Сны Землян

Четвертое

Инфи нелепо замерла в позе стрелка. Как в одном из тех старых фильмов, где на широкой улице выясняли отношения бандиты и шерифы. Один такой персонаж непременно падал, а второй еще какое-то время стоял, как сейчас стояла Инфи.

Она медленно выпрямилась. Дверь, уводящая в сон шизофреника, к одному из Енисеев, треснула, но так и осталась висеть в воздухе цветком осколков.

— Я уже… Там? — Инфи огляделась. От подобных зон можно ожидать чего угодно. Например, она могла мимикрировать ее личную сферу. — Или Вторая сбоит?.. Хотя если она сбоит, то сбоит не так.

Есть еще и третий вариант — выбранная комната могла исчезнуть в тот самый момент, как она спустила курок. Как проверить?

— Да очень просто, — хмыкнула Инфи и пальнула в соседнюю дверь, за которой, по идее, была комната с альпийской сыродельней.

Но снова ничего не произошло. Раскат выстрела унесся ввысь, а она все стояла на мокрых досках закатного пляжа. Раненая дверь, как и подстреленная минутой до того, лениво распускалась бутоном сверкающих осколков. Инфи шлепнула последние двери, но с равным неуспехом.

— Жизнь, где я, — дрогнувшим голосом спросила Инфи.

Ответило ей только угасающее эхо пальбы. И… Как-то странно. Грохот, было, умолкший, возвысился, точно на противоположном, невидимом берегу кто-то в ответ разрядил свой люггер. Инфи даже пригнулась, когда громоподобные раскаты пронеслись над ее головой.

— Что за черт!.. — проследила она взглядом за уносящейся пальбой, но осеклась, заметив в своем бунгало людей. Две фигуры. Она и еще кто-то. Двигались!

Инфи бросилась к домику. Так не должно было быть. Даже при самом диком сбое ее отражение должно оставаться неподвижным! Это же… Она. Та самая, что вернется в действительность. Или это не сбой? Странно. Инфи остановилась. Все происходило как во сне. Вот, она уже и забыла о самом вероятном. О том, что это не сбой, а сон.

— Шиза.

Действительно. Стоит отвлечься на мгновение и сон уже управляет тобой. Выходит, она все же попала в выбранную первую зону и теперь примеряет ее на себе.

— Ничему не верить. Вот главное правило. И поступать алогично. Так, чтобы запутать путаницу.

Она сошла с дощатого помоста на песок и крадучись направилась к домику. Нельзя наступать на скрипучие доски. Они как детектор, могут выдать ее. Инфи окинула взглядом бурую тропинку, резко выделявшуюся на фоне перламутрового песка. Она затейливо петляла, ломалась под прямыми углами… Добраться до бунгало так, чтоб не наступать на нее не получится. А наступать на нее нельзя. Но и не наступать тоже. Инфи перевела взгляд с остроганных досок на свои острокаблучные сапожки, разулась и поставила пару на настил. Та, молодцевато щелкнув пятками, застучали обратно к морю.

Утопая по щиколотки в теплом песке, Инфи подкралась к бунгало. Обувь, как отвлекающий маневр идея, конечно, хорошая, но недостаточная. Цокот прочь, ну а взгляд? Глаза ж она не могла себе выколоть и раскатить по доскам. Она достала из нагрудного кармашка большие солнцезащитные очки. Теперь точно не заметят.

Стало темнее. Она посмотрела на небо и, с удовлетворением убедилась, что спустилась ночь. Звезды, ехидная ухмылка месяца. Кажется, даже ее каблуки у линии прибоя выстукивали что-то ночное.

— Тем лучше, — шепнула она в рукав коричневого халата и пустилась дальше.

Подкравшись, Юки не стала заглядывать в окно, а расковыряла в досках у подоконника щелку и заглянула в нее. Оттуда на нее зыркнул воспаленный глаз. От неожиданности она вздрогнула, отшатнулась и упала на песок. Глаз таращился, вылезал из щелки, как из глазницы. По доскам потекла мутная слеза, вслед за которой вывалился и глаз. За глазом нервы, мозг, требуха, кости и вот, перед Юки в мокром от слизи песке возилось кошмарное создание, слепленное из пережеванных человеческих останков. Оно конвульсивно вздрагивало и тянулось к ней. Тянулось оборванной конечностью, прямо на глазах обрастающей плотью. Взмах ресницами, другой и это уже не кошмар, а голый и дрожащий человек. Он уткнулся лицом в колени и всхлипывает, жалуется на что-то, изредка бросает укоризненные взгляды на нее, обвиняет. Слов она не понимает — человек всхлипывает непонятными словами. Но обвинения слышны отчетливо.

Юки поднялась с песка, кинулась в обиженного человека махровым халатом и, как есть, пролезла в окно.

У противоположной стены по углам стояли двое.

— Эй, — Инфи выхватила из кобуры люггер и направила острое и длинное, как шпага дуло, сначала на одну, потом на другую голую спину. — Зачем вы его прогнали?

— Он много говорит! — проорал левый и развернулся. Он сжимал в ладонях рот. Рот и ладони его срослись. — Нечего зря болтать.

— Он много слышит, — зашипел правый и тоже повернулся. У этого нет ушей. Вместо них приросшие к голове руки. — Нечего зря подслушивать.

— Зря болтать! Зря подслушивать… Зря болтать!! Зря подслушивать…

Они зашевелились на нее дерганными кошмарами, Инфи нажала на спусковой курок! Осечка. Снова и снова она жала на курок, но в ответ раздавалось тихое щелканье. Она бросила взгляд на люггер. Деревянный, и весь источен термитами. Бесполезен, как черствый круассан. Тогда Инфи схватила одного подступающего монстра за плечо и швырнула его на второго. Чудища — людьми назвать их язык не поворачивается — свалились в кучу. Инфи отступила к углу и как раз во время. Из окна за ее спиной пробрались глаза. Огромные глаза вместо головы.

— Я ви-ижу, — пискляво выдавили они мелким рыбьим ртом. — Вижу, вижу, вижу…

Третье чудище грохнулось на пол и поползло к барахтающейся массе, вползло и стало ее частью.

Инфи уперлась лопатками в стену. Стена дрожала, но почему — ей было слишком страшно, чтобы развернуться и понять. Она закрыла глаза. Взгляд не исчез. От этого стало еще страшней. Три человекоподобные фигуры сплелись в кошмарный клубок. Видны только глаза, губы, уши… Гипертрофированные, чуткие к ней одной.

Инфи пятилась, вминая стену за спиной как резину, как жгут на рогатке. Рогатка! Она подогнула ноги и устремилась в кучу малу, точно камень. Отскочила, понеслась к стене и снова оттолкнулась от нее в кошмарную цель. Опять и опять, но вдруг… Прилипла к стене, как мухе к паутине. А эти трое победоносно шагают к ней. Руки в уши, руки в рот, в глаза руки… Они навалились на нее плотной тучей. Душно. Страшно. Нечем дышать.

Юки приподнялась на локтях и сплюнула песок. Оказывается, она споткнулась и упала, не дойдя до домика. Над головой вся так же тлеет закат, а внутри бунгало двое. Она видит их в окне. Сидят за столом.

— Ты.

— Нет, ты.

— Нет, ты…

Ближе голоса фокусируются. Это Инфи и Мастер из реальности. Они сидят, друг напротив друга и сосредоточенно разговаривают. Их голоса как будто выворачиваются наизнанку и собеседники сосредоточенны именно на этом. Им, вместе с Юки тяжело фокусироваться на словах.

Она подкралась к тому же окну, но на подступах замерла — увидала следы на песке, мутные слезы на стене и дырку, из которой выпал глаз.

— Сон, да не сон, — шепнула она одними губами. — Глаза, уши, рот… Не вижу, не слышу, не говорю. Что-то злое здесь, что-то очень злое.

Но окно в домике только одно, то, что выходит на закатный океан. Есть еще дверь, но она по ту сторону от деревянного настила. Юки оценила взглядом дистанцию. Перепрыгнуть? В халате не получится. Она снова посмотрела на окно. По спине пробежал холодок. Нет, туда она ни за что не вернется. Но нужно же увидеть! Услышать! И… Сказать?..

— Что?

Юки посмотрела на свои ладони. Пальцы трясутся, под ногтями застряли песчинки. Вдруг она вспомнила о письме и полезла в карман за флешкой, нашла, но… Какую-то другую. Не в форме гвоздика, а в форме ключа. Обычный старомодный ключ с двойной бороздкой.

С тыльной стороны у домика, оказалась еще одна дверца, о которой Юки не знала. Крохотная, у самой земли. Пробраться если и можно, то ползком. Ручки нет. Только замочная скважина посередине. Следов на песке нет. Юки огляделась, слизнула с пересохших губ три песчинки, вставила ключ, повернула вполоборота и потянула на себя.

На крохотной зеленой полянке возились маленькие человечки. Желтые, красные, фиолетовые… Все одеты в сюртучки из коричневого сукна, они перетаскивали ящики из одной кучи в другую. Ящики пестрели наклейками неизвестных поп-звезд… По крайней мере изображения выглядели соответственно. Время от времен человечки выбирали ничем не примечательный ящик, бросали всё и дружно кланялись ему. Через минуту они возвращались к своей бестолковой работе.

Юки готовилась ко всяким мерзостям, но уж точно не к гномикам и их пустопорожнему делу. Впрочем, кто их знает? Может для них перекладывать коробки с место на место суть всей жизни. Сидят в подвале с оконцем вместо солнца и воли не знают. Интересно, а если солнце отворить пошире? Выйдут? Юки придвинулась к стенке и распахнула дверцу, спрятавшись за ней. В щелку хорошо было видно, как цветные гномики один за другим бросали свои коробки, пихали менее внимательных соседей и указывали на разверзшийся солнечный зев. Вскоре работа остановилась совсем. Человечки столпились и, будто не веря своим глазам, хором охали от удивления. Они как будто забывали и вновь вспоминали об открытом окне. Но к выходу все не шли.

Порывшись в кармане, Юки нашла на самом дне три саше с глюкозой. Обычные целлофановые фантики, которые в каждой кафешке к чаю подают. Один пакетик она раздавила и накапала на дверцу, а два других украдкой бросила на порог подвала. Оханья сменились скулежом и чмоканьем. Пуская слюни человечки поволоклись на сладкий запах. Выцвели, обрюзгли — их лица стали такими же коричневыми, как сюртучки. Когда они подошли вплотную, Юки разглядела, что это уже не просто гномики, а шоколадные куклы, с которых слезла пестрая обертка.

Внезапно дверка захлопнулась и подвальный мир пропал. От неожиданности Юки не сразу сообразила, что прямо перед ней — высокие острокаблучные сапоги, по щиколотку утопшие в песке.

— Та-ак, — услышала она сверху знакомый голос. — Вот кто, значит, моих кур таскает. А ну-ка, вставай, пойдем внутри потолкуем.

Чьи-то крепкие руки со спины схватили Юки за плечи, оторвали от земли и понесли в бунгало. Она крутилась, брыкалась, но высвободиться или хотя бы извернуться и посмотреть, кто ее пленил — не получалось.

Ей, как тараном, ударили входную дверь, отворили и, все с той же бесцеремонностью, бросили на пол. Самостоятельно подняться ей тоже не дали: опять схватили и швырнули в жесткое кресло.

От боли зубы наружу лезли — она благополучно ударилась ртом о спинку кресла. Юки потянулась, было, к щеке, но рука не послушалась. Она увязла в дереве подлокотника, как в сургуче. Подергавшись немного, Юки сдалась и подняла голову. Волосы рассыпались, занавесили взгляд. Сквозь эту вуаль комната сделалась мрачной, сумеречной. За окном опять мерцала ночь.

— Итак, — Инфи громыхнула перед Юки стулом и уселась на него, как наездник на коня. — Чего тебе надо?

— Я всего лишь хотела… — но осеклась. Из-за спины вышел ее непосредственный пленитель. Это был гладко выбритый, подстриженный здоровяк, одетый в дорогой спортивный костюм. — Я хотела передать ключ Такуми Асано по прозвищу Енисей.

— От кого? — не оглядываясь на здоровяка отрывисто спросила Инфи. Здоровяк же по-хозяйски скрестил на груди свои крепкие руки.

— Вы ведь и есть Енисей? — обратилась Юки к нему, минуя плечо двойницы. — Такуми?

— Он-то? — Инфи оглянулась на неподвижную фигуру за своей спиной. — Да как сказать. Может и он. А может и нет. Если ты к Енисею, то должна знать пароль.

— Какой пароль?

— Что значит «какой»? Обыкновенный. Стой, кто идет! Знаешь? Не ответишь — буду стрелять, — и она неуловимо выхватила из кобуры пистолет. — Ну?

— Ты ведь нереальна. Ты это я!

— Не-а. Я это я, а ты это ты. Говори!

Наставленное промеж глаз дуло, походило на жерло вулкана. Она закрыла глаза, но дуло никуда не делось.

«Не видеть. Не слушать тебя и ничего тебе не говорить!» От неожиданной мысли Юки вздрогнула. «Постой-ка».

— Мидзару, Кикадзару, Ивадзару?..

— Хм. Верно.

Люггер Инфи нырну обратно в кобуру. Она поднялась и, лихо крутанувшись на каблуке, отошла к стене, прихватив за спинку стул. Теперь перед ней стоял здоровяк. Рукава голубой олимпийки закатаны до локтей, ворот расстегнут, а под воротом — белая майка. Черные треники на серебряном шнурке и… Старомодные, затасканные кеды неопределенно серого цвета. Когда Юки подняла глаза, то в очередной раз не узнала лица. Короткие светлые волосы стояли ежиком, глаза сузились и из серых сделались голубыми. Ровный нос, скулы, брови… Черты сделались какими-то острыми. Пожалуй, в нем можно было узнать предыдущее лицо, кабы не татуировка дракона змеившаяся от левого глаза, мимо уха к плечу.

— Такуми Асано это я, — представился он. — Где письмо?

— Оно осталось там, в маленькой дверце в подвал. Ключик.

— Дуреха. Это не подвал никакой. Ладно, пойду, гляну, — Инфи отлипла от стены и вышла за дверь.

Юки зажмурилась. Крепко-крепко. Видение никуда не пропало, а стало только чуточку мутней. Захотелось закрыть глаза руками, погрузиться в кромешную тьму, но руки по-прежнему были прикованы к креслу. Да и они бы, пожалуй, не спрятали ее от этого странного человека, менявшего лица.

— Не бойся, я не страшный, — женским, слегка насмешливым голосом обратился он (она?) к ней. — Страшна я когда пароль не называют.

Теперь на нее смотрело милое, веснушчатое лицо девушки, в чьих чертах опять-таки угадывался тот самый человек, что походил теперь на худышку, а не на здоровяка. Короткие рыжие волосы, зеленые глаза… Даже спортивный костюм переменился на что-то желто-черное. В руке у нее поблескивал лунным светом короткий нож. Она ловко перебирала его между пальцами.

«Порезалась бы».

— Ай, — девушка вздрогнула и уронила нож на пол. На ее пальцах выступила кровь и она бросила рассерженный взгляд на Юки. — Эй! Поаккуратней со своими желаниями!

Грохнула входная дверь — вернулась Инфи с письмом в руках и улыбкой на лице.

— Вот, валялось на песке. На, держи, — и она передала письмо человеку который… Опять стал другим.

Здоровый как бык, с банданой на бритом черепе, шрамом в пол лица и одним серым глазом. Он принял конверт и неторопливо стал распечатывать его. Когда закончил, то конверт скомкал и засунул в рот. Стал жевать.

— Что б ты подавился, — прошептала Юки.

Здоровяк кашлянул раз, другой, постучал себя кулаком в грудь и срыгнул.

— Вкусно? — хохотнула Инфи.

— Съедобно, — прогудел он в ответ, полосонул Юки взглядом и, наконец, развернул письмо.

Читал молча. Юки исподлобья следила за громилой, но на его, будто вытесанном из гранита лице и мускул не дрогнул. Наконец он скомкал письмо и отправил его вслед за конвертом в рот.

— Ну? Что пишет? — полюбопытствовала Инфи, когда тот закончил трапезу. — От него?

Здоровяк не ответил. Он подошел к Юки и присел перед ней на корточки. Присел уже не он, а пожилой человек с седыми висками и очень острым серым взглядом.

— Как он вышел на вас, фройлен?

— Я… Я сама пришла к нему. Понимаете, у меня ключ от входной двери сломался и я пошла искать мастера, чтобы его починили.

— Хотите сказать, что случайно?

— Ну да. Наверное… Он починил ключ, а взамен попросил передать вам письмо.

— Тот, кто попросил вас об этой услуге, ничего не делает случайно. Если вы здесь и мы разговариваем, значит он выбрал вас. И… Вы все сделали правильно. У нас здесь, знаете ли, — он безрадостно усмехнулся, — кризис. Отпусти ее, пожалуйста.

Кресло из жесткого вдруг сделалось мягким и пушистым. Юки встала на ноги и запоздало ощупала рот. Рот был на месте. Как и зубы.

Многоликий обернулся к Инфи:

— Он выбрал ее, но просил вернуть, даже если подойдет. Странно. На Енисея это совсем не похоже.

— Это было в письме?

— Да… И все же, Эйра, давай попробуем войти в резонанс.

— Принято, — с готовностью отозвалась Инфи-Эйра и повернулась к Юки. — Что, сестричка? Пойдешь со мной? Я покажу тебе достопримечательности нашей психушки.

— Отпустите меня… Пожалуйста. Мне завтра утром на работу.

— Да черт с ней с этой твоей работой! Больничный оформим. Вот, держи.

Недоумевающая Юки приняла протянутый ей лист, на котором было напечатано: БОЛЬНИЧНЫЙ. Она перевернула листок. На обратной стороне красовались череп и кости. Даже дыхание остановилось. А когда череп захохотал, Юки ойкнула и выронила бумагу.

Эйра смеялась от души. Даже многоликий не скрывал улыбки. Юки же пораженно смотрела на черепушку, скачущую по полу, как пустая тыква. Когда она подняла глаза на шутников, то вместо них она увидала голых скелетов. Скелеты смеялись, беззвучно разевали зубастые рты и просвечивались насквозь. Юки зажмурилась. Сильно-сильно. Прижалась к коленям и накрыла голову руками. Наконец, ей досталась темнота. И тишина. И… Невесомость? Украдкой она приподняла голову. Космос. Вокруг нее распростерся безбрежный океан холодных звезд.

Она повернулась и звезды повернулись вместе с ней, так, словно приклеились к глазам. Выпрямившись, Юки посмотрела на свои руки. Руки простирались на миллиарды световых лет рукавами созвездий. Стоило пошевелить пальцами, как на их кончиках перемещались целые плеяды. Колени, ступни, локти… Вся она стала космосом. Можно было даже заглянуть внутрь себя. Или сосредоточиться на одной из звезд и стать ее жизнью. И во всем угадывалась невероятная свобода — вызволение ее Я из оков плоти и крови.

— Юки… — почувствовала она зов, разлившейся по ней, как вибрации по струнам. — Юки. Ты помнишь себя? Кто ты, Юки?

— Я? — зазвенела она в ответ. — Юки Маркова. Техник четвертого отдела вычислительного центра острова Шикотан.

Сказала и усомнилась. А так ли это на самом деле? Сейчас она точно не техник и даже не человек. Сейчас она… Что-то лишенное тела, но существующее. Внетелесное создание, как персонаж Второй жизни. Юки поднесла к «глазам» указательный палец. Все ближе и ближе, пока не приблизила его до отдельной, изначально неразличимой точки. Заглянула в нее и увидела внутри себя. Точнее тело в коричневом халате, скомканное на двуспальной кровати. Телу снилась Юки в космосе.

— Я… Сон?

— Много больше, Юки. Ты связь многомерного существования. Ее суть. И здесь и там ты остаешься собою. Оглянись и сравни. Что ты чувствуешь?

Юки отстранила «палец», окинула пространство мыслью и снова не увидела ничего, кроме самой себя. Весь мир сосредоточился в ней. Или же она стала миром? И была ли, в сущности, разница. Даже на земле в действительности каждый оставался непостижимой вселенной, если и изведанной, то не до конца.

— Здесь нет границ.

— Они есть, но они другие, — продолжал звенеть голос. — Не такие, к каким привыкла ты. Тоньше.

— Как во Второй жизни?

— Вторая жизнь продолжение земной. На тех же принципах и с теми же законами. Шаблоны раздуты, а не сломаны. Люди реплицируют и кругом находят только себя. Они хотят видеть только себя.

— Я не понимаю.

— Глядя в зеркало, что ты видишь?

— Себя. Свое отражение.

— Ты нравишься себе?

Уродливый шрам, вот что видела Юки. Ей всегда — всю жизнь после катастрофы на Кусиро настойчиво предлагали избавиться от него. Для ее же блага. Но откуда им было знать, что для нее благо? Избавившись от шрама, она неминуемо предала бы свою погибшую семью. Забыла о ней, отдавшись новой и чистой жизни. Сбежать всегда проще. Собственно она так и поступала, выбрав Вторую жизнь и Инфи. Только… Это ведь все понарошку. Просто игра.

— Мне нравится Юки. Инфи в зеркале… Яркая и живая. Только не настоящая. Как роль, как… Фантазия.

— Одна и вторая — это все ты, определенная воздействием сред и образом мысли. В реальности Юки живет по устоявшимся столетиями моральным принципам. Юки выросла в ней, в Юки выросли обязательства перед этим миром. Нет возможности вернуться назад, что-то исправить или забыть. Нет возможности выбрать, даденное случаем жизни. Инфи избавлена от этого наследства. Ей не нужно учиться ходить, разговаривать. Она родилась, будучи тобой. Родилась сознательным существом, в мире, лишенном физических преград и выдуманных ценностей.

— Но ведь без Юки не будет и Инфи! Если она умрет или перестанет подключаться ко Второй, то Инфи исчезнет как призрак!

— Ты и есть призрак. Ментальность, сотканная из переживаний чувственного тела, обусловленных, в свою очередь, особенностью окружения. Тело, механизм слабый, ограниченный и недолговечный. Но и чудесный. Он хранит и сочетает пережитое, слагая тебя.

По звездному телу Юки пробежала рябь.

— Я… Умерла?

— Нет, Юки. Еще нет. Но что такое, в сущности, смерть?

— Мне страшно. Отпустите меня!

— Ты можешь помочь нам.

— Нет. Я… Хочу обратно… Я хочу… Хочу домой!

— Твой дом внутри тебя. Ты и есть твой дом.

— Хватит! Я не хочу больше этого!..

Она взмахнула руками-созведиями, рванулась вперед и… Обнаружила себя сидящей на кровати. Перед глазами все еще стояли колоссальные пространства, измеряющие ее ту, ее ненастоящую. Рука была мокрой от липкого пота. Но настоящая. Живая рука в коричневом халате.

— Только сон, — выдохнула она с дрожью. — Только сон…

— Сон, да не сон, — вздохнул знакомый голос.

Юки бросила затравленный взгляд на входную дверь, торопливо хлопнула в ладоши и, в приглушенном свете ночников увидела Мастера. Он стоял, облокотившись о стену, и грустно улыбался.