Службы безопасности... чего? — не врубилась я.

— Хм... Вообще-то России. Управление ФСБ по Энской области. ...надцатый отдел. Вы отправляли электронной почтой в издательство «Черная семерка» роман «Возьми от смерти все»?

Я насторожилась:

— Ну положим.

— Издательство оценило неоспоримые достоинства произведения, но попросило у вас месяц срока на принятие решения?

Именно так. Я давно обрила голову, что написала этот горе-роман. Ни одно издательство никогда не просило у меня месяц срока. Либо от порога небрежно бросало «Нет», либо восторженно вопило «Да!».

Я промолчала. Какой прок просто так напрягать мышцы лица?

— Это ваш роман?

— Мой... — вот этими самыми руками, бессонными ночами и мотанием нервов...

— В таком случае мы должны с вами встретиться.

— А в чем, собственно, причина?

— А причина, собственно, в том, что мы прочитали ваш роман...

— Подождите, — перебила я. — Это смутно мне напоминает... Точно! «Три дня «Кондора»! Целый отдел ЦРУ занимался внимательным прочтением детективных романов-новинок. Непыльная работка! Один чудак убежал за булочками, а когда вернулся, всех его коллег-книгочеев цинично положили...

— Не перебивайте, Лидия Сергеевна. Ваш роман интересен не только динамикой событий, но и некоторыми фактами документального, скажем так, характера. Скажите, вы сами его выдумали? — Не дождавшись честного ответа, он заговорил дальше: — Дело в том, что имеются сведения о существовании тайной организации, проводящей аналогичные... гм, игры. Она имеет разветвленную международную структуру, агентурную сеть во многих странах и чрезвычайно мощную систему безопасности. Процесс налажен, и многообразие сюжетов обеспечено. Но неизменно одно — надеюсь, вы понимаете?.. Уж больно у вас получается схоже, как бы ни старались вы извратить это дело сообразно вашей буйной фантазии. Единая схема, Лидия Сергеевна.

— От меня-то вы что хотите? — нетерпеливо перебила я. Получать — так сразу.

— Мы хотим переговорить с человеком, предоставившим вам материал. Желательно в вашем присутствии.

— Но такого человека нет...

— Он умер?

— Я... я не знаю... — Я почувствовала, как коленка ни с того ни с сего затряслась, к ней пристроилась соседняя, а спустя секунды я вся заходила ходуном, охваченная тотальным ознобом...

Человек, отрекомендовавшийся полковником ФСБ, может оказаться далеким от этого уважаемого ведомства. А если и не так, то что мешает настоящему полковнику совмещать свою деятельность с другой — не совсем легальной, но, безусловно, выгодной?

— О чем молчите, Лидия Сергеевна? — с интересом спросил незнакомец. — Не пора ли признаться, что человек, обеспечивший вас материалом, реально существует или, скажем так, существовал?

— Нет, — собравшись с духом, сказала я. — Никакого человека не существует. И никогда, скажем так, не существовало. Роман «Возьми от смерти все» — продукт моей разгоряченной фантазии. Если вас ранят отдельные эпизоды, то откройте первый лист со ссылкой на выдуманность персонажей и случайность совпадений. Больше мне сказать нечего.

— Хорошо, давайте помолчим вместе. Через два часа вас ожидают на Коммунистической, один. Представитесь дежурному, он подскажет, в какой кабинет пройти.

Боже, подумалось мне. Этот полковник не самый там главный?.. Я удостаиваюсь величайшей чести. Или забыл, бедненький, в каком кабинете сидит?

— В противном случае, Лидия Сергеевна, можем поговорить у вас дома.

— Что вы, — испугалась я, — этот случай очень противный. И большая честь для меня. Да и диван у меня покатый. И вообще я не слишком натаскана в романтических обедах. Давайте лучше мы к вам.

— Договорились, — удовлетворенно проурчал незнакомец. — Жду.

Я осторожно положила трубку и уставилась на нее в полнейшей ошарашенности. От моего напряженного взгляда она, видимо, раскалилась и тут же истерично затряслась.

— Федеральная служба бе... — механически начала я.

— Отставить! — загремела Бронька, источая ударную огневую волну. — Пугай алкашей в песочнице, а я уже пуганая. Ты с кем там болтаешь, Масяня? Звоню, понимаешь, звоню, буква «е» на язык так и выпрыгивает...

— Сексом по телефону занималась, — призналась я. — Меня имели в грубой, животной форме. Есть такая утренняя услуга, вроде зарядки, где твоя буква очень кстати...

— Не свисти... — Бронька помолчала, научно переваривая. — Какое утро? Скоро вечер. И на будущее запомни, подруга: секс по телефону, как и обед по телефону, — это беспонтово. Никакого удовольствия. Если ты, конечно, не свихнулась или не обрела, скажем, наследства от какого-нибудь мертвого прадедушки из Кореи.

— Меня вызывают в ФСБ, — тоскливо призналась я. — Через два часа. По поводу моего нового романа.

— Ну что ж, — обдумав ситуацию, резюмировала Бронька, — это не совсем здорово, согласна. Мне кажется, парочка приводов в ФСБ у тебя уже была. Будь поосторожнее. А главное, я тут совершенно ни при чем, а у тебя такой провоцирующий тон...

— Нет, при чем! — гаркнула я. — Ты опять меня подставила. Ты должна пойти со мной и все объяснить во избежание неприятностей. У меня семья. Ты подруга или сволочь?

— Как будто сволочь не может быть подругой, — хрюкнула Бронька. — Или наоборот. Кто тебя вызывает?

— Полковник Ракитин.

— Целый полковник?

— Знаешь, я согласна и на лейтенанта, но у них, говорят, звания начинаются с майора...

— Ладно... — Бронька помрачнела и стала что-то лихорадочно обдумывать. — Я попробую выяснить про этого хмыря по своим каналам. Вернее, по каналам моего спонсора. Если чистый, в шестнадцать ноль-ноль встречаемся у часовни на Красном. Замолю твои грехи. Ну все, жертва репрессий, ариведерче.

Через полчаса, когда я мрачной тучей витала над компьютером и с отвращением давилась пятой чашкой кофе, в комнату вошла мама. Она беззвучно положила на кровать казенно-серый сверток, посмотрела на меня со всей строгой принципиальностью налогового инспектора, которому недодали, и вышла.

Я совсем забыла про это заказное письмо. Я притащила его вечером с почты вместе с посылкой от тети Эвелины из подмосковного Гадюкино (незыблемо убежденная, что Сибирь — остров голодных, она регулярно шлет нам крупы) и алиментами от Бережкова (в трех кварталах обретается, подлец, а нарочно ходит на почту и посылает переводы, чтобы я их подольше не получала).

Я подъехала на вертушке к кровати, забрала корреспонденцию и укатила обратно. Это было обычное заказное письмо, подписанное обычным женским почерком. С обычным обратным адресом: город Кострома, Главпочтамт, Мария Федоровна Островная. Однако возбуждение, охватившее меня, едва ли подпадало под категорию «обычное». Отставив пустую чашку, я сорвала сургуч.

По клавиатуре рассыпались фотографии...

Я собрала их дрожащими пальцами, перевернула.

История, поведанная несчастной женщиной, перестала казаться занимательной чепухой. Она обрастала документальными подтверждениями. Я держала их в руке — бесстрастные, безжалостные документы, свидетельствующие, что вся эта карусель с трупами — от начала до конца — чистая невыдуманная правда. Фотографии фирмы «Фуджи». Женщина с инициалами, как у президента, выслала их мне, чтобы я окончательно поверила. Чтобы я прочувствовала, содрогнулась и сделала свой роман не бездарной писулькой, а пронзительным криком души.

Поздно. Наш поезд ушел, опередив расписание.

Однако история не картошка, не выкинешь.

Мертвые мужские лица, вырванные фотовспышкой из темени склепа. Каждое в отдельности — крупным планом, лишенное индивидуальности и характеризующееся лишь продолжительностью существования в качестве трупа. Я узнавала их — по подробному описанию рассказчицы. У одного ссохшиеся почерневшие губы. Глаза наполнены болью. Невезучий по всей программе. Есть такие люди: что ни делают — все насмарку... У другого яркая улыбка и пышная шевелюра — по мнению Самсона, свидетельство долголетия, жизненной силы и уверенности в себе... Третий изумлен — он не ожидал от жизни такой подляны; он ведь бог, а богам умирать некрасиво... Четвертый деформирован, лежит неудобно, вмяв лицо в пол — не поймешь, что хочет сказать. И хочет ли вообще прокомментировать ситуацию...

Общий план — все четверо. Дружно. Сплоченно. Несимпатично. Следующий снимок — человек не мертвый. Он схватился за живот, искаженным лицом повернут к фотографу. У него приятное мужское лицо. Но боль в глазах — вселенская. Вследствие этой боли он весь перекошен, вырван из размеренности жизни. За спиной у человека море и массивные перила балюстрады... Пожилой мужчина с орущим лицом висит над разлохмаченной пропастью, сухие пальцы судорожно сжимают обломки половиц. Он синий от нечеловеческих усилий, в глазах — «предвкушение смерти», они пылают, как густо-красные карбункулы... Этот же старик — разбросанный по полу. Раздавленный, переломанный. Окончательно погибший... Неприметная женщина — серая мышь — с отвратительным кровяным сгустком во всю ширину лба... Снова море. Человек, заваленный камнями. Устроился калачиком, спит, как убитый... Белокурая «Гретхен» в полосе прибоя. Стройное тело плещется в воде. Волосы рассыпаны, их поедает пена...

В голове гудели траурные трубы. Я убрала фотографии в конверт. Бросила на самую верхушку стеллажа. Траурные трубы смолкли. Я подождала, убедилась, что они действительно смолкли, а не настраиваются на новую мелодию. Ладненько.

Пять минут прошли в тоскливой тишине. Только машины за окном гудели и сталкивались. Мягко ступая, в комнату вошла Варюша — моя любимая двоечница и единственный кандидат на поднос стакана воды в старости.

— Ты получила алименты от Бережкова, маман? — Она с опаской сапера оглядела комнату, как будто проверяя, не наблюдается ли вблизи меня какой внезапной табуретки. Это что-то свеженькое в ее лексиконе — гоняться за родимым чадом с табуретом.

— Получила, — дерзко бросила я.

— А почему мы еще не в «Баскин Роббинс»?

— Деточка, — назидательно сказала я, — эти жалкие копеечки твой так называемый папа высылает на твое взращение и воспитание, их так мало, что решительно отвергаются всякие там мелкие буржуазные радости, вроде мороженого с шарик от кинг-кон... блин, пинг-понга, стоимостью в сто двадцать рублей...

— Ой, маман, не дури, — нахмурила бровушки Варюша. — Традиция есть традиция, не тебе ее ломать. В котором часу побредем?

— Вечером, — буркнула я. Побредем, паломники. А про себя подумала: если не стану жертвой репрессий.

— Класс, — просияла Варюша. — Смотри не обмани. А то знаю я тебя. Слушай, мамахен... — Моя обездоленная кровинушка явно не рассчитывала оставить родственницу наедине с собой. — А вот я через месяц паспорт получаю. Это важное событие, да?

— Неслыханно важное, — подтвердила я. — Это твоя первая зарубка во взрослой жизни.

— А кем я буду? Я имею в виду, фамильярно. Вот по метрике я вроде Бережкова. А по духу — Косичкина. А в паспорте я чего буду?

По какому это духу она, интересно, Косичкина? По святому, что ли?

— А в паспорте ты будешь не чего, а через черточку, — объяснила я, — Бережкова-Косичкина, вот как. Вроде Бендер-Задунайского. Или Мамина-Сибиряка с Бонч-Бруевичем. Замуж выйдешь — добавишь третью черточку. Станешь Бережковой-Косичикной-... м-м, ну, допустим, Бурштейн. Если повезет.

— Я знаю, — кивнула Варюша. — Если не повезет, стану Дуняшкиной.

— А теперь иди и открой Ожегова на слове «фамильярный», — строго приказала я. — Потом отчитаешься.

— Хорошо, маман. — Варюша вздохнула. — Счастливо сделать вид, будто ты трудишься.

Она закрыла дверь. Но ненадолго.

— Ах да, — сказала Варюша, открывая дверь, — тебе звонила целая прорва мужиков.

— Я знаю.

— Еще звонила женщина. Представилась Марией Федоровной. Вроде бы межгород — там все время что-то взрывалось и трещало. Я сказала, что не имею морального права тебя будить, а если у нее имеется важное дело, то пусть перезвонит в полночь — к наступлению пика твоей активности. Она сказала, что уезжает с любимым человеком, перезвонить не сможет, и просила передать, что в жизни есть только одно счастье — ощущение собственного покоя и безопасности. А тот, кто счастлив по другой причине, просто не ведает истинной причины своего счастья. И тем счастлив вдвойне. Как-то так, мамахен. Тебе этот бред ни о чем не говорит?

— О многом, — улыбнулась я. — Спасибо, Варюша. Ты запомнила слишком длинную фразу. Не забудь ее на всякий случай повторить перед сном, договорились?