Сталин и заговорщики сорок первого года. Поиск истины

Глава 23. Взгляд из-за рубежа

В своих воспоминаниях наш посол в Англии И.М.Майский так описывал события накануне войны. В субботу 21 июня ему позвонил посол Англии в Советском Союзе Стаффорд Криппс, который был в то время на своей родине и попросил встретиться. При встрече сообщил важную новость: «…У нас есть заслуживающие доверия сведения, что это нападение (германское — В.М.) состоится завтра, 22 июня, или в крайнем случае 29 июня… Гитлер всегда нападает по воскресеньям.. Я хотел информировать вас об этом».

После того, как они «обменялись краткими репликами по поводу этого сообщения», Криппс прибавил:

«Разумеется, если у вас начнется война, я немедленно же возвращаюсь в Москву».

Трудовой народ Англии с первых с первых дней нападения фашистской Германии на СССР выступил в поддержку Советского Союза.

«Когда Криппс ушел, — пояснял Майский, — я сразу же отправил в Народный комиссариат иностранных дел шифровку-молнию о его сообщении… но в голове еще острее, чем раньше, стоял неотступный вопрос: «Неужели завтра война?».

То есть читатель ясно понимает из прочитанного, что Ивана Михайловича и до прихода Криппса мучил вопрос о завтрашнем нападении Германии (т. е. 22 июня) на нашу страну. И действительно, страницей ранее, своих мемуаров, он писал, что у него было тревожное чувство, и он терзал себя аналогичными вопросами:

«Неужели завтра, послезавтра война?.. Неужели гитлеровские орды бросятся через нашу границу?.. Неужели фашистские бомбы обрушатся на наши города?.. Неужели десятки и сотни тысяч советских людей обречены на жестокую смерть под ударами врага?.. Ах, если бы всего этого можно было бы избежать!..».

Хочу пояснить читателю, что никакие «заслуживающие доверия сведения» Криппс нашему послу Майскому не передавал, а, следовательно, Иван Михайлович — не получал. Дело в том, что и сам Майский был в курсе этих самых «доверительных сведений». Их передало британское радио. Помните радиоперехват севастопольских моряков? Так что, Ивана Михайловича, просто, вынудили «слегка подправить» воспоминания. А чтобы в тексте не прозвучал подлинный источник информации, его заменили Криппсом. Я не исключаю, того факта, что посол Англии в Советском Союзе и наш Майский, могли обмениваться мнениями, по поводу данного сообщения по английскому радио, так как оно, действительно, носило сенсационный характер, но не более того.

Кроме того, хотел бы обратить внимание читателя на одну странность в изложении данных событий товарищем Майским. Почему, по мнению нашего дипломата, война может начаться завтра или послезавтра? А Криппс, вообще, разносит сроки нападения, аж, на неделю. Что за странные сведения о предполагаемом нападении прозвучали по английскому радио?

О том, что это было за сообщение, мы, как всегда, поговорим в конце работы, и в отдельной главе.

Сейчас важно другое. Как наш посол повел себя, узнав, что завтра ожидается нападение Германии на Советский Союз, чью страну он представлял на Британских островах?

На следующий день в 8 часов утра Иван Михайлович узнал о том, что германские войска перешли нашу границу. Около 11 часов по советскому радио было сообщено, что в полдень выступит с заявлением по радио нарком иностранных дел.

«Когда я узнал о предстоящем выступлении, — вспоминал Майский, — первое, что пронеслось у меня в голове, было: «Почему Молотов? Почему не Сталин? По такому случаю нужно было бы выступление главы правительства». Однако я не придал данному обстоятельству особого значения…(а сосредоточил главное внимание на содержании речи наркома иностранных дел) — текст изъят.

Жирным шрифтом в скобках я выделил текст, который соответствовал изданию воспоминаний И.М.Майского в 60-е годы при Хрущеве. В более позднем переиздании мемуаров, при повторном редактировании, и от этого текста советской цензуре пришлось отказаться, так не сцеплялись последующие «исторические события» начального периода Великой Отечественной войны, предложенные советскому читателю. По ходу цитирования текста Ивана Михайловича Майского, я буду указывать читателю, что было изъято из текста его воспоминаний.

«Выступление наркома иностранных дел произвело на меня хорошее впечатление. Оно вполне соответствовало моему настроению. (И моей твердой уверенности, что мы разобьем Германию. В тот момент, однако, — сознаюсь в этом откровенно, — я не представлял себе, какую страшную цену нам придется заплатить за победу. Но это объяснялось тем, что летом 1941 г. я, подобно многим, очень многим другим, не сознавал ясно ни культа личности Сталина, ни всех трагических последствий этого факта) — текст изъят.

Как видите, и у Майского возникло чувство недоумения по поводу отсутствия Сталина на Московском радио в полдень 22 июня. Но впоследствии, партийные товарищи, видимо, разъяснили бывшему послу в Англии, что он глубоко ошибался, по поводу своих переживаний из-за отсутствия в радиоэфире советского вождя.

Дальше события становятся не менее интересными. Майский вспоминает: «Я с нетерпением ждал каких-либо руководящих указаний от Советского правительства и прежде всего указаний о том, готовить ли мне в Лондоне почву для заключения формального англо-советского военного союза».

Это высказывание нашего посла надо понимать так, что после начала войны с Германией ему в Лондон не было послано ни одного сообщения о поводу его дальнейшей деятельности. Но Майский, как честный человек, патриот, не мог оставаться безучастным к судьбе своей Родины: «Я считал, что в годину великого бедствия каждый советский гражданин должен что-то сделать для своей страны. Из моих прежних разговоров с товарищами в Москве я знал, что вопрос о втором фронте является одним из важнейших в случае нападения Германии на СССР. Я решил сделать соответственный демарш. Но с кем говорить на такую тему?… По зрелому размышлению я пришел к выводу, что, пожалуй, целесообразнее всего первый демарш сделать перед лордом Бивербруком».

Как видно и это решение он принимает самостоятельно, без указаний из Москвы. И как долго длилось данное состояние дел? Надеюсь, читатель не забыл, что началась война с Германией и бездействие советского посла в стране, волею обстоятельств ставшей теперь, как бы нашим союзником, вызывает полное недоумение. И сколько же времени продлилось это ничегонеделание?

«Бивербрук был в то время членом военного кабинета Черчилля и как таковой имел отношение к общим вопросам стратегии и ведения войны. Вдобавок за предшествующие шесть лет у меня сложились с ним хорошие личные отношения… И я решился: на пятый день после начала германо-советской войны я отправился в Черкли (имение лорда — В.М.) и просил Бивербрука поднять в военном кабинете вопрос об открытии второго фронта во Франции».

Проведя несложное арифметическое действие, мы узнаём, что Иван Михайлович отправился на встречу с лордом Бивербруком 27 июня 1941 года, что также подтверждается его телеграммой на Родину от 30 июня: «В частности, по поводу мыслей Бивербрука, которые он мне высказал 27 июня…». Таким образом, получается, что его «зрелые размышления» по поводу своих решительных действий, как гражданина-патриота, удивительным образом совпали с возможным отсутствием Сталина в Кремле и закончились как раз с предполагаемым возвращением Сталина к активной работе. Очень даже может быть, что это было случайное совпадение. В жизни всякое бывает, особенно, как у нас, в начальный период войны, но, смотрите, как после этого зашевелился Вячеслав Михайлович Молотов.

«О своем разговоре с Бивербруком, — вспоминает Майский, — я немедленно телеграфировал в Москву. Никаких возражений против моей инициативы не последовало. Напротив, нарком иностранных дел вызвал к себе Криппса и, ссылаясь на сочувственное отношение Бивербрука к идее второго фронта, просил британского посла поставить этот вопрос перед британским правительством».

Чем же занимался наш нарком иностранных дел Молотов эти пять дней, если не удосужился послать Майскому, хотя бы одну телеграмму? А ведь тот очень тяготился своим неведением относительно дел на Родине.

И тут автору могут возразить товарищи, из министерства иностранных дел, подготовившие и издавшие в 1983 году в двух томах документы и материалы «Советско-Английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941–1945», где в 1-ом томе под номером 3 приведена телеграмма наркома иностранных дел СССР послу СССР в Великобритании.

«22 июня 1941 г.

«Если заявление Криппса о присылке военной миссии и экономических экспертов действительно отражает позицию Британского правительства, Советское правительство не возражает, чтобы эти две группы английских представителей были присланы в Москву. Понятно, что Советское правительство не захочет принять помощь Англии без компенсации и оно в свою очередь готово будет оказывать помощь Англии.

Молотов».

Так что же, выходит, Майский вводит нас в заблуждение, утверждая что не получал никаких указаний из Москвы? И кто же прав в таком случаем? Майский или товарищи из министерства?

Давайте-ка, сначала разберемся вот с каким вопросом. Посол Майский послал на Родину срочное сообщение, основанное на информации Криппса о том, что на 22 июня ожидается нападение на нашу Родину. Почему же его не включили в данный сборник документов? Это ведь не какое-то рядовое сообщение, а чрезвычайно важное. Да ради таких сообщений порой и находятся послы в сопредельных государствах, чтобы первыми ударить в набат и предупредить свою Отчизну о планах врага. А здесь, посол Майский шлет экстренную телеграмму о сроках нападения, кстати, сведения оказались на удивление, достоверными, и решение, не включить такую телеграмму в сборник, представляется не вполне, обоснованным.

Разумеется, всегда можно сделать отговорку, сославшись, дескать, на то, что приведенные в сборнике документы, начинаются с 22 июня, начала войны, а послание Майского, о котором мы ведем речь, относится как бы, к довоенному времени — 21 июня. Пусть будет так, но Майский 22 июня посылает еще одну телеграмму. Так вот любителям русского языка и литературы автор предлагает поломать голову над вопросом: «Является ли телеграмма Молотова, приведенная выше, ответом на телеграмму Майского от 22 июня?».

Приводить телеграмму Майского (док. № 2) полностью не решаюсь из-за ее большого объема, но ключевые предложения раскрывающие суть данного сообщения привожу. Итак,

«1. Сегодня в 8 час. 30 мин. утра секретарь Идена позвонил в посольство и просил меня быть у Идена (министр иностранных дел Англии — В.М.) …

В 12 час. я был у Идена. Он начал с расспросов о содержании речи Молотова. Я его подробно информировал. Далее он заявил, что только сегодня утром беседовал с Черчиллем и на основании этой беседы считает нужным заявить, что объявление Германией войны Советскому Союзу ни в какой мере не меняет политику Англии, что ее действия в борьбе с Германией сейчас не только не ослабевают, но, наоборот, усилятся…

Далее Британское правительство готово оказать нам содействие во всем, в чем оно может, и просит лишь указать, что именно нам нужно. В частности, военная и экономическая миссии, о которых мне вчера говорил Криппс, могут вылететь в любой момент, если мы того пожелаем. Иден просил меня выяснить также, не нужна ли нам какая-либо помощь в морских делах?…

Вообще, подчеркивал Иден, нам нужно только сообщить, что мы хотим, а Британское правительство постарается, поскольку это в его силах, исполнить всякое наше желание. Я ответил, что по понятным причинам не могу сейчас дать ответ на вопросы Идена, но обещал снестись с Советским правительством и после этого вновь его повидать. Жду от Вас по этому поводу указаний.

2. Иден сообщил мне, что сегодня в 9 час. вечера премьер выступит по радио и выскажется в том же духе, в каком Иден только что сделал мне заявление. Я заметил, что, учитывая слухи и разговоры, которые в последние недели велись вокруг прилета Гесса, «мирной кампании» немцев в США и так далее, было бы хорошо, если бы Черчилль в своей речи ясно и определенно заявил, что Англия тверда в своей решимости вести войну до конца. Иден обещал переговорить об этом с премьером и добавил, что совершенно спокоен за позицию своей страны: ни о каком мире с Гитлером не может быть и речи…

Затем я поинтересовался мнением Идена об американской реакции на совершившиеся события…

Иден ответил, что только вчера вечером имел длинную беседу с Вайнантом, который вчера прилетел из США на бомбардировщике, и в предчувствии того, что совершилось, как раз поставил перед американским послом аналогичный вопрос…

Со своей стороны Иден добавил, что, поскольку нападение Германии на СССР носит характер самой явной и оголтелой агрессии, реакция Америки должна быть более благоприятной для СССР и Англии, чем это имело бы место в других условиях…

3. Затем Иден перешел к вопросу о Криппсе. Он хотел бы, чтобы Криппс как можно скорее вернулся в Москву, однако ввиду инцидента с коммюнике ТАСС и болезненной реакцией на него со стороны Криппса Иден хотел бы знать, является ли Криппс для нас «персона грата»? Иден считал бы нецелесообразным в такой момент менять посла, но он готов это сделать, если бы мы того пожелали. Я заверил Идена, что подозрение Криппса ни на чем не основано, что отношение лично к нему у нас хорошее и что если у Криппса раньше были в Москве известные трудности, то это вытекало совсем из других, хорошо известных Идену причин. Иден был очень доволен моим ответом и заявил, что постарается срочно отправить Криппса в Москву».

4. Иден интересовался поведением Турции и Японии, но я не мог ему сообщить ничего нового. В заключение я поставил Идену прямой вопрос: могу ли я сообщить Советскому правительству, что ни о каком мире между Англией и Германией не может быть и речи, что Англия не только не ослабит, а, наоборот, усилит свою энергию в борьбе с Германией и что Англия твердо будет продолжать войну? Иден ответил: да, можете это сообщить…

Когда я прощался, Иден в раздумье произнес: «Это начало конца для Гитлера». Я ответил: «Война делает поворот всемирно-исторического значения».

«Майский».

И где же здесь в тексте упоминается о заявлении Криппса, товарищи дорогие, из министерства иностранных дел? Что же вы так не внимательны к своим же собственным документам? Ведь в послании Майского на Родину 22 июня (док. № 2) тот сообщает, что вел переговоры именно с министром иностранных дел Иденом и ни с кем другим, и, где в одном из пунктов был затронут всего лишь вопрос о Криппсе, точнее, о его возвращении в Москву.

А вот о заявлении Криппса, которое он сделал Майскому, отражено именно в телеграмме последнего от 21 июня. Текст этой телеграммы, как я уже отмечал, почему-то в сборнике не приведен, но в препарированном виде, этот текст можно обнаружить в т.1 в примечании под № 1.

«Примечания.

1. В беседе с Майским 21 июня 1941 г. Криппс заявил, что (и далее следует закавыченный текст, судя по всему этой самой экстренной телеграммы нашего посла от 21 июня — В.М.)«уже договорился с начальником генштаба Диллом о том, что в случае нападения Германии на СССР из Лондона в Москву в самом срочном порядке будет отправлена военная миссия для передачи нам опыта войны с Германией, причем данная миссия сможет отправиться по воздуху без посадки из Англии в СССР через Швецию… Равным образом Криппс договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов в целях налаживания хозяйственной координации между обеими странами. Люди, которых в данных условиях послала бы Англия, были бы людьми «первого ранга», могущими решать большинство вопросов на месте. Все это Криппс просил меня передать Советскому правительству немедленно и заверить его, что Британское правительство не допустит никакого промедления в оказании СССР (в случае нападения на него Германии) той помощи, на которую оно будет способно».

Как видно, очень хочется, вышеупомянутым товарищам, заполнить этот злополучный день 22 июня, какими-либо действиями Молотова и правительства. Ну не могла эта телеграмма Молотова быть отправленной в Лондон 22 июня. Понятно, что если очень хочется, то можно! Телеграмму нашему послу от Молотова, видимо, от 26 июня перенесли на 22 июня и пытаются таким образом заполнить, тот, образовавшийся информационный вакуум по первым дням. Задайтесь вопросом: «Зачем нужно передергивать даты телеграмм и почему нельзя правдиво изложить данные события?»

Ведь, все это лишний раз показывает и доказывает, что события начальных дней войны, видимо, очень беспокоили определенные круги постсталинского руководства нашей страны, по части правдивого их изложения. Иначе, зачем такая жесткая цензура?

Выше, я уже сказал, что воспоминания Майского подверглись вторичному «редактированию». Сначала их «корректировала» хрущевская цензура, с тем, чтобы скрыть характер сообщения английского радио и по ряду других причин. Затем, в брежневские времена пришлось сделать усечение и того, что было издано ранее, так как и то, что оставалось, оказывается, тоже, мешало воссозданию «подлинно-достоверной исторической правды» о том периоде войны.

Можете прочитать, что же пришлось убрать, впоследствии, в мемуарах Ивана Михайловича, чтобы они засверкали, как бриллиант в новой оправе.

«Наступил второй день войны — из Москвы не было ни звука. Наступил третий, четвертый день войны — Москва продолжала молчать. Я с нетерпением ждал каких-либо руководящих указаний от советского правительства и прежде всего указаний о том, готовить ли мне в Лондоне почву для заключения формального англо-советского союза, но ни Молотов, ни Сталин не подавали никаких признаков жизни.

Тогда я не знал, какое положение создалось в Кремле в первые дни после нападения Германии, и объяснял себе молчание Москвы тем, что у правительства, заваленного сверхсрочными военными делами, просто не доходят руки до дел дипломатических». — текст изъят.

А нас уверяют, что Майскому телеграммы из Москвы отбивали. Как видите, то, что устраивало поначалу хрущевцев — отсутствие Сталина в Кремле, уже никак не могло устроить последующее, брежневское руководство. На кого же, в таком случае, сваливать поражение по началу войны, если Сталина не было в Кремле, у руля власти? Кроме того, формировался культ партии. Как же быть в таком случае, когда возникнет вопрос: «Куда же смотрели «верные ленинцы» в Кремле?». И если, как пишет Майский, он ЧЕТЫРЕ дня не получал никаких указаний из Москвы? Что же там, в Кремле произошло такое неординарное, что прекратил функционировать, ко всему прочему, и наркомат иностранных дел? Ответ дать невозможно, поэтому и пришлось убрать этот текст из мемуаров Майского, а в издании «Советско-английских отношений…» вставить фальшивку. Чего не сделаешь ради «исторической правды»?

Но и это не все, о чем бы хотел сказать Майский, но его оборвали на полуслове. Тогда, в июне 1941 года он «не знал, какое положение создалось в Кремле», следовательно, по возвращению на Родину, он узнал причины молчания наркомата иностранных дел, и почему «Молотов и Сталин не подавали никаких признаков жизни»? Как видите, не только ответ Майского на этот вопрос, но и сам текст в последствии были изъяты из мемуаров.

Придется вновь вернуться к его разговору с Бивербруком.

Как нам пояснял Иван Михайлович, он поставил перед лордом вопрос о втором фронте и аргументировал, что это благоприятно скажется на интересах самой Англии.

«Бивербрук внимательно слушал меня и затем сказал:

— Все, что вы говорите, очень хорошо, но…

Он замолчал на мгновенье и затем, испытующе глядя на меня, добавил:

— Позвольте быть с вами вполне откровенным… Вы действительно будете драться? У вас не произойдет того, что случилось во Франции?

Я был так ошеломлен вопросом моего собеседника, что сначала почти лишился дара речи. Опомнившись, я вскипел и резко воскликнул:

— We will fight like the devils (Мы будем драться, как дьяволы).

Бивербрук внимательно посмотрел на меня, потом коснулся рукой моего плеча и каким-то более теплым, чем обычно, голосом сказал:

— Я вам верю… Хорошо, я попробую поставить вопрос о втором фронте перед правительством».

Как и многое, данный диалог требует пояснения. Прошло четыре дня после начала войны, а Иван Михайлович, как мы знаем, не получил из Москвы ни одного сообщения. Интересно, наркомат иностранных дел игнорировал только свою посольскую службу или для иностранных послов, находящихся в Москве, делал исключение? Судя по всему, нет! Следовательно, лорд Бивербрук понимал, что в Москве происходит что-то странное и необъяснимое, так как посольства иностранных стран, скорее всего, были лишены приема у Молотова. Более того, Стаффорд Крипппс не покинул пределы своей страны, так как наш Майский не мог получить из Москвы подтверждение на прилет английского посла. В свете изложенного Бивербрук и подчеркнул откровенность в разговоре с нашим послом и задал ему вопрос, который ошеломил Ивана Михайловича. А отчего это, наш Иван Михайлович, чуть было не лишился «дара речи»? Ведь, Бивербрук, всего лишь, выдвинул предположения по поводу Франции? Или это и было откровением в разговоре, воплощенное в одном единственном слове, которое было позволительно написать товарищу Майскому?

Мемуары Ивана Михайловича Майского заслуживают того, чтобы уделить им хотя бы несколько предложений.

Поначалу они были изданы в двух томах, но события в книге были обрублены 1939 годом. Это было во времена Хрущева — в 1963 году. После отставки Никиты Сергеевича и смерти лорда Бивербрука, в 1965 мемуары вышли небольшой отдельной книгой и освещали, уже завершающий период деятельности Майского, как посла с 1939 — по 1943 годы. Последующие годы жизнедеятельности Ивана Михайловича, по убеждению властей, того периода, не представляли, какого-либо «интереса» для советского читателя. А ведь, он был арестован в начале 1953 года службой госбезопасности Игнатьева с обвинением, что является «английским шпионом». Вряд ли, читатель может, даже, предположить, что явилось истинной причиной ареста бывшего посла. Однако, если он внимательно прочитает данную работу, вполне возможно, что сможет самостоятельно угадать, с чьм именем будет связано пребывание на Лубянке уважаемого Ивана Михайловича Майского.

Через несколько месяцев после ареста он будет выпущен Лаврентием Павловичем Берией за надуманностью обвинений. Это будет одно из малых дел, которое успеет сделать Берия, объединивший в своих руках оба силовых ведомства МГБ и МВД. К сожалению, это решение по объединению несколько запоздает и начнет действовать уже после смерти Сталина, что не даст того положительного результата, на который они оба (Сталин и Берия) рассчитывали. Лаврентий Павлович, практически, останется в одиночестве и будет обречен на гибель.

Но закончим с воспоминаниями нашего дипломата о туманном Альбионе. Самое позднее издание мемуаров произошло в Горбачевские времена и представляло переиздание книги Брежневского периода 1971 года — сокращенный вариант всего того, что было издано ранее.

Возвращаемся, к прерванному разговору Майского с лордом Бивербруком. Помните, ранее, из энциклопедии 1947 года я приводил данные о «пятых колоннах» на Западе. Даже, в то, Сталинское время, не очень-то жаловали употребить это выражение по поводу Франции, заменив словосочетанием — профашистское правительство. Тем не менее, именно, «пятая колонна» во Франции поспособствовала краху республики при нападении Германии. Майский, в начальных главах книги издания 1965 года, давал очень резкую оценку деятельности французского правительства и вооруженных сил страны в период военных действий в 1940 году, в плане подставы Гитлеру.

Нет смысла приводить высказывания Ивана Михайловича по этому поводу. Важно другое. Лорд Бивербрук прямо спросил нашего посла, что, не произошло ли у него в стране то, что происходило ранее в ряде европейских государств, в том числе и во Франции? То есть, не собирается ли наше советское правительство сдать страну Гитлеру? Вот что следовало понимать под словом «Франция».

А что другое, мог подумать английский лорд, когда с объявлением Германией войны Советскому Союзу, вместо руководителя правительства Сталина по радио выступил его заместитель Молотов. И в то же время, вот уже четыре дня, как посол Майский не получает от своего наркома иностранных дел никаких указаний. К тому же, Советское правительство никак себя не обозначает, а Сталин исчез в неизвестном направлении. Вот все это, совокупи, вполне возможно, и выложил лорд Бивербрук при встрече нашему послу.

Разумеется, тот вскипел: «Как Вы могли подумать такое!» На что, лорд вполне серьезно ему ответил, что он верит в честность, искренность и порядочность Ивана Михайловича, как человека, но будет лучше, когда тот дождется хороших вестей из Москвы. И только удостоверившись, что Майский получил от Молотова телеграмму о согласии на вылет Криппса, а Сталин был зафиксирован на встрече в Кремле, лорд Бивербрук и стал проявлять свои инициативы по открытию второго фронта.

Так что и разговор с лордом Бивербруком, произошел, скорее всего, не 27-го июня, а хотя бы на пару-тройку дней раньше, скорее всего 24-го июня, в момент, когда Иван Михайлович у себя в посольстве испытывал в полном объеме самый настоящий «информационный голод». Отсюда следует, что хотя Бивербрук и был английским лордом, он прекрасно разбирался в существе «пятых колонн» и профашистски настроенных правительств ряда европейских стран. Ему ли, владельцу газетно-информационной империи в Англии, не знать существо данного дела, когда он не раз поднимал шум в прессе из-за британских «миротворцев-голубков», которые были пропитаны симпатиями к своим коллегам из фашистской Германии.

Но вернемся к воспоминаниям Майского и проследим, как он описывает последующие события.

«На двенадцатый день после нападения Германии на СССР, 3 июля, И.В.Сталин впервые выступил по радио. Я слушал его с затаенным дыханием и старался найти в его словах надежду на решительный перелом в военных событиях — и притом в самом ближайшем будущем», — (но это плохо удавалось. — текст изъят), — признавался в своих чувствах читателям Майский. Да и в дальнейшем не скрывает, что услышанное его ничем не порадовало.

«Таким образом, теперь не подлежало сомнению, что немцы оккупировали обширные районы советской территории и что Красная Армия отступила от границ далеко вглубь страны. А призыв Сталина «в занятых врагом районах создавать партизанские отряды» и уничтожать «все ценное имущество» в оставляемых Красной Армией местах невольно наводило на мысль, что скорого перелома к лучшему, видимо, ждать нельзя, — тем более, что (далее Сталин прямо заявил: «Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР») — в скобках текст оставлен, т. к. он из речи вождя.

В голове невольно вставал роковой вопрос: как это могло случиться? Неужели опыт финской войны нас ничему не научил? Неужели Красная Армия оказалась неподготовленной к германскому нападению? Неужели вовремя не были приняты меры для мощного контрудара, если фашистские орды обрушатся на нас? Тут я вспомнил мою телеграмму о концентрации германских войск на советской границе, посланную в Москву 10 июня, и публикацию после того 14 июня заявления ТАСС, заверяющего о лояльном соблюдении Германией пакта о ненападении». — текст изъят.

Из написанного Иваном Михайловичем вполне ясно читается, что тот лишь 3 июля, наконец-то, услышал самого Сталина и из его уст узнал о происходящем в стране в результате гитлеровской агрессии. Предыдущие сообщения по радио, как видите, Ивана Михайловича не радовали. К тому же он ждал, когда же его задействуют, как посла? А до предполагаемого появления Сталина в Кремле, с Майским, судя по его воспоминаниям, никто из нашего МИДа не вел никаких переговоров относительно его действий. Вообще, речь Сталина по радио 3 июля, произвела огромное впечатление не только на Ивана Михайловича, но и на мировую общественность. И не только из-за содержания речи, а еще, как мне думается, именно потому, что все услышали голос живого Сталина.

А то что на границе Советского Союза было сконцентрировано огромное количество войск, в большей степени беспокоило, видимо, нашего посла в Англии, чем, того же начальника Генерального штаба Жукова, который, в последствии, приводил массу оправдательных доводов, не достойных военного руководителя такого уровня. С такими взглядами на войну, ему предпочтительнее было бы возглавлять французский Генштаб в окружении, близких ему по духу, родственных душ.

Майский продолжает:

«С начала июля (разумеется, после речи Сталина 3 июля. — В.М.) стала возобновляться дипломатическая деятельность между СССР и Англией. В Москве был поставлен вопрос об оформлении новых отношений между обеими странами…

Черчилль был несколько обижен(?) тем, что Сталин никак не откликнулся на его речь по радио 22 июня, но решил все-таки сделать первый шаг для установления более дружественных отношений с главой Советского государства.

7 июля он направил Сталину письмо, в котором давал понять, что помощь Англии Советскому Союзу выразится главным образом в воздушных бомбардировках Германии».

Смотрите, как стала проясняться картина. Черчилль, по замечанию Майского, высказал, определенное неудовольствие тем, что Сталин никак не отреагировал на его речь, но, тем не менее, первым сделал шаг к сближению наших стран. Да, но кто же мешал Черчиллю послать письмо раньше, хотя бы до 26 июня? Однако не решился этого сделать. Почему? Да потому что доподлинно знал, что Сталина нет в Кремле. Видимо, эта тема обсуждалась на заседании кабинета министров, иначе бы, Бивербрук не высказал бы Майскому упрек, со ссылкой на Францию.

Англичанин Д.Фуллер так многое подтверждает своими высказываниями в исследовании о второй мировой войне по нашей теме, что практически к любой главе у него можно найти интересный материал. Вот и по данному вопросу косвенно подтверждает сказанное Майским.

«…События в России развивались не так, как в Польше и Франции. Внешне «молниеносная война» была успешна сверх всяких ожиданий, однако, как ни странно, на русском фронте и за ним не было, или почти не было паники».

То есть, немецкие генералы и политики, в том числе и сам Д.Фуллер, будучи английским генералом, были, видимо, абсолютно уверены в том, что Советский Союз ожидает участь Польши, но, главное — как и Франции. Ведь, именно, там, особенно ярко проявила себя «пятая колонна». На что и обратил внимание посла Майского лорд Бивербрук.

Особенно, разительным был контраст по первым дням войны в нашей стране, когда поначалу успехи немецких войск были просто фантастическими. Это и отметил английский историк, показывая читателю, что «молниеносная война» была успешна сверх всяких ожиданий».

Но, вдруг, немецкая машина стала давать сбои. В Кремль на пост главы правительства вернулся Сталин. И сразу на русском фронте и, что особенно важно, за ним — то есть, в тылу (понятие весьма растяжимое — можно считать до самого Кремля), не было паники. В отличие от той же Франции.

В дополнение к написанному материалу Фуллер привел характерную для той поры заметку из немецкой газеты, которая, видимо, появилась, как отклик на выступление Сталина от 3-го июля.

«6 июля во… «Франкфурте цейтунг» указывалось, что

«психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке, что в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь, пытается охватить германские клещи».

Стоит ли повторяться в комментариях? Итак, все понятно!

По первым дням войны о событиях в Кремле, хотелось бы обратиться еще к одному иностранному историку. Из работы Габриэля Городецкого «Канун войны: Сталин и дело Гесса» приведу маленький кусочек, который, думаю, тоже заинтересует читателя.

«Когда британский поверенный в делах нанес визит в Кремль рано утром 22 июня по своей собственной инициативе и без особых указаний, он нашел русских не только, как могло ожидаться «чрезвычайно нервными», но также и «чрезмерно осторожными» (Вопросы истории № 11 за 1992 год).

Как видите, о Сталине ни слова, — это, раз. Но, как понимать — «по собственной инициативе»? Значит, имел (что?) личный интерес, не обусловленный каким-либо поручением дипломатического представительства? — это, два. «Без особых указаний» лишний раз показывает, что данное лицо выполняло определенное задание не дипломатического характера, скорее разведывательного, — это, три. Что же, британский поверенный в делах не привел конкретные фамилии «русских», которые находились в Кремле и были не только «чрезвычайно нервными», но и «чрезмерно осторожными»? — это, четыре.

Что же данное лицо хотело выяснить? Г.Городецкий, между прочим, привел это сообщение исходя не из своих личных выводов о кремлевском посланце, а базируясь на официальных архивных данных Форин Офиса, министерства иностранных дел Великобритании.

Я не собираюсь, грубо подталкивать читателя к выводу, что речь, в этом приведенном отрывке, шла именно о присутствии (или отсутствии) Сталина в Кремле. Но разве есть, разумное объяснение, столь странного утреннего визита в Кремль британского поверенного в делах? Что? Были сильные сомнения по поводу моральных качеств русских, и англичанин лично решил убедиться в этом, посмотрев на «русских», а то, вдруг, они будут только «чрезмерно нервными» и не станут «чрезмерно осторожными, — так что ли?». Я просто убежден в том, что данный визит послужил поводом для англичан, лишний раз убедиться в наличии (или отсутствии) товарища Сталина в Кремле. Поэтому, Черчилль и не писал ему письмо после 22 июня, осведомленный об отсутствии главы Светского государства на своем посту. Но это еще не факт для Черчилля, что Сталин мертв. Затем, как видим, после 25 июня появились документы за подписью Сталина. Но и этого было мало английскому премьер-министру для принятия важных решений. Возможно, что английская разведка и зафиксировала появление Сталина где-либо, в правительственных учреждениях после 25 июня, но для Черчилля, только прямое выступление Сталина по радио, явилось неоспоримым доказательством того, что это настоящий живой Сталин, а не его, скажем, двойник (Он по делу Гесса сталкивался с подобным явлением). Поэтому он и написал письмо Сталину, именно, после 3 июля. А строить из себя обиженного, особенно в глазах советского посла Майского, то это была его отличительная черта, как политика-актера, не более того.

Подписание соглашения между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии. Москва, 12 июля 1941 года.

Теперь, давайте обратимся к личности посла Англии в Советском Союзе Стаффорду Криппсу. Как видно из сообщения Майского, министр иностранных дел Англии Иден обеспокоен тем, как отнесутся к возвращению в Советский Союз посла Англии и не будет ли тот «персоной нон грата»? А почему, собственно говоря, возникла данная проблема? Почему Криппс так «болезненно» отреагировал на сообщение ТАСС от 13 июня, которое прозвучало по радио для иностранных слушателей? Приведем отрывок из данного сообщения:

«Сообщение ТАСС.

Еще до приезда английского посла г-на Криппса в Лондон. Особенно же после его приезда, в английской и вообще иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР Германией…

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны…».

Криппс убыл из нашей страны за три дня до этого сообщения, якобы для консультаций со своим правительством. После же сообщения ТАСС, как пишет в своей книге «Трагедия 1941 года» А.Б.Мартиросян, Криппс срочной телеграммой приказал своей дочери, находящейся в Москве, немедленно выехать в Тегеран. Чего же он так испугался? Думается, не только начала войны, но и тех непредсказуемых событий, которые могли бы произойти в Москве. Криппс предполагал, что вторжение Германии начнется в ночь с 14-го на 15-е июня, т. к. Гитлер, как правило, совершал нападение с субботы на воскресение. Сам Криппс пояснял это Майскому. Поэтому и удрал за разъяснениями в Англию, как себя вести в случае переворота, если власть захватит «пятая колонна». Кроме того, могло быть вооруженное столкновение и стрельба, которая, пришлась бы, думаю, не по душе английскому послу. Все-таки, зря он убыл в Англию. Если бы был в Москве, то свое «сообщение о нападении Гитлера», сразу бы принес Молотову в Кремль, а не суетился бы в Лондоне, через Майского. Столько лишних хлопот себе прибавил.

Кстати, Криппс умер в 1952 году еще при жизни Сталина! По зарубежным источникам он скончался от «тяжелого заболевания» в Швейцарской клинике, где проходил обследование. Вдали от дома всегда меньше любопытных глаз дотошных журналистов. И пусть не смущает читателей его возраст — 63 года. Лучше сопоставить его деятельность, как посла в СССР в 1941 году, и теми событиями, которые проходили в нашей стране в послевоенный период, вплоть до 1953 года.

И вот находясь в Лондоне, буквально накануне войны, 21 июня, Криппс напросился на встречу с нашим послом Майским и, якобы, сообщил ему «секретную информацию» о нападении Германии на Советский Союз. Более того, выразил желание немедленно возвратиться в Москву для работы в посольстве и предложил направить военную и экономическую миссии для контактов с Советским правительством.

Помните, выше мы разбирали причины, по которым Гесс, якобы, прилетел в Англию. Пришло время рассказать об одной деликатной помощи (а может это оказалось личной инициативой самой Англии?), которую, видимо, должна была оказать Англия Третьему рейху. Что должно произойти с Германским посольством в Москве при начале военных действий между СССР и Германией? Совершенно верно, оно должно быть интернировано. Таким образом, связь заговорщиков и руководства Германии, осуществляемое, разумеется, главным образом через посольство, будет, таким образом, парализована. И через кого же, она будет осуществляться в дальнейшем и как? Ведь, без связи нет координации действий заинтересованных сторон: наших заговорщиков и Германской стороны. Вот эту функцию, видимо, и должно было взять на себя Английское посольство. Во-первых, ничем необъяснимая дружеская расположенность Криппса к нашему послу. К тому же, как-то с трудом, верится, в «дружеские порывы» английского дипломата? Вы посмотрите, на уровень его полномочий. Криппс, будучи дипломатическим работником, как видите, без труда «договорился с начальником генштаба Диллом» об отправке в Москву военной миссии. Кроме того, Криппс «договорился с соответствующими инстанциями о столь же срочной посылке к нам экономических экспертов», которые тоже должны были войти в контакт с высшим руководством нашей страны. Обратите, также внимание на уровень полномочий лиц, составляющих военно-экономическую миссию. Эти лица «первого ранга», будут наделены полномочиями «могущими решать большинство вопросов на месте». Это вам не 1939 год, когда в Москву прибыла английская делегация под руководством адмирала Дракса для ведения переговоров без необходимых на то, полномочий.

Как было видно из сообщений Майского, Криппс буквально рвался в Советский Союз и Иден, в свою очередь тоже, подтверждал намерения английской стороны отправить Криппса с военно-экономической миссией как можно скорее. Вопрос был только в согласии нашей стороны. Если верить нашим архивистам и зная намерения англичан, то после телеграммы Молотова, якобы, от 22 июня нашему послу, где говорится о согласии принять данные миссии, они должны были бы прилететь буквально на следующий день. Однако, как следует из документов, Криппс и компания, прилетели в Москву только 27 июня, что, ну никак не соответствует логике событий и жгучих желаний самого Криппса срочно прибыть в нашу страну.

Как я уже говорил выше, эта «телеграмма от 22 июня» из наркомата, на самом деле, от 25–26 июня, к тому же, ее содержание выглядит намеренно сокращенным, чтобы по тексту трудно было понять, что она послана значительно позже указанной даты. Цель одна — затруднить понимание процессов происходящих в первые дни войны.

Но вот, наконец, английская миссия во главе с Криппсом 27 июня прибыла в Москву. В составе военной — генерал-лейтенант Мэсон Макфарлан, контр-адмирал Майлс, вице маршал авиации Кольер; экономической — Лоуренс Кадбюри, полковник Эксам, командор Уайбэрит и полковник Дэвис. Все, надо полагать, сплошь джентльмены!

Для начала обменялись дипломатическими любезностями, затем Криппс остался один на один с Молотовым. Вячеслав Михайлович попросил английского посла раскрыть карты, относительно деятельности представителей обеих миссий. Криппс сразу пошел с козырей: «члены военной миссии должны войти в контакт с представителями советских военных кругов, причем английская военная миссия будет независима» от него. А чего церемонится-то, время идет, а цель-то, еще недостигнута — советское правительство не свергнуто. А насчет другой миссии еще конкретнее: «экономическая миссия», по утверждению Криппса, «должна будет установить контакт с Микояном и будет работать» под его руководством.

А что сказать по поводу вот такой информации приведенной в книге «Трагедия 1941 года» А.Б. Мартиросяна:

«До начала 1941 г. у британской разведки, к сожалению, имелся очень сильный, прекрасно информированный агент непосредственно в секретариате члена Политбюро А.И.Микояна. Кстати говоря, он передавал своим британским хозяевам информацию мобилизационного характера».

Жаль, конечно, что у нас происходила утечка информации. Но и не факт, что этот агент был раскрыт в конце 1940 года? Иначе, чем объяснить конкретную направленность «экономической миссии», которая так и рвалась на встречу с А.И.Микояном? А как вел себя Анастас Иванович, мы узнаем, чуть попозже из его воспоминаний?

Но пришлось, английской миссии несколько поубавить свою прыть. У Молотова, тоже нашлись свои козыри в данной игре: а ну-ка, любезный друг, Стаффорд, расскажи-ка нам про Гесса. С какой такой целью прилетел он к вам на острова? Криппс сразу завял и промямлил, что «Гесс прибыл в Англию не без ведома Гитлера». Скажите-ка, на милость, какая прозорливость. Кто бы мог подумать такое! Ну, а по конкретнее можно? Или это все что «выжали» из Гесса на тот момент? Ничего вразумительного в ответ не прозвучало.

«В настоящий момент Гессом в Англии не интересуются», попытался успокоить Криппс нашего наркома и клялся, отрицая его (Молотова) предположение о том, что «Гесс предупредил Английское правительство о возможности ближайшего нападения Германии на СССР».

Разве, этот змий английский, проговориться, когда-нибудь? Не менее абсурдно звучит и фраза «Гессом в Англии не интересуются». Один из руководителей Третьего рейха, видимо, в одиночестве бродит по Лондону, а представители английской общественности и, даже, дотошные журналисты, не хотят обращать на него, ну, никакого внимания.

А на тему, нельзя ли немедленно получить ответы на поставленные вопросы, Криппсу указали, примерно, как в «12 стульях» И. Ильфа и Е.Петрова. Днем вопрос — вечером ответ или вечером вопрос — утром, следующего дня, ответ.

Теперь-то, Молотову стало значительно легче: у него теперь есть весомый козырь — в Кремле, наконец-то, появился Сталин. Молотов, так прямо и заявил Криппсу, обо всем, что говорится на переговорах, он докладывает лично главе правительства И.В. Сталину. Поэтому, раньше и отделывался молчанием Вячеслав Михайлович с послом Майским, что до 25–26 июня не мог он, часто, советоваться со Сталиным. А взять на себя ответственность, как видно, не по молодцу шапка.

А английские ребята из военной миссии так насели на Молотова при очередной встрече, что нашему наркому пришлось, буквально, отбиваться от их настойчивых попыток иметь «детальную и подробную картину всей обстановки, существующей сейчас повсеместно на восточном фронте». Молотов им разъясняет, «что он не собирается вдаваться в подробности существующей сейчас на фронте обстановки и не считает, что это входит в задачи собравшихся здесь. Общее положение на фронтах уже известно. Сведения опубликованы в советских газетах, в сводках Информбюро, из которых совершенно ясно вытекает, что обстановка на фронте весьма серьезная. Речь идет в настоящий момент не о деталях, а о серьезных вопросах, и помощь со стороны Англии весьма ослабила бы это напряженное положение… В этом смысле сейчас и встает вопрос, могут ли военные силы Англии каким-либо образом помочь своими действиями».

А что, разве именно такая задача стояла у данной английской миссии? Макфарлан с подозрительным упорством снова стал домогаться «получения подробных сведений, без которых, по его мнению, Генеральный штаб (английский, разумеется — В.М.) не сможет решить вопрос о помощи и не сможет определить пути ее оказания».

Макфарлану и компании нужно официально получить возможность контактировать с верхушкой нашего военного командования, среди которых и будут находиться нужные им люди из числа возможных заговорщиков. Макфарлан делает очередной заход на цель, пытаясь выглядеть при этом невинной птичкой: он, дескать,

«не хочет получить конкретные сведения о расположении советских войск и линии фронта на карте, он лишь хочет получить соответствующие необходимые сведения от советского Генерального штаба, которые он мог бы сообщить в Англию».

А чтобы отвести от себя подозрения в чрезмерной назойливости в получении информации от наших военных, то взял и перевел стрелки на посла Криппса, дескать, тот «уже телеграфировал о серьезности положения на фронте и просил Макфарлана выяснить детали этого положения».

Нелегко приходилось Молотову на встречах с «товарищами по оружию». Они из тех, о ком говорят: его гонишь в дверь, а он лезет в окно. Если не допускают до получения чужих сведений, то, англичане требуют, — дайте, хотя бы возможность, передать свои. И Макфарлан с упорством, заслуживающим одобрения своего начальства, пытается зайти с другой стороны: он, дескать,

«весь день хотел передать весьма важные сведения, полученные из Генерального штаба Англии, но, ввиду отсутствия возможности, до сих пор их не передал в Штаб советских войск. Он хотел бы обменяться информацией и сверить имеющиеся у него сведения, чтобы получить точные и полезные для обеих сторон материалы».

Конечно, при желании все эти действия английской стороны можно представить и в другом свете. Дескать, «твердокаменный» Молотов не пускает британских представителей к нашим военным для передачи им боевого опыта англичан, например «под Дюнкерком», а недалекий в военных делах Сталин не понимает «свалившегося на него счастья», в виде английских генералов и адмиралов, грудью, пытающихся «встать», на защиту нашего Отечества.

А вот давайте, зададимся таким вопросом: «С помощью чего должны установить связь наши заговорщики с немцами, если немецкого посольства в Москве уже нет и помощь англичан, как видели выше, будет блокироваться?». Радиосвязь очень проблематична, так как ее тут же запеленгуют. Курьеры слишком долго и ненадежно. Остается, самое быстрое, после радио на тот момент — авиация. Наши «активисты из пятой колонны» вполне могли с помощью авиации совершать перелеты линии фронта и сбрасывать вымпела с нужной для немцев информацией. Разумеется, цель полета может быть вполне оправданной. Например, связь с нашими войсками, находящимися в окружении. Читатель вправе потребовать у автора привести примеры. Но, понимаете, в чем дело. В двух словах ведь не опишешь эти эпизоды, а полномасштабное описание уведет нас несколько в сторону от рассматриваемой темы. В дальнейших работах автор обязуется подробно осветить эту тему.

Поэтому, смотрите, что предлагает Макфарлан Молотову. Дескать, не у него одного имеется информация для передачи нашим военным. Такой же информацией обладает и вице-маршал авиации Кольер,

«который до сих пор не был представлен ни одному из представителей Воздушных Сил Советского Союза».

То-то, после войны, одними из первых, кто получил по загривку от Сталина, были именно наши доблестные ВВС. Да, и в войну эти деятели от ВВС получали по «заслугам» от Сталина.

Видать крепко не допускали мы англичан до наших военных, что они решили изменить тактику: чем больше их представителей будет в Советском Союзе, тем лучше. Кто-нибудь да пробьется к цели. И вот из Англии прибывает дополнительная миссия:

«два эксперта по ПВО, три клерка — авиационный, военный, морской; один офицер-техник (специалист подводник), один офицер из разведки, имеющий последнюю информацию о германской армии; один офицер-шифровальщик; один офицер-воздушник, приезжавший с военной делегацией два года тому назад; один сержант стенографист-машинист».

Густо они, однако, облепили наш наркомат иностранных дел, ничего не скажешь. Пресекая, видимо, попытки контакта с англичанами и принимая во внимание имевшую место негативную оценку деятельности ряда лиц из числа военных высокого уровня, Сталин решил отправить их на фронт. В число явных фигурантов попали сам нарком обороны Тимошенко, представители Генштаба Ватутин, Маландин, и к ним в компанию, Соколовский. Вскоре к ним присоединится и наш, неутомимый борец с фашизмом, товарищ Жуков.