Смерть в Занзибаре

Глава 4

Дэни проснулась, будто ее кто-то толкнул, и обнаружила, что стюардесса снова напоминает о том, что следует пристегнуть ремни.

– Через несколько минут наш самолет совершит посадку.

– Посадку? Где? – изумленно спросила Дэни.

– В Неаполе. Как вы думаете, вы сможете пристегнуть ремень вашего друга? Похоже, что я не могу его разбудить.

Дэни с некоторыми трудностями выполнила эту задачу, а мистер Холден продолжал оставаться нетранспортабельным. Он не проснулся даже тогда, когда самолет коснулся посадочной полосы, и стюардесса отказалась от неравной борьбы и в нарушение правил оставила его на его месте.

Дэни перелезла через него, чтобы присоединиться к остальным пассажирам, которых пригласили выйти на залитый солнечным светом неаполитанский аэродром, и, чувствуя себя неспособной к каким-либо беседам, сделала вид, что не заметила Ларри Даулинга, который послал ей дружескую улыбку, когда она проходила мимо.

В столовой аэропорта им подали странную смесь ленча и чая, но Дэни была не в настроении что-либо критиковать и съела все, что перед ней поставили, с удивлением обнаружив, как она проголодалась. Из осторожности она выбрала себе столик, как можно дальше от своих спутников, и с этого удобного наблюдательного пункта она с интересом изучала их, понимая, что среди них есть двое еще не опознанных гостей, направляющихся в «Кайвулими». Сестра Тайсона – Огеста Бингхем и ее приятельница – мисс… Бутс? Нет. Бейтс.

Ей чрезвычайно повезло, сообразила она, что она как раз болела корью в тот единственный раз, когда ее новая приемная тетка намеревалась ее навестить, и что она эгоистично перенесла визит к миссис Бингхем в «Эйрлайне» на среду вечером. Она уже почти пошла к ней. Но в этот же вечер демонстрировался фильм «Голубые розы», и ей пришлось выбирать между выполнением своего долга, заключающегося в посещении приемной тетки, чтобы представиться ей, и походом в кино, – и кинотеатр выиграл.

Оглядывая столовую, Дэни решила, что искомыми двумя женщинами явно была та пара, которая подсела за стол к миссис Гордон, поскольку более пожилая из них имела заметное сходство с Тайсоном. Тот же тупой нос и решительный подбородок. Да, это точно должна быть Огеста Бингхем: женщина средних лет, чьи седеющие волосы были выкрашены в темно-синий цвет и артистически подстрижены и чья худощавая фигура весьма выигрывала в столь же прекрасно сшитом костюме лавандового оттенка.

На миссис Бингхем была скромная бриллиантовая брошь и два ряда великолепного жемчуга, а выглядела она так, словно неплохо играет в бридж, принадлежит к нескольким клубам и любит поболтать и хорошо одеться. Ее соседка представляла собой полную ее противоположность и сразу же наводила на мысль о скаутах, «Никаких глупостей» и умело руководимом приходе. Вне всякого сомнения, мисс Бейтс.

Мисс Бейтс, которая, несмотря на жару, была в строгом пальто, юбке и бескомпромиссной британской фетровой шляпе, напоминающей миску для пудинга, представляла собой эффектнейший контраст Амальфи Гордон, сидящей напротив нее. Миссис Гордон сбросила свою норковую накидку и выглядела холодной и невероятно красивой в своем серовато-зеленом туалете из льняного полотна. Как это у нее получается, удивлялась Дэни, разглядывая ее с несколько обиженным интересом. Ведь она же старая! Она училась в школе вместе с моей матерью и уже столько раз была замужем. И тем не менее, она все еще так выглядит!

Итальянский маркиз – или он называется маркезе? – и сэр Амброуз, Как-Его-Там («нефть»), все свое внимание уделяли миссис Гордон, а Амальфи чаровала их обоих, а также миссис Бингхем и мисс Бейтс, и нескольких открыто восхищающихся ею зрителей. Даже Ларри Даулинг с трудом мог удержаться от того, чтобы не стрелять в нее глазами, сосредоточив свое внимание на том, что говорили его собеседники за столом.

Мистер Даулинг сидел через два стола от Дэни с тем темнокожим мужчиной, которого она видела в гостинице и который очень серьезно что-то говорил, живо при этом жестикулируя. Его голос был четко слышен Дэни:

– Вы не понимаете! Вы не араб. В этом же и есть все зло. Откровенная несправедливость! Почему страдающее меньшинство должно угнетаться ради жесто-оких и кровожадных империалистов умирающего ст-троя, которые безжалостно вырывают свои прибыли прямо изо рта голодных бед-дняков? И я как араб…

Неужели бывают люди, которые действительно говорят подобным образом? И, по-видимому, другие слушают. Мистер Даулинг несомненно слушал, хотя и, возможно, не так серьезно, как следовало бы. Но ведь он надеялся после этого написать большую статью или что-то там еще о выборах в Занзибаре и… С внезапным чувством острой тревоги Дэни вспомнила кое-что гораздо более серьезное. Он собирается взять интервью у Тайсона! Ей нужно будет предупредить отчима и держаться не на виду. Вот будет катастрофа, если этот Ларри Даулинг, который пишет для газет, разузнает, что на самом деле она – приемная дочь Тайсона, выдающая себя за секретаршу приехавшего американского издателя, чтобы избежать дачи показаний по делу об убийстве. Это может стать великолепной темой для первых страниц газет, и Дэни содрогнулась при одной этой мысли. Предположим – только предположим, – что кто-то ее узнает? Человек, с которым он разговаривает…

Паника снова охватила Дэни. Даже если араб не тот человек, которого она встретила поблизости от дома мистера Хонивуда, он наверняка тот самый, который стоял рядом с ней, локоть к локтю, в холле «Эйрлайна», и, если он узнает ее и начнет задавать вопросы, ее могут задержать в Найроби и отослать обратно.

Какое наказание предусмотрено за путешествие с чужим паспортом? Почему она не подумала об этом раньше? Лэш Холден делал на этот счет какие-то легкомысленные намеки, но она так и не задумалась над этим. А следовало бы задуматься…

Собеседник мистера Даулинга снова заговорил, даже еще более громко, но о более конкретных вещах:

– Я всегда чувствую себя больным – совершенно больным – в этих аэропланах. У меня болит живот. Все болит. Я мирюсь с этим. Это так нехорошо. Высота – нет, не знаю. Да, мы не двигаемся, но я все равно чувствую себя все время плохо. А над морем еще хуже. Над морем мне совсем плохо. Потому что, если моторы откажут над морем, что тогда будет? Мы все упадем. Это ужасно!

«Он вовсе не страдает от морской болезни, – подумала Дэни. – Он просто боится! Ну и что, я тоже боюсь…»

Ларри Даулинг поймал ее взгляд и усмехнулся, и непонятным образом ее паника стала отступать. Пусть он даже и репортер и опасен для знакомства, но это человек, на которого можно положиться, и у нее вдруг появилось сильное подозрение, что тетя Гарриет одобрила бы его. Что очень странно…

Тут она сообразила, что пассажиров до Найроби просят вернуться в самолет, и, торопливо вскочив, схватила свое пальто и сумку, и поспешила из зала вслед за своими попутчиками.

Лэшмер Дж. Холден младший не двигался и даже не шелохнулся, когда она пролезала мимо него, чтобы занять свое место. Говоря техническим языком, он был сброшен со счета; и Дэни, вынужденная признать этот факт, почувствовала себя потерянной, лишенной друзей и очень-очень одинокой. До этого момента она ощущала себя чем-то вроде члена одного экипажа с Лэшем во главе, который управлял кораблем и взялся благополучно доставить ее в порт назначения при условии, что она будет выполнять все, что он говорит. Но теперь она уже не была в этом так уверена. Освещаемый бесстрастными лучами яркого средиземноморского солнца, Лэшмер Холден казался гораздо моложе. Волосы его были всклокочены, сам он выглядел бледным и небритым; она стала рассматривать его критическим и неодобрительным взглядом, и тут ее материнские инстинкты выявили в ней все лучшее – она наклонилась и расслабила его галстук, который сполз куда-то в район правого уха, а потом опустила шторку, чтобы солнце не светило ему в лицо.

Двое краснолицых джентльменов типично колониального вида, занимавшие места непосредственно позади нее, начали храпеть легким ритмичным хором, и она охотно последовала бы их примеру и снова заснула, чтобы ни о чем не думать. Но теперь она была уже слишком напугана и ей было не до сна. К тому же следовало бы, пожалуй, написать письмо. Письмо, которое она должна отправить из Найроби и в котором она должна все объяснить полиции.

Дэни осторожно встала и сняла свой атташе-кейс с полки над головой, вновь с удивлением заметив бирку, утверждающую, будто он является собственностью мисс Ады Китчелл. Однако, разложив перед собой бумагу и держа в руке ручку Байро, она обнаружила, что это отнюдь не так просто, как она себе представляла.

Припомнив события последних двадцати четырех часов, она с удивлением задумалась, в своем ли она уме. Неужели обильные алкогольные возлияния Лэша Холдена оказывали на нее некое гипнотическое воздействие? Конечно, она была напугана и смущена, но в то же время полна упрямой убежденности, что ничто не может помешать ей отправиться в эту долгожданную поездку в Занзибар. И в этом состоянии духа она с огромной готовностью ухватилась за ту нелепую возможность спасения, которую он ей предложил. Но теперь, имея столько времени для размышлений, она все яснее представляла себе всю безрассудность своего поступка.

Она сделала как раз то, чего от нее и ожидали. Поддалась панике и повела себя глупо и подозрительно, позволив убийце использовать себя в качестве подсадной утки и замести следы. Она стала «участником после факта», недоносителем, а это тоже является наказуемым нарушением закона. Сохрани она спокойную голову и позвони немедленно в полицию, даже если бы из-за этого пришлось отложить ее поездку или, в крайнем случае, пожертвовать ею, тогда именно полиция нашла бы этот пистолет и к тому же без отпечатков ее пальцев. А если бы она сообщила им то немногое, что ей известно, это могло бы помочь им сразу же напасть на след настоящего преступника, вместо того чтобы терять время, пытаясь выследить ее.

«Она оказалась, – подумала Дэни с суровой честностью, – просто эгоисткой, трусихой и достойной сожаления легковерной девчонкой. Она помешала правосудию и сыграла на руку убийце; а теперь раздумывала, сколько времени займет у полиции установление того факта, что посетителем мистера Хонивуда была мисс Дэни Эштон, если она не напишет и не сообщит им этого сама. По всей вероятности, они никогда этого не установят. Возможно, в конце концов, лучше вообще ничего не говорить, оставив все идти своим путем. Могут ли ее приговорить к тюремному заключению за воспрепятствование отправлению правосудия? Но ведь она только хотела увидеть Занзибар. Занзибар и «Кайвулими»…»

Два года назад Лоррейн прислала ей несколько фотографий «Кайвулими». Они пришли по почте в холодный, сырой и унылый ноябрьский день и принесли с собой в этот флегматичный и лишенный всякой романтики дом тети Гарриет дыхание волшебства. «В саду, – писала Лоррейн, – есть джакаранда[1] и манго, франжипани[2] и фламбоян и огромное количество апельсиновых деревьев, и все они райски пахнут и делают все вокруг очаровательным и прохладным. Думаю, что отсюда берется и название этого места. «Кайвулими» значит «Дом Тени».

Дэни отложила перо и бумагу и вернула атташе-кейс на полку. Все это было так сложно, что лучше было бы подождать, пока она сможет излить душу Лоррейн и Тайсону. Лоррейн подумает, что все это ужасно, а Тайсон, вероятно, придет в ярость. Но они возьмут на себя заботу обо всей этой проблеме и будут знать, что делать.

Она снова села, чувствуя себя безучастной и потерянной и немного стыдясь самой себя. Если бы только Лэш проснулся! Но мистер Холден, похоже, намерен был проспать до самого Страшного Суда, и Дэни вдруг поймала себя на том, что смотрит на него с растущей враждебностью.

Во всем этом виноват Лэш, неожиданно решила она. Если бы не он – да еще этот его странный набитый кот! Вот уж действительно, Асбестос!

Благоухающее дуновение «Диориссимо» торжествующе ворвалось в запахи сигаретного дыма, антисептиков и обивки, и Дэни осознала, что приятный профиль мистера Холдена рисуется на фоне серовато-зеленого полотна.

Рядом с ним в проходе стояла Амальфи Гордон, глядя вниз на его бессознательное тело с легким неодобрением. Выражение ее лица представляло собой любопытную смесь раздумья, сомнения и досады. В полутьме задернутой шторки, освещаемая светом сзади, она выглядела еще более светловолосой и красивой, чем обычно, и просто невозможно было поверить, что ей не около тридцати, а уже далеко за тридцать, и что она ходила в школу вместе с чьей-то матерью.

Она взмахнула парой длинных, выглядевших позолоченными ресниц, без сомнения искусственных, и бросила на Дэни невидящий и абсолютно равнодушный взгляд, которым некоторые женщины удостаивают слуг, а большинство красавиц жалуют своих простеньких или непривлекательных сестер.

Именно этот взгляд вызвал у Дэни внезапную резкую враждебность, что, по-видимому, отразилось на ее лице, так как зеленовато-голубые глаза миссис Гордон потеряли свое абстрактное выражение и стали удивленно внимательными. Она оглядела Дэни с головы до ног, отметив ее молодость и не пропустив ни одной детали ее одежды и внешнего вида, и хмурая морщинка на ее белом лбу стала глубже. Она сказала, даже не попытавшись понизить голос:

– Вы, должно быть, секретарша Лэша… мистера Холдена. Я думала, что он взял с собой Аду.

– Она не смогла поехать, – коротко ответила Дэни, со смущением ощутив, что жарко краснеет.

– О?

Естественно, миссис Гордон не проявляла абсолютно никакого интереса к секретаршам Лэша, что при данных обстоятельствах оказалось весьма удачно, так как она прекратила дальнейшие расспросы. Однако что-то во взгляде Дэни явно ее раздражало, и она еще раз взглянула сверху вниз на спящего Лэша и затем легким, но весьма решительным движением протянула свою белую руку и разгладила заблудившийся локон волос, упавший поперек его лба.

Это был нежный жест собственницы, способный выразить целые тома – так это и было задумано. Подчеркнув тем самым свои отношения с Лэшем, миссис Гордон обворожительно улыбнулась и направилась по проходу в дамский туалет.

Дэни опустилась в кресло, потрясенная и беспричинно сердитая, расстроившись из-за шаткости своего избавления. А что, если бы миссис Гордон спросила, как ее зовут, и она сказала бы «Китчелл»? Что бы тогда произошло? «Но вы же не Ада Китчелл. Я ее знаю». И что бы она на это ответила? Две рыжих секретарши, обе носящие одну и ту же фамилию, – это было бы довольно сложно объяснить. Разве что они сестры… Если миссис Гордон еще раз спросит ее, ей придется выдать себя за сестру Ады. Лэш должен был помнить о том, что миссис Гордон встречалась с его бывшей секретаршей, и предупредить ее об этом.

Она повернулась, чтобы еще раз взглянуть на него, и мрачные предчувствия сменились абсолютно нелогичной злостью. Она протянула руку и снова опустила на его лоб убранную прядь волос. Вот ей, подумала Дэни!

Стюардесса разносила чай, и два колониальных джентльмена позади нее проснулись и погрузились в продолжительную и несколько догматичную дискуссию о расовых проблемах в Кении. По проходу прошел тощий араб, которого Дэни видела раньше в холле гостиницы «Эйрлайн» – а возможно, и в Маркет-Лайдоне, – и один из мужчин позади нее, понизив голос, сказал:

– Видели, кто это был? Салим Абейд – тот парень, которого называют «Джембе».

– Думаю, что вы правы. Интересно, что он делал в Лондоне?

– Думаю, что вокруг него подняли шум немногочисленные наши сторонники, красные и малиновые интеллигенты. Понять не могу, почему мы позволяем подобным типам появляться у нас. От них нет никакой пользы, да и им никогда ничего не достается, – красные следят за этим! Набрасываются на них, как стервятники, с первого же момента после их приземления и учат их готовить перевороты.

– Я всегда слышал, – сказал второй голос, – что он весьма способный парень. Говорят, что у него даже есть последователи в Занзибаре.

– Я тоже так думаю. И это – несчастье для Занзибара! Этот остров всегда казался мне чем-то вроде мирного оазиса в скандальной пустыне политиканов, дерущихся за власть. Но Джембе и его братия собираются все это изменить, если удастся. Вы когда-нибудь замечали, что, несмотря на всю свою болтовню о «мире и братской любви», красные, как правило, жрут друг друга и с головы, и с хвоста из зависти, ненависти, злобы и жестокости? Их боги и их священное писание – это ненависть и разрушение, а Джембе типичный их представитель. В данный момент его мишень – это англичане, так как сегодня они подставляются, как сидящие на воде утки. Но он араб с побережья, и, как только он сумеет изгнать нас, он тут же повернет своих последователей на индийскую общину, или на персов, а потом на оманских арабов, и так далее. Всегда должен существовать враг, по которому нужно наносить удар, чтобы питать свою ненависть и получать от этого выгоду. Если Занзибар – это маленький рай, то Джембе – это змеи в нем! Я вам когда-либо рассказывал?…

Рассказчик снова понизил голос, когда объект его рассуждений снова прошел мимо, возвращаясь на свое место, однако после этого он уже больше не возвращался к Занзибару и к тому человеку, которого он называл «Джембе».

Дневной свет померк, и Дэни подняла заслонку и увидела, что они все еще летят над морем. Она пожалела, что у нее нечего почитать. И не с кем поговорить. Нет ничего такого, что могло бы успокоить ее натянутые нервы и заставить ее не думать о мистере Хонивуде и об убийстве. Парочка позади нее, исчерпав все политические проблемы и решив судьбу Кении, перешла – причем довольно громко – к тревожной теме катастроф и бедствий. За болезненно натуралистическим рассказом о переселенце, который повез самолетом свою семью в Найроби на уик-энд и совершил вынужденную посадку в безводной местности, где все они умерли от жажды, прежде чем к ним пришла помощь, последовал еще один – о джентльмене по имени Блотто Кутс, который выпрыгнул с парашютом в море под Момбасой и был съеден акулами, а за ним – и третий, повествующий о некоей «Тутси» Парберри-Бассет, которая потерпела аварию в кратере потухшего вулкана, в результате чего погибла не только она, но и двое ее друзей и ее африканский слуга…

– Видимо, она попала в нисходящий поток воздуха или мотор выключился по какой-то причине, – беззаботно вещал рассказчик. – Мы целые сутки не могли их найти. Ужасная история. Тела были разбросаны вокруг по кусочкам – не разобрать, где кто. А вы слышали о лайнере, который разбился над Средиземным морем в прошлый вторник? Я еще подумал, что это произошло примерно в том самом месте, где мы сейчас находимся. Сорок восемь человек на борту и…

Араб Джембе порывисто встал и снова поспешил в конец коридора. Проходя мимо, он бросил на говорящего взгляд, полный ядовитой неприязни. Было ясно, что он также слышал часть разговора, и Дэни вспомнила его давешнее заявление о том, что он «всегда плохо себя чувствует над морем, поскольку, если откажет мотор, все мы упадем: это ужасно!» И в этом что-то есть, подумала она, вглядываясь в беспредельное пустое пространство моря внизу под ними и раздумывая, есть ли в Средиземном море акулы. Она слышала авторитетное заявление, что около побережья Момбасы их полным-полно, и ей пришло в голову, что коль скоро этот напуганный Джембе так близко принял к сердцу судьбу несчастного Блотто Кутса, то уж на последнем участке своего путешествия, когда они покинут Момбасу, ему явно будет гораздо хуже.

Если он такой нервный, подумала Дэни, ему нужно выпить сильное успокоительное! Хотя она не была уверена, что ей и самой не придется к нему прибегнуть.

В синей бесконечности над ними появилась первая бледная звездочка, за ней еще одна и еще, пока, наконец, не стало совсем темно. Спинки кресел были откинуты назад, чтобы было удобней спать, а лампы притушены до слабого синего тления, но ночь не принесла отдыха, – хотя, если судить по могучему храпу, некоторые из пассажиров считали иначе.

В желтых сумерках рассвета они совершили посадку к завтраку в Хартуме, где стюардесса с помощью первого офицера предприняла еще одну безуспешную попытку разбудить мистера Холдена.

– Нам рекомендуется выводить всех из самолета на этих стоянках, – пояснил первый офицер, – но я не вижу, что мы могли бы предпринять с этим пассажиром, разве что вынести его на руках, а потом снова внести. Похоже, что он чертовски прилично поддал. Вот счастливчик! Ну ладно, оставьте его, пусть лежит. Вы летите с ним, мисс… э…?

– Китчелл, – торопливо подсказала Дэни. – Да, я его секретарь.

– Ну и повезло вам! И что вы будете с ним делать, когда мы прилетим в Найроби?

– Понятия не имею, – задумчиво сказала Дэни. – Но к тому времени, он обязательно проснется.

– Я бы не был в этом так уверен, – весело сказал первый офицер и вышел вслед за стюардессой.

Дэни и остальные пассажиры, с довольно утомленным видом и слипающимися глазами, позавтракали, обмениваясь бледными вежливыми улыбками, в то время как над Эфиопией вставало солнце. Сэр Амброуз Ярдли сошел с явным сожалением, и его место занял полный индус. В остальном, однако, список пассажиров остался неизменным, и усталые, зевающие лица казались Дэни такими знакомыми, словно она знала их всех уже несколько лет.

Лэш проснулся вскоре после того, как они снова взлетели. Он посмотрел на Дэни так, будто понятия не имел, кто это такая, и, проинформировав Создателя, что он чувствует себя просто ужасающе, направился в мужской туалет, где, по-видимому, выпил несколько кварт сильно хлорированной воды и, вернувшись на свое место, немедленно снова заснул.

Дэни с опаской разглядывала Африку внизу и не очень задумывалась о ней. Громадное плоское пространство оранжево-коричневого цвета, прерываемое пятнами живой зелени и точечными гроздьями пигмейских ульев, которые она сочла местными краалями. Наконец на горизонте поднялось голубое облачко с двумя ледяными пиками.

– Гора Кения, – сообщил восторженный пассажир, который изучал карту полета. – Скоро мы начнем снижаться на посадку. Мы должны быть в Найроби в одиннадцать, а сейчас, по моим часам, без четверти.

– Просим пассажиров пристегнуть ремни, – проинформировала их стюардесса, и Дэни переключила свое внимание на сложнейшую задачу: как разбудить своего работодателя.