СВИТОК 4

Глава 16 Расширение земель

Сановник сказал:

«Царь все охватывает и вмещает и все покрывает, «[одинаково] любит всех и не имеет личных пристрастий», не увеличивает даяний для пребывающих близко, не забывает о милостях для пребывающих далеко[1451]. Ныне и те и другие — это народ, и те и другие — это подданные. Однако безопасность и опасность [их положения, а также их] труд и отдых не равны; разве они не должны быть уравнены? Если вы учитываете только этих, [близких], не думая о тех, [далеких], — это тоже [проявление] вашей любви «обсуждать [дела правления]»[1452]. Народ вдоль границы живет на землях, где страдают от холода, противостоит такому бедствию, как сильные варвары ху; как только приходят в действие сигнальные вышки, его охватывает беспокойство, что он лишится жизни. Поэтому народ на границе дает сто сражений, а государство центра спит спокойно, ибо использует пограничные округа как заслон и защиту. В «[Классической книге] стихов» сказано: «Это все без исключения дела царя, а я тяжко тружусь [над ними] один»[1453]. [Тут] язвительно критикуется «неравное отношение»[1454]. По этой причине совершенномудрый царь думал о том, что страдают только [пограничные округа по] четырем сторонам [государства центра][1455]; он двинул армию и отбросил варваров ху и юэ, заставил грабителей-врагов держаться вдали [от наших пределов] и дал спокойствие [пострадавшим от] бедствий, роздал избыток, [рожденный] тучностью и плодородием почвы государства центра, чтобы помочь [жителям] районов границ. Когда районы границ сильны, то государство центра в безопасности; когда государство центра в безопасности, то наслаждается миром без происшествий, чего же [тогда его жители] станут требовать вместо того, чтобы молчать[1456]?».

Знаток писаний сказал:

«В древности Сын Неба стоял в центре Поднебесной, [территория] внутри царской области в длину и в ширину не превосходила тысячи ли[1457], государства удельных правителей не распространялись на земли, которые не кормят [людей: согласно] «Дани Юя», [пространство, занятое пятью видами владений, подчиненных Сыну Неба, в длину и в ширину] достигало пяти тысяч ли[1458]; каждый народ обеспечивал своего государя, каждый удельный правитель охранял свое государство, поэтому [дани] ста кланов были уравнены, а повинности не были изнурительны. Ныне [наши войска] отбросили варваров ху и юэ на несколько тысяч ли, пути и дороги [туда] извилистые, и [потому] далекие[1459], профессиональные воины и солдаты-призывники устают до изнеможения. Поэтому у народа на границе бывает напасть — [люди] перерезают [себе] горло, а в государстве центра бывает беда — [люди] умирают и гибнут; вот почему сто кланов ропщут многоголосой толпой «вместо того, чтобы молчать»[1460]. Ведь путь устроения государства в том, чтобы перенести [благое воздействие] с центра на периферию, «[дело] начинается с пребывающих близко»[1461]. Только если «пребывающие близко с любовью примыкают [к государю]», то он побудит прийти пребывающих далеко[1462]; только если сто кланов удовлетворены во внутренней [области мира], то [государь] помогает [жителям] внешней [области мира]. Поэтому, когда толпа сановников обсуждала чьи-то пожелания [с помощью поселений пограничных солдат] обрабатывать землю в Луньтае, мудрый правитель[1463] не позволил этого, полагая, что выдвинуть на первое место помощь пребывающим близко, сосредоточить силы на том, чтобы успеть [сделать неотложные вещи] вовремя, — это его исконное дело. Поэтому он издал эдикт, гласивший: «Настоятельно необходимое в нынешнее время заключается в том, чтобы пресечь жестокости и насилия [чиновников], остановить самовольное взимание налогов[1464], [побудить народ] усердствовать в основном [занятии] — земледелии»[1465]. Чтобы помочь ста кланам в тяжелом положении, министрам следовало повиноваться воле [государя] и просить о сокращении [лиц], не соответствующих должностям. Ныне государство центра пришло в упадок[1466], но они не озабочены этим, а сосредоточили усилия на районе границы; быть может, [все-таки дело обстоит так, что] земли обширны, да не распаханы, сеют много, да не полют, тратят силы, да без результатов. В «[Классической книге] стихов» говорится: «Не обрабатывай слишком больших полей — только пышно разрастутся сорные травы»[1467]. Не об этом ли [там] сказано?».

Сановник сказал:

«[Цари] Тан и У ходили карательными походами не потому, что любили войны; царь Сюань [из дома] Чжоу расширил государство на тысячу ли не потому, что жаждал захватов: этим они искореняли разбойников и убийц и давали спокойствие ста кланам. Поэтому благородный муж не двинет в поход армии, которая не имеет [боевых] заслуг, а совершенномудрый царь не возжаждет земли, которая не приносит пользы. Покойный божественный властитель поднял [в поход] армии [под стать войскам царей] Тана и У, [водворив спокойствие], покончил с бедствиями на трех границах[1468]; [оставалось] подчинить врага, обратившись лицом [только] в одном, [северном направлении], и сюнну бежали. Он «воспользовался Рекой (Хэ)» и горами как преградой [для врагов]; поэтому он бросил землю, которая не кормит [людей], где песок, камни да солончаки; поэтому прирезал [сюнну] «труднодоступные отдаленные уезды», «отказался от земли Цзаоян и отдал ее варварам ху»[1469], избавился от крепостей, [образующих] изгиб [Пограничной линии укреплений], стал опираться на такую [естественную] преграду, как Река (Хэ), охранял стратегически важные места; благодаря этому он сделал [людям] послабление в [несении] воинской повинности, оберегал народ[1470]. Из этого видно, что, когда совершенномудрый правитель прилагает свой ум, он не считает важным только расширять земли, изнуряя этим толпы [людей]».

Знаток писаний сказал:

«Можно сказать, что [государь] Цинь впал в крайность, когда он применял оружие; можно сказать, что Мэн Тянь [продвинулся] далеко, когда он расширял границы. Ныне [государь] шагнул за [Пограничную линию] укреплений Мэн Тяня, учредил округа и уезды в землях грабителей — презренных варваров; чем дальше простираются наши земли, тем больше изнуряется наш народ. Невозможно подсчитать все строительные работы в новых округах и траты на [возведение] крепостных стен по ту сторону [Пограничной линии укреплений][1471] к западу от [округа] Шофан и к северу от [столицы] Чанъань[1472]. Но не только это. Сыма [Сян-жу] и Тан Мэн прорубили [в горах] дорогу к юго-западным варварам и, а [жители округов] Ба и Шу были доведены до изнеможения из-за [владений этих варваров] Цюн и Цзо[1473]. [Воевода], бороздящий моря, пошел карательным походом на [государство] Южное Юэ, [воевода] военных кораблей с ярусными надстройками уничтожил [царство] Восточное Юэ, а [жители государства] Чу [области] Цзин были доведены до изнурения из-за племен оуло[1474]. Левый воевода пошел карательным походом на [государство] Чаосянь и основал [округ] Линьтунь, а [жители земель] Янь и Ци оказались в тяжелом положении из-за племен вэймо[1475]. Чжан Цянь[1476] установил отношения с отдаленными [землями, где] чуждые [нам обычаи], ввел [у нас в употребление] бесполезные [вещи из этих мест], запасы [государственных] сокровищницы и хранилищ потекли в государства периферии. [Так что наше бремя] — это не только траты на «труднодоступные отдаленные [уезды]» и повинности в «Цзаояне». Из этого видно, что не «правитель людей прилагал свой ум»[1477], а сановники, которые любят [создавать] конфликты[1478], ошиблись, составляя планы для «начальника столичного уезда»».

Сановник сказал:

«Кто обладает умом Гуань Чжуна, тот не станет выполнять работы презираемых слуг — дровоколов и водоносов; кто обладает замыслами [достопочтенного господина] Чжу из Тао, тот не станет находиться в положении [человека], терпящего бедность и нужду. Знаток писаний в состоянии сказать, но не в состоянии осуществить, «занимает низкое [положение], а клевещет на вышестоящего»[1479], пребывает в бедности, а осуждает богатство, [произносит] хвастливые речи, но не следует им, [держится как человек] высокого [поведения][1480], а его поступки низки, осуждает и восхваляет, злословя, обсуждает [достоинства и недостатки других], чтобы снискать себе славное имя и получить одобрение у людей нашего века. Ведь тот, у кого жалованье не более пучка колосьев или горсти зерна, не в состоянии говорить об устроении; тот, у кого в доме не наберется и даня или ши [зерна], не в состоянии планировать дела [правления][1481]. Все конфуцианские ученые бедны и слабы, у них [положенные] им одежды и головные уборы и те рваные; откуда им знать о правлении [главы] государства и [царствующего] дома, о делах «начальника столичного уезда»? Что же тогда говорить о «труднодоступных отдаленных [уездах]» и «Цзаояне»[1482]?».

Знаток писаний сказал:

«Ведь низкое положение не препятствует уму, бедность не мешает образцовому поведению. Янь Юань «часто оказывался в безысходной нужде», но не считали, что он не достойный человек[1483]. Кун-цзы «не принимали [и не использовали]», но не считали, что он не совершенный мудрец[1484]. Если бы[1485] рекомендовали людей по их наружности, выдвигали ученых по их богатству[1486], то Тай-гун до конца жизни «орудовал бы ножом [мясника]», а Нин Ци не оставил бы кормления быков[1487]. В древности благородный муж придерживался истинного пути, устанавливая себе славную репутацию, занимался самоусовершенствованием, ожидая благоприятного случая; не нарушал своей чистоты из-за[1488] бедности, не менял своих намерений из-за низкого положения, придерживался только человеколюбия, выполнял лишь долг. «Оказавшись подле богатства», «приобрести его неправедно», «увидев выгоду», пойти против «долга», «стать богатым неправым путем», «занять высокое положение», не стяжав себе славного имени[1489], — [всего этого] не делает человеколюбивый. Поэтому Цзэн Шэнь и Минь Цзы-[цянь] не променяли своего человеколюбия на «богатство [государей] Цзинь и Чу»; Бо-и не променял своего образцового поведения на престол удельного правителя, и по этой причине, [хотя] «князь (гун) Цзин [государства] Ци имел тысячу четверок лошадей», но не в состоянии был тягаться с ним славой[1490]. Кун-цзы сказал: «О, сколь достойный человек [Янь] Хуй! Один бамбуковый круглый сосуд рисовой каши, один сделанный из горлянки ковш питья — [вот все, чем он питался, да и] жил он в узком переулке; другие люди не могли снести печали от такой [жизни, Янь] Хуй же неизменно сохранял радостное настроение»[1491]. Поэтому только «человеколюбивый» в состоянии «пребывать в стесненных обстоятельствах» и «в радости»[1492]. Когда низкий человек становится богат, то сразу же учиняет насилия, «когда становится беден, то сейчас же принимается бесчинствовать»[1493]. Ян-цзы сказал: «Если кто действует во имя человеколюбия, то не станет богатым; если кто действует во имя богатства, то не станет человеколюбивым»[1494]. «Если выдвигают на передний план выгоду и отодвигают на задний план долг, то [сановники] будут захватывать и отнимать [принадлежащее государям], не удовлетворяясь»[1495]. Министры накапливают миллиарды, сановники накапливают тысячи слитков золота, младшие чиновники накапливают сотни слитков золота; когда прибыли уже накоплены и богатства уже собраны[1496], [люди из] ста кланов страдают от холода [в нищете] и, бежав, порознь бродят по дорогам; как же могли бы одни только конфуцианские ученые «сохранить [положенные] им одежды и головные уборы не рваными»[1497]?».

Глава 17 Бедные и богатые

Сановник сказал:

«После того как я связал в пучок волосы, повязал пояс, нарядился [и поступил учиться[1498], в возрасте] тринадцати лет мне посчастливилось получить возможность [попасть в] ночную охрану дворца[1499], и я прислуживал [Сыну Неба, состоя в свите] у ступицы его колесницы[1500], благодаря чему достиг постов министра и сановника, получал жалованье и принимал дары [от государя] более шестидесяти лет[1501]. При расходах на колесницы и лошадей, платье и одежду, при тратах на [содержание] жены и детей, слуг и поваров я подсчитывал приход и [сообразно с этим] производил расход, был бережлив и умерен и благодаря этому что-то откладывал. Что касается окладов и жалований, наград и даров [государя], то я понемногу рассчитывал и прикидывал, как их [выгоднее использовать], постепенно копил и этим стяжал богатство и создал наследие [для потомков]. Поэтому, «хотя делят землю одинаково [между всеми, лишь] достойный в состоянии сохранить ее; хотя делят богатство одинаково [между всеми, только] умный в состоянии рассчитать, как его [выгоднее использовать]»[1502]. Ведь когда Цзы-гун «продавал и запасал [товары]», а достопочтенный господин Чжу из Тао «трижды составлял [состояние в] тысячу слитков золота»[1503], разве они непременно брали что-то у простолюдинов? Они только обдумывали что-то, [пользуясь бирками для счета длиной в] шесть цунъ, пускали что-то в оборот[1504], [учитывая] обилие и нехватку [товаров], брали что-то из [разницы] между высокими и низкими ценами».

Знаток писаний сказал:

«В древности [люди] не занимались двумя занятиями одновременно, не сочетали в одних руках прибылей и жалованья [из разных источников; ведь] только после этого не было значительной разницы между всеми занятиями, не было большого разрыва между богатыми и бедными. Ведь невозможно сполна прославить имя того, кто использовал свой ранг и жалованье, чтобы проявить смирение и уступчивость; невозможно сосчитать весь доход того, кто воспользовался своим могуществом и положением, чтобы домогаться выгоды. Кто [один] кормится [ресурсами] озер и прудов, монопольно завладел [богатствами] гор и морей, с тем [заготовители топлива — ] косари и дровосеки — не в состоянии соперничать в [получении] милостей, с тем торговцы и купцы не в состоянии соперничать в [погоне за] прибылью. Когда Цзы-гун стяжал ее, используя [возможности простолюдина в] холщовой одежде, то Кун-цзы осудил его; разве тем более не [осудил бы он] того, кто стремится к этому, используя свое положение и статус[1505]? Поэтому в древности сановник помышлял о своих человеколюбии и справедливости, чтобы занять свой пост, а не действовал во имя могущества и выгоды, чтобы удовлетворить собственные интересы».

Сановник сказал:

«Только если у больших гор богатые ресурсы, то сто кланов будут ими обеспечены; только если у Реки Хэ и моря обильные [недра], то простой люд получит от них удовлетворение [своих нужд]. Ведь прудок [шириной всего в] сюнь или чан не может [послужить для] орошения водохранилища — пруда с защитным валом на берегу; [низкорослые] деревья с холмов и курганов не могут [послужить для] возведения зданий дворца[1506]. Малое [тело] не может вместить большое [тело], малое количество не может обеспечить [нужды] большого количества. Еще не бывало [человека], который не в состоянии был бы обеспечить себя, а в состоянии был бы обеспечить других людей; «еще не бывало [человека], который не в состоянии был бы управлять собой, а в состоянии был бы управлять другими людьми». Поэтому, кто хорошо умеет действовать ради других людей, в состоянии действовать ради самого себя; кто хорошо умеет управлять другими людьми, в состоянии управлять собой. Если знаток писаний не в состоянии привести в порядок свой дом, как же он сможет привести в порядок других?[1507]».

Знаток писаний сказал:

«Кто едет в дальнюю дорогу, пользуется повозкой; кто переправляется через большие реки и моря, пользуется лодкой. Поэтому, когда достойный ученый совершает подвиг и создает себе славное имя, он пользуется имуществом и «пользуется вещами»[1508]. Гуншу-цзы был в состоянии воспользоваться лесным материалом правителя людей, чтобы сооружать здания дворцов и высокие земляные террасы, включая те, на которых стоят постройки; но он не был в состоянии построить для себя [даже] маленький домик[1509] или тесную хижину, ибо [его собственного] лесного материала не хватало. Оу Е был в состоянии воспользоваться медью и железом повелителя государства, чтобы изготовлять из них металлические[1510] курильницы и большие металлические колокола; но он не был в состоянии изготовить для себя [даже] сосуда для вина или котла-треножника для варки пищи, блюда или чаши для еды и питья, так как не имел для этого необходимого материала[1511]. Благородный муж в состоянии воспользоваться [поддержкой] двора правителя людей, [держащего в руках] правленье, чтобы наладить согласие среди ста кланов, оказывать милости толпам и массам [простолюдинов][1512]; но он не в состоянии сам обогатить свой дом, его положение не подходит [для этого]. Поэтому, когда Шунь пахал на горе Ли, его милости не распространялись [даже] на родную деревню[1513]; когда Тай-гун забивал быков в Чаогэ, [исходящие от него] выгоды не распространялись [даже] на его жену и детей; когда же они были использованы на службе, их милости распространились на восемь отдаленных районов, благодеяния, исходящие от их внутренней духовной силы, переполнили моря четырех [стран света][1514]. Поэтому Шунь пользовался [поддержкой государя] Яо, Тай-гун пользовался [поддержкой государя] Чжоу. Благородный муж в состоянии заниматься самоусовершенствованием, чтобы воспользоваться истинным путем, но не способен, [избрав] кривой путь[1515], пользоваться богатством».

Сановник сказал:

«Путь космической гармонии явлен высоко в Небе[1516], вещи рассыпаны по Земле, благодаря им умный становится богат, из-за них глупый впадает в нужду[1517]. Цзы-гун прославился среди удельных правителей тем, что запасал и накапливал, а достопочтенный господин Чжу из Тао был в почете у людей своего века за преумножение добра. Богатые общались с ними, бедные получали от них поддержку. Поэтому все без исключения от повелителя людей вверху и до ученого[-простолюдина в] холщовой одежде внизу почитали их внутреннюю духовную силу, восхваляли их человеколюбие. Юань Сянь и Кун Цзи в свой век испытывали такие бедствия, как голод и холод, Янь Хуй «часто оказывался в безысходной нужде» в бедном переулке[1518]; в это время, когда они [ютились] в крайней нищете в пещерах, вырытых в земле, были вынуждены [носить только] длинный халат, подбитый старой шелковой ватой, даже если бы они захотели «пользоваться богатством» и пустить в ход коварство и лесть[1519], они все равно были бы не в состоянии [сделать это]».

Знаток писаний сказал:

«Кун-цзы говорил: «Если бы было возможно стремиться к богатству, я тоже делал бы это, даже в качестве [возницы, чья] обязанность держать хлыст в руке; если бы оказалось невозможно стремиться к [богатству, я] последовал бы за тем, что я люблю»[1520]. Благородный муж стремился к долгу, а не к обогащению любой ценой. Поэтому он язвительно критиковал то, что Цзы-гун «не получил повеления [Неба быть богатым], а его добро преумножалось им [по его собственному почину]»[1521]. Если благородному мужу выпадает благоприятный случай [встретиться с государем и получить его признание], то он становится богат и занимает высокое положение; если не выпадает, то он уходит и радуется истинному пути[1522]; он не ввязывается [в погоню за] выгодой, поэтому не захватывает беззаконно, повернувшись спиной к своему долгу; он живет, скрывшись [от мира], соблюдает свои принципы, не хочет [ничем] помешать своему образцовому поведению, поэтому не примыкает к сильным[1523], вредя своей репутации. Даже когда «дашь ему [богатства] домов Хань и Вэй»[1524], — если это не [соответствует] его стремлениям, то он не станет ими владеть. Богатство и высокое положение не могут принести ему славы, клевета и поношение не могут нанести ему ущерба. Поэтому «длинный халат Юань Сяня, подбитый старой шелковой ватой», был достойней, чем «[одежда из шкурок] лис и барсуков» [главы семьи] Цзисунь[1525]; «рыбное блюдо» Чжао Сюань-мэна было вкусней, чем [яства] Чжи-бо[1526] [из мяса] домашних животных, кормящихся травой и зерном; серебряные подвески на поясе Цзы-сы были прекрасней, чем нефрит из Чуйцзи, [полученный] князем (гун) [владения] Юй[1527]. Князь (хоу) Вэнь [государства] Вэй в почтительном поклоне склонился над перекладиной на передке своей колесницы, [проезжая мимо] квартала Дуаньгань Му, не потому, что тот обладал положением[1528]; князь (гун) Вэнь [государства] Цзинь, когда увидел Хань Цина, устремился к нему, сойдя с колесницы, не потому, что у того было большое богатство; [оба государя поступили так] потому, что те были богаты человеколюбием, полны внутренней духовной силы[1529]. Поэтому «зачем непременно» тот, кто занимает высокое положение, [должен обладать] богатством? Он [должен обладать не им], «а только человеколюбием и справедливостью!»[1530]».

Глава 18 Поношение учения [Ли Сы]

Сановник сказал:

«Ведь держать в мыслях кривой [путь], а говорить о прямом, «выдавать себя за не имеющего желаний»[1531], а на деле не следовать [этому] — «это не [соответствует] чувствам ученого»[1532]. В старину Ли Сы вместе с Баоцю-цзы служил Сюнь Цину [как учителю][1533]; после этого Ли Сы прибыл в [государство] Цинь, в конце концов получил [пост одного из] трех высших министров и, опираясь на могущество [правителя, способного выставить] десять тысяч боевых колесниц, стал властвовать над [областью, лежащей] между морями [четырех стран света][1534]; его заслуги были равны [достижениям] И [Иня] и [Тай-гун-]вана, его слава была так же велика, как гора Тай; а Баоцю-цзы не избежал [жизни в] «травяном шалаше» с окном, сделанным из горла битого глиняного кувшина[1535]; он был, как лягушки в дождливый год: нельзя сказать, что они не квакают многоголосым хором, но в конце концов подыхают в канаве — только и всего. Теперь [вот что:] если кому нечем прокормить [близких] внутри [своего дома] и нечем заслужить хвалу вне его, если он пребывает в бедности и низком положении, но любит «обсуждать [дела правления]», то пусть даже он говорит о человеколюбии и справедливости — все равно он не заслуживает высокой оценки![1536]».

Знаток писаний сказал:

«Когда Ли Сы помогал в качестве канцлера [государю] Цинь, Ши хуан поручал ему [дела], и среди подданных не было второго, равного ему; однако Сюнь Цин не ел из-за[1537] него, так как видел, что тот попадет в неожиданную беду. Баоцю-цзы питался кашей[1538] [в шалаше, крытом] перекати-полем и лебедой, осуществлял истинный путь в жилище, крытом белым [пыреем], находил удовольствие в своих стремлениях и был удовлетворен этой [жизнью], словно[1539] [у него были] просторные хоромы и [яства из мяса] домашних животных, питающихся травой и зерном; у него не было высокого положения, но не было и озабоченности «[постоянными] опасениями» [потерять его][1540]. Ведь нельзя сказать, чтобы нефрит из Чуйцзи [князя (гун)] Сяня [государства] Цзинь не был прекрасен, но Гун Чжи-ци вздохнул, увидев его, так как знал, что [у привезшего нефрит в подарок] Сюнь Си был план его [возвращения]; нельзя сказать, чтобы богатство Чжи-бо, охватывавшее [все ценности] трех [государств, выделившихся из] Цзинь, не было большим, но он не знал, что [Чжао] Сян-цзы замыслил его [раздел]; нельзя сказать, чтобы «[одежда из шкурок] лис и барсуков» [главы семьи] Цзисунь не была нарядной, но он не знал, что государь [владения] Лу был озабочен его [могуществом]. Поэтому [князь (гун)] Сянь [государства] Цзинь с помощью превосходных лошадей поймал на крючок [владения] Юй и Го, [Чжао] Сян-цзы при помощи разрушения городских стен завлек [в ловушку] Чжи-бо; поэтому Чжи-бо сам был взят в плен [главой дома] Чжао, а [владения государей] Юй и Го оказались в конце концов присоединены [князем] Цзинь, так как они сосредоточили усилия только на приобретении — и не принимали во внимание последствий этого, [кто] жаждал земли, [кто] считал выгодным [получение] превосходных лошадей[1541]. Кун-цзы сказал: «Если у человека нет мыслей об отдаленном [будущем], у него непременно будет забота в недалеком [будущем][1542]. Те, что находятся ныне на [чиновничьих] постах, завидя выгоду, не предвидят [возможного] убытка, взалкав приобретений, не считаются с [возможным] стыдом, променивают свою жизнь на прибыль, променивают свою смерть на богатство. Не иметь внутренней духовной силы [обладателя] человеколюбия и справедливости, а иметь жалованье [обладателя] богатства и высокого положения — все равно что ступать по [настилу над] волчьей ямой или есть под тяжелыми опускными воротами внутренних городских стен; вот почему Ли Сы подвергся пяти наказаниям[1543]. „На юге есть птица, называется юань-чу», «ест только плоды бамбука, пьет только из источника с вкусной водой»; она «пролетала» мимо горы Тай, а «сова» с горы Тай, которая, склонив голову, клевала «разлагающуюся [тушку] крысы», «взглянув вверх, увидела» «юань-чу» и «устрашающе заухала»[1544]. Ныне министры, которые, опираясь на свое богатство и высокое положение, насмехаются над конфуцианскими учеными, превратили [эту манеру] в свое обычное поведение; могут ли они не иметь сходства с совой с горы Тай, которая устрашающе заухала на [птицу] юань-чу?».

Сановник сказал:

«Цель учения — не допускать [употребления] грубой речи, цель норм поведения — придать внешнюю утонченность неотесанному поведению. Поэтому ученьем помогают внутренней духовной силе, нормами поведения придают внешнюю утонченность природной сущности. Когда произносят слова, то думают о том, можно ли их сказать; когда совершают поступки, то думают о том, можно ли им радоваться; «скверные слова не [должны] исходить из [твоих] уст, дурные поступки не [должны] касаться тебя»[1545]. [Твои] «действия отвечают нормам поведения», «поступки соответствуют истинному пути»[1546]. Поэтому [благородный муж] «делает что-то [всегда] в соответствии с нормами поведения, высказывает что-то [непременно] в духе уступчивости»[1547]. По этой причине [он] весь день говорит, «не допуская обмолвок в речи», всю жизнь действует, «не вызывая злобы и ненависти»[1548]. Теперь [скажу:] правитель людей учредил чиновничьи должности и поставил [на них служащих] при государевом дворе, чтобы управлять народом, раздал ранги и распределил жалованья, чтобы похвалить[1549] достойных, а [вы] говорите «тяжелые опускные ворота внутренних городских стен», «разлагающаяся [тушка] крысы»[1550] — какие [у вас] «вульгарные и ошибочные»[1551] выражения, они противоречат тому, что я слыхал!».

Знаток писаний сказал:

«Когда совершенномудрый правитель «учреждает чиновничьи должности», чтобы поручить исполнение служебных обязанностей [людям], то их занимают способные; когда он «распределяет жалованья, чтобы использовать на службе[1552] достойных»[1553], то их получают способные. Когда кто-то занимает высокое положение по справедливости, то не считает его [слишком] высоким; когда кто-то получает [большое жалованье] по справедливости, то не считает его [чересчур] большим. Поэтому «Шунь получил Поднебесную от Яо», Тай-гун не отказался от [поста одного из] трех высших министров [дома] Чжоу[1554]. «Если же это не те люди, то» [предоставление им «даже одного] бамбукового круглого сосуда рисовой каши и [одного] деревянного сосуда похлебки»[1555] и то нанесет вред народу. Поэтому «у кого внутренняя духовная сила слаба, а пост высок, способностей мало, а обязанности важны, тот редко минует [беду]»[1556]. Ведь когда «сова» с горы Тай клевала «разлагающуюся [тушку] крысы» среди далеких болот и глухих ущелий, она не приносила вреда людям. [В отличие от нее] нынешние [чиновники], имеющие собственное веденье, награбив богатств правителя, кормятся ими под боком у законов о наказаниях, не понимая, что механическое спусковое устройство [этой] клетки для ловли зверей будет спущено, да еще при этом «устрашающе ухают» на людей; как может беда, которая их [ждет], сравниться с [той, которой опасалась] «сова» с горы Тай?[1557]».

Сановник сказал:

«Сыма-цзы говорил: «В Поднебесной беспорядок и смятение — все носятся туда [и обратно] в погоне за прибылью». «Девы из [земли] Чжао» «неразборчивы в том», уродлив или красив [мужчина]; «девушки из [земли] Чжэн» «неразборчивы в том», далек [к нему путь или] близок; торговые люди не стыдятся срама и позора; солдаты-воины не щадят всех сил, которые у них есть; чиновники[1558] не находятся подле родителей, а служат государю, не уклоняясь от встречающихся им трудностей. Все они действуют во имя прибыли и жалованья[1559]. Конфуцианские ученые и моисты внутренне алчны, а внешне держатся с достоинством[1560], разъезжая туда и обратно, странствуют, чтобы давать советы; у них занятой и обеспокоенный вид тоже [оттого, что они] еще не сделали приобретений. Поэтому почет и слава — это желание ученого, богатство и высокое положение — это чаяние ученого. Когда Ли Сы был учеником у Сюнь Цина, повозки, [в которых разъезжала] низкая и недостойная [посредственность], катились рядом с его повозкой; когда же он взмахнул крыльями и взлетел высоко, поднялся, как дракон, стал скакать в разных направлениях, как [быстроногий конь] цзи[1561], опередил всех и обогнал вся[1562], то взмахивал крыльями, то парил на высоте в десять тысяч жэнь, — если даже лебедь и [скакун] Хуалю [не][1563] были ему товарищами, что же говорить о [зверях и птицах] вроде хромой овцы, ласточек и воробьев? Он пользовался могуществом [повелителя] Поднебесной, управлял толпой, [населяющей] пространство между Небом, Землей и четырьмя странами света; свита, следовавшая за ним, [насчитывала] сто колесниц, жалованье, которым он кормился, [исчислялось] десятью тысячами мер чжун. А у связанных [своей доктриной] конфуцианских ученых [одежда из] холста и грубой ткани и та рваная, винной барды и шелухи зерна и то не досыта; не то что они находят вкусными бобы и бобовые листья и презирают [жизнь в] «просторных хоромах», [просто] они не в состоянии получить [желаемое]; даже если бы они хотели «устрашающе ухать на людей»[1564], как могли бы они [это делать]?».

Знаток писаний сказал:

««Благородный муж думает о внутренней духовной силе, маленький человек думает о земле»[1565]; «достойный ученый жертвует собой ради славного имени, алчный муж умирает ради выгоды»[1566]. Ли Сы алкал того, что было ему желанно, а навлек на себя то, что было ему ненавистно. Суньшу Ао предвидел [опасность], когда она еще не появилась, «трижды покидал [пост] канцлера и не сожалел об этом»[1567], и не потому, что находил удовольствие в низком и незначительном положении и питал отвращение к обильному жалованью, а потому, что беспокоился[1568] об отдаленном [будущем] и был осторожен, избегая вреда. Ведь «быка, [предназначенного] для жертвоприношения [Небу и Земле] в предместье [столицы]», «кормят целый год, [затем] наряжают его [в шелка] с узорами — разноцветными вышивками, чтобы завести в [зал для жертвоприношений внутри] храма предков»[1569]. «Великий мясник»[1570] «держит в руке нож для жертвоприношений с прикрепленными к его рукояти колокольчиками, чтобы срезать клок шерсти на его [голове]»[1571]. В это самое время, [даже] если бы он захотел подниматься[1572] по высокому горному склону, таща на себе тяжелый груз, этого нельзя было бы достигнуть. Когда Шанский Ян оказался в трудном положении в Пэнчи, а У Ци «лег ничком на мертвое тело» [своего] царя[1573], то [даже] если бы они захотели жить в нищем травяном шалаше, одеваясь в холст и грубую ткань, этого нельзя было бы достигнуть. Когда Ли Сы помогал в качестве канцлера [государю] Цинь, он «пользовался могуществом[1574] [повелителя] Поднебесной», и для его стремлений показалось бы малым [даже государство, способное выставить] десять тысяч боевых колесниц; когда же он был заключен в тюрьму и его разрывали на части колесницами на рыночной площади в Юньяне[1575], он тоже захотел, неся на спине дрова, войти в Восточные ворота и идти по кривым улицам и улочкам Шанцая, но этого нельзя было достигнуть[1576]. Су Цинь и У Ци убили себя тем, что [обладали] могуществом и [занимали] положение. Шанский Ян и Ли Сы погубили себя тем, что [пользовались] почетом и [имели] вес; все они алкали жалованья, жаждали славы и этим положили конец своим жизням. «Ста колесниц свиты, следовавшей за ним»[1577], никогда бы не хватило, чтобы увезти его несчастье!».

Глава 19 Восхваление достойных

Сановник сказал:

«Бо-и голодал из-за того, что был бескорыстен, учитель Вэй умер из-за того, что был честен. Руководствуясь своими мелкими душевными свойствами, они нанесли ущерб главному, — это «мелочная честность, которую упрямо соблюдают простолюдины и простолюдинки, кончая с собой в горном потоке, о чем никто не знает». Какие у них были подвиги и славные репутации? У Су Циня и Чжан И[1578] ума хватало на то, чтобы сделать государство сильным, смелости хватало на то, чтобы вселять страх во врагов; «как только [они] приходили в гнев, то удельные правители боялись; когда [они] жили спокойно, то Поднебесная отдыхала»[1579]. Не было никого среди правителей, [способных выставить] десять тысяч боевых колесниц, которые бы не искали их дружбы, [униженно] сгибая свое тело, произнося смиренные речи и делая щедрые подарки. Вот кого называют прославленными учеными Поднебесной. Ведь тот, у кого ума не хватает для того, чтобы строить вместе с ним планы, а чьи непостоянные [меры], приспособленные к обстоятельствам, не могут осуществиться в его век[1580], — это «низший из людей»[1581]. Ныне рекомендованные [знатоки писаний] говорят «есть» про то, чего нет, говорят «полное» про то, что пусто, [одеты в] холщовую одежду и дырявые туфли, погружены в глубокую задумчивость и ходят медленной походкой, как будто что-то потеряли; это [не только] не [те] ученые, которые совершают подвиг и устанавливают себе славную репутацию[1582], но они также еще не избавились от обычаев заурядных и вульгарных [людей] нашего века».

Знаток писаний сказал:

«Су Цинь оказался на высоком посту во [владении] Чжао благодаря [созданному им] союзу [государств, расположенных] по направлению с юга на север; Чжан И был использован на службе во [владении] Цинь благодаря [созданному им] союзу [государств, расположенных] по направлению с востока на запад. Нельзя сказать, чтобы в это время они не занимали почетного и высокого положения, однако умные ученые, идя [за ними] вослед, были озабочены этим, ибо знали, что кто[1583] выдвинулся вперед неправым путем, непременно уйдет в отставку неправым путем; что было получено не по справедливости, непременно будет потеряно не по справедливости. Могущества [кланов] Цзи[сунь] и Мэн[сунь], богатства «трех [семей, происходящих от князя] Хуаня», было невозможно достигнуть, но Кун-цзы сказал про их [потомков], что они «захирели»[1584]. Кто, будучи чьим-то подданным, могуществом равен государю, а богатством равен государству, тот погибнет. Поэтому чем выше его пост, тем тяжелее его вина; чем обильнее его жалованье, тем больше его вина. Ведь кто идет [в поход], в первую очередь бережет себя, а потом уже домогается славы; кто служит на государственной службе, в первую очередь избегает вреда, а потом уже домогается жалованья. Поэтому нельзя сказать, чтобы вкусно пахнущая приманка не была привлекательна, но черепахи гуй и драконы лун, услыхав о ней, прячутся глубоко [в воду], а чудесные птицы луань и фэн, завидев ее, «взмывают высоко»[1585] [в небо], ибо знают, что она приносит вред телу. Ведь те, что являются [простыми] воронами и сороками, рыбами и черепахами бе, летят как обезумевшие и бросаются в бегство, [пытаются] спастись и скрыться после того, как проглотили вкусно пахнущую приманку, но это бесполезно для [спасения] от смерти. Ныне [чиновники], имеющие собственное веденье[1586], произвольно распоряжаются законами государства и продвигаются вперед [по службе], несмотря на свои преступления; лишь после того как внезапно возникает близкая опасность, [они пытаются ускользнуть] — колесницы несутся, люди бегут, но это бесполезно для [спасения] от смерти. Того, что они награбили, нельзя возместить [даже трудом] рабов и рабынь[1587]; когда их жены и дети бросаются в бегство, им негде [укрыться от гибели][1588]; сами же они находятся в глубоком [подземелье] тюрьмы, никто не знает [о них] и не [бросает на них] сочувственного взгляда. В это время бывает ли им хоть когда-нибудь до смеха[1589]?».

Сановник сказал;

«Знаток писаний, [вам присущи] высокие поступки[1590], вы прямы, словно вас нельзя согнуть; [вам свойственны] большая честность и чистые речи, вы душевно чисты, словно вас нельзя очернить. Однако [вспомните: пограничный солдат] Чэнь Шэн бросил тащить тележку за деревянную поперечину на передке, первый учинил бунт против [государя], поставил себя [царем государства] Расширенное Чу[1591]; прежде у него не было ни образцового поведения, [достойного] неслужащих ученых [Янь] Хуя и [Чжун] Ю, ни [почетного] положения высших министров или сановников; но когда он, «[воспрянув духом], взмахнул [руками] в [волости] Дацзэ»[1592], прошло не более [одного] полного месяца, а «такие люди, как [учителя]» затыкающие за пояс [дощечки для записей]»[1593], из конфуцианских ученых и моистов [земель] Ци и Лу, облачась в свои длинные одежды (длинная одежда: — это официальное платье установленного образца[1594]), «неся на спине ритуальную утварь, »[Классическую книгу] стихов" и "[Классическую книгу] писаний", [принадлежавшие мудрецу] по фамилии Кун[1595], положили на землю дары [в знак готовности пожертвовать собой из чувства долга по отношению к государю] и стали его подданными"; Кун Цзя сделался «ученым обширных знаний» [при Чэнь] Шэ и «в конце концов умер вместе с ним» в [городе] Чэнь[1596], став великим посмешищем для Поднебесной. [Так] вот, оказывается, каковы те, что «прячутся глубоко» и «взмывают высоко»[1597]?».

Знаток писаний сказал:

«Когда дом Чжоу пришел в упадок, нормы поведения и справедливость были разрушены, и он оказался не в состоянии упорядочить Поднебесную. Удельные правители стали бороться друг с другом и уничтожать друг друга, [пока не] объединились в шесть государств[1598]; «оружие и латы не лежали без дела», народ не мог спокойно отдохнуть[1599]. «[Государь] Цинь, обладая стремлениями [жадных] тигров и волков, вгрызался [во владения] удельных правителей, как шелковичный червь [в тутовые листья]», присоединил и поглотил «сражающиеся государства», «превратил их в округа и уезды»; он хвастался своими способностями и кичился своими подвигами, «полагал о себе, что превосходит Яо и Шуня»[1600], «и стыдился равняться с ними»[1601]. Он отринул человеколюбие и справедливость и высоко ставил наказания, наносящие и не наносящие увечья, считал, что «в нынешнее время не берут за образец мирное цивилизующее начало, а [все] решается военной [силой]»; Чжао Гао разбирал судебные дела во внутренней [области мира], Мэн Тянь применял оружие во внешней [области мира], сто кланов печалились и страдали, единодушно ненавидели [государя] Цинь[1602]. Когда царь Чэнь в гневе возбудил [своих приверженцев, ставших его] когтями и зубами, и «начал дело» [восстания против Цинь] в Поднебесной, то, хотя его путь и был плох, тем не менее некоторые из конфуцианских ученых и моистов домогались его [расположения], ибо они считали, что [на свете] «долгое время не было царя»[1603], со времен Кун-цзы и до сих пор истинный путь был прегражден и не мог осуществиться, а [правитель] Цинь снова наложил на него строгий запрет, поэтому [эти ученые] «излили свой гнев у царя Чэня»[1604]. Кун-цзы сказал: «Если найдется такой, что использует меня на службе, я, пожалуй, создам Восточное Чжоу!»[1605] Он надеялся на заслуги [под стать] Чэн Тану[1606], Вэню и У, на [благо] ста кланам искоренял злодеев и устранял разбойников; разве он алкал жалованья и находил удовольствие в [высоком] посту?».

Сановник сказал:

«Знаток писаний, хотя вашим словам и поступкам свойственно бескорыстие Бо-и, по чистоте [сердца] вы уступаете Люсяскому Хую[1607]; вы только [кажетесь прозорливым, как тот, кто] смотрит ввысь, [а на деле вы недальновидны, как тот, кто] смотрит вниз, [себе под ноги]; у вас чистые речи, но грязные поступки; когда дело идет о «чаре опьяняющего напитка и деревянной миске мяса», вы «уступаете» другим, медля в нерешительности; [да ведь] вы отказываетесь от малого, но берете большое, бескорыстны, как [разборчивая в еде] курица[1608], но глотаете[1609], как [жадный] волк. Такие, как Чжао Вань и Ван Цзан[1610], за их методы конфуцианских ученых были возведены в министры высшего ранга и тем не менее обладали сердцами, [жадными до] прибыли, [получаемой путем] мошенничества, и не знающими жалости. Чжуфу Янь благодаря своему [бойкому] языку получил крупную должность, присвоил большую власть, обманывал [членов] дома государя, брал взятки у удельных правителей[1611]. В конце концов все они были казнены смертью. Дунфан Шо называл себя «умным спорщиком», [способным своим красноречием] расплавить твердое и растворить камень, [человеком, который] «не имеет себе равного» среди своего поколения[1612]; однако, если вникнуть в его собственные поступки, [даже у] безумца рука не поднялась бы совершить их! Что же говорить о [поведении] тех, которые не обладают красноречием Дунфан Шо и на кого «в прочих отношениях [и] смотреть не стоит»[1613]?».

Знаток писаний сказал:

«У кого стремления хороши, тот забывает о дурном; кто осмотрителен в малом, тот достигает великого[1614]. [Наблюдать человека, приносящего жертвы] среди ритуальных сосудов для жертвенного мяса, достаточно, чтобы распознать, [как он выполняет] обряды; [наблюдать человека у него дома], за дверями его внутренних покоев, достаточно, чтобы оценить, [высоко ли его] поведенье. «Ведь такие, что носят одежды древности, декламируют по памяти [предания о] пути древности и, отбросив ее, совершают злодеяния, редки». Поэтому благородный муж «говорит, если это ко времени», «берет, если это в соответствии со справедливостью», «не обладает [богатствами и высоким положением], если получил их неправым путем», имеет вдоволь, но не впадает в излишество, «величаво-спокоен, но не заносчив»[1615]. Поэтому, когда Юань Ан был приближен божественным властителем Цзином, лошадей, которых он держал, было не более одной четверки. Когда Гунсунь Хун занял пост [одного из] трех высших министров, в его доме было не более десяти колесниц. Увещаниям учителя Дунфана внимал и его слова осуществлял божественный властитель У[1616], [но тот] не стал заносчив сверх меры. Чжуфу [Янь] терпел бедность и «нужду долгие дни»[1617], ему было омерзительно, что находящиеся на постах, не любя истинного пути, богатеют и занимают высокое положение, [но] не знают, как помочь ученым; тогда он взял избыток от обилия [средств], чтобы «помочь» бедным ученым «в затруднительном положении»[1618]; он не [стремился] создать наследие — состояние для своего частного дома. [Если] наше поколение ропщет многоголосой толпой, то оно озабочено не тем, что конфуцианские ученые «бескорыстны, как [разборчивая в еде] курица», а тем, что занимающие посты насыщаются, как [жадные] тигры, и глотают, как [хищные] совы, а когда требуют [желаемое] и полностью захватывают его в свои руки[1619], [после этого] ничего не остается».

Загрузка...