Солнце над школой

Глава 11. До чего довели человека

Утром, когда я еще лежал в постели, мать сказала, что на базар и в магазины я больше ходить не буду.

— Бабушка все купит. А ты только учись.

— Но мне же базар не мешает учиться? — покраснел я.

Мать почему-то тоже смутилась:

— Вообще мне не хочется, чтобы ты имел дело с деньгами…

Тогда я понял: это все бабушка! В тот момент я очень рассердился на нее. Тут дело не в том, что она как будто отгадала мой план — при покупке продуктов брать всего на сто граммов меньше, чем нужно, а сэкономленные таким образом деньги откладывать на дорогу, — нет, меня просто оскорбило, что мне не доверяют. Я так и ответил матери.

Она крепко сжала руки, долго думала и решила:

— Ты, пожалуй, прав… Я всегда верила тебе, и мне хочется надеяться, что ты меня не обманешь.

Она сказала это так, что у меня даже глаза защипало, но я сдержался.

Когда она ушла, я встал с очень суровым настроением, сразу же пошел на базар и купил все, что было заказано. Сдачу с собой решил не брать — подсчитал все затраты, написал их на бумажке и оставил счет вместе с деньгами на столе. Обманывать мать я больше не мог.

Потому что я все сделал быстро и точно, времени у меня оказалось много, и я спокойно выучил уроки и пошел в школу.

Неподалеку от манежа, из ворот совсем чужого дома, вышел Чеснык и с ним еще двое ребят. Я сделал вид, что не заметил эту троицу, и хотел было пройти мимо. Но Чеснык шагнул вперед, загородил дорогу и, не вынимая рук из карманов, процедил сквозь зубы:

— Не спеши. Поговорить нужно.

Я хотел его обойти, но его товарищи молча придвинулись ко мне с двух сторон. Сашка небрежно подтянул штаны, сплюнул прямо мне под ноги и, не поднимая по-птичьи склоненной набок головы, предложил:

— Гони долг!

Деваться было некуда. Сашкины товарищи были гораздо здоровее меня и держались так уверенно, что у меня сразу пересохло во рту. И все-таки я ответил очень спокойно:

— У меня сейчас нет…

— Гони, гони, парень! — сказал один из его друзей, широкоплечий, с челочкой на лбу. — А то мы сами с тебя получим.

Я внимательно посмотрел на них. Этого широкоплечего я никогда не видел, а второго, слегка рябоватого, с узкими и веселыми глазами на загорелом лице, как будто бы где-то встречал, но где и когда — вспомнить не мог.

— Но у меня нет денег, — повторил я, сжимая в кармане вырученные за клетки три пятерки.

Незнакомые ребята переглянулись и все с тем же недобрым спокойствием посмотрели на Чесныка. Он поймал их взгляд, съежился, присел и испуганно взглянул на меня. На его худеньком лице выступил пот. Я ничего не понимал и смотрел на Сашку во все глаза. А он вдруг зажмурился, размахнулся и смазал меня по скуле. Этого я, конечно, не ожидал, пошатнулся и крикнул:

— А-а! Так вас трое!

— На тебя и одного хватит, — засмеялся парень с челочкой и схватил меня за ту руку, которая сжимала деньги.

Я пытался вырваться, но ведь их трое: забрали пятнадцать рублей и пошли, но не в школу, а в переулок. Широкоплечий с челочкой шел в средине. Он небрежно отдал рябому пятерку и сказал:

— Тебе хватит, Гринь.

— А мне? — робко спросил Саша.

— Подождешь, — ответил широкоплечий.

Они еще о чем-то говорили, но я уже не слышал. Я просто злился, клялся отомстить, но сам понимал, что это невозможно. Лицо горело, особенно левая скула. Я потирал щеки и медленно шел к школе. Меня окликнули, и широкоплечий предупредил:

— Смотри, парень, плати без задержек! А то еще не так схлопочешь.

Что я мог сделать — ведь их трое! Скрипнул зубами от злости и пошел своей дорогой.

В классе все смотрели на меня, как на чужака. Ну и я старался ни на кого не обращать внимания. Да и стыдно было взглянуть на ребят — щеки все еще горели. И вдруг ко мне подошел Женя и спросил, почему я не был в школе в субботу.

— Не был, и все! Тебе какое дело?

— Нет, ты скажи! — упрямо наклонив голову, пристал Марков, и это спокойное упрямство показалось мне еще неприятней, чем насмешливая снисходительность широкоплечего парня.

— Болел… — едва сдерживаясь, буркнул я.

— Тогда давай справку.

— У меня отца нет, а мать не доктор, — сказал я. — Справок мне писать некому.

Женька побледнел, сжал кулаки и, напирая на меня грудью, крикнул:

— Нет, ты принесешь справку! Иначе мы тебя разберем еще не так. Нам надоели твои художества!

Стало почему-то смешно — неужели и этот полезет в драку? Но ведь он — один. И в этом случае я, конечно, не смолчу. Поэтому я спросил у него почти весело:

— А чего ты пристал, интересно? Ты-то кто такой?

— Я — кто? Я — староста! Вот я и требую.

Когда же это он заделался старостой? Как с уроков смываться, так он смывается, а тут — староста…

Вокруг нас уже собрались ребята и подтвердили, что Марков действительно выбран старостой: в субботу было классное собрание. Уже потом, на переменке, ко мне подошла Луна и рассказала, что на собрании меня ругали и требовали, чтобы меня призвали к порядку. Больше всех кричали Марков и Чеснык.

— А я, дура, — сказала Луна и покраснела, — возьми и крикни: ну раз Марков такой умный, пусть он и будет старостой. А ребята взяли и согласились.

В общем, все это было мне безразлично. Но все-таки неприятно… Подумать только, до чего довели — с одной девчонкой и поговорить могу! И то с такой, которая сама себя называет дурой.