Спасти Ивановку

Глава 15. Луна над рекой

Ивановка, апрель 1919 года

Небольшая речка — правый приток Зеи — неспешно несла свои воды. Стояла тихая ночь, и в волнах поблескивал свет, исходивший от ярко-желтого диска луны, висевшего над рекой. Высокий человек в шинели и буденовке не спеша шел вдоль реки, ведя под уздцы коня. Иногда останавливался и оглядывался кругом, как бы выискивая кого-то взглядом. Но ни шороха, ни цокота копыт, ни шагов не было слышно.

Наконец, после двух часов томительного ожидания, из зарослей донеслось негромкое ржание и на берег вышла лошадь, в седле которой можно было разглядеть другую высокую фигуру, — и направилась прямо к человеку в буденовке.

— Осип, ты? — узнал брата Тимофей.

— Я! Насилу выбрался, наврал часовым, что к бабе поеду в город, а сам сюда, на наше место, — тихо отвечал Осип. На нем была казачья шинель, хромовые сапоги, на голове — папаха набекрень.

Братья обнялись.

— Давненько не виделись, — заметил Тимофей, — который раз уж сюда прихожу, а тебя все нет и нет.

— Не получалось, сам знаешь, бои идут не на жизнь, а на смерть. Поесть хочешь? Я прихватил с собой.

— Давай, — обрадовался Тимофей.

Осип остановился, глядя с радостью – оттого, что смог накормить младшего братика и одновременно с грустью и тоской — оттого, что должен был сейчас ему сообщить.

— В последний раз мы сегодня видимся.

— Что? — Тимофей чуть не выронил булку из рук. — Почему в последний?

— Ухожу я.

— Куда, со своими будешь отходить?

— Нет, — Осип решительно покачал головой. — Не по пути мне с ними. Как они стали деревни наши грабить и жечь, так с души воротит. Нашел же я, с кем связаться!

— Так я тебе сразу говорил! Давай я со своими поговорю, да может, к нам перейдешь?

— С вашими я тоже не смогу. Прости, брат, но не буду я с безбожниками и хулиганами.

Осип был самым умным в семействе Куриловых. Все детство не расставался с книжками, с удовольствием ходил в школу. Учителя, видя рвение паренька к наукам, занимались с ним дополнительно после уроков, за что отец всегда старался их отблагодарить — привозил учителям прямо на дом отборную картошку и свежее мясо, помогал по хозяйству, покупал для библиотеки новые книжки в городе.

Зато сверстники Осипа дразнили заучкой, смеялись над его тягой к знаниям, ухмылялись при виде его книжек, норовили выбить из рук. Да и взрослые далеко не все поддерживали любознательного паренька, многие ему говорили, брезгливо скосив глаза на книжки и атласы:

— Потеряешься ты, дружок, в своих книжках-то. От жизни оторвешься. Вон, в соседней деревне священник один читал-читал, да и с ума сошел.

Однажды летом Осип в сопровождении Ивана Спиридоновича и учителя уехал в Благовещенск и поступил там в гимназию, выдержав серьезный экзамен. Теперь он жил в городе, ходил в гимназической форме, дружил с ребятами из благородных семей, регулярно ходил к ним в гости и заслужил уважение за свой острый ум и начитанность.

По окончании гимназии Осип собирался поступать в университет, стать инженером, но тут произошла революция, в столице стало неспокойно. Вскоре грянула гражданская война, и что оставалось делать молодому выпускнику гимназии, как не примкнуть к белому движению?

— Что думаешь делать теперь? — спросил Тимофей.

— Уйду в Китай.

— В Китай? — Тимофей не мог себе представить, как можно жить в чужой стране, среди людей другой национальности и культуры.

— Да, мы с Мишкой Птицыным договорились уже, возьмем своих невест, добудем лодку, перейдем по Амуру в Манчжурию, и там останемся. Китайцы — народ безобидный, зла нам не учинят. Сколько уж с ними соседствуем, их у нас везде полно.

— Господи, да что ж я отцу-то скажу? И всем остальным? Как они на это посмотрят? У тебя закурить не найдется?

Осип тяжело вздохнул. Нашарил в кармане кисет и ссыпал брату в ладонь махорку. Потом опомнился и отдал кисет целиком.

— Я тоже все про это думаю. Ты лучше не говори им ничего, ладно? Не говори, что я с белыми был — они не простят мне, и не говори, что в Китай ушел — горевать же будут.

— Господи, да я уже горюю! Как я хотел жить от тебя неподалеку, ездить в гости друг к другу, и чтоб наши дети дружили!

— Все так и было бы, — Осип похлопал брата по плечу, не в силах выносить его грустного взгляда, — я ведь вас всех люблю. Как там родители, не знаешь, как сестры-братья?

— Да я их год уже не видел, как и ты, — отозвался Тимофей, — слышал только, вроде как Ивановку белые совместно с японцами сожгли, как же я переживаю за них сейчас! Как первая возможность появится, заеду, проведаю. Про тебя ничего не скажу, обещаю, и вообще никому не скажу. Мало ли, вдруг про вас узнают и не дадут уехать. А я уже хочу, чтобы ты уехал, может, спасешься.

Да, брат спасется. От неминуемой смерти. Но как же быть со всем остальным, даже с пресловутой тоской по родине? Ведь Китай совсем близко, рукой подать. И одно дело — издалека вспоминать благодать родных улиц, и совсем другое — всю оставшуюся жизнь смотреть оттуда, видеть родину и не иметь возможности к ней даже прикоснуться! Смотреть на родные берега с леденящим душу осознанием, что ты никогда, никогда к ним не вернешься. Что лодка твоя уплыла в один конец, без права на возвращение.

— Красные тоже хороши, — вдруг с негодованием произнес Осип, — читал недавно в газете, какие ужасы они пишут про Ивановку. Может, и правду пишут, но в триста раз преувеличивают.

— Как это преувеличивают? — не понял Тимофей.

— Пишут, что якобы японцы ворвались в мирное село, где находились одни старики, женщины и дети, и всех зверски прикончили, а потом сожгли. А мы точно знаем, что не одни женщины и старики там были. Сами же к газетной статье приложили список убитых, а там числятся двадцати- тридцати- и сорокалетние мужчины. Они что, тоже старики немощные? Я так полагаю, там был отряд красных, который дал бой японцам.

— Кому верить? — поразился Тимофей.

— Концов не найдешь, — продолжал кипятиться Осип, — кто говорит, что это белые село спалили, а свалили все на японцев, кто говорит, наоборот, все было не так — был бой белых с красными, и мирные жители пострадали по случайности. Кто вообще говорит, что жгли и расстреливали большевиков, которые скрывались в Ивановке, но красная пропаганда, конечно же, будет орать — враги расправились с невинными мирными жителями.

Луна давно ушла в сторону леса, и воды реки были непроглядно темны, а братья все никак не могли наговориться.

— Я тебе лошадь свою отдам, — сказал Осип, — заберешь?

— Конечно, заберу, нам пригодится.

— Она тихая, смирная, с ней хлопот не будет. А нам ни к чему, пешие придем на чужбину, как-нибудь обустроимся.

Дом Куриловых в эти дни был полон народа — члены семьи, гости — тетя Ирина с дядей Матвеем и Никита, да еще соседи, чьи дома сгорели. За столом, который, не назовешь богатым, — времена не те, — умещались большие компании.

С портретов на стенах взирали на присутствующих первые хозяева, — те, кто когда-то этот дом строил — Спиридон и Софья. Не хватало нескольких членов семьи, оставшихся работать в поле, да старших сыновей, ушедших воевать.

Прошлые потрясения, выпавшие на долю собравшихся, хмурой печатью легли на их лица, и все же обстановка во всем доме была уютной и располагающей.

Семья Куриловых, между 1916-1918 годами. Первый мужчина справа — Иван Спиридонович. Второй слева, в черном сюртуке и белой косоворотке — Тимофей Иванович.

Однажды вечером, как ветер, ворвалась бойкая черноволосая Федора и поставила на стол бутыль с самогоном.

— Вот, Простакишины просили передать в благодарность.

— О, этого как раз давно не хватало, — оживились мужчины, разливая жидкость по рюмкам. — Да, беда у нас с запасами, белогвардейцы все подчистую уносили. Ну, вздрогнем!

Глядя на Федору, Ирина Игоревна вспоминала папины рассказы о ней — эта удивительная женщина будет ходить в гости к брату Тимофею и его семье откуда-то очень издалека, и неизменно пешком, и проживет чуть ли не до ста лет. До самой смерти у нее будут длинные густые волосы, белые крепкие зубы и всегда оживленный, неравнодушный взгляд.

В эти дни возвращались люди, скрывавшиеся в лесу. Пришла к Куриловым и Наталья Романовская с бабушкой Беатой.

— Проходите, гости дорогие! — радостно приветствовал их Иван Спиридонович. — Располагайтесь с дороги.

— Да мы еще избу свою не смотрели, так и не знаем, уцелела или сгорела.

— Ваша изба на месте, ничего ей не сделалось. И Ян живой остался, его чудом не убили.

— Дядю Яна чуть не убили? — воскликнула Наталья.

— Побегу его проведаю, — Беата устремилась на выход.

Наталья хотела бежать вместе с бабушкой, но не смогла при виде еды справиться с аппетитом и присела к столу, отведать картошки и прошлогодней солонины.

Никто не услышал, как в сенях скрипнула дверь, и получилось, что очередной гость вошел неожиданно.

Первой опомнилась Ирина Игоревна, она вскочила из-за стола и приблизилась к вошедшему. Перед ней стоял человек, до боли напоминающий ее отца в молодости, только выше ростом и с глазами другого цвета. Все остальное – овал и черты лица, обаятельная улыбка, темные густые волосы – ну точь-точь!

— Тимофей Иванович! — воскликнула она и бросилась его обнимать. От серо-коричневой шинели пахло морозом, махоркой и порохом. И в этом тоже отличие — от папы пахло одеколоном и автомобильным бензином. — Прадед мой!

— Я знаю, что мы родственники, батя про тебя рассказывал, — рассмеялся Тимофей, — но не прадед же я тебе.

— Перепутала она, — Иван Спиридонович уже наливал рюмку для сына и подвигал к нему закуску, — или самогонка в голову ударила. Ой, да все мы в эти дни как чумные, что и говорить!

И тут поднялся со своего места Никита.

— А вот и правду она говорит, мы к вам прибыли из будущего — чтобы спасти от извергов! Ирина ездила в Ивановку, на родину предков, вызвала такси — это как извозчик у вас, я приехал, и мы по пути попали в воронку времени.

Несмотря на множество людей, за столом воцарилась полная тишина. И Ирина Игоревна стала рассказывать. Все, без утайки. Начиная с рассказов папы и бабушки в детстве. Потом поведала, как приехала в Ивановку, пришла в краеведческий музей и увидела пожелтевшие списки с именами погибших от рук интервентов под стеклом. О том, как пошла на место захоронения и взмолилась о том, чтобы съездить в те времена на машине времени, и как высшие силы ее услышали. Как чудо-машина привозила ее в самые значимые для семьи времена, пока наконец не завезла в день 22 марта 1919 года в Ивановку. И как Матвей, Никита и Алексеич охотно согласились помочь людям, попавшим в тот день в беду.

— На самом деле, у нас было несколько планов, — продолжала Ирина Игоревна, — мы же не знали, что машина так лихо раздавит зверюг, подпаливших амбар. Вообще я хотела, чтобы мужчины отвлекли их выстрелами, а я бы потихоньку вызволила людей. Потом общими силами прицепили бы к машине телегу, и постарались увезти всех в наше время, подальше от ужасов гражданской войны. Мы бы оказались в двадцать первом веке, и я вас там отлично устроила. Места хватит всем! И дома наши, современные, отлично устроены...

Никто, конечно же, и слушать не стал про современное устройство домов, хозяева и гости оживленно переговаривались, ошеломленные услышанным.

— Да никуда бы мы не поехали, — сказал, успокоившись, Иван Спиридонович, — ты что? Здесь наши семьи, наши друзья, наша земля — как мы куда-то поедем, где все совсем по-другому?

Матвей задумчиво смотрел на Ирину Игоревну:

— Так выходит, ты тогда появилась вовсе не из Петербурга?

— На берегу Амура, во время нашей первой встречи? Нет, не из Петербурга. Я на поезде приехала из Владивостока в Благовещенск, погуляла несколько дней по городу, а однажды утром вызвала такси и поехала в Ивановку.

— Из двадцать первого века, получается? Значит, вот откуда такая странная мода! А нам сказала, мол, китайцы с одеждой помогли.

— Китайцы, — подтвердила Ирина Игоревна, — только те, которые в нашем времени. Ну а ты, как дальше? Поедешь с нами в будущее или здесь останешься?

— Ну а ты как думаешь? — Матвей смотрел укоризненно. — У меня здесь внуки, правнуки, сама же их видела. Куда я теперь от них? Лучше ты с нами оставайся.

Наталья встрепенулась:

— Так ты, получается, все-все знаешь о будущем? Знаешь, что с нами будет дальше?

— Конечно, знаю, — отвечала Ирина Игоревна, — Тимофей Иванович пройдет всю гражданскую войну, вступит во Владивосток и пройдет со строем по главным улицам города. Японцы, не дожидаясь боя, попрыгают на корабли и уплывут в свою страну. Белые будут полностью ликвидированы. А на нашей главной площади установят памятник Борцам за Власть Советов на Дальнем Востоке — таким, как мой прадед и его товарищи: солдат в шинели и буденовке стоит с развевающимся знаменем и смотрит в сторону гавани, той самой, с которой трусливо уплывали японцы и прочие интервенты. Кстати, — она повернулась к Тимофею Ивановичу: — ты этот памятник увидишь своими глазами, и не один раз — когда будешь приезжать в гости во Владивосток к своей дочери, моей бабушке. Ты будешь стоять на площади и подолгу разглядывать огромные скульптуры и читать надпись из крупных золотых букв на постаменте: "Этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда. Партизанские отряды занимали города".

— Так наша дочь переедет во Владивосток?

— Да, она выйдет замуж за военного, который там служил. А ее старший сын, Игорь, и есть твой любимый внук, и мой отец.

— А сыновья у нас будут? Сколько всего будет детей?

Тут Наталья, обуреваемая предчувствием долгой счастливой жизни, не удержалась и замахала руками:

— Нет, нет, не говори! Пусть все будет так, как судьба распорядится!