Сохраняйте спокойствие!

Глава 14 Кадры, начальство, кони…

Из кандейки высунулась голова. Голова эта была знакомой лично мне, сильно испуганной и она явно не сама торчала. На чём-то сей предмет зиждется, как мне кажется. Судя по открывающемуся и закрывающемуся рту, тело Гуревича было где-то очень рядом.

— Вы что-то хотели сказать, гражданин?

— Э-э-э-э. — Может и хотел, но пока не в состоянии.

Вот они, новые люди новой России, вылупляющейся из тела СССР. Подвисают и лупят зенками в опустевшей переговорной. Я почему во множественном числе говорю, потому что за Гуревичем из выгородки на полусогнутых показался еще один типчик, видимо, его деловой партнёр.

— Здравствуйте. — Бодро начал деловой, хоть и севшим голосом. И всё, на большее его не хватило.

— Здравствуйте, товарищ…

— Бойченко. Давид Артурович.

— Сорри, такое я точно не запомню. В голове не уложится. Кстати, а чего я вас тут раньше не видел?

— Я только что подошел.

— С этими?

— НЕТ! — Чего ты так напугался, болезный? — Я не с ЭТИМИ. Я отдельно пришёл, достаточно давно. Сидел в бухгалтерии, документы проверял.

— Для чего достаточно и кому?

— Что достаточно?

— Вы сказали, что пришли достаточно давно. Вы считаете, что этого достаточно, чтоб вас не связали с теми саботажниками, которых я только что уволил? — Вот теперь я посмотрю, как ты станешь оправдываться. Люблю, когда собеседник оправдывается, это так стильно выглядит всегда. Даёт понимание расстановки мест и распределения ролей. Сам предпочитаю не оправдываться. Виноват — лучше признаться и вытерпеть наказание. Не считаю себя таковым — брешусь до упора хоть с самим, хоть с его замом. И неважно, кто сам, а кто зам — правду отстаивать пусть больно, зато почётно.

— А вы кто такой, чтоб я боялся чего-то? Связали, не связали… — Ого, тоже боец, хоть и пузиком. Атака как форма защиты — это я понимаю.

— Я в это время и в этом месте силовой фактор. Нанят гражданином Гуревичем уволить тех, кого он сочтет помехой кооперативному движению. Вот вы что имеете против политики Партии в развитии еще одного уклада советской экономики?

— Прекратите болтать ерунду! Вас здесь никто не боится.

— А так? — Короткая очередь из пистолета-пулемета над самой головой Давида Бойченко вернула мне статус Бабайки, а его в кандейку. Еще и стекло выгородки рассыпалось.

— Жорж, может уже хватит? Пожалуйста. — Мой наниматель судорожно втягивал воздух сквозь зубы. Ага, страшно.

Ему страшно подумать, что лекарство может быть страшнее болезни. На самом деле я не опасен. Не для всех и не всегда. Просто кушать сильно хочется, пообедать забыл. А еще немного по мозгам дало это ощущение, когда ты один с автоматом, а все остальные белые и пушистые. Источники шерсти, овечьего сыра и баранины. Надо завязывать на самом деле. Вот только еще напугаю одного гражданина, который нам не товарищ. Да мне тут никто не товарищ, тут вообще это красивое звание перестали ценить. Деление на граждан, людей и товарищей начало рассыпаться. Сквозь асфальт социалистической законности начали прорастать господа. Пока робкие и нежные росточки, но куски асфальта уже выворочены приподнимающейся зеленью с портретами американских президентов, но трещины уже образовывают рисунок, напоминающий паутину.

— Граждане, сохраняйте спокойствие! Больше никто ни в кого без повода стрелять не станет, обещаю! — Чтобы моё заявление выглядело уж совсем убедительным, вытащил из разодранной с двух сторон сумки ППС-43 и поменял рожок на полный. А то случись что, а я без патронов. Нечаянно просыпавшиеся гильзы аккуратно собираю, смотрю по углам — нет ли где завалившихся или откатившихся. Понятное дело, если кому надо будет, то наковыряют пуль из пола. А всё равно, не надо оставлять материал для пуле-гильзотеки.

Гуревич всё еще обалдело, но уже без того ужаса смотрит за моими операциями. А я что, насорил — приберись! Встал и прикидываю на руке — утянут ли три десятка гильз сумку с гарантией на дно Москвы-реки. Нет, не утянут, всего-то сто грамм выходит. А вон какой-то стальной пятак валяется! Поправочка — лежит, не давая дверце шкафа самопроизвольно открываться. Тоже мне столяры, щеколду приделать не могут. Положил железяку в сумку, замотал её же сумкиным ремнем.

— Олег, отнесу сумочку в машину и вернусь. Угу?

— Потом отнесёшь, а. Давай разговор завершим. Вон и Давид так считает. Да, Давид⁈ — И глаза такие добрые-добрые. Точно, отошел Гуревич, сейчас железо будет ковать, пока горячо.

— Что⁈ Вы мне что-то сказали? — Переговорщик вылез из кандейки с явной готовностью к переговорам.

— Уважаемый! Сейчас слух вернется! — Ору ему, хотя уверен — придуривается. Одна очередь поверх головы человека не оглушит. Наоборот, стимулирует к внимательному выслушиванию аргументов человека с автоматом. Даже если это несерьёзный пистолет-пулемет под патрончик от «ТТ». Кстати, еще один повод к использованию именно этого ствола: начнут милиционеры копаться в старых следах, скорее всего определят перестрелку из старичков-пистолетов. Только груду гильз оставлять не надо, начнут подозревать плохое. А еще след на капсюле пистолет оставляет другой, но про это сейчас почти никто не помнит.

— Да, спасибо! Я уже слышу вас.

— Слышишь? Хорошо. Тогда колись, сука, где третий? Или тебя прямо сейчас в расход пустить⁈ — Качать клиента на качелях — обычный прием следаков, когда пытки противопоказаны.

— Кто?

— Гдеее⁈

— В машине ждет.

— Кто⁈

— Рапопорт. Дима. — Я же говорил, найти общий язык можно с каждым. Выслушай человека по-доброму, а уж потом решай, что с языком делать.

— Рапопорт — это тоже акционер?

— Да, тоже деньгами вкладывался. Но обычно в стороне был.

— Видать, не утерпел. Что, прямо такие доходы ваша столярка приносит?

— У нас не только столярка, Жорж.

— Молодцы, что сказать. Диверсификация бизнеса — наше всё.

— Для спортсмена, Жорж, вы слишком хорошо разбираетесь в бизнесе. Скажите, а так радикально вести переговоры было обязательно?

— Самые простые решения иногда самые эффективные. Не всегда, но сейчас именно тот случай. А вам что, не понравился результат? Давид, тебе всё понравилось? Когда в следующий раз собираешься кинуть дядю Олега⁈

— Я больше никогда. Я нет.

— Мдя, принимается как признание вины. По закону военного времени подследственный приговаривается к…

— Погодите, Жорж, так же нельзя!

— Думаешь, Рапопорта надо рядом поставить? Правильно мыслишь. Только кончай их сам. Или доплачивай.

Клиенты дошли. Бойенко потёк, а Гуревич сбледнул. Кажись, я малость пережал. Эдак они оба решат, что я сейчас деньги вымогать начну.

— Так что, тащить Рапопорта? Кстати, как он выглядит? А то не того приволоку, придется вторую ходку делать.

— Жорж, никого тащить не надо. Этого тоже давай пока оставим в живых. — Ага, Гуревич-то наш каков! Включился, еврей! Допёр, что сейчас самое время договоренности менять.

— Как скажешь. Ты платишь — я валю. Или не валю, но тоже за деньги. По поводу бригады подсказывай. Сам видел, сегодня всей командой идти было глупо. Собак только пугать. Тем более, что моим архаровцам только дай волю…

Да, архаровцев пора уже заводить. Раз уж я начал крышевать бизнес, пора звать Тимура. Или его команду. Пойду-ка я отседова. Пусть Олег дожимает партнеров, всё равно я при посторонних ничего обсуждать не собираюсь. Блин, чуть не вышел в таком интересном виде, с автоматом в руке. Понятно, что могут принять за игрушку, но зачем лишние пересуды? Подобрал газету, почти свежую и без селедочных разводов, завернул оружие, подхватил трупик сумки, верой и правдой послужившей мне, и пошел. Заеду на Яузу, тут недалеко. Надо утопить сумку. А ППС-43 еще послужит, из него никого не укокошили. Насколько я знаю, но за всю его сорокалетнюю жизнь не поручусь.

На следующий день пришёл с докладом по нулевому этапу операции к Онегину, хотя особо докладывать было нечего. Я же пока не крышую бизнес, а так, скорая помощь.

— Жора, давай ты не будешь темнить! — Пётр по неведомой мне причине не впечатлился рассказом о том, как я вел беседу, как заявил, что приличные люди так себя не ведут.

— Товарищ подполковник, ну чего вам еще надо от меня?

— Правду, Милославский. Всю. И не вообще всю, а конкретно по данному случаю.

— Вот ты как вопрос ставишь. Ну ладно, записывай в свой протокол, гражданин начальник. Сговорились мы с Гуревичем посидеть у меня дома, а гражданин Бармашов, он же Бармалей, выследил бедолагу и практически у него на плечах ворвался в квартиру.

— Вот это да! А ты что?

— А у меня молоток под рукой был. Так что когда этот типок полез в драку, я ему руку поломал. А уже на следующий день просто…

— А если не врать? — Вот же Фома неверующий, никак не отвяжется.

— Погрозил стволом. — Опять Онегин смотрит исподлобья — Ну бабахнул пару раз над головами для психологического давления. А то взрослые мужики, а страху еще не нюхали.

— Вот теперь верю. Ствол хоть не свой доставал? Не «Беретту»?

— Не. Левую пукалку нашёл. А гильзы все в мешочек собрал и в речке утопил. Следов нет. — Сказал правду, и сразу на душе полегчало. Не ту я службу выбрал, врать не люблю категрически. — А вот, одна в кармане завалялась.

Гильзу, уроненную на стол, Пётр не просто покрутил в пальцах, а еще и понюхал. Газоанализатор доморощенный. А то, что сколы не типичные для «ТТ» и капсюль смят не капелькой, а шишкой, не просёк.

— Ага, я так и думал. Этих «Токаревых» на руках как грязи. Ума не приложу, что делать со всеми этими стволами у населения.

— Да чего тут думать, разрешать — и все дела. У преступника ствол по-любому окажется. А у приличного человека он не опасен. В США штаты со свободным владением имеют уровень преступности ниже, чем те, которые всё запрещают.

— А что, там разве не везде разрешено свободное ношение?

— Каждый штат формально как отдельное государство, у всех свои законы об оружии. Поинтересуйся на досуге. Изучай противника глубже, от этого иногда польза бывает.

— Да пошёл ты! Учителей без тебя, Жорж, хватает.

— Понял, снова какое-то веяние. Не материалы съезда конспектировать заставили?

— Слава богу, с этим покончили. В стране плюрализм мнений намечается.

— О как! Ради чего тогда погиб в автокатастрофе самый молодой член Политбюро?

— Шутки у тебя, Милославский… Есть мнение, что вся власть должна принадлежать Советам. Но это между нами, понимать должен. Информация пока засекреченная.

— Угу, я на вокзале в Туле видел секретную картину три на пять метров. Ленин на фоне плакатов «Вся власть Советам!». Подрывные элементы повесили году в пятидесятом, и никто не заметил.

— Всё ржешь как конь, Жора. Этот твой Корчагин, он такой же смешливый?

— Не, ему страну спасать не надо. Это меня на «хи-хи» пробивает от нервов. Или от бессилья. Ведь не успеваем ничего!

— Всё не успеваем, Жорж. А кое-что вполне. Процессы идут, враг не спит, так и мы не дремлем. Ладно, лирику закончили. По плану «Крыша» у тебя есть уже соображения? Оформляй запиской и неси.

— Нету пока, одна импровизация покуда. Зато есть мысли по контингенту.

— Дай угадаю: истфехов запряжешь?

— Не, реконструкторов. От них всё равно никакой пользы, так пусть хоть с бизнесменов стружку снимут.

— Это что за звери такие — реконструкторы? Строители-маляры что ли?

А вот и не угадал наш вещий Онегин с реконструкторами. Строителями они могут быть, но чисто случайно. Равно как и токарями, студентами или доцентами. Рекон — это человек, захотевший крутизны, силы и знаний! Человек вставший в позу Конана-Варвара с воображаемым двуручным мечом и напрягший воображаемые бицепсы. Окинувший себя воображаемым взором и просиявший от увиденного. А потом такой человек начинает читать книжки, ходить на тусовки, искать себя в эпохах. Найдя то, что ему близко, строит или собирает себе почти историчный доспех и приходит к истфехам. Получает по башке и возвращается. Возвращается и шьёт себе соответствующий исторический костюм. Всё! Рекон готов, теперь от будет состязаться не в махании мечом, а в качестве строчек, подлинности пуговок, натуральности трусов. Да-да, снять штаны для рекона незазорно, если под ними правильные труселя. Или их нет, что правильно для прорабатываемой эпохи.

Что дальше? Кто-то, собрав полный комплект одёжи и вооружения, начинает собирать следующий. А иные погружаются в эпоху. Они едят и пьют исторично, таким же макаром сморкаются и размножаются под пытливыми взорами единомышленников. Для этого погруженцы уходят в полевые лагеря, где даже трава и ветер знают, как надо правильно дуть и расти. Коровы мычат с Прованским акцентом, а кони ржут над этими идиотами исключительно по-кельтски. Самые упертые пробуют построить деревеньки или даже баронства. Не у нас, в Союзе до такого еще не дошло.

Как я мог с ними пересечься? О, даже среди отбитых реконструкторов находятся такие себе… самые отбитые. Такие, что практикуют бои в полный контакт, наплевав на минимальную технику безопасности. Тряпочные рукавицы вместо латных перчаток, голая шея, отсутствие наручей? Так не было их в девятом веке! Рубите его исторично, ребзя, он вам потом спасибо скажет! Если выживет. Естественно, спортсмены от таких шарахаются. Естественно, мы их не допустили ни разу на свои турниры и чемпионаты. Боимся, не умеем драться, ссым выйти против бесстрашных воинов. Да, мы такие, зато живые и на свободе. Но контакты имеются, но на тренировки они к нашим захаживают. По правде говоря, учатся фехтовать наставники этих безбашенных героев на секциях по истфеху, а уже потом спрыгивают с ума и идут в чёртовы сектанты.

Так что кому как не этим отморозкам становиться слепыми орудиями моей воли! А за их души у меня опять есть что подсунуть. Комитет одобрил, тем более, что денег под инициативу я не попросил — недвижимостью взял. Солидной московской недвижкой, коей цена лет через двадцать будет такая, что не вышепчешь. Но скупать души по договорной цене я поеду завтра, а сегодня у меня еще в Аналитическом отделе дела. Долгов небось уже забыл, как я выгляжу. Напомню, а заодно расскажу, как у нас движутся дела с молодежной газетой, вернее, как они продвигаются у Корчагина. Лично я палец о палец не стукнул в этом направлении.

А что, есть же этот, как его, профессионал-газетчик из будущего, вот пусть ишачит. Забесплатно и на перспективу. Если верить этому «коллеге по несчастью», то и деканат обеими руками «за», и среди студентов придирчивый отбор идёт… Ой, чую я, пара-другая молодых дарований попадет в наш печатный орган через одно место, через половой нестриженый орган. Естественно, без девушек газета не взлетит, я понимаю, что одна-две журналистки придадут шарм… Но нафига сразу пять штук взял? Говорит, на испытательном сроке. Ну и ладно, всё равно ближайшие полгода все за штатом висеть будут. А там и в самом деле будет видно, кто что и как.

— Милославский, ты понимаешь, что твой Корчагин нуждается в контроле? Что он аполитичный человек и всего лишь попутчик? — О как, я такие слова читал про эсеров и прочих меньшевиков в статьях товарища Ульянова-Ленина. Когда мы их конспектировали в школе, институте и на срочке. А тут опять — попутчик.

— Андрей, он не попутчик, он эгоист, кровно заинтересованный в успехе проекта. Кабы не побольше тебя и меня. У нас интерес державный, а у него шкурный, то есть самый что ни на есть действенный стимул. Не егози, капитан, бунта не будет. — Такая вот в нашем отделе субординация. Интеллектуалы как-никак, строем не ходим, форму не носим, из маузера не палим во врагов. Меня в расчет можно не брать, я здесь проездом.

— Сроки он тебе дал конкретные?

— А мы ему их ставили? И вообще, я вот послезавтра или на днях принесу полный расклад на бумаге по организационным вопросам, и окажется, что у нас самих ничего не готово. Так?

— Ну так. Но должен же он чувствовать, что начальство его контролирует.

— Давай без этого. Они там все ударенные и на голову слабые. Контролировать их надо, не вопрос. Но так, чтоб они этого не замечали. Тогда всё будет зашибись, Андрей. До зимы у нас точно ничего не взлетит, а они к тому времени будут готовы — я отвечаю!

— Название хоть придумали?

— Нет пока. Оказывается, это не так просто, как мы с тобой думали. Выбирают еще.

— Вот! А ты говоришь! У них даже названия нет! Дебилы, нафиг, простое дело сделать не могут!

— А ты сам попробуй, раз такой умный.

— Да легко! Вот… нет. А… нет, тоже фигня. Короче, там их учат специально, вот пусть и сочинят что-то такое.

— Какое?

— Резкое, прогрессивное, молодое! Чтоб одна рука за газету, а вторая за лопату.

— Или за ширинку — дело-то молодое.

— Да пошёл ты! Иди работай, Милославский.