Спасти Ивановку

Глава 14. "Битва за жизнь или жизнь ради битв"*

Ивановка, 22 марта 1919 года

Матвей с Алексеичем смотрели на дорогу в лобовое и боковые стекла во все глаза, впервые наслаждаясь наземным полетом. Ирине Игоревне это было не впервой, и она всю дорогу молчала, вспоминая, как прощалась накануне со своими родственниками, Спиридоном и Софьей, понимая, что никогда больше с ними не увидится. Жаль, не было в то время возможности щелкнуть камерой и сделать фото на память. Впрочем, ей подарили карандашный набросок Вацлава: молодой Спиридон верхом на своем Орлике, в казачьей форме.

Они уже подъезжали. Ирина Игоревна увидела скачущего на лошади Ивана Спиридоновича и еще нескольких мужчин — по всей видимости, они направлялись к горящему амбару, в котором были заперты люди. Господи, только бы не опоздать!

Машина неумолимо двигалась аккурат к пылающему амбару, и ни у кого не осталось сомнений в том, где и когда они находятся. Да, добро пожаловать в самое пекло гражданской войны.

«Тойота Королла» остановилась в тот момент, когда шарахнула на всей скорости по нескольким худым темнолицым японским солдатикам. Сбитые тела с застывшими в ужасе взглядами проехались в агонии по капоту и упали на землю замертво.

Остальные интервенты, как по команде, повернулись на звук подъехавшей машины и грохот упавших тел, и с дикими воплями побежали рассматривать невиданное железное создание.

Ирина Игоревна с удовлетворением наблюдала из окна, как Иван Спиридонович снимает с амбара засовы, и на этот раз некому подпрыгнуть и снести ему голову саблей; как выбегают спасенные люди, кашляя от дыма и убегая на безопасное расстояние. Молодец, прапрадед — не побежал таращиться на диковинную колымагу, ему главное людей спасти! Ивановцы, которые изнутри подняли крышу, тоже выбирались, вдыхали жадно воздух, вбирали глазами белый день, и на этот раз стрелять в них было некому.

Японцы с криками обступили машину, переговариваясь между собой, пытались заглянуть через стекла.

— Помните, что надо делать? — скомандовала Ирина Игоревна своим спутникам.

Неожиданно и резко все четыре дверцы открылись, с силой ударив любопытных солдат, так что они с криками и стонами попадали на землю, выронив свои винтовки. И в ту же секунду Матвей и Никита выскочили из машины и, не теряя времени, начали палить по нелюдям из прихваченных с собой пистолетов. Тела извергов безвольно распластались по земле в самых неестественных позах. Враги погибли, не успев опомниться и принять бой.

Ирина Игоревна вышла из машины и подошла к Ивану Спиридоновичу. Как же он был похож на своего отца! Такой же высокий, статный, красивый.

— Тетя Ирина, что ли? — во взгляде лучистых голубых глазах смешивались недоумение и радость. — Ты опять к нам приехала? И опять нисколько не изменилась? Да еще так нам помогла!

Стоявшие рядом товарищи Ивана Спиридоновича с широко распахнутыми глазами оглянулись на автомобиль:

— А это что за колымага?

Матвей с деловым видом принялся рассказывать им об устройстве машины, показывал, где у нее тормоз, где газ.

— Конечно, приехала, не могла же я тебя в беде оставить! Ты хоть понимаешь, что мог погибнуть, спасая других? — Ирина Игоревна кивнула на людей, которые, увидев заснувших вечным сном врагов, возвращались потихоньку к амбару. — У японцев вооружение, винтовки, они могли тебе голову саблей снести, а ты безоружный. Почему не захватил с собой хотя бы шашку или вилы на худой конец?

— Да как же не захватил, все, что нам в поле под руку подвернулось, мы взяли.

— Так большинство сейчас в полях?

— Ну да, почти все, работы полно. А потом мы увидели издалека, что Ивановка запылала, стали переживать за стариков и детей, которые тут остались.

— Подожди, а твоя семья, где они все, тоже в полях?

— Старшие сыновья где-то воюют, кто в красноармейских отрядах, кто с партизанами. А все остальные в поля ушли работать, и я с ними. Тут сосед наш, Григорий Соколл, пламя увидел и едва горло себе не перерезал от горя, — у него в селе остались родные, — так еле спасли. А до этого другой сосед насмерть зарезался, глядя на пожар — у того жена с ребёнком здесь остались. Как я мог в стороне остаться? Вскочил на первую попавшуюся лошадь и сюда.

— Ладно, потом поговорим.

Она заговорила, обращаясь к подошедшим людям:

— Все спаслись, никто в амбаре не остался? Надеюсь, никто не успел задохнуться?

— Вроде все здесь, — заговорили они наперебой. Амбар между тем продолжал пылать. — Надо воды натаскать, пожар тушить.

— Так вот, подождите, не тушите пока, берите-ка тела погибших японцев и кидайте их в амбар, а потом дверь заприте. Не теряйте время, потом все объясню.

Люди рады были стараться, и очень скоро тела врагов оказались в объятом пламенем амбаре. Лица у выживших крестьян были измазаны сажей, многие прикрывались платками и рукавами, не в силах выносить дым и запах пожарища.

— Слушайте все внимательно, — опять заговорила Ирина Игоревна, — то, что сейчас происходит — акция устрашения для жителей Ивановки, враги хотят показать всем окрестным деревням, что нельзя помогать партизанам и укрывать их. То есть их командованию надо знать, что акция совершена, и больше нападать на вас они не будут.

— Да уж, не будут, — засомневался пожилой крестьянин, — они же увидят, что их люди с задания не вернулись, и придут разбираться.

— Японцы и белогвардейцы терпят поражения, бой за боем красным проигрывают, еще немного, и их потеснят дальше, в сторону Владивостока. Если они все же придут, скажете им, что в амбаре сгорели жители Ивановки, обугленные тела все равно не отличить. Они поймут, что задача их выполнена, а куда делись их солдаты, вам неведомо. Пусть думают, что они дезертировали. Вы тут ни при чем — вы видели, как нелюди ушли из села, а куда там они пошли, знать не знаете. Потом из города приедут составлять список погибших. Пусть записывают, кого хотят, главное, вы знаете, что живы, и ладно. Власти будут много говорить про то, как сильно Ивановка пострадала от набега врагов, и будут помогать селу восстанавливаться. Поэтому поддерживайте эту легенду, и через пару лет хорошо все у вас будет.

— Мы сейчас видели, как другие японцы повели большевиков на площадь расстреливать, — прибежал вдруг взволнованный мальчишка лет десяти.

— Сколько примерно человек японцев? — уточнил Матвей.

— С утра их целый отряд пришел, но половину вы уже убили.

— Стало быть, человек десять еще осталось, не меньше, — сообразил Никита.

Они вышли из переулка и отправились в сторону площади.

— Смотрите, моя изба! — узнал строение Матвей. — Японец туда нырнул!

— Тогда нам надо ненадолго разделиться, — сказала Ирина Игоревна, — мы с Матвеем пойдем выручать его родных, а вы, Никита и Алексеич, идите скорее на площадь.

Ирина Игоревна и Матвей тихонько, стараясь не скрипеть, отворили дверь в избу. Прошли на цыпочках через сени. В комнате сидел на стуле пожилой мужчина, а на кровати испуганная девушка обнимала плачущих маленьких девочек. Перед ними стоял японец с винтовкой.

— БольшевИка, — орал он на ломаном русском, — большевИка!

Сделать движение в сторону людей враг не успел: Матвей, подкравшись сзади, разрубил его пополам топором, схваченным с полки в сенях.

Пожилой мужчина охнул и встал со стула. Девчушки на кровати заплакали.

— Господи, отец! — мужчина во все глаза смотрел на Матвея, потом вдруг попятился, хватаясь рукой за край стола. — Молодой еще! Что это? Неужели ты с того света пришел, чтобы нас спасти?

— А как же ты думал? — Матвей подошел и поддержал Гордея. — Ты не знал разве — родители и с того света на помощь придут?

Ирина Игоревна увидела маленького ангелочка с белыми кудряшками, выползающего из-под кровати, и кинулась к нему:

— Маленький, тебя как зовут?

— Федор, — произнес мальчик, с трудом выговаривая букву «р».

Женщина улыбнулась и обняла хорошенького мальчонку.

— Сколько тебе лет?

Мальчик, улыбаясь показал четыре растопыренных пальчика.

— Четыре? — ласково уточнила Ирина Игоревна. — Ты не сильно испугался?

Федор помотал головой:

— Не-а.

— А я Луша, мне восемь, а Маше семь, — сообщила хорошенькая девочка, подойдя поближе, чтобы ее тоже обняли.

Похоже, дети даже не успели испугаться, чего нельзя было сказать о девятнадцатилетней Ксении, у которой по щекам текли слезы.

— Так ему и надо, — сказала она, всхлипывая и глядя на убитого японца, — как они нам надоели уже! Хотя белогвардейцы — те еще хуже. Заявляются в деревни, чтобы еду забрать да над девушками поглумиться. Но ничего, недолго им осталось, их уже скоро погонят отсюда. Недавно бой был недалеко от Ивановки, так красные их начисто разбили! Вынести его надо, да закопать где-нибудь как пса бешеного.

— Подожди, — Матвей склонился над изуродованным телом, — я сначала оружие его заберу, нам не помешает.

Никита и Алексеич быстро догнали строй людей, которых вели по направлению к площади. Завидев двух новых мужчин, японские солдаты заорали что-то на своем языке и прикладами стали загонять их в тот же строй, а приведя к площади, стянули руки веревками.

Построив пленных шеренгой, японцы стали что-то говорить, а белогвардейский холуй, русский белоказак, толстый усатый парень, громко переводил:

— Японское командование донельзя опечалено вашим поведением, селяне! Вы укрываете красных за их спиной, вы помогаете партизанам, которые прячутся где-то в лесу и сильно нам вредят. За это мы вас сегодня казним. — он показал пальцем на пулемет. — Мы уже сожгли в амбаре пятьдесят человек, закололи штыками всех, кого обнаружили в избах, а вас мы прямо сейчас расстреляем.

Среди пленных, стоявших в ожидании неминуемой казни, были мужчины средних лет, возрастом, как Никита и Алексеич, все в простых застиранных рубахах и штанах, — обыкновенная одежда для работы в огороде или по хозяйству. Тут же стояли и пожилые мужчины и женщины. Головы у многих были опущены, а взгляды, прикованные к врагам, излучали непримиримую ненависть и презрение.

— Однако, японское командование решило проявить к вам большое милосердие, — продолжал переводить холуй, — мы даруем вам жизнь, — он помолчал многозначительно, — но только в том случае, если вы скажете нам, где прячутся ваши партизаны, которые на самом деле преступники и доставляют нам немало хлопот.

Весь строй хранил гробовое молчание.

— Подумайте, — снова и снова убеждал белоказак-переводчик, — воевать за большевиков никакого смысла для вас нет, знайте — на нашей стороне весь мир! Нас поддерживают власти великих держав: Америки, Великобритании, Германии и других! Здесь, на дальневосточной земле, будет править японское правительство! Европейская часть страны останется русской, а Азия — для азиатов! Так не лучше ли сейчас проявить себя послушными слугами будущих властителей, чтобы остаться в живых и продвигаться вперед вместе с великим государством? В вашей стране царит хаос, власти как таковой нет, страна лежит в разрухе, брат убивает брата, вам не удастся сохранить территории, вся Сибирь и весь Дальний Восток будут японскими! Повторяю, если вы не дадите нам информацию о партизанах, вы все будете расстреляны!

В ответ — молчание и ненавидящие взгляды.

— Хорошо же, — злобно сказал холуй.

Он обратился к первому, кто стоял в строю слева:

— Как тебя зовут?

— Ян Романовский.

— Шаг из строя. Ты не русский?

— Поляк.

— Похоже, не простой поляк. Год назад твоя родина стала независимой. Если скажешь нам, где партизаны, мы поможем тебе туда уехать и вернуть все родовые владения.

Ян давно уже не был юнцом, это был худой мужчина с усталым выражением лица. Ему ужасно неудобно было стоять с завязанными за спиной руками.

— Я понятия не имею, где партизаны, — раздельно произнес он.

— Мы тебя поняли, — холуй бодро вскинул руку с пистолетом, — тогда прощайся с жизнью, ты будешь расстрелян.

Тут из строя выскочил взволнованный красный Никита.

— Граждане, я могу сказать, где партизаны, только не убивайте! Я жить хочу! Только не убивайте! Даже показать могу, где они прячутся!

— Ну ты, упырь, — грозно сверкнул глазами стоящий рядом пленный, — не смей им ничего говорить!

По строю пронеслась волна возмущенных выкриков:

— Предатель!

— Мы тебя сами потом прикончим!

— Заткнись!

Холуй разрядил в воздух целую обойму:

— Молчать всем!

Он что-то тихонько сказал японцам. Те, чрезвычайно довольные, кивнули и подошли к Никите.

— Ты правда можешь показать, где они укрываются?

— Могу, рад стараться. И товарищ мой тоже с нами пойти согласный, — он оглянулся на Алексеича, — очень мы хотим вам услужить.

— Не знаете, много их там? Как хорошо они вооружены?

— Было человек тридцать, но осталось меньше, многие разбежались, — Никита изо всех сил строил услужливое лицо, — вооружение у них самое обычное, крестьянское — вилы да топоры.

Стоявшие поблизости пленные невольно усмехнулись. Они уже начали догадываться, что к чему.

Пару минут японцы совещались, идти сейчас туда самим или позвать подкрепление. В конце концов решили идти, негоже бравым военным бояться какой-то деревенской бедноты, из-за горстки краснорылых неучей начальство зря беспокоить. А если окажется, что партизан на самом деле много, так можно в бой не ввязываться, уйти потихоньку.

Охранять строй связанных пленных оставили одного солдата, а сами — пятнадцать японцев, русский холуй и двое провожатых, — пошли мимо сосновой рощицы в сторону леса. Вскоре им встретилась небольшая речка, которую перешли по мостику, затем показалось старое кладбище, а после него по-весеннему облезлые Романовские луга, за которыми стеной высились вековые дубы и ели.

— Долго еще идти? — скривился недовольно толстый холуй, — мочи никакой уже нет, я с самого утра на ногах.

— Потерпите, уважаемый, — Никита сделал подобострастное выражение лица, — идти долго, это понятно, это все потому, что партизаны вас боятся и ни за что не станут близко от села прятаться.

В лесу на путников надвинулась темнота от частых высоких деревьев, и тишина стояла какая-то мрачная, даже птицами и лесными животными не прерываемая. Все молчали настороженно, один Алексеич шагал уверенно.

Внезапно лесополоса закончилась. Впереди были лишь кустарники, трава, да еще какие-то странные цветочки, похожие на белые шарики.

— Иди прямо за мной, — тихонько шепнул лесник Никите, — след в след старайся.

— Понял, — одними губами ответил парень.

— Сейчас пройдем до следующей лесополосы, и там уже скоро, — громко объявил Алексеич.

— Что за цветы такие странные? — с неприязнью смотрел холуй на белые пушистые шарики, держащиеся на высоких стеблях.

— Пушица, — со знанием дела объяснил Алексеич, — только их сорвать трудно очень.

— Да зачем их срывать, они и на цветы-то не похожи.

— Не скажи, они вообще-то великой силой обладают, кто пушицу сорвать сумеет, перед тем ни одна баба не устроит, хоть даже самая молодая писаная красавица.

Глаза у холуя округлились до размеров медных пятаков. Он быстро что-то сказал японцам на их языке. А дальше началось что-то невероятное. Солдаты во главе с белоказаком кинулись, едва не отталкивая друг друга локтями, вырывать пушицу и с победными криками показывать друг другу свою добычу, со смехом обмахивать друг друга пушистыми головками.

— Эх, это у вас, недомерков, вырвать не получается, — обернулся холуй к Никите и Алексеичу, которые продолжали стоять на том же месте с руками, связанными за спинами, — а у нас все получится, ха-ха-ха!

Но что это? Холуй сделал шаг, и нога стала стремительно проваливаться в какую-то холодную противную жижу, сделал второй, и провалился еще глубже. Оглянулся на японцев, а те уже по колено ушли вниз, куда-то под траву, смешанную с этими странными, вероломными цветами.

Он хотел закричать, но не смог, в ушах появился звон, закружилась голова, ноги вдруг стали ватными, тело и разум сковал необъяснимый, парализующий страх. Парализующий настолько, что он словно наблюдал за своей гибелью со стороны, а сделать ничего не мог.

Полное оцепенение завладело холуем, даже последние мысли о том, что все равно ничего не получилось, и уже не страшно потерять такую никчемную жизнь, испарились из головы начисто.

Потрясенный Никита смотрел на вражеских солдат, медленно уходящих в трясину. Впервые в жизни ему приходилось наблюдать такую страшную смерть, и хотелось, чтобы такого больше никогда ни с кем не случалось.

— Ну разве что с врагами, — почти шепотом проговорил он и повернулся к Алексеичу.

— А почему они не пытаются спастись, почему даже не кричат?

— Так они не могут, — хмыкнул бывалый лесник, — это болото самое страшное из всех, что я знаю. Ведьмино называется. Несколько сотен лет ведьмы сюда приходили и сливали весь негатив, поэтому всякого, кто сюда попадет, мгновенно паралич охватывает. Они сейчас все видят, понимают, что гибнут, но пошевелиться даже не могут.

Враги на поверхности теперь были видны по пояс.

Никита содрогнулся всем телом, заметив, что глаза их до сих пор открыты и даже моргают.

— И долго они умирать будут?

— Пока легкие не наполнятся болотной жижей, а это произойдет, когда они полностью погрузятся. Надо уходить отсюда, а то испарения и до нас дойдут, чего доброго.

И правда, от болота послышался глухой, но громкий, — то ли вздох, то ли всхлип, то ли стон, — и повеяло смрадом.

— А ты сам-то не боишься по лесу ходить, вдруг набредешь на такое болото незаметное? — беспокоился Никита, стремительно шагая вслед за Алексеичем.

Лесник рассмеялся:

— Чтобы мне в болото попасть, это надо меня специально в него закинуть, а сам я ни за что не оступлюсь.

Матвей тем временем незаметно подкрался к строю на площади, спрятавшись за лошадью, и выстрелил сзади в охранявшего японца. Солдат свалился, сраженный пулей наповал, а Ирина Игоревна побежала к пленным, начала осторожно разрезать ножом путы на их запястьях. Люди потирали занемевшие руки, настроение у всех стало приподнятым, оживленным. Вскоре подошли Никита и Алексеич.

— Ну как, все получилось? Утопили их в болоте?

— Да, все как по маслу прошло, — ответил Никита, — только ощущение от всего этого — как будто руки замарал по локоть, даже врагов ведь убивать неприятно.

— А они нас, — безвинных, убить хотели, — заговорили освобожденные, — так что поделом им!

Иван Спиридонович был тоже здесь, и Гордей пришел с внуками. Над главной площадью Ивановки переливалось и сверкало послеобеденное яркое солнце, и лучи его отражались на крышах домов, вспыхивали на куполе церкви, оседали на первой весенней траве, а прохладный мартовский ветерок играл с ветвями деревьев и елей. Люди обнимались друг с другом, смеялись радостно, наперебой строили планы, как отпразднуют сегодня свое второе рождение.

________________

*Строка из песни Константина Кинчева