Собрание коротких и необычайных историй

Неистребимая раса

В этом городе все было безупречным и маленьким: дома, мебель, домашняя утварь, магазины, сады. Я попытался выяснить, что за развитые лилипуты его населяют. Мальчик с темными кругами под глазами дал мне нужные сведения.

«Здесь работаем мы: наши родители, чуточку из эгоизма, чуточку из желания сделать нам приятное, внедрили такой образ жизни, выгодный и покойный. Пока они сидят по домам, играют в карты, музицируют, читают или беседуют, любят, ненавидят (их ведь обуревают страсти), мы играем в строителей, метельщиков, плотников, жнецов, торговцев. Орудия труда у нас подобраны по нашему росту. С удивительной легкостью справляемся мы с повседневными заботами. Должен признаться, что вначале некоторые животные, особенно дрессированные, не слушались нас, ибо знали, что мы — дети. Но мало-помалу, с помощью кое-каких уловок, в них удалось поселить уважение к нам. Работы, которые мы выполняем, не трудные, они — утомительные. Часто мы покрываемся потом, словно кони, пущенные вскачь. Иногда мы бросаемся на землю и не хотим больше играть (едим траву или комья земли или попросту лижем плиты), но этот каприз длится не более мгновения, — «как летний дождик», говорит моя кузина. Конечно, не все делается к выгоде наших родителей, им тоже приходится терпеть некоторые неудобства: например, входить в дома пригибаясь, чуть ли не на карачках, потому что двери и комнатки совсем крошечные. «Крошечные, крошечные», — словечко это не сходит с их уст. Количество пищи, которое им достается, если послушать моих теток, — а они обжоры, — самое скудное. Кувшины и стаканы, из которых они пьют воду, явно мелковаты — этим, по-видимому, можно объяснить участившиеся в последнее время кражи ведер и прочего скобяного товара. Одежда им тесна, потому что на наших швейных машинах крупных вещей не сошьешь. Те, у кого кровать только одна, спят скрючившись в три погибели. Ночами они дрожат от холода, если не укрываются жутким количеством одеял, которые, по словам моего бедолаги отца, похожи скорее на носовые платки. Нынче многие выражают недовольство свадебными тортами, которых никто не пробует, боясь в один присест проглотить все изделие; париками, которые не прикрывают даже самых умеренных лысин; клетками, куда помещаются только чучела колибри. Подозреваю, что из злопыхательства те же самые люди почти никогда не ходят на наши церемонии, спектакли и киносеансы. Должен заметить, правда, что они не помещаются в креслах, а одна только мысль о том, чтобы сесть на пол в общественном месте, приводит их в ужас. И все же иные, что не вышли ростом, и к тому же лишены совести (с каждым днем таких все больше и больше), вторгаются в наши ряды, а мы и не замечаем. Мы доверчивы, ко не так уж рассеянны. Не скоро мы обнаружили самозванцев. Взрослые, когда они маленькие, очень маленькие, похожи на нас, разумеется уставших: у них на лицах борозды, под глазами мешки, и говорят они непонятно, мешая разные языки. Однажды меня приняли за одного из таких созданий: вспоминать об этом не хочется. Сейчас мы научились обнаруживать самозванцев. Мы всегда начеку, всегда готовы изгнать их из нашего круга. Мы счастливы. Думаю, мы счастливы.

Правда, у нас есть поводы для беспокойства: прошел слух, будто по нашей вине взрослые не достигают нормальной, лучше сказать, несоразмерной величины, присущей им. Одни ростом с десятилетнего ребенка, другие — им больше повезло — с семилетнего. Они пытаются быть детьми, не зная, что ребенком не становятся от простого недостатка сантиметров. Зато мы, согласно статистике, теряем в росте, не ослабевая, не переставая быть самими собой, не пытаясь никого обмануть.

Это нам льстит, но и беспокоит нас. Мой брат уже жаловался мне, что плотницкие инструменты для него тяжелы. Одна подружка сказала, что иголка для вышивания кажется ей огромной, будто шпага. Да и сам я с некоторым трудом поднимаю топор.

Мы не слишком опасаемся того, что наши родители займут место, которое они нам уступили, — мы никогда им этого не позволим, ибо, прежде чем отдать им, мы сломаем наши машины, разрушим электростанции и водонапорные башни; нет, нас заботит потомство, волнует будущее нашей расы.

Правда, иные из нас утверждают, что чем меньше нас будет со временем, тем более камерным и человечным станет наше видение мира.