Сохраняйте спокойствие!

Глава 1 Был теплый вечер

Объявление из громкоговорителя милицейской машины:

«Граждане! Соблюдайте порядок!»

Диалог внутри машины:

— Надо говорить: «Граждане, соблюдайте спокойствие»

— Да нафиг мне их спокойствие! За спокойствием пусть психиатры наблюдают.

А мы отвечаем за порядок!

Однажды теплым августовским вечером, когда я пил кофе, сидя на балконе, снизу раздался свист. Дело было в восемьдесят девятом году, а если уж совсем точно, то в одна тысяча девятьсот восемьдесят девятом году от Рождества Христова или в девятом от моего переноса в прошлое, параллельную реальность или индивидуальную шизофрению. Я допускаю любой из вариантов. На тротуаре стоял очень знакомый мужчина и махал мне рукой.

— Чего свистишь? Денег не будет! К тебе спуститься? — дело было вечером и делать было нечего. Моя тушка, да и мозг отдыхали после очередного жизненного этапа и заодно очередной операции Второго Управления КГБ СССР, в которой моя роль была скромна до безобразия.

Я, моя, моего… представляться надо? Типа не помните уже? Жорж Милославский, он же Георгий Николаевич, двадцать один биологический год, холост, старший лейтенант КГБ СССР в резерве, бывший главный тренер команды «Динамо»-Москва по историческому фехтованию, попаданец из недалёкого будущего и просто хороший человек. В данной реальности я неженатый, а в прошлой проживший вполне наполненную жизнь, вырастивший вместе с любимой супругой двух сыновей, успевший встретить с ней серебряную свадьбу до переноса сознания в себя одиннадцатилетнего. Вспомнили? А то у меня под балконом начальство по линии Центрального аппарата КГБ стоит и лыбится чему-то. Стоит, значит продолжаю ему орать:

— Так чего? Мне вниз или ты поднимешься? У меня кофе!

— Не надо, не спускайся, сам поднимусь! Готовь чашку!

Петр Онегин собственной персоной пришел по мою душу. Рупь за сто, будет выдергивать из резерва. А как же отпуск⁈ Я в этой конторе служу уже сам не пойму, сколько лет. Фактически три, а по ощущениям все девять, за это время только раз и был в отпуске. Постоянно дергали: то операции, то другие операции, то внедрения, то передача боевого опыта. А у меня психика, между прочим, нестабильная, гормонами молодого тела подточенная. Вот, к примеру половой вопрос: умом понимаю, что «там у всех всё как у всех», сударынь разных возрастов и комплекций видено-перевидено за десятилетия сексуальной жизни много. А гормоны прямо под руку толкают: «Жорж, а вот там чего? А под той юбкой не смотрел! А вон еще какая мадама пошла!» Или идешь себе такой на остановку автобусную, и вдруг внутренний голос как заорет на ухо: «Побежали!» И бежишь себе такой и спрашиваешь себя же, мол куда бежим, от кого-то или преследуем кого? А внутренний голос выдает: «За автобусом бежим, уйдет же сейчас! Жора, стреляй!»

Тьфу ты, басурманская сила! За автобусом! Блин, что другого уже никогда не будет? Тяжело жить, когда всё знаешь, всё можешь, да еще и никаких тебе преград. Кто-то из читателей пробовал так? Вот и не пробуйте, а то быстро привыкание происходит. А потом хренак — и что-то меняется, а у тебя дурная привычка к вседозволенности. Это как ходить с ксивой КГБшной и Береттой под мышкой, а потомвелят сдать всё это богатство и дальше ходить голышом, то есть без оружия и красной книжки. Я знаю, я это проходил много раз. Заболтался что-то снова сам с собой, дополз старческий маразм юного тела, не иначе. За дверью начальство стоит, надо открыть, послушать Петю.

— Здравия желаю, товарищ куратор!

— Хорошо начал, Жора, молодец. Сразу расставил акценты, значит сильно выёживаться не будешь.

— Дык чего политесы разводить. Вы привлекательны, я чертовски привлекателен…

— «Обыкновенное чудо»! Надеюсь, цитата без подтекста? Хрен вас попаданцев знает…

— Но-но! Попрошу без намёков, Пётр! Так что, наливаю кофе?

— Нормальный хоть?

— Сойдет. Во Львов ездил специально, у нас в Москве приличного не найти. Вот только вода не очень.

— Что, жёлтая?

— Да нет. Жёсткая у нас вода. Я в своё время, ну ты понимаешь, экспериментировал и так, и эдак… Как сорта не перебирай, всё одно в ихних Австриях с Италиями вкуснее получается. Вода там мягчайшая. Наша в сравнении с ней как газета «Правда» рядом с натуральным пипифаксом.

— С чем?

— С туалетной бумагой хорошего качества. Так что старайся, не старайся, а кофе хуже на московской воде.

— Ну ты всё равно старайся, Жорж. Я в Италиях пока не был, мне просто хорошего кофе хватит. Во, а ты родниковую воду пробовал? Она же чистейшая бьёт из самого низу земного!

— Ага. А перед этим проходит через семь слоёв водоносных и семь слоёв изолирующих. И все эти слои промеж известняковых плит залегают. Вот от известняка вся жёсткость и образуется. Очищай-не-очищай, всё равно получишь… не то, что хотел.

— Ну да, ты у нас умный, раз говоришь, значит так и есть.

Под этот разговор ни о чём, я готовил для Онегина порцию кофе. Благо, что песок в глубокой толстостенной кювете из нержавейки, который я специально надыбал для этих дел, еще не сильно остыл. Люблю кофе, есть такая за мной слабость. Из всех вариантов, доступных в Москве конца двадцатого века, мне более прочих нравится кофе в джезве на песке. Песок насыпан в кювету, кювета стоит на газовой плите — в итоге имеем классический кофе по-турецки. Тут и обжарка попалась почти светлая, и мелю я кофе перед приготовлением совсем мелко, практически в муку. Такой напиток как у меня, только в валютных барах, и то не во всех. Когда на Львовской барахолке меня свели с продавцом кофе, тот решил, что с кооператором сошелся. Не сразу поверил, что я десять кило беру для личного потребления. Пришлось давать расклад, мол ездить к нему за кофе каждые три месяца не готов, а одного килограмма мне как раз на такой срок и хватит. Зацепились с ним языками на почве знания кофе и стран, откуда его лучше всего везти… Поляк, но русским владеет и ненависти к русским не испытывает. А к тому же и я чутка весной польской речи чуток по верхам нахватался. Ненависть, она как росток, на пустом месте не появляется, её тоже надо лелеять и взращивать.

— Жорж, а чем ты всё это время занимался, пока ничего не делал, а?

— Не поверишь, Пётр, отдыхал. Вот, за кофе скатался на базар, отцу дом строить помогал всё лето почти. Жалованье от конторы капает, накопления кое-какие есть, не всё в квартиру вгрохал.

— Я в теме про твои премии. Еще не всё проел?

— Нет. Небось, не шикую. Отцу участок под дачу дали в глухомани такой, что волки да лисы там ходят вперемешку с деревенскими. Ну и ракетная дивизия под боком. Мои шпал выписали старых, из них и строим по дешёвке. Дача, а не дом. Дача в худшем значении этого слова. Одно в плюс — двадцать соток хапнули, ну и до леса пятьсот метров — это второе в плюс.

— Шпалы? Фуу, внутри ж креозотом вонять будет!

— Не учи отца размножаться, товарищ майор. Мы старые железнодорожники, знаем все эти нюансы. Шпалы отобраны совсем бледные и уже отдавшие свой долг Родине, даже не старогодние, а списанные. Опять же лёгкий запашок родной «железки» — он только в радость.

— У тебя же отец в угольной отрасли трудится. — Всё-то он знает.

— В угольной, но на железнодорожном хозяйстве поставлен. Так что всё едино. Кофе допил? Колись теперь, какая нужда до меня?

Легко наезжать на начальство, когда ты старше его раза в два, никак не зависишь от его прихотей и хоть сейчас готов отправиться в свободное плавание. А еще когда ты незаменим. Найти опытного старлея с кучей операций в поле нашей конторе легче лёгкого. Вот только все они будут возраст и стать иметь соответствующие. А я выгляжу как молодой человек слегка за двадцать без вредных привычек к фуражке, дисциплине и чувству долга. Мне что бананы надеть и на дискач, что в шортах по южной улице пройтись — везде я свой. Везде народ зрит молодого оболтуса. Вот и припрягают порой к таким мероприятиям, на которых людям с чувством Родины в глазах и выправкой делать нечего.

— Жора, я вот примерно к этому и веду.

— К чему?

— Тебе погоны не жмут? Вместе с жалованием и пайковыми?

— Э-ээ… Вот тут не понял.

— Ты когда на прошлую операцию шёл, ты почему оружие не сдал?

— Наговариваете, тарщ майор!

— И прекрати называть меня майором.

— Хорошо, не буду. Кто ж знал, что вас того… снова в капитаны. Эдак скоро в званиях сровняемся. Вот выбьюсь в капитаны, друг Онегин…

— Уже.

— Что уже?

— Ты уже капитан. Новое удостоверение получишь в стройчасти. Форму обновишь.

— А я там в правильных погонах на удостоверении?

— Что ты как маленький! Не обязательно каждый раз дёргать офицеров на фотографирование. Тем более…

— … нет нужды лишний раз палить Контору. Значит, мы теперь два капитана?

— Вот хрен тебе, товарищ капитан. Подполковник Онегин к вашим услугам.

— О как! Тогда сгоняй за хлебом, подполковник.

— Что⁈

— Сам сказал, к моим услугам. Наврал?

— Да пошёл ты! На чем я остановился?

— Что ты подполковник и к моим услугам.

— Отставить базар, товарищ капитан! Я про оружие.

— Я сдавал.

— Что ты сдавал? Думал, не всплывёт? Ошибаешься, в Комитете всё тайное когда-то становится явным. Рано или поздно. Как ты вообще додумался до такого? Организовал преступный, понимаешь, сговор. Подговорил подельников из учебного центра…

— Но ведь прокатило же! Приняли мою бумажку о повреждении оружия до стадии разрушения основных частей. Там всё честь по чести было, я к рапорту приложил акт о повреждении, акт об уничтожении. Рапорт оружейного мастера до кучи подколол. Формально ко мне претензий нет.

— Где ты свою «Беретту» хранишь, тут?

— Да не дай Коакетцаль! Там же и храню, в учебном центре вместе с патронами. Мне ж надо тренироваться хоть изредка. А то случись что, я себе ногу отстрелю. А тут… тут у меня тоже сейф есть, но в нем пока только деньги, и тех с гулькин нос.

— Вот ты жучара! То есть у тебя и пропуск на их территорию не аннулирован. Тогда здесь что хранишь, в квартире?

— Я вас умоляю! Как лучшему другу повторяю — тут всё чисто! И это при том, что у меня ксива с правом ношения.

— То есть признаёшь, что ствол имеется? А в Туле?

— Как на духу — чист! В Туле ничего.

— Чист… Значит, на даче еще один ствол. Так что ли? Как куратору скажи, не как другу.

— Ну… Во Львов ездил, дай, думаю, пока еще границу не нарисовали между республиками, закуплюсь. Времена впереди лихие. Да уже и не впереди — что-то начинается.

Дом на даче отец размахнул не по средствам, не по силам. В том плане, что мог бы деньгами вложиться, но нет. Железобетонные шпалы он с помощью своего дикого упорства и моей малой посильной помощи воткнул в грунт в качестве фундамента. В мастерских ему сварили ручной бур, которым он на два метра засверливал землю, пока «отдыхал» в отпуске. А потом в эти колодцы мы роняли бетонные шпалы и заливали жидким бетоном. Уже сверху на опоры клали шпалы деревянные, из которых подняли и стены. В получившемся цокольном этаже я забетонировал стальной сварной ящик в качестве сейфа. Онегин прав, теперь там лежит ППС в обильной смазке — суровое эхо прошлой войны. Дом еще не под крышей — осаживается.

Тогда, в июле, львовские парни пытались мне всучить ППШ, но я был непреклонен в своём требовании. Таскать эту тяжеленную дуру, жрущую патроны как ненормальная? И приклад не складывается. Прямо мечта диверсанта! Да еще и магазин был у продавца всего один. Вторая беда этого пистолета-пулемета в том, что дисковые магазины к нему подгонялись индивидуально прямо на заводе, и в комплекте шло по две штуки. Так что даже найди я где-нибудь второй блинчик, толку от него было бы немного. А ППС прилюбился мне еще со времен срочной службы в зенитно-ракетных войсках. Вернее, когда меня оттуда забрали сначала наши, а потом перехватили чужие рыцари плаща и кинжала.

Как я во Львове сначала доказывал, что не легавый, потом — что платежеспособный, под конец, когда уже бабки засветил — что не лошок, которого можно ограбить… это отдельная тема. Считаю, что повезло расплеваться с местными барыгами без взаимного теловредительства. И главным аргументом стала именно моя любимая машинка итальянского производства. Когда я её навел на посредников сделки, серьёзные люди решили, что менту такое табельное оружие бы не выдали, а терпила бы с такой хреновиной ходить не стал. А больше всего удивлялись, как не заметили её под моим батником. По их мнению, человек в джинсах, несерьёзной сорочке, расстегнутой чуть не до пупа и цветной майке под нею, не может быть вооружен. Ошиблись. Как сейчас помню недоумение:

— Парень, ты нам разъясни, если у тебя такая волына, нафиг тебе это старьё? Что ТТ, что ППС — это ж прямо мусор в сравнении с твоим арсеналом. Ты что, киллер?

— Может вам корочки показать или повязку?

— Какую повязку?

— Добровольной Народной дружины, ёксель-моксель!

Поржали, обчихали тему российских народных дружин с автоматами, так и получилось оставить их вопросы без ответа. Вряд ли бы они поняли, что это как закатка на зиму. Не жиру ради, чисто похрустеть в холодное время. Зато теперь, случись что, у меня есть одноразовые стволы под унифицированный патрон. На контору надейся, а сам не плошай. Коллеги меня уже пару раз разоружили, даже трофеи поотнимали.

— Что начинается? — Не упустил мою ремарку Онегин. — Ты про демократические преобразования? Так уже не получится без них. Сам видишь, граница почти прозрачная, роль партии снижается. Товарищ Романов готовится сделать важное заявление. Но пока это не для передачи в чужие уши, естественно.

— Пётр, да ваши мадридские тайны уже в магазине обсуждают. Всё в секретность играете, а народ знает даже больше, чем вы вслух в закрытых кабинетах произносите.

— Согласен, течёт.

— Да не в том дело, что течёт, Петя. Нас всерьёз атакуют господа с Запада. И не так важно, что вы там наверху решаете. В народ про ваши решения и планы запускают те слухи, какие выгодны там. Раскачивают общественное мнение.

— Это понятно. У нас наверху решили ответить врагу его же оружием. Обвиняете в отсутствии демократии? А вот вам демократия! А вот вам выборность!

— Еще скажи, подотчетность КГБ Верховному совету народных депутатов.

— Там — Онегин показал пальцем на потолок — есть мнение, что высшая исполнительная власть должна быть у человека с функциями президента. И с главенством над всеми ветвями власти. И с таким же названием высшей должности. И подчиняться мы будем, как и раньше. Верховному главнокомандующему и просто хорошему человеку. А Верховный Совет так, законодательная ветвь власти.

— Так всё-таки, чего ради меня откапитанили? С какой вестью ты пришёл в мой дом, горевестник?

— Почему сразу горевестник. Из резерва выводим тебя, опять в аналитический отдел пойдешь. Держать руку на пульсе общественной жизни. А то расслабился тут совсем, вон даже стричься перестал.

— Что, опять под канадку постригаться придется?

— Не знаю, не скажу. Есть мнение, что раз у нас в Двойке завелся нигилист-пофигист, то пусть и будет. Красивых стриженых и так полно, будешь немым укором парторгу. Тем, на ком он обломает свои партийные ухватки. Ты ж беспартийный.

— Комсомолец. Пока.

— И в партию не рвёшься.

— Да уже и не к чему. У нас же вся власть Советам снова.

— Вот и будь комсомольцем. Вдруг он не распадётся, как ты пугал всех. С понедельника выходи. И да, можешь вытаскивать из подпола свой обрез на букву «Б».

— Так у меня его нет по документам.

— Он и прошлый раз в карточку не был записан, если что.

— А как же… А зачем с меня его тот раз требовали? Тарщ подполковник, как так?

— Ну, так вот. Кое-кто решил, что ему твоя дура идеально подойдет. Сам виноват.

— Я-то чем виноват? Ваши как урки имущество отжимают, а я виноват?

— Кто в Калининграде трепался, что в Москве «Береттами» личный состав вооружают?

— Я пошутил просто.

— Ты просто пошутил, кое-кто шутку услышал и потребовал, чтоб ему ТОЖЕ импорт подогнали. А в ближайшем доступе только твой ствол и имелся.

— И чего?

— Чего… Пришлось выкручиваться, нашли дяде другую игрушку, но какой кровью!