Сохраняйте спокойствие!

Глава 11 Сколько стоит душа

— Ну и зачем ты меня взял с собой? Чувствовала себя полной дурой, пока с вами сидела.

— Странно, а выглядела стройной дурочкой. Шучу, ты отлично держалась. Практически как Терминатор, которому приказали никого пока не убивать.

— Я всё время прикидывала, куда буду целиться, если он на нас нападёт. Прокручивала в голове действия с пистолетом, словно он у меня в сумочке. Представляла, как достаю, снимаю с предохранителя, досылаю патрон, навожу на цель… Глупо, да?

— Абсолютно правильно. Вас же учили, что мысль материальна? Даже если и нет, она отражается в глазах.

— Я держала лицо бесстрастным. Специально, как нам в училище преподавали.

— Вот! И на таком лице без эмоций глаза безжалостного убийцы — зачет! Я бы тебе этот этюд зачел, честное слово! Клиент небось решил, что ты моя подстраховка. И ты реально мне здорово помогла. Сама, небось, поняла, о чем речь шла.

— В общих чертах. А кто он? Вот это я не очень просекла. Ну, понятно, что журналист, студент-старшекурсник. Но зачем-то ты с ним возишься. Значит, не всё просто.

— Верно. Мутный тип этот Корчагин, много знает, много понимает. И очень хороший писака.

— Он же молодой совсем. Но ты прав, какая-то аномалия в нём чувствуется. Взгляд как у Джуны.

— Лермонтов тоже молодой был, да так и не успел состариться.

— Этому тоже не дадите?

— Если будет себя плохо вести.

— А вот это обсуждение политической ситуации, событий, которые ждут страну — ты просто жути нагонял?

— Нет, всё правда. Мы стоим на пороге серьёзных потрясений. Спроси отца, он не даст соврать.

— Опять шутишь?

Честно говоря, меня иногда коробит от того, что кто-то порой какие-то мои слова воспринимает как шутку. Что ж вы за люди такие, что не можете запомнить — Жорж сказал, значит так и есть. А шутливая форма используется исключительно для того, чтоб вам было не так страшно жить. Ну и чисто по приколу, а то скучно иногда бывает.

Корчагина я сегодня огорошил отменно, чего и добивался. И Жанну взял с собой для того же, чтоб шаблон сломать. Этот товарищ, который бывший господин маститый журналист сейчас не той масти, чтоб перед ним на «вы» и со всем уважением. И народ не поймёт, и не за что пока. Чел должен понимать — не будет так, как он хотел. Не в мягком вагоне с чайком и томиком Бодлера он будет катиться по этой жизни. Пойдет пешком навстречу ветру в ту сторону, в которую ему укажет Партия. На первом этапе, а как коммунистов от власти отлучат, а они долго не продержатся и в этой реальности, то пойдет Корчагин туда, куда укажет правительство. Потому как плюшки, которыми усыпан суровый и тернистый путь, не сами на маршруте оказываются, их кто-то подкладывает.

Во я задвинул — тернистый путь, усыпанный плюшками. Но по жизни так и случается, ибо если на трудном пути нет никаких ништяков и хабара, то он быстро заканчивается. Умный поворачивает на другую дорогу, а дурак тупо сдыхает. Потому и коммунизм не построили: одни померли, а вторые пошли другим путем. Строго по завету вождя и учителя товарища Ленина. Лениного товарища, как шутят в кулуарах остряки. Старика Крупского — как ёрничают злопыхатели.

Пока я ставил Михаилу задачу, уминая блинчики, выражение его лица успело несколько раз смениться. Он даже усами обзавелся на втором стакане коктейля. Представляю, как трудно было не захихикать Жанне. Сидят за столиком два усатых гражданина и взглядами фехтуют. У одного молоко на губах не обсохло и белые усы под носом. У второго усы настоящие, зато шоколад на щеке. Я заметил, но нарочно не стирал, чтоб шаблон трещал сильнее. По-хорошему надо бы в десятилетнего мальчика превратиться и ставить задачу, болтая ногами в сандаликах, но чего не могу, того не могу. И кота с примусом мне не хватало в этой сцене. Хорошо, что Гелла оказалась под боком, хотя и тут косяк.

Гелла должна быть голая и в наколке на голове. В чулочках, вся такая… Стопэ, моя фантазия! В кафе могут зайти дети! Вот прикиньте, заходит в «Шоколадницу» девочка, а там голая тётя. Блин, она этих голых тёть в бане видела сто раз. Ладно, усложняем — в кафе заходит мальчик, видит голую красивую девушку и… И это волшебное событие идет с ним через всю его жизнь. Это как в Третьяковскую галерею сходить, там таких голых теть на стенах развешано порядком. Но не положено, где дети — там никакой обнажёнки.

В нашей реальности поэт Иван Бездомный встретил на Патриках не Люцифера, а Милославского со свитой. И сам поэт, кстати сказать, не без ноток серы. Вселенец он, попаданец в чужой организм. Типа вредоносной бациллы, убившей предыдущего хозяина тела. Я не знаю, что происходило в его организме, убил ли он того Мишу Корчагина или Миша сам откинул коньки, но факт — это был не Иван Бездомный. Так что господин Воланд мог и обломать зубки об этот камень. А я разгрыз! Может не совсем, но пообкусывал верняком!

— Михаил, ты же понимаешь, куда катится страна?

— Ого, так вы тоже это понимаете?

— Не глупее паровоза люди наверху. И ты не один такой. Так что у нас есть и понимание, и кое-какая база данных по событиям.

— Тогда что вам от меня надо?

— Как минимум лояльность. Хочешь спокойной жизни — используй свои способности на благо страны.

— Какой страны?

— Той, которая тебя вырастила, сделала тем, кто ты есть. Россия — не пустой звук, а тысячелетний проект. Думаешь, тебя сюда выдернули просто так, поностальгировать? Работать будешь, пахать! — И всё это с набитым ртом и шоколадом на щеке.

— Я такую шнягу, знаешь сколько раз слышал! — Сорвался Корчагин. Кричит, значит чего-то там живое под шкуркой еще есть. Народ аж оглядываться начал.

— Согласен, слышал. Но не такую. Не от меня.

— А в чем разница?

— В том, что нам есть, что предложить, в том числе конкретно тебе. Михаил, ведь ты умеешь писать…

— Ну спасибо за такую высокую оценку!

— Обожди. Ты умеешь писать, а значит думать и чувствовать. Понимать людей и общество в целом. И ты прекрасно знаешь, что происходит. С одной стороны, всё прогнило изнутри, — Он аж бровь поднял до макушки от таких слов. — А с другой, нас старательно травят. Травят и стравливают. И гадят, и не только Англичанка.

— Я думал, это выражение еще не в ходу.

— Оно старше, чем ты думаешь. Я хочу… Мы все хотим, чтобы конкретно на поле пропаганды и борьбы за умы людей не было такого страшного разгрома.

— Пропагандой предложите заниматься?

— А что плохого в этом? Американская пропаганда — это свобода слова, а русская — диктаторские штучки. Двойные стандарты, не находишь?

— А как же демократические ценности, свобода?

— А она где-то есть? И будет ли потом, когда США победят в холодной войне? Сталин после переговоров с Рузвельтом высказался насчет всей этой хрени: «Мы думали, что демократия — это власть народа. Но господин Рузвельт мне объяснил, что демократия — это власть американского народа». Сильно сказал, да?

— Конкретно от меня вы чего хотите? Заказные статьи во славу Родины?

— Мелко, Корчагин, очень мелко. Ради такой фигни я бы не стал встречаться с тобой в этом благословенном месте. Теб бы просто вызвали на площадь и дали указание.

— Так чего ты хочешь?

— Купить твою душу.

— А что предложишь взамен? — Миша аж засмеялся.

— Газету.

— В смысле?

— Есть мнение, что молодежь не читает газет. Нормальная молодежь, то есть пьянь, студенты МГУ, всякие панки, неформалы, металлисты и прочие рокеры. Почему они не читают советские газеты перед обедом?

— Профессор Преображенский не рекомендует? — Ага, принял передачу, значит есть контакт.

— Потому что пишут там плохо, бездарно или не для них. Кто может интересно писать для молодежи и о молодежи? Для всяких уродов и неформалов?

— Кто?

— Только такие же уроды! И нахрена мы будем ждать, когда пиндосы вкачают бабки в какую-нибудь организацию и откроют свою газету в Союзе? Решено их не ждать — сами будем издавать реально молодежную газетенку. Чтоб нормальным языком и не про съезды КПСС. Чтобы про пидаров всяких типа Фреди Меркури, про «Кино» и «Ассу» Говорухина. Короче говоря, секс, наркотики, рок-н-ролл.

— Ну не знаю, я бы в такую газету, может быть, и пошел. Если бы меня взяли и с гарантией, что её не разгонят через полгода. Параллельно бы доучивался и работал там.

— Вот уж нет. Комитет видит тебя как одного из членов главной редакции экспериментальной молодежной газеты. А по сути — самым главным лицом в ней. Если или когда издание взлетит и оформится как классическое периодическое издание — то главредом.

— Да ну нахрен! Меня?

— А кого же еще? Кто сможет плевать на всех, кто из молодых лучше всех представляет издательский процесс, кто сможет вздрючить коллектив? И затрахать там всех, не обращая внимания на пол и возраст? Или зассал? — А мне нравится скупать души, есть в этом азарт. Особенно такие, полновесные.

— Чёрт. Это как-то неожиданно.

— В таких случаях говорят, что с мыслью надо переспать. Можешь подумать, а потом о своём положительном решении сообщить мне по телефону. — И я подал ему бумажку с номером служебного телефона в отделе. — Спросишь Милославского, я курирую эту тему.

Как божественно прозвучало «я курирую эту тему», только хрен там! Я отвечаю всего лишь за первичную вербовку «Мишки-золотое пёрышко»'. Ну и держу процесс под контролем на первых порах, чтоб этот не взбрыкивал.

— А что на самом деле потребуется? Не в смысле, что собрать единомышленников, куча народа сбежится на кусочек бюджетного пирожка, только свистни. А направленность газеты какая будет? И что с названием?

— Правильные вопросы вас там учили задавать, — Я покрутил пальцем в непонятном направлении, обозначая, что «там» — это фиг знает где. — Рабочее предварительное название «Новая газета». Вроде без затей, тупенько, но можно наполнить смыслом любое ведерко независимо от рисунка на нем. Найдете другое — будет другое.

— Есть газета с таким названием, между прочим. То есть будет.

— Пофигу. Направленность? Обертка такая — просто жизнь молодежи у нас и за бугром, новинки культуры, музыки. Хотя музыка тоже иногда к культуре относится. Новые веяния в обществе. Начинка… а вот тут всё серьезно. Правда об отношении Запада к нам, к России. Правда о межнациональных отношениях в Союзе.

— Ого, неужто разрешат про национализм?

— Прикажут. Правда про бандеровское движение, про операции спецслужб США и Британии на Кавказе… Да много всякой правды. Цель — раскрыть глаза молодежи на то, что никто их с раскрытыми объятиями не ждёт просто потому, что они замечательные, а за бугром люди еще лучше. Правда о том, что наши люди им интересны и нужны только как инструмент разрушения страны.

— Как-то масштабно для скромной газетки. И поздно, война за умы уже проиграна.

— Война или бой? Пока мы не убиты, нужно продолжать сражаться. Пафосно, зато правда. И не вам говнюкам, просравшим страну решать, пора ли поднимать белый флаг.

— Эй, полегче, командир! А то ты сейчас на меня и Крымскую войну повесишь, вернее проигрыш в ней. — А всё, клиент торгуется по поводу объема и качества оказываемых услуг, клиент проглотил наживку, как мне кажется.

— Ладно, чего мы на тебя насели, вдруг ты еще не захочешь в этот проект впрягаться. Ответственность, объем работы… У тебя четвертый курс, подружки, золотое времечко. Второй раз с одной поляны клубнику собирать можно. Да?

— Не да! То есть, да. Я согласен участвовать в вашем проекте в качестве его руководителя. Я правильно понял? Давайте ваш пергамент и нож.

— Зачем ему нож потребовался? — Впервые за время разговора не удержалась Жанна.

— Он хочет кровью подписать, чтоб мы не могли договор расторгнуть. Нет, братец, кровью мы только серьезные контракты подписываем, а тут всего одна душа на кону — эту мелочь можно чернилами оформить.

Я не вру, он реально вздрогнул! Потом улыбнулся, но кривенько и неуверенно. Человека проняло на самом деле! А мы что, мы только краешком по мистике прошли. Тем более, что без примуса в лапах кота и с одетой Геллой несчитово.

Было бы забавно, если бы уходя, я бросил на стол червонец с фразой «За всех», а потом бы он превратился в этикетку от банки с яблочным соком. Но нет, мы сидели не в настоящем кафе, а кафе самообслуживания. То есть сначала на раздаче набрали себе всего, оплатили и пошли к столу. За которым уже ждал нас Миха со своим оплаченным молочным коктейлем. Так что каждый за себя, ну и я за Жанну.

— Следующую сходку назначу по телефону, позвоню на вахту, скажу — из «Новой газеты» беспокоят.

— А к какому ведомству будет относиться газета?

— На первых порах к ВЛКСМ, а там видно будет. Не бросим, когда лавочку прикроют. Глядишь, еще я буду к вам бегать со стишками. Возьметесь печатать?

— Будто у нас выбор будет.

— Выбор будет, если сделаете себе хорошее имя и авторитет. По-хорошему, можно организовать так, что у вас печататься будет модно. Да кого я учу, ты сам собаку на этом деле съел. Короче, мы поехали, Михаил. Пока!

И мы уехали. И да, моя машина стояла буквально в трех шагах от кафешки — о благословенные времена автомобильного дефицита!

— Тебя куда закинуть? Или домой едем?

— К родителям, а то забудут, как я выгляжу. Ну и зачем ты меня взял с собой?

Впрочем, этот разговор я читателю уже передал, а долго говорить некогда — от Пушкинской до Малого Власьевского переулка всего три километра, по нынешним временам пять минут, если на светофорах не стоять.

— Поднимешься к нам?

— А давай! Чего от твоих прятаться, не мальчик небось.

— Вот!

— Чего? Напугала.

— Я только что уловила то странное, что в Корчагине мне показалось.

— Так уловила или показалось?

— Не сбивай. Вы с ним похожи. Не внешне, я не могу передать, но чем-то похожи. Вот ты давил на него, вроде даже пугал чем-то. А он вел себя так, словно ты про картошку рассказывал.

— Э-э-э. — У меня даже слов не нашлось, насколько я не понял её пассаж.

— Ну ты намекал на всякие страшные кары за отказ от сотрудничества, а он реагировал, словно ему сказали, что в октябре их курс пошлют на картошку. Он по-настоящему тебя не боялся.

— Точно? — Вот же гад! Я тут такое шоу устроил, вампиршу нашел на скорую руку, а он типа не испугался. И я Жанне верю, она женщина, она могла почувствовать.

— Точно. Он в этом как ты. Когда что-то накатывает эдакое жуткое, ты тоже вместо страха испытываешь недовольство, что опять проблемы, опять надо что-то делать. Так бы кофе попил, а теперь трупы таскать придется. Ну я образно выражаюсь.

— Да нормально ты выражаешься, я понял. На испугался, значит.

— Нет. Зато он очень хочет порулить редакцией новой газеты. Вот прямо сильно-сильно, это заметно. Если ты хотел его купить, то у тебя получилось.

— Ну и хорошо. Только родителям про это молчок. Не надо им знать про операции Комитета. И про то, что я тебя к ним привлекаю — тем более.

— Точно! Знаешь, а мне понравилось.

— Угу, когда не видишь изнанки, то выглядит забавно.

— А на изнанке что? — Сейчас я вывалю на тебя мерзкую правду о рутине силовиков.

— На изнанке рапорты, объяснительные, отчеты, повторные рапорты в более высокие инстанции, отчеты об использовании денежных средств, списание бензина…

— Хватит, хватит! Это мерзко, даже не хочу слышать больше все эти гадости.

— Какие гадости ты не хочешь слышать от своего вроде бы воспитанного молодого человека? — Дверь открылась, видимо Жанкин отец стоял в коридоре и услышал хвостик нашего разговора.

— Жорж рассказывал мне про то, что составляет большую часть его работы. То есть писанину и всякие отчеты. Прикинь!

— Я вполне представляю, дочка. Добро пожаловать во взрослый мир. А что, Жорж, вы нашли работу?

— Не то чтобы работу… Не то чтобы я её искал. Служба меня сама нашла.

— Марк! Кто пришёл⁈ — Раздалось откуда-то из глубины квартиры, а может и из ванной, судя по звуку.

— Ни за что не догадаешься. Твоя дочь и её кавалер!

— Это который через «Ж» пишется? — Вот же коза, подкалывает.

— Ваша дочка тоже через «Ж», но я не в обиде на вас! Родили что сумели!

— Жорж, не наглей. Я хоть и профессор, а могу и по мордасам.

— Извините, Марк. Само вырвалось. И я сегодня так спонтанно заскочил, что без пирожных.

— Переживём. Сейчас Лена из ванный выйдет, она голову моет. Кофе или чай?

— Да всё равно, Марк.

Через несколько минут мы уже сидели на кухне и ждали чай, а еще через какое-то время к нам присоединилась Елена с тюрбаном из полотенца на голове. Видимо, меня записали совсем в свои, перед которым можно и так, в полотенце.

— Жорж, так ты вернулся на службу в комитет? — Как-то у папы моей подруги получилось это произнести совсем обыденно, не с большой буквы. Да, вернулся в какой-то комитет.

— Угу. Если я из него уходил.

— Погоди, ты же сам приходил, объяснял, что никогда там не состоял, что просто спортсмен и тренер. — Елена в этой семье оказалась самой не шарящей в делах контрразведок мира.

— Ну да, так и было. То я всегда на службе, то никогда не состоял. Служба такая. Я надеюсь, у вас нет друзей, с которыми вы меня обсуждали?

— Точно!

— Что точно?

— Вспомнила! Тебя же Гуревич с собаками разыскивает! Мне звонил, спрашивал, как тебя найти. Мол, дома носа не кажешь, трубку не берешь, работы у тебя нет, из общих знакомых только я. Вот он меня и дергает со всем своим уважением. Я ему сказала, что если увижу, передам. Я правильно сказала?

— Правильно, Елена. У нас с ним личные дела. Маленький гешефт.

— Снова он на тебе будет зарабатывать?

— В этот раз наоборот.

— Ой, Жорж, обдери тогда его как липку. Чтоб он бедный стал.

Вот так, человек ей звонил со всем уважением, а у мамы моей подружки пожелание долгой и бедной жизни этому хорошему человеку. Знать, не мне одному он возмездные услуги оказывал.