Спасти Ивановку

Глава 6. Приворот

1857 год

Беата с Сонькой выбрали подходящий день и пошли искать свободную избу для гадания. Изба, где никто пока не жил, нашлась на берегу реки и стояла поодаль от других строений.

— Никто не видел, как мы сюда шли? — спросила Беата.

— Вроде никого не повстречали.

Сонька скинула на пол огромный мешок с продуктами для готовки и посудой.

— Сначала печь растопить надо, а то околеем мы здесь.

— Так давай, растапливай, я пока раздеваться не буду, — чтобы не замерзнуть, Беата стала прохаживаться по комнатам взад-вперед.

Сразу видно, помещение нежилое, ни одного полотенца, ни одной перины, даже соломы нет. И как они с Сонькой на печи сидеть будут? Впрочем, туда можно постелить их же тулупы, и тепло, и мягко, и вещей их никто не увидит. А занавеску смастерим из чего? Да хотя бы из Сонькиной завесы, благо размер у нее огромный.

Избушка была небольшая, скоро стало тепло, даже жарко. Беата старательно укладывала тулупы на полатях, — самой же там сидеть, — да мастерила нехитрую занавеску, отняв у Соньки фартук. Сонька тем временем энергично гремела чугунками, орудовала ножом. До наступления темноты хата наполнилась запахами жареной свинины, запеченной картошки, а на столе красовались огромные блюда с самой лучшей едой, какую возможно было придумать.

— Ох, уморилась, — с этими словами Сонька бухнулась на лавку. — Когда там суженый придет, не пора ли нам на печке прятаться?

— Чего расселась, давай вставай да лезем на полати, — ответила Беата. — Стемнело уже, в любой момент может заявиться.

— Погоди, дай я лучину на окно поставлю, а то в темноте не разглядим, какой он из себя.

Ожидание на печи проходило весело, Беата с Сонькой шептались, рассказывали друг другу разные истории, делились своими наблюдениями и мыслями. Скучно им не было, две девицы всегда найдут, о чем им поболтать, и не заметят, как время летит.

— Ой, я же круг забыла начертить! — вспомнила Сонька.

Вдруг, прямо в ту секунду, как Сонька собиралась слезть, прогремел стук в дверь. Стук был такой невероятной силы, что казалось, печь затряслась и вся изба вот-вот развалится. Беата помертвела от страха и схватила руку подруги, та смотрела на нее широко раскрытыми от ужаса глазами. Обе не могли и словечка вымолвить.

— Есть тут кто? — прогремел зычный и хриплый мужской голос.

Следом послышался голос вроде бы женский, но какой-то странный и тоже хриплый.

— Люди добрые, пустите погреться, с дороги мы!

Не дожидаясь ответа, мужчина и женщина открыли дверь и вошли внутрь. С улицы ворвался морозный воздух и вместе с вошедшими — противный запах немытых человеческих тел, грязных портянок и чего-то прокисшего, непонятного.

— Есть тут кто? — повторил мужик. — Эй, хозяева! Ой, а харч-то какой!

Беата, ни жива ни мертва от страха, вглядывалась в их лица при неверном свете лучины. В жизни она не видела таких страшных и уродливых созданий природы! Лежала на них печать чего-то нечеловеческого. Мужик был заросший по самые уши, вмятина на носу и низкий лоб придавали ему вид неандертальца, а глаза горели диким огнем раненого отчаянного животного. Половина волос на голове была сбрита. У бабы все лицо было в заметных шрамах, глаза смотрели грустно и обреченно. Ни намека на интеллект у обоих!

Мужик скинул шапку, тулуп и остался в одном грязном халате, на спине которого красовалась огромная заплатка в виде бубнового туза. Сел он за стол и принялся с превеликой жадностью поглощать еду.

Баба взвизгнула:

— И я хавать хочу!

Однако мужик посмотрел на нее долгим тяжелым взглядом и грохнул кулаком по столу:

— Цыц, шавка, сначала шмон в хате наведи.

Баба принялась осматриваться.

— Да тут пусто, нет ничего!

— На печи глянь, я чую, там есть что-то.

Беата с Сонькой, не сговариваясь, бесшумно нырнули под тулупы и замерли. Больше всего им хотелось в ту минуту превратиться в мышей, кошек, в кого угодно, лишь бы не заметили.

Баба залезла на печь, сделала одно ловкое движение и тут же спрыгнула на пол.

— Перстенек нашла! — завизжала она пронзительно, а мужик в ответ довольно захихикал:

— Хи-хи-хи! — Смех обоих звучал отвратительно и вульгарно.

Неожиданно дверь со скрипом отворилась, и вошел кто-то еще. Вошедший затопал ногами, отряхивая снег с сапог и заорал:

— Вы что здесь делаете? Еле нашел вас! Ну-ка марш за мной!

Дверь захлопнулась, слышно было, как скрипит снег под удаляющимися шагами.

Воцарилась полная тишина.

Минут несколько девицы продолжали лежать, не шелохнувшись и затаив дыхание. Наконец, Сонька одними губами прошептала:

— Вроде тихо.

Стали выползать из-под тулупов. Слезли с печки. Беата зажала нос пальцами.

— Фу, какая же вонь от них! Меня сейчас вырвет.

— Сколько еды придется выбросить, — вторила ей Сонька, — даже собаки жрать не будут после этих.

— Давай потом выбросим, побежали лучше отсюда. Эх, колечко мое из кармана вытащили, суки! А оно ведь с рубином, мне его прабабушка еще в Польше подарила! — расстроилась Беата. — Все гадание нам испортили!

— Ой, — спохватилась Сонька, — а как же теперь? Получается, суженого мы так и не увидели?

— Смотря как поглядеть. Мужик сюда пришел? Пришел. Жрал? Жрал. Вот он и есть твой суженый. Да ладно, не реви, может суженый не он, а тот, который пришел их забрать.

— Так я ж его даже не видела!

— Зато слышала, по голосу узнаешь.

Одевшись и выйдя из избы, они заметили какой-то переполох возле казармы. Кучкой стояли какие-то странные, совершенно не похожие на обитателей станицы, люди, их было немного, человек десять примерно. К зданию из красного кирпича подтягивались казаки, недоуменно смотрели на непонятных пришельцев и заходили внутрь.

Не сговариваясь, девушки подошли поближе. Да, оборванцев было ровно десять. Это были вроде разные люди, но схожие чем-то одним неуловимым, у всех были страшные морды, совсем как у тех, которые только что так напугали девушек. В темноте не разглядеть было шрамов и прочих прелестей, но на всех лежала общая страшная печать какого-то зла и безысходности.

— Спиридон! – окликнула Беата, увидев подходящего к зданию Курилова.

Тот обернулся:

— Что вы здесь делаете?

— Погулять вышли, — девушки подошли поближе. — Не знаешь, это что за нечисть? — она кивнула в сторону кучки замерзающих, топчущихся на одном месте, людишек.

— Наши как раз идут узнавать. Лушин рассказывал, увидел он их издалека, хотел спросить, мол, ребята, вы из какой станицы сюда пришли? А потом вгляделся в их рожи да понял, что никакие они не казаки, не бывает таких в станицах. Мы сейчас в казарме собираемся, будем допрашивать того, кто их привел сюда.

— Ой, а у них старший есть, да? — заинтересовалась Сонька и пихнула Беату: — Кто же их сюда привел?

— Да сам еще не знаю, — рассмеялся Спиридон, — могу зайти к вам после, рассказать.

— Ждем-ждем, — и девицы побежали скорей готовиться к приходу дорогого гостя.

Сонька в своих радужных мечтах представляла, как Спиридон приведет с собой того парня-командира, как она узнает его голос, угостит медовыми пряниками, и он обязательно влюбится. А что, она уже влюблена, он тоже влюбится, глядишь, и свадьба не за горами.

В казарме стоял невообразимый шум, пока Травин не поднял руку, призывая казаков к тишине.

— Итак, ребята, — сказал он, — прежде чем ругаться и паниковать, давайте выслушаем господина Портнова, а потом уж начнем решать, что нам делать.

Вперед выступил человек, черноволосый, черноглазый, с красным лицом. На нем была офицерская форма Забайкальского войска — черный мундир с простым красным воротничком, без петличек, серые суконные шаровары, папаху из собачьего меха он держал в руках.

— Пришли мы сюда с Карийской каторги, с золотых приисков.

«Так это же пятьсот километров от Читы!» — присвистнул мысленно Спиридон. Сколько же они сюда добирались?

— Живется узникам, как вы понимаете, нелегко, — продолжал между тем Портнов, — зимой и летом, в жару и холод, по десять часов в день, бегают они с тачками, гружеными камнями или песком. При этом терпят постоянные удары штыками и прикладами для ускорения, так сказать. Провинившиеся подвергаются поркам, многие погибают в первые же годы каторги.

— Так не просто ж так их сослали на каторгу! — выкрикнул кто-то из казаков.

— Согласен, — ответил Портнов, — не просто так. Много среди них убийц, разбойников и прочих лихих людей. Почему я привел их сюда, хотите вы спросить? Для этого прошу запастись терпением и внимательно меня выслушать.

В помещении воцарилась полная тишина, заинтересованные взгляды были прикованы к говорившему.

— Я такой же военный, как и вы все, мое дело подчиняться приказам и не спорить. Вышел приказ, подписанный генерал-губернатором Восточной Сибири господином Муравьевым. В приказе говорится, что необходимо организовать в ближайшие сроки Амурское казачье войско для охраны вновь создаваемых территорий. Да-да, и вы все, и я, в скором времени будем относиться уже не к Забайкальскому, а к Амурскому казачьему войску. Но есть серьезная проблема: войско пока что малочисленное. Где брать людей? Территория огромная, полтора миллиона квадратных километров! На сегодняшний день здесь всего шестьсот казаков, этого очень мало для задач, поставленных правительством. Поэтому господин Муравьев своим приказом велел освободить из-под стражи несколько тысяч сибирских каторжан и произвести их в казаки, чтобы службой они окупили свои преступления.

В казарме поднялся невообразимый галдеж, крики, свист. Возмущенные казаки выкрикивали кто что думал, перебивая друг друга. Травин в который уж раз поднял руку, призывая присутствующих к тишине.

Куранда встал на табурет и громко заговорил:

— От лица всех казаков заявляю, что мало казаков, но и это не казаки! Мы все их видели, не место им здесь, среди нас! Не будем мы с ними рядом служить! Мы даже жить с ними по соседству не хотим, они все вокруг испортят. Не жизнь будет, а каторга! Вы что же, прикажете нам двери в избах запирать, ходить и оглядываться? Вон, они уже успели кольцо у нашей станичницы стибрить! Да-да, мне только что сообщили!

Послышались крики одобрения, казаки, яростно потрясая кулаками, повторяли слова своего урядника:

— Не место им среди нас!

Травин, красный от злости, затопал ногами и заорал:

— Молчать! Приказы начальства не обсуждаются!

Все постепенно затихли.

— А вам, господин Портнов, — он повернулся к офицеру, — придется обсудить с нами условия проживания ваших каторжных. Либо отведете их куда подальше и там поселите. Раз уж тут земли так много, пусть у тайги отвоевывают себе места для заселения. Либо наши люди не станут с ними служить и разбредутся куда глаза глядят.

Портнов потоптался на месте.

— Я согласен, отведу их подальше отсюда. Кольцо вернем сегодня же, сам лично отнесу и отдам женщине с извинениями. У меня лишь одна просьба — разрешите здесь переночевать. Мы шли очень долго, по лесам, по льду. Вообще, по приказу, мы должны были летом добираться, вместе с остальными освобожденными. Но некоторые так хотели на волю, что согласились прямо сейчас идти, в лютый мороз. Хотел бы еще сказать, они смирные, по дороге сбежать не пытались, драк не устраивали. Когда выходили, было сорок человек — двадцать женщин и двадцать мужчин, велено переженить их друг с другом, мужик без жены не может, сами понимаете. А по прибытию пересчитал, а их всего девять человек осталось, вот столько по дороге умерло.

— Переночевать разрешим, но под строгой охраной, — сказал Травин. — И утром чтоб духу вашего здесь не было!

Вечером Портнов привел к дому Вацлава незадачливую воровку, придерживая брезгливо за воротник.

— Извинись и отдай кольцо! — строго приказал он, показывая на вышедших на крыльцо Беату с Сонькой.

При звуке этого голоса Сонька затрепетала. Вот же он, ее суженый, она сразу узнала его! На лице девушки расцвела довольная мечтательная улыбка.

Каторжная тем временем протянула с поклоном кольцо и вдруг заплакала.

— Простите, люди добрые, — заговорила она, размазывая слезы по лицу и захлебываясь от рыданий. — Жила я в деревне в Тобольской губернии, замуж собиралась, о детях мечтала. На осень свадьбу готовили. А летом голодомор пришел к нам в деревню. Засуха великая, ни одной дождинки за все лето, земля потрескалась, в огородах все засохло. Родители и жених к осени с голоду умерли, а я пошла в город платье свое свадебное продавать. По пути разбойников встретила, они меня и накормили, и обогрели, так и осталась с ними. А потом — арест, суд и по этапу — на Нерчинские рудники.

Портнов смотрел на девицу с сомнением, знал он этот народ, а вот Беата с Сонькой так и застыли на месте от жалости.

— Знаете, кто вам еду приготовил в той избе? — вдруг молвила Сонька, обращаясь к Портнову. — Я ведь.

— Ты? — офицер взглянул на нее с интересом: а что, девка справная, полненькая, ему как раз такие нравились. — Откуда ж ты узнала, что мы придем?

— Знала, — загадочно ответила Сонька, — говорят, вы со своими подопечными уходите отсюда?

— Да, — тяжело вздохнула Портнов, — мы пойдём искать и осваивать необжитые земли. Одному Богу известно, что пережить придётся.

— Так знайте, — горячо проговорила Сонька, — я бы с вами пошла хоть куда.

Глаза у Портнова загорелись. Неужели не одному справляться теперь с тяготами и лишениями?

— Неужели правда с нами пойдешь? — спросил недоверчиво. — Дорога тяжелая, да и там нелегко будет.

Тут в разговор вмешалась Беата:

— Жениться вам надо на нашей Сонечке, тогда все путем и будет.

«Вот она, земля великих возможностей», — подумал Портнов. Офицер женится на простой крестьянке, и слова никто не скажет — некому говорить. Парень он был по натуре настоящий бунтарь, наперекор отцу записался не в гвардейский полк, а в казачьи войска, поехал в глухомань. Бровью не повел в ответ на насмешки своих товарищей, таких же выпускников военного корпуса.

— Что ты там будешь делать, это же так далеко! Климат, вредный для здоровья! — с ужасом говорили и они, и наставники. — Да и отец твой не согласится. Что там за мундир? Неужели согласишься на серые шаровары?

Портнов был согласен на серые шаровары и категорически не согласен был отдать свою жизнь службе в гвардии, придворным балам и парадам. Светская жизнь с самого детства тяготила его.

— Жениться на Сонечке, а что ж, можно и жениться, — весело сказал он, глядя на девушку с восторгом — такая, пожалуй, всю жизнь будет его кормить да баловать.

Никогда так ярко не светит солнце, как в первое утро после ночи с любимой девушкой. Однако, Вацлав проснулся в комнате Аглаи не впервой, а это ощущение счастья, наполняющее грудь и растекающееся по всему телу, вновь и вновь приводило его в полное, ни с чем не сравнимое, блаженство.

Аглая не любила задвигать шторы, тем более, комната ее располагалась на втором этаже. И ей требовалось во что бы то ни стало видеть звезды и луну за окном перед сном, просыпаться по утрам от ярких бодрящих лучей солнца, врывающихся в комнату через окно и сияющим жарким покрывалом ложившихся на постель.

Вацлав проснулся первым. Он сразу встал и пошел умываться. В углу стоял кувшин с водой и тазик, рядом лежало чистое полотенце. Аглая встала почти сразу после него и тоже принялась умываться.

— Как бы мне избавиться от этого позорного брака, чтобы навсегда остаться с тобой, — вздохнул Вацлав.

Аглая тоже вздохнула. Она была далеко не глупа и прекрасно понимала, что связь с женатым юношей не доведет до добра. Сколько раз в минуты одиночества она клялась себе, что найдет силы с этим покончить. Но стоило Вацлаву прийти, как вихрь страсти словно порабощал все ее существо. Ей оставалось лишь принять, что сопротивляться своей любви никакие силы в мире уже не помогут.

Окружающие смотрели на этих влюбленных с недоумением, но не вмешивались. Спиридону было не до них, он встречался с Софьей, а молодые казаки завидовали столь удачливому Вацлаву, который имел и жену, и любовницу. Кузнецов не одобрял это «безобразие», но он был слишком добродушным, чтобы высказывать людям свое критическое мнение.

Беата сидела в эти утренние часы у окна, залитого утренней небесной голубоватой свежестью, смешанной с яркими золотистыми лучами солнца и не отрываясь смотрела на свой перстень. Рубиновый камень, оправленный в золото, переливался и вспыхивал необычайно красивым красным светом, а дыхание перехватывало от обиды и ненависти.

Что значит «забота мужа», когда этот муж сейчас дарит любовь и ласку другой? Чем она, Беата, хуже кого-то? Иной раз думалось: будь под рукой яд, не сомневалась бы ни минуты. Правильно предки говорили: нет запаха лучше, чем трупный запах твоего врага. Но нет, надо гнать от себя такие мысли, во что бы то ни стало гнать!

Но чего она добилась своими истериками? Всю зиму Вацлав приходил домой лишь переночевать, с женой даже не разговаривал, а утром наспех собирался и бежал в дом Кузнецова. Беата давно уже знала, что там он виделся с Аглаей, долгие часы проводил в беседах с ней, вместе они ходили в лес и к реке. И ладно сам Вацлав, все-таки парень молодой, глупый, но эта курва Аглая, она-то что себе позволяет? Зная, что у человека есть законная жена и вот-вот родится первый ребенок. И вся общественность станицы молчит, никому дела нет до развратников.

Тяжело вздыхая, Беата оделась, взяла ведро и пошла к реке. Соньке вон помогла суженого найти, а себе и подавно должна помочь. В ближайшей к берегу полынье она зачерпнула воды, много не надо, главное, чтобы хватило Вацлаву напиться. По дороге ни с кем не разговаривала, шла быстро, почти бежала, чтобы никто не пристал с разговорами — вода должна быть «немая».

Дома Беата поставила ведро с водой прямо под солнечные лучи и бросила в воду свой перстень. Сама встала на колени и стала наговаривать на воду слова старинной ворожбы:

— Ой, диво-Лада, мати-Лада, услышь меня и плод чрева моего! Услышь, помоги, уповаем на тебя лишь, ждем дива от Лады, жаждем лада от Лады! Перстень мой пусть сияет, путь до Лады освещает!

Драгоценный камень на дне ведра засиял, стал переливаться магическими всполохами, от каждой грани лился волшебный красный луч, а из самой середины камня вверх поплыл красный столп света.

Беата зажмурилась и вдруг ощутила себя на бескрайнем безмятежном весеннем лугу. Да это же родное польское приволье! Какое же счастье вновь оказаться здесь! Зеленая травка шуршала под ногами, голубое небо сияло над головой, и вдруг прямо перед ней встала высокая лучезарная фигура. Фигура вроде бы и стояла на земле, а вроде бы и парила над землей. Беата попыталась разглядеть ее лицо, но сверкающий венок на голове богини и золотые косы ослепляли. И все же она поняла, что видит именно ту, к которой с такой надеждой обращалась. Девушка инстинктивно понимала, что эта встреча в ее жизни может оказаться первой и единственной, в другой раз богиня может и не откликнуться, поэтому приготовилась внимательно слушать и запомнить все до мельчайшей детали.

— День добрый, Беата! — прозвучал сильный, нежный голос. — Муж твой вернется к тебе, хоть и любит другую.

— День добрый, мати-Лада! Я хочу, чтобы он любил меня.

— Мне это не по силам, — Лада развела руками в широких рукавах, — да и тебе ни к чему, ты тоже его не любишь. Возвращу я его к тебе, и будет он жить с тобой, никуда не уйдет, но лишь потому, что много у вас будет детей, внуков и иных потомков, и все до единого будут добрыми и хорошими людьми, и много добра и пользы принесут другим. Но помни одно: если хоть раз назовешь мужа непотребными словами, в тот же миг он опять вспомнит про свою любимую, и уйдет к ней уже навсегда!

Сияние, исходящее от Лады, становилось все ярче и ярче, вот уже вся она озарилась разноцветными искрами. Беата вдруг вспомнила, что еще хотела спросить:

— Мати-Лада, а скоро ли Польша станет свободной?

Но богиня уже растворилась в снопе из искр и исчезла.

Беата очнулась над ведром. Перстень на дне давно прекратил сверкать и сиять. Ковшиком она достала его и надела себе на палец.

Потом накрыла на стол и стала ждать.

В тот же вечер в гостиной, как обычно, собралась веселая компания. Спиридон с Софьей увлеченно разбирали ноты новой мелодии, сидя у фортепиано, Вацлав с Аглаей сидели рядом на диване и читали басни Крылова. Вошел Кузнецов, благодушно взглянул на молодежь. Заговорили о последних новостях.

— Сонька наша намылилась в дальнюю станицу к своим каторжникам, — сообщил Кузнецов, — кто теперь кормить нас будет?

— А вы скажите ей, чтобы на несколько дней вперед наготовила, — предложил Спиридон.

— Она и наготовила. Но я опасаюсь, что замуж она скоро выйдет да насовсем там останется. Что тогда делать?

— Так не разрешайте пока, пусть подождет до мая со свадьбой. В мае прибудут новые казачьи семьи, из них и найдем повариху.

— Могли бы мы с Софьей попробовать себя в кулинарии, — сказала тихонько Аглая.

Кузнецов взглянул на нее из-под нахмуренных бровей.

— Домой я хочу, — вдруг сказал он, — так соскучился по своей семье, по родному дому. Сил нет, прямо сейчас бы пешком пошел.

— В мае пароход придет, — повернулся к нему Спиридон, — вы на нем и езжайте, побудьте дома. Может, опять сюда захотите?

— Не знаю, не знаю, — пробормотал купец, — зря я в моем возрасте решился в такую даль уехать.

— Так вы ведь сразу говорили, что останетесь если понравится. А если не понравится, то уедете. Тут уж выбор за вами.

Внизу позвонили, послышались чьи-то шаги. Вскоре в гостиной появились гости — несколько казаков из станицы, вмиг стало шумно и весело, музыка заиграла еще громче и праздничнее.

И вдруг Вацлав почувствовал, как какая-то сила его буквально выталкивает из гостиной. Поначалу он ничего не понимал, однако, послушно вышел из гостиной, спустился вниз, надел тулуп и валенки — несмотря на календарную весну, было еще холодно и лежал снег. Вышел на улицу и подумал: «Зачем, куда я иду, ведь в теплой гостиной…» Он хотел сказать: «В теплой гостиной моя любимая», но не смог почему-то. Ноги сами несли его к своей избе.

И вдруг он понял.

Беата и ребенок от нее — это все, что связывает его с родиной, с любимой Польшей. Конечно! Куда, как не к Беате, должно его тянуть? Он долго стоял перед крыльцом дома, не понимая, как вообще мог куда-то отсюда уйти.

Вацлав вошел в дом. Первое, что он там увидел, было ведро с водой. Он схватил ковшик, зачерпнул воды и долго, с наслаждением, пил, вбирая в себя свежесть и прохладу прозрачной влаги. Из комнат доносились запахи еды и чего-то еще приятного.

Кинул ковшик на место. Перед ним стояла Беата, и впервые за долгое время его взгляд, устремленный на жену, стал теплым и приветливым.