Соединенные Штаты от Уотергейта до Буша против Гора - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Unknown Author (ч. 7)

Как показывает борьба вокруг этого закона, либералы в то время сильно беспокоились по поводу растущего активизма Суда Ренквиста, как его стали называть после того, как Уильям Ренквист стал главным судьей в 1986 году. Начиная с 1989 года консерваторы в Суде, похоже, были восприимчивы не только к оспариванию позитивных действий и установленных льгот, но и к искам, которые ставили под угрозу выбор.54 В июле 1989 года суд принял широко ожидаемое решение, поддержав закон штата Миссури, запрещающий аборты в больницах и клиниках, финансируемых государством55.55 Сторонники выбора, собравшие в Вашингтоне во время рассмотрения дела в суде огромную демонстрацию на 500 000 человек, были напуганы и возмущены этим решением.

Освещая деятельность суда, корреспондент New York Times Линда Гринхаус назвала 1989 год "Годом, когда суд повернул направо". Этот срок, - писала она, - стал переломным в современной истории Суда. Впервые за целое поколение консервативное большинство оказалось в состоянии контролировать решение важных вопросов", в частности тех, которые касались прав меньшинств и женщин.56 Хотя в последующие годы это большинство оказалось не таким дерзким, как предсказывал Гринхаус, оно было явно дерзким57.57 Кроме того, Буш продвигал начатые администрацией Рейгана усилия по назначению консервативных республиканцев в федеральные суды. К 1992 году во всех тринадцати федеральных апелляционных судах было большинство республиканцев.58 Как и во второй срок Рейгана, назначения в суды, которые становились все более влиятельными в делах нации, продолжали вызывать острую политическую борьбу.

Первый кандидат Буша в Верховный суд, Дэвид Соутер, выдвинутый в 1990 году, не вызвал оппозиции среди демократов в Конгрессе. Хотя Соутер не выглядел таким страстным либералом, каким был его недавно ушедший в отставку предшественник Уильям Бреннан, он часто вставал на сторону умеренных и либералов в Суде. В одном из особенно спорных дел в 1992 году голос Соутера помог в последнюю минуту добиться большинства пять к четырем в решении, вызвавшем жаркие споры, которое подтвердило суть решения Roe v. Wade. Трое из пяти судей в этом большинстве были назначенцами Рейгана и Буша.60 Сторонники выбора, хотя их по-прежнему преследовали боевики из таких организаций, как Operation Rescue, радовались, что выбор выстоял.

С другой стороны, вторая кандидатура Буша - Кларенс Томас в 1991 году - спровоцировала одну из самых ожесточенных битв в Конгрессе за последние годы. Томас, которому на тот момент было всего сорок три года, был относительно редким явлением: чернокожим консерватором. Выбирая его, Буш и его советники рассчитывали, что либералы, не одобряя консервативные взгляды Томаса, дважды подумают, прежде чем отвергнуть афроамериканца. Но Томас, будучи главой EEOC, а затем федеральным судьей, выступал против процедур позитивных действий. Сторонники выбора опасались, что он проголосует за отмену решения Roe v. Wade. Национальные советы NAACP и Городской лиги выступили против его кандидатуры. Они были потрясены мыслью о том, что такой консерватор займет "черное место", которое с 1967 года занимал Тургуд Маршалл, "мистер Гражданские права".

Дорога Томаса к утверждению в Сенате, и без того неровная, стала еще более скалистой, когда Анита Хилл, чернокожий профессор права из Университета Оклахомы, обвинила его в сексуальных домогательствах, когда она работала на него в EEOC. Ее неохотные, но поразительные показания, которые, помимо прочего, показали, что Томас смотрел порнофильмы, привели в ярость его сторонников. Томас, отрицая обвинения Хилл, горячо заявлял, что стал жертвой "высокотехнологичного линчевания недовольных чернокожих". Некоторые демократы, в том числе и либералы, засомневались в целесообразности голосования против чернокожего кандидата. Выдвижение Томаса открыло раскол между его сторонниками, в большинстве своем мужчинами-республиканцами, и множеством женщин, как чернокожих, так и белых.

Все республиканцы в Сенате, кроме двух из сорока шести, в конечном итоге проголосовали за утверждение Томаса, которое было окончательно утверждено в октябре со счетом 52 против 48.

60. Planned Parenthood of Southeastern Pennsylvania v. Casey, 505 U.S. 833 (1992). Судья Гарри Блэкмун, узнав, что судья Энтони Кеннеди присоединится к нему, чтобы создать большинство, испытал огромное облегчение, написав: "Роу в силе". Нью-Йорк Таймс", 4 марта 2004 года. Этими тремя назначенными республиканцами судьями были Сандра Дэй О'Коннор, Кеннеди, назначенный президентом Рейганом, и Соутер. Консерваторы, сильно разочарованные либеральными позициями Соутера, позже просили: "Больше никаких Соутеров".

1991.59 Но пристрастная, зачастую жестокая борьба, во многом напоминающая борьбу против выдвижения кандидатуры Борка, поляризовавшую Сенат в 1987 году, оставила синяки. Политически либеральные женщины обвиняли Сенат, состоящий на 98% из мужчин, в том, что он отмахнулся от обвинений Хилл в сексуальных домогательствах. Они решили дать отпор на избирательных участках, где в 1992 году женщинам удалось выиграть пять сенатских гонок и увеличить свое число в Палате представителей и законодательных органах штатов. Воодушевленные, они объявили 1992 год "Годом женщины".60 Обвинения Хилл также привлекли внимание к проблеме сексуальных домогательств. Судебные иски о сексуальных домогательствах, число которых в 1990-е годы возросло в разы, еще больше расширили возможности судов как арбитров революции прав в американской жизни.

В то время как споры вокруг кандидатуры Томаса доминировали в заголовках газет, в районе Лос-Анджелеса нарастала расовая напряженность. В марте 1991 года дорожная полиция устроила погоню за превысившим скорость Родни Кингом на протяжении 7,8 миль по шоссе Футхилл-Фривей возле Сан-Фернандо. Когда Кинг, афроамериканец, наконец остановился и вышел из машины, он оказал сопротивление полицейским Лос-Анджелеса. Услышав шум на улице, один из жителей близлежащих домов направил свою домашнюю видеокамеру на противостояние и заснял белых полицейских с дубинками, которые усмирили Кинга, оглушив, а затем избив его, когда он лежал на земле. Благодаря этой записи четырем полицейским были предъявлены обвинения в избиении. Место проведения судебного процесса было перенесено в близлежащий район Сими-Вэлли, где проживали преимущественно белые, и жители которого были известны как убежденные сторонники закона и порядка.

Телевизионный судебный процесс, который наконец состоялся более чем через год после избиения Кинга, собрал большую аудиторию по всему Лос-Анджелесу. Свидетельские показания выявили целый ряд порочащих фактов о полиции Лос-Анджелеса - в частности, то, что ее штат был сокращен, и то, что она плохо готовила своих офицеров, - но в конечном итоге все белые присяжные округа Сими были убеждены, что поведение полиции Лос-Анджелеса соответствовало калифорнийским правовым нормам обращения с неуправляемыми подозреваемыми, такими как Кинг. В апреле 1992 года присяжные признали трех полицейских невиновными, а в деле четвертого зашли в тупик.

Известие об этих приговорах немедленно вызвало беспорядки, мародерство и пожары во многих районах Лос-Анджелеса. В результате беспорядков, продолжавшихся четыре дня, 55 человек погибли и 2 300 получили ранения. Пожары сожгли дотла около 800 зданий и нанесли материальный ущерб на сумму около 1 миллиарда долларов. Стало ясно, что комплекс классовых и этнических противоречий усугубил те, что уже разделяли черных и белых. Меньшинства в Лос-Анджелесе, как и во многих других городских районах, сталкивались с серьезными социальными проблемами, включая бедность, распад семей и школы, в которых с трудом обучались ученики из внутренних районов города. Жестокие банды патрулировали кварталы, где преобладали представители меньшинств, и враждовали из-за торговли наркотиками и других вопросов. Безработица в районе была особенно высока, отчасти из-за сокращений после холодной войны, которые привели к упадку аэрокосмической промышленности региона. Многие чернокожие жители Лос-Анджелеса возмущались ростом числа латиноамериканцев и азиатов, которые конкурировали с ними за рабочие места. Латиноамериканцы тоже чувствовали, что с ними плохо обращаются, и злились: половину арестованных составляли латиноамериканцы. Многие участники беспорядков были нацелены на корейских и других азиатских американских владельцев магазинов, чей экономический прогресс - и якобы враждебное отношение к цветным неазиатам - разозлил многих латиноамериканцев и чернокожих, участвовавших в беспорядках.

Бунт, хотя и был пугающим, не обязательно свидетельствовал об ухудшении расовых отношений в Америке в целом.61 Тем не менее было очевидно, что ожидания многих афроамериканцев, чьи надежды значительно возросли в 1960-е годы, продолжали опережать достижения, которых они добились с тех пор. Неоспоримо, что причиной беспорядков стали нестабильные отношения между чернокожими и белыми, в частности белой полицией Лос-Анджелеса. Широко показанные кадры, на которых чернокожие вытаскивают белого водителя грузовика из кабины, избивают его до потери сознания и пинают, пока он лежит на улице, потрясли телезрителей по всей стране. За этими беспорядками, ставшими худшими со времен призывных волнений времен Гражданской войны, последовали межрасовые столкновения в ряде городов, включая Атланту, Бирмингем, Чикаго и Сиэтл.62

Беспорядки в Лос-Анджелесе ясно показали, что расовая напряженность, сопровождаемая этническими и классовыми разногласиями, по-прежнему сильна и вызывает беспокойство. Однако Буш не предполагал, что эти неприятности сильно повлияют на его политические перспективы переизбрания. Опираясь на фантастические рейтинги одобрения, которые подняли его после войны в Персидском заливе, он ожидал, что благополучно перейдет на второй срок. Две проблемы помогли ему опуститься на землю: раскол в его партии и серьезная рецессия. Все вместе это позволило одному из самых харизматичных, умных, политически проницательных, ловких и лично безрассудных политиков в истории Америки вытеснить его из Белого дома.

Раскол в рядах GOP, поставивший консерваторов против умеренных, таких как Буш, в определенной степени был связан с окончанием холодной войны. Во время этого долгого и мрачного конфликта антикоммунистические настроения в Соединенных Штатах во многом способствовали росту политической удачи республиканцев, которые представляли себя как самые решительные противники Советского Союза. Антикоммунизм служил клеем, скреплявшим разнородных консервативных республиканцев. Когда угроза со стороны Советского Союза стала делом истории, внутренние вопросы отошли на второй план, что дало демократам больше шансов на победу. Антикоммунистически настроенные республиканцы, лишившись общей связи, стали легче враждовать между собой. Таким образом, окончание холодной войны улучшило политические возможности демократов в 1990-е годы.

Более серьезный источник разногласий между членами партии в 1992 году относится к лету 1990 года, когда Буш решил, что должен остановить растущий федеральный долг. В текущих долларах он вырос с 909 миллиардов долларов в 1980 году до 3,2 триллиона долларов в 1990 году. Отчасти благодаря огромным расходам на спасение сберегательно-кредитных учреждений, федеральный дефицит, составлявший в 1989 финансовом году 153 миллиарда долларов, через год подскочил до 221 миллиарда долларов.63 После этого Буш разработал пакет мер по повышению налогов и сокращению дефицита, который обещал со временем уменьшить федеральный долг на 500 миллиардов долларов. Предельные налоговые ставки в верхнем брекзите должны были вырасти с 28 до 31,5 процента.

Многие демократы приветствовали эту сделку, но сторонники предложения были возмущены. Некоторые указывали на то, что федеральные расходы в начале 1990-х годов, хотя и достигли рекордного уровня в долларовом выражении, составляли примерно тот же процент от ВВП (21,8 % в 1990 году), что и в середине 1970-х годов. Консерваторы были особенно возмущены тем, что Буш отказался от своего обещания, данного в 1988 году: "Читайте по губам: Никаких новых налогов". Газета New York Post вышла с заголовком "Читайте мои губы: я солгал". В октябре, когда Конгресс наконец принял соглашение - так называемый Закон об исполнении бюджета, - значительное большинство республиканцев проголосовало против него. После выборов в Конгресс месяцем позже, когда GOP потеряла семь мест в Палате представителей и одно в Сенате, эти консерваторы гневно обвинили Буша в ослаблении Республиканской партии.64

Имела ли сделка большой экономический эффект, неясно. Отчасти благодаря неумолимому росту государственных пособий, а отчасти из-за продолжающихся расходов на спасение S&L, федеральные расходы росли в течение следующих нескольких лет, причем примерно теми же темпами, что и раньше. Годовой дефицит федерального бюджета достиг рекордной отметки в 290 миллиардов долларов в 1992 финансовом году, а затем, в середине 1990-х годов, наконец, снизился. Повышение налогов, однако, имело долгосрочные политические последствия. Во главе с Ньютом Гингричем, пламенным республиканцем из Джорджии, консервативные республиканцы с трудом сдерживали свою ярость на президента. Бюджетное соглашение усилило раскол внутри партии.

Рецессия началась в 1990 году и продолжалась до середины 1991 года, после чего восстановление происходило очень медленно. Как обычно, причины спада объяснялись по-разному. Одни винили окончание холодной войны, что привело к скромному сокращению расходов на оборону. Другие, в том числе приверженцы Буша, критиковали председателя Федеральной резервной системы Алана Гринспена, который, по их мнению, медлил со снижением процентных ставок, что могло бы сдержать или предотвратить экономический спад. Другие наблюдатели отмечали, что с 1982 года экономика улучшалась каждый год - рано или поздно следовало ожидать рецессии. Каковы бы ни были причины, спад был серьезным. По оценкам, 4,5 миллиона американцев потеряли работу, в том числе многие представители среднего класса. Современники говорили о "рецессии белых воротничков". Уровень безработицы подскочил с 5,9 % в 1989 году до пика в 7,8 % в середине 1991 года. Это был самый высокий показатель за последние десять лет.

В 1991 и 1992 годах в заголовках многих газет преобладали плохие экономические новости. AT&T уволила 100 000 работников, GM - 74 000. Pan American и Eastern Airlines обанкротились, в результате чего 48 000 человек остались без работы. Япония, хотя и начала терять свои конкурентные преимущества, все еще казалась угрозой экономической гегемонии Америки. В 1991 году японская корпорация Matsushita заплатила 6,4 миллиарда долларов за покупку MCA, которой принадлежали Universal Studios и MCA Records. Бывший сенатор Пол Тсонгас из Массачусетса, претендовавший на президентскую номинацию от Демократической партии, воскликнул: "Холодная война закончилась, и Япония победила".

В начале 1991 года, когда Буш пользовался высокими рейтингами после войны в Персидском заливе, Тсонгас была единственным демократом, но по мере того, как экономика колебалась, в борьбу вступили другие. Среди них были бывший губернатор Калифорнии Джерри Браун, сенатор Роберт Керри из Небраски, награжденный Почетной медалью во Вьетнаме, сенатор Том Харкин из Айовы и Л. Дуглас Уайлдер из Вирджинии, который в 1989 году стал первым со времен Реконструкции афроамериканцем, победившим в губернаторской гонке. В октябре к числу претендентов присоединился Билл Клинтон, который шесть раз по два года занимал пост губернатора Арканзаса. К концу года, когда рейтинг одобрения Буша упал ниже 40 %, демократы были воодушевлены перспективами победы в 1992 году.

Клинтон вскоре стал самым сильным соперником Тсонгаса. Он родился в Хоупе, штат Арканзас, в 1946 году и был назван Уильямом Джефферсоном Блайтом III, но его отец погиб в автокатастрофе за три месяца до его рождения, и позже он взял свою фамилию у отчима, Роджера Клинтона. Его жизнь в семье - в основном в Хот-Спрингс к западу от Литл-Рока - была далеко не безмятежной, поскольку отчим был алкоголиком и жестоко обращался с матерью Билла.65 Но Клинтон был ярким и амбициозным молодым человеком. Он любил политику, боготворил Кеннеди и жаждал оказаться в центре политической жизни Вашингтона. Он ушел из дома, чтобы учиться в Джорджтаунском университете, позже выиграл стипендию Родса в Оксфорде, а затем поступил на юридический факультет Йельского университета, где встретил однокурсницу, на которой впоследствии женился, Хиллари Родэм. Вернувшись в Арканзас, он быстро погрузился в политику и в 1976 году выиграл выборы на пост генерального прокурора. В 1978 году он выиграл свой первый срок на посту губернатора. В то время ему было всего тридцать два года, и он стал самым молодым американским губернатором за последние тридцать лет. Хотя он проиграл в 1980 году, он проработал еще пять двухлетних сроков с 1982 по 1992 год. В конце 1991 года Клинтону было всего сорок пять лет, и он стремился стать первым представителем поколения бумеров, пришедшим на президентский пост после Второй мировой войны. Он был на двадцать один год моложе президента Буша.

Чрезвычайно хорошо информированный по внутренним вопросам, Клинтон произвел впечатление на многих партийных лидеров, когда возглавил Институт прогрессивной политики - аналитический центр, расцветший после 1989 года в рамках идеологически центристского Совета демократического лидерства. Как и многие представители бумеров, он занимал либеральные позиции по ряду социальных вопросов, таких как аборты и здравоохранение, но, хотя в его предвыборных кампаниях прослеживалась популистская направленность, он не позиционировал себя как левый. Будучи умеренным губернатором, он дистанцировался как кандидат в президенты от таких либералов, как Мондейл и Дукакис, которые потерпели серьезное поражение в 1984 и 1988 годах.

Вместо этого Клинтон вела кампанию как осторожно прогрессивный "новый демократ", отстаивающий центристскую политику, направленную на возвращение в партию избирателей из среднего класса. Демократы, по его словам, никогда не победят, если не будут избегать чрезмерного отождествления с группами интересов, такими как профсоюзы. Хотя они должны защищать такие пособия, как Social Security и Medicare, они должны отбросить свою "старую политику налогов и трат". Клинтон снова и снова настаивал на том, что его партия должна выступать за "возможности", "ответственность" и "сообщество". Как и Джимми Картер, он заявил, что является возрожденным верующим человеком. Во время предвыборной кампании он выступал за смертную казнь. Он обещал реформировать систему социального обеспечения, в первую очередь ограничив срок получения денежной помощи, и добиваться снижения налогов для среднего класса. Не объясняя, как он это сделает, он заявил, что в течение четырех лет вдвое сократит дефицит федерального бюджета.66

Клинтону, однако, пришлось преодолеть несколько политических проблем. Как и многие образованные молодые люди времен войны во Вьетнаме, он манипулировал системой Selective Service, чтобы избежать службы в армии. Как он мог рассчитывать победить такого героя войны, как Буш? Ходили слухи, что он курил марихуану. Хуже всего то, что убедительные доказательства указывали на то, что, будучи женатым мужчиной, он был бабником. Во время праймериз в Нью-Гэмпшире, первого серьезного испытания, средства массовой информации наперебой рассказывали о его давних сексуальных отношениях с Дженнифер Флауэрс, бывшей служащей штата Арканзас. Клинтон ворчал: "Все, о чем меня спрашивала пресса, - это женщина, с которой я не спал, и призыв, от которого я не уклонялся".

Но Клинтон не мог объяснить все эти истории. Это была правда, что он обманул призывную комиссию и что, как и огромное большинство молодых бумеров конца 1996 года, он курил марихуану. (С прямым лицом Клинтон сказал, что попробовал ее один раз, но не вдыхал и больше не пробовал). Появившись вместе со своей женой Хиллари в широко освещаемой программе "60 минут", он постарался преуменьшить рассказы о своих сексуальных похождениях, признав лишь, что "причинил боль в своем браке". В итоге он проиграл праймериз Тсонгасу. В процессе выборов он также приобрел устойчивую репутацию ловкого, но болтливого и скользкого политика - "Слик Вилли", который обещал всевозможные вещи и говорил со всех сторон.67 Один республиканец назвал его "курящим травку, бабником, уклоняющимся от призыва".68

Однако вскоре стало очевидно, что сексуальные подвиги Клинтона оказались гораздо менее разрушительными, чем предсказывали политические обозреватели во время праймериз. В отличие от Гэри Харта, чье бабство выбило его из борьбы за демократическую президентскую номинацию 1988 года, Клинтон вышла из Нью-Гэмпшира в хорошей политической форме. Что же происходило? Некоторые обозреватели отмечали, что Харт лицемерил, изображая из себя "мистера Чистоту", пока не был разоблачен, в то время как Клинтон не делал подобных заявлений.

Другие оценили искусное представление, которое Клинтон, обладающий приятным характером, устроил на телевидении, и восхитились Хиллари, которая стояла рядом с ним. Если поведение Клинтона ее устраивает, говорили избиратели, то почему они должны беспокоиться?

Оглядываясь назад, можно предположить, что два долгосрочных события помогли Клинтону пережить заслуженную репутацию бабника. Во-первых, к тому времени все более любознательные СМИ приучили американцев к тому, что они слышат о сексуальных проступках своих политических лидеров - не только Гэри Харта, но и Рузвельта, Айка (возможно), Кеннеди и ЛБДжея. Клинтон, хотя и был проступком, тем самым выработал своего рода иммунитет. (Аналогичный иммунитет помог защитить более поздних кандидатов в президенты, таких как Эл Гор в 2000 году, от нападок, связанных с употреблением марихуаны в юности). Второе событие, связанное с первым, стало одним из многочисленных признаков того, что культурные нормы в Соединенных Штатах неуклонно меняются. Многие американцы, принадлежавшие к огромному и политически влиятельному поколению бэби-бума, взрослевшие в более свободные 1960-70-е годы, на личном опыте - или на опыте друзей и родственников - понимали, что поведение Клинтона вряд ли было уникальным. Они были гораздо терпимее к разгульному личному поведению, чем их старшие. Они считали, что то, что государственные деятели делали в спальне, не должно влиять на их кандидатуры.

Тсонгас, к тому же, не был сильным соперником. Самопровозглашенный "пробизнес-либерал", он был неуступчив на сцене. Даже в Нью-Гэмпшире, соседнем штате, он набрал всего 33 % голосов против 25 % у Клинтон. Клинтон, всегда стойкий и энергичный, после Нью-Гэмпшира стал уверенным в себе и назвал себя "ребенком-возвращенцем". Он уверенно чувствовал себя на телевидении и часто выступал в ток-шоу. Они становились настолько ключевым элементом американской политики, что Рассел Бейкер из New York Times написал, что президентские кампании вступили в "эру Ларри Кинга".71 По всем этим причинам Клинтон привлек значительное финансирование и активно продвигался вперед. В марте, в Супервторник, он выиграл восемь из одиннадцати праймериз. Вскоре после этого Тсонгас сошел с дистанции, и хотя Браун оставался в числе претендентов, Клинтон победил его на последовавших за этим ключевых праймериз. Задолго до съезда демократов номинация была у него в кармане. Рассчитывая привлечь южан и молодежь в ряды демократов, он назначил Гора из Теннесси, своего соратника по бэби-бумеру, своим помощником.

Буш, тем временем, столкнулся с проблемами со стороны консерваторов, которые сплотились вокруг Патрика "Пэта" Бьюкенена, бывшего спичрайтера Никсона, директора

коммуникаций Рейгана, колумнист и ведущий телевизионных ток-шоу. Бьюкенен был сильным, часто яростным оратором, которому нравилось, когда его называли "правым популистом" и "питбулем правых". Будучи убежденным католиком, он решительно выступал против абортов и направлял свои призывы религиозным правым. Будучи изоляционистом в своих взглядах на внешнюю политику, он выступал против участия американских войск в Ираке и призывал к резкому сокращению иммиграции. Хотя никто не ожидал, что он вырвет у Буша номинацию на пост президента, он участвовал в республиканских праймериз в Нью-Гэмпшире, где получил 36 % голосов против 53 % у президента. Его участие в выборах стало сигналом, который высветил раскол в партии.69

В апреле другой критик, Г. Росс Перо, вступил в кампанию как независимый кандидат. Перо был бизнесменом-миллиардером из Техаса, который сам оплачивал свою телерекламу и, таким образом, не беспокоился о правилах финансирования избирательной кампании. Объявив о своей кандидатуре в программе Larry King Live, он почти полностью вел свою кампанию на телевидении, появившись перед избирателями лишь в конце гонки. Разрушая экономическую политику Буша, народный Перо заявлял, что "двигатель сломан" и "мы должны залезть под капот и починить его". Говоря о вкладе Буша в рост национального долга, он остроумно заметил: "Может быть, это была экономика вуду. Что бы это ни было, мы находимся в состоянии глубокого вуду". Дефицит, добавил он, "как сумасшедшая тетка, которую мы держим в подвале. Все соседи знают, что она там, но никто не хочет о ней говорить".70 Летом, когда Буш добивался заключения соглашения NAFTA с Канадой и Мексикой, которое должно было устранить тарифы между тремя странами, Перо предсказал, что это приведет к "гигантскому сосущему звуку", когда американские рабочие места потянутся через границу на рынки дешевой рабочей силы Мексики.

Пока эти угрозы нарастали, Буш не спешил создавать организованную команду и оставался странно рассеянным и невовлеченным.71 Репортеры писали, что он был "не в ладах" с простыми американцами. Казалось, он не понимал важного факта американской политики конца XX века: Победа на президентских выборах стала требовать постоянного, всепоглощающего внимания. Его отрешенность оказалась катастрофической на съезде GOP в августе, где он по неосторожности позволил религиозным консерваторам доминировать. Они одобрили ярко выраженную консервативную платформу, в которой основное внимание уделялось сохранению "семейных ценностей", призыву восстановить молитву в государственных школах и осуждению абортов. Бьюкенену предоставили место для выступления в прайм-тайм в первый вечер съезда, где он выступил с суровым и религиозным посланием перед общенациональной телевизионной аудиторией. Порицая "радикальный феминизм", "аборты по требованию" и "права гомосексуалистов", он провозгласил: "В этой стране идет религиозная война. Это культурная война, столь же важная для того, какой нацией мы станем, как и сама холодная война. Это война за душу Америки".72

Поскольку Буш, очевидно, не в состоянии контролировать свою собственную партию, Клинтону пришлось довольно легко. Он обещал не только снижение налогов для среднего класса, но и создание национальной системы медицинского страхования для всех американцев. Хотя он держался на расстоянии от Джесси Джексона и других левых афроамериканцев, он был очень популярен среди чернокожих избирателей. Возможно, благодаря тому, что он был южанином, на Юге он показал лучшие результаты (впоследствии он победил в четырех из одиннадцати южных штатов), чем любой другой кандидат от демократов со времен Картера в 1976 году.73 В основном он придерживался центристской позиции, которой ранее придерживался по вопросу преступности, в частности, покинул предвыборную кампанию и вернулся в Арканзас, чтобы одобрить казнь умственно отсталого чернокожего заключенного.

Клинтон уделял мало внимания иностранным делам. В конце концов, холодная война закончилась, и в стране царил мир. К тому же Буш был героем войны, а значит, более привлекательным кандидатом для многих американцев, участвовавших во Второй мировой войне или во Вьетнаме. Вместо этого Клинтон стал лидером благодаря своей сильной внутренней политике. Выступая так, словно рецессия еще не отступила, он сосредоточился на том, чтобы донести до слушателей главную мысль: Экономическая политика администраций Рейгана и Буша нанесла серьезный ущерб нации. Республиканцы, по словам Клинтона, создали "худший экономический рекорд со времен Великой депрессии". На видном месте в его "военном штабе" в Литл-Роке висела табличка с четкой стратегией: "Главный вопрос - экономика, глупости".

По всем этим причинам Клинтон легко победил в ноябре. Он набрал 44,9 миллиона голосов, 43 процента от общего числа, против 39,1 миллиона голосов Буша, 37,4 процента. Женщины, не обращая внимания на репутацию Клинтона как бабника, поддержали его сильнее, чем мужчины.74 На выборах, на которые пришло почти на 13 миллионов избирателей больше, чем в 1988 году, Буш получил на 9,7 миллиона голосов меньше, чем четырьмя годами ранее. Он был силен только в Солнечном поясе, равнинных штатах и на Горном Западе. Эти регионы, которые Рейган также выиграл и где религиозные консерваторы были особенно активны, стали довольно твердой республиканской страной. Но Буш потерпел серьезное поражение в ключевых городских штатах Северо-Востока, Среднего Запада и Западного побережья. Клинтон одержал большую победу в Калифорнии, которая лидировала в стране по количеству голосов (54) в коллегии выборщиков. Он победил в коллегии выборщиков со счетом 370 против 168.

Большинство анализов результатов голосования говорят о том, что кандидатура Перо навредила Бушу. Перо набрал 19,7 миллиона голосов, или 19 процентов от общего числа голосов. Это был самый впечатляющий результат кандидата от третьей партии с тех пор, как Теодор Рузвельт набрал 27 % голосов как кандидат от Прогрессивной партии в 1912 году. По оценкам исследователей, до 70 процентов поддержки Перо могли получить люди, которые сказали, что голосовали за Буша в 1988 году.75 Наиболее вероятное объяснение сильных результатов Перо, которые удивили многих наблюдателей, заключается в том, что многие американцы решили выразить свое недовольство обеими партиями.

Хотя Клинтон одержал убедительную победу, он знал, что ему нечем похвастаться. Его процент голосов, 43, был самым низким для любого победителя с тех пор, как Вудро Вильсон победил с 42 процентами в 1912 году. Даже Дукакис, набравший 45 % в 1988 году, был немного лучше. Демократы получили одно место в Сенате с перевесом 57 к 43 в 1993 году, но потеряли девять мест в Палате представителей, где у них было бы преимущество 258 к 176.

Тем не менее, это была воодушевляющая победа демократов, которые уже двенадцать лет не имели Белого дома. Более того, Клинтон, умелый и часто харизматичный участник избирательных кампаний, казалось, заклеил по крайней мере несколько трещин, ослабивших Демократическую партию с 1960-х годов. Хотя либералы опасались, что он может направить партию слишком далеко вправо, они были в восторге от того, что он оттеснил от власти гоп-группу. Поскольку демократы получили контроль над президентским креслом, сохранив большинство в обеих палатах Конгресса, у них были все основания надеяться, что чума разделенного правительства не поразит новую администрацию. Поскольку рецессия осталась в прошлом, сторонники Клинтона ожидали, что его "прогрессивный центризм", как его называли некоторые, оживит нацию.

Дэвид Хальберстам, Война в мирное время: Bush, Clinton, and the Generals (New York, 2001), 69-73.

Уильям Мартин, С Богом на нашей стороне: The Rise of the Religious Right in America (New York, 1996), 278-82.

О кампании см. Greene, The Presidency of George Bush, 41-43; Parmet, George Bush, 340-48; Jules Witcover, Party of the People: A History of the Democratic Party (New York, 2003), 636-42; и Fred Greenstein, The Presidential Difference: Стиль лидерства от Рузвельта до Клинтона (Нью-Йорк, 2000), 163-64.

Джон Уайт, Новая политика старых ценностей (Hanover, N.H., 1989), 149.

Лишь позднее, после того как Буш проиграл выборы 1992 года, он признал, что его действительно держали в курсе прогресса в сделке "оружие в обмен на заложников". Лу Кэннон, Президент Рейган: Роль всей жизни (Нью-Йорк, 2000), 661.

Майкл Шерри, В тени войны: Соединенные Штаты с 1930-х годов (Нью-Хейвен, 1995), 434. О Дукакисе см. Garry Wills, Under God: Religion and American Politics (New York, 1990), 58-60.

Роберт Райх, "Возрождающийся либерал" (Нью-Йорк, 1989), 69.

О религиозных вопросах в 1988 году см. в Wills, Under God; и Martin, With God on Our Side, 263-66, 278-82, 294.

Congressional Quarterly, Guide to the Presidency (Washington, 1989), 197. В 1974 году насчитывался 201 рабочий PAC, а в 1980 году - 297.

Кевин Филлипс, Высокомерный капитал: Washington, Wall Street, and the Frustration of American Politics (Boston, 1994), 39.

Уиллс, Под Богом, 70-75.

Пармет, Джордж Буш, 335-36, 350-53.

White, New Politics of Old Values, 161; Wills, Under God, 59-60; Parmet, 355.

См. Майкл Макдональд и Сэмюэл Попкин, "Миф об исчезающем избирателе", American Political Science Review 95 (Dec. 2001), 963-74, и примечание 105, глава 4, для исправления этого пессимистического взгляда на американскую политическую активность.

Джон Джудис и Руй Тейшейра, Зарождающееся демократическое большинство (Нью-Йорк, 2002), 25-6; Всемирный альманах, 2001, 40.

Грин, Президентство Джорджа Буша, 41-43.

Уайт, Новая политика старых ценностей, 168.

Первым кандидатом Буша на пост министра обороны был бывший сенатор от Техаса Джон Тауэр, но его не утвердили.

Джеймс Манн, Rise of the Vulcans: The History of Bush's War Cabinet (New York, 2004), 184; Greenstein, The Presidential Difference, 165-67. Скоукрофт включил в свой штат человека, которому предстояло стать советником по национальной безопасности и государственным секретарем в администрации Джорджа Буша-младшего, - Кондолизу Райс. Афроамериканка, Райс была профессором Стэнфордского университета и экспертом по советским делам.

О Буше и Балканах см. Halberstam, War in a Time of Peace, 24-46, 86-100, 121-42; и William Hitchcock, The Struggle for Europe: The Turbulent History of a Divided Continent, 1945-2002 (New York, 2003), 380-95.

Позднее срок заключения был сокращен до тридцати лет, с правом на условно-досрочное освобождение в 2006 году.

Greene, The Presidency of George Bush, 100-106; Parmet, George Bush, 411-19.

Пармет, Джордж Буш, 398-400.

Нью-Йорк Таймс, 26 октября 2002 г. Чейни стал вице-президентом при Джордже Буше-младшем ("Буш 43") в 2001 году, а Вулфовиц - заместителем Чейни. Оба они были известны как активные сторонники войны против Ирака, которая началась в начале 2003 года.

Mann, Rise of the Vulcans, 209-15. Окончательная версия этого документа, выпущенная под именем Чейни в начале 1993 года, была переформулирована, но повторяла главную мысль: Соединенные Штаты должны поддерживать постоянное военное превосходство в мире.

Расходы на оборону США сократились с 299 миллиардов долларов в 1990 году до 282 миллиардов долларов в 1994 году. В постоянных долларах 1996 года это снижение составило примерно 16 процентов, с 354 до 298 миллиардов долларов. Стат. Abst., 2002, 326.

Нью-Йорк Таймс, 14 ноября 2001 г.

Фрэнсис Фицджеральд, "Джордж Буш и мир", New York Review of Books, 26 сентября 2002 г., 80-81.

Правозащитные группы в Ираке позже назвали число иракцев, убитых, многие из которых были брошены в братские могилы, во время режима Саддама Хусейна - более 300 000 человек в период с 1979 по 2002 год. Нью-Йорк Таймс, 23 декабря 2003 г.

Пармет, Джордж Буш, 453-54.

U.S. News & World Report, Triumph Without Victory: The Unreported History of the Persian Gulf War (New York, 1992), 141; Mann, Rise of the Vulcans, 182-97.

Greene, The Presidency of George Bush, 113-33.

Численность войск более чем в два раза превышала ту, которую Соединенные Штаты и их союзники направили на следующую войну против Ирака в 2003 году. По оценкам Конгресса, стоимость войны в Персидском заливе 1991 года составила 61 миллиард долларов. По другим оценкам, эта сумма достигает 71 миллиарда долларов. Партнеры по коалиции, особенно страны Персидского залива и Саудовская Аравия, оплатили примерно 42 миллиарда долларов из этих расходов. U.S. News & World Report, Triumph Without Victory, 413.

В 2003 году Керри проголосовал за разрешение президенту Джорджу Бушу-младшему начать войну против Ирака.

Манн, Восхождение вулканцев, 184-85.

Нью-Йорк Таймс, 27 марта 2003 г.

Там же, 20 апреля 2003 г. О боевых действиях см. в книге "Война генералов: внутренняя история войны в Персидском заливе" (Бостон, 1995) Майкла Гордона и Бернарда Трейнора; и Роберта Дивайна "Повторное рассмотрение войны в Персидском заливе: Тактическая победа, стратегический провал?". Diplomatic History 24 (Winter 2000), 129-38.

Приведенные здесь оценки численности иракских войск, дезертирства и потерь см. в John Heidenrich, "The Gulf War: How Many Iraqis Died?". Foreign Policy 90 (Spring 1993), 108-25. Хайденрих отвергает ряд других ранних оценок, большинство из которых были выше. Общепринятые статистические данные о потерях американцев и коалиции можно найти в книге Rick Atkinson, Crusade: The Untold Story of the Persian Gulf War (Boston, 1993), 491-92; U. S. News & World Report, Triumph Without Victory, vii-ix, 402-13; New York Times, April 20, 2003; и World Almanac, 2003, 209. Позже от 15 000 до 20 000 американских солдат сообщили о симптомах - усталости, ломоте и болях, затрудненном мышлении, потере памяти, - которые они связывали со службой в Персидском заливе во время войны. Эти недомогания получили общее название "синдром войны в Персидском заливе". Нью-Йорк Таймс, 25 марта 2003 г.

Комментарий в 1999 году, опубликованный в журнале Providence Journal, 16 декабря 2003 года.

Дэвид Рифф, "Были ли санкции правильными?". New York Review of Books, July 27, 2003, 41-46. Хотя большинство наблюдателей считают, что международные санкции против Ирака помогли предотвратить разработку Хусейном оружия массового поражения, позже стало ясно, что Хусейну - как до, так и особенно после заключения соглашения "нефть в обмен на продовольствие" стоимостью 64 миллиарда долларов, которое продлилось до начала 2003 года, - удалось выкачать примерно 10,9 миллиарда долларов (1,7 миллиарда из которых пошли в его собственный карман), в основном за счет нелегальной контрабанды нефти в соседние страны, такие как Иордания, Турция, Сирия и Египет. Незаконные наценки и откаты еще больше обогащали его ближайшее окружение. Чиновники ООН, контролировавшие программу "Нефть в обмен на продовольствие", плохо управляли ею, а британские и американские чиновники, которым было поручено контролировать некоторые из договоренностей, плохо справлялись с задачей предотвращения контрабанды. Хусейну также удалось спрятать большие тайники с обычным оружием, компонентами и взрывчаткой - некоторые из них иракские повстанцы позже использовали с большим эффектом во время оккупации Ирака под руководством США, начавшейся в 2003 году. Нью-Йорк Таймс", 29 февраля, 4 июня, 16 ноября, 8 декабря 2004 г., 24 апреля 2005 г.

Интервью с Би-би-си, позднее опубликованное в "Нью-Йорк Таймс", 16 декабря 2003 г.; там же, 30 сентября 2004 г.

Усама бен Ладен, организатор мусульманского терроризма в более поздние годы, неоднократно подчеркивал зло американского присутствия в этих странах - особенно в Саудовской Аравии, его родной стране, - и пропагандировал террористическую деятельность как средство изгнания американцев.

Пармет, Джордж Буш, 492-93, 500.

См. главу 1.

Средние баллы по вербальному тесту SAT составляли 502 в 1980 году и 500 в 1990 году. Средние баллы по математике SAT немного выросли - с 492 в 1980 году до 501 в 1990-м. В 1970 году средний вербальный балл составлял 537, а средний балл по математике - 512. Стат. Abst., 2002, 244. О школьных проблемах, включая проблему тестов, см. главу 1.

Greene, The Presidency of George Bush, 69-71.

Джон Дженнингс, Почему национальные стандарты и тесты? Политика и стремление к лучшим школам (Thousand Oaks, Calif., 1998), 17-20, 25-32.

После 2002 года либералы также жаловались, что республиканцы выделили недостаточно средств на поддержку закона и что акцент на тестировании был неуместен.

Greene, The Presidency of George Bush, 76-77.

Город Ричмонд против J. A. Croson Co., 488 U.S. 469 (1989), касающийся выделения долей меньшинств при заключении строительных контрактов; и Ward's Cove Packing Co. против Atonio, 490 U.S. 642 (1989), касающийся расовой дискриминации в сфере занятости.

Джон Скрентни, Революция прав меньшинств (Кембридж, Массачусетс, 2002), 332-33.

В 2003 году этот показатель был в семь раз выше, чем у населения в целом. Нью-Йорк Таймс, 18 января 2004 года.

Skrentny, The Minority Rights Revolution, 333; Terry Anderson, The Pursuit of Fairness: A History of Affirmative Action (New York, 2004), 276.

Anderson, The Pursuit of Fairness, 201-2.

Вебстер против Службы репродуктивного здоровья, 492 США, 490 (1989).

Нью-Йорк Таймс, 8 июля 1989 г.; Джеймс Паттерсон, Браун против Совета по образованию: A Civil Rights Milestone and Its Troubled Legacy (New York, 2001), 195-97.

Лоуренс Фридман, "Американское право в двадцатом веке" (Нью-Хейвен, 2002), 524-25.

После 1992 года президент Билл Клинтон решил обратить этот процесс вспять. Его усилия, как и усилия Буша, вызвали большие споры на Холме. Когда он покидал свой пост, в восьми из тринадцати судов по-прежнему было большинство членов партии.

В ходе финального голосования кандидатуру Томаса поддержали сорок три республиканца и девять демократов (пять из них - консерваторы с Юга). Два либеральных республиканца, Роберт Пэквуд из Орегона и Джеймс Джеффордс из Вермонта (который стал независимым в 2001 году), присоединились к сорока шести демократам, выступившим против.

Одной из женщин, избранных в Сенат, стала Кэрол Мозли Браун из Иллинойса, первая чернокожая женщина в истории Сената. Тем не менее, в 1993 году женщины занимали только шесть мест (6 %) в Сенате и сорок семь мест (11 %) в Палате представителей (по сравнению с двадцатью восемью местами [6 %] в 1991-92 годах), а также 20 % мест в законодательных органах штатов (по сравнению с 18 % в 1991-92 годах). Мозли Браун потерпел поражение на перевыборах в 1998 году. Stat. Abst., 2002, 247.

О расовых отношениях в 1990-е годы см. главу 9.

Лу Кэннон, "Официальная халатность", онлайновый форум PBS, 7 апреля 1998 г.; Хейнс Джонсон, "Разделенные мы падаем: Gambling with History in the Nineties (New York, 1994), 169-208. В 1993 году смешанное по расовому признаку федеральное жюри в Лос-Анджелесе признало двух полицейских виновными в нарушении гражданских прав Кинга.

Стат. Abst., 2002, 305. О кризисе и спасении S&L см. главу 5.

Greene, The Presidency of George Bush, 79-88, 183-86.

Гарри Уиллс, "Трагедия Билла Клинтона", New York Review of Books, 12 августа 2004 г., 60-64.

Байрон Шафер, Два большинства и загадка современной американской политики

(Lawrence Kans., 2003), 59-63; Greene, The Presidency of George Bush, 166-75; и

Витковер, Партия народа, 642-51.

О Клинтоне и праймериз см. Halberstam, War in a Time of Peace, 101-20.

Пол Боллер, Президентские кампании (Нью-Йорк, 1996), 391.

Halberstam, War in a Time of Peace, 143-54.

Роберт Коллинз, "Больше: The Politics of Economic Growth in Postwar America (New York, 2000), 216.

В мае 1991 года у Буша обнаружили болезнь Грейвса, гипертиреоидное заболевание, которое, по мнению некоторых людей, могло лишить его энергии в 1992 году. Доказательства таких предположений оказались неубедительными. Greene, The Presidency of George Bush, 153.

Дэвид Фрум, Dead Right (Нью-Йорк, 1994), 18.

Этими четырьмя штатами были Арканзас, Джорджия, Луизиана и Теннесси. Кроме того, ему достались пограничные штаты Кентукки, Миссури и Западная Вирджиния.

Считается, что за Клинтона проголосовали 45 % женщин, за Буша - 37 %, а за Перо - 17 %. Мужчины разделились чуть более равномерно: 41 % за Клинтона, 38 % за Буша и 21 % за Перо. Всемирный альманах, 2003, 40.

Judis and Teixeira, The Emerging Democratic Majority, 28-29.

"Культурные войны" и "упадок" в 1990-е годы

Роберт Борк, которому Сенат в 1987 году отказал в месте в Верховном суде, в 1990-е годы стал воинствующим консерватором в "культурных войнах", как их называли современные писатели в то спорное десятилетие. Свою гневную и широко известную книгу "Сутулясь к Гоморре" (1996) он открыл цитатой из стихотворения Уильяма Батлера Йитса "Второе пришествие", написанного в 1919 году после Первой мировой войны. Среди отчаянных строк стихотворения были такие: "Все рушится, центр не держится, / Просто анархия на мир набросилась, / Прилив, помутневший от крови, и повсюду / Церемония невинности утонула; / Лучшие лишены всякой убежденности, а худшие / Полны страстного накала".1

Подзаголовок полемической книги Борка "Современный либерализм и упадок Америки" подчеркивал две главные темы, о которых бились многие консерваторы в 1990-е годы: Америка находилась в "упадке", а либералы были виноваты в культурных войнах, раскалывающих нацию. Борк писал: "Почти в каждой отрасли нашей культуры есть аспекты, которые сейчас хуже, чем когда-либо прежде, и гниль распространяется". Он стрелял по целому ряду целей: "Ослабленная, гедонистическая культура" Америки, ее "разнузданная демонстрация сексуальности", "популяризация насилия в ... развлечениях" и "разъяренные активисты феминизма, гомосексуальности, экологии, прав животных - список можно продолжать до бесконечности". В заключение он посетовал, что Соединенные Штаты "сейчас находятся на пути к моральному хаосу, который является концом радикального индивидуализма, и тирании, которая является целью радикального эгалитаризма. Современный либерализм испортил нашу культуру по всем направлениям "2.

Борк был далеко не единственным писателем, сетовавшим на "упадок" Америки в 1990-е годы. Карл Роуэн, афроамериканский журналист, также в 1996 году выступил с гневной книгой под названием "Грядущая расовая война в Америке: A Wake-up Call. Хотя его главной мишенью был совершенно иной белый расизм, Роуэн согласился с тем, что Соединенные Штаты "находятся в упадке... на скалах в духовном, моральном, расовом и экономическом плане". Он добавил: "Повсюду я вижу признаки упадка, разложения и саморазрушения". Америка, по его словам, "тонет в жадности" и "сексуальной гнили и беспричинном насилии". Привлекая внимание читателей к судьбам Древнего Рима и Греции, а также Британской империи, Роуэн с отчаянием констатировал: "Эта страна... находится в стремительном упадке "3.

Проницательные читатели могли бы заметить, что ссылки Роуэна на Рим, Грецию и Британскую империю перекликаются с предупреждениями, которые либерал Пол Кеннеди сделал в своей широко цитируемой книге "Взлет и падение великих держав", опубликованной в 1987 году. Они также должны были знать, что идеологическая и культурная война, которая, казалось, охватила начало и середину 1990-х годов, берет свое начало в сражениях, обострившихся еще в 1960-х годах. Они разгорелись в конце 1980-х, когда литературный критик Аллан Блум в своей агрессивной книге под названием "Закрытие американского разума" выступил против тривиализации американской интеллектуальной жизни. В том же году Э. Д. Хирш-младший в книге "Культурная грамотность: Что должен знать каждый американец" более сдержанно жаловался на то, что, по его мнению и мнению других авторов, вызывает недоумение и культурный раскол в школьных программах4.

Однако в начале и середине 1990-х годов иеремиады об "упадке Америки", похоже, задели более серьезный культурный нерв. Многие из них, как и у Борка, исходили от консерваторов, которые чувствовали себя маргиналами в результате либеральных изменений в культуре и были возмущены тем, что они воспринимали как постоянно растущее зло: сексуальная безнравственность, насильственные преступления, вульгарность и сенсационность в СМИ, школы без стандартов, мусор, выдаваемый за "искусство", и просто плохой вкус.5 Как писал Збигнев Бжезинский в 1993 году

2. Там же, 1-5, 331.

3. (Нью-Йорк, 1996), 3-5.

4. Блум, Закрытие американского разума (Нью-Йорк, 1987); Хирш и другие, Культурная грамотность: Что нужно знать каждому американцу (Бостон, 1987).

5. Некоторые из этих книг, в порядке их публикации: Bork, The Tempting of America (New York, 1990); Dinesh D'Souza, Illiberal Education: The Politics of Race and Sex on Campus (New York, 1991); William Bennett, The De-Valuing of America: Борьба за нашу культуру и наших детей (Нью-Йорк, 1992); и Беннетт, Книга добродетелей (1993). Будучи главой Национального фонда гуманитарных наук при Рейгане в 1981-1985 годах, а затем министром образования (1985-88 гг.), многословный Беннетт сделал несколько первых залпов в культурных войнах. Более сдержанным и вдумчивым примером беспокойства консерваторов является Джеймс Уилсон, "Моральный смысл" (Нью-Йорк, 1993).

"Массовое крушение... почти всех устоявшихся ценностей" грозило уничтожить американскую цивилизацию.2 Что, по мнению других критиков, должен был думать суд присяжных, присудивший женщине 2,9 миллиона долларов за то, что она пролила горячий кофе из "Макдоналдса", который сильно ее ошпарил? Или о Билле Клинтоне, президенте Соединенных Штатов, который ответил на вопрос, заданный ему в эфире MTV, носит ли он боксеры или трусы? Возможно, думая о голосах молодежи, Клинтон ответил: "Обычно боксеры".

Как и ранее, многие консервативные авторы находили источник культурного упадка в том, как американцы - особенно бумеры - воспитывали своих детей. Для таких "воинов культуры" старомодные "семейные ценности" были одной из высших добродетелей. Встревоженные тем, что они считали качеством семейной жизни, они обратили внимание на статьи, в которых сообщалось, что только 30 % американских семей садятся ужинать вместе - в отличие от 50 %, которые должны были делать это в 1970-х годах. Как заявил в 1993 году Дэвид Бланкенхорн, директор Института американских ценностей с показательным названием, главная проблема Америки - это "упадок семьи". Он добавил: "Это не "экономика, тупица". Это культура".3

Религиозные консерваторы, расширяя такие организации, как Family Research Council, раздули этот хор стенаний, вызвав возмущение либералов, которые предупреждали, что религиозные правые становятся все более агрессивными, ведя войну против абортов, прав геев и других вопросов.4 Хотя Фолвелл, ослабив "Моральное большинство" весьма противоречивыми выступлениями (в одном из них он защищал политику апартеида в Южной Африке), распустил организацию в начале 1989 года, из президентской кампании Пэта Робертсона в 1988 году выросла новая сила - Христианская коалиция. Появившись на сцене в 1989 году, она быстро приобрела известность под руководством Ральфа Рида, молодого, с мальчишеским лицом грузина, который ранее возглавлял Республиканский национальный комитет колледжа. Рид проявил незаурядные политические, организаторские способности и умение собирать средства и в то же время успел получить степень доктора философии по истории в Университете Эмори в 1991 году. К середине 1992 года Христианская коалиция утверждала, что насчитывает более 150 000 членов и контролирует республиканские партии в нескольких южных штатах.5

В начале 1990-х годов появилась еще одна религиозная группа - "Хранители обещаний". Основанная Биллом Маккартни, футбольным тренером Университета Колорадо, это была полностью мужская организация евангельских христиан, которые поклялись беречь своих жен и детей и тем самым укреплять семейную жизнь в Америке. Поначалу медленно развиваясь, "Хранители обещаний" вырвались вперед к середине десятилетия. На пике своего развития в 1997 году организация провела массовое собрание и митинг на торговом центре в Вашингтоне, где около 480 000 мужчин пообещали быть любящими и поддерживающими мужьями и отцами.

Многие американцы, присоединившиеся к подобным группам, все еще оспаривали раскольническое культурное и политическое наследие 1960-х годов - светское наследие, как они считали, курения травки, сжигания лифчиков, любовных бус, радикального феминизма, власти черных, преступности на улицах, порнографии и сексуальной свободы, абортов, упадка семьи, дарвиновских идей об эволюции и отвратительной популярной культуры. Уязвленные тем, что они считали высокомерием либералов из высшего среднего класса, они жаловались, что элитарная леволиберальная культура захватила университеты, фонды, Голливуд и средства массовой информации. В Америке конца XX века царила "великая разруха".6

Либералы отвергали эти сетования, воспринимая их как разглагольствования христианских правых, политических неандертальцев и гиперпатриотов, которые ставят под угрозу гражданские права и свободы и угрожают толерантным ценностям нации. Но некоторые левые тоже беспокоились о социальном и культурном упадке. В 1993 году сенатор Мойнихан из Нью-Йорка, видный либерал, написал статью, которая привлекла большое внимание. В ней утверждалось, что Америка "спускает определение девиантности вниз", то есть слишком спокойно принимает за норму все виды некогда стигматизированного и зачастую неблагополучного поведения, такие как внебрачная беременность7.7 Другие либералы выявляли иные признаки упадка: показное потребление, растущее неравенство и неправильное распределение ресурсов, которые, по словам одного испуганного автора, грозили превратить США в "страну третьего мира".8

Другие наблюдатели культурных событий начала и середины 1990-х годов, многие из которых, но не все, придерживались центристских или слегка левоцентристских взглядов, выдвигали идеи коммунитарного движения. Как утверждали Роберт Белла и его соавторы в книге "Привычки сердца" (Habits of the Heart, 1985), они заявляли, что безудержный индивидуализм подрывает давно признанную способность Америки к кооперативному участию в жизни общества.9 В 1995 году профессор Гарвардского университета Роберт Патнэм опубликовал широко обсуждаемую статью под названием "Боулинг в одиночку". Патнэм заметил, что, хотя боулинг остается популярным видом спорта, люди все реже играют в боулинг вместе, объединяясь в лиги. Вместо этого они играют в одиночку. Американцы, по его словам, обратились внутрь себя и стали заботиться только о себе. Все большее число богатых людей переезжает в закрытые анклавы. Американский народ, известный своим добровольчеством, становится все более разрозненным, изолированным и оторванным от общественных проблем.

По мнению Патнэма и других, судьба боулинг-лиги была симптомом более масштабного, поколенческого отказа от участия в групповой деятельности, которой ранее славились исторически общинные люди Америки: голосование, посещение церкви, домашние развлечения и волонтерство в благотворительных организациях, таких как клубы обслуживания, YMCA, PTA и Лига женщин-избирателей. Критики, подобные этим, были правы: Многие из групп, которые в 1980-х и 1990-х годах сообщали о большом и растущем числе членов - такие как AARP и Sierra Club, - были в основном профессионально управляемыми организациями, которые полагались на фонды, массовые рассылки и манипуляции со СМИ для накопления финансовых ресурсов. Казалось, что низовые, личные встречи заинтересованных и неоплачиваемых местных жителей, которые посвящают время и усилия тому, чтобы улучшить жизнь общества, находятся под угрозой исчезновения.10

Патнэм рассмотрел ряд возможных причин предполагаемого спада общественной активности - люди все чаще стали ездить на работу; график работы с двумя родителями сокращает время на волонтерство (которое в прошлом в значительной степени осуществлялось женщинами); все более широкий охват крупного бизнеса и глобализация затмевают местные привязанности; расширение большого правительства приводит к централизации, - прежде чем прийти к выводу, что потеря общинности обусловлена главным образом тенденциями поколений: Общественное поколение, выросшее во время Депрессии и Второй мировой войны, постепенно вымирает.

Как и многие американцы того времени, Патнэм сожалел о развитии средств массовой информации, особенно о негативном влиянии телевидения. Отчасти благодаря распространению кабельных каналов, многие из которых полагаются на нишевый маркетинг, чтобы привлечь людей с особыми интересами, американцы стали реже, чем в прошлом, получать информацию из газет или даже из сетевых новостей. Хуже того, по его словам, американцы посвящают долгие часы бездумному просмотру телеканала - немигающего глаза, который возбуждает массы. По мнению Патнэма, поглощение людей телевидением с 1950-х годов стало основным источником растущей изоляции американцев друг от друга.11

Множество ученых и журналистов вступили в активные дебаты с коммунитариями и такими писателями, как Патнэм. Ламентации о пагубном влиянии телевидения, отмечали некоторые из них, имеют долгую историю, которая восходит как минимум к получившим широкую огласку слушаниям в Конгрессе, проведенным в 1954 году сенатором Эстесом Кефовером из Теннесси. В 1977 году была опубликована широко известная книга "Подключаемый наркотик", в которой говорилось о пагубном влиянии телевидения на детей и семейную жизнь.12 Хотя появление в 1980-х годах пультов дистанционного управления значительно расширило возможности бездумного просмотра каналов, в 1990-х годах, как и ранее, было трудно доказать, что влияние телевидения на жизнь общества со временем стало гораздо более пагубным.

Некоторые писатели, участвовавшие в этих дебатах, задавались вопросом, не цепляются ли люди вроде Патнэма за романтические представления о прошлом. Идеал "общины", соглашались они, был привлекателен, но был ли он когда-либо очень глубоко укоренен в Соединенных Штатах, динамичной стране капиталистической энергии и беспокойной географической мобильности? Другие участники этих дебатов, придерживаясь иной точки зрения, отмечали, что консервативные религиозные группы в 1980-х и 1990-х годах активно участвовали в создании общин на низовом уровне, хотя обычно только среди единоверцев. Тем не менее, опасения по поводу упадка общины, хотя и были оспорены, но, похоже, нашли широкий отклик в то время, что принесло Патнэму освещение в журнале People и приглашение в Кэмп-Дэвид на встречу с президентом Клинтоном. "Американцы, - провозгласил Патнэм, - массово уходят не только из политической жизни, но и из жизни организованных сообществ в целом".13

"Войны" за культурные предпочтения и стандарты были едва ли новинкой в начале 1990-х годов: В такой мультикультурной стране, состоящей из различных религиозных и расовых групп и иммигрантов, как Соединенные Штаты, эта борьба имеет долгую историю.14 Однако в начале и середине 1990-х годов они сосуществовали с зачастую жесткой партийной политической борьбой в годы правления Клинтона и получали от нее подпитку. Хотя в средствах массовой информации часто преувеличивали ожесточенность и мощь "войн", споры казались более ожесточенными, чем в прошлом.

Почему в это время разгорелась такая битва за культуру? В одном из ответов подчеркивается, что окончание холодной войны, которая до начала 1990-х годов способствовала объединению американцев, позволило людям избавиться от страха перед коммунизмом и сосредоточиться на внутренних проблемах, а во многих ситуациях - подтвердить этническую и религиозную идентичность. Не будучи больше охваченными патриотическими крестовыми походами против коммунистов за рубежом, они с большей страстью, чем раньше, боролись за социальные и культурные проблемы. Это правдоподобный, хотя и труднодоказуемый аргумент. Второе убедительное объяснение - важное для объяснения силы культурных противоречий после 1992 года - сосредоточено на триумфе Клинтона в том году, который сломал двенадцатилетнюю власть ГОП над Белым домом. Для глубоко разочарованных консерваторов, которые развязали большинство культурных войн, Клинтон был воплощением всего того, что было не так с поколением бэби-бума - и с элитарными либералами, аморальными голливудскими знаменитостями и левыми учеными, которые его поддерживали.

Каковы бы ни были причины, шум культурного конфликта по поводу социальных тенденций, сосуществующий со стенаниями о национальном упадке, казался особенно какофоничным в начале 1990-х годов. Консервативные сторонники упадка, тоскуя по более благопристойным временам 1950-х годов, еще громче выражали сожаление по поводу высокого уровня внебрачной беременности, разводов и абортов в Америке15.15 Либералы ответили на агрессивность и нетерпимость религиозных правых.

Акты насилия, получившие широкую огласку, еще больше укрепили в начале 1990-х годов ощущение, что нация разваливается на части. Многие люди были возмущены тактикой экстремистов, фактически террористов, в рамках операции "Спасение", которые убили семь человек - врачей и сотрудников клиник - в то время,16 и милитаристской деятельностью правых групп ненависти, таких как "Фримены" и "Арийское братство". В 1995 году двум фанатикам-антиправительственникам Тимоти Маквею и Терри Николсу удалось взорвать федеральное здание в Оклахома-Сити, что унесло жизни 168 человек. Год спустя на Олимпийских играх в Атланте взорвалась бомба с трубкой. В результате взрыва погиб один человек и многие получили ранения. Некоторые ненавистники геев тоже были злобными: в 1998 году двое мужчин избили двадцатиоднолетнего гея Мэтью Шепарда и привязали его к забору возле Ларами, штат Вайоминг. Через пять дней после того, как его обнаружили, Шепард умер от полученных травм в больнице.

Получившие широкую огласку культурные войны за искусство в конце 1980-х - начале 1990-х годов, хотя и не сопровождались насилием, были особенно ожесточенными. В 1988 году Мартин Скорсезе снял фильм "Последнее искушение Христа", основанный на одноименном романе Никоса Казантзакиса, опубликованном в 1955 году. В фильме Христос был представлен как обычный человек, которого многое искушало, и который фантазировал о женитьбе и сексе с Марией Магдалиной. Хотя многие кинокритики дали фильму хорошие отзывы (Скорсезе был номинирован на "Оскар"), многие консервативные американцы яростно осудили его. Фолвелл заявил, что в фильме присутствует "богохульство наихудшей степени". Консервативные организации, возглавляемые организацией "Женщины Америки" (Concerned Women for America), организовали кампании по сбору писем, уличные протесты и пикеты. Одна из демонстраций в Universal City собрала около 25 000 протестующих. Лидеры восточной православной, римско-католической и многих евангелических протестантских конфессий призвали к общенациональному потребительскому бойкоту фильма. Хотя это и не получило развития, противники фильма одержали несколько побед. Несколько крупнейших сетей кинотеатров отказались показывать фильм. Компания Blockbuster Video отказалась ставить фильм на свои полки.17

В 1989 году Национальный фонд поддержки искусств (NEA), чей скромный бюджет ежегодно поддерживал несколько проектов в области искусства, косвенно профинансировал две фотовыставки, которые вызвали новые споры о высокой культуре. На одной из этих выставок фотограф Андрес Серрано изобразил распятие в банке со своей мочой. Она называлась "Моча Христа". Вторая выставка Роберта Мэпплторпа включала фотографию, на которой изображение Девы Марии было превращено в вешалку для галстуков. Среди других работ, представленных на выставке, были гомоэротические и садомазохистские снимки - один из них показывал

Мэпплторп с булатом, вживленным в его анус, а на другой картине изображен мужчина, мочащийся в рот другому мужчине.18 Как и в случае с фильмом Скорсезе, эти выставки вызвали ожесточенную полемику. Большинство искусствоведов и музейных работников пытались защитить экспонаты либо как творения воображения, либо (что чаще всего) как свободу слова, которая не должна подвергаться цензуре. Многие другие американцы были возмущены. Конгресс, возглавляемый сенатором Джесси Хелмсом, убежденным консерватором из Северной Каролины, неохотно возобновил финансирование NEA, но в сокращенном объеме и при условии, что она будет спонсировать работы, "отвечающие общим нормам приличия".19

Хотя это были, пожалуй, самые заметные из современных культурных противостояний по поводу искусства, два других спора, связанных с музеями и обращением с американской историей, еще больше разорвали узы культурного мира в Соединенных Штатах. Обе эти битвы вызвали бурные общественные дебаты, в которых консерваторы нападали на "политкорректные" подходы к истории Соединенных Штатов. Первая из них разгорелась вокруг выставки "Запад как Америка: Reinterpreting Images of the Frontier, 1820-1920", организованной в 1991 году в Национальном музее искусств Смитсоновского института в Вашингтоне. Демифологизируя американскую историю, она подчеркивала роль эксплуатации белыми коренных американцев во время освоения и заселения американского Запада. Многие зрители, читавшие в школе о героической борьбе белых исследователей и поселенцев, распространявших демократию по всему фронтиру, разразились протестом.20 Несколько сенаторов-парламентариев пригрозили сократить бюджет музея.

Вторая ссора разразилась три года спустя, когда Национальный музей авиации и космонавтики готовил планы по созданию крупной экспозиции, в которой должен был быть представлен самолет B-29 "Энола Гей", с которого в 1945 году на Хиросиму упала бомба. Консерваторы, к которым присоединились группы ветеранов, выразили протест, когда им разрешили ознакомиться с ранним проектом экспозиции музея, в котором, как им казалось, ставилась под сомнение мудрость сброса бомбы и, по их мнению, сильно искажалась американская история. Пилот "Энолы Гэй" Пол Тиббетт заявил, что предлагаемая экспозиция - это "пакет оскорблений". Вынужденный обороняться, директор музея подал в отставку, а проект экспозиции был кардинально переписан и урезан, так что в нем был представлен сам самолет без большого количества интерпретационного контекста. Многие академические историки протестовали против этого уступчивого, как им казалось, подхода, но безрезультатно.21

Консерваторы также мобилизовались на борьбу с либеральными преподавателями в таких университетах, как Стэнфорд, где в 1988 году прошли дискуссии, которые впоследствии привели к широко освещаемому отказу от обязательного базового курса по западной культуре для первокурсников. Вместо него были предложены различные гуманитарные предметы, которые, хотя и включали в себя множество западных классиков, были чуть менее ориентированы на Запад. Разгневанные защитники "западного канона", включая министра образования Уильяма Беннетта, объяснили, что Стэнфорд "уничтожает западную культуру". В ответ преподаватели Стэнфорда приветствовали изменения, которые позволили, наконец, "зародиться мультикультурализму" в рамках основных университетских курсов.

В 1994 и 1995 годах разгорелась еще более жаркая борьба за преподавание гуманитарных дисциплин, на этот раз из-за предложенных национальных стандартов, направленных на помощь учителям истории Соединенных Штатов. Подготовленные ведущими учеными в этой области, стандарты рекомендовали учителям помочь ученикам понять значение в американской истории таких злодеяний, как рабство, Ку-клукс-клан и маккартизм. Консерваторы, однако, жаловались, что в стандартах недостаточно (или совсем ничего) сказано о таких патриотах, как Пол Ревир, изобретателях, таких как Томас Эдисон и Александр Грэм Белл, солдатах, таких как Улисс С. Грант и Роберт Э. Ли, и об отцах-основателях.

Эти ожесточенные споры в конце концов затихли после того, как ученые пересмотрели стандарты, чтобы немного смягчить претензии консерваторов. Опубликованные в 1996 году, стандарты были прочитаны многими тысячами учителей в последующие годы. Однако задолго до этого Линн Чейни, бывший глава Национального фонда гуманитарных наук (и жена Дика Чейни), вступила в борьбу против стандартов. Борьба дошла и до Сената США, который в 1995 году осудил стандарты, проголосовав 99 голосами против 1. Это была процедурная перекличка, не имевшая практического значения, но бурные дебаты на Капитолийском холме ярко продемонстрировали пропасть, отделявшую культурных консерваторов - и многих национальных политиков - от большинства академических историков. Сенатор-республиканец Слейд Гортон из Вашингтона заявил, что стандарты ставят американцев перед выбором. Он потребовал: "Джордж Вашингтон или Барт Симпсон" - кто из них представляет собой "более важную часть истории нашей страны, которую предстоит изучать нашим детям?"22

Консерваторы, такие как Гортон, также были раздражены распространением "политкорректности", или "ПК", как ее стали называть, в начале 1990-х годов. Они жаловались, что во многом ПК возникла благодаря рвению либеральных преподавателей и университетских администраторов, которые вводили подробные кодексы речи и поведения, направленные на поощрение толерантности в университетских кампусах. Некоторые из этих кодексов были направлены против "языка ненависти", который, как утверждалось, использовали студенты, когда обращались к женщинам, геям и лесбиянкам, а также цветным меньшинствам. Конфликты по этим вопросам разгорелись в ряде университетов, особенно в начале 1990-х годов, и вызвали множество взволнованных обменов мнениями между студентами, интеллектуалами и другими людьми.23

Некоторые из этих боев за культуру носили неприятный характер и отличались более жесткими и неумолимыми выражениями, чем в прошлом. Религиозные консерваторы проклинали своих противников как "мастеров обмана", "аморальных", "высокомерных и самодовольных". Либералы, по их словам, поддерживают "силы антихриста". Либералы отвечали им тем же: Их враги - "моральные фанатики", "фанатики", "Коттон Мазерс последнего времени" и "патриоты-параноики", которые ханжески отстаивают "Бога, флаг и семью".24 Раздражение обнажило резкие региональные и классовые противоречия. Культурный консерватизм все больше привлекал людей - особенно белых американцев из рабочего класса - на Юге и в штатах Равнин и Скалистых гор, в то время как либеральные идеи продолжали привлекать образованных ученых и профессионалов на восточном и западном побережьях и в столичных центрах Востока и Среднего Запада. Некоторые из этих антагонистов считали, что врага нужно не просто победить, но и уничтожить.

В то время, когда эта борьба пестрила заголовками газет, многие современники считали, что она будет иметь мощные и долгосрочные последствия. Джеймс Дэвисон Хантер, который в 1991 году опубликовал подробный отчет об этих противоречиях, пришел к выводу: "Америка находится в самом разгаре культурной войны, которая имеет и будет иметь отголоски не только в государственной политике, но и в жизни простых американцев повсюду".25 Восемь лет спустя одна из ведущих консервативных писательниц, Гертруда Химмельфарб, опубликовала книгу, которая привлекла к себе большое внимание. Ее название "Одна нация, две культуры" раскрывает ее главный аргумент: Культурные войны разрезают нацию пополам.26 Подобные оценки перекликались с мнением многих современников. Особенно в начале 1990-х годов разговоры о "культурных войнах", дополнявшие жалобы на "упадок", привлекали внимание прессы.

С точки зрения начала 2000-х годов эти оценки кажутся довольно ясными. Первое заключается в том, что многие СМИ, часто зацикливающиеся на конфликтах, преувеличивали ожесточенность культурных войн, которые в любом случае немного поутихли (хотя и не среди политически ангажированных элит и пристрастных политиков) в конце 1990-х годов.27 Сам Хантер отмечал, что "огромная средняя часть" (по его оценке, около 60 %) американцев не обращает внимания на подобные сражения.28 Даже на президентских выборах почти 50 % населения, имеющего право голоса, не пришли на выборы. Из тех, кто пришел, треть или около того назвали себя независимыми, а многие другие сказали, что им было очень трудно определиться с кандидатами. Многие социальные и культурные вопросы, включая эстетические и политические послания академических кругов и высокой культуры, большинство американцев не вызвали особого восторга.29

Влияние религиозных правых, о котором многие либералы с восторгом говорили, в период с конца 1980-х до середины и конца 1990-х годов было несколько менее сильным, чем в начале 1980-х. В 1987 году Джим Баккер, находившийся тогда на пике славы как телезвезда, был разоблачен как прелюбодей со своей церковной секретаршей и как растратчик миллионов долларов из своего служения. Признанный виновным в мошенничестве, он был оштрафован на 500 000 долларов и приговорен в 1989 году к сорока пяти годам тюрьмы. (Он отсидел пять). Второй телевизионный проповедник "Ассамблеи Бога", пианист и гиперэмоциональный Джимми Сваггарт, был сфотографирован в компании придорожной проститутки в номере мотеля на окраине Нового Орлеана.30 Сваггарт предстал перед своей 7-тысячной общиной в Батон-Руж, где слезно умолял простить его грехи и сложил с себя служение. Общественный резонанс, вызванный злоключениями этих самодовольных крестоносцев, запятнал блеск религиозного консерватизма.

Хотя опросы 1990-х годов по-прежнему свидетельствовали о том, что практически все американцы верят в Бога, они также показали, что большинство людей - особенно молодежь - склонны проявлять терпимость к частному поведению других и с трудом воспринимают насильственное вмешательство религии в политические дела. Кроме того, значительная часть консервативной политической активности в 1990-х годах исходила из светских, а не религиозных источников. Ведущие консервативные газеты и журналы - Wall Street Journal, Human Events, The Public Interest, National Review и Weekly Standard - больше внимания уделяли экономическим и внешнеполитическим вопросам, чем моральным проблемам, которые дороги глубоко религиозным людям.

Конечно, многие представители христианских правых продолжали отстаивать теологические позиции, которые резко отличались от позиций более светских американцев. Однако утверждать, что Соединенные Штаты стали в подавляющем большинстве случаев светской страной, в которой религия больше не имеет значения, было не совсем верно. Хотя католические сторонники государственного финансирования церковно-приходских школ в 1990-е годы были тише, чем в прошлом, они, как и протестанты-евангелисты, верили в достоинства религиозного обучения в школах.31

Кроме того, религиозные консерваторы оставались значительной культурной силой в Соединенных Штатах. И хотя к середине 1990-х годов битвы за содержание учебников, как правило, стихали - к тому времени многие тексты по истории стали мультикультурными, в них фигурировали не только отцы-основатели, но и Сакаджавея, Сезар Чавес, Фредерик Дуглас и Малкольм Икс, - консерваторы продолжали бороться против полового воспитания в школах и дарвинистских идей в учебниках и курсах биологии.32 Подобные крестоносцы нашли множество способов распространять свое Евангелие. Благодаря кабельному телевидению в то время "Семейный канал" Пэта Робертсона был доступен примерно в 50 миллионах домов. Ежедневное радиошоу Джеймса Добсона "В центре внимания - семья", которое транслировалось на 4000 станций, привлекло около 5 миллионов слушателей. По оценкам, в конце 1990-х годов в эфире было 399 христианских радиостанций, работающих на полную или частичную ставку.33

Как показал Пэт Бьюкенен, консервативные христиане сохранили политическую силу и в 1990-х, и в 2000 году. Они были достаточно сильны, чтобы подталкивать кандидатов от GOP, в том числе Буша, вправо во время президентских праймериз и на съездах партии, проходящих раз в четыре года. В некоторых регионах, особенно в Солнечном поясе, у них было достаточно численности и рвения, чтобы повлиять на результаты выборов. На выборах в Конгресс в 1994 году, когда явка была низкой, их деятельность, эффективно организованная Христианской коалицией, позволила ГОП выиграть ряд выборов на Юге и тем самым создать большинство в Палате представителей впервые с 1954 года. Культурно-консервативные республиканские представители и сенаторы, получив контроль в Конгрессе, оказались в более выгодном положении, чтобы добиваться своих целей, таких как ограничение абортов и прав геев, а также назначение консервативных федеральных судей. На близких президентских выборах (как в 2000 и 2004 годах) они были одним из тех многочисленных блоков, которые могли помочь сделать разницу между победой и поражением. В обеих президентских гонках большинство белых избирателей-католиков также поддерживали ГОП.

Но некоторые обеспокоенные либералы отреагировали слишком остро. Как и раньше, люди, связанные с религиозными правыми, расходились во мнениях между собой. Христианская коалиция, показавшая себя в 1994 году политически подкованным религиозным лобби, набрала долгов на 3 миллиона долларов и пришла в упадок. Вскоре после того, как Рид покинул ее в 1997 году, она практически распалась. Так же в течение года поступила и организация Promise Keepers, которая также пострадала от плохого финансового управления. Другие крупные организации, представляющие христианских правых, в частности Family Research Council и Concerned Women for America, продолжали процветать, но они столкнулись с решительным противодействием, особенно со стороны либералов в городах, на восточном и западном побережьях. Позже, во время президентских выборов 2000 и 2004 годов, стало ясно, что эти и другие группы религиозных правых стали жизненно важными активами для GOP, в основном на Юге. Но в конце 1990-х годов, когда Клинтон все еще находился в Белом доме, всю политическую мощь христианского консерватизма еще предстояло продемонстрировать.34

Чувствуя свою политическую ограниченность, некоторые религиозные консерваторы в конце 1990-х годов стали настроены пессимистично. Ни Рейган, ни Буш, по их мнению, не смогли по-настоящему продвинуть их программы. Ни одна из их главных целей - аборты, молитва в государственных школах или порнография - не была достигнута. Либералы оставались влиятельными в университетах и средствах массовой информации. Некоторые правые защитники, обескураженные, задавались вопросом, не сходят ли на нет их цели, борющиеся с продолжающейся секуляризацией и коммерциализацией американской культуры. Химмельфарб, писавший в 1999 году, хмуро заметил, что Соединенные Штаты

Штаты стали менее религиозными, чем в 1950-1960-е годы. По ее словам, в 1998 году только 58 процентов американцев заявили в ходе опроса, что религия играет важную роль в их жизни, по сравнению с 75 процентами, которые говорили об этом в 1952 году.

Социолог Алан Вулф (не являющийся религиозным консерватором) пришел к аналогичным выводам в 1998 году. Большинство американцев среднего класса, писал он, с недоверием относятся к телеевангелистам и другим прозелитам, пытающимся навязать людям свои идеи. Американцы, по его словам, исповедовали "тихую веру". Они были "свободными прихожанами", которые заключали "краткосрочные контракты" с несколькими общинами. Дэвид Фрум, консервативный журналист, согласился с ним, написав в 1994 году, что число белых южных баптистов, пятидесятников и харизматов "невелико" - около 15 миллионов человек (при общей численности населения в 276 миллионов на тот момент), разбросанных по тридцати штатам. Они были "рассеянной, бедной и относительно необразованной группой". Опровергая опасения либералов по поводу силы религиозных правых, Фрум пришел к выводу, что "никакой огромной теократической угрозы не существует".35

Некоторые социальные проблемы, которые особенно тревожили консервативных американцев, хотя и оставались более серьезными, чем в 1960-е годы, но в конце десятилетия, казалось, стали чуть менее страшными. Показатели подростковой беременности и родов, а также абортов, резко возросшие в 1980-е годы, снизились после 1991 года - как считалось, в результате программ профилактики СПИДа, более широкого использования презервативов и новых методов контроля рождаемости.36 Наконец-то снизился уровень преступности. Уровень убийств, достигший пика в 1980 году и составивший 10,2 на 100 000 населения, резко снизился, составив к 2000 году 6 на 100 000. К тому времени американский уровень имущественных преступлений, в частности краж и воровства, упал ниже, чем в Швеции, Канаде, Новой Зеландии и Великобритании.37 Отчасти благодаря росту благосостояния в конце 1990-х годов, а отчасти благодаря масштабному пересмотру политики социального обеспечения после 1996 года, число получателей социального пособия резко сократилось38.38 Распространенность курения сигарет, хотя и высокая среди подростков, продолжала снижаться. Злоупотребление наркотиками и психоактивными веществами в конце 1990-х годов выглядело несколько менее серьезным, чем в 1970-е годы и во время эпидемии крэк-кокаина, достигшей пика в 1980-е годы. По всем этим причинам культурное отчаяние, поразившее многие городские районы, такие как Нью-Йорк после отключения электричества в 1977 году, стало ослабевать. (В Нью-Йорке даже метро стало чистым). Все эти изменения несколько ослабили опасения консерваторов, которые вели культурную войну в начале десятилетия.

Также казалось, что многие представители самого молодого поколения американцев - так называемые миллениалы, родившиеся после 1982 года, - в конце 1990-х годов отвергали поведенческие излишества, как они видели, бумеров и их детей, так называемого поколения X. Хотя эти молодые миллениалы вряд ли массово присоединялись к консервативным крестовым походам против полового воспитания, абортов или прав геев - как и их родители, они выросли в более либеральной, вседозволенной культуре той эпохи, - они, похоже, вели себя более ответственно в сексуальных вопросах, меньше пили и избегали наркотиков. Большинство из этих миллениалов заявили, что верят в Бога и любят свою страну.39

Насколько обоснованны подобные обобщения поколений, сказать сложно: Разнообразие внутри возрастных когорт остается огромным в многонациональном населении Америки. Можно ли легко определить "поколения"? Однако широкие и глубоко пессимистичные утверждения о национальном упадке в 1990-е годы казались ошибочными. Также остается спорным вопрос о том, действительно ли в 1990-е годы упала активность общин - низовые организации, волонтерство, филантропический дух - или это только казалось ностальгирующим американцам, которые лелеяли розовые воспоминания о сплоченности соседей в прошлом.40

Второе наблюдение, которое можно сделать о социальных и культурных войнах конца XX века, заключается в том, что либералы побеждали во многих из них. Как и в 1970-е и 1980-е годы, в 1990-е годы все больше американцев, особенно молодых, своими убеждениями и поведением демонстрировали, что они терпимы к либеральным нравам. Бросая вызов старшим, молодые продолжали одеваться, носить прически, а в конце десятилетия - делать пирсинг и татуировки на своем теле по своему усмотрению. В отношении ряда более важных личных вопросов - сексуальных практик, браков и разводов, семейной жизни - американцы становились менее цензурными по отношению к поведению других людей. К 1990-м годам рост культурной вседозволенности, потрясший традиционалистов в 1960-х и распространившийся с течением времени, казалось, уже практически не остановить.

Ряд моделей поведения, которые стали более распространенными с 1960-х годов, в частности сожительство и внебрачная беременность, в 1990-х годах продолжали оставаться широко распространенными и вызывать недовольство консерваторов. Во время президентской кампании 1992 года вице-президент Дэн Куэйл вызвал бурную реакцию, когда раскритиковал телеперсонажа Мерфи Браун (ее играла Кэндис Берген в популярном одноименном ситкоме) за то, что она родила ребенка, не выходя замуж, и спокойно заявила, что личность отца не имеет значения. Куэйл, обрушившись с критикой на шоу и либерализм транслировавшего его СМИ, заявил, что поведение Мерфи Браун нельзя защищать как "просто еще один выбор образа жизни". Критики Куэйла с радостью бросились в бой, высмеивая его как ханжу и клеймя как врага свободы слова. В ответ сценаристы "Мерфи Браун" нахально включили его критику в последующие эпизоды, после чего рейтинги сериала выросли.

Сторонникам традиционных семейных укладов, таким как Куэйл, все же удалось выстоять в нескольких культурных войнах 1990-х годов, в частности, в войне за аборты. Хотя суд не отменил решение Roe v. Wade, во многих штатах были приняты законы, требующие уведомления или согласия родителей, прежде чем несовершеннолетние смогут сделать аборт. В период с 1988 по начало 2000-х годов в 21 штате было принято законодательство, обязывающее ждать перед абортом. Еще двадцать восемь штатов ограничили или прекратили государственное финансирование абортов. К 2000 году NARAL Pro-Choice America (новое название Национальной лиги действий за права аборта) нехотя признала, что подобные законы, скорее всего, останутся в силе.41

Однако, как показала возросшая популярность сериала "Мерфи Браун", консерваторы не добились особого успеха в своих попытках переломить долгосрочные культурные тенденции в Америке. К 2000 году 69 процентов всех чернокожих и 27 процентов всех белых детей рождались вне брака. В основном благодаря росту внебрачных рождений среди белых в 1990-е годы, общий процент таких рождений в 2000 году достиг рекордно высокого уровня - 33, по сравнению с 27 в 1990 году.42 Хотя в 1990-е годы число абортов несколько снизилось, оно также оставалось слишком высоким, чтобы успокоить консерваторов, - в 2000 году оно составляло примерно один на каждые три живорождения. Большинство американцев в то время, как и ранее, заявляли, что либо одобряют решение Roe v. Wade, либо выступают за защиту выбора с умеренными ограничениями43.43 Примерно 40 % браков по-прежнему заканчивались разводом. Отношение к геям и лесбиянкам постепенно либерализовалось. И ничто из того, что могли сказать или сделать традиционалисты, не мешало неуклонно растущему проценту женщин работать вне дома. Героиня комиксов Блонди, которая долгое время была домохозяйкой, в 1991 году открыла ресторанный бизнес, как бы идя в ногу со многими миллионами женщин, которые к тому времени присоединились к гражданской рабочей силе. Как и ранее, процент таких женщин продолжал расти и к 2001 году достиг 60 среди женщин шестнадцати лет и старше.44

В 1990-е годы также продолжали развиваться тенденции, связанные с изменением структуры семьи. К тому времени стало очевидно, что высокий уровень разводов, более поздние браки, большая сексуальная свобода, сожительство и рост занятости женщин привели к тому, что традиционная семья - супружеская пара с детьми - стала лишь одним из множества семейных стилей. Больше не существовало очевидной культурной нормы. По данным переписи 2000 года, 23,9 % взрослого населения Америки (старше восемнадцати лет) никогда не состояли в браке. Это по сравнению с 20,3 %, которые никогда не были женаты в 1980 году. Перепись также показала, что супружеские пары возглавляли только 53 процента американских домохозяйств (55,3 миллиона из 104,7 миллиона). Женщины, живущие без супругов, но имеющие собственных детей в возрасте до восемнадцати лет, составляли 7,6 миллиона в 2000 году - 22 процента всех семей с детьми этого возраста. Только 60 процентов американских детей в 1995 году жили в одном доме со своими двумя биологическими родителями.45

Как и раньше, матери, работавшие вне дома, пытались решить разные задачи: с одной стороны, желая получить удовлетворение от ведения домашнего хозяйства и воспитания детей, а с другой - желая (а часто и нуждаясь) заработать на жизнь или сделать карьеру вне дома. Им по-прежнему приходилось работать в две смены, искать доступный детский сад и иногда сталкиваться с сексуальными домогательствами на работе. В 2002 году средний заработок женщин с полной и круглогодичной занятостью составлял лишь 77,5 % от аналогичного показателя для мужчин. Сексуальная сегрегация и дискриминация при приеме на работу и продвижении по службе, хотя и значительно менее распространенные, чем в прошлом, все еще сталкиваются с проблемами женщин в различных профессиях. В 2000 году женщины занимали только 136 из 655 должностей судей федеральных окружных судов и только 20 процентов должностей профессоров права.46 Феминизм, находившийся в состоянии затмения с 1970-х годов, вряд ли был энергичным.

Однако в ряде случаев многие женщины, ориентированные на карьеру и получающие заработную плату, в конце 1990-х годов имели основания радоваться продолжению улучшения их относительного положения. К 2000 году женщины составляли почти 50 процентов от общего числа поступающих в американские юридические, медицинские и высшие учебные заведения. Среди студентов колледжей их было более 55 процентов. Федеральные законы, такие как Title IX, соблюдались, хотя и не всегда энергично, для обеспечения равных прав женщин в спорте и других видах деятельности в школах и колледжах. Средняя заработная плата женщин, работающих полный рабочий день, хотя и оставалась ниже, чем у мужчин, но была ближе к паритету, чем в 1979 году, когда она составляла 62,5 % от заработной платы мужчин. Заработок бездетных молодых женщин в 2000 году - в возрасте от двадцати семи до тридцати пяти лет - был практически таким же, как и у работающих мужчин того же возраста.

К 1990-м годам многие работодатели-женщины стали несколько чаще, чем раньше, понимать необходимость гибкого графика и отпусков, особенно после подписания Клинтоном в 1993 году Закона о семейном и медицинском отпуске, который обязывал предприятия с числом сотрудников более пятидесяти человек предоставлять до двенадцати недель неоплачиваемого отпуска работникам, включая отцов или матерей с новорожденными детьми, которым требовался отпуск. Благодаря распространению персональных компьютеров и Интернета несколько больший процент работающих женщин смог работать дома хотя бы неполный рабочий день.47 Эти и другие тенденции, дополняя предыдущие достижения 1960-х годов, привели к значительным успехам американских женщин. В среднем экономическое положение работающих женщин было значительно лучше, чем в предыдущие десятилетия. Они также добились медленных, но обнадеживающих успехов в политической сфере: Число женщин, занимающих места в Палате представителей, выросло с двадцати восьми в 1991 году до шестидесяти двух в 2001 году; число женщин в Сенате за те же годы увеличилось с трех до тринадцати.48

Эти и другие события, отражающие восприимчивость к прогрессивным переменам, которые часто были характерны для американской культуры, представляли собой движение вперед от многих социальных и культурных моделей якобы старых добрых дней. Хотя консерваторы в 1990-е годы добились успеха в политических битвах против государственной политики Клинтона, такой как реформа здравоохранения, они продолжали сопротивляться приливам культурных перемен. Они, конечно, не выигрывали все культурные войны.

Было очевидно, что за некоторые из этих социальных и культурных изменений 1990-х годов пришлось заплатить. Многие либералы предупреждали, что это особенно касается самого известного из этих изменений: снижения уровня преступности. Хотя четкого мнения об источниках этого широко приветствуемого улучшения не было, эксперты перечислили несколько вероятных причин, включая снижение с 1970-х годов доли молодежи среди населения, улучшение экономических условий и гораздо более эффективную работу местной полиции, которая стала быстрее обращать внимание общественности на признаки ухудшения состояния района, такие как граффити и разбитые окна.49

Однако обеспокоенные наблюдатели указывали на другие тенденции, в частности на влияние более жестких процедур вынесения приговоров, таких как калифорнийский закон 1994 года "три удара - и ты вне игры". Этот закон, более жесткий, чем федеральная мера и чем двадцать четыре аналогичных закона, принятых законодательными собраниями штатов в последующие несколько лет, предусматривал обязательное тюремное заключение сроком от двадцати пяти лет до пожизненного для тех, кто трижды совершил уголовное преступление, включая тех, чья третья судимость была вынесена за мелкую кражу в магазине или хранение наркотиков.50 В 1990-е годы национальные репрессии, особенно в рамках "войн" с наркотиками, также стали более жесткими, чем ранее, что привело к значительному росту числа обвинительных приговоров и увеличению средней продолжительности сроков заключения на 13 % в течение десятилетия. В период с 1970 по 2000 год население американских тюрем и колоний увеличилось в пять раз, подскочив (особенно в 1990-е годы) примерно до 2,1 миллиона человек.51 Более 50 % всех федеральных заключенных и 22 % заключенных штатов и местных органов власти за эти тридцать лет были заключены в тюрьму в результате приговоров, связанных с наркотиками.

Многие консерваторы радовались этим репрессиям, считая, что, убирая преступников с улиц, они многое сделали для сдерживания серьезных преступлений. Однако уровень многих видов тяжких преступлений хотя и снизился по сравнению с 1980-ми годами, но все равно был значительно выше, чем в 1950-х и начале 1960-х годов. Ужесточение законов и приговоров, особенно в отношении ненасильственных преступников, мало что дало для подавления все еще процветающей торговли наркотиками. Законы привели к резкому росту строительства тюрем и пенитенциарных учреждений, что отвлекло государственные средства от других целей, таких как школы, дороги и здравоохранение.52 Рост числа заключенных был ошеломляюще высок. К 2003 году за решеткой находилось почти 8 американцев на 1000 человек населения. Это было намного выше, чем в Великобритании, стране, которая занимала второе место по этому показателю.

Статистика преступности в зависимости от расы, как и ранее, остается особенно пугающей. В начале 2000-х годов официально сообщалось, что 12 % чернокожих мужчин в возрасте от двадцати до тридцати четырех лет и 4 % латиноамериканцев этого возраста находились в тюрьме или в заключении. Для сравнения, среди белых мужчин аналогичного возраста в заключении находилось лишь 1,2 %. В 2003 году афроамериканцы, составлявшие 12,3 % населения, составляли 46 % всех заключенных в США (по сравнению с 36 % белых и 17,6 % латиноамериканцев). Примерно четвертая часть всех федеральных заключенных не являлась гражданами США. В том же году Министерство юстиции подсчитало, что 28 % чернокожих мужчин в какой-то момент своей жизни отсидят в тюрьме или колонии.53

Подобная статистика неизбежно обостряет расовые войны. В то время как лидеры меньшинств, поддерживаемые белыми либералами, видели в цифрах отчасти доказательство притеснений, особенно со стороны полиции, от которых по-прежнему страдают цветные люди, многие другие американцы находили в статистике подтверждение своей убежденности в том, что черные и (в меньшей степени) латиноамериканцы склонны к беззаконию и заслуживают любых наказаний, которые они получают.

Многие другие культурные и социальные тенденции 1990-х годов продолжали тревожить современных американцев, как правых, так и левых, и внушать обеспокоенным людям мысль о том, что нация находится в упадке и ведет войну за культуру.

Одной из таких тенденций, давно ставшей бичом как для консерваторов, так и для многих ком-мунитаристов, было перегретое, по их мнению, правосознание. Растущие ожидания, жаловались они, продолжают усиливать "эгоистичные" группы интересов, чье чувство собственного достоинства не знает границ. Трезвая оценка таких ожиданий профессора права из Гарварда Мэри Энн Глендон (Rights Talk), появившаяся в 1991 году, помогла привлечь внимание к этому явлению. По ее словам, "разговоры о правах способствуют формированию нереалистичных ожиданий, усиливают социальные конфликты и препятствуют диалогу, который мог бы привести к консенсусу".54

Другие, обеспокоенные ростом правосознания, указывали на тенденции в юридической профессии, которая в Соединенных Штатах, похоже, становилась все более влиятельной. По оценкам 1993 года, в Америке насчитывалось более 800 000 юристов, или 307 на каждые 100 000 населения, в отличие от 103 на 100 000 в Великобритании и только 21 на 100 000 в Японии. Десятилетие спустя число юристов в Америке превысило миллион.55 Хотя наибольший рост профессии произошел в сфере бизнеса и корпоративного права, многие из этих адвокатов специализировались на делах о сексуальных домогательствах или личных травмах, таких как дело, по которому McDonald's получил 2,9 миллиона долларов, и создали то, что один ученый назвал "судебным взрывом". Некоторые из этих дел, особенно связанные с врачебной халатностью, привели к присуждению компенсации за "боль и страдания", которая достигала девятизначных цифр. Судебные адвокаты, умело выступавшие перед присяжными, такие как Джон Эдвардс, адвокат из Северной Каролины, выигравший выборы в Сенат США в 1998 году (и баллотировавшийся в качестве кандидата в вице-президенты от Демократической партии в 2004 году), получали гонорары - обычно около трети или более от присужденных сумм, - которые возносили их в ряды мультимиллионеров.

Адвокаты истцов в этих делах предсказуемо выступали в роли защитников прав обездоленных. Их оппоненты, которых осуждали как безликие корпорации с большими карманами, изображались как жестокосердные злодеи, чьи ошибки или обман помогли причинить вред или убить людей. В той мере, в какой присяжные вставали на сторону истцов, они обнажали то, что некоторые наблюдатели считали растущим классовым недовольством в Америке. Это было сомнительное обобщение, но подобные противостояния обостряли и без того острые культурные конфликты между либералами и консерваторами. Консерваторы утверждали, что адвокаты по делам о травмах принадлежат к "единственному настоящему паразитическому классу" в стране. Поддерживаемые производителями, страховщиками и многими врачами, эти консерваторы требовали реформы судебной системы, особенно для предотвращения нескольких "адских" штатов и окружных судов, где "джекпотные присяжные" выносили щедрые антикорпоративные вердикты. Американская ассоциация судебных юристов, которая становилась все более активной группой интересов, гневно и эффективно отбивалась от подобных обвинений.

Хорошо это или плохо - всплеск правосознания и "бич" судебных процессов - очевидно, зависело от точки зрения человека. Либералы убедительно утверждали, что эти события давно назрели, что маргинализированные люди, подвергавшиеся насилию или угнетению, наконец-то обрели справедливость56.56 Они радовались тому, что Американская организация гражданских свобод

Союз становился значительно более влиятельной организацией, чем в старые добрые времена маккартизма, когда его клеймили как фронт "пинко". Верно и то, что в некоторых отношениях судебная активность в Соединенных Штатах была здоровым явлением - признаком не только разнообразия и динамизма американского общества и политики, но и доверия людей к судам и к конечной справедливости системы правосудия.

Другие американцы, особенно, но не только консерваторы, были категорически не согласны с этим и дали решительный отпор, подав собственные иски. По их мнению, так часто обращаясь в суд, участники тяжб отказываются от попыток договориться и найти компромисс и усиливают общественную неприязнь. Подобные критики также жаловались, что подобные судебные разбирательства приводят к росту цен на товары и услуги, такие как страхование от врачебной халатности. Врачей, по их мнению, вытесняют из бизнеса. Сторонники деликтной реформы настаивали на том, что обращение к судебному процессу обходит и ослабляет демократические институты, в частности законодательные органы. Результатом, по словам Глендона, стало "обеднение политического дискурса".57

В 1990-е годы стало очевидным и другое проявление лигитимности: устойчивая сила заговорщического мышления. Народные подозрения в отношении авторитетных фигур вряд ли были чем-то новым в то время; они распространились по крайней мере со времен убийства Кеннеди и разрослись в результате обманов, которые правительственные лидеры практиковали во время войны во Вьетнаме и затяжного кризиса Уотергейта. Некоторые заговоры - например, тот, что разрушил федеральное здание в Оклахома-Сити в 1995 году, - несомненно, существовали в 1990-е годы. Однако другие предполагаемые заговорщики жили лишь в горячечном воображении расистов и саморекламщиков: Луис Фаррахан, глава "Нации ислама", входил в небольшую, но иногда шумную группу фанатиков, которые в 1990-е годы распространяли в СМИ слухи об огромном заговоре евреев. Популярные представления о заговоре и обиды, направленные на людей, облеченных властью, тем не менее привлекали значительное внимание общественности.

Как и раньше, недоверие к авторитетам подстегивало конспирологическое мышление, особенно среди жаждущих наживы барыг. В 1991 году режиссер Оливер Стоун выпустил фильм "Кеннеди", в котором утверждалось, что всевозможные авторитеты, включая Эл Би Джея и членов "военно-промышленного комплекса", замышляли убийство Кеннеди. Безответственный фильм Стоуна имел успех в прокате и вызвал попытки конгресса пересмотреть выводы доклада комиссии Уоррена, которая в 1964 году установила личность Ли Харви

Освальда как одинокого убийцу Кеннеди. Большинство американцев, привлеченных конспирологическими идеями, все же отвергли эти выводы.58

В 1990-е годы не прекращались мрачные слухи о других заговорах, например о тех, что якобы привели к смерти Элвиса Пресли и принцессы Дианы, а также к убийству Мартина Лютера Кинга. Некоторые распространители слухов называли "сатанинское подполье", которое похищало молодых девушек и подвергало их насилию в демонических ритуалах. Заговорщически настроенные американцы особенно нацелились на членов правительства, которое всегда было самой недоверчивой властью из всех. Когда в 1993 году Винсент Фостер, высокопоставленный помощник президента Клинтона, был найден мертвым в результате явного самоубийства, поползли слухи (ничем не подтвержденные), что президент приложил руку к его убийству. Как и раньше, Пентагон обвиняли в сокрытии правды об НЛО, в утаивании данных о пропавших без вести во Вьетнаме - неужели шрамы от этого ужасного конфликта когда-нибудь заживут? - и в преуменьшении масштабов синдрома войны в Персидском заливе - болезни, которая, как считалось, поразила американских солдат, принимавших участие в недавней войне против Ирака.59

Невозможно оценить размер или влияние многочисленных групп людей, которые купились на эти и другие теории заговора в Америке конца XX века. Мысли подобного рода имели долгую историю не только в Соединенных Штатах, но и во всем мире. Однако мало сомнений в том, что сообщения СМИ, как и раньше, способствовали поддержанию популярных в Америке подозрений относительно самых разных людей и вещей. Как сказал один критик СМИ, "у нас есть система новостей, которая постоянно говорит людям, что мир вышел из-под контроля, что ими всегда будут управлять мошенники, что их сограждане вот-вот их убьют".60 Распространенность таких сообщений в 1990-е годы, как и ранее, возможно, способствовала формированию у населения, хотя и неопределенного и неточного, ощущения, что нация находится не только в упадке, но и в опасности.

Еще один признак упадка, как его видели пессимисты в 1990-е годы, был совсем другого рода: продолжающееся распространение гиперкоммерциализации, консьюмеризма и материализма. Реклама, все больше опираясь на изощренные формы нишевого маркетинга, уже давно стала практически вездесущей. Считается, что реклама начинает воздействовать на американцев с самого раннего возраста. По оценкам, к девяти годам дети видели около 20 000 телевизионных рекламных роликов в год. К этому времени дети становятся "промытыми брендами". Крупные корпорации платили миллионы за "права на имя", которые позволяли им размещать свои логотипы и названия на стадионах и зданиях. Дети соблазнялись рекламой и убеждали своих родителей покупать кроссовки стоимостью более 100 долларов за пару. Логотипы - Nike, Adidas, Reebok - стали вездесущими на спортивной одежде.

Некоторые аспекты этой коммерческой культуры были потенциально развращающими. Фармацевтические компании вливали деньги в медицинские школы и дарили подарки врачам, надеясь повлиять на научные исследования и стимулировать продажи своих дорогостоящих препаратов. Некоторые критики считали, что давление со стороны фармацевтических компаний ускоряет принятие решений Управлением по контролю за продуктами и лекарствами относительно утверждения новых лекарств. Предположительно незаинтересованные академические и правительственные ученые зарабатывали большие суммы, выступая консультантами корпораций. Школы и университеты заключали сделки, которые давали корпорациям, производящим безалкогольные напитки и закуски, монополию на продажу брендов компании, в частности, через торговые автоматы. В обмен на видеооборудование примерно 12 000 государственных школ (включая 40 % средних школ страны) предоставляли Первый канал 8-миллионной аудитории. Это был коммерческий канал в стиле MTV, где на каждые десять минут "новостей" приходилось две минуты рекламы.

Крупнейшие университеты тратили огромные деньги на создание квазипрофессиональных атлетических команд, надеясь, что доходы от сборов и контракты на трансляции покроют их огромные бюджеты на большой спорт. Требуя от своих спортсменов размещения коммерческих логотипов на форме, они получали значительные выплаты от компаний, производящих спортивную одежду и инвентарь. К началу 2000-х годов зарплаты и льготы (в том числе коммерческое одобрение) нескольких университетских футбольных тренеров превышали 2 миллиона долларов в год. Однако в большинстве случаев доходы от спортивных мероприятий не покрывали расходы, что ставило под угрозу академические программы. Даже там, где деньги покрывали расходы - примерно в дюжине университетов, - культура одержимости победой, созданная акцентом на большой атлетике, заслоняла образовательную миссию жизни кампуса.61

Перед Олимпиадой 1992 года в Барселоне Олимпийский комитет США (USOC) подписал контракт с компанией Reebok на поставку разминочных костюмов, которые американские спортсмены должны были носить на играх. Логотип Reebok красовался на куртках. Но несколько американцев из баскетбольной команды "Dream Team", завоевавшей золотую медаль, заключили выгодные контракты с Nike и отказались надевать куртки Reebok, когда стояли на трибуне, чтобы получить свои награды. Майкл Джордан, спонсор Nike, объяснил, что это вопрос лояльности, после чего критики задались вопросом: лояльности кому? Nike или стране? После напряженных переговоров спортсмены согласились появиться на трибуне с американскими флагами, накинутыми на плечи и закрывающими логотипы. Хотя использование флагов - "для гордости и чтобы спрятаться" - позволило утихомирить споры, разгоревшиеся противоречия обнажили значительный размах коммерческих интересов не только в Соединенных Штатах, но и в спорте по всему миру.

Особенно в середине и конце 1990-х годов, когда благосостояние росло, материалистические ценности, казалось, вырвались вперед. Как никогда раньше, казалось, что желания превращаются в потребности. Задолженность по кредитным картам, вызванная фантастическими потребительскими расходами, достигла новых высот.62 Азартные игры в казино и мега-лотереи распространились, наполняя зачастую плохо отрегулированную казну правительств штатов миллионами долларов налоговых поступлений и опустошая карманы множества простаков. Лас-Вегас, где росли миллиардные отели, процветал как никогда. Привлеченные рекламой, американцы, заботящиеся о своем имидже, покупали фирменную бутилированную воду по 5 долларов, итальянское печенье по 1,50 доллара за штуку и кофе по 3,50 доллара и более за чашку. Внедорожники, джакузи и другие дорогие товары захватили растущие рынки. Состоятельные люди выкладывали колоссальные суммы за моторные лодки, косметические операции и "макманионы", построенные в самых разных стилях - от колониального Вильямсбурга до крестного отца Средиземноморья. В 2000 году средняя площадь новых домов достигла 2 310 квадратных футов по сравнению с 1 595 квадратными футами в 1970 году и 1 905 квадратными футами в 1990 году.63 Автор и колумнист Дэвид Брукс сатирически высмеивал безвкусицу "Бобо", материалистичных американцев, которые были одновременно богемой и буржуа. Он с трепетом смотрел на кухню, "настолько большую, что она заставляет вас вспомнить о самолетном ангаре с водопроводом". Современные кухни, писал он, "имеют обеденные прилавки и табуреты, встроенные телевизоры, книжные полки, компьютерные зоны и, возможно, карты "Вы здесь" для гостей, которые заблудились по пути к станции с напитками".64

Опросы показывают, что стремление разбогатеть особенно сильно захлестнуло молодых людей. В 1999 году подросткам был задан вопрос: "Сколько вы рассчитываете зарабатывать к 30 годам?". Медиана ответа составила 75 000 долларов, что почти в три раза превышало реальный медианный доход (27 000 долларов) тридцатилетних на тот момент.65 В том же году британское телешоу "Кто хочет стать миллионером?" было переработано (и урезано) для показа в Соединенных Штатах и стало самой рейтинговой программой. Подобные взгляды и предпочтения указывали на то, что материалистические ожидания, всегда сильные в американском обществе изобилия, стали еще более сильными, чем прежде. Билл Брайсон, умный и остроумный исследователь жизни в Соединенных Штатах, написал в 1998 году, что американцы имеют "пьянящее представление о том, что почти любое желание или прихоть могут быть просто и мгновенно удовлетворены".66

Эксперты, изучавшие тенденции в популярной культуре, считали, что в эти годы вкус особенно стремительно падает. И они были правы. Секс, который всегда хорошо продается, стал еще более беспричинным и графичным. В 1991 году Майкл Джексон выпустил клип "Black or White", в котором он хватался за промежность, расстегивал и застегивал ширинку и, казалось, мастурбировал. Звезда ситкома "Розанна" схватилась за промежность и плюнула на землю после того, как спела национальный гимн (намеренно не в такт) на бейсбольном матче команды San Diego Padres. В 1992 году Мадонна опубликовала "Секс" - настольную книгу с фотографиями себя, на одних из которых она путешествует автостопом и летает на дельтаплане в обнаженном виде. На других она запечатлена с обнаженными знаменитостями - как мужчинами, так и женщинами - и вступает в графические сексуальные контакты с мужчинами. Книга "Секс", которая продавалась по цене 49,95 доллара, собрала около 25 миллионов долларов за первую неделю своего появления в магазинах.67

Подобная грубость поразила бы воображение американцев в 1950-х годах, но в 1990-х было трудно шокировать людей, большинство из которых уже были десенсибилизированы. Один из эпизодов "Сайнфелда", хорошо сделанного и чрезвычайно успешного ситкома, вращался вокруг вопроса о том, кто из персонажей дольше всех сможет удержаться от мастурбации. Исследование, проведенное в 2003 году, показало, что две трети всех телепередач, выходящих в прайм-тайм с 19:00 до 23:00, содержат сексуальный контент, включая имитацию половых актов. Коммерциализация жесткого секса стала очень большим бизнесом. К началу 2000-х годов "индустрия развлечений для взрослых" приносила примерно 8-10 миллиардов долларов в год за счет живых шоу, журналов, домашнего видео и порнографии, доступной в Интернете или по кабельному телевидению с оплатой за просмотр.68 Крупные гостиничные сети, такие как Marriott, Hilton, Sheraton и Holiday Inn, извлекавшие немалую прибыль из платного телевидения для взрослых, сообщали, что 50 и более процентов их постояльцев требовали, чтобы в их номерах был доступ к таким каналам.

Отвратительный характер популярной культуры 1990-х годов действительно впечатлял. Непристойные "шок-джоки" на радио, такие как Говард Стерн, прославившийся в 1980-х годах, использовали туалетный юмор и привлекли к себе большое количество преданных поклонников.69 К тому времени уже часто можно было услышать слова и фразы

На радио и телевидении звучат такие слова, как "поцелуй меня в задницу", "сука", "отвали" и т.д.

вездесущее "это отстой". Некоторые рэп-группы упивались использованием оскорбительных выражений и женоненавистничеством. В альбоме 2 Live Crew "As Nasty as They Wanna Be", выпущенном в 1989 году, более 200 раз использовалось слово "f", более восьмидесяти раз описывался оральный секс и более 150 раз выкрикивалось слово "bitch".70

Давно прошли те времена, когда Кларк Гейбл (в фильме "Унесенные ветром", 1939 год) должен был шокировать зрителей, сказав героине Скарлетт О'Хара: "Честно говоря, моя дорогая, мне наплевать". Или 1950-е годы, когда продюсеры популярного телешоу "Я люблю Люси" не осмеливались использовать слово "беременная".71 Это слово, как и слово "девственница", уже давно было запрещено в эфире. Напротив, в 1990-х годах, по оценкам, ненормативная лексика встречалась раз в шесть минут на эфирном телевидении и раз в две минуты на кабельном72.72 Поскольку практически во всех семьях был хотя бы один телевизор, а американцы по-прежнему смотрели телевизор в среднем по четыре часа в день, у "boob tube" был значительный потенциал для пополнения словарного запаса.73