Сталь и пепел

Глава 31

Приказ пришел не на бумаге, а через Ланца, и от него разило одновременно сомнением, цинизмом и отчаянием. Ситуация на фланге зашла в тупик. Рота фалькенхарцев засела в хорошо укрепленном лагере у брода, блокируя важную тропу. Штурмовать в лоб означало потерять половину нашего и без того небогатого батальона. Маг Игнис был «занят» на другом участке, да и его услуги стоили баснословно. Нужно было что-то сделать, но классических решений не было.

Капитан Ланц, стоя в нашем бараке и морщась от запаха кожи и пота, излагал позицию командования с каменным лицом:

— Лагерь у Каменного Брода, знаете его. Приказ генерала: нанести урон, посеять панику, по возможности вынудить к отступлению. Силы: ваше подразделение, усиленное отделением пехоты. — Он сделал паузу и, не глядя ни на кого, добавил — Генерал также указал, что при планировании операции следует… прислушаться к предложениям рядового Лирэна. В части… нестандартных решений.

Последние слова он произнес так, будто выдавливал из себя яд. Взгляды всех присутствующих — Коршуна, Совы, Рогара, Крота, остальных разведчиков — медленно повернулись ко мне. Было всё: недоверие, насмешка, любопытство, злость. Особенно у пехотинцев, которые пришли с Ланцем — они смотрели на меня, тощего пацана, как на шута.

Коршун стоял неподвижно, но его челюсть работала. Его поставили перед фактом: его, ветерана, опытнейшего следопыта, заставляли советоваться с молокососом. Это было унижением. Но приказ был приказом.

— Ясно, — процедил он. — Лирэн. У тебя есть «предложения»?

Все ждали, что я начну разглагольствовать о сложных маневрах или использовании рельефа. Я же подошел к столу, где лежала моя же карта сектора, и положил на нее палец на точку вражеского лагеря.

— Штурм самоубийственен. Открытый бой даст им преимущество обороны. Наша задача — не победить в бою. Наша задача — сделать так, чтобы они не могли воевать.

— Болтовня, — хмыкнул один из пехотинцев, крепкий увалень с щетиной. — Не могут воевать — значит, мертвы. А мертвыми их сделаем только в бою.

— Есть состояния хуже смерти для солдата, — сказал я тихо, глядя на карту. — Бессилие. Хаос. Паника. И полное отсутствие понимания, что происходит. Мы не будем атаковать людей. Мы атакуем их быт. Их уверенность. Их контроль над ситуацией.

Я начал излагать план. Он не был планом сражения. Это был план методичного, многоуровневого саботажа. Операция «Тихая Вода». Идея была в том, чтобы не нанести один громкий удар, а создать постоянный, изматывающий фон мелких катастроф, который выведет из строя не тела, а дух и организацию.

Фаза первая: «Кража тени».

— У них есть кавалерийский дозор, шесть коней, — сказал я, указывая на отметку на карте, сделанную Совой. — Лошади — их глаза и скорость. Мы не убьем стражу. Мы угоняем лошадей. Не всех. Трех. Самых лучших. Но не просто угоняем. Мы делаем это так, чтобы это выглядело не как налет, а как… странность. Распутываем привязи, оставляем ворота открытыми, как будто они сами ушли. Конюхи получат нагоняй, но поднимется шум о «порче» или «сглазе». У них начнется паранойя по поводу внутренних проблем.

Фаза вторая: «Боль в животе».

— Их основной колодец здесь, — я ткнул в другую точку. — Отравлять его ядом — слишком очевидно, вызовет немедленное расследование. Мы используем то, что есть в лесу. Грибы, ягоды, вызывающие не отравление, а жестокую, но не смертельную диарею. Крот знает такие. Мы подбрасываем растертые в порошок в их запасы воды поздно ночью. Наутро половина роты, включая, будем надеяться, офицеров, будет прикована к отхожим местам. Они не умрут. Они просто перестанут быть солдатами на сутки. И снова — виноваты будут не мы, а «плохая вода» или «лесная лихорадка».

Фаза третья: «Шёпот леса».

— Пока они будут заняты лошадьми и животом, мы работаем с их патрулями. — Я посмотрел на Сова. — Нужно не нападать на них. Нужно их запутать. Оставлять ложные следы на их маршрутах — следы, ведущие в тупики или к нашим мини-ловушкам (ямы с кольями, но неглубокие, чтобы калечить, а не убивать). Сбивать межевые знаки. В одном месте оставить явные, но старые следы нашего лагеря, в другом — нацарапать на коре знаки, похожие на их собственные, но с ошибками. Мы должны создать у них ощущение, что лес вокруг густо населен призраками, которые все видят, но которых невозможно поймать.

Коршун слушал, не перебивая. Его лицо было непроницаемым. Пехотинцы переглядывались, некоторые усмехались, но уже не так уверенно.

— И какой итог? — сполна выдохнул Коршун. — Они нассутся от страха и разбегутся?

— Нет, — покачал я головой. — Они потеряют боеспособность на критический срок. Их командир будет не управлять ротой, а тушить пожары. Дисциплина рухнет. Паника, даже тихая, заразительна. Они будут видеть угрозу в каждой тени, в каждой колике в животе. А когда они будут максимально дезориентированы и ослаблены…

— …тогда можно будет или ударить по-настоящему, малыми силами, или они сами предпочтут отступить на более безопасную позицию, — закончил мысль Сова, его прозрачные глаза блеснули холодным одобрением. — Без единого крупного столкновения.

— Это… грязно, — пробормотал Рогар, но в его голосе слышалось не осуждение, а уважение. — По-воровски.

— Это эффективно, — отрезал Коршун. Он долго смотрел на карту, потом на меня.

Коршун кивнул, раз и навсегда приняв решение.

— Ладно. Распределяем задачи. Сова, твой глаз и лук — на ложные следы и наблюдение. Рогар, ты с парой пехотинцев — на лошадей. Тихо, как мышь. Крот — готовь свою «приправу». Лирэн… ты координируешь. И следи, чтобы все было «тихо». Никаких геройств. Никаких ненужных стычек. Мы не воины на час. Мы… — он запнулся, ища слово.

— Диверсанты, — предложил я.

— Диверсанты, — повторил Коршун, пробуя термин на вкус. — Пусть так. Начинаем с заката.

Следующие двое суток наш взвод, усиленный пятеркой пехотинцев (которые быстро прониклись азартом «грязной работы»), превратился в призраков. Мы не нападали. Мы подрывали изнутри.

Рогар и двое из пехоты, используя знания Крота о растительных снотворных, усыпили одного конюха и увел трех великолепных вороных коней, аккуратно имитировав, что привязи перегрызли «грызуны». Наутро в лагере фалькенхарцев поднялся скандал, слышный даже с нашей дальней позиции.

Крот, проникнув в предрассветные сумерки к колодцу и кладовым, щедро «сдобрил» несколько бочонков с водой и мешок с овсом своим специфическим сбором. Эффект не заставил себя ждать к полудню. С высоты наблюдения Сова докладывал: «Беготня к задним ямам не прекращается. Офицерский шатер посещаем часто. На постах — смена каждые полчаса, люди выглядят зелеными».

А Сова творил чудеса дезинформации. Он и его напарники оставляли следы «большого отряда» у одной границы лагеря, в то время как у другой обрывали сигнальные веревки и вешали вместо них тушки лесных грызунов — дурной знак по местным поверьям. Они нацарапали на деревьях загадочные символы, которые не значили ничего, но выглядели зловеще.

К исходу вторых суток вражеский лагерь представлял собой жалкое зрелище. Дисциплина висела на волоске. Патрули шли с опаской, оглядываясь на каждый шорох. Половина людей была слаба и деморализована. Лошади, оставшиеся в табуне, были нервными. Командование, судя по всему, было парализовано чередой мелких, но необъяснимых неурядиц. Они ждали атаки, готовились к штурму, а атаки не было. Был лишь всепроникающий, изматывающий хаос.

На рассвете третьего дня мы собрались в условленной точке. Все были измотаны, но на лицах светилось странное, почти бесовское удовлетворение. Мы не пролили ни капли вражеской крови, но враг был морально разгромлен.

— Сигнал от дальнего наблюдателя, — тихо доложил Сова, спускаясь с дерева. — Они сворачивают палатки. Готовятся к перемещению. Выводят людей цепочкой, многих поддерживают под руки.

Коршун, наблюдая в свою подзорную трубу, молчал почти минуту. Потом опустил ее.

— Они уходят, — сказал он голосом, полным недоверия и чего-то вроде суеверного страха. — Без боя. Без потерь. Они просто… уползают, как побитые собаки. Лагерь у Каменного Брода наш.

Рогар расхохотался, глухим, довольным смехом.

— Ни одного раненого! Ни одного убитого! Черт возьми, мальчишка, да ты гений грязных дел!

Я не чувствовал триумфа. Я чувствовал холодную удовлетворенность инженера, чей механизм сработал без сбоев. Мы доказали концепцию. Войну можно вести не только силой, но и умом, терпением и пониманием человеческой (и животной) природы.

Когда мы вернулись в лагерь с донесением, Ланц встретил нас с лицом, выражающим полную прострацию. Генерал, выслушав краткий отчет Коршуна (где моя роль была искусно затушевана «коллективными действиями взвода»), долго молчал.

— Потери? — спросил он наконец.

— Ноль, господин генерал, — отчеканил Коршун. — Вражеская рота потеряла боеспособность на трое суток как минимум и отошла с позиции.

— Как?

Коршун бросил на меня короткий взгляд.

— Методами дезорганизации и саботажа, господин генерал. В соответствии с указанием прислушиваться к нестандартным предложениям.

Генерал откинулся в кресле, его пальцы постукивали по ручке.

— «Тихая Вода»… — пробормотал он, повторяя название операции, которое я дал для отчета. — Запомните это, капитан Ланц. И сержант Коршун… ваше подразделение заслужило отдых. И двойной паек. А этого солдата… — он кивнул в мою сторону, — не зарывайте в землю. У него есть дар. Дар видеть поле боя не как шахматную доску, а как… живой организм. И знать, где нажать, чтобы вызвать паралич.

Мы вышли. На этот раз даже Коршун не смог скрыть редкой, почти неуловимой ухмылки.

— «Дар», — проворчал он, когда мы отдалились от шатров. — Дар создавать проблемы и выкручиваться из них. Ладно. Отдыхайте. Вы это заслужили. Все.

Но когда я уже направлялся к своему углу, он окликнул меня.

— Лирэн.

Я обернулся.

— Эта «Тихая Вода»… — он помолчал, подбирая слова. — Это страшнее, чем честный бой. Потому что честный бой ты можешь понять. А это… это как болезнь. Ты не знаешь, откуда она пришла и как с ней бороться. Не злоупотребляй.

— Я не злоупотребляю, сержант, — ответил я. — Я просто использую доступные средства для достижения цели с минимальными потерями. С нашей стороны.

Он кивнул и махнул рукой, отпуская. Я пошел дальше, чувствуя на себе смешанные взгляды товарищей. В них уже не было сомнения. Было принятие. И осторожное, растущее уважение. Я перестал быть новичком или загадкой. Я стал тем, кто приносит результат. Самым неожиданным и безжалостным образом.