Сохраняйте спокойствие!

Глава 6 Совещание

Пешочком до площади Дзержинского от Моховой, а там уже засел за свой стол в кабинете, даже перекусить не пошел. Зря я так жестко, умом понимаю, а всё равно не пошел в столовку. Пока в голове всё горячо, нужно подумать и накидать на бумагу всё то, что крутится. По-хорошему, надо было всё на диктофон записать… так я это и сделал. Небось не ради трёх бумажек с дипломатом тащился в МГУ, не ради солидности. Ради солидности у меня усы и ксива, этого достаточно. А сейчас наушник в ухо, чтоб коллегам не мешать, и по клавишам диктофона клац-клац, клац-клац.

Да уж, этот Корчагин тот ещё фрукт оказался, не ожидал такого от парня. Перед уходом под запись зафиксировал в блокноте его данные из того мира, или из того будущего, которого уже не будет. Заодно в голову мыслю вложил, мол если на листочек выписывает конторский данные, значит звук не пишется. По анкетным данным забавно вышло, попаданец оказался из двадцать первого года, как и я. И перенесся в тот же восемьдесят первый. Только он на год моложе был там и стал на год старше здесь. Это даёт мне какую-то пищу для размышления? Как минимум уже сейчас есть два бредовых предположения: а) восемьдесят первый год служит точкой бифуркации; б) две тысячи двадцать первый — последний год, из которого можно выдернуть реципиента в прошлое. Почему? Помехи дальше сильные или ядерный апокалипсис? Насчет бредовости — сама ситуация донельзя бредовая, так что можно всё подряд выдавать в качестве версии. Те же помехи взять: хронореволюционеры захватили установку перемещения сознания во времени именно в том временном кластере, что бы это слово не обозначало. Или мимо пролетел злонамеренный астероид и создал помехи в пространственно-временном континууме. А вот еще версия — в двадцать втором у нас на Земле или чисто в России началась такая катавасия, что людей с новым знанием в прошлое пускать нельзя категорически. А может я вообще загоняюсь, и два случая для систематизации вообще не годятся? Хрен его знает, товарищ подполковник.

По поводу товарища подполковника — задание получал я не от него, так что рапорт, пленочка, аналитика — все моему непосредственному начальнику Аналитического отдела. Рапорт написать недолго: клац-клац по клавишам аппаратика, «а я ему типа… а он мне такой…», короче пересказ диалога и описание мимики, невербальных реакций, вроде «опрашиваемый держал себя скованно, на вопросы реагировал болезненно, гремел цепями и завывал под ударами кнута». А вот аналитическая записка к рапорту — это уже полет мысли вокруг беседы, субъективное мнение, догадки, размышления и прогноз поведения. Это не менее важно, но абсолютно недоказуемо и не может быть подшито к делу имярека такого-то. К уголовному не может, а к оперативному вполне, вернее в обязательном порядке. Так что пыхтел до позднего вечера, не хотелось оставлять гештальт на завтра, завтра что-то мимолетное неуловимое может уйти из головы. А вы говорите, кровавые палачи НКВД. Фигушки, в Центральном аппарате КГБ сплошь ранимые тонко чувствующие натуры. Палачи все в силовом блоке и на местах, развивают чуйку, профессионализм и художественное восприятие мира.

Олег Петрович Гуревич кушал в узком кругу своих партнеров по бизнесу, можно даже сказать — вкушал. Словечко «бизнес» было новым, еще не очень привычным, даже опасным. Не бизнес, а кооперативное движение, не барыши, а законная прибыль, не махинации, а выполнение решений Партии и Правительства в деле обеспечения населения товарами первой необходимости. Как основатель и главный акционер товарищества он имел вес, а потому его правило «сначала покушаем, только потом тереть за дело» было нерушимо. Выбор ресторана тоже оставался за ним, как минимум одобрение предложенного варианта. Это правильно — мозг командует, руки делают, уши слушают, язык вещает. Правда, в их случае языком тоже выступал Гуревич. Товарищи по кооперативной теме еще в Горторге работали, а он уже самостоятельно крутился, нарабатывая чуйку полностью подпольных гешефтов. Пока они государственный товар налево пускали, он создавал деньги практически из воздуха. Так что ему и карты в руки.

— Вот такой расклад, коллеги, по силовому варианту. Типок этот Милославский тот еще, но не мутный. Спортсмен, этим всё сказано.

— Олег, а казачок не может быть засланным? Вдруг его просто подвели к тебе?

— Исключено. Во-первых, слишком дорогая подводка — МВДшники такие суммы дольше чем на неделю из рук не выпускают, а он в этой квартире живет, я проверял. И притом вложился серьезно в отделку, что называется, для себя делал. Во-вторых, он с тех пор ко мне не подходил, это я к нему обратился. Ну и в -третьих есть, его на самом деле поперли отовсюду после командировки в соцстраны, что-то он там такого сотворил, что уволили моментом. Был бы ментовской или конторский, свои бы не дали в обиду.

— Звучит убедительно. А что у парня есть, какие ресурсы? Может, пустышка?

— А вот не скажу. Знаете, такая в нём основательность чувствуется. Как он сказал тогда: «Никакой помощи, только возмездное оказание услуг». Прямо как из капстраны приехал человек. И он во всём таков, с деньгами аккуратен, со своими словами, с чужими, кстати, тоже. Сказал, что команду будет подбирать под конкретный контракт, значит так и будет.

— И что, готов схлестнуться с этими? — Собеседник почему-то не захотел вслух конкретизировать «этих», даже поморщился.

— У меня сложилось ощущение, что он уже имел дело с заказами различного плана. Знаете, бывают люди с такими глазами. Посмотришь в них и понимаешь — этот при нужде прикопает и не чихнет. Или чихнет вежливо в сторонку, а потом нож всадит в грудь. Со всем уважением к клиенту.

— То есть ты, Олег, уже решил всё. Мы тогда тут зачем время теряем?

— Решил бы, не стал бы с вами советоваться. Я вот чего пока не могу понять — разовый найм ему предложить или на постоянной основе взаимодействовать? Кто-то по-любому должен нас прикрывать. А то одних уберем зарвавшихся, через месячишко другие подгребут. Всем хочется комиссарского тела попробовать, вернее присосаться вдолгую.

— Да чего думать-то! Пусть покажет себя, а там видно будет. Разберется с уродами грамотно, предложим поработать на нас. Наймем на постоянку, так сказать.

— А что, верно. Олег, я согласен.

— Раз все трое «За», то так и запишем — принято единогласно. Сколько предложим на первый раз?

— Да, вопрос хороший, давайте думать.

— Да чего думать, пусть спасибо скажут, что мы согласились им организовать вступительный экзамен.

— Верно! Типа, по итогу будем решать, и их заработок от первого задания будет зависеть.

— Молодцы вы, конечно. Вот только я уверен, с такой постановкой вопроса он меня пошлёт. Один раз уже предложил мне колено прострелить за что-то подобное. Так что сразу говорю: я такого не предложу.

— Колено обещал прострелить? И ты испугался?

— Представь себе, да. Умеет быть убедительным. Кстати, Милославский почти не шифруется, что постоянно с оружием ходит. Говорю же, наглый тип. Внушает уважение.

— Может отморозок? Нужен нам такой?

— А какой нам нужен? Плюшевый мишка? Не, всё верно, я с Олегом согласен. Чтоб не выть по-волчьи рядом с волками, нужно себе волкодавов завести. Деньги должны работать, слава КПСС, что наверху осознали это, сейчас из тени выйдем, а потом и силу наберем. Силу такую, чтоб с нами считались.

— Ага, цеховики уже тридцать лет набирают, не наберут никак.

— Ты погоди немножко, скоро все по-новому заживем. Мир меняется.

Разбор моего рапорта и аналитической записки прошел не так, как я думал. То есть Долгов не просто ознакомился с ними в одно лицо, а собрал совещание. Ну или ему велели это мероприятие организовать — воля богов мне неведома. Я вообще считаю, что во многом знании много печали. Эдак начнешь за своё руководство прикидывать да рассуждать, не ради чувства величия или там чтоб быть готовым к придури вышестоящих, а так просто… Ну и как проникнешься тяжестью их трудов, как осознаешь величие их подвига! То прямо издеваться над начальником расхочется что прилюдно, что мысленно. А когда подчиненный перестает в душе над шефом прикалываться, то и критичность мысли уходит. А там и до ошибок недалеко, перестанет исполнитель сомневаться в приказах, за истину их примет. Чай не в войсках лямку тяну, нам негоже в непогрешимость командиров верить. И каждый умный в голове это держит, но молча подозревает косяки сверху. Начальник мой про своего начальника тоже эту истину знает, и тоже молчит. На том стояла и стоять будет земля Русская.

— Ну что сказать, первая беседа проведена на нормальном уровне, хоть и не по учебнику. Видно, Милославский, что в школе КГБ ты не обучался. Самодеятельность прёт изо всех щелей.

— Андрей Владимирович, дорогой! Там, где вас учат, я преподавал.

— Хм, ну да, есть такой момент.

— Долгов, не порть специалиста. Мы его такого нестриженного тут и держим ровно для того, чтоб был взгляд на ситуацию, отличный от стандартного, — вписался за меня Онегин. — Хорошо, что ты не дал ему догадаться, что сам из той же породы. Пусть думает теперь, что у нас попаданцев как грязи. Одни сидят, другие пашут. А то тоже звезду словит, как один товарищ у нас любит выражаться.

— Это намёк, что ли? На меня?

— А кто-то еще пренебрегает вообще всем святым, что есть в Комитете? Жор, я иногда прихожу на службу и жду доклад, что тебя на входе повязали. Джинса эта, патлы, усы… Ладно, усы — это нормально, с ними многие ходят. Но вот этот расхристанный вид, он опасен.

— Чем?

— Сам знаешь, тебя даже от других Управлений прячут в наших недрах, чтоб не всплыло где-то. И тут ты такой весь из себя приходишь, походка развинченная, взгляд пофигистический, форма одежды молодежная.

— И чего теперь делать? — Не парни, я под вашу дудку плясать не стану, мне становиться еще одним винтиком нельзя.

— Что делать. Для начала ознакомиться со своим личным делом, потом сдать старый паспорт и свидетельство о рождении.

— Оно у меня в Туле у мамы хранится. А чего за дела такие, в чем смысл телодвижения, если можно спросить.

— Наверху — Пётр ткнул пальцем в направлении потолка — решили, что девятнадцатилетний капитан только в романе Жуля Верна бывает. Не перебивай, помню, что там был «Пятнадцатилетний капитан». Короче, тебе теперь двадцать пять лет. С усами, кстати, даже в тему получилось. Ну и патлы уж так и быть, оставляй. Кто-нибудь спросит за внешний вид — а у нас человек к операции готовится, в образе, так сказать.

— А ничего, что я так быстро на шесть лет постарею?

— Нормально. В кадрах всё уже подчистили, там целую кипу папок изымали на проверку заодно с твоей. Вернут все чохом, никто не заметит, что по тебе информация обновилась. Всё как положено — институт, комсомольская работа в Тульском обкоме комсомола, перевод с присвоением старшего лейтенанта, потом присвоение капитанского звания. Всё в рамках обычного роста.

— Уф, нормальная тема. И хорошо, что наш отдел в курсе, от своих шифроваться не надо. Андрей, пришло время признаться: мне двадцать пять лет, я просто выгляжу молодо.

— Молчи уже, Милославский! Вернее, давай дальше по Корчагину докладывай.

— А чего докладывать-то? Всё в записке. Человек без твердых целей и якорей. Журналюга матерый беспринципный, одна штука. Хочет хорошей жизни себе лично и до кучи тем, кто рядом. Но уже вторым слоем. За комфорт и деньги готов пахать в любую сторону, пишет бойко, с людьми общий язык находит легко, со спортом или физкультурой дружит. Как-никак, второй раз живёт, умеет и себя построить, и окружающих. Будучи поставлен в жёсткие рамки наёмного труда на благо Родины, станет полезным приобретением. Я так считаю.

— Как репортер-новостник или как автор больших статей?

— Я думаю, он потянет больше. Думаю, стоит ему дать группу или целую редакцию.

— Какую редакцию?

— Какую-нибудь молодежную экспериментальную газету. Сейчас же в моде всякие эксперименты, молодежные движения, самоуправление. Куда не плюнь, в кружок революционеров попадешь.

— Насчет революционеров ты поаккуратнее, нам их не надо.

— Да, Жора, чай не семнадцатый год, свергать ничего не надо. Есть конкретное предложение по теме? — Онегин что-то писал в свой блокнот одновременно с разговором.

— Ага. Так будет идти дальше, само всё развалится. — по непонятной причине разоткровенничался начальник отдела, на него это непохоже.

— Что, пригорает в Закавказье? — Я мелкая сошка, меня в эти тайны без нужды не посвящают, а по газетам ориентироваться толку мало. Если по ним судить, то у нас сначала всё почти здорово, а потом выскакивает какая-нибудь проплаченная статейка — и сразу всё пропало.

— Да ну. Азербайджан, Грузия, Армения — все как с цепи сорвались там. Отовсюду иностранные уши торчат, а выдернуть не можем, они там себя как дома, суки.

— Повторяется история, блин. В Крымскую англичане Кавказ шебуршили, в Гражданскую тем же занимались, сейчас опять принялись бармалеев откармливать. Чего мы-то так не научились? Я вот в будущем читал…

— Хорош, Милославский. Я тебя о другом спрашивал. Что конкретно предлагаешь?

— Конкретно? Отщипнуть от «Молодой Гвардии» кусочек ресурса и создать молодежную газету с молодежной редакцией.

— Так есть уже «Комсомолка». Или тебе надо еще моложе? Моложе, это уже «Пионерская правда» получится.

— Погодите, товарищи начальники. А с чего вы решили, что «Комсомольская правда» — это молодежная газета? Я специально узнавал, главреду у них сорок семь, остальные в редакции не сильно моложе. Вот кого вы знаете там из знаковых журналистов?

— Ну… сразу не вспомню. А, есть там такая, фамилия запоминающаяся и пишет хорошо. Лосото или Лотосо.

— Я так и думал, что её вспомните. Елена Лосото. Сорок четвертого года рождения, между прочим. Вот такая вот молодежь.

— Понятно. То есть ты предлагаешь слепить супер-молодежную газетку для молодежи?

— Да. И чтоб рулили студенты-старшекурсники журфака, естественно под надзором КГБ.

— Ага, а этот твой протеже Корчагин там был бы за старшего? Фамилия подходящая. И ради чего весь этот цирк?

— Ради влияния на умы, контрпропаганды. Ведь проиграли прошлый раз вчистую!

— Жорж, а тебе откуда известно про эту операцию? Только не говори, что в интернете прочел.

— Про какую? Знать не знаю, ведать не ведаю! — Попытался спародировать Бабу-Ягу из сказки с непонятным результатом, никто из собеседников не отреагировал на шутку. Только Онегин напрягся, но уже давно напрягся.

— Точно не в курсе? А то я уже начал думать, что у нас потекло. Есть примерно такое решение в идеологическом отделе. Только так далеко, как ты с новой газетой, еще не унеслись в своих планах. А идея здравая, нужна такая газетка, чтоб не официозная, не набившая оскомину, но подконтрольная.

— А я что говорю! Только там с контролем важно не пережать. Знаю я вас, начнете цензуру устраивать, по рукам бить пацанов, они и поникнут. Или скурвятся.

— Кого это ты назвал презрительным местоимением «вас», ты сам такой же, Милославский!

— Сердцем я ваш, то есть наш. А мысль моя неподвластна кровавой гэбне. Прошу занести это в протокол. Так и этих парней, новую редакцию нельзя будет контролировать жестко. Дал направление, а там пусть хоть что пишут. Им виднее, как разговаривать с молодежью, чтоб смысл доходил. Я так считаю. А если не так, то и незачем огород городить.

— Да погоди ты в позу вставать. Никто ничего не решил, и решать будут не здесь и не сейчас, а Милославский уже лёг на амбразуру. Смотри не засни на ней, герой.

— Да, Жорж, не бузи. Мы тебя услышали, а думать будут другие люди.

— Да чего вы со мной как с пацаном-то!

— Так не веди себя как пацан. Честное слово, если не знать, сколько тебе на самом деле, можно и того, сомневаться начать.

— Это на меня так организм действует. Заносит порой, буду присматривать за ним.

— И не забудь вместе со своим организмом сдать старый паспорт и свидетельство о рождении.

— Так это в Тулу ехать надо. Я командировку выпишу?

— На выходных скатаешься. Родителей давно навещал? Заодно проинструктируешь их.

— Опять? Бедные мои мама с папой. Через что им приходится проходить в борьбе за право называть меня своим сыном.

— Не плети, нормально они у тебя живут. Я бы сказал, как хорошие нелегалы. Нигде не течет, никому про тебя лишнего не сливают, гордись родителями.

— Так может, премию им подкинете за сотрудничество с Органами?

— Милославский, шёл бы ты уже! Что за люди вы, попаданцы, так и норовите под себя подгрести побольше.