Смерть в Занзибаре

Глава 12

«Дом Тени» всеми своими тремя этажами стоял на широкой стороне террасы, на которую можно было попасть из сада по коротким пролетам лестниц, установленных на равных расстояниях друг от друга. Каждая из лестниц была различной длины, поскольку нижний этаж был когда-то колоннадой, опоясывавшей открытый центральный двор, на котором и был построен дом, поэтому комнаты второго этажа были очень большими и длинными, а главное – ненормально высокими. И как раз отец Тайсона, – у которого была мания все улучшать, – поделил их на спальни, ванные комнаты и гардеробные.

Верхний этаж, напротив, казался чрезмерно низким, а комнаты в нем были более жаркими, чем этажом ниже, так как солнце мощно било в плоскую по-восточному крышу, а тень от деревьев до них не доставала. Зато ветер доставал прекрасно, и по ночам там было холодно.

Во дворе был небольшой бассейн, где в тени плоских зеленых листьев лениво шевелили плавниками летаргические золотые рыбки, а комнаты на каждом этаже выходили на обнесенные колоннадой веранды, расположенные напротив друг друга, весьма напоминая тем самым дворцовый дворик в Севилье.

Странные винтовые каменные лестницы с низкими, непропорционально широкими ступеньками, чьи тяжелые перила были выполнены из кованного железа необычной геометрической формы и высотой едва ли не в полтора фута, поднимались в каждом из четырех углов двора внутри веранд и вели на следующий этаж. Выглядели они весьма небезопасными, так как держались в воздухе только благодаря толщине металла и пропорциям камня, заглубленного в мощные стены, и служили неплохим доказательством того, что какой-то давно умерший строитель-араб так же прекрасно знал свое дело, как, например, Адамс или Джон Нэш.

По краям каждой веранды между крепкими несущими колоннами стояли каменные кувшины с душистыми ползучими растениями и цветущими кустами, что создавало шокирующее впечатление висящего сада. Но снаружи дом выглядел гораздо менее декоративно и необычно: прямоугольное, белое, очень высокое здание с плоской зубчатой крышей и рядами выкрашенных в зеленый цвет ставен.

Где-то во второй половине дня, незадолго до того как Тайсон пошел писать письмо губернатору, в «Доме Тени» ненадолго появился мистер Кардью, суперинтендант Занзибарского управления полиции.

Его машина приехала и уехала, столь бесшумно двигаясь по белой коралловой пыли дороги в тени пальм, что никто в доме ничего не слышал, а кроме Тайсона его видели лишь сомалийский слуга, сонный помощник садовника и дремлющий на стене над главными воротами кот.

Он задержался менее чем на четверть часа, и только к концу дня, когда приближалась ночь и вся компания сидела за столом в столовой при свете свечей, Тайсон счел нужным затронуть тему этого визита.

Столовая в «Кайвулими» была узким длинным помещением с рядом арок вдоль одной из стен, которые когда-то были открытыми и которые отец Тайсона, Обри, превратил во французские окна. В этот вечер они стояли настежь открытыми, впуская пьянящий аромат цветов и приманивая мошек и прочих ночных насекомых к огненной смерти на пламени свечей. Со своего места между Найджелом и Ларри Даулингом Дэни могла видеть сад, где тени деревьев и лунный свет образовали сложную мозаику, расцвеченную золотом из освещенных окон.

У нее было множество свободного времени, чтобы наслаждаться этим видом, поскольку Лоррейн, в интересах обеспечения безопасности, занимала Ларри Даулинга беседой, в то время как Найджел горячо защищал современный шедевр, недавно приобретенный национальным музеем, против утверждения Гасси Бингхем, что этот шедевр представляет собой невероятное транжирство денег налогоплательщиков (имея в виду свои собственные) и ничем не отличается от смеси пролитых чернил и размазанных помидоров – каковая смесь оказалась бы гораздо более дешевой.

Ларри Даулинг прибыл на такси вскоре после ленча, и, к большому своему удивлению, Дэни обнаружила, что она не только рада его видеть, но и чувствует при этом даже некоторое облегчение, хотя она и знала, что это просто глупо с ее стороны, так как профессия Ларри делала его опасным для каждого из них. Однако, по какой-то непонятной причине, она чувствовала себя больше в безопасности и менее напряженной, когда он был рядом. Ларри, думала она, не бросит человека в беде.

Лэш Холден приветствовал мистера Даулинга без какого-либо энтузиазма и, задержав его такси, отправился на нем обратно в аэропорт, чтобы выяснить возможность зарезервировать для себя место на самолете, вылетающем на следующий день в Найроби. Его не было до половины пятого, когда гости Лоррейн собрались на чай на тенистой террасе за окнами гостиной, однако позднее он присоединился к ним, когда они отправились обследовать берег моря, восхищаясь причудливыми формами коралловых скал, сформированных ветрами, и наблюдая за заходом солнца среди великолепного розового сияния неба.

Он не общался с Дэни и вообще, казалось, избегал ее, и сейчас она смотрела на него через всю длину большого стола при свете свечей и размышляла о том, увидит ли она его когда-нибудь снова. «Полагаю, что я всегда смогу найти работу в Америке, – подумала она. – Тайсон или Лоррейн могли бы договориться об этом; у них там полно друзей, да и отец Лэша – лучший друг Тайсона. Вот если только миссис Гордон придет к мысли, что в конечном счете он нравится ей больше, чем Эдуардо…»

Дэни повернулась, чтобы взглянуть на Амальфи, которая очаровывала Тайсона, с раздражением реагируя на Эдуардо, и у нее упало сердце. Она знала, что ей нечего жаловаться на свою наружность, ибо она унаследовала это от своего отца, который был чрезвычайно симпатичным мужчиной. Но неудачная прическа Ады Китчелл совершенно не шла ей, как и очки Ады Китчелл. Они вместе превращали ее из милой симпатичной девушки в нечто совершенно невразумительное, и даже платье, которое она выбрала, не могло в этом помочь, хотя вначале она считала его потрясающим: короткое дымчато-серое платье с широкой юбкой и двумя гигантскими накладными карманами, украшенными аппликацией в виде белой магнолии, уменьшало ее стройную талию до таких размеров, что ее, казалось, можно было обхватить одной рукой. Она была в восторге, когда его покупала, но сейчас оно выглядело довольно заурядно, и поэтому тетя Гарриет охарактеризовала бы его как «подходящее для молодой девушки».

Амальфи же, о внешности которой можно было сказать все что угодно, только не то, что она заурядна, была одета в бледно-золотой шифон, точно такого же оттенка, как и ее бледно-золотистые волосы, а из драгоценностей на ней был античный комплект топазов, обрамленных золотой филигранью. Их цвет очаровательно гармонировал с ее русалочьими глазами цвета морской волны, которыми она в данный момент с оглушительным эффектом воспользовалась против Тайсона.

«Не понимаю, как мама это терпит!» – подумала Дэни с возмущением и, обернувшись, чтобы посмотреть на Лоррейн, немедленно получила ответ.

Лоррейн, одетая в нечто воздушное из тончайших черных кружев, в бриллиантах – чудесная память о недолгом царствовании Дуайта П. Клитропа – производила, хотя и по-своему, совсем иначе, чем Амальфи, такое же потрясающее впечатление и занята была тем, что использовала весь свой шарм против Ларри Даулинга, который выглядел не менее оглушенным.

«Они просто не могут иначе, – подумала Дэни, чувствуя себя подавленной и жалко неуклюжей. – Они родились с этим очарованием. Они просто открывают его, как водопроводный кран, и в большинстве случаев это вообще ничего не значит. Они не виноваты в том, что оно у них есть или что они им пользуются, точно так же как Миллисент Бейтс не может ничего поделать с тем, что она… Миллисент Бейтс!»

Миллисент сидела напротив нее между Лэшем и Эдуардо ди Кьяго, а «одеться к обеду» для мисс Бейтс означало только одно: длинное платье. И именно оно и было на ней. Неопределенного возраста одеяние из плотного синего марекена, без каких-либо претензий на фривольность и отнюдь не украшающее ее плоскую фигуру с квадратными плечами. Она как раз была занята тем, что просвещала Лэша, неосведомленного в колониальных проблемах, в отношении преимуществ британской системы здравоохранения, когда ее прервал Тайсон, который наконец предпочел сообщить о послеобеденном визите суперинтенданта Занзибарского управления полиции. Его голос загремел на весь стол, успешно подавив анекдот о том, как иностранцы предпринимают поиски свободных вставных зубов.

– Кстати, Лэш, в отношении заказа билетов, которые вы хотели получить на завтрашний рейс. Боюсь, что вы…

Амальфи резко обернулась.

– Какой заказ билетов? Лэш, ты уезжаешь? Едва успев сюда приехать? Дорогой, не будь глупым!

Найджел издал свой короткий хихикающий смешок.

– Это все американская привычка везде спешить. Сегодня здесь, а завтра – уехал! Это так расслабляет.

– Дорогой мой, я совсем не так опасна, – сладко пропела Амальфи. – Ты испугался?

– Я в ужасе, – бодро заявил Лэш. – Однако кроме этого, поскольку я полагаю, что деловая сторона этого приезда может быть решена в течение получаса – разумеется, если наш хозяин сможет просидеть эти полчаса спокойно, – я не считаю оправданным терять столько времени на безделье, пусть и весьма приятное. У меня полно других обязательств.

Миссис Бингхем сказала:

– Бедная мисс Китчелл! Я совершенно уверена, что вы собирались хоть немного посмотреть Занзибар. Какой же жестокий надсмотрщик ваш мистер Холден!

Она одарила Дэни приветливой лучезарной улыбкой, а Лэш взглянул на нее с изумлением. Такая точка зрения как-то совсем не приходила ему в голову. Если Дэни будет продолжать свой маскарад в качестве его секретаря, он едва ли сможет уехать без нее. Впрочем, и с ней тоже.

«Ба!» – подумал мистер Холден с холодным и сдержанным ожесточением. И тут его посетило вдохновение. Он приподнялся и поклонился миссис Бингхем.

– Мэм, вы устыдили меня. Вы абсолютно правы. Я действительно надсмотрщик, а мисс Китчелл несомненно нуждается в отдыхе. И она его получит! Думаю, что я вполне обойдусь без нее следующую неделю или около того, и она сможет остаться прямо здесь, устроить себе милые продолжительные каникулы и потом присоединиться ко мне, когда я снова вернусь в Штаты.

«А теперь, – подумал Лэш с некоторым удовлетворением, – попробуйте-ка проглотить такую штуку!»

Но Тайсон смог.

– Похоже, – сказал он вкрадчивым голосом, – что вам придется провести это время прямо здесь вместе с ней, мой мальчик.

– О, нет, и не подумаю, – твердо начал Лэш. – Я намерен…

Тайсон перебил его:

– Если все вы будете так любезны и перестанете прерывать меня каждый раз, как только я раскрою рот, возможно, я смогу докончить то, что я начал говорить… Спасибо! Так вот, о заказе билетов на самолет. Боюсь, что вам придется отказаться от них, мой мальчик. На самом деле, я уже так и сделал от вашего имени. Полиция настаивает, чтобы все вы оставались на месте еще день-два.

– Полиция? – Амальфи выронила бокал, который держала в руках, и он разбился с легким звоном осколков, разлив через весь стол красный ручеек кларета. – Какая полиция? Почему?

– Джош Кардью. Он заезжал сюда сегодня после обеда. Он сказал, что это просто обычное дело, но их просили проверить каждого, кто летел этим самолетом из Найроби в Занзибар сегодня утром, а вернее, самолетом Лондон – Найроби. И было бы полезно, если бы вы все могли остаться здесь некоторое время. Это из-за того парня, Джембе.

– Салима Абейда? – спросил Ларри Даулинг. – Вы имеете в виду того человека, который умер в аэропорту Момбаса сегодня утром?

– Я имею в виду того человека, который был убит в аэропорту Момбаса сегодня утром, – поправил его Тайсон. – Вполне вероятно, что кто-то добавил в его кофе хорошую щепотку цианистого калия, и они почему-то не думают, что он сделал это сам.

Гасси испуганно посмотрела на свой бокал с вином и торопливо отставила его в сторону.

– Какой ужас, Тайсон! Я же прекрасно его помню. Он тоже летел с нами лондонским самолетом. Но ради всего святого, почему полиция хочет опросить кого-то из нас? Просто странно, ведь это мог быть кто-то в аэропорту. Я полагаю, бармен, который подал ему кофе.

– Они все проверят. Эта работа похожа на поиски иголки в стоге сена, я бы сказал. Думаю, что в аэропорту было полно народу.

– Битком, – сказала Гасси Бингхем и вздрогнула. – К тому же было отвратительно жарко, несмотря на все эти вентиляторы и прочие вещи.

Ларри Даулинг задумчиво произнес:

– Совсем не просто положить что-то человеку в чашку, так чтобы вас не заметили, тем более в помещении, где полно народу. Весьма рискованно. Это должен быть кто-то, с кем он знаком.

– Не думаю, – сказал Найджел, вытирая кларет чистым носовым платком. – Любой человек – то есть просто любой – мог толкнуть его под локоть или отвлечь его внимание, когда они шли позади. Слишком просто. Вы сталкиваете его газету на пол или спотыкаетесь о его портфель и, пока он их поднимает, а вы извиняетесь – плюх!

Он уронил воображаемую таблетку в воображаемый стакан, и Эдуардо ди Кьяго сказал:

– Брр! Это очень малоприятный разговор. Я, например, не люблю разговоров о смерти. Это приносит неудачу.

– О, я согласна с вами, – сказала Лоррейн серьезно. – Это ужасающе неудачно. А теперь, я полагаю, должно быть и третье.

– Что третье? – спросила изумленно Гасси Бингхем.

– Конечно, убийство, дорогая. Бог троицу любит. Разве вы не замечали?

– Но ведь до сих пор было только одно убийство, – заметила Миллисент Бейтс.

– О, дорогая, разве вы не слышали? Как, я полагала, что мы не узнали об этом только потому, что мы по нескольку дней не получаем английские газеты, но я думала, что вы обе должны были все об этом прочитать.

Тайсон вознес взор ввысь, но, поняв, что теперь уже поздно вмешиваться, пожал плечами и начал обносить гостей портвейном.

– О чем прочитать? – резко спросила Миллисент.

– Как, о мистере Хонивуде. Адвокате Тайсона. Его же убили.

– Хонивуда, старого Генри Хонивуда? – Тонкая ножка бокала лопнула в пальцах Гасси Бингхем, и еще раз на столе образовалась темная лужица вина, поблескивающая в свете свечей. Однако Гасси, казалось, не заметила этого. Она наклонилась вперед и уставилась через стол на Лоррейн, а голос ее неожиданно стал скрипучим:

– Откуда вы взяли эту историю?

Но Лоррейн не обратила на это никакого внимания. Она протянула руку и, взяв пустой бокал с отломанной ножкой, подняла его и неторопливо сбросила на пол, где он разлетелся на кусочки.

– Это уже третий, – успокоила она. – И вообще он был какой-то не такой, так что нам можно не расстраиваться из-за целого набора. Прошу прощения, Гасси, что вы сказали?

Гасси с шелестом сатина и позвякиванием браслетов повернулась к своему брату.

– Тайсон, что это за идиотская чушь, которую где-то раздобыла Лоррейн?

– Это не чушь, – сказал Тайсон, щедро плеснув себе портвейна. – Хотя я и сам только сегодня об этом услышал. Бедного старика убили. Застрелили в собственном кабинете утром того дня, когда вы уезжали в Лондон. По всей видимости, вы не увидели этого в газетах по той причине, что были в движении: последние закупки и все такое прочее. К тому же это едва ли было на первых страницах газет.

– Нет, я этого не видела. И я все еще не могу поверить… Зачем, скажи на милость, кому-то понадобилось убивать старика Генри?

Тайсон пожал плечами.

– Спроси что-нибудь полегче. Воры, я думаю. Сейф был открыт. Собственно, я не знаю деталей.

– А откуда, – настаивала Миллисент, – вы вообще получили эти сведения? Если вы прочли это в местных газетах, я бы хотела их посмотреть.

Тайсон выглядел растерянным, и Лэш подумал с долей злорадства: «Это научит тебя следить за своими словами».

– Они где-то тут валяются, – сказал Тайсон, взяв себя в руки. – Но вообще-то я получил письмо с послеобеденной почтой. Налить тебе портвейна, Гасси?

– От кого? – допытывалась Миллисент Бейтс.

– О… от человека, которого вы не знаете, – торопливо сказал Тайсон.

– И что он говорит? Когда это случилось? Как…

Тайсон бросил злой взгляд в сторону Лэша, который старательно отворачивался, и вынужден был выслушать продолжительную проповедь, на которую постарался по мере сил ответить.

– Впрочем почему это вас так интересует? – раздраженно спросил он. – Он же не был вашим семейным адвокатом.

– Так уж получилось, что он являлся как почетным казначеем нашей Гильдии женщин, так и казначеем Отделения Британской Лиги в Маркет-Лайдоне и в этом качестве был также моим личным другом, – отрезала Миллисент. – В какое время, вы говорите, это произошло?

– Ради всего святого, откуда мне это знать, как вы думаете? Должно быть, об этом сообщали в газетах.

– Одиннадцать сорок восемь, если говорить точно, – мягко вмешался Ларри Даулинг. – Они узнали точное время, так как убийца, по-видимому, прижал дуло пистолета к телу жертвы – это помогло заглушить выстрел, – и сотрясение от выстрела повредило часы с репетиром, которые старый джентльмен носил в нагрудном кармане, и они остановились.

– Господи Боже мой! – мрачно сказал Тайсон. – Пресса! Я совсем забыл, что среди нас здесь имеется газетная ищейка. – Он посмотрел на Ларри Даулинга так, словно обнаружил слизняка в своем салате. – Может быть, вы случайно занимались этим делом, мистер Даулинг? Похоже, что вам известно о нем чертовски много.

– Нет. Не по моей части. Но я читаю газеты. Это было в большинстве из них за 13-е. Я видел по меньшей мере пять отчетов.

– Угу, – пробормотал Тайсон и вернулся к своему портвейну.

– Одиннадцать сорок восемь, – сказала Миллисент и затем медленно повторила:

– Одиннадцать… сорок… восемь…

– А что конкретно это означает? – допытывался Найджел у всего стола в целом. – Это звучит, как у Девушки с золотым голосом: «При третьем ударе будет ровно одиннадцать часов сорок восемь минут и двадцать секунд».

Миллисент Бейтс бросила на него сердитый взгляд.

– Если хотите знать, – кисло заявила она, – получилось так, что я ненадолго забежала к своей приятельнице утром двенадцатого. Я забыла отдать ей ключи от «Хижины волчат», а в этот день после обеда мы уезжали. А она живет в конце улицы мистера Хонивуда – это, собственно, тупик – и я подумала, не могла ли я действительно встретить убийцу. Он явно должен был пройти по этой дороге.

Найджел засмеялся с раздражающей снисходительностью.

– Знаете, я едва ли поверю в это, дорогая мисс Бейтс.

– И почему же нет? – вспыхнув от негодования, спросила Миллисент Бейтс.

– Но ведь само собой разумеется, что убийца не будет при свете дня разгуливать по людной улице и входить через парадную дверь? Гораздо вероятнее, что он прокрадется вдоль кустарника или чего-то подобного.

– Это только свидетельствует, – сказала мисс Бейтс, – как мало вы знаете то, о чем говорите. Вы могли бы тайком выйти из дома мистера Хонивуда через кустарник, воспользовавшись кухонным выходом в сад. Но там стоит замок с защелкой, и эту дверь нельзя открыть снаружи. А поскольку вокруг дома идет высокая стена, единственный вход для того, кто не захочет заниматься симпатичным подозрительным лазанием по стене, как раз через парадные ворота. И я действительно знаю, о чем говорю, поскольку так получилось, что я хорошо знакома с этим домом.

– Настолько хорошо, – весело сказал Найджел, – что еще немного, и мы начнем дрожать от страха, раздумывая, не вы ли сами совершили это!

Обветренное лицо Миллисент Бейтс пошло неприятными красно-бурыми пятнами, и Гасси сердито бросилась ее защищать.

– Вы, кажется, изволите смотреть на убийство, как на шутку, мистер Понтинг. Но смерть старого знакомого едва ли является для нас поводом для шуток.

– О Господи! О-господи-о-господи-о-господи! – запричитал Найджел. – Что мне остается! Я правда извиняюсь! Дорогая моя мисс Бейтс, вы ведь знаете, что я совсем не имел этого в виду! Это мое испорченное, извращенное чувство юмора. Скажите же, что вы меня прощаете!

Миллисент махнула своей большой и сильной рукой, как бы отгоняя надоевшее насекомое, и мрачно сказала:

– Не мелите чепуху! Это я виновата, что заговорила об этом. Но меня это просто заинтересовало, когда я сообразила, что запросто могла пройти мимо этого мужчины.

– Или женщины, – мягко вставил Ларри Даулинг.

Миллисент Бейтс быстро повернулась лицом к нему.

– Почему вы об этом говорите? – резко спросила она.

– Просто так. Ведь это точно так же могла быть и женщина. Ничто не свидетельствует против этого – если судить по газетам. Вы их не читали, иначе вы бы увидели, что у него в тот день был посетитель женского пола. Она даже предусмотрительно оставила после себя носовой платок – и даже с монограммой.

– О, – сказала мисс Бейтс с сомнением в голосе. – Я об этом не подумала. Да, я полагаю… что это возможно.

– Какой-нибудь миленький орнамент Женской лиги города, проступающий сквозь туман на пути к сокровищнице! – хихикнул Найджел. – О Господи! Я снова за свое! Это мое извращенное чувство юмора. Больше я не скажу ни слова!

Миллисент не ответила на колкость, лишь одарила его долгим недоброжелательным взглядом. Но неожиданно в ее лице – в застывшем его выражении и сузившихся глазах – появилось нечто, дающее понять, что его слова о чем-то ей напомнили. Или что-то подсказали. Что-то совершенно невозможное, и все же…

Никто ничего не говорил, и на протяжении целой минуты в комнате царила странная напряженная тишина, а затем Миллисент кивнула мистеру Понтингу. Короткий, резкий кивок человека, которому была представлена новая точка зрения, и он ее одобрил.

На другом конце стола Ларри Даулинг наклонился вперед легким, быстрым движением, напоминавшим бросок хищника, и энергично произнес:

– Так вы все же полагаете, что это могла быть женщина – женщина, которая была с ним знакома!

Однако, если он ожидал, что мисс Бейтс смутится и признается в чем-то, его ждало разочарование. Миллисент повернулась, чтобы посмотреть на него, и, успешно выразив свое неудовольствие тем, что увидела, нахально спросила:

– Вы что-то спросили, мистер Даулинг?

Ларри Даулинг вспыхнул и откинулся назад.

– Э… нет, ничего.

– Вот за это спасибо, какое облегчение! – прогудел Тайсон. – Меня это убийство уже достало. Давайте поговорим о чем-нибудь еще.

– Да, да, давайте, – сказал Найджел. – Убийства в общем-то не совсем отвечают обычному представлению о милой застольной болтовне. Они такие отвратительно пролетарские. Сам я никогда не могу понять, почему кто-то любит слушать рассказы о них.

Амальфи засмеялась своим очаровательным грудным смехом и сказала:

– Не будьте таким чувствительным, дорогой Найджел. Все мы обожаем хорошее убийство. Посмотрите, как они заполняют собой воскресные выпуски газет под аршинными заголовками. А как вы сами отреагировали на это убийство? Да никто кроме вас и словечка не мог вставить! – Она обернулась к хозяину дома и сказала: – Тайсон, вам полагается развлекать нас. Если вам не нравятся убийства, поговорите о чем-то другом. Все равно о чем. Расскажите нам об этом доме.

– Что же вам рассказать о нем? – спросил Тайсон. – Утверждают, что он был построен около полутора столетий тому назад вконец измученным супругом, чья вторая жена никак не могла ужиться с первой. Но если вы захотите вызубрить его историю, мой покойный дядя Баркли написал крайне скучную книгу об этом доме, которую опубликовал за свой собственный счет в конце 1890-х годов и навязывал своим друзьям. Вы, наверное, видели одну такую у Гасси – она переплела ее в красный сафьян и выставила на пианино, дабы компенсировать тот факт, что она ее вообще не читала. Несколько экземпляров вы найдете и здесь, они валяются повсюду. Все исторические и архитектурные сведения вплоть до мельчайших чертовых деталей. Я бы не рекомендовал ее в качестве легкого чтива. Но пусть это вам не мешает, если вам это действительно интересно.

– Мне – нет, – сказала Амальфи. – Во всяком случае, не до такой степени. Все вы сегодня ужасно скучные, а я хочу, чтобы меня забавляли и развлекали.

Она повернулась и томно улыбнулась Эдуардо, который со всей готовностью отреагировал на это приглашение, и вскоре они покинули столовую и отправились пить кофе по-турецки на террасе перед окнами гостиной, где Гасси снова требовала предоставить ей газеты из метрополии.

Тайсон отправился на поиски и, вернувшись, сообщил, что он не смог их найти, но через несколько минут Найджел томно проплыл через террасу, держа в руках запакованный в бумагу пакет, который он передал своему работодателю с весьма выразительным поднятием бровей, которое не осталось незамеченным участниками беседы.

Лондонские газеты прибыли с тем самым самолетом, который утром привез из Найроби гостей Фростов, и были доставлены в «Кайвулими» только под вечер. Пакет даже еще не вскрывали.

– Мне показалось, будто ты сказал, что прочел их? – с видом обвинителя произнесла Гасси.

Тайсон сделал вид, что не слышит ее, а сам торопливо удалился на дальний конец террасы, где Амальфи Гордон, временно оставленная в одиночестве, прислонилась к каменной балюстраде и смотрела между деревьями туда, где луна расстелила золотую дорожку по спокойному морю.

– Красиво, не правда ли, – сказал Тайсон, бросая якорь рядом с ней. – И так тихо. На свете мало мест, подобных этому. А скоро вообще не будет. Прогресс нередко бывает весьма грубоват.

– Не старайтесь быть торжественным и мрачным, дорогой, – упрекнула его Амальфи. – Есть тысячи мест таких же красивых, как это. И таких же тихих.

– Вот тут вы ошибаетесь, – сказал Тайсон, опершись локтями о теплый камень. – Я много чего повидал в этом мире. Чертовски много! Но в этом острове есть что-то особенное. Что-то такое, чего я больше нигде не встречал. Знаете, какой звук самый распространенный на Занзибаре? Смех! Пройдитесь по улицам маленького городка в любое время дня и ночи, и вы услышите его. Люди смеются. Их веселье, их хорошее настроение странным образом согревают даже такое сморщенное, изъеденное ржавчиной и высохшее сердце, как мое, и это единственное место, которое я встречал, где черные и белые и люди всех промежуточных оттенков, кажется, способны жить вместе в полной дружбе и гармонии, без какого-либо разделения по цвету кожи. Это просто живое доказательство и практическая демонстрация того, что такое возможно. Все они, вне зависимости от их рас, каст или религий, являются лояльными подданными Его величества султана – да живет он вечно! – и все вместе преуспевают. Но так будет не всегда. В конце концов кто-то – типа Джембе – сумеет это разрушить. Да, бывают времена, когда я готов согласиться со скучным старым фанатиком, моим покойным дядей Баркли, что прогресс груб.

Амальфи с отсутствующим видом срывала и нюхала бутоны жасмина, а на ее лице играла абстрактная улыбка человека, которого нисколько не интересует тема разговора, но имя Джембе привлекло ее внимание, она выронила цветы и быстро сказала:

– Тайсон, дорогой, это напомнило мне кое о чем. Прошу прощения, что я затрагиваю подобные вопросы, однако как вы считаете: действительно никто из нас не может покинуть этот дом до тех пор, пока полиция не установит, кто дал порцию яда этому противному маленькому арабскому агитатору в Момбасе?

– Господи Иисусе! – благочестиво воскликнул Тайсон. – Если бы это было так, мне бы пришлось всю дорогу жить с кучей гостей, а я не уверен, что мой организм выдержал бы это. Впрочем, как и ваши! Нет, это вопрос всего лишь одного-двух дней, пока они проведут несколько допросов. Они, возможно, будут спрашивать, не видел ли кто-либо из вас, как кто-то разговаривал с ним в аэропорту. Или стоял рядом с ним. Что-то в этом роде. А в чем дело? Вы подумываете о том, чтобы сократить ваш визит к нам? Я полагал, что вы останетесь у нас, по крайней мере, недели на три.

Амальфи улыбнулась ему и, потрепав его за седеющую светлую бороду, сказала:

– Но вы же прекрасно знаете, что я никогда не делаю того, чего от меня ожидают, и я никогда не знаю, сколько времени я буду там, где я есть. Если я чувствую себя ужасно хорошо, я остаюсь, а если нет, я уезжаю. Это так просто.

– Но это, должно быть, дорого обходится, – сказал Тайсон.

– О, безумно. Но мне не всегда приходится самой платить за себя.

Тайсон неожиданно громко расхохотался.

– Вот за что я вас люблю, Эльф. Никакого обмана, не правда ли?

– Масса, дорогой. Вы даже не представляете себе, сколько! Но не таким образом. В конце концов, деньги – это все-таки страшно важно. Вы согласны?

– Я свои зарабатываю, – сухо сказал Тайсон.

– О, но и я тоже. Приходится петь за каждый ужин, знаете ли, и я пою – очаровательно!

– Вполне допускаю, – сказал Тайсон с усмешкой. – А это не утомительно время от времени? Например, Джонни Лей.

Русалочьи глаза Амальфи затуманились.

– О, но, дорогой мой, я никогда не думаю о деньгах, когда выхожу за них замуж. Это всегда по любви. И только позднее, когда… О… вернемся к реальной действительности.

– И к чужим спальням и частному детективу, которого нанял ваш муж, чтобы наблюдать через щелочку, – цинично сказал Тайсон. – И все же, в одном вам везет. Ваш соответчик всегда оказывался вполне платежеспособным и мог – и даже более, чем хотел! – позволить себе одевать вас в норки.

– Но, дорогой! – укоризненно сказала Амальфи. – У вас это прозвучало так, словно я какая-то золотокопательница. Но я совсем не такая. Я бы вышла замуж за Джонни даже в том случае, если бы у него не было ни одного су!

– А Робин Грэттон? А Чабби?

– Ну конечно же! Я именно такая. Внезапно я чувствую, что я должна это иметь – ту единственную вещь на свете, которую стоит иметь, и, что как только она будет у меня, я буду долго-долго счастлива. Но потом все получается иначе. Но я обожала Чабби. Когда его убили, это разбило мое сердце. Это действительно так, Тайсон!

– Чушь! Вы с ним почти не разговаривали последний год. К тому же у вас нет сердца, дорогая. Только дурацкий клубок эмоций. Хотя что касается вашей головы, то тут я совсем не так уверен!

– Боюсь, что она точно такая же дурацкая, – с сожалением вздохнула Амальфи.

– Не думаю. Во всяком случае, похоже, что вы получили совсем неплохой доход от своих романов за последние год-два, несмотря на якобы разбитое сердце. Почему бы вам не бросить все это и не выйти за одного из них замуж?

Амальфи рассмеялась.

– Как, опять? У меня как-то не очень получается, не правда ли?

– Однажды получится.

– Как получилось у Лорри? Возможно. Но как это узнать? Я всегда уверена, что знаю, а оказывается, что нет.

– Попробуйте для разнообразия выйти за бедного. Пожалуй, вы можете себе это позволить.

– Не думаю, что я бы смогла. Денег никогда не бывает достаточно, не так ли? Все действительно восхитительные вещи так дорого стоят. Бриллианты, и модели от Диора, и отдых на Бермудах.

– Но ведь Чабби, должно быть, оставил вам кучу денег.

– Совсем не кучу, дорогой мой. К несчастью, у него оказался целый взвод ужасно скучных тетушек и других дальних родственников, о которых я никогда раньше и слыхом не слыхивала, а Чабби, по-видимому, был обуреваем навязчивыми клановыми чувствами – в общем, мне не повезло. К тому же расходы на похороны были просто чудовищны. И вообще, я не умею обходиться с деньгами. Я никогда не умела. Они просто тают у меня в руках.

– И это не удивительно, особенно с бриллиантами, моделями от Диора и отдыхом на Бермудах!

– Да, – сказала Амальфи и глубоко вздохнула. – Именно поэтому проще влюбляться в кого-нибудь богатого. Но я предпочитаю, чтобы они были к тому же красивыми и милыми, без этого никуда не денешься, а подобных людей не так уж много, и все они ужасно избалованы. Они знают, что они отнюдь не залежалый товар, и с ними бывает довольно трудно.

– Вы имеете в виду, что они умеют огрызаться и вовсе не желают всерьез и надолго оказаться под каблуком у какой-либо женщины? И подпадать под их влияние. Знаете, Эльф, я хочу дать вам один мудрый совет. Вы не сможете всю жизнь выглядеть, как ароматный персик, поэтому вам пора бы перейти на оседлый образ жизни совсем другого рода. Такой, который позволил бы вам наслаждаться вашими любимыми играми: чтобы и волки были сыты, и овцы целы.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, дорогой.

– Выбросьте всех этих плейбоев с большими деньгами, вроде молодого Лэша или этого гладенького и скользкого Эдди. Они, конечно, могут быть забавны, но они будут чертовски плохими мужьями для такой женщины, как вы. От них трудно ожидать, что они подставят вторую щеку или закроют на что-то глаза! Вы способны это понять по крайней мере теперь. Что вам нужно, так это милый пожилой поклонник, обожающий вас подкаблучник, который помог бы вам выйти невредимой даже из убийства.

Амальфи неожиданно вздрогнула.

– Уфф! Дорогой мой! Что за сравнения вы выбираете после той ужасной болтовни за обедом!

– Ну хорошо, «Сделай из него себе обезьяну, если это сойдет тебе безнаказанно», коль скоро вам понравится такая постановка вопроса.

– Так, как сделала Лоррейн? Я бы не сказала, что вы типичный подкаблучник. Или пожилой поклонник.

– А Лорри, – сказал Тайсон, – отнюдь не похожа на вас. Возможно, только внешне. По сути дела она – неизлечимый романтик. Вот в чем ее проблема. Она была бы совершенно счастлива, выйдя замуж за человека, который мог бы предложить ей полкоттеджа и «хлеб насущный» – до тех пор, пока она любила бы его. А вы бы не были. Ну как, были бы вы счастливы?

Амальфи искоса поглядела на него прищуренными глазами из-под своих длинных ресниц, и на ее милом лице вдруг ни с того ни с сего промелькнула легкая насмешка, а в голосе послышался оттенок удовлетворения:

– Дорогой мой Тайсон, вы просто читаете нас всех, как книгу! Вы такой умный.

– Вам не идет сарказм, Эльф. Должен ли я понимать это так, что вы намерены совершить небольшое сальто и сделаться маркизой? Если так, я должен предупредить вас, что этот Эдди еще более легкомыслен, чем вы сами, и единственная причина, почему он не собрал целую коллекцию бывших жен, получающих каждая приличные алименты, заключается в том, что завязки его кошелька находятся в руках его бабушки, которая не только в состоянии перекрыть ему кислород, но и время от времени так и поступает. Для него все это весьма тяжелое испытание, хотя, кажется, оно все же не заставило его попытаться найти себе работу. Он… В чем дело? Вы ведь, несомненно, были в курсе этого?

– Нет, – кратко ответила Амальфи. – Я думала… – Она замолчала и прикусила губку, на что Тайсон рассмеялся.

– Ну что ж, потом не говорите, что никто вас не предупреждал! Если вы действительно достигли того фатального состояния, что готовы выйти замуж за человека моложе вас, вам лучше выйти за Лэша. Американские мужчины согласны мириться с гораздо большими выкрутасами со стороны своих жен, чем более идеалистические народы, а когда дело доходит до развода, они немедленно впадают в рыцарские привычки Старого Света и позволяют партнеру по браку выдоить себя, словно козу, даже не блея, и готовы платить самые невероятные алименты. Что же касается Эдуардо, то если кто и будет платить, то именно вы. Его семья могла бы еще принять вдову Чабби – хотя, принимая во внимание обстоятельства, я в этом сомневаюсь, – но по поводу тех двух разводов они будут брыкаться, как бешеные коровы. А уж если говорить о том несчастном деле с Дугласом… В общем, если вас интересует мой совет, выбросьте из головы Эдди и ставьте на молодого Лэша. Конечно, если еще не слишком поздно.

Амальфи отошла на шаг и с неожиданной враждебностью смерила его взглядом.

– Не думаю, – медленно произнесла она, – что это все еще забавляет меня. На самом деле, я совершенно уверена, что нет.

– Потому что я сказал вам правду о вас самой и о нескольких позолоченных плейбоях?

– Нет. Потому что вы начинаете мне надоедать, дорогой. А я терпеть не могу, когда мне надоедают.

Она сладко улыбнулась ему, хотя глаза ее оставались холодными, повернулась и пошла обратно по террасе, чтобы присоединиться к остальным. И тут же Найджел направился к проигрывателю, включил его, затем раздвинул шторы на двери в гостиную, и все стали танцевать, за исключением Тайсона, которому нельзя было мешать, и Миллисент Бейтс, которая не умела.

Тайсон и Миллисент сидели рядом на каменной балюстраде террасы, наблюдая за танцующими через открытую дверь, и Миллисент мрачно спросила:

– Не могли бы вы сказать мне, откуда это вы раздобыли своего секретаря и зачем. Не могу понять, как человек вашего масштаба может терпеть эту его аффектацию и глупое хихиканье.

– Он хорошо делает свою работу, – лениво произнес Тайсон, – пусть эта аффектация не вводит вас в заблуждение. Это уже одурачило немало крутых бизнесменов в области издательского дела и кино, которые полагали, что тут они быстренько обтяпают свои дела, а потом им пришлось с головной болью признать, что они заплатили гораздо больше, чем предполагали вначале. Он занимается всеми моими контрактами, а за этим хихикающим фасадом скрывается ум, столь же любознательный и хитрый, как у дюжины обезьян, и столь же осторожный, как у хорька.

– Я в этом не сомневаюсь, – недовольным тоном заявила Миллисент. – Он мерзкий тип. У нас в Маркет-Лайдоне был помощник кассира вроде него. Такая дрянь. Я всегда говорила, что однажды с ним выйдет какая-нибудь грязная история, и, конечно, так и произошло. Таким нельзя доверять ни на ярд.

Тайсон предпочел сделать вид, что это его позабавило, и, разразившись грохочущим хохотом, хлопнул Миллисент по спине своей громадной волосатой рукой.

– Бейтс, вы великолепны! Вы просто коллекционный экспонат. Впрочем, Найджел точно такой же, а я люблю коллекционные экспонаты. А вот от людей невыразительных, с пустой душой и холодной кровью – сохрани меня Господь!

– Вы просто притворяетесь! – отрезала Миллисент Бейтс.

– Возможно, – невозмутимо ответил Тайсон. – Все мы притворяемся. Ставим дымовую завесу, чтобы заморочить людям голову. Так, Гасси притворяется доброй.

Миллисент возмущенно выпрямилась.

– Ничего подобного! Гасси самое доброе существо на свете!

Тайсон снова захохотал и опорожнил свой стакан.

– Бейтс, мудрая вы моя сова, я аплодирую вашей лояльности, но одновременно осуждаю вашу нечестность. Не могли же вы прожить все эти годы с Гасси, не заметив, что ничто не доставляет ей большего наслаждения, чем потихоньку воткнуть человеку шпильку в самое больное место, а затем, прикрываясь милым смущением, делать вид, что она совсем не это имела в виду. Это ее любимое развлечение в обществе. Вы, без сомнения, уже много лет назад поняли, что Гасси любит только одну себя. А предвосхищая ваше восклицание: «Но и вы тоже!» -

спешу сказать это сам: «Да, и я тоже». Возможно, это эгоистично, но, честное слово, в этом есть смысл! Согласитесь, Бейтс, мы, Фросты, в общем-то не очень приятные люди. Единственный из нас, у кого, кажется, не было никаких пороков, был старый дядюшка Баркли, но он был просто чудак! Давайте-ка выпьем какую-нибудь смесь за его душу.

Он поднялся и направился к столу с напитками, а Миллисент, последовавшая за ним, поставила на стол свой пустой бокал и покачала головой.

– Нет, спасибо. Я больше не буду. Мне пора в постель.

Она повернулась, чтобы еще раз взглянуть на танцующих в гостиной: Гасси с Найджелом, Дэни с Ларри Даулингом, Амальфи и Лэш Холден, Эдуардо и Лоррейн…

Она простояла так чуть ли не пять минут, наблюдая за ними с непонятной интенсивностью.

– Очень странно, – в задумчивости пробормотала Миллисент Бейтс.

– Что именно? – спросил Тайсон.

– Все, – сказала Миллисент и покинула его.