Спор о соли и железе (Янь те лунь)

Глава 29 Избыток [богатства у одних] и [его] нехватка [у других]

Сановник сказал:

«Я-то думал, что достойный и хороший человек [соображает] несколько лучше [знатока писаний], но в конце концов оказалось, что он подменяет друг другом и путает друг с другом тьму и свет, [разглагольствуя], как скрипят повозки варваров ху, когда следуют [вереницей] одна за другой. Учителя, разве вы не видели цикады в последний месяц лета? Ее пение [так и] лезет в ухо, а когда налетит осенний ветер, то пение прекращается. Учителя[1849], «не говорите легкомысленно того, что вздумается»[1850]: если не думать о [грозящей из-за] этого беде и замолчать лишь после того, как она придет, — это слишком поздно».

Достойный и хороший человек сказал:

«Когда Кун-цзы читал записи историков, он глубоко вздыхал, ибо скорбел, что справедливая внутренняя духовная сила[1851] была отринута, а [отношения] государя и подданного оказались в опасности. Ведь достойный человек и благородный муж рассматривают [устроение] Поднебесной как взятую на себя обязанность[1852]. Кто взял на себя обязанность [заботиться о] великом, тот думает о далеком [будущем]; кто думает о далеком [будущем], тот забывает о близкой [опасности]. Когда искреннее сердце горюет и скорбит, то в нем возрастают лишь сострадание и сочувствие. Поэтому [у кого] искреннее сердце, [тот] независим [в своих мнениях и поступках], и [у него] нет опасений [за себя]. Вот почему стихотворцы создавали [свои произведения], скорбя [о других], а Би-гань и [У] Цзы-сюй забыли о себе и не вспомнили о [грозящей им] беде. Если им было ненавистно, что людей так настоятельно заставляют тяжко трудиться, как могли они молчать? В «[Классической книге] стихов» сказано: «Опечаленные сердца словно сжигает огонь, [люди] не отваживаются даже на шутливый разговор»[1853]. Кун-цзы «имел беспокойный вид», ибо ему «были омерзительны упрямцы, коснеющие в своем непонимании»; Мо-цзы имел встревоженный вид, ибо печалился о людях своего века[1854]».

Сановник хранил молчание.

Канцлер сказал:

«Желательно услышать об избытке [богатства у одних] и о [его] нехватке у других[1855]».

Достойный и хороший человек сказал:

«Здания дворцов, колесницы и кони, платье и одежда, утварь и орудия, погребальные [обряды] и жертвоприношения, еда и питье, звуки [музыки] и красота [женщин, вещи, которые держат ради] забавы и прихоти, суть то, чего не в состоянии перестать [желать] чувства людей. Поэтому совершенномудрые люди [создали] для них установления и нормы, чтобы преградить путь этим [чрезмерным желаниям]. Недавно младшие чиновники и сановники стали стремиться [только] к могуществу и выгоде, пренебрегать нормами поведения и справедливости, поэтому [люди из] ста кланов уподобляются и подражают им, очень серьезно преступают установления и нормы. Я по порядку изложу, как [с этим обстоит] теперь и как [обстояло] в древности, в [следующих] словах:

В древности из хлебов, овощей и фруктов «не ели того, что не достигло поры [созревания]», «из птиц, зверей, рыб и черепах» не ели «тех, которых не годилось убивать». Поэтому [охотникам и рыбакам со стрелами], привязанными на шелковые нити для стрельбы по птицам, и с сетями [для ловли птиц и рыб] не было доступа на болота и озера[1856], и они не ловили линяющих [птиц и зверей]. Ныне же богатые гонят, истребляют и ловят тенетами [птиц и зверей], нападая врасплох, захватывают оленят и птенцов; предаваясь своим пристрастиям, становятся привержены к опьяняющим напиткам, которых в кабачках — что [воды] во множестве рек; они убивают ягнят, режут поросят, сдирают кожу[1857] с желторотых птенцов, [употребляют в пищу весенних гусят и осенних цыплят], зимнюю мальву и порей, [выращенный в] теплице, кориандр и [молодые] фиолетовые побеги имбиря, горец и периллу, разные съедобные древесные грибы, [в том числе] растущие на шелковице и на стволах других деревьев[1858], [мясо] животных, покрытых шерстью или голой кожей, [плоть] насекомых и пресмыкающихся[1859].

В древности балки и стропила из дуба, кровли из тростника, «вырытые [на крутых берегах рек] пещеры» и снабженные сверху коньковым брусом «землянки»[1860] годились только на то, чтобы защитить от холода и жары, укрыть от ветра и дождя. Когда же настали более поздние времена, [то даже у залов, принадлежавших Яо и Шуню], «балки и стропила из дуба не были отесаны, кровли из тростника не были подрезаны»[1861]; не было такой работы, как отесывание и подрезывание, такого труда, как полировка и шлифовка. [При Чжоу] сановник обтесывал четырехгранные стропила во всю длину, младший чиновник обтесывал концы [стропил], а простолюдины[1862], [орудуя] топором, строили только дома из [неотесанных] бревен. Ныне богатые [возводят деревянные] башни, где [бревна громоздятся друг на друга, пересекаются и подпирают друг друга так же, как в] колодезном срубе; увеличивают [число] балок, вырезают узоры на балюстрадах и белят стены для красоты[1863].

В древности, если «платье и одежда» «не соответствовали» установлениям, «утварь» и орудия «не годились» для использования, их «не продавали на рынке». Ныне в народе покрывают резьбой и гранят вещи, не соответствующие [прежним установлениям], гравируют и разрисовывают бесполезные предметы, которые [держат ради] забавы и прихоти[1864]. [Люди любят] одежды с пестрыми вышивками пяти цветов — черного, желтого и разных видов синего, забавляются [куклами] — человечками из рогоза и женщинами из пестрого шелка[1865], всевозможными зверями, конными игрищами и стравливанием тигров[1866], [выступлениями] с жердью, на которую поднимаются фокусники, и [ловкостью] канатоходцев, [плясками] диковинных зверей и [искусством] актеров из варваров ху[1867].

В древности удельные правители не разводили лошадей; когда Сын Неба отдавал им повеление [явиться], они с колесницами прибывали на его пастбища, [чтобы запрячь там лошадей]. Простолюдины, которые пользовались лошадьми, могли этим только заменить свой труд. Поэтому, когда путешествовали, то, надев ярмо, запрягали их в повозку[1868]; когда оставались на месте, то запрягали их в плуг. Ныне богатые [выезжают], составив поезд из колесниц и выстроив вереницей всадников [свиты; у них есть колесницы], запряженные тройкой лошадей, экипажи сопровождения и повозки с занавесками для женщин. У лиц среднего [достатка] — небольшие повозки с короткими концами осей, торчащими из ступиц колес[1869]; они украшают конские гривы, защищают подковами копыта. А ведь [корм для] одной лошади, лежащей [в стойле] у кормушки, соответствует пище шести едоков из семьи среднего [достатка][1870], и [на него] затрачивается труд одного взрослого мужчины.

В древности простолюдины начинали носить шелк [лишь] после того, как становились «темноликими старцами [восьмидесяти]» или «старцами [семидесяти лет]»; остальные же [одевались] только в посконь, поэтому название их было «[простолюдины в] холщовой одежде». Когда же наступили более поздние [времена], то [простолюдины стали носить] платье с шелковой подкладкой и посконной лицевой стороной, прямой воротник и обходиться без фартука, а платье на вате шилось без каймы[1871]. Ведь прозрачная белая шелковая ткань и [шелка] с узорами — разноцветными вышивками — шли на одежду повелителя людей, супруги и наложниц [Сына Неба]; грубая шелковая ткань из коконов дикого шелкопряда, тафта из крученых шелковых нитей и отбеленный шелк использовались для нарядов, [одевавшихся по случаю] счастливого события — свадьбы. По этой причине узорчатые шелка и тонкие ткани «не продавали на рынке». Ныне богатые [ходят в одежде с] разноцветными вышивками или из прозрачной белой шелковой ткани, лица среднего [достатка ходят в платье из] белой плотной блестящей шелковой ткани и парчи чистого белого, как лед, цвета[1872]; простые люди — а надевают одежды супруги и наложниц [Сына Неба], бесцеремонные люди — а носят свадебные наряды. А ведь цена чистой белой тонкой шелковой ткани вдвое выше [цены] тафты из крученых шелковых нитей, [хотя] применение тафты из крученых шелковых нитей вдвое шире, чем [чистой] белой тонкой шелковой ткани[1873].

В древности у примитивных повозок не было ободьев, у плетенных из бамбука и дерева повозок не было стоек [для перекладин на передке и по бокам и деревянной решетки]. Когда же настали более поздние [времена, у колесниц появились] деревянные решетки выше перекладины на передке, которые не занавешивались; длинные концы осей, выступающие из ступиц колес, где [сходились] частые спицы; циновки из рогоза широколистного для обертывания [колес, чтобы придать мягкость ходу], и зонты, похожие на большие бамбуковые шляпы[1874], [причем] на зонтах не было украшений, [сделанных с использованием] лака и шелка. У сановников и младших чиновников [экипажи были снабжены] ободьями, деревянной утварью и приспособлениями, свернутой кольцом выделанной кожей, мягкой и упругой сыромятной кожей; у простых людей были лакированные повозки[1875] с большой деревянной решеткой и единственным колесом. Ныне среди простолюдинов богатые [украшают экипажи] серебром и золотом, [в том числе] золотыми цветами со стеблями, изогнутыми в виде когтя, которые укреплены на концах дуг, образующих каркас балдахина колесницы, [а также] привязывают бунчуки к шестам и обертывают [парчой] древки знамен[1876]; лица среднего [достатка] инкрустируют золотом удила коней, окрашивают [части экипажа] в ярко-красный цвет, украшают нефритом знамена и [используют в повозках] «летящие деревянные решетки»[1877].

В древности [носили] шубы из [шкуры] оленя и шапки из кожи, не удаляя [с них] копыт и ног [животных]; когда же настали более поздние [времена], сановники и младшие чиновники [стали одеваться] в платье с широкими рукавами [из шкур] лис и барсуков, в «барашковую шубу с леопардовыми обшлагами», простолюдины же — [носить] меховые ноговицы, исподнюю поясную одежду без мотни и штанин и [штаны с] мотней[1878], бараньи шубы и меховую одежду с короткими рукавами[1879]. Ныне богатые [носят шубы] из горностая (?) и соболя, из белого меха лисиц, [одежды] из пуха, растущего на шее дикой утки; а лица среднего [достатка одеваются в] платье из шерстяной ткани, [в короткую наплечную одежду, расшитую] золотой нитью, [в шубы] из шкур соболей [царства] Янь и лошадей соловой и каурой масти [округа] Дай[1880].

В древности простолюдины ездили верхом без седла и узды, взнуздав [лошадь] с помощью веревки, [использовали] только обувь из сыромятной кожи [для верховой езды] да подстилку из шкуры [вместо седла][1881]; когда же настали более поздние [времена], то седла из кожи были сделаны грубо, а железные удила не были украшены. Ныне богатые [употребляют] ремни из выделанной кожи с кожаными украшениями для конских ушей и с [конскими] головными украшениями[1882] из серебра, узды, [отделанные] золотом и сердоликом, потники из войлока с разноцветной вышивкой, узорные шерстяные украшения седел, которые отчетливо видны во [всей] красе[1883]; лица же среднего [достатка] лакируют выделанную кожу [для конской сбруи], связывают [скрепляющие ее] шнуры, раскрашивают [украшающие ее] рисунки и высушивают [ее] на солнце.

В древности «выкапывали в земле лунки и использовали их как бочкообразные сосуды для опьяняющего напитка, пили, черпая оттуда пригоршнями»; вероятно, не было жертвенных кубков, [ритуальных] винных чар, бочкообразных треногих сосудов для опьяняющего напитка и подносов для мяса и другой еды[1884]. Когда же настали более поздние [времена], если говорить о посуде, которую [использовали] простолюдины, то она была только из бамбука, ивы, глины и тыквы-горлянки. Лишь после [появления] сосудов для жертвенного проса в храме предков, [ритуальных] винных чар и деревянных сосудов для мяса и другой еды на них стали вырезать узоры и покрывать их ярко-красным лаком. Ныне у богатых — горла сосудов с серебряными краями, ручки сосудов желтого цвета, отделанные золотом кувшины для опьяняющего напитка с изображением облаков и грома, нефритовые винные чарки[1885]. У лиц среднего [достатка] — посуда из затвердевшего лака, [изготовленная в казенных мастерских уезда] Еван, инкрустированные золотом овальные чашки, [сделанные в казенных мастерских округа] Шу. А ведь за одну узорчатую овальную чашку [можно] получить десять медных овальных чашек; цена их низкая, тогда как использование не отличается [от использования узорчатой чашки]. То, о чем скорбел князь (цзы) Цзи, сначала относилось к Сыну Неба, теперь же относится к простолюдинам[1886].

В древности «поджаривали зерна проса [на раскаленных камнях]» и ели куриное просо, «запекали поросенка в глиняной оболочке на раскаленных камнях», чтобы угостить других. После этого, когда люди из [одной] волости [совершали обряд] питья опьяняющего напитка [на пиру у своего начальника], старые [съедали по] нескольку блюд в деревянных сосудах, а молодые ели стоя, [получив] одну [порцию] приправы вроде подливки из вяленого рубленого мяса в рассоле или с добавлением уксуса и одну [порцию] мяса; только [по такому случаю] они пили толпою вместе. Когда же настали более поздние [времена], то, если звали друг друга в гости или на свадьбу, [подавали] деревянный сосуд похлебки, вареный рис без приправы, очень мелко нарубленное мясо и вареное мясо. Ныне же [вот какими] опьяняющими напитками и яствами [угощаются] в народе: кости с большими кусками мяса слой за слоем громоздятся друг на друге; мяса, поджаренного большими кусками на открытом огне или обжаренного небольшими кусочками на вертеле, — полные столы; [тут и] разварное мясо поросенка, «черепаха, запеченная в искусственной оболочке, и мелко нарезанный карп»[1887]; [тут и] мясо оленят с [приправой из] рыбьей икры, мясо перепелов, кислые апельсины и бетель; [блюда из] иглобрюхов и миног[1888], подливка из вяленого рубленого мяса в рассоле и уксус — множество [съедобных] вещей и самые разные вкусы.

В древности простолюдины весной и летом пахали и пололи, осенью и зимой собирали и хранили, и вечером, и утром работали изо всех сил, «за счет ночи удлиняли [рабочий] день». В «[Классической книге] стихов» сказано: «Днем ты собирай тростник, ночью ты вей веревки; [с тем и другим] срочно поднимайся на крышу, [чтобы починить ее, а затем] начинай сеять все виды хлебов». Отдыхали только во время осеннего жертвоприношения лоу и новогоднего жертвоприношения ла, пили опьяняющий напиток и ели мясо только в пору жертвоприношений. Ныне же приемы гостей и свадьбы, [где угощают] опьяняющими напитками и яствами, беспрерывно следуют друг за другом, [да так, что успевает] протрезветь всего половина из [каждого] десятка; [люди] бросают дела и следуют за другими [в общем стремлении наслаждаться питьем и едой на пирах]; пожалуй, не бывает дней, когда бы они уставали [от работы][1889].

В древности простолюдины [ели] кашу из грубого риса и [похлебку из] лебеды и бобовых листьев и [употребляли] опьяняющий напиток и мясо только во время [обряда] питья опьяняющего напитка на [пиру у начальника] волости, осеннего жертвоприношения лоу, новогоднего жертвоприношения ла и [других] жертвоприношений. Поэтому «удельные правители без [особой] причины не убивали быков и баранов, сановники и младшие чиновники без [особой] причины не убивали собак и свиней». Ныне [торговцы] из переулков городских кварталов, которые вывешивают [на продажу мясо], оставшееся с вечера, мясники и продавцы мяса [из деревень], с продольных и поперечных дорог между полями[1890] без [особой] причины убивают [скот], варят [его мясо] и собираются в полях за пределами предместий. [Люди] уходят [из дому], неся на спине зерно, и возвращаются назад, держа в руке мясо. А ведь за мясо одной свиньи можно получить урожай среднего года, тогда как пятнадцать мер доу зерна соответствуют пище взрослого мужчины, [которой хватает] на полмесяца[1891].

В древности простолюдины приносили «жертвы рыбой и бобами», «весной и осенью чинили [и украшали] залы своего храма предков», «у младшего чиновника был один зал для табличек предков», «у сановника — три», в соответствующие сезоны [сановник] совершал [жертвоприношение] «пяти видам божеств»[1892]; вероятно, [тогда] не было жертвоприношений по выходе за ворота [дома]. Ныне богатые молятся прославленным пикам, «приносят жертвы горам и рекам», забивают быков и бьют в барабаны, [устраивают] представления актеров и музыкантов, танцоров и [лицедеев] в масках[1893]. Лица среднего [достатка приносят жертвы духам] — «государю юга» и «преграждающему дорогу», на берегах вод [возводят высокие] башни, [упирающиеся в] облака, забивают баранов и убивают собак, играют на лютне сэ и дудят на свирели шэн. Бедные же [приносят в жертву] кур, свиней и [продукты, которые источают] ароматы, [соответствующие] пяти [вкусовым ощущениям, стремятся] охранить свою жизнь [от злых сил] в пору летнего жертвоприношения, совершаемого в день сокрытия фу, и новогоднего жертвоприношения ла, [останавливают рядом свои экипажи] в месте для жертвоприношения духу земли и наклоняют их тенты [так, что те образуют крышу, под которой седоки могут дружески беседовать][1894].

В древности просили [у Неба] счастья [как воздаяние за] поведение, в котором [проявляется] внутренняя духовная сила, поэтому приносили жертвы, но мало; просили [у Неба] удачи [как награду за осуществление] человеколюбия и справедливости, поэтому гадали при помощи панцирей черепах и стеблей тысячелистника, но редко. Заурядные и вульгарные [люди] нынешнего века не требовательны к своему поведению, а просят помощи у духов; они нерадивы в [исполнении] норм поведения, но неуклонны в принесении жертв, пренебрегают близкими, но чтят могущественных, действуют совершенно произвольно, но верят [предсказателям счастливых и несчастливых] дней; если им посчастливилось получить [желаемое] после того, как они вняли лживым словам [предсказателя, значит, вознаградив его], они отдали настоящие вещи, а получили призрачное счастье[1895].

В древности благородный муж был усерден и рано утром, и поздно ночью: он помышлял о своей внутренней духовной силе; а маленький человек был прилежен и утром, и вечером: он помышлял о своей физической силе. Поэтому «благородный муж не кормился [доходами] даром», а маленький человек не ел [хлеба] даром. Заурядные и вульгарные [люди] нынешнего века приукрашивают ложь и пускают в ход обман, становятся для народа шаманками, [пляшущими колдовские пляски], и жрецами, [возносящими молитвы], чтобы получать вознаграждение; они бесстыдны, и у них хорошо подвешен язык, некоторые благодаря этому составляют [состояние] — наследство [для потомков] — и стяжают богатство. Поэтому отлынивающие от работы люди оставляют основное [занятие] и учатся у них. По этой причине на улицах и в переулках [городов] есть шаманки, [пляшущие колдовские пляски]; в деревнях и селениях есть жрецы, [возносящие молитвы][1896].

В древности не было кроватей с перекладиной и другим деревянным приспособлением перед ними и [не было] низких столиков у кроватей; когда же настали более поздние времена, то простолюдины [завели у себя] перед кроватями перекладины из дерева с неснятой корой и другие деревянные приспособления [с украшениями в виде (?)] листьев и цветов; младшие чиновники не изготовляли [себе ложа] при помощи топора, [а] сановники [пользовались] только [циновками, плетенными из] тростника и камыша. Ныне богатые вышивают пологи [у кроватей] черно-белыми узорами в виде топоров, раскрашивают ширмы, инкрустируют [их] ножки[1897]. Лица среднего [достатка спят под] высоким пологом из парчи и плотной шелковой материи, [среди] разноцветных рисунков и красного лака.

В древности были подстилки из кожи, меха и соломы, [но] не применяли двуслойных подстилок для повозок и [других] циновок, не ценили [циновок из] войлока и молодых побегов рогоза широколистного. Когда же настали более поздние [времена], то сановники и младшие чиновники [стали употреблять] циновки в два слоя с каймой из соломы, [циновки из] ровных [стеблей] рогоза широколистного и однослойные [циновки из] камыша озерного[1898]. Простолюдины же [использовали] только подстилки из соломы с веревочной основой, однослойные [циновки из] камыша и грубые циновки из бамбука. Ныне богатые [употребляют] двуслойные подстилки для повозки, [украшенные] разноцветной вышивкой, ковры, сотканные из шерсти, [циновки из] молодых побегов рогоза широколистного и [заменяющие циновки] топчаны без полога[1899]; лица же среднего [достатка пользуются] шкурами из [округа] Хань[чжун] и войлоком из [округа] Дай, шерстяными ковриками на приступке у постели и [циновками из] ровных [стеблей] камыша озерного[1900].

В древности не продавали вареной пищи, не покупали еды. Когда же настали более поздние [времена], то [в обычае] были только убой [скота] и продажа мяса, «покупка опьяняющих напитков и приобретение на рынке вяленого мяса», рыбы и соли. Ныне [готовая] вареная пища [продается] по всем торговым рядам, кости с большими кусками мяса заполнили рынок[1901]; [люди] в работе ленивы, а в еде непременно сообразуются с временем; они [угощаются] мясом поросенка, жаренным прямо на сильном огне, [яичницей из] куриных яиц с пореем, мелко нарубленным собачьим мясом, густой мясной похлебкой из конины, жареной рыбой, рубленой печенью, соленой бараниной, [вяленым соленым] мясом курицы, [приготовленным] по-ханьски[1902], [кумысом — ] опьяняющим напитком из сливок, снятых во время пахтанья кобыльего молока в кожаном мехе, вяленой ослятиной и вялеными бараньими желудками, [сдобренными перцем и имбирем], разварным мясом ягненка и продуктами и приправами из бобов, бульоном из цыплят и похлебкой из дикого гуся, соленой рыбой с [сильным] душком и «сладкими тыквами-горлянками», хорошо проваренным, очищенным от шелухи зерном высокого качества и кусками мяса, отрезанными от туши, обжаренной на вертеле над огнем по способу варваров мо[1903].

В древности [использовали] «глиняный барабан и глиняную барабанную палочку», «стучали [в такт] по дереву и слегка ударяли по каменному билу», чтобы до конца выказать свою радость. Когда же настали более поздние [времена], у министров и сановников появились [бамбуковые] флейты и каменные ударные музыкальные инструменты, у младших чиновников появились лютни цинь и сэ. В прошлом люди на каждом сборище, где пьют опьяняющий напиток, [вели себя] в соответствии с обычаями [данного] района, [а заведя песню], только играли на двенадцатиструнных цитрах да стучали по глиняным кувшинам; не было утонченной музыки и модуляций [голоса, который выводил бы] непоследовательный звук юй. Ныне богатые [владеют] пятью видами музыкальных инструментов, таких, как колокола и барабаны, [содержат] по нескольку хоров мальчиков-певцов. Лица среднего [достатка] играют на свирели юй и настраивают лютню сэ, [к их услугам] танцы [дев из государства] Чжэн и хоровые песни [девушек из владения] Чжао[1904].

В древности [или] гроб из обожженной глины вмещал мертвое тело, [или его вмещал гроб из] деревянных досок, окруженный кладкой из обожженного кирпича; этого было достаточно только для того, чтобы спрятать тело [покойного], схоронить его волосы и зубы. Когда же настали более поздние [времена], то внутренние гробы из тунга не были прикрыты [пологами и покровом], внешние гробы из дуба не были отесаны. Ныне у богатых — пологи с разноцветными вышивками по бокам гроба на погребальной колеснице и деревянное покрытие гроба из бревен, концы которых сходятся вместе; у лиц среднего [достатка] — внутренний гроб из катальпы, внешний гроб из дерева пянь[1905]; бедные же пользуются покровом на гроб, украшенным рисунками, халатом для одевания [на мертвеца], мешками из шелка и мешочками из красно-желтого шелка, [чтобы обрядить и прикрыть тело покойного][1906].

В древности [погребальная] утварь для духа умершего только по форме была [как настоящая, но] по реальной сущности не была [настоящей]; этим показывали народу, что ею «нельзя пользоваться». Когда же настали более поздние [времена], то [в могилах] появились запасы «уксуса и подливки из вяленого рубленого мяса в рассоле», деревянные и глиняные фигуры людей и фигуры лошадей из тунга; когда же совершали [поминальное] жертвоприношение, то не все предметы для него были налицо[1907]. Ныне [в могилы кладут] много имущества и обильные запасы, а утварь и орудия такие же, как у живых людей[1908]. Чиновники, [призванные] округами и [удельными] государствами [для отбывания] трудовой повинности, [ездят в повозках на колесах с] простыми ободьями из тутового дерева, а у деревянных и глиняных [подобий] колесниц, [которые кладут в могилы], высокие и большие колеса, покрытые броней из кожи; на простолюдинах нет [даже] плахт, а фигуры людей из тунга, зарываемые в [богатые] могилы, одеты в белые тонкие и плотные блестящие шелковые ткани[1909].

В древности [хоронили умерших], «не делая могильных насыпей и не сажая [рядом] деревьев», а вернувшись домой, совершали поминальное жертвоприношение после погребения, дающее покой духу усопшего, в передней комнате [дома; тогда] не было жилищ с земляным основанием зала и стрехой крыши, [не было] таких мест, как храм предков. Когда же настали более поздние [времена], то начали делать могильные насыпи и могильные холмы у простолюдинов были [высотой] в половину [сажени] жэнь; «их высота была такой, что на них можно было облокотиться». Ныне богатые наваливают [на могилы] землю так, что та образует горы, сажают рядом деревья так, что те составляют леса; [возле могил] у них высокие земляные террасы с постройками и без и примыкающие друг к другу высокие палаты, скопление смотровых башен дворцовых ворот и ярусные терема; у лиц среднего [достатка возле могил] — боковые калитки храмов для жертвоприношений предкам со щитами-заслонами, стены и башни у ворот с угловыми башенками-заслонками[1910].

В древности, «если у соседей [одного из пяти дворов] бывали похороны, то, когда [другие соседи вместе] толкли зерно в ступах, они не сопровождали [удары] песта звуками общих рабочих припевок; в переулках не пели песен ни под аккомпанемент музыкальных инструментов, ни без него». Когда Кун-«цзы вкушал пищу рядом с теми, у кого были похороны, он никогда не ел досыта». «Если мудрец в этот день громко плакал по [покойнику], то не пел песен». По нынешним обычаям [люди] пользуются чужими похоронами, чтобы потребовать [себе] опьяняющего напитка и мяса, а если немного посидят вместе [с другими, то] требуют, чтобы [для них] старались изо всех сил, [развлекаются] песнями и плясками, представлениями актеров-музыкантов[1911], взаимным обменом шутками [между скоморохами] и [их] цирковым искусством.

В древности [отношения] между мужчинами и женщинами [были установлены] испокон [века, но какова] свадебная одежда — этого [тогда] еще не записывали. Когда же настали более поздние [времена] после Юйского [Шуня] и Сяского [Юя], то, по-видимому, на лицевую сторону [свадебного] платья [употребляли] холст, а на подкладку — шелк, [носили] костяные шпильки для прикрепления шапки к волосам и серьги из слоновой кости; «супруга государя, пожалованного леном», «надела платье из холста без подкладки поверх одетого на ней [наряда из] парчи»[1912] — и только. Ныне богатые [одевают на свадьбу] меховую одежду, [в том числе из шкур] рыжих барсуков, [носят] нефритовые украшения, нитями спускающиеся с парадной шапки-«короны», и нефритовые подвески на поясе. Лица среднего [достатка носят по такому случаю наплечную одежду] с длинными полами и фартуки, прикрепленные к [поясу], декоративные головные шпильки и серьги из нефрита[1913].

В древности, когда служили живым [родителям], то выказывали всю свою любовь; когда хоронили умерших [родителей], то выражали всю свою скорбь. Поэтому совершенномудрые люди для [того, чтобы воздействовать на подданных], «были умеренны [в расходах]», [а что до соответствующих обрядов, то] «не выполняли их по отношению к другим как пустую формальность». Ныне [люди] не в состоянии проявить всю свою любовь и почтение к живым, [но] соревнуются друг с другом в расточительстве и мотовстве [во время похорон] умерших; хотя они не обладают сердцами, проникнутыми глубокой скорбью, но тех, кто пышно хоронит [покойных] и делает щедрые подарки, восхваляют, считая почтительными к родителям; их славные репутации установлены в мире, их блестящие [имена] известны среди вульгарных и заурядных [людей]. Поэтому многочисленный люд восхищенно подражает им, доходя до того, что продает свои дома и распродает имущество[1914].

В древности при отношениях [сердечного] согласия между мужем и женой, если один мужчина и одна женщина [вступали в брак], то они осуществляли путь супружеской [жизни]. Когда же настали [более] поздние [времена], то у младшего чиновника бывала одна наложница, у сановника — две, а у удельного правителя бывало только «девять женщин»: [главная жена, две наложницы, а также] «племянница и младшая сестра» [каждой из этих трех] — не более. Ныне [наложницы] удельных правителей насчитываются сотнями, [наложницы] министров и сановников насчитываются десятками; у лиц среднего [достатка есть] прислужницы-рабыни, у богатых же их полон дом. По этой причине кое-кто из женщин в одиночестве ропщет на упущенное [для замужества] время, кое-кто из мужчин до самой смерти не имеет пары[1915].

В древности, если в неурожайный год не запасали [зерна, то] восполняли нехватку в урожайный год; [когда строили, то] «сообразовывались со старым образцом», а «не создавали заново, во изменение [прежнего]». Ныне у ремесленников [на уме] разные новшества, а у чиновников [на уме] разные желания, [люди] разрушают сделанное, чтобы пойти навстречу своим стремлениям. Они думают [лишь] о том, чтобы иметь величайшие заслуги, стремятся [лишь] к тому, чтобы сохранить лицо. Они копят заслуги, чтобы приобрести славу, и не помогают из сострадания народу в острой нужде. Поля не распаханы, а они украшают казенные почтовые станции и селения[1916]; жилища городов пусты, а они возводят [вокруг] высокие внешние городские стены.

В древности не расточали человеческие силы для [содержания] птиц и зверей, не отнимали богатств у народа для прокормления собак и лошадей. По этой причине богатства были обильны, а сил было в избытке. Ныне, хотя при помощи свирепых зверей и диковинных животных нельзя ни пахать, ни полоть, тем не менее приказывают тем, кто должен пахать и полоть, кормить и питать их. Кое у кого из ста кланов «длинная рабочая одежда прислужника, [сшитая из] грубой ткани, и та рваная», а собаки и лошади покрыты [попонами из «шелка] с узорами-разноцветными вышивками»; кое у кого из многочисленного люда «шелухи зерна и винной барды и то не досыта», а птицы и звери едят «очищенное от шелухи зерно высокого качества и мясо»[1917].

В древности повелитель людей «с благоговейной добросовестностью относился к делам» и «жалел низших», «использовал народ на работах в подходящие сезоны»; Сын Неба рассматривал Поднебесную как [один] дом, [а подданные] — его холопы и холопки — каждый в свое время несли государеву службу; это общий принцип древности и современности. Ныне «начальник столичного уезда» содержит много рабов и рабынь, которые, бездельничая, получают от казны одежду и пищу, в личных интересах распоряжаются имуществом, действуют во имя прибыли, [наживаемой путем] мошенничества, работают [на казну] не изо всех сил, а «начальник столичного уезда» упускает реальные [выгоды]. Кое-кто из ста кланов не имеет [даже ничтожных] запасов [зерна величиной с] меру доу или шао, а казенные рабы накапливают сотни слитков золота; многочисленный люд с утра до вечера не бросает работы, а рабы и рабыни бродят без дела в свободно ниспадающей одежде, сложа руки[1918].

В древности [правители] относились к пребывающим близко как к близким, а к пребывающим далеко — как к далеким, ценили тех, с кем были одинаковы, и презирали [людей] не своего рода. Они не награждали тех, кто не имел заслуг, не содержали тех, кто не приносил пользы. Ныне, хотя варвары мань и мо не имеют заслуг [перед] «начальником столичного уезда», [но] держатся заносчиво и распущенно; у них просторные дома и большие особняки, где они, бездельничая, получают от казны одежду и пищу. Кое-кто из ста кланов ни утром, ни вечером не обеспечен [пищей], а некоторые варвары от [южных] мань до [восточных] и вволю насыщаются опьяняющим напитком и мясом; многочисленный люд, исходя потом, работает изо всех сил, а варвары от [южных] мань до [восточных] и сидят [без дела], скрестив ноги или на корточках[1919].

В древности у простолюдинов были только [разного] рода сандалии из соломы да [обувь, которую] скрепляли шелком и [к подметкам которой] пришивали [верх из] выделанной кожи. Когда настали более поздние [времена], то [начали носить обувь] «подметки с завязками» и [дешевые грубые туфли, которые даже] «взаймы не берут», кожаную обувь, кожаные башмаки на одинарной подошве и башмаки из сыромятной кожи на двойной подошве. Ныне богатые [обуваются у] прославленных ремесленников[-сапожников], кожевенных дел мастеров, [те работают] проворно и тщательно, придают [обуви] красивый вид, [это туфли] с подкладкой из белой тонкой шелковой ткани, с подошвами, отделанными круглым разноцветным шнуром, с пятками и краями, окаймленными пестрой узорной тканью[1920]. Лица среднего [достатка носят в соломенных сандалиях] стельки из камыша одноцветного, которые поочередно изготавливают сапожники [местностей] Дэн и Ли. Невежественные юные рабы-слуги и рабыни-прислужницы и наложницы [надевают] башмаки из выделанной кожи и туфли, плетенные из шелка, а слуги на побегушках — туфли из тонкой и мягкой [соломы] с украшениями на носках, служащими для прикрепления обуви завязками к подъему ноги[1921].

В древности совершенномудрые люди утруждали свое тело и воспитывали свой дух, умеряли свои желания и сдерживали свои чувства, чтили Небо и почитали Землю, совершали благодеяния, исходящие от внутренней духовной силы, и осуществляли человеколюбие. По этой причине Горнее Небо радовалось их [поведению], удлиняло их жизнь и умножало их годы. Поэтому у Яо был [на лице знак долголетия — ] прекрасные брови с длинными волосками несравненной разноцветной окраски, и он правил государством в течение ста лет. Когда же Ши хуан [из династии] Цинь принял странные и ложные [суждения магов], поверил в счастливые и несчастливые предзнаменования, то «послал учителя Лу на поиски [бессмертного] Сяньмэнь Гао», а «Сюй Фу и другие отправились в море на поиски снадобья, дающего бессмертие». В это время ученые из [земель] Ци и Янь оставили мотыги и сохи и стали наперебой говорить о [даосских] божественных бессмертных, об ученых[-магах, знающих тайные] средства. При этом устремившиеся в [столицу] Сяньян насчитывались тысячами; они говорили, что лишь после того, как бессмертные поедят [снадобье с примесью] золота и попьют [раствор] жемчуга, они сохраняют жизнь так же долго, как [существует космос — ] Небо и Земля. После этого [Ши хуан] не раз объезжал с инспекторским осмотром пять [священных] пиков [Поднебесной] и [останавливался в] подворьях близ моря ради поисков таких [мест], как [гора] Пэнлай, [населенная] божественными бессмертными. В округах и уездах, куда неоднократно прибывал [государь], богатые люди помогали предоставлением средств, бедные строили [сооружения] подле дорог. После этого малые бежали, а великие попрятались; чиновники арестовывали [их], тащили за собой, останавливали [и силой отбирали их повозки и коней], не сообразуясь с принципами, [соответствующими] истинному пути. Рядом с прославленными дворцами хижины в полях опустели и пришли в упадок, не было проросших хлебных всходов и прямо стоящих деревьев; у ста кланов [появилось] стремление отложиться [от монарха]; из [каждого] десятка у шестерых были мысли, исполненные ненависти[1922]. В «[Классической книге] писаний» сказано: «При жертвоприношениях ценят церемониал; если церемониал хуже подношений, это называется »нет жертвоприношений"". Поэтому совершенномудрый человек совершенствует лишь человеколюбие и справедливость в самом себе, пользуется только правым путем [из всех изложенных] в [его] присутствии. По этой причине покойный божественный властитель казнил [магов — воеводу] совершенной образованности, [воеводу, доставившего] пять выгод, — и других; августейший божественный властитель учредил должности [ученых обширных знаний, занимающихся пятью конфуцианскими классическими книгами в Великом] училище[1923], сблизился с преданными и хорошими людьми, хотел этим пресечь источник странных и дурных [учений] и явить путь совершенной внутренней духовной силы.

Роскошь и излишества зданий дворцов — [все равно что] вредитель для деревьев в лесу; резьба и шлифовка [при отделке] утвари и орудий — [все равно что] вредитель для богатства и средств для расходов; роскошь и нарядность платья и одежды — [все равно что] вредитель для холста и шелка; «пожиранье собаками и лошадьми пищи людей» — [все равно что] вредитель для пяти хлебов; невоздержанность [в пище, приятной для] рта и желудка, — [все равно что] вредитель для рыбы и мяса; неумеренность в расходах и тратах — [все равно что] вредитель для [государственной] сокровищницы и хранилищ; невозбранность расточения запасов [зерна — все равно что] вредитель для [крестьянских] полей; незнание меры в погребальных [обрядах] и жертвоприношениях — [все равно что] вредитель, наносящий ущерб живым. Когда разрушают сделанное и изменяют прежнее, это наносит ущерб [прошлым] достижениям; когда ремесленники и торговцы становятся известны верховному [правителю и используются у него на службе], это наносит ущерб земледельцам. Поэтому, если для [изготовления] одной овальной чашки с ручками затрачивают силы ста человек, а для [изготовления] одной ширмы выполняют работу десяти тысяч человек, непременно окажется много таких, которым это приносит вред. [У людей] глаза ослеплены пятью цветами, уши очарованы пятью нотами, тела [одеты] в самое легкое и теплое [платье], уста [смакуют] самую сладкую и рассыпчатую [пищу. Оттого и] труды кладутся на то, что не приносит пользы, а богатства тратятся на то, в чем нет настоятельной нужды. Недопустимо, чтобы [невоздержанность] рта и желудка приводила ко многим бедствиям. Если государство страдает немощью избытка [богатства у одних] и [его] нехватки [у других], то правление оказывается в небрежении; если человек страдает немощью избытка [дыханий жизни и крови в жилах в одних частях] и нехватки [их в других частях его тела], то тело оказывается в опасности».

Канцлер сказал:

«Как же быть, чтобы вылечить [государство от немощи, проистекающей от] «избытка [богатства у одних] и [его] нехватки [у других]»?[1924]».

Глава 30 Как избавить от нужды

Достойный и хороший человек сказал:

«Ведь кто «выпрямляет [что-то] кривое», тот прибегает к помощи «прямого [образца]»; кто избавляет от [преобладания] утонченной формы, [тот] прибегает к помощи природной сущности. В старину, когда Янь-цзы помогал в качестве канцлера [государю] Ци, он «[носил] одну лисью шубу тридцать лет». Поэтому, «когда народ расточителен, то показывают ему [пример] бережливости; когда народ бережлив, то показывают ему [пример] поведения в соответствии с нормами». Если теперь сыновья и внуки министров и сановников действительно сумеют умерить [роскошь] своих колесниц и повозок, ограничить [пышность] своего платья и одежды, стать лично умеренными и бережливыми[1925], повести за собой [других примером собственной] честности и простоты, упразднить свои сады и пруды, сократить [число] своих полей и жилищ, внутри [столицы] не заниматься делами в торговых рядах на рынке, а вне [ее] не заниматься делами в горах и на озерах, то мужчинам-земледельцам будет где обменивать плоды своего труда, женщинам-мастерицам будет где продавать изделия своих [рук]. Если они поступят таким образом, то дыхания жизни и [кровь в] жилах придут в гармонию и спокойствие и не будет немощи, [проистекающей от] их избытка [в одних] и нехватки [в других частях тела государства]».

Сановник сказал:

«Сирота рассуждает о почтительности к родителям, хромой рассуждает о [ходьбе с] посохом, бедный рассуждает о человеколюбии и занимающий низкое положение рассуждает об устроении [государства]. Тот, чье сужденье не касается его самого, легко дает оценки; тот, кто судит со стороны, легко оказывается прав; [но] если он [участник и] несет свою долю [служебных обязанностей], то заблуждается. Поэтому, когда Гунсунь Хун «одевался в холст», а Ни Куань [носил] длинный халат из отбеленного шелка, одежда у них была как у [рабов и рабынь — ] слуг и наложниц, пища у них была как у наемных людей; [но когда оба стояли у власти, царь] Хуайнань пошел против [государя] во внутренней [области мира], а варвары от [южных] мань до [восточных] и стали чинить буйства во внешней [области мира; действия] грабителей и разбойников не были пресечены [их усилиями], а роскошь и излишества не были умерены [их влиянием]. Они были как знахарки-шаманки в год поветрия, которые могут только «двигать губами [и болтать языком]»; какую же [болезнь, проистекающую от] «избытка [дыханий жизни и крови в жилах в одних частях] и их нехватки [в других частях тела государства]», они могли «вылечить»?[1926]».

Достойный и хороший человек сказал:

«Во времена августейшего божественного властителя Гао Сяо [Хэ] и Цао [Шэнь] были высшими министрами, а такие люди, как [князь (гун)] Тэн и Гуань [Ин], были министрами; они держались очень внушительно, а раз так, то [все] они были достойными людьми. Во времена [божественных властителей] Вэня и Цзина и в начале [периода правления] Цзянь юань у крупных сановников еще был принцип — увещевая, вести за собой [правителя] и придерживаться правого [пути]. После этого было много таких, которые повинуются воле и следуют желаниям [государя], но мало таких, которые дерзают говорить прямо, высказывать свое суждение в лицо и язвительно критиковать в глаза; пользуясь [тем, что они на] государевой [службе], они преследовали личную [выгоду]. Поэтому канцлер [ — князь (хоу)] Уаньский — вел тяжбу из-за садов и полей, спорил о том, кто неправ, а кто прав, перед правителем людей. Ведь как только наклонится девятиярусная башня, даже Гуншу-цзы не в силах будет ее выпрямить; как только станет порочным двор, даже И [Инь] и [Тай-гун]-ван не в силах будут вернуть его [в прежнее состояние]. Поэтому канцлер Гунсунь [Хун] и сановник Ни [Куань], склонившись, [исполненные осторожности и беспокойства], осуществляли истинный путь, распределяли жалованья, чтобы содержать достойных, принижали себя, чтобы смиренно обходиться с учеными; их подвиги и славные труды были известны всем и [действительно] совершены; [но] ни дней, ни сил им не хватило, и у них не было таких продолжателей, как «заведующий внешними сношениями [Цзы-юй]» и «Цзы-чань [из Дунли]»[1927]. А такие [канцлеры], как [князь (хоу)] Гэн и князь (хоу) Пэн, обратили в прах их наследие, [которое следовало принять, как] конец шелковой нити, и привели в беспорядок их частные принципы [управления], подобные нитям, свисающим с главной веревки сети; они разрушили их подворье для гостей и зал для обсуждений и превратили [эти здания] в конюшню и в помещение для женской [прислуги], не соблюдали норм поведения, [направленных на то, чтобы] содержать ученых, [а в общении с учеными] ценили [уменье принять] надменное выражение лица, [так что у тех] бескорыстие и чувство стыда стали постепенно клониться к упадку, и [люди] принялись соперничать из-за выгоды. Поэтому, [хотя у вельмож есть] хорошие поля и просторные жилища, простолюдинам некуда отправиться, [чтобы найти там приют]. Кто не стыдится действовать во имя выгоды, те заполняют утренний рынок; кто [владеет] рядами [полей для] земледелия и [пастбищ для] скотоводства, те наводняют округа и [удельные] государства. Они творят произвол и насилие, тащат за собой, останавливают [и отнимают силой чужие повозки и коней]; дороги рядом с большими особняками и домами значительных размеров, [где живут могущественные и богатые лица], вот-вот станут непроезжими. От этого, конечно, трудно вылечить, но [и лекаря] нельзя считать искусным».

Сановник «[от гнева] внезапно изменился в лице»[1928], [но] молчал и не отвечал.

Глава 31 Каменная игла для акупунктуры

Канцлер сказал:

«[Вот] о чем я слыхал от Чжэн Чжан-суня: «Когда лицо благородного мужа принимает строгое выражение, то он далек от грубости и надменности; когда он произносит слова [и придает им определенные] интонации, то далек от вульгарности и ошибок»[1929]. Потому его слова стоят того, чтобы их передавать; его поступки стоят того, чтобы им подражать. Эти [слова и поступки] суть то, что издавна желали видеть [чиновники], имеющие собственное веденье, [которым нужны образцы]. Что касается «Рассуждений об искусном фехтовальщике» и «Обсуждений азартных игр бо и облавные шашки», [то там один участник поединка или игры] с видом [человека в] расцвете [сил] обращается лицом к другому, [вступая с ним в единоборство], и утверждает свое могущество, [ничего] не заимствуя у другого[1930]; [эта позиция] ведет к тому, что [чиновники], имеющие собственное веденье, не могут воспользоваться советами достойного и хорошего человека, а достойный и хороший человек и знаток писаний приобрели репутацию неуступчивых людей; я, недостойный, считаю, что учителям не [надо] придерживаться [такой линии поведения]. У Гунсунь Луна есть изречение: «Обсуждение чего-то означает, что пути [его участников] различны, поэтому нельзя не обращать на это внимание. Если обращать [на это] внимание, то [участники] будут снисходительны друг к другу; если они будут снисходительны друг к другу, разве они в конце концов станут спорить? Если они станут спорить и не уступать, то впадут в низость». Ныне, [на ваш взгляд], мало того, что [чиновники], имеющие собственное веденье, не человеколюбивы, [но], кроме того, они еще получили [привилегию] «кормиться [доходами] даром»; у них нет возможности искупить [вину, за которую их] осуждают, и смыть с себя позор. Когда достойные и хорошие люди и знатоки писаний, призванные и выдвинутые «начальником столичного уезда», будучи в близких отношениях с народом, станут крупными чиновниками[1931], я тоже пока не вижу, как они сумеют вылечить болезнь ста кланов, применяя каменную иглу для акупунктуры».

Достойный и хороший человек сказал:

«У учителя Цзя есть речение: «В искренних речах слова понятны и неприятны [для слуха государя; откровенные] речи, идущие из глубины [души], режут ухо и противоречат стремлениям [государя]». Поэтому сказано: «Как можно позволить [себе] легкомысленно относиться к обсуждению [дел перед государем]?»[1932]. Если не[льзя] легкомысленно относиться даже к обсуждению [дел], что уж говорить о том, чтобы осуществить что-то? Вот почему Ху Цзянь умер не своей смертью, а Ши Дэ едва избежал беды[1933]. Изречение гласит: «Пятеро грабителей хватают одного хорошего человека, [потому что] кривое дерево ненавидит прямой плотничий шнур». Ныне, если вы хотите применить каменную иглу для акупунктуры и устранить запоры и задержки мочи [в теле государства], то, боюсь, у вас будет такой же [повод для] беспокойства, что у Чэн [Юна] и Ху [Цзяня]; если же вы, [собравшись лечить], спрячете за пазуху иглу для акупунктуры и положите в мешочек полынь для прижигания, то приобретете репутацию неискусного [врача]. «Волк, [шагнувши вперед], наступает себе на подгрудок и тогда, [подавшись назад], спотыкается о собственный хвост»[1934]. [Трудна] дорога «благородного мужа»: несомненно, «путь», [сообразуясь с которым] он действует или не действует, «узок», «да и только!» Вот почему Цзы-ши «глубоко вздыхал»[1935]».

Глава 32 Устранить узость [пути]

Сановник сказал:

«Пусть достойный находится «в большом лесу у подножия горы, он не заблудится, [даже] попав под [дождь с] ветром и громом»; пусть глупый находится на ровной и открытой большой дороге, он все равно потеряет направление. Ныне [великие] блюстители [округов] и канцлеры [удельных государств при назначении на должности] лично получают [от Сына Неба] половину верительной бирки [и как подданные являются к нему на аудиенцию, где] помощники по церемониалу [возглашают для них порядок] выполнения церемоний; они «управляют массой [людей», составляющих население] одного округа; это посты [такие же, как у] начальника края в древности. Они получили [от Сына Неба] повеление [править] и единолично решают [дела], распоряжаются на [территории в] тысячу ли и не управляются [центральной властью из] внутренней [области страны]. Добрые или злые [поступки у человека] — это зависит от него самого, причина только в том, что он сам [на что-то] неспособен; что за «узость» свойственна «пути» [благородного мужа]?[1936]».

Достойный и хороший человек сказал:

«Когда в древности выдвигали ученых, то выбирали их в волостях и отбирали их в деревнях, оценивали их таланты и способности и «[только] после этого давали им должности»; если они справлялись со своими служебными обязанностями, «[только] после этого давали им ранги и жалованья». Поэтому ученые осуществляли что-то в деревенском захолустье, а их повышали [до должности] при государевом дворе; они совершали что-то втайне, а [это] делалось явным настолько, что становилось известно всем. [Среди] чужих и пребывающих далеко [людей] не было упущенных [государем] ученых, ни у малых, ни у великих[1937] не было забытых [государем] заслуг. По этой причине достойных выдвигали и использовали их на службе, а недостойными пренебрегали и увольняли их в отставку. Ныне «путь [выдвижения] чиновников сделался смешанным, и они перестали отбираться [для рекомендации]», богатые покупают должности с помощью богатства, смелые охотятся за заслугами, [рискуя] смертью. [Ловкие в] потехе, состоящей в том, чтобы вскакивать на бегу в колесницу, и [силачи, способные] прыгать, [взвалив на себя] треножник[1938], все были назначены [на должности] чиновников, копят заслуги и дни за днями накапливают [выслугу лет], некоторые [из них] дослуживаются до [постов сановников из разряда] министров и канцлеров. [С пояса у каждого из них] свисает [шнур с] синей каймой, продетый сквозь [отверстие в рукоятке в виде] черепахи [на] серебряной [печати], они единолично захватили «рукояти» [власти] над смертью и жизнью, самовольно распоряжаются жизнями тьмы простолюдинов. [Назначить на высокий пост] слабого — все равно что «велеть овце возглавить [стаю] волков», от этого непременно пойдет смута; [назначить на высокий пост] сильного — это значит дать «острый меч» «безумцу»[1939], он непременно будет произвольно предавать смерти живых. По этой причине в прошлом среди многочисленного люда в округах и [удельных] государствах одни притесняли других, но [сановники] были не в состоянии навести [там] порядок; некоторые [из них] доходили до того, что перепиливали [людям] горло, предавали смерти невинных, но были не в состоянии исправить [простолюдинов]. Те, что держали в руках главную веревку и свисающие с нее нити сети [правления], не следовали истинному пути; боюсь, что обширная смута становилась все сильнее. В древности, когда [цари] жаловали ленами достойных и давали жалованье способным, [территории этих государств] не превышали ста ли [в длину и в ширину], а в центре [пространства в] сто ли [в длину и в ширину] устраивали столицу; [хотя расстояние от нее до] границ [государства] не превышало пятидесяти [ли, цари] все же считали, что тело одного человека, [пожалованного в правители, имеет ограниченные возможности, ибо его] зрение не может охватить и слух не может уловить [всего], и потому ставили [на должности] министров, сановников и младших чиновников[1940] ему в помощь; лишь тогда были налицо все [участники] управления. Теперь некоторые из «блюстителей» [округов] и «канцлеров» [удельных государств] не обладают достойностью удельных правителей древности, а «осуществляют правление [на территории в] тысячу ли», «ведают массой [людей, составляющих население] одного округа», распространяют благодеяния, исходящие от внутренней духовной силы совершенномудрого правителя, по своему усмотрению применяют законы, [позволяющие] оставить в живых или предать смерти; это крайне важные [обязанности]. Не человеколюбивые люди не в состоянии нести их, не те люди не в состоянии выполнять их. От личности одного человека зависят порядок и смута, [население территории в] тысячу ли меняется и духовно преображается в соответствии с этой личностью, ее нельзя не выбирать тщательно[1941]. Поэтому «у правителя бывают люди, пользующиеся его личным расположением, которых он [награждает] богатством, но не бывает людей, пользующихся его личным расположением, которых он [награждает] должностью»; он вывешивает [условия выдачи] наград в ожидании [обладателей] заслуг, располагает в [должном] порядке ранги в ожидании достойных людей, выдвигает хороших, словно их не хватает, увольняет плохих, словно это враги, несомненно, из-за того, что они не имеют заслуг и вредят ста кланам. Ведь [способ] помочь внутренней духовной силе правителя и открыть дорогу [выдвижению] подданных состоит в том, чтобы отбирать достойных и «использовать их на службе» «по способностям», выбрать и отобрать блюстителей [округов] и канцлеров [удельных государств][1942] и только после этого назначить их на должности».

Глава 33 Ненавидеть алчность

Сановник сказал:

«Это так. Мало того что врачи неумелы, они еще в придачу во многих [случаях] требуют вознаграждения; мало того, что чиновники часто нехороши, они еще в придачу, пользуясь своим положением, вымогают [имущество] у ста кланов и наживаются на них. Старшие чиновники угнетают младших чиновников, младшие чиновники угнетают сто кланов. Поэтому я озабочен не тем, что [блюстителей округов и канцлеров удельных государств] «выбирают» не «тщательно», а озабочен разницей между тем, чего требуют, и тем, что получают; я озабочен не тем, что их «не хватает»[1943], а озабочен тем, что они ненасытно алчны».

Достойный и хороший человек сказал:

«Когда в древности устанавливали ранги и жалованья, то министры и сановники [получали] достаточно, чтобы оказывать милости достойным и заботливо обходиться с учеными; младшие чиновники [получали] достаточно, чтобы обеспечить зажиточную [жизнь] себе, а также своей родне; а простолюдины, которые стали должностными лицами, [получали] «достаточно, чтобы взамен [дохода, который бы] они [имели от] землепашества», кормиться своим жалованьем. Ныне же у младших чиновников жалованье скудное; когда они отправляются [на отбывание] трудовых и воинских повинностей [для жителей] округов и [удельных] государств так далеко, что достигают [трех столичных округов под началом] трех помощников, то необработанное и обмолоченное зерно там дорого, и [жалованья младших чиновников] не хватает, чтобы обеспечить их [питание]. Когда [люди] живут [дома] повседневной [жизнью], то им не хватает одежды и пищи; когда случается несчастье, то они продают домашний скот и распродают имущество. Но бывает не только это. Когда посылают чиновников, [призванных для отбывания] трудовой повинности, то казенные учреждения [мест, через которые они следуют], требуют [для них денежные средства с народа]; чиновники, представляющие [двору ежегодные] расчеты [из округов и удельных государств], и могущественные чиновники[1944] практикуют обращения с просьбами о ссудах; старшие чиновники [уездов], пользуясь своим положением, вымогают [имущество] и наживаются; вышестоящие учреждения [округов и удельных государств] требуют что-то от уездов, уезды требуют это от волостей, а где взять это волостям?[1945] Изречение гласит: «Подарки и взятки текут наверх подобно тому, как вода стремится вниз; они не иссякают и не прекращают [движения]»[1946]. Ныне [скажу:] великие реки, Реки Цзян и Хэ, поят великое море, великое море получает [от них] воду, а те хотят, чтобы горные долины уступили им потоки дождевой воды, [которые несут горные речки]; нельзя добиться бескорыстия чиновников. Ведь кто хочет, чтобы тень была пряма, тот делает прямым [отбрасывающий] ее гномон; кто хочет, чтобы нижестоящие были бескорыстны, тот начинает с себя, [подавая личный пример]. Поэтому алчность и низость зависят от руководства и не зависят от нижестоящих; наставление и поучение зависят от правления и не зависят от народа[1947]».

Сановник сказал:

«Достойный и недостойный обладают [такими] природными сущностями, а алчный и низкий обладают [такой] природой. Благородный муж внутренне очищает себя, но не в состоянии наставить другого, сделав его чистым. Нельзя сказать, чтобы князь (гун) Чжоу не исправлял порочности Гуань[-шу] и Цай[-шу — своих младших братьев, которые восстали против Чжоу]; нельзя сказать, чтобы Цзы-чань не исправлял лживости Дэн Си, [который, на свой лад толкуя законы и вмешиваясь в тяжбы, сеял смуту в государстве Чжэн]; но ведь те внутри [дома] не следовали наставлениям отца и старшего брата, вне [дома] не боялись кары по законам о наказаниях, а это непременно означает, что князь (гун) Чжоу и Цзы-чань были не в состоянии духовно преобразить их. Ныне [вы] одного за другим[1948] упрекаете в этом [чиновников], имеющих собственное веденье; а разве [чиновники], имеющие собственное веденье, в состоянии связать их по рукам и ногам, чтобы они не совершали проступков?».

Достойный и хороший человек сказал:

«Если четверка лошадей не послушна, это вина возницы; если сто кланов не устроены, это вина [чиновников], имеющих собственное веденье. Язвительная критика «Вёсен и осеней» не распространяется на простолюдинов, так как [эта летопись] упрекает их предводителей[1949]. Поэтому в древности если сановник собирался надзирать за приведением в исполнение наказания, то не наслаждался звуками [музыки] и красотой [женщин]; мало того что наказание было заслуженным, он еще [скорбно] вздыхал о нем, трижды рассматривая [судебное дело]. Он стыдился, что не сумел духовно преобразить [преступника], и скорбел, что у того [тело] не сохранилось в целости. Не внести ясность в правление и наставление, когда они погружены во мрак, и «не поддержать» сто кланов, «когда они падают», — все равно что позволить новорожденному, который находится на краю колодца, свалиться внутрь. Если поступить таким образом, то как же [государь или чиновник] станет «отцом и матерью» народа? Поэтому благородный муж не откладывает наставлений, но не спешит с наказаниями; наказав одного, исправляет сотню; казнив одного, остерегает тьму[1950]. По этой причине князь (гун) Чжоу казнил Гуань[-шу] и Цай[-шу], а Цзы-чань казнил Дэн Си. Когда единожды применено наказание через смертную казнь, простолюдины следуют нормам поведения и долгу. Ведь «высший преображает низших, как ветер клонит траву»: нет такого, который бы не последовал наставлениям. Зачем же [чиновникам] «одному за другим» «связывать»[1951] их [по рукам и ногам]?».

Глава 34 Отодвинуть на задний план наказания

Сановник сказал:

«В древности «благородный муж хорошо относился к тому, кто хорош, и плохо относился к тому, кто плох». Повелитель людей не вскармливает плохого народа, земледелец не взращивает бесполезных всходов. Бесполезные всходы — это [источник] вреда для [добрых] всходов, бесполезный народ — это [источник] вреда для [доброго] народа. Если выполоть одно вредное [растение], то все [добрые] всходы созреют; если наказать одного плохого человека, то тьма простых людей обрадуется. Даже князь (гун) Чжоу и Кун-цзы не могли отказаться от наказаний и использовать на службе плохих людей. Если в семье есть плохой ребенок, то посуда не сохранится в целости; что же говорить о плохом народе? Народ становится заносчив[1952] от того, что его с любовью оберегают, но повинуется наказаниям. Поэтому наказания — то, чем исправляют народ, прополка — то, чем отделяют [хорошие] всходы [от плохих]».

Достойный и хороший человек сказал:

«В древности [правители] были усердны в наставлении и таким путем руководили народом, «делали ясными законы» и таким образом «исправляли [тексты] законов о наказаниях». Наказания относятся к устроению [людей], как плеть относится к управлению лошадьми. Добрый мастер[-возница] не может править лошадьми без плети, но если у него есть плеть, то не пользуется ею. Совершенномудрые люди пользуются законами, чтобы завершить наставление; когда наставление бывает завершено, то наказания не применяются. Поэтому когда «явлено устрашающее величие [государя]», то не убивают [людей]; когда «установлены наказания», то не совершают преступлений. Теперь [скажу:] когда порвут нити и главную веревку сети [правления], то не смогут расставить [сеть]; когда разрушат нормы поведения и долг [у подданных], то не смогут предотвратить [преступления]. Когда простолюдины «окажутся вовлечены в преступление», то, «следуя за ними, ловить их, чтобы наказать»[1953], — это «все равно что открыть загон для скота и пускать [туда] отравленные стрелы», не останавливаясь, пока не истребишь всех. Цзэн-цзы сказал: «Высшие сбились с истинного пути, [а потому] народ уже давно в состоянии [духовного] разброда. Если вы поняли действительные обстоятельства [преступления], то относитесь [к виновному] с состраданием и жалостью, а не радуйтесь [собственной проницательности]». Ведь [кто] не скорбит о том, что народ не устроен, а похваляется тем, что сам сумел поймать преступника, подобен [охотнику], стреляющему по птицам стрелами, привязанными на шелковые нити, который радуется, видя, что птица или зверь висит в сетях для их ловли. Ныне те в Поднебесной, кто подвергся наказанию, не обязательно обладают «порочностью Гуань[-шу] и Цай[-шу]» или «лживостью Дэн Си»; боюсь, что «всходы» полностью исчезнут, но «[хорошие так и] не будут отделены от [плохих]»[1954]; и что народ будет обманут, но [так и] не будет устроен. Кун-цзы сказал: «Если люди не человеколюбивы и ты чрезмерно ненавидишь их — это беда». Поэтому, когда простолюдины находятся в состоянии смуты — вдумывайся, что [не так] в правлении; когда правление находится в состоянии смуты — вдумывайся, что [не так] в тебе; если сам будешь прям, то [и] Поднебесная будет успокоена. По этой причине благородный муж «хвалит хороших и жалеет неспособных», его милости распространяются на наказанных людей, его благодеяния обогащают бедных мужей; он радуется, только когда оказывает благодеяния, и невесел, когда осуществляет наказания[1955]».

Глава 35 «[Для руководства в полевых работах] вручить [народу записи о] временах года»

Сановник сказал:

«Что касается тех, которые обитают в одной и той же местности и живут в один и тот же век, когда у них не бывает ни стихийных и тому подобных бедствий, ни [заразных] болезней и поветрий «и тем не менее при этом они впадают в бедность и крайность, это объясняется если не их ленью, то их расточительностью»; «когда у них нет ни избыточного имущества, ни побочных доходов и все же при этом они становятся богаты и обеспечены, это объясняется если не их бережливостью, то их усердием». Ныне, если вы говорите: «[Благородный муж] радуется, только когда оказывает благодеяния, и невесел, когда осуществляет наказания», то это [все равно что] жалеть людей, которым не свойственно [образцовое] поведение, и содержать ленивых и расточительных простолюдинов[1956]. Поэтому жаловать без разбора — это не благодеяние, благодетельствовать злым людям — это не человеколюбие».

Достойный и хороший человек сказал:

«Если в пору расцвета трех династий не было мятежной черни, то это благодаря [добрым] наставлениям; если в последние времена накануне гибели [династий] Ся и Шан не было покорного народа, то это вследствие обычаев, [пришедших в упадок]. По этой причине истинные цари учреждали волостные и деревенские школы, вносили ясность в наставление и духовное преображение, чтобы предохранить свой народ [от зла] и руководить им [на пути к добру]; когда [влияние] правления и наставления распространялось повсюду, то природа людей становилась человеколюбивой и они уясняли себе, что такое добро. Поэтому когда нормы поведения и справедливость установлены, то [даже] пахари проявляют уступчивость в полях; когда нормы поведения и справедливость разрушены, то [даже] благородные мужи соперничают при дворе. Когда люди соперничают, то начинается смута; когда начинается смута, то [жители] Поднебесной не уравнены между собой; поэтому некоторые из простолюдинов бедны, а некоторые богаты. Если богаты, то у них рождается человеколюбие, если «удовлетворены, то прекращается соперничество». «Если вечером в сумерках стучаться в двери к другим людям, прося воды и огня», то [и] алчный муж не поскупится на них. Почему? «Потому что они суть то, чего хватает с избытком». Ведь если, занимаясь правлением, [совершенный мудрец] «сделает так, чтобы бобовых и зерновых стало столько же, сколько воды и огня, то откуда среди народа возьмутся не человеколюбивые?»[1957]».

Сановник сказал:

«Такие лица, как «игроки в азартную игру бо и [любители] скачек», все суть сыновья и младшие братья богатых людей, а не те, кому не хватает. Поэтому когда простолюдин имеет [средства] в изобилии, то расточительствует не по положению, уподобляясь вышестоящим; когда делается богат, то становится заносчив и расточителен; когда сидит, то имеет самодовольный вид; когда встает, то совершает злодеяния. Я еще не видал, чтобы он стал человеколюбивым. Ведь если кто ведет дела без усердия, расходует богатство неумеренно, то пусть у него будет богатства «столько же, сколько воды и огня»[1958], можно немедленно ожидать, что он впадает в бедность и нужду. Если народ не запасает впрок, пусть даже [чиновники], имеющие собственное веденье, помогают ему пахать и ткать, будут ли они в состоянии обеспечить его?».

Достойный и хороший человек сказал:

«Когда князь (гун) Чжоу помогал в качестве канцлера царю Чэну, то сто кланов жили в достатке в свое удовольствие, в государстве не было человека, впавшего в бедность, но не потому, что «[чиновники] пахали и ткали» вместо них. «Если [добиться, чтобы они] как следует обрабатывали свои поля и конопляники, да уменьшить сбор налогов натурой с полей, то простолюдины станут богаты»[1959]. Если [каждый из них], с помощью [богатства выполняя свои обязанности по отношению к стоящим] наверху, станет служить государю и родителям, а [сам] внизу не будет знать таких забот, как голод и холод, то можно завершить наставление [народа]. В «Изречениях» говорится: «»Когда [народ] уже обогащен, что еще [можно] сделать для него?". [Мудрец] сказал: "Наставить его"". «Если наставить его при помощи внутренней духовной силы и придать ему единообразие при помощи норм поведения», то народ «обратится к справедливости» и «последует доброму [примеру]», и не найдется никого, кто «в доме» не «будет почтителен к родителям», а «вне его» не «станет уважать старших»[1960]. Какие же расточительство и мотовство, грубость и надменность будут ему [тогда] присущи? Гуань-цзы сказал: «Когда казенные житницы и амбары для зерна полны, то [люди] знают правила обрядов; когда одежды и пищи вдоволь, то [люди] знают [разницу между] славой и позором». Поэтому вместе с богатым народом легко поступать в соответствии с нормами поведения»[1961].

Сановник сказал:

««Начальник столичного уезда» относится к ста кланам, как любящий отец к сыновьям. «Если он предан им, может ли он не поучать их? Если он любит их, может ли он не заставлять их тяжко трудиться?» Поэтому он весной сам пашет, чтобы поощрять земледелие, и помогает ссудами [зерна], чтобы обеспечить тех, у кого нехватка; прокладывает дорогу стоячей воде, «отпускает на волю узников, осужденных за легкие преступления», побуждает народ, усердно трудясь, сообразоваться с сезонами [полевых работ]. Если кто получает милости и удостаивается благодеяний [государя] и все же при этом до сих пор бедствует и нуждается, то, пожалуй, будет трудно «вместе с ним поступать в соответствии с»[1962] истинным путем так, [как вы хотите]!».

Достойный и хороший человек сказал:

«В древности [правители] «весной обследовали, как обстоит [дело] с пахотой, и восполняли [средства] тех, у кого нехватка; осенью обследовали, как обстоит [дело] с жатвой, и помогали тем, кто не обеспечен». «Когда у народа не хватало богатства, то дани и налоги делались меньше; когда у народа не хватало сил, то строительные работы производились редко», [ибо государи] щадили силы народа и не отнимали у него ни мгновения [рабочего времени]. Поэтому глава Шао «слушал и решал [тяжбы]» под дикой яблоней из-за того, что это — дело, которое помешало бы занятию земледелием. Ныне благовременные дожди вовремя орошают [поля], а семена носятся [ветром] и не могут быть посеяны, осенние хлеба осыпаются на полях и не могут быть убраны. Поля и пашни становятся голой пустыней, а казенные почтовые станции и селения[1963] превращаются в [многолюдные] рынки. После явления весны вешают голубые флаги и стегают плетью глиняного быка; пожалуй, это не [соответствует] намерению мудрого правителя поощрять пахоту и сев и тому, о чем сказано в весенних приказах[1964]».

Глава 36 Наводнения и засухи

Сановник сказал:

«[Хотя] Юй и Тан были совершенномудрыми правителями, а Хоу Цзи и И Инь были достойными канцлерами, тем не менее [при них] случились такие стихийные бедствия, как наводнения и засухи. Наводнения и засухи суть то, что вызывает Небо; неурожаи и урожаи — это [результат] движения по кругу темного и светлого начал, а не следствие человеческих усилий. В соответствии с предопределяющим принципом [обращения звезды] Великого года, когда она находится [в районе] светлого начала, то вызывает засуху; когда находится [в районе] темного начала, то вызывает наводнение. Раз в шесть лет бывает голод, раз в двенадцать лет — [великий] неурожай. Таков путь Неба; пожалуй, [наводнения и засухи] происходят не только по вине [чиновников], имеющих собственное веденье[1965]».

Достойный и хороший человек сказал:

«В древности, когда занимались правлением, то «темное и светлое начала оказывались приведены в гармонию», звезды и созвездия оказывались устроены, «ветры и дожди бывали ко времени». Поэтому, когда поведение совершенствуется[1966] внутри, слава бывает слышна вовне; если кто делает добро внизу, счастье служит ему ответом Неба. Когда князь (гун) Чжоу совершенствовал себя, то в Поднебесной наступило великое спокойствие, в государстве не было ранних смертей, в те годы не было неурожайных лет. В это время «дожди не разбивали комьев земли», «ветры не завывали в ветвях деревьев», за десять дней выпадал один дождь, дождь непременно шел ночью. Безразлично, на холмах или буграх, высоко или низко, — всюду шло созревание. В «[Классической книге] стихов» сказано: «Сгущаются темные тучи, мало-помалу накрапывая, идет дождь»[1967]. Теперь [вот что:] не исследовать, почему это так, а говорить «[это результат] движения по кругу темного и светлого начал» — о таком я [еще] не слыхал. Мэн-цзы сказал [лянскому царю: «»В пору скудости] на полях за пределами предместий есть умершие с голоду, а вы не знаете, как открыть [житницы, чтобы раздать зерно; в пору обилия] собаки и свиньи едят пищу людей, а вы не знаете, как собрать [избытки про запас для нуждающихся]"; будучи отцом и матерью народа, вы говорите, когда простолюдины умирают с голода: "Это не из-за меня, а из-за [не]урожая". Чем это отличается от того, чтобы убить их ножом, а затем сказать: "Это не я, это оружие"?". Настоятельно необходимое в нынешнее время состоит в том, чтобы устранить опасение голода[1968] и холода, упразднить [казенные учреждения, ведающие] солью и железом, дать отпор [жажде] могущества и выгоды, разделить землю [между людьми], стремиться к основному занятию, выращивать тутовое дерево и коноплю, «до конца использовать [производительную] силу Земли». Если уменьшить труд [простолюдинов на повинностях] и умерить расходы [государя], то «народ станет богат сам собой»[1969]. Если поступить таким образом, то наводнения и засухи не смогут вызывать [у нас] озабоченность, а голодные годы не смогут внушать [нам] опасения».

Сановник сказал:

«Участник обсуждения высоко ценит сжатость своих выражений и ясность своей мысли, [его речи] приемлемы для слуха толпы людей; ему не нужно [прибегать к] обильным стилистическим красотам, велеречию и многословию, вредить плану преобразования обычаев, [предложенному чиновниками], имеющими собственное веденье, и [вести такие же] речи, [как] люди из [простых] семей, [не сведущие в государственных делах]. Когда [достопочтенный господин] Чжу из Тао распоряжался имуществом, то [использовал] разные дороги — основное и второстепенное [занятия]; когда в одной семье, [как у него], несколько занятий, то путь распоряжения имуществом полностью налицо. Ныне, когда «начальник столичного уезда» отливает орудия земледелия, заставляет простолюдинов сосредоточить усилия на основном [занятии] и не промышлять второстепенным, то у них нету "опасения голода и холода". Из-за какого же наносимого ими вреда [нужно] упразднить [казенные учреждения, ведающие] солью и железом?[1970]».

Достойный и хороший человек сказал:

«Земледелие — это важнейшее занятие в Поднебесной, орудия из железа — это вещи, которые больше всего используются народом. Если [сельскохозяйственные] орудия удобны, то «сил будет затрачено мало, а [плодов] земледельческого труда получено много»; [тогда] земледельцы довольны своим делом и усердствуют в своей работе". Если [сельскохозяйственные] орудия с изъянами, то поля и пашни приходят в запустение, хлеба не выращиваются, сил [на работу] тратится мало, а плоды труда уменьшаются наполовину. В зависимости от того, удобны или неудобны орудия [земледельцев], плоды их труда разнятся в десять раз. [Чиновники] «начальника столичного уезда» отливают орудия из железа, раздувая огонь кузнечными мехами, в основном во множестве изготовляют большие орудия, стараются [только] отвечать установленным количественным нормам, [их изделия] не годятся для использования народом. Орудия земледелия, используемые народом, тупые и ломаные, сенокос не доставляет удовольствия[1971]. По этой причине у земледельцев труд тяжел, а получаемый ими урожай мал, и сто кланов страдают от этого».

Сановник сказал:

«Когда призывники, каторжники и ремесленники изо дня в день делают казенное дело для «начальника столичного уезда», то богатство и средства [казны] для расходов обильны, а [сельскохозяйственные] орудия не имеют изъянов. Когда люди из [простых] семей собираются [как частные лица, чтобы производить железо], то у них недостает дней [для работы] и не хватает средств для расходов, силу железа не закаляют [после] плавки, ему не придают нужной степени твердости[1972]. Поэтому [чиновники], имеющие собственное веденье, просили [Сына Неба] объединить [в своих руках] соль и железо, придать единообразие их использованию, выровнять их цены, чтобы доставить пользу и государевым, и личным [интересам]. Даже если бы Юйский [Шунь] и Сяский [Юй снова] занялись устроением, они бы в этом [ничего] не изменили. Когда чиновники вносят ясность в свои наставления [об отливке орудий], а «ремесленники» «до конца выполняют свое дело», то [железу] придается нужная степень твердости, а «[сельскохозяйственные] орудия удобны». А если так, то почему [от этого] будут «страдать» «сто кланов» и почему [от этого] будут мучиться «земледельцы»?[1973]».

Достойный и хороший человек сказал:

«Прежде, во времена, когда простолюдины имели возможность [подавать сведения о] тайно произведенной ими оценке [своего имущества для] внесения [соответствующего] налога, чтобы лить [металл], раздувая огонь кузнечными мехами, и варить соль, то соль и пять хлебов были в одной цене[1974], а орудия были удобны и годились для использования. Ныне, когда «»начальник столичного уезда" производит" «орудия из железа», те часто «непрочны и дурного качества», расходы и траты [на их изготовление] немалые, призывники и каторжники чувствуют беспокойство и не работают изо всех сил. [Прежде] люди из [простых] семей собирались вместе, отцы и сыновья объединяли силы, каждый сосредоточивал их на том, чтобы изготовлять хорошие орудия; орудия, которые были нехороши, не продавались; когда земледельческие работы были срочными, перевозили [орудия], таща [груженные ими] тележки за деревянную поперечину на передке, и раздавали их среди продольных и поперечных дорог между полями. Простолюдины покупали их друг у друга, могли обменивать ломаные на новые, пользуясь [для приобретения последних] своими богатствами и [всяким] добром или пятью хлебами[1975], иногда покупали их в кредит; [поэтому] простолюдины не оставляли [своего занятия — ] работы, которую делали; когда покупали орудия для обработки земли, каждый получал то, чего хотел, а срочная очередная [трудовая] повинность сокращалась. Если бы «начальник столичного уезда» чинил и исправлял дороги и мосты, используя [только труд] каторжников и [амнистированных, которые] еще [должны] работать [на государство до конца первоначального срока], то все мобилизованные [на отбывание трудовой повинности] простолюдины сочли бы это удобным для себя[1976]. Ныне, когда [государь] объединил [в своих руках] их источник и унифицировал их цену, многие из орудий непрочны, [покупатель] не [может свободно] выбирать между хорошими и плохими, [торгующие ими] чиновники часто отсутствуют и орудия трудно получить; люди из [простых] семей не в состоянии запасать их в большом количестве; если же запасают их в большом количестве, то [на них] появляется ржавчина. Когда в безделье проводят дни страдной поры, в отдаленных местах покупают орудия для обработки земли, то упускают благоприятное время. Если цены на соль и железо высоки, то это не приносит пользы ста кланам. Кое-кто из бедных простолюдинов [не употребляет ни железа, ни соли:] пашет деревянной [сохой] и полет [голыми] руками, боронит глиняной [бороной] и ест пресную [пищу]. Когда казенные учреждения, [ведающие] железом, продают орудия, а те не продаются, их иногда в большом количестве [раз]дают простолюдинам. Когда призывники и каторжники во время работы не укладываются в [трудовые] нормы, то [официальные] приказы то и дело [повелевают народу] помогать им. Мобилизация и набор [людей на отбывание повинности] не имеют предела, из-за чего срочная очередная [трудовая] повинность равно тяжела [для всех]; поэтому сто кланов страдают и мучаются из-за нее. В древности в уделах, [насчитывающих] тысячу домов, и во владениях, [способных выставить] сто [боевых] колесниц, [товаров, на которые был] спрос у гончаров и плавильщиков, у [прочих] ремесленников и торговцев, [словом], у простолюдинов четырех [разрядов], было достаточно для взаимного обмена. Поэтому земледельцы не покидали полей, но у них было достаточно орудий для обработки земли; ремесленники не рубили и не валили [деревьев], но у них было достаточно лесного материала; гончары и плавильщики не пахали полей, но у них было достаточно необработанного и обмолоченного зерна. Каждый из ста кланов получал то, что ему подходило, а вышестоящие бездействовали, [не беспокоясь] об этом. По этой причине истинный царь сосредоточивает усилия на основном [занятии] и не занимается второстепенным, отвергает [вещи, которыми] хвастаются, устраняет резьбу и шлифовку, пропитывает народ [любовью к] нормам поведения, показывает народу [образец] простоты. По этой причине [и] сто кланов «сосредоточивают усилия на основном [занятии] и не промышляют второстепенным»[1977]».