Сталь и пепел

Глава 37

Путь к Штейнхагену в последний день перехода превратился из движения в проникновение. Лес стал редеть, уступая место вырубкам, покосам, а потом и аккуратным, но пустым пашням. Тишина здесь была иного качества — не природной, а вымершей. Не пели птицы, не слышалось мычания скота, не доносился стук топоров. Воздух пах не навозом и дымом печей, а сырой землей, прелой соломой и чем-то еще — едва уловимым, горьковатым, как пепел.

Коршун дал знак остановиться в последней полосе леса перед открытым пространством. Отсюда, с пригорка, должна была быть видна деревня.

— Сова, Крот, вперед. Тихо. Только смотрим. Не лезь, — приказал сержант, его голос был глуше обычного.

Разведчики растворились в подлеске. Мы замерли в ожидании. Тень, который последние несколько часов шел буквально у меня за спиной, лег, слившись с корнями старой сосны. Его золотые глаза были прикрыты, но я чувствовал его внимание — острое, как отточенный клинок, направленное в сторону деревни. По нашей связи шла непрерывная, слабая вибрация: настороженность, чужая воля, скрытая угроза.

Минут через двадцать вернулся Крот, скользя между деревьями словно уж.

— Ни души на полях. Ни скота. Частокол цел, ворота закрыты. На одной из крыш — синий флаг с серебряным соколом. Фалькенхарский.

— Гарнизон? — коротко спросил Коршун.

— Не видно. Тишина мертвая. Но дым из труб идет. Не из всех. Три-четыре.

Сова появился бесшумно, словно вырастал из тени.

— На северной стороне, у речки, — его безэмоциональный голос звучал как приговор, — виселица. Пять тел. Недавно, дня два-три. Одежда — крестьянская. И… — он сделал едва заметную паузу, — на стене у ворот, на кольях, головы. Три. Две мужские, одна женская.

Взвод застыл. Картина складывалась однозначная и мрачная. Деревня не просто была захвачена. Ее «привели в покорность» самым наглядным и жестоким образом. Но гарнизона не было видно. Это было странно и опасно.

— Могут быть внутри. В самых крепких домах. Или в погребах, — пробормотал Рогар, сжимая древко своей алебарды.

— Или это ловушка, — тихо сказал я.

Все взгляды обратились ко мне.

— Показательная казнь, головы на стене… Это для устрашения. Но кого? Местных они уже запугали. Значит, для тех, кто придет извне. Для нас. Чтобы мы увидели и… что? Испугались и ушли? Или, наоборот, полезли на эмоциях, прямо в западню? — мой мозг лихорадочно прорабатывал варианты. — Гарнизона не видно. Либо его мало, и они прячутся, создавая иллюзию слабости. Либо… его нет вовсе. Это передовой пост, который лишь изредка навещают.

— Зачем? — хмуро спросил Коршун.

— Контроль. Пункт сбора информации. Узел на пути контрабанды или переброски сил. Или просто «выжженная земля» — чтобы наши не могли здесь опереться. Но дым из труб говорит, что кто-то внутри есть. Не солдаты. Местные, которые живут под страхом.

— Нужно знать наверняка, — заключил сержант. — Ночью. Проникнуть и посчитать. Крот, ты найдешь лазейку?

Следопыт кивнул.

План был прост и опасен. Сова займет позицию на дереве с видом на ворота и главную улицу. Крот, Рогар и я попытаемся проникнуть в деревню — Крот ищет путь, Рогар обеспечивает силовое прикрытие, я как «аналитик» должен буду на месте оценить обстановку, количество жителей, признаки присутствия солдат. Коршун остается с остальными в лесу как резерв и точка отхода.

— А зверь? — Рогар кивнул в сторону Тени, который приоткрыл один глаз.

Я посмотрел на него. В ответ в сознании всплыл четкий образ: вид с высоты на крыши деревни, ощущение скольжения по темным переулкам, запах страха, исходящий от одного из больших домов на центральной площади. И твердое ощущение: мало железа. один-два. страх сильный.

— Он пойдет своим путем, — сказал я. — И, возможно, узнает больше нас. У него… свои методы.

Коршун мрачно хмыкнул, но не стал спорить. К этому моменту все уже приняли Тень как странный, но работающий фактор.

Ночь наступила, черная и безлунная, идеальная для темных дел. Мы, трое, как призраки, двинулись к частоколу. Крот вел нас не к воротам, а к месту у речки, ниже по течению, где частокол, подмытый весенними паводками, слегка покосился, и между кольев образовалась узкая щель, прикрытая свисающими корнями ивы. Для Рогара с его могучей комплекцией это было проблемой, но он, кряхтя и скрипя кольчугой, сумел протиснуться.

Внутри деревни царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и журчанием воды. Воздух был пропитан страхом так явно, что его почти можно было попробовать на вкус — горьким и медным. Мы крались вдоль задворков, избегая главной улицы. Окна домов были темными, ставни закрыты наглухо, но из некоторых щелей пробивался слабый свет очага.

Крот указал на самый крупный дом на площади — бывшую общинную управу или дом зажиточного крестьянина. Оттуда, как и предполагал Тень, исходил слабый запах дыма и… жареной солонины. Солдатской еды.

Мы заняли позицию в тени навеса соседнего сарая. Рогар притаился за углом, готовый перекрыть путь к бегству. Моя задача была заглянуть внутрь.

Подкравшись к окну сбоку, я через щель в ставне увидел мрачную картину. В большом помещении, у огня в камине, сидели двое фалькенхарских солдат. Не элитные бойцы, а тыловики, ополченцы — их доспехи были потрепаны, поза расслаблена. На столе стояли кувшин и остатки еды. Они играли в кости. Третий, помоложе, дремал, прислонившись к стене у двери. Оружие было на виду, но в неряшливом беспорядке. Никакой дисциплины передового поста. Это была именно что караульная команда, оставленная присматривать за деревней.

И тогда я увидел их. В дальнем углу, на полу, на жестких подстилках, сидели несколько деревенских — старик, женщина средних лет и подросток. Их руки были связаны за спинами. Они не спали. Они смотрели на солдат взглядом загнанных зверей, в котором смешались страх, ненависть и полная безнадежность. Заложники. Обеспечение покорности остальных жителей, которые сидели по своим избам.

Внезапно один из солдат, проигравший кость, злобно швырнул кубок и, оглянувшись, пнул ногой в сторону старика.

— Эй, дед! Спой нам что-нибудь веселое! Скучно!

Старик молчал, опустив голову. Солдат встал, намереваясь «развеселить» пленников иначе.

И в этот момент из-за дома, со стороны заднего двора, донесся звук. Негромкий, но отчетливый. Звук падающего горшка. Звук, слишком громкий для ночной, вымершей деревни.

Солдаты встрепенулись, схватившись за оружие.

— Кто там? — крикнул тот, что был у двери.

— Кошка. Или эти паршивые овцы вылезли, — буркнул второй, но тревога в его голосе была слышна.

Один из них, с алебардой в руках, вышел через заднюю дверь проверить. Минута тянулась как резина. Потом раздался короткий, приглушенный хрип и звук падающего тела. Не крик. Просто… падение.

В доме воцарилась леденящая тишина. Оставшиеся двое солдат переглянулись, в их глазах мелькнул настоящий, животный страх. Они знали, что в деревне, кроме забитых крестьян, никого быть не должно.

— Ганс? — тихо окликнул тот, что был у двери, высовывая голову во тьму.

В ответ из темноты заднего двора на них уставились два огромных, светящихся желтым холодным огнем глаза. Они висели в воздухе, не мигая, на высоте человеческого роста.

Солдат у двери вскрикнул от ужаса и отпрянул, захлопывая дверь и запирая ее на засов.

— Черт! Что это?!

— Лесной демон! — завопил второй, в панике хватаясь за арбалет. — Говорили же, в этих лесах водятся!

Они заперлись внутри, прижавшись спинами к стене, напротив двери, с дрожащим от страха оружием, направленным на вход. Они забыли про заложников. Забыли про все. Их мир сузился до этой двери и до тех двух горящих глаз в темноте.

Я отдал мысленный приказ: Отлично. Держи их там. Не входи.

От Тени пришла волна ледяного, почти презрительного удовлетворения. Он сделал свою работу. Он создал идеальную диверсию, выманил одного, нейтрализовал его (я не спрашивал как, и был рад не знать), а теперь держал оставшихся в состоянии парализующего ужаса, не потратив ни единой человеческой жизни.

Это был наш шанс. Я жестом подозвал Крота. Через минуту он уже ковырялся в замке боковой двери того же дома (той, что выходила в сени, а не прямо в жилую часть). Старый, простой механизм поддался быстро.

Мы вошли в сени. Оттуда была дверь в главную комнату. Я приложил ухо. Слышались тяжелое, прерывистое дыхание и бормотание солдат, все еще прикованных страхом к главному входу.

Я медленно, бесшумно приоткрыл дверь в комнату. За спиной у солдат. Рогар вошел первым, как тихая гора. В одно мгновение его могучая рука обхватила рот и нос тому, что был с арбалетом, а второй рукой он коротко и жестко ударил его рукоятью ножа по виску. Тот осел без звука. Второй солдат, у двери, обернулся на шорох, но я был уже рядом. Мой удар, отточенный на тренировках, пришелся точно в сонную артерию. Он захрипел и сполз по стене.

Тишина. Только треск поленьев в камине. Мы с Рогаром переглянулись, затем быстро и эффективно обездвижили и связали обоих солдат, заткнув им рты. Третьего, того, что вышел во двор, мы решили не искать. Доверимся Тени.

Только теперь мы обратились к заложникам. Старик смотрел на нас широко раскрытыми глазами, в которых читался не испуг, а ошеломленная, болезненная надежда. Женщина плакала беззвучно, крупные слезы катились по грязным щекам. Подросток сжался в комок.

— Мы свои, — тихо сказал я, подходя и доставая нож, чтобы перерезать веревки. — Из армии барона Хертцена. Вы свободны.

Мы вывели их через боковую дверь и быстрым шагом, прикрывая сзади, повели к нашей точке у частокола. По дороге женщина, все еще дрожа, прошептала:

— Их… их было пятеро. Трое здесь… двое на мельнице, в версте отсюда, вниз по реке. Они туда ходят ночевать… сегодня их там нет… должны завтра вернуться…

— Сколько всех жителей? — спросил я.

— Кто жив… человек сорок. В основном старики, женщины, дети. Молодых мужчин… или убили, или угнали. Мы… мы как скот.

Мы передали освобожденных Кроту, чтобы он вывел их к лесу, к Коршуну. Рогар и я остались, чтобы довершить работу. Нужно было обыскать дом, забрать документы, карты, все, что могло пригодиться.

Пока Рогар рылся в солдатских вещах, я вышел на задний двор. Там, в тени колодца, лежало тело третьего солдата. Он был жив. Дышал тяжело, но ровно. На его шее виднелись странные следы — не укуса, а скорее давления, как будто его сжали тисками из тьмы. Он был просто… выключен. Рядом с ним сидела Тень. Она вылизывала лапу, совершенно невозмутимая. Увидев меня, она перестала, и в мое сознание легкой волной пришло чувство: работа сделана. угроза нейтрализована.

— Спасибо, — сказал я вслух.

Тень фыркнула, как бы отмахиваясь от благодарности, и встала, потягиваясь с кошачьей грацией. Потом ее голова резко повернулась в сторону мельницы. Пришел новый образ: запах речной воды, скрип дерева, и… пустота. Нет чужих. Покой.

Значит, мельница пуста. Двое отсутствуют. Возможно, как раз идут с докладом или везут припасы. Это давало нам небольшую фору.

Мы вернулись в лес с добычей: трофеями, несколькими важными на первый взгляд бумагами из солдатского ранца и, главное, с тремя живыми свидетелями и информацией.

Коршун, выслушав краткий отчет, мрачно кивнул. Деревня Штейнхаген была не просто захвачена. Она была превращена в тыловую базу-тюрьму, пункт устрашения и, вероятно, перевалочный пункт. Гарнизон был символическим, но эффективным для контроля над запуганным населением. Но теперь этот контроль был сломлен.

— Двое еще на подходе, — сказал я. — С мельницы. Мы можем устроить им встречу.

— Или оставить все как есть, — возразил Сова. — Они вернутся, увидят, что их товарищи исчезли, заложники тоже. Поднимут панику, побегут с докладом. Это выдаст наше присутствие.

— Или, — вступил я, — они вернутся и ничего не заподозрят. Пока. Мы можем их взять тихо, как этих. И оставить все выглядеть так, будто они просто… дезертировали. С вещами. Это вызовет другую реакцию — поиск беглецов, внутренние подозрения. Куда полезнее для нас, чем открытая тревога.

Коршун смотрел то на меня, то на Тень, который снова улегся рядом, словно вся эта ночная операция была для него не более чем легкой разминкой.

— Ты и твой… союзник. Вы сможете взять их на мельнице? Тише воды?

Я посмотрел на Тень. В его золотых глазах отразился холодный, хищный азарт. Он медленно кивнул. Не мне. Самому себе.

— Сможем, — ответил я за нас обоих.

Штейнхаген был диагностирован. Болезнь выявлена. Теперь предстояло начать лечение. И наш метод, сочетавший холодный расчет солдата и беззвучную ярость лесного духа, оказывался смертельно эффективным. Мы были не просто разведчиками. Мы были хирургами в ночи, удаляющими раковые клетки оккупации с ювелирной, пугающей точностью. И операция только начиналась.