Сны Землян

Пятнадцатое

Как? Вавилов решительно не знал, не знал, как посадить вертолет-монстр, да еще так, чтобы никто не заметил. А если и заметил, то не предал бы значения внезапному визиту.

— Спокойно! — заверил команду Аба, выгнал Скворцова из кресла главного пилота и сам взялся за штурвал. — Сейчас все будет.

Смену пилота Аба устроил аккурат над Сахарой, всю пустыню сосредоточенно штурвалил, а, подлетая к Мемфису, древнейшему городу русла Нила, включил рацию, отыскал частоту диспетчера аэропорта Гизы и, с каменным лицом, заорал в микрофон:

— Мэйдей, мейдей! Борт Верховного номер сто восемьдесят два! Мейдей, мейдей! Отказал тяговый двигатель! Мейдей, мейдей! Срочно полосу для жесткой посадки!

Секунд пять в эфире было тихо. Затем кто-то, очевидно, что диспетчер, кашлянул и протянул:

— Э-э-э, а до Каира не дотянете?

— Дотянем! — Тотчас отозвался Аба. — Только потом протянем ноги и лопасти! Я не шучу, вашу мать! Мы падаем!

— Одну минуту… — Ответил диспетчер из динамиков полилась какая-то умиротворяющая музыка.

— Вот же ж гады, а… — Проскрежетал Аба, — мы тут падаем, а они нам лестницу Иакова устраивают. Ну, я им устрою, как приземлимся. Камня на камне не оставлю!

— Товарищ Гольштейн, так ведь мы и не падаем, — развел руками Скворцов. — Может, как-то полюбовно можно приземлиться, без выкрутасов?

— Да?! А может, я мацу смогу купить в Сальвадоре?! Ты понимаешь, что в городе туристов посадочные полосы по миллисекундам расписаны?! Давай, бегом к главному движку и сделай с ним что-нибудь!

— В смысле? Сломать?

— Да, гений ты мой доморощенный! Что б мы пали уже по-настоящему. Вань помоги собраться своему тугодуму, а то у него в мозгах все заржавело — скрипит.

— Жень, пойдем, — Вавилов взял под руку Скворцова и поволок его к выходу. — Где отсеки?

— Сам найдешь! — Аба нервно тарабанил пальцами по приборной панели в ожидании ответа «оператора». — Вот с-суки, а. Ну я вам щас дам!..

Опешивший Скворцов опомнился и даже отодрал от себя руки Вавилова, но тот обнял его по-медвежьи, приподнял над полом, да так и вынес в коридор.

— Жень, не спорь и даже не обращай внимания, — прошипел он ему, когда двери в кабину сомкнулись за их спинами. — Знаешь как испортить движок?

— Конечно, знаю, — буркнул Евгений высвободившись из хватки начальника. — Ломать не строить, знаешь ли. Но если этот тип еще раз в таком тоне отзовется обо мне, я его самого сломаю!

И они заспешили прямыми коридорами к двери, известной промеж них только Скворцову. Вавилов не сомневался, что Женька приведет куда надо, таков уж он был, что изучит любую технику, к какой прикасался или во чрево которой помещался.

Оказавшись у массивной железной двери с круглой, как на субмарине рукоятке, Скворцов раскрыл было рот в язвительной издевке, но тут ручка повернулась на четверть оборота, дверь как-то сама собой приподнялась и втиснулась в стену, так, что опытный техник только одобрительно хмыкнул. Он понял, что Аба, хоть и ждал с нетерпеньем ответа диспетчера, но глазу с них не сводил и дистанционно откупорил люк. Или это уже Васька сделал?

Вопреки ожиданиям Вавилова, приготовившегося увидеть за дверью шатающиеся ходуном механизмы и бегущие по центру роторы, в помещении располагалась одинокая стойка с мышкой и клавиатурой, как в серверной.

— Это и есть сердце мотора?

— Угу. Самое что ни на есть, — вздохнул Евгений и, вместо того что б развернуть клавиатуру, нырнул под стойку и сдернул с защелок пластиковый кожух. — О… Да тут полно мышей. Вот меховушки негодные, всю проводку погрызли. Где их только Верховный набрал… Коротыша устроили!

Он выудил из кармана зажигалку, высек огонек и поднес его к сплетенью тонких и, с виду, совершенно невинных проводов. Тут же завоняло паленой проводкой, что-то действительно коротнуло, заискрилось, загорелось, винтокрылую машину порядочно тряхнуло и Вавилов почувствовал, как их потащило вниз.

— А… М-м-м не разобьемся?

— У Абы своего спрашивай, — буркнул Скворцов. — Я сделал что мог.

— Да уж.

Бросаемые их стороны в сторону они вернулись в кабину, где Аба рычал, что голодоный тигр в клетке.

— …Что значит, нет свободных полос?! Дайте тогда занятую!

— Простите, Аба, сэр, это невозможно. Все полосы забиты битком и даже если я…

— Но мы падаем! Мэйдей, понимаете!?

— Ничем не могу помочь. Я по регламенту не могу позволить вам упасть на головы мирным туристам! Это пошатнет наш пассажиропоток!

— Тогда мы упадем на пирамиды Гизы!

— Это как вам угодно. Но в аэропорт я вас пустить не могу. Господин Аба у вас же вертолет, три двигателя, неужели с вышедшим из строя одним, пусть и тягловым вы не сможете жестко приземлиться где-нибудь в пустыне? В песок вы сядете мягче, чем в бетон.

— Да черт с тобой будем падать в бархан! Только предупредите общественность, что б гвалта не подняли.

— Это можно! — по голосу диспетчера стало ясно, что тот крайне доволен исходом дискуссии. — Сообщите координаты и мы пришлем вам пожарную команду.

— Ненужно. Возгорания нет. Отбой, — и, уже отключившись от диспетчерской, повернулся к Ваське. — Ведь нет?

— Не, все чисто. Обороты главного упали на восемьдесят процентов, но обороты саппорта взвыли до сотни. Сядем без пыли и шума.

— Отлично! Ну не сукин ли я сын, а?! — обернулся он к Вавилову. — Без билета, без волокиты, к самому порогу пирамиды! И что б вы без меня все делали.

— Ну, уж точно б не падали на вертолете, — хмыкнул Вавилов, уселся в свободное кресло и накрепко пристегнулся ремнями.

Не то чтобы он боялся смерти, даже напротив, теперь он отчего-то не боялся ее вообще. Смерть, ввиду произошедших событий теперь представлялась Вавилову не как раньше, не как черное, немое ничто, а как шаг к новому этапу существования. Существования загадочного, но действительного, точно как его средний палец.

— Минут через пять упадем, — констатировал Васька, неотрывно глядя в галограф пульта второго пилота. Вавилов видел краешек экрана на котором была прочерчена красная парабола, что кончалась красным же крестиком, на небольшом всхолмии. Очевидно, что Аба метился прямехонько в мягкий бархан. Ну, что ж. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Хотя… Вавилов откинулся на спинку и закрыл глаза. Хотя, отчего он решил, что по ту сторону смерти нельзя умереть еще раз? А потом еще и еще. И так раз двести. Или двести тысяч раз. Продираясь смертями все глубже и глубже к финалу. Которому нет конца.

Вдруг вспыхнул красный сигнал и истошно завопила сирена — сработал датчик критической высоты помноженной на скорость, но Васька тут же заткнул истеричку-компьютера и все вернулось в норму. Вавилов снова закрыл глаза и постарался расслабиться. Ему вспомнилось, что в автокатастрофах меньше всего страдали пьяные люди и именно от того, что были совершенно расслабленны алкоголем. У них, правда, немного не то, но от стакана водки Вавилов бы сейчас не отказался.

— Тридцать секунд до столкновения с землей, — спокойно и как-то по-будничному сообщил Васька. Ему не хватало только широкого зевка вдобавок. — Скорость чуть выше расчетной.

— Знаю я, — резко отозвался Аба. — Закрой лучше рот, а то язык прикусишь.

— Ну, это вряд ли. Десять, девять… Пять… И!

Вавилов судорожно вцепился в ручки кресла, совершенно позабыв о своем намерении расслабиться. А, поскольку выпить ему так и не пришлось, то грохнулся оземь он в напряженном и сосредоточенном состоянии.

Тяжелый удар сотряс само существо Вавилова. Не вертолет, кресло или отдельные элементы окружения, а самого Вавилова, казалось, заключившего в себе все. В одно секунду мир их белого и понятного вывернулся каким-то пульсирующим красным хаосом. И, если бы не он, то ничего бы вообще не сотряслось и не громыхнуло. Не вырубился бы свет, не орал бы благим матом Скворцов, не посыпались бы с потолка панели, да не разлилась бы дождем система пожаротушения.

— Все живы?! — Вавилов, как слагатель бытия, первым оправился от удара (да он и не терялся, если разобраться до конца), отстегнул перевязь и, по накренившемуся полу, подошел к ближайшему от себя Абе. — Ты как?!

— Нормально, — буркнул в ответ тот, отстегнулся и подошел к скомкавшемуся, прячущему голову в коленях Ваське. На его, всем залитом водою пульте, он нажал несколько кнопок, отчего вода перестал хлестать с потолка, а свет вернулся к потускневшему, но белому состоянию.

— Эй, малой, ты как? — Аба попытался расправить Ваську, но тот точно задеревенел. — Все, голову можешь вытаскивать, сели уже.

— Охренительно сели, — отозвался с другого конца кабины Сковрцов. — Я чуть шоколадный пудинг в штаны не испек.

Вавилов мельком оглянулся на товарища, что одной рукой расстегивал ремни, а другой держался ладонью за окровавленную щеку — вокруг него больше всего валялось пластиковых плиток с потолка.

— Ваня! Оклемай своего шкета, я с диспетчерской свяжусь, — распорядился Гольштейн и вернулся в свое кресло.

Бледный как платок Васька медленно выглянул из-за коленей, бессмысленно огляделся и все так же медленно стал опускать ноги. Вавилов не мешал, просто стоял рядом и наблюдал, больше потому, что сам не знал, как поступить. Шок, не иначе.

— Мы… Уже умерли? — наконец сипло произнес он. — Товарищ начальник, где мы?

— Сели, Вась. На бархан сели, рядом с пирамидами. Болит где? Ударило?

— Нет, просто… Про… Проверьте лучше Шаова. Его никто ведь не предупредил.

— Черт! Точно! — Вавилов хлопнул себя по лбу и бросился к выходу. — Забыли совсем!

Впрочем, беспокойство оказалось напрасным — Заур преспокойно лежал себе на кушетке, пристегнутый к ней ремнями у ног, пояса и груди, точно буйно-помешанный. Только руки его свободно вращались.

— Ваня! — Поприветствовал он вошедшего и, видно, смекнув, что дальнейших потрясений не случится, потянулся к ремням отстегнуться. — Что это было такое? Мы упали?

Вавилов рассказал в двух словах о происшествии и под конец виновато попросил прощения.

— Да ладно брось, — отмахнулся Заур. — Когда посудина крена словила, я сразу понял, что падаем. Хорошо у койки ремни были, а сама она к полу привинчена. Остальные как?

— Женьку оцарапало слегка, Васек в шоке. А Аба…

— Про него я ничего не хочу знать. Ваня, будь начеку с этим типом.

— Он свой. Бестолочь, но свой.

— Он-то да, но вот кто за ним стоит…

— Того уже нет.

— Пока нет.

Заур расцепил все путы и сел на койке. Выглядел он все еще паршиво. Бледный, с крупными каплями пота на лбу, вздрагивающими руками… Из-под бинтов на груди и плечах кое-где выступила кровь. Хоть он и крепился, но, судя по всему, падение далось ему тяжело.

Он встал на ноги и, опираясь на интерьер больничной каюты, доковылял до уборной.

— Я считаю, что тебе и команде лучше в вертолете остаться, — нерешительно и оттого немного озлясь на себя проговорил Вавилов. — Тебе-то уж точно лучше тут отлежаться. А ребята присмотрят за вертолетом. Если хочешь, Васька с тобой посидит.

— Нет, не нужно. Бинты бы сменить, да. Но сиделка мне не нужна.

С протяжным, сдавленным стоном он улегся на свое место и после долгим, испытывающим взглядом посмотрел на Вавилова.

— Ну, а ты пойдешь с Гольштейном.

— Угу.

— Смотри, Ваня, я тебя предупредил. Будь начеку. Не дай шайтану одурачить себя.

Они пожали руки и Вавилов вышел чуть более встревоженным, чем входил.

За его отсутствие Аба успел связаться с диспетчерской аэропорта Гизы, наорал там еще на кого-то, отменил спасательную операцию в их честь и добился того, что б инцидент с падением вертолета замяли. Напирал он главным образом на то, что они не упали вовсе, а так, совершили жесткую внеплановую посадку и все, что им сейчас требовалось от местных властей — не лезть к ним и дать немного времени.

— Сколько немного? — слегка нахмурившись уточнил Вавилов. — Ты ж и сам не знаешь сколько часов потребуется, что б пирамиду обшарить.

— Да сколько угодно! — хмыкнул Аба, попутно скидывая арктический комбинезон. — Хоть день, хоть два, хоть неделю. Тут, Ваня, мякотка в том, что не они нас ограничивают, а Верховный. Сколько он даст нам времени, пока воскреснет… Ты так и собираешься по пустыне расхаживать? Во всем зимнем? Пойдем, переоденемся слегка.

И они, в потных тельниках цвета хаки, прошествовали в каюту Абы, где у того имелся скромный гардероб.

Выбирать, правда, особо не из чего было. Форменные сорочки с коротким рукавом, вензелями на вороте и манжетах, темно-синие брюки… И все и везде мало и тесно.

— Эйн момент! — Утешил неподходящего под одежду Вавилова Аба, взял с полки какой-то паровой утюжок и, как фокусник с волшебной палочкой, заплясал с ним вокруг товарища. — Эйн!.. Цвейн!.. Дрейн!

И, о чудо! ворот стал свободней, натянутые на груди и животе пуговицы ослабли, а полы брюк отросли до нужной длинны. Передовые технологии, не иначе. Но Вавилов, критически осмотрев себя со всех сторон, сделал вид, что не удивлен и таким манером чуть ли не каждый день себе одежду подгонял.

— А ботинок у тебя подходящих не найдется? — спросил он, глядя на то, как Аба сменял свои толстостопые зимние, на что-то элегантно-летнее.

— Нет. Точнее есть, но растянуть их подростником не получится. У тебя ж лапа как у медведя.

Распоряжение остаться в вертолете команда восприняла с воодушевлением.

— Вертолет пока починим, — не скрывая улыбки на расцарапанном лице, ответил инициативой Скворцов. — Да и не выношу я жары и пыли. А тут хорошо, прохладно.

И, действительно, климатизация уже во всю шпарила прохладой, что указывало, в целом, на незначительный характер повреждений машины.

— Да и за Зауром уход нужен, — поддакнул оправившийся от шока Васька. — Пойду и впрямь ему перевязку сделаю.

— Да, еще кое-что! — Обернулся уже на пороге Вавилов, — Выкатите-ка три-четыре бочки с порошком на улицу. Мало ли, вдруг пригодятся.

Едва он отпер двери на трап, как в лицо пахнуло горячим сухим воздухом. Зажмурившись, он прикрыл ладонью глаза, свободой рукой достал из нагрудного кармашка солнцезащитные очки и, нацепив их, осмотрелся.

На всю широту взгляда распростерлось море, громадное бледно голубое море с наносами золотого песка, в один из гребней которого, собственно, и угодил их корабль. Невдалеке от места посадки, чуть ниже и правее виднелось искусственно плато, огороженное со всех сторон прозрачными щитами. Еще дальше, километрах в двух-трех, над сыпучими барханами возвышались пирамиды Гизы. Но им было не туда, а как раз к той, полупрозрачной голубоватой площадке, где начинался вход в реликты Хосе-Франсе. А идти пусть было и недалеко, но зато топко.

Нахлобучив фуражки с кокардами подразделения Верховного, Вавилов и Гольштейн спустились по выдвижной лесенке и устремились по дюнам к окончательной цели.

Выбрались они на площадку под удивленные взгляды туристов, что ожидали тут своей очереди на экскурсию. Все, конечно же, видели падение вертолета и теперь пребывали в некотором недоумении, что два высокопоставленных пилота (так, по крайней мере, они выглядели в своей форме) тоже решили совершить спуск к таинственным пирамидам пришельцев. Под их взглядами Вавилов чувствовал себе неловко и старался смотреть в пол, но Аба же напротив нагло ухмылялся и крутил головой.

— О! — Указал он рукой на ларек с турникетом, — нам туда, пошли.

Они пересекли обширную площадку и, не останавливаясь в хвосте живой очереди, прямо прошествовали к входу.

— Уважаемый! — Обратился Аба по-арабски к замотанному во все белое привратнику. — Я сто восемьдесят второй смотритель Верховного, вон с того жестко севшего вертолета, — тут он вальяжно развернул перед взором слегка опешившего служителя свое удостоверение, — это пилот первого ранга Жан Трюдо. Наш транспорт будут ремонтировать часа четыре и мы хотели бы воспользоваться оказией и спуститься к пирамидам пришельцев в которых ни я, ни мой друг никогда небыли. Это можно устроить?

Польщенный безупречным арабским Абы (и это без помощи мозгошина!) привратник расплылся в широченной улыбке, распахнул пред высокими гостями турникет и широким жестом предложил входить, чем вызвал волну негодования всей прочей ожидающей на солнцепеке публики.

— Скажи, — вполголоса мурлыкнул Аба, когда они проходили мимо служащего, — нам можно ходить везде?

— Экскурсии вообще-то проводятся организованными группами, под руководством гида, — сконфузившись промямлил тот, но тут же скороговоркой добавил, — однако вам, таким дорогим и почтенны гостям я определю нашего самого лучшего гида! Одну минутку.

Он приложил два пальца левой руки к виску, на несколько секунд затих, очевидно, связываясь с кем-то по мозгошину и, наконец, вернувшись, известил:

— Вас уже ждут на первом этаже у лифта! Всего доброго, — и он поклонился.

Неуклюже поклонившись в ответ, Вавилов зашагал вслед за Абой, казалось, раздувшимся за эти минуты настолько, что не пролезет в кабину лифта. Однако ж Аба пролез и даже, с высоты своего величия, углядел кнопку спуска.

Спускались долго. Достаточно долго, чтобы Вавилов заскучал. Он стал рассматривать орнамент стен тускло освещенной кабины лифта, которая была стилизована под камень с витиеватой резьбой. Имитация выглядела так натурально, что он даже поскреб ее ногтем, а потом еще и простучал. Отозвалось гулко. Тогда он отошел к противоположной стене обширной кабины и оценил рисунок издали. Странно, но… Чем дольше он смотрел, тем необычней казалась резьба. Точки, линии, черточки… На расстоянии их уже не было видно, а вот сам орнамент как будто ожил. Стена точно придавалась внутреннему, загадочному движению. То вздыхала, как живая, то подрагивала.

— Фу ты. Бред. — Зажмурился Вавилов, мотнул головой, но рисунок точно отпечатался на сетчатке и еще долгое время не смывался темнотой.

Так с закрытыми глазами он и дождался дна, что, судя по длительности спуска, землилось достаточно глубоконько. Только когда двери распахнулись и света стало больше, он и сам открыл глаза.

У порога стоял почти такой же, как и наверху, замотанный во все белое, бедуин. Он учтиво поклонился гостям, посторонился и жестом предложил входить. Они вышли из яркого тамбура в узкий и высокий коридор, освещенный скудным таинственным светом. Проводник молчал, Аба тоже… Даже звуков шагов слышно не было. А коридор все не кончался и не кончался. Вавилов забеспокоился. Это место… Коридор показался ему смутно знакомым. Так, будто он бывал тут тысячу лет назад, бывал неоднократно — ходил тысячу и один раз взад-вперед, изо дня в день. И стены… Они были точно такими же, как стены лифта, испещренными гипнотическим узором. Впрочем, узор скоро оборвался, тоннель как-то разом расширился и они остановились возле каменных ворот. Толстенные створки были разведены, но не полностью, позволяя оценить, насколько они широки и массивны.

— Мы стоим у порога тайны, — возгласил по-английски провожатый и картинно развел руки. — Величайшей тайны жизни и смерти, тайны сотворения чужого мира, тайны их появления здесь. Но! Вместе с тем, мы стоим у порога ответа на вопрос мучавший человечество тысячелетиями! Одиноки ли мы во вселенной? Есть ли другая разумная жизнь? И стены за этими вратами, как и сами врата, дают однозначный ответ. Прошу!

— Эм, уважаемый, — вкрадчиво обратился к гиду Аба, едва они вошли в коридор, украшенный уже не узором, а резьбой, запечатлевшей дела каких-то коренастых носатых тварей. — А можно без вот этого вот вашего завсегдашнего пафоса? Мы с товарищем люди обычные, нас очаровывать не надо.

Провожатый даже как будто выдохнул облегченно.

— По-простому?

— Ага, своими словами.

— Ну что ж, извольте, — и он заговорил бегло, без затягиваний и патетики. — Наверняка вам известно, что пирамид всего четыре и все они практически одинаковые.

— Практически? — Переспросил Аба и забежал немного вперед, заглянув в лицо гиду.

— Да. Одни поменьше, другие побольше, у одних центральный бассейн круглый, у других овальный. Резьба, вот, наскальная тоже разная. Сюжет передается один и тот же, но детали и, если можно так выразиться по отношению к пришельцам, стиль — разный. Кстати, взгляните, — он остановился и указал на один из фрагментов резьбы, где, если Вавилов правильно понял, носатый пришелец весь в доспехах, сидел на шее у песчаного червя. Точь-в-точь как в «Дюне» Герберта. — Здесь изображен предок наших инопланетян, управляющий громадным кольчатым созданием. Загляните в пасть. Видите ряды мелких зубов? Они клиновидные с двугранной отделкой. В другой пирамиде зубы такого же червя уже в форме игл и они просто выдолблены в камне узкими канавками.

— Ну, а если в общих чертах, о чем повествуют эта наскальная живопись?

Провожатый укоризненно взглянул на Абу.

— Не наскальная. Это роспись по камню, поскольку мы совсем не в скале находимся, а в пирамиде из каменных блоков. Кстати, по образу и подобию этих пирамид древние египтяне возводили и расписывали свои. Понимаете, техника работы с камнем идентичная…

— И все же, о чем повествование?

— А все на поверхности. Тут же не письмена, а просто… Живопись. Собственно, двигаясь по коридору от ворот к сердцевине, мы видим их историю. Рождение, развитие, процветание и упадок. У самого входа в пирамиду, если вы обратили внимание, было изображено, как они вылупляются из песка, что наводит на мысль об их, ммм, полурастительном происхождении. Там же были видны фрагменты некой всеобщей сети, что-то вроде грибницы из которой, собственно они первоначально и вышли. После уже взрослые особи научились откладывают в землю семена из которых вылуплялись другие. Каких-то социальных взаимоотношений или родственных уз, у них не было. Они считали себя детьми планеты и относились друг к другу как братьям. Со временем их цивилизация окрепла, расселилась по всей планете и, если можно так выразиться, приручала животных. Вроде того кольчатого червя, у которого мы останавливались.

— А с какой планеты они? — Решился задать вопрос Вавилов, который, слушая гида, взглядом скользил по впечатляющим рисункам.

— Есть две версии. Первая выдвинута самим Хосе-Франсе и по ней это марсиане. По другой версии, неофициальной, это беглецы с Фаэтона, погибшей планеты когда-то вращавшейся по орбите между Марсом и Юпитером.

Вавилов и Гольштейн переглянулись. Все сходилось.

— Хорошо, а зачем им вообще нужны были эти пирамиды?

— Первоначально они служили местом поклонения Творцу. Той самой грибнице увивавшей всю планету. Потом случилось нечто, какой-то катаклизм уничтоживший сеть и пирамиды стали не просто местом поклонения, а чем-то вроде склепа. Марсиане приходили в пирамиды умирать.

— Ну а как они очутились у нас тут на Земле?

— Об этом можно только догадываться. По крайней мере, роспись об этом умалчивает.

— То есть как они перебрались на землю с технической точки зрения неизвестно?

— Нет. Гипотез и предположений выдвинуто много, но все они на жидком песке стоят. Пирамиды как будто просто здесь появились и все… А! Вот мы и в центральной части. Можете походить здесь, посмотреть. Только со стенами поаккуратней. Если на них долго смотреть, то голова начинает кружиться.

Высокий куполообразный свод округлого помещения, стены и даже пол испещряли те самые извилистые линии и точки, что Вавилов имел неудовольствие разглядывать в кабине лифта. Там, видимо, была копия фрагмента. Стараясь не глядеть на все это кишащее-копошащееся месиво, он пошел вслед за Абой и гидом к купели в центре площадки.

— Вы сказали, что пирамиды практически одинаковые, — не унимался Аба на которого, казалось, витиеватая роспись стен не оказывала и малейшего давления. — А какие-нибудь отличия посущественней имеются?

— Н-да. Одна из пирамид повреждена сильнее других.

Гид огляделся: по зале расхаживали другие туристы с другими гидами и он, очевидно не желая быть подслушанным, поманил к себе высокопоставленных гостей и заговорчески прошептал:

— Мало того, что она разворочена у вершины, точно вулкан извергнутый, так в добавок вся заполнена стеклистой ало-оранжевой субстанцией! Лабораторные исследования показали, что это… Опал!

— Опал обыкновенный? — уточнил Вавилов. Гид кивнул. — И сколько его там?

— Полная пирамида!

— И что, не добыли нисколько?

— Увы, но от сухости и тесноты он весь помутнел и растрескался и, как драгоценность никуда не годится. Но все равно красиво. Жаль, что по соображениям безопасности туда не пускают туристов.

Вавилов и Гольштейн вновь многозначительно переглянулись. Глаза у Абы хитро прищурились.

— Уважаемый, — мурлыкнул он на ухо провожатому и взял его под руку, — а не отойти ли нам в стороночку?..