Сановник сказал:
«В старину государь [области] Шан[957] был канцлером [правителя] Цинь[958]. Внутри [столицы] он установил законы и нормы, сделал суровыми наказания, привел в порядок правление и наставление, так что мошенники и обманщики ни от кого не видели снисхождения. Вне [столицы] он добился стократных прибылей[959], собирал налог с [продуктов] гор и озер[960], государство стало богатым, а народ — сильным[961], защитные доспехи и оружие были в полной готовности, запасы и накопления имелись в избытке. По этой причине он в наказание напал на врага и пошел карательным походом на [другое] государство[962], силой захватил земли и расширил границы и, хотя не облагал сто кланов налогами[963], однако армия при этом была обеспечена. Поэтому средства для расходов, [складывавшиеся из казенных] прибылей, не истощались, а простой люд и не знал об этом; земли [Цинь] включили в себя всю [область] к западу от Реки (Хэ), а простой люд не мучился из-за этого. Прибыли от соли и железа суть то, при помощи чего [государь] помогает ста кланам в тяжелом положении, обеспечивает расходы на полки и батальоны, сосредоточивает усилия на создании запасов и накоплений, чтобы заранее принять меры на случай нехватки; [этими прибылями] обеспечивается очень много [средств для расходов], они полезны государству[964] и не наносят вреда людям. Отчего же «мучиться» "ста кланам" и чем быть «озабоченным»[965] знатоку писаний?».
Знаток писаний сказал:
«В старину, во времена божественного властителя Вэня [у государя] не было прибылей от соли и железа, а простой люд был богат. Ныне [государь] обладает ими, а сто кланов находятся в тяжелом положении и нужде. Пока я не вижу тех, кому доставляют пользу прибыли, а вижу тех, кому они «наносят вред». К тому же прибыли «не приходят с Неба, не исходят из Земли»[966], их целиком берут в народе, называть их «стократными» — это ошибочный расчет. Он не отличается от [расчета] глупого человека, который носил на спине дрова, вывернув наизнанку свою шубу; он жалел ее мех и не понимал, что ее кожа износится[967]. Ведь если у сливовых деревьев ли и мэй нынче «плодов много», в будущем году их из-за этого будет мало; «когда новое зерно созревает, то старое зерно из-за этого подходит к концу». Если уж «Небо и Земля не могут оба достигнуть полноты [одновременно], не тем ли более относится это к делам людей?»[968] Поэтому, если извлекают прибыль там, непременно производят трату здесь, подобно тому как женское и мужское начала — луна и солнце — не светят оба одновременно, а день и ночь попеременно бывают то длинными, то короткими[969]. Шанский Ян сделал суровыми законы и увеличил прибыли, жители Цинь были на грани отчаяния и вместе громко плакали по князю (гун) Сяо. У Ци умножил число боевых солдат, нападал и захватывал [земли], жители Чу были охвачены волнениями и вместе беззвучно лили слезы по царю Дао[970]. После этого [царство] Чу день ото дня все более подвергалось опасности, [царство] Цинь день ото дня становилось все более слабым. Поэтому, когда тобой накапливаются прибыли, то на тебя копится негодование; когда тобой расширяются земли, то на тебя навлекается несчастье. Как это совместить с [утверждением], что «средства для расходов, [складывавшиеся из казенных] прибылей, не истощались, а простой люд и не знал об этом; земли [Цинь] включили в себя всю [область] к западу от Реки (Хэ), а люди не мучились из-за этого»[971]? Ныне, когда во внутренней [области мира] полагаются на планы Шанского Яна, а во внешней [области мира] применяют оружие У Ци, те, что идут [в поход], страдают на дорогах, те, что живут [на прежнем месте], терпят нехватку в своих домах, старые матери, рыдая, льют слезы [по сыновьям], недовольные незамужние женщины глубоко вздыхают [по женихам]. Даже если бы «знаток писаний» хотел не иметь «забот»[972], разве можно было бы этого достигнуть?».
Сановник сказал:
«[Дом] Цинь использовал на службе государя [области] Шан, и благодаря этому государство стало богатым и сильным; затем в конце концов он объединил шесть государств[973] и завершил наследие божественного властителя. Когда [настали] времена [циньского государя] Эр-ши, порочный сановник единолично решал [дела], путь справедливости и беспристрастия не осуществлялся, удельные правители взбунтовались и дали себе волю, храмы предков [династии] были разрушены и погибли[974]. В [«Комментарии Гунъян» к] «Веснам и осеням» сказано: «Не стоило и говорить [об этом, потому что было опасение, что] Чжайский Чжун погибнет»[975]. Ведь «кто хорошо поет, побуждает людей подхватить свою песню»; кто хорошо создает, побуждает людей продолжить свой труд[976]. [Делать] ободья для примитивных повозок[977] научил Фу-цзы (Сян-ту?)[978]. То, что путь [династии] Чжоу был осуществлен, произошло благодаря усилиям князя (гун) Чжоу[979]. Пусть даже «Пи Чэнь создавал бы черновики» [дипломатических документов], но если бы «Цзы-чань» «не придавал им блеска и красоты»[980], [то дела с иными государствами не были бы успешно закончены; пусть даже цари] Вэнь и У применяли бы циркуль и наугольник, но если бы [достойные министры князь (гун)] «Чжоу» и Люй [Шан] не «просверлили отверстие» и не «вставили в него шип»[981], то подвиги и славные труды [царей] не были бы завершены. Ныне осуждать Шанского Яна на том основании, что Чжао Гао погубил [государство] Цинь, — все равно, что осуждать И Иня на том основании, что Чунский [князь] Ху сеял смуту в [государстве] Инь[982]».
Знаток писаний сказал:
«Кто хорошо умеет сверлить отверстие, «ставит» прочный [шип] так, что его «не выдернуть»[983]; кто хорошо умеет закладывать основание, возводит высокую [постройку] так, что ей не обвалиться. И Инь сделал основанием государства Инь «путь Яо и Шуня»[984], и сыновья и внуки [Тана] наследовали престол в течение ста поколений без перерыва. Шанский Ян сделал основанием государства Цинь тяжкие наказания и суровые законы, поэтому [власть] и была отнята [у дома Цинь] через два поколения[985]. Хотя наказания и так уже были суровыми, он, кроме того, создал закон о совместном осуждении [по принципу коллективной ответственности][986], установил [закон о] клеветнических осуждении и критике [государя][987], увеличил телесные наказания через увечье[988]; сто кланов «вели себя осторожно и дрожали от страха»[989], [с перепугу] «не знали, куда девать руки и ставить ноги»[990]. Хотя сбор налогов[991] и так уже был обременителен и производился многократно, [Шанский Ян], кроме того, вне [столицы] наложил запрет на источники [богатств] гор и озер, внутри ее «добился стократных прибылей»[992], а простолюдинам было некому высказать свое мнение и некого побудить снисходительно принять свои слова. Шанский Ян почитал выгоду и пренебрегал справедливостью, высоко ставил физическую силу и ценил [боевые] заслуги[993]; нельзя сказать, чтобы он не расширил территорий и не увеличил земель [государства Цинь]; однако [с тем получилось], как с людьми, которые страдают от наводнения: когда воды прибавляется, то страдания усиливаются. Вы знаете, что для [дома] Цинь он положил начало наследию божественного властителя[994]; но не знаете, что для [дома] Цинь он завершил [и] путь гибели. Для кривого[995] отверстия даже [мастер] Гуншу-цзы не сумел бы [изготовить] подходящий шип; на основании из навоза[996] даже хороший плотник не сумел бы возвести высокое [здание. Государство Цинь оказалось] подобно осеннему перекати-полю, которое тронуто инеем и осыпается, когда попадет под [порыв] ветра[997]; что могли бы тут поделать даже десять Цзы-чаней? Поэтому даже [прославленный врач] Бянь Цюэ был не в состоянии «облечь мясом белые кости» [и оживить покойников, даже князья (цзы)] Вэй и Цзи были не в состоянии [своими увещаниями] сохранить государство [Инь], которое погибало[998]».
Сановник сказал:
««Сказать что-нибудь нетрудно, осуществить это трудно»[999]. Поэтому достойный «придерживается реальной сущности» и совершает свои славные труды, а не только излагает [сказанное в] пустых писаниях[1000] — и все. В старину государь [области] Шан был сведущ в методе открывать и закрывать [пути людям][1001], воспользовался непостоянными, приспособленными к обстоятельствам [мерами] того века, принес пользу [государю] Цинь и завершил для него наследие, [которое тот передал потомкам]. По этой причине он, когда давал бой, то побеждал, когда нападал, то захватывал [земли], присоединял [владения] находившихся близко и уничтожал [владения] находившихся далеко, ворвался в [государства] Янь и Чжао, вторгся в [государства] Ци и Чу[1002], удельные правители [жестом почтительной покорности] подобрали полы одежд, обратились лицом к западу[1003] и повернулись навстречу ветру влияния [государя Цинь]. Затем [циньский воевода] Мэн Тянь пошел карательным походом на варваров ху, расширил земли на тысячу ли, переправившись, достиг [территории] к северу от Реки (Хэ), [и все это с такою легкостью], словно разрушал что трухлявое или ломал что гнилое[1004]. Почему? [Потому что] оставшиеся [в наследство] замыслы государя [области] Шан были в полном порядке и издавна осуществлялись[1005]. Поэтому когда [государь Цинь] производил действие, то получал выгоду, когда совершал шаг, то имел достижение. Ведь запасы и накопления, расчеты и планы — вот при помощи чего становятся сильными государство и [правящий] дом. Поэтому кто [хочет] упразднить [казенную монополию на соль и железо] и вернуть их простому люду, тот еще не видал великого плана [устроения государства] и не имел отношения к великому пути».
Знаток писаний сказал:
«Нельзя сказать, чтобы «[метод] Шанского Яна» «открывать и закрывать [пути людям]» не осуществлялся; нельзя сказать, чтобы, когда «Мэн Тянь» заставил «варваров ху» отступить на «тысячу ли», он не совершил подвиг; нельзя сказать, чтобы, когда устрашающее величие [государя Цинь] приводило в трепет Поднебесную, тот не был силен; нельзя сказать, чтобы, когда удельные правители склонились под «ветром его влияния» и «обратились лицом к западу», они не были послушны. Однако все это причины, по которым погиб [дом] Цинь. Шанский Ян при помощи «непостоянных» методов, «приспособленных к обстоятельствам»[1006], подверг опасности государство Цинь; Мэн Тянь тем, что обрел тысячу ли [завоеванной земли], погубил алтари духов земли и проса[1007] [государей] Цинь. Эти два человека знали, что «[приносят] пользу», но не знали, что [наносят] вред, знали, как продвинуться вперед, но не знали, как отойти назад. Поэтому в конце концов и сами они умерли, и много [людей, имевших к ним отношение], было уничтожено. Вот что называют «связанные и ограниченные умы и планы глупых людей». Да какой же у них был «великий путь»[1008]? Поэтому сказано: «Низкие люди сначала поступают в соответствии с [обычными правилами], а потом идут наперекор [реальности]»[1009]; «хоть они вначале и едут на лошадях, в конце концов непременно плачут кровавыми слезами»[1010]. Вот о ком это сказано».
Сановник сказал:
«Привлекательные и красивые женщины — это те, к кому ревнует уродливое горбатое [убожество]. Достойные и умные ученые — это те, кого ненавидит низкая и недостойная [посредственность][1011]. По этой причине «сановник Шангуань очернил Цюй Юаня перед [царем] Цин-сяном»[1012], «Гунбо Ляо наговорил на Цзы-лу перед Цзисунем»[1013]. Ведь государь [области] Шан возвысился из [простолюдинов] в холщовой одежде, из [государства] Вэй приехал в [государство] Цинь, через год стал его канцлером[1014], переменил законы и сделал ясными наставления, и жители Цинь оказались очень [хорошо] устроенными; поэтому «когда войска приводились в движение, то прирезались [чужие] земли; когда войска получали отдых, то богатело [циньское] государство»[1015]. Князь (гун) Сяо был очень доволен и пожаловал ему в виде ленного владения земли Юй и Шан, [имеющие] пятьсот ли в длину и в ширину[1016]. Заслуги его были, как горы, имя его было передано последующим поколениям. [Заурядные] люди того века не в состоянии были совершить [такого], по этой причине они совместно завидовали его способностям и хулили его заслуги».
Знаток писаний сказал:
«Благородный муж, когда служит, непременно «использует истинный путь», когда уходит в отставку, «не пренебрегает своим долгом»[1017]; когда [его положение] высоко, то не хвастает им; когда [у него есть] заслуги, то не кичится ими; когда пост его почетен, то поступки его почтительны; когда заслуги его велики, то им соблюдаются принципы. Поэтому заурядные и вульгарные [люди] не завидуют его способностям, [люди] его века не ревнуют к его свершениям. Теперь [скажу:] Шанский Ян отринул истинный путь и применил непостоянные [меры], приспособленные к обстоятельствам, отбросил внутреннюю духовную силу и положился на физическую силу, сделал суровыми законы и многочисленными наказания, ввел в обычай жестокость и бесчеловечность; он «обманул старую дружбу» и обратил это в личную заслугу[1018]; он наказывал сородичей своего князя (гун)[1019] и таким образом утвердил его устрашающее величие, не выказывал милосердия[1020] по отношению к ста кланам, не был правдив по отношению к удельным правителям, «каждый человек был ему неприятелем, каждая семья была ему врагом»[1021]; хоть он и был пожалован леном за обретенные заслуги, вышло, как если бы он съел отравленное мясо и радовался тому, что насытился, не думая о последствиях[1022], а из-за этого попал в беду. Су Цинь объединял в союз [владения, расположенные] по направлению с юга на север, соединял в союз [владения, расположенные] по направлению с востока на запад, упорядочил шесть государств[1023]; нельзя сказать, что свершения его не были велики[1024]. [Злодеев] Цзе и Чжоу называют одновременно с Яо и Шунем, и поныне о них не забыли; нельзя сказать, что их имена оказались недолговечны. Однако проступки не заслуживают высокой оценки, поэтому дела [людей] не хвалят опрометчиво, а их «имена не передают опрометчиво»[1025]».
Сановник сказал:
«Белый цвет некрашеного шелка не может сохраниться рядом с черным цветом черного шелка; достойные и совершенномудрые люди не могут сохраниться в век смуты[1026]. По этой причине князь (цзы) Цзи был схвачен и заключен в тюрьму[1027], а Би-гань подвергся наказанию[1028]. У Юань был канцлером [царя У] Хэ-люя, которого благодаря этому сделал гегемоном; но Фу-ча не [следовал] пути космической гармонии и убил [У Юаня], бросив его [тело] в воду[1029]. Юэ И пользовался доверием и имел заслуги [на службе] у [царя] Чжао [государства] Янь, но попал на подозрение у царя Хуя[1030]. [Эти] подданные проявили свою честность до конца и потому пожертвовали собой ради славного имени, но столкнулись с тем, что правители того века не использовали их на службе. «Сановник Чжун помогал царю Юэ», строил для него глубокие планы, в конечном счете захватил сильное [царство] У, овладел землями восточных варваров и, но в конце концов был пожалован [мечом] чжу лоу [для самоубийства] и умер[1031]; это произошло по той причине, что заносчивый правитель повернулся спиной к милостям и благодеяниям, [оказанным Чжуном], внял неосновательному высказыванию, [которое порочило сановника], и не учел его заслуг; разве это вина самого [сановника Чжуна]?»
Знаток писаний сказал:
«"Би-ганю разрезали [грудь, чтобы царь увидел его] сердце, и [мертвое тело] У Цзы-сюя [было засунуто в] кожаный мех для вина"[1032] не потому, что они легкомысленно задевали государя [в своих речах] и этим подвергали себя опасности, усиленно увещевали его и этим домогались славного имени; искренние и честные сердца, исполненные печали и скорби, пришли в волнение в [их груди], забвение беды и напасти проявилось вовне[1033]; их стремление заключалось в том, чтобы помочь государю и спасти народ, поэтому сами они умерли без ропота. Благородный муж в состоянии делать то, что считает правильным, но не в состоянии предотвратить дурные поступки [других по отношению к себе], «даже если он находится там, где его подвергают наказанию или смертной казни, это не его вина»[1034]. По этой причине Би-гань умер, а жители Инь роптали, Цзы-сюй умер, а жители У негодовали. Ныне [скажу: жители] Цинь ненавидели законы Шанского Яна сильнее, чем личных врагов, поэтому в день, когда скончался князь (гун) Сяо, все государство напало на [Шанского Яна], и ему нельзя было бежать ни на восток, ни на запад, ни на юг, ни на север; глядя вверх на Небо, он сказал со вздохом: «Увы! Вот какой крайности достигли вредные [последствия того, что я] занимался правленьем!»[1035] В конце концов он был разорван на части колесницами, его клан был истреблен[1036], он стал посмешищем для Поднебесной. Этот человек [сам] убил себя, а не другие люди убили его».
Сановник сказал:
«[Согласно] образцу, [явленному в] «Веснах и осенях», «не следует иметь [даже] намерения [взбунтоваться против] государя или родителей, если кто имеет [такое] намерение, то непременно надлежит казнить его»[1038]. Поэтому для подданного нет преступления тяжелее, чем убить государя, для сына нет преступления тяжелее, чем убить отца. «В [минувшие] дни [цари] Хуайнани и Хэншани[1039] совершенствовали свое знание писаний»[1040], призвали странствующих ученых [из удельных царств по] четырем сторонам, конфуцианские ученые и моисты из страны к востоку от горы [Хуа] все собрались между Рекой (Цзян) и [рекой] Хуай[1041], толковали и обсуждали [Путь и его Силу], собрали свои споры и написали книгу в несколько десятков глав-связок бамбуковых дощечек[1042]. Однако [оба правителя] кончили тем, что повернулись спиной к долгу и перестали вести себя как подданные, [странствующие ученые] побудили их замыслить взбунтоваться и пойти против [государя; поэтому их] казнь распространилась на их кланы[1043]. Чао Цо изменил законы и переменил постоянные правила, не использовал установления и нормы[1044], притеснял и угнетал [членов] дома государя[1045], «захватывал и отрезал [земли у] удельных правителей»[1046], [потому] подданные, [чьи государства] — защита [царствующей династии][1047], перестали примыкать [к государю, родная] кость и плоть перестала относиться к нему как к близкому, [цари] У и Чу[1048] накопили негодование, и [божественный властитель Цзин] «рассек надвое [Чао] Цо на восточном рынке»[1049], чтобы успокоить воинов армии[1050] и извиниться перед удельными правителями. А «этот [человек]», кто же «убил его»[1051]?»
Знаток писаний сказал:
««Кун-цзы не пил из вод Источника грабителей, Цзэн-цзы[1052] не входил в деревню Побежденная мать». Если они «питали отвращение даже к названиям»[1053], то что же говорить о тех, кто были [людьми], не ведущими себя как подданные и не поступающими как сыновья? По этой причине «Кун-цзы, [попостившись и] вымыв волосы и тело, явился на аудиенцию ко двору и сообщил о чем-то князю (гун) Аю»[1054]; «Чэнь Вэнь-цзы имел [в государстве Ци] десять четверок лошадей, но бросил их и покинул его»[1055]. В «Комментарии» сказано: «Благородному мужу можно дать высокое положение и можно дать низкое положение, можно подвергнуть его наказанию и можно предать его смерти, но нельзя вынудить его учинить смуту»[1056]. Что касается того, кто украшает свой внешний вид, но не имеет соответствующей внутренней сущности, устами читает нараспев свои писания, но в поступках не следует[1057] по соответствующему пути, — это грабитель, который, по существу, является сообщником грабителей, но его не терпят среди[1058] благородных мужей. «Весны и осени» [предписывают] «не вредить многим из-за одного»[1059], [да и] принцип казни, пресекающей [потомство преступника], чем-то ограничивается и не включает в себя злобы и ненависти[1060]. Поэтому «когда Шунь стал казнить, то казнил Гуня, когда он стал возвышать, то возвысил Юя»[1061]. Ведь если из-за изъяна в прекрасном нефрите, который носит государь[1062], отказаться от таких неотделанных кусков нефрита, а из-за преступления одного человека включать [в число виновных] много [связанных с] ним [людей], то в Поднебесной не будет ни прекрасных драгоценностей, ни заслуживающих доверия ученых. Учитель Чао[1063] говорил, что земли удельных правителей велики; когда [правители] богаты, то «становятся заносчивы и расточительны», «когда оказываются в чрезвычайном положении», то «объединяются в союз [государств, расположенных] по направлению с юга на север»[1064]. Поэтому, воспользовавшись проступком [царя] У, [Чао Цо] отрезал у него [округ] Куайцзи; воспользовавшись преступлением [царя] Чу, отнял у него [округ] Дунхай[1065]; вот как он выравнивал соотношение сил [между столицей и удельными царями], разделял их власть; он обдумал план для десяти тысяч поколений. Сянь Гао был лжив по отношению к [государству] Цинь, но честен по отношению к [государству] Чжэн[1066], учитель Чао был предан [дому] Хань, но враждебен удельным правителям. Каждый подданный умирает за своего правителя, полезен своему государству. Вот почему Цзе Ян был уважителен по отношению к [государству] Цзинь и пренебрежителен по отношению к [государству] Цзин[1067]».
Сановник сказал:
«Теперь [позвольте заметить: великие озера] — Цзюйцюй [земли] Юэ, Юньмэн [земли] Чу, Цзюйе [страны] Сун и Мэнчжу [страны] Ци[1068] — это богатства того, кто владеет государством, [источник] средств гегемона или царя. Если повелитель людей объединяет [в своих руках] и хранит их, то будет силен; если не налагает на них запрет[1069], то погибнет. [Государь] Ци отдал свои «кишки и желудок» [другим] людям, владения [сановников] стали сильны и неуправляемы — «когда ветви становятся велики, то [своей тяжестью] ломают ствол дерева»[1070]; [а все] потому, что сановники монополизировали богатство великого моря и монополизировали прибыль от рыбы и соли. Их силы было достаточно для того, чтобы использовать на работах толпы [простолюдинов], их милосердия было достаточно для того, чтобы помогать нижестоящим. По этой причине [жители] государства Ци повернулись спиной [к правителю, пребывающему] внутри [дворца], и примкнули к [лицам] вне [дворца][1071], власть перешла к подданным, правление соскользнуло [в руки обладателей] владений [сановников], дом князя сделался слаб, а клан Тянь стал сильным, и те, что [по его поручению], перевозя [товары] на повозках[1072], ездили к, морю и обратно, пожалуй, [пользовались] тремя тысячами колесниц. [Воистину], если упустишь что-то в корне дерева, то нельзя спасти его верхушку. Теперь [смотрите:] источники [богатств] гор и рек, моря и озер — это не только [ресурсы] Юньмэн и Мэнчжу. [Места, где] льют [металл], раздувая огонь кузнечными мехами[1073], и варят соль, по своему положению непременно находятся в уединении в глухих ущельях, куда редко добираются люди. То, что мошенники и плуты разъезжают взад и вперед между горами и морем, боюсь, породит великие преступления. Так как они используют прибыль и становятся заносчивы сверх меры, разлагают[1074] простоту и делают [народ] все более фальшивым, те люди, которые высоко ценят основное [занятие], немногочисленны. Помощники великого земледельца, [ведающие] солью и железом, [Дунго] Сянь-ян, Кун Цзинь[1075] и другие, [обратившись к трону], просили верховного [правителя]: «Желательно, чтобы вы набирали простолюдинов, которые сами [добровольно] обеспечат свои [производственные] расходы и станут, пользуясь орудиями „начальника столичного уезда», варить соль, [а казенные учреждения] давали бы им орудия[1076], дабы преградить путь лжи и обману"[1077]. Как видно из этого, [зло], запрещенное по замыслу указа, [еще] скрыто, а план [чиновников], имеющих собственное веденье, дальновиден».
Знаток писаний сказал:
««План [чиновников], имеющих собственное веденье, дальновиден», а прибыли могущественных домов лежат близко; «[зло], запрещенное по замыслу указа, [еще] скрыто», а путь расточительства, в котором нижестоящие уподобляются вышестоящим, очевиден. С тех пор как были созданы казенные учреждения, наживающие прибыль[1078], и возникли три [государственных] промысла[1079], [члены] семей лиц, занимающих высокое положение, тучами передвигаются по дорогам, концы осей [их колесниц], торчащие из ступиц колес, ударяются друг о друга на путях, они отвергают государевы законы и домогаются личной[1080] выгоды, завладели горами и озерами, монополизировали торговые сделки казенных учреждений, а не только [распоряжаются богатством] «великого моря», «рыбой и солью»[1081]; они держат в руках «рукояти»[1082] [власти главы] государства и [правящего] дома и, пользуясь этим, разъезжают по [стране, лежащей] между морей, а не только [обладают] силой Тянь Чана и могуществом «двойного подданного»[1083]; их могущество[1084] больше, чем у шести министров удельного государства, их богатство больше, чем у [достопочтенного господина Чжу из] Тао и [Цзы-гуна из] Вэй[1085]; их колесницы и одежды, не соответствующие их положению, уподобляются [колесницам и одеждам] вышестоящих — царей и князей[1086], здания их дворцов превосходят установления и нормы; они объединяют и совмещают в одних руках ряды жилищ, [а те] перегораживают и перерезают деревенские переулки; их крытые надземные дороги скрещиваются и сообщаются друг с другом, дают [возможность] гулять [и любоваться видами], их извилистые дороги, [огибающие] копаные пруды, дают [возможность] скакать в разных направлениях; они стоят над омутом и удят рыбу, спускают собак и гонят зайца, [играют в] азартную игру лю бо[1087] и [показывают свою] силу, [в одиночку поднимая] треножник[1088], бьют ногой по мячу[1089] и стравливают друг с другом петухов[1090]. Наверху в их залах [искусные в музыке и пения] белые девы[1091] из [государства] Чжуншань исторгают [из струн] «плавную ноту чжи»[1092], внизу у подножия их зал [плясуны] исполняют под грохочущий барабан [танцы варваров, живущих на реке] Юй [в округе] Ба[1093]; их жены и дочери одеваются в прозрачную белую шелковую ткань, их рабыни — прислужницы и наложницы — волочат за собой [подолы из] тонкого полотна или ткани из волокна рами[1094], их сыновья и внуки [при выездах] составляют поезд из колесниц и выстраивают вереницей всадников [свиты][1095], выходят [из дому на] охоту и входят [туда по возвращении], проворны и выносливы в ловле дичи малой сетью и стрельбе по птицам стрелами, привязанными на шелковую нить[1096]. По этой причине пахари оставляют сохи и [более] не трудятся [в земледелии], сто кланов, [рассеиваясь], тают, как лед, становятся ленивыми и нерадивыми[1097]. Почему? [Потому что], если [одни] сами что-то делают, то другие берут это за образец; [люди] подражают друг другу в расточительстве к по положению, в котором нижестоящие уподобляются вышестоящим, [так что роскошь] растет не переставая. Вот почему сто кланов «становятся все более фальшивыми»[1098], и редко кто возвращается к основному [занятию]».
Сановник сказал:
«Если должность почетна, то и жалованье у нее обильно; если дерево прекрасно, то и ветви у него густые. Поэтому поскольку царь Вэнь обладал внутренней духовной силой, то его сыновья и внуки были пожалованы ленами; поскольку князь (гун) Чжоу был канцлером, то [его сын] Бо-цинь стал богат[1099]. «Если воды широки, то и рыбы крупные»; если отец в почете, то и сын в чести[1100]. В «Комментарии» сказано: «Река (Хэ) и море увлажняют [пространство в] тысячу ли»[1101]. Обильная внутренняя духовная сила [человека] достигает [даже] морей четырех [стран света], не тем ли более распространяется она на его жену и детей? Поэтому «если муж в чести при дворе, то жена в чести в доме»[1102]. «Когда [вэйский княжич Цзин] разбогател, то сказал: „[Если не заглядывать вперед], покамест превосходно!»[1103] — это путь древности. Мэн-цзы говорил: «Царь такой же, как и [прочие] люди, и все же таков, каков он есть, — его положение делает его таким»[1104]. Пребывая в разряде [простолюдинов из] хозяйств, внесенных в списки, надеяться на то, чтобы [уподобиться] сыновьям и внукам [сановников из разряда] министров и канцлеров[1105] — это [все равно, что], будучи хромым человеком, пожелать сравняться с [атлетом] Лоу-цзи[1106]. Не имея [даже] медной монеты, пожелать сокровища в тысячу слитков золота — разве это не пустая надежда?»
Знаток писаний сказал:
«Даже когда Юй и Цзи[1107] были [простолюдинами в] холщовой одежде, они «думали, что если в Поднебесной есть»[1108] такие, которые не получили [подобающего] им места, то [они оба ответственны за это], «как будто сами, толкнув, ввергли их в ров»[1109]; поэтому они поднялись и стали помогать Яо, [Юй] «упорядочил и устроил воду и землю», [а Цзи] научил простолюдинов сеять и жать[1110]. «Они несли на своих плечах Поднебесную — вот каким было их бремя», разве скажешь: они кормились [казенным] жалованьем, только чтобы содержать жену и детей — и все[1111]? Ведь тот, кто кормится физическим трудом тьмы людей, принимает на себя их заботы, несет на себе бремя их тяжкого труда[1112]. Если [хоть] один человек пренебрегает своей функцией[1113] или [хоть] один чиновник не выполняет служебных обязанностей, и то и другое — это источник озабоченности для министров. Поэтому «когда благородный муж служит на государственной службе, то выполняет связанный с нею долг»[1114], а не наслаждается своим положением; он получает жалованье, чтобы оказывать милости достойным, а не ищет для себя личной выгоды. [Способность] обнаружить достойного человека и не скрывать его, кормиться [казенным] жалованьем и не пользоваться им в одиночку — вот из-за чего Гуншу «сочли „цивилизованным»[1115], вот почему Вэй Чэн-цзы сочли достойным[1116]. Поэтому [только] после того, как «внутренняя духовная сила царя Вэня» была доведена до совершенства, [князь (гун) Чжоу] «пожаловал ленами его сыновей и внуков»[1117] и «[Поднебесная] не сочла его приверженным к своим»; [только] после того, как подвиги князя (гун) Чжоу были совершены, он получил ленное пожалование и «Поднебесная не сочла его алчным»[1118]. Ныне же [дела] обстоят не так. Родственники и свойственники[1119] выдвигают друг друга, [участники] сообществ и клик рекомендуют друг друга. «Если отец в почете» на [высоком] посту, то сын излишествует внутри [их дома]; «если муж в чести при дворе», то просьбы жены выполняются за пределами [их дома][1120]. Не имея внутренней духовной силы князя (гун) Чжоу, [люди] обладают его богатством; не совершив подвигов Гуань Чжуна, [люди] обладают его расточительностью[1121]. Поэтому [даже простолюдины из] «хозяйств, внесенных в списки», [хотят уподобиться сановникам и даже] «хромые люди» «надеются»[1122] ускорить шаг».
Тогда[1124] сановник принял надменный вид, но стал невесел в сердце своем и сказал:
«Те, что живут в праздности [на одном месте], не знают усердного труда [путников], несущих груз на спине или на голове[1125]; те, что судят со стороны, [имеют] иные заботы, нежели те, кто берет на себя свою долю [служебных обязанностей][1126]. Ныне [территория государства центра] — это округа, где находится живот Поднебесной, [сюда] одновременно собираются удельные правители, но центр и периферия еще не обрели спокойствия[1127], сердца «взволнованы», как будто [люди] «переправлялись через великую реку», попали под [порыв] ветра и еще не поставили на причал[1128] лодку. По этой причине рано утром и поздно ночью я думаю о средствах для расходов государства и [правящего] дома; ложась [в постель], забываю о сне, будучи голоден, забываю о еде; цифры подсчетов неотлучно [стоят] перед [моими глазами], тьма дел рассматривается и исследуется [в моем] уме. У [моих] помощников и секретарей[1129] «способности малы»[1130], они не в состоянии участвовать в обсуждении замыслов, один же я не постиг великого пути[1131] и думал о том, чтобы увидеть знатоков писаний, как ждут [князей (гун)] Чжоу и Шао и «надеются, что [снова придет] Гао-цзы»[1132]. Императорские секретари расследуют дела [о нарушении закона][1133], а округа и [удельные] государства рекомендуют бескорыстных и «выдвигают высокоталантливых»[1134] каждый год в достаточном числе. Ныне достойных и хороших людей и знатоков писаний, которые приехали сюда, шестьдесят с лишним человек; они владеют методами шести классических книг, до предела развили свои мысли и развернули исчерпывающее обсуждение[1135]; им следовало бы [просветить нас], как излучают свет или снимают [с головы] покров[1136], а они доверяют [только] прошлому и возражают против современности, "[с одобрением] говорят [лишь] о древности" и не согласны с тем, что настоятельно необходимо в нынешний век. Быть может, я не в состоянии распознавать ученых? Или они обильно приукрашивают утонченную форму [ — свои высказывания], выдают себя за способных людей и этим «путают [ловких подражателей с] настоящими [талантами]»[1137]? Как трудно увидеть достойного ученого! Начиная с Ни Куаня из [округа] Цяньшэн, который, благодаря тому что изучал «Древние писания», по [занимаемому] посту оказался выше девяти министров[1138], и вплоть до отобранных и рекомендованных [властями][1139] ученых, о ком я слышал и кого видел, [все] были повышены [в чинах], содействовали [исполнению] закона и чрезвычайно выдвинулись, но я еще не видал среди них несравненных[1140], которые бы возрождали то, что было заброшено[1141], и совершали подвиги для «начальника столичного уезда»».
Знаток писаний сказал:
«Когда [Гун]шу-цзы обрабатывал лесной материал, если [он сперва] приводил в порядок свои циркуль и наугольник, то отверстие и шип подходили друг к другу; когда чиновник, ведающий музыкой, Куан, приводил в гармонию пять нот, если [он сначала] приводил в порядок свои шесть дудок-камертонов, то ноты гун и шан звучали в лад друг другу[1142]. [Напротив], когда плотники нашего века не в состоянии подладить отверстие и шип друг к другу, то меняют циркуль и наугольник; когда [музыканты нашего века] не в состоянии привести в гармонию отдельные ноты и их сочетания[1143], то меняют старые дудки-камертоны. По этой причине отверстие и шип не подходят друг другу и не совпадают друг с другом, отдельные ноты и их сочетания звучат нестройно и не гармонируют друг с другом. Ведь применять циркуль и наугольник и благодаря этому знать соответствие [между отверстием и шипом], дуть в дудки-камертоны и благодаря этому знать изменения[1144] — это высший [вид поведения]; сообразовываться [с тем, что есть], и следовать этому, а не создавать, и поэтому ждать [себе в помощники] подходящих людей — это следующий по порядку [вид поведения][1145]. По этой причине канцлер Цао «изо дня в день пил крепкий опьяняющий напиток»[1146], а сановник Ни закрыл рот и перестал говорить[1147]. Поэтому [скажу:] тому, кто устраивает [дела, связанные с] большой [должностью], из-за этого нельзя [перегружаться] многочисленными [обязанностями]; если [обязанности] «многочисленны, то ведут к беспорядку»[1148]; тому, кто устраивает [дела, связанные с] маленькой [должностью], из-за этого нельзя быть нерадивым; если он нерадив, то [дела] окажутся заброшенными. В «Веснах и осенях» сказано: «Если его правленье [отличается] широтой, то широкий [человек] годится на то, чтобы сделать его [сановником из разряда] министров и канцлеров; если его правленье [отличается] мелочностью, то мелочный [человек] годится [лишь] на то, чтобы сделать его простолюдином»[1149]. Ведь то, что главные веревки сети не натянуты, нормы поведения и долг не выполняются, это забота министров[1150]; документы на столах, дела, [связанные со] встречами в установленные сроки, это обязанности помощников и секретарей[1151]. В «Древних писаниях» сказано: «Выдающиеся люди и [умудренные] старцы занимают должности, все чиновники [собрались] многочисленной толпой, все должностные лица сообразуются с временами года», «все правители [действуют] в подлинном согласии друг с другом»[1152]. Это сказано о том, что должности обретали подходящих людей, а люди справлялись со своими делами; поэтому [обязанности] должностей были устроены и не приходили в беспорядок, дела начинались и не забрасывались, младшие чиновники соблюдали свои служебные функции[1153], сановники устраивали [дела, связанные с] их постами, министры же только заведовали наиболее существенным и держали в руках самое основное. Поэтому кто полагается на способных, «требует [от них] выполненных [дел], а [сам] не трудится»[1154]; кто полагается на себя, [у того] дела оказываются заброшенными, и нет достижений[1155]. Князь (гун) Хуань сделал Гуань Чжуна своими ушами и глазами[1156]. Поэтому благородный муж трудится, когда ищет достойных людей, и пребывает в праздности, когда использует их[1157] на службе; разве скажешь: «он нерадив»? Когда в старину князь (гун) Чжоу был канцлером, он был смиренным, скромным и не был скуп, благодаря за труды ученых Поднебесной[1158]. По этой причине выдающиеся люди и [умудренные] старцы наполнили [государев] двор, достойные и умные набились в его ворота. Кун-цзы не имел ранга знатности и служебного поста, но, будучи [простолюдином в] холщовой одежде, он побудил следовать за собой семьдесят с лишним человек, и все они были людьми [из разряда] министров и канцлеров удельных правителей[1159]; что же говорить о том, кто занимает почетное положение [одного из] трех высших министров и поэтому [может] растить ученых Поднебесной? Теперь если вы, при [вашем] высоком положении [одного из] министров и при изрядности [вашего] ранга и жалованья, тем не менее оказались не в состоянии привлечь ученых, то, [значит, вы] еще не владеете способом выдвижения достойных людей. Когда Яо выдвинул Шуня, то, обойдясь с ним как с гостем, выдал своих дочерей за него замуж; когда князь (гун) Хуань выдвинул Гуань Чжуна, то, обойдясь с ним как с гостем, сделал его своим наставником[1160]. Будучи Сыном Неба, выдать дочерей замуж за простолюдина — это можно назвать «отношением к достойному человеку как к близкому»; будучи удельным правителем, сделать своим наставником простолюдина — это можно назвать «выражением почтения к гостю». По этой причине достойные следовали за ними потоком[1161] и примыкали к ним не сомневаясь. Ныне, поскольку находящимся в этот век на постах не свойственны «смирение в обхождении с учеными», [образец которого явил царь] Чжао [государства] Янь[1162], и любовь к достойным, [которою проникнута ода] «Крики оленей»[1163], а они осуществляют намерения [под стать] Цзан Вэню и Цзы Цзяо, заслоняют достойных и завидуют способным[1164], сами превозносят собственный ум, хулят таланты [прочих] людей, довольны собой и не спрашивают [совета у других], презирают ученых и не дружат с ними, хвалятся перед достойными своим постом, кичатся перед учеными своим жалованьем, то и требовать, чтобы ученые использовались на службе, тоже трудно».
Сановник безмолвствовал в глубокой задумчивости; при этом достойный и хороший человек долгое время глубоко вздыхал.
Императорский секретарь выступил вперед и сказал:
«Тай-гун был канцлером у [государей] Вэня и У, которых сделал царями Поднебесной; Гуань Чжун был канцлером у князя (гун) Хуаня, которого сделал гегемоном удельных правителей[1165]. Поэтому достойный достигает поста, как дракон достигает воды и «летучий змей прогуливается в тумане»[1166]. Канцлер Гунсунь, используя «Весны и осени», убеждал покойного божественного властителя и быстро достиг [должности одного из] трех высших министров[1167]; он находился в [одном] ряду с [князьями (гун)] Чжоу и Шао, опирался на силу [того, кто управляет страной в] десять тысяч ли[1168], являлся [образцом] — уровнем и плотничьим шнуром — для Поднебесной; в одежде он не комбинировал один с другим разные цвета, «в пище не сочетал друг с другом разные вкусовые ощущения и благодаря этому [своим примером] вел Поднебесную, но это не принесло пользы устроению»[1169]. Ученые обширных знаний Чу Тай, Сюй Янь и другие почтительно приняли мудрый [императорский] эдикт, держали в руках верительные бирки и [мчались на] скорых почтовых колесницах, [запряженных четверками перекладных лошадей[1170]; они] «объезжали, инспектируя, и обследовали округа и [удельные] государства», рекомендовали почтительных к родителям и бескорыстных, «поощряли хороший люд»[1171], но распространенные [упадочные] обычаи не изменились к лучшему. «[Божественный властитель У] призвал и выдвинул ученых из [числа] достойных и хороших, прямых и честных людей и знатоков писаний; они продвигались [по службе и получали] должности и ранги знатности, перескакивая через [несколько степеней разом], а некоторые дослуживались до министра или сановника»[1172]; разве это не [то же] «выдвижение ученых [царем] Чжао [государства] Янь» и расширение [приема на службу] достойных царем Вэнем [династии Чжоу][1173]? Однако я еще не видал того, что было ими совершено из подвигов и славных трудов. Пожалуй, они не являются «такими талантами, как дракон и змей»[1174], и теми «достойными», «любовью к которым» [проникнута ода] «Крики оленей»[1175]».
Знаток писаний сказал:
««Лед и [раскаленные] уголья не [могут находиться] в одном и том же сосуде», солнце и луна не [могут] сиять одновременно[1176]. Во времена Гунсунь Хуна правитель людей как раз создал план, в котором удостоил вниманием варваров и четырех [стран света]. Поэтому были представлены непостоянные, применяющиеся к обстоятельствам хитрые замыслы и использовались на службе воины из [государства] Чу [области] Цзин[1177], кое-кто из воевод и полководцев дослужился до того, что был пожалован в князья (хоу) и стал кормиться [доходами с жалованных] поселений[1178], а те, что победили и взяли [отрубленные головы и пленных][1179], получили обильные награды; по этой причине с тех пор стали возвышаться воины, отважно нападающие [на врага]. После этого щиты и копья не лежали без дела, корпуса и батальоны [шагали непрерывной чередой], не пропадая друг у друга из виду, воины в латах устали до изнеможения[1180], средств для расходов «начальника столичного уезда» не хватало; поэтому возвысились «сановники, которые» «устраивали [оборону в] стратегически важных местах» и «умножали выгоды [государства]»[1181], и скрылись ученые, [подобные тому, кто удил рыбу в водах] Паньци и [был добыт на охоте, хоть он и не из] медведей[1182]. На [реках] Цзин и Хуай построили каналы и этим открыли дорогу перевозкам зерна водою[1183]; Дунго Сянь-ян[1184] и Кун Цзинь создали [казенные учреждения, ведающие] солью и железом, и обдумали [извлечение с их помощью] всевозможных прибылей. Богатые покупали ранги и приобретали должности, избегали наказаний и освобождались от них[1185]; казенные расходы стали еще более многочисленными, а те, кто действовал [в управлении], преследовали личную [выгоду]; когда же верховный [правитель и его] подчиненные стали одновременно требовать [средства у простолюдинов][1186], «сто кланов не [могли этого] вынести и, будучи испорчены и порочны, стали обманывать законы»[1187]. Поэтому выдвинулись «жестокие и строгие»[1188] сановники и возникли «законы о тех, кто видел [преступление] или знал о нем, [но умышленно упустил преступника]»[1189] и «о тех, кто не выполнял и откладывал [законы и эдикты]»[1190], люди того же сорта, что Ду Чжоу и Цзянь Сюань, заняли высокое положение «благодаря тому, что суровыми писаными [законами] определяли судебные приговоры»[1191], а такие люди, как Ван Вэнь-шу, оказались на высоких постах благодаря тому, что «ястребами» и соколами «нападали» [на свои жертвы] и убивали их[1192]. Тех, которые хотели опираться на человеколюбие и справедливость и «служить государю, используя истинный путь»[1193], было мало, а тех, которые [своим поведением] беспринципно подлаживались [к верховному правителю] и [своими речами] снискали у него милостивое отношение, было много. Что можно было [тут] поделать при помощи одного лишь Гунсунь Хуна?[1194]»
Императорский секретарь сказал:
«Знаток писаний следует Чжун-ни как основоположнику, восхваляет и прославляет его внутреннюю духовную силу, считает, что с древности и поныне [другого] такого еще не бывало[1195]. Однако, хотя Кун-цзы осуществлял истинный путь между [государствами] Лу и Вэй, наставлял и духовно преображал [других] на [берегах рек] Чжу и Сы, ученики из-за этого не изменились, [люди] того века из-за этого не стали устроенными, а «[размах] отторжения земель у [государства] Лу все более возрастал»[1196]. Царь Сюань [государства] Ци восхвалял конфуцианских ученых и воздавал почет знатокам; такие люди, как Мэн Кэ и Шуньюй Кунь, получали жалованье «сановников высшего [разряда]», обсуждали дела государства, не неся служебных функций; вероятно, учителей, [собравшихся] у [ворот] Цзи в [столице] Ци, была тысяча с лишним человек[1197]. В эти времена [в Ци из конфуцианцев] был не «один Гунсунь Хун»[1198]; [однако войско] слабого [царства] Янь напало на [государство] Ци и «прямо, без остановок продвинулось» до [его столицы] Линьцзы; царь Минь бежал и умер в [городе] Цзюй[1199], а [ученые] оказались не в состоянии спасти его. [Последний] царь [Ци], Цзянь, был пленен [государем] Цинь, [его ученые] были взяты в плен вместе с ним и оказались не в состоянии сохранить [государство][1200]. А раз так, [стало быть], то, как конфуцианские ученые обеспечивают безопасность государству и воздают почет государю, еще никогда не было действенным».
Знаток писаний сказал:
«Без плети и хлыста даже Цзао-фу не был бы в состоянии приучить [к повиновению] лошадей из своей четверки, без «положенья и статуса» даже Шунь и Юй не были бы в состоянии привести к устроению тьму простолюдинов[1201]. Кун-цзы сказал: «Птица фэн не прилетает, Река (Хэ) не извергает чертежа, боюсь, что со мной кончено!»[1202] Поэтому, даже если есть легкая колесница и хорошая лошадь, бывает, что нет возможности пустить их в галоп; даже если есть внутренняя духовная сила совершенномудрого, человеколюбие и справедливость, бывает, что нет возможности распространять их[1203]. Во времена [царей] Ци — Вэя и Сюаня[1204] — назначали на высокие посты достойных и выдвигали ученых, государство и [правящий] дом были богаты и сильны, их устрашающее величие действовало на вражеские государства. Когда же [наступило правление] царя Миня, он развил свершения, оставшиеся в наследство[1205] от двух поколений [его предшественников], «на юге захватил землю к северу от [реки] Хуай, [принадлежавшую царству] Чу», присоединил великое [государство] Сун, охватил [своим влиянием] двенадцать государств, «на западе разбил три [государства, выделившиеся из] Цзинь», заставил отступить сильное [царство] Цинь, [правители] пяти государств явились к нему на аудиенцию с выражением покорности, «государи Цзоу и Лу [и другие] удельные правители с берегов [реки] Сы все вступили в его подданство»[1206]. Он «хвастался» своими подвигами без конца, и «сто кланов не [могли этого] вынести»[1207]. Поскольку он не следовал увещаниям своих конфуцианских ученых[1208], [все они и] каждый разошлись в разные стороны, Шэнь Дао и Цзе-цзы бежали прочь, Тянь Пянь отправился в Се, а «Сунь Цин направился в Чу»[1209], внутри [царства Ци] не было больше хороших сановников, поэтому удельные правители, «совместно замыслив [войну]», «пошли на него карательным походом»[1210]. Царь Цзянь внял неосновательным высказываниям, поверил «обратным шпионам», использовал «план Хоу Шэна», «не сблизился с удельными правителями, сплотившись с ними в союз [государств, расположенных] по направлению с юга на север», «таким образом погубил свое государство» и был взят в плен [правителем] Цинь[1211]; разве [такое наказание] не соответствовало [его поведению]?[1212]»
Императорский секретарь сказал:
««И Инь стал служить Тану, разрезая и варя [мясо в качестве повара]», а Боли [Си] искал [расположения] князя (гун) Му, кормя быков [в качестве погонщика]; вначале они беспринципно подлаживались [к своим государям] и только после того, как заслужили их доверие, [смогли] дать им [положение] гегемона и царя[1213]. Если поступать так, каким советам не последуют и какой путь не осуществят [правители]? Поэтому, когда государь [области] Шан «убеждал князя (гун) Сяо, говоря о пути истинного царя», тот не использовал его на службе; когда же [государь области Шан стал убеждать его], говоря о пути, [позволяющем] «сделать государство сильным», то в конце концов благодаря этому [получил возможность] совершить свои подвиги[1214]. Когда Цзоу-цзы домогался [расположения] правителей своего века, говоря о методах конфуцианских ученых, то не был использован на службе; когда же [он стал домогаться их расположения] при помощи рассуждений об изменениях и превращениях [темного и светлого начал и о цикле смены у власти великих совершенных мудрецов, который] «начинается и кончается [вновь и вновь]», то этим в конце концов прославил свое имя[1215]. Поэтому если лошадь пробегает тысячу ли, она не обязательно [родом из земель] варваров ху и [округа] Дай[1216]; если ученый высоко ценится за совершенные подвиги, он не обязательно [знает толк в конфуцианских] писаниях[1217]. Мэн Кэ придерживался старых методов, не понимал того, что было настоятельно необходимо в его век, поэтому «оказался в трудном положении в [государствах] Лян и Сун, [где его не взяли на службу]»[1218]; Кун-цзы мог быть прямым, но не мог быть гибким, поэтому голодал в Лицю, [где его окружили, чтобы не дать ему получить должность][1219]. Ныне конфуцианские ученые позднего поколения усердствуют, [развивая] внутреннюю духовную силу, время от времени терпят нужду и нехватку, высказывают мнение, что, если не [поступать] в соответствии с этим, [ничего] не выйдет[1220]. Начиная с [воцарения] дома Чжоу, за тысячу с лишним лет [в нем] были только [образцовые цари] Вэнь, У, Чэн и Кан[1221]; если [конфуцианские ученые] говорят [о ком-нибудь], то непременно, сверяясь с [прошлым, сопоставляют с] одним из этих [царей]; взяв за образец того, с кем не в состоянии сравниться, восхваляют его, подобно тому как хромой может [с восторгом] говорить о далеком [пути], но не может пройти его. У совершенномудрых людей «разные дороги», но они «приходят к тому же»[1222], кто идет, кто останавливается, но их устремления едины. Хоть государь [области] Шан переменил законы и изменил наставления, его стремления заключались в том, чтобы «сделать государство сильным» и «принести пользу простолюдинам»[1223]. Цзоу-цзы создал методы изменений и превращений и также пришел к «человеколюбию и справедливости»[1224]. Чжайский Чжун «унижал и умалял себя и таким образом осуществил непостоянную [меру], приспособленную к обстоятельствам»; это было ко времени[1225]. Поэтому «[ценой] малой кривизны [добиться] великой прямизны — вот как поступает благородный муж»[1226]. Ныне [скажу:] если, [обладая] ограниченностью низких людей, придерживаться [лишь] одного пути и усвоить намерения учителя Вэя, [который довел верность слову до нелепости][1227], то не стоит [с одобрением] говорить о том, как [князь (гун)} Вэнь [государства] Цзинь обманул удельных правителей, чтобы воздать почет дому Чжоу, и не стоит восхвалять то, как Гуань Чжун принял на себя стыд и позор [тюремного заключения], чтобы «сохранить [владения], которые погибали»[1228]».
Знаток писаний сказал:
«Когда И Инь домогался [расположения] Тана, он распознал в нем совершенномудрого правителя; когда Боли [Си] примкнул к [князю] Цинь, он распознал в нем мудрого государя. [Эти] два достопочтенных господина сумели распознать [будущего] гегемона и [будущего] царя, их планы издавна оформились у них [в груди], они не были [людьми], которые ничего не понимают, и «поэтому [не] решали дела бестолково»[1229]. Кун-цзы сказал: «Если названия не исправлены, то речь не следует [принципам вещей]; если речь не следует [принципам вещей], то дела не будут выполнены»[1230]. Как же [можно считать], что они «беспринципно подлаживались [к своим государям]» и благодаря этому сумели сделать их «гегемоном и царем»?[1231] Благородный муж действует, держась внутренней духовной силы и придерживаясь справедливости, поэтому «он [даже] в спешке непременно при них, [даже] в опасности непременно при них»[1232]. Мэн-цзы сказал: «Если кто пребывает при нынешнем дворе и не изменяет его обычаев, то, [даже когда] достигнет положения [правителя, способного выставить] тысячу боевых колесниц, не в состоянии будет находиться [на престоле и] одного дня»[1233]. Лучше уж [человеку] жить в бедности и голоде в узком переулке; как может он, изменившись, следовать обычаям заурядных и вульгарных [людей]?[1234] Когда Хэ-лу убил царя Ляо, царевич Чжа, «удалившись, отправился в Яньлин и до конца жизни не приезжал в столицу У»[1235]. Когда князь (гун) Лу убил Цзы-чи, Шу-мянь, уйдя в отставку, стал жить, скрывшись [от мира], и перестал кормиться его жалованьем[1236]. Нанести ущерб долгу, чтобы получить почетное положение, и [избрать] кривой путь, чтобы снискать милостивое отношение[1237], — так не поступают [люди, готовые] умереть, отдавая [свои силы на благо другим]. Я слыхал, что когда правый путь не осуществляется, то [благородный муж] уходит в отставку, отказавшись от службы, но еще не слыхал, что он [избирает] кривой путь, домогаясь милостивого отношения».
Императорский секретарь сказал:
«В «Обсужденных изречениях» говорится: «Если кто лично делает дурные [дела], благородный муж не приезжает к нему [в государство]»[1238]. Есть такие слова, да [люди] не в состоянии следовать им в поступках. [Вельможи] по фамилии Цзи [в княжестве Лу] действовали вразрез с истинными путем, изгнали тамошнего государя, узурпировали тамошнее правление, а Жань Цю и Чжун Ю были их сановниками[1239]. По нормам поведения, «мужчины и женщины не дают и не получают [вещи, соприкасаясь руками], не обмениваются кубками с опьяняющим напитком, [поднося их друг другу]»[1240]; а когда Кун-цзы направился в [государство] Вэй, то воспользовался [помощью] любимого [государева] сановника Ми Цзы-ся, чтобы посетить супругу [удельного правителя] Вэй, отчего «Цзы-лу был недоволен». [Ми] Цзы-ся был угодливый сановник, и то, что учитель воспользовался его [помощью], не [соответствовало] правому [пути]; мужчины и женщины не общаются, и то, что Кун-«цзы посетил Нань-цзы», не [соответствовало] нормам поведения[1241]. «Нормы поведения и справедливость исходили от»[1242] [мудреца] по фамилии Кун, и при этом он «нанес ущерб» [прямому] пути, «домогаясь милостивого отношения»; как это совместимо с [вашими словами о благородном муже], что он «уходит в отставку, отказавшись от службы»[1243]?»
Знаток писаний сказал:
«То, что Поднебесная не умиротворена и множество государств неспокойно, — забота мудрого царя. То, что «наверху нет Сына Неба, внизу нет начальников краев»[1244], а Поднебесная пребывает в беспорядке, — забота достойных и совершенномудрых людей. По этой причине Яо был озабочен разлившимися водами, И Инь был озабочен [неустроенностью] народа, Гуань Чжун «был связан путами», [находясь в тюрьме][1245], а Кун-цзы странствовал повсюду; они были озабочены несчастьями ста кланов и хотели обеспечить безопасность в момент опасности. По этой причине [И Инь] носил на спине котлы-треножники для варки пищи и кухонные доски для нарезания мяса, [Гуань Чжун] был связан как узник, [Кун-цзы «изо всех сил, уже будучи не в состоянии бежать], полз на четвереньках, чтобы помочь людям»[1246]. Поэтому «кто преследует беглеца, [должен] бежать, кто спасает утопающего, [должен] промокнуть»[1247]. Ныне, когда «простые люди» «свалились в поток, [текущий по] ущелью»[1248], даже если захочешь не промокнуть, разве сможешь перестать [спасать их]?»
Императорский секретарь [недовольно] молчал[1249] и не отвечал.
Сановник сказал:
«Знаток писаний говорит: «То, что Поднебесная не умиротворена и множество государств не спокойно, — забота мудрого царя»[1250]. Поэтому «истинный царь относится к [людям] Поднебесной», как [родные] в одном доме [к плачущему]: «если есть один человек, который не получил [подобающего] ему места», [они] «не веселы из-за него»[1251]. Поэтому если простой люд тонет в воде[1252], а [правитель] не спасает его — это не милостивый государь; если [у главы] государства и [правящего] дома беда, а [сановник] не озабочен ею — это не преданный подданный. Ведь хранить душевную чистоту[1253] и, [если придется], умереть [в годину] бедствий — это служебная функция подданного; одевать и кормить тех, кто голодает и холодает, — это путь любящего отца. Ныне сыновья и младшие братья вдали [от дома] изнурительно трудятся во[1254] внешней [области мира]; правитель людей неспокоен из-за них с раннего утра до поздней ночи; толпа сановников напрягает все свои силы и высказывает все свои суждения, обдумывает увеличение[1255] средств государства для расходов. Поэтому помощники и начальники [ведомства] малого казначея[1256] просили учредить монополию на [приготовление и продажу] опьяняющих напитков[1257], чтобы снабжать [находящихся на] границе, обеспечивать боевых воинов, спасти народ от беды. «Разве» можно тем, кто является отцами и старшими братьями [ушедших воевать] людей[1258], в силу этого «перестать [спасать его]?»[1259] [Жители] внутренней [области мира] экономят на одежде и пище, чтобы помочь тем, кто находится во внешней [области мира, но средств] все еще не хватает. Теперь же [вы], кроме того, хотите упразднить разнообразные средства для расходов, [получаемые от казенных промыслов]. Тех, кто уменьшает расходы на обеспечение границы, еще нельзя считать любящими отцами и достойными старшими братьями».
Знаток писаний сказал:
«В последние времена [царствования дома] Чжоу Сын Неба стал ничтожен и слаб, удельные правители ходили карательными походами [друг на друга, опираясь только на военную] силу[1260], поэтому государи [удельных] государств были неспокойны, а сановники, строящие замыслы, скакали опрометью [по своей стране]. Почему? [Потому что] вражеские государства были многочисленны, а [их собственные] алтари духов земли и проса находились в опасности. Ныне девять областей[1261] [заключены] в одну границу, Поднебесная объединена[1262]. Его Величество на досуге «довольный прогуливается по высоким галереям [дворца]»[1263], просматривает [тексты] исчерпывающих, [откровенных] речей и совершенных, [прямых] рассуждений толпы сановников, внутри [двора] велит петь «Оды» и «Гимны», вне [его ездит на колеснице под] звон колокольчиков[1264]; его чистая внутренняя духовная сила[1265] [явлена] во всем блеске, она стоит наравне [с духовными силами] Танского [Яо] и Юйского [Шуня], а его подвиги и свершения перейдут к сыновьям и внукам. Да разве люди из [племен] варваров мань и мо и земли, которые не кормят [человека], стоят того, чтобы чувствовать из-за них беспокойство и иметь заботу, [как во времена] «сражающихся государств»[1266]? Если Его Величество не оставит их, а удостоит их благодеяний, исходящих от его внутренней духовной силы, и окажет им милости, северные варвары и непременно обратятся [сердцем] к внутренней [области мира], постучатся в [ворота Пограничной линии] укреплений и по собственному почину придут [с изъявлением покорности]; только после этого он сделает их подданными внешней [области мира][1267], и тогда сюнну до конца жизни не нарушат своего слова[1268]».
Сановник сказал:
«Совершенномудрый правитель думал о том, что государство центра еще не спокойно и северная граница еще не умиротворена; поэтому он «послал бывшего военного начальника-справедливого [судью Ван] Пина и других» «спросить, отчего страдают и мучаются среди людей», оказать помощь находящимся в бедности и занимающим низкое положение, выдать вспомоществование тем, кому не хватает[1269]. Что касается внутренней духовной силы мудрого царя, которая распространяется толпой сановников и дает спокойствие [всем, находящимся] в пространстве между Небом, Землей и четырьмя странами света[1270], то мы еще не постигли ее сути и потому спросили об этом учителей. Учителя же при обсуждении этого если не касаются Неба, то погружаются в пучину[1271] [и теряют чувство реального, впадая то в одну, то в другую крайность], вплоть до того, что хотят судить о великом деле [устроения] государства и [правящего] дома по аналогии с устроением деревень и селений, но только это безнадежно! Они «происходят с полей, орошаемых канавами»[1272], вышли из бедных переулков, не чувствуют холода ледяной воды, словно пьяные, которые только что очнулись, и совершенно не заслуживают того, чтобы с ними разговаривать».
Знаток писаний сказал:
«Ведь способ, которым хотят сделать народ спокойным и государство богатым, заключается в возвращении к основе; «когда основа установлена, то [сам собой] появляется истинный путь»[1273]. Если соблюдать принципы Неба и использовать богатства Земли, то совершишь подвиги без труда. Ведь если не привести в хорошее состояние источник, а заниматься устроением [текущего из] него потока[1274], то не будет основы, чтобы привести его в порядок; даже если истощить свою животворную сущность-дух[1275], исчерпать свои мысли, не принесешь пользы устроению: когда захочешь кого-то обезопасить, это может только подвергнуть его опасности, когда захочешь кого-то спасти, это может только погубить его. Ведь начала порядка и смуты зависят лишь от того, [придерживаются ли] основного или второстепенного[1276] — и все, не нужно[1277] напрягать свой ум, чтобы стало возможно обрести истинный путь. Кун-цзы сказал: «С теми, кто не проник в суть рассуждений, трудно говорить об устроении. Те, чьи пути не одинаковы, не строят совместных замыслов»[1278]. Ныне в намерениях министров есть что-то односторонне пристрастное; поэтому [для них] невозможно использовать слова знатока писаний».
Сановник сказал:
«Я слыхал, что тот, кто является чьим-то подданным, проявляет всю свою преданность и потому соблюдает служебные функции, а тот, кто является чьим-то сыном, выражает всю свою почтительность к родителям и потому принимает наследие[1279]. Если у государя бывает проступок, то подданный скрывает его; если у отца бывает проступок, то сын покрывает его[1280]. Поэтому, когда государь умер, подданный не меняет правления государя; «когда отец умер», сын «не изменяет пути отца»[1281]. «Весны и осени» «порицают» «разрушение [князем (гун) Вэнем] высокой террасы Цюань» из-за того, что он разрушил «сделанное» «предком» и показал то, что было дурно у государя и отца[1282]. Теперь [скажу:] происхождение [казенных учреждений, ведающих] солью и железом и уравниванием перевозок [налоговых поступлений], давнее, а если вы хотите их упразднить, то сможете ли не нанести ущерба подвигам покойного божественного властителя и не причинить вреда внутренней духовной силе [нынешнего] совершенномудрого правителя? [Чиновники], имеющие собственное веденье, [как вы выражаетесь], «односторонне пристрастны» к пути преданности [государю] и почтительности к родителям. Это значит, что наши «пути» различны, а [планы] «не одинаковы» с «замыслами»[1283] знатока писаний».
Знаток писаний сказал:
«Мудрый меняет [поведение], сообразуясь с временем; умный создает установления в соответствии с веком. Кун-цзы сказал: «Парадная шапка из конопляной ткани соответствует [старым] обрядам; ныне [шапку] делают из черного шелка, [это более] бережливо, и я следую [в этом] за толпой»[1284]. Поэтому когда совершенномудрый человек чтит достойных, то не отступает от [образцов] древности, а когда следует обычаям, то не отдаляется от того, что подходит к условиям[1285]. Князь (гун) Дин [государства] Лу расположил в порядке таблички предков чжао и му [и при жертвоприношениях] стал сообразовываться [с тем, в какой последовательности правили князья по старшинству, переходя] от деда и более отдаленных предков к отцу[1286]; князь (гун) Чжао упразднил [должности] министров и младших чиновников [среднего разряда] и тем самым сократил [казенные] дела и умерил [государственные] расходы[1287]; но нельзя сказать о них, что они «меняли» «сделанное предком» или «изменяли путь отца»[1288]. Эр-ши расширил [дворец] Эпан, чтобы умножить наследие, [отца][1289], а Чжао Гао громоздил друг на друга [все новые] законы Цинь, чтобы возросло устрашающее величие [государя][1290]; но еще нельзя сказать о них, что это преданный подданный и почтительный к родителям сын».