Помню, что в год после смерти отца наступила холодная дождливая зима, ветер нес мертвые листья, швырял в пруд, и они там подолгу плавали на воде. Дни были серые, и от этого на душе становилось еще тягостнее. Свекровь купила нам билеты в оперу.
— Вам нужно развеяться.
Она привела меня к себе, раскрыла гардероб и выбрала наряд — очаровательное платье из тафты и к нему атласные туфли.
Однако поездка вышла не самой удачной. Я даже не запомнила ни названия, ни музыки, ни сюжета.
— Прекрати ерзать, — шепотом сказал мне муж. — Если не успокоишься, тебя просто пристукнут: платье же шуршит.
Я повернулась и встретила взгляд своих сидевших рядом соседей. И, шевельнувшись еще раз, с удивлением заметила, что платье шуршит действительно очень громко.
Все остальное время я только и старалась, что не шелохнуться.
Когда мне было двенадцать лет, отец взял меня в Оперный театр Сан-Франциско на «Лебединое озеро» посмотреть на Нуриева. Отец был очень взволнован.
— Места отличные. Сейчас мы увидим одного из величайших танцовщиков мира.
Свет погас. Спектакль начался. Танцоры с пустыми кубками изображали пирующих.
— Когда они заговорят? — минут через десять шепотом спросил отец.
— Никогда.
— Совсем никогда?
— Совсем.
— Это что, всё вообще без слов?
— Это же балет, здесь танцуют.
Отец замолчал надолго.
— Пойду-ка я что-нибудь выпью. Когда закончится, встретимся внизу в баре.
Я осталась одна в темном зале перед сияющей сценой.
Когда балет закончился, отец ждал меня внизу — ни на кого не похожий, в синих линялых джинсах, с длинными волосами, сутулый и все-таки грациозный, как сам Нуриев.
— Слова должны быть. Чем же люди еще занимаются в жизни? Они всегда разговаривают, — ворчал отец, когда мы шли по Ван-Несс, и холодный ветер дул нам в лицо.