Сталь и пепел

Глава 8

Дни текли, превращаясь в подобие рутины. Вода, муштра, каша с мясом, ночные прогулки с грузом. Тело понемногу крепло. Рёбра почти не болели. Появилась твёрдость в мышцах, которая не была видна под мешковатой рубахой, но ощущалась изнутри — как стальной трос, начинающий натягиваться. Я уже мог держать «стульчик» у стены сорок секунд. На ночных маршах увеличил вес на два килограмма и время на пять минут.

Но главный прогресс был не в мышцах. Он был в голове. Я начал замечать, как Горн на меня смотрит.

Вначале это был привычный, тупой взгляд хозяина на скот. Потом — подозрительный, когда я получил добавку от Борща. А теперь — изучающий. Настороженный. Я не изменил своего поведения внешне. Я всё так же молча выполнял приказы, опускал взгляд, когда он орал. Но из меня ушла та самая «вонь страха», которую хищники чуют за версту. Я не боялся его. Я его анализировал. И он, животным чутьём, это ощущал.

Система его власти была построена на страхе. Если кто-то переставал бояться — система давала сбой. И Горн, как её главный бенефициар, должен был этот сбой устранить. Жестоко и публично.

Он выбрал момент после ужина. Мы, шныри, мыли котлы на открытой площадке рядом с кухней — большом, дымном шатре. Работа была неприятной, но несложной: скрести обгоревшее дно деревянными скребками, полоскать в чанах с ледяной водой. Я работал молча и эффективно, уже почти закончив свой котёл, когда услышал приглушённый стон и грубый смех.

Обернулся.

Горн, Кинт и Борк окружили Элви. Того самого тощего, вечно испуганного пацана. Элви прижался спиной к стене кухни, его лицо было белым как мел, а глаза — огромными от ужаса.

— Опять, сучёнок, воду пролил! — рычал Горн, тыча пальцем в лужу на земле. — Весь порог залил! Теперь тут грязище будет! Кто мыть будет?

— Я… я нечаянно, Горн… ведро тяжёлое… — лепетал Элви, дрожа всем телом.

— Тяжёлое? — Горн изобразил преувеличенное удивление. — Значит, слабый! А слабым тут не место! Надо подкачать, да, ребята?

Кинт хихикнул, потирая руки. Борк молча взял Элви за шиворот и оторвал от стены. Двое других «шнырей», Гендль и Ян, замерли в метрах в пяти, потупив взгляды. Их котлы были забыты.

Мой мозг за секунду оценил обстановку.

Цель Горна не Элви. Элви — инструмент. Цель — я. Или любой, кто посмеет выступить против. Публичное утверждение власти.

Состав сил: Горн (сила, тупая агрессия), Кинт и Борк (поддержка). С нашей стороны — шестеро шнырей, но мы разобщены, запуганы, неорганизованны.

Физические данные: Горн минимум на тридцать килограммов тяжелее меня, даже с моим недавним прогрессом. Прямое противостояние — самоубийство.

Тактическая обстановка: Открытое пространство. Свидетели — повара, другие солдаты, возвращающиеся с плаца. Вмешательство сержанта маловероятно — это «внутренние дела».

Мой статус: я на хорошем счету у Борща. Я «полезный» для Вигана. Это даёт небольшую защиту, но только если я не нарушу негласный закон «старших».

Горн швырнул Элви на землю, прямо в ту самую лужу.

— Ну что, слабак? Будешь сильнее? Давай, отожмись! Двадцать раз! А то палкой помогу!

Элви, всхлипывая, попытался отжаться. Его тощие руки дрожали, он едва смог сделать три жалких, корявых повторения, прежде чем рухнул лицом в грязь.

— Ой, совсем дрянь! — с фальшивой жалостью сказал Кинт. — Надо обучать, Горн. В деревне, поди, не обучали.

— Обучим, — мрачно согласился Горн. Он выдернул из-за пояса не нож, а свою любимую дубину с вбитым ржавым гвоздём. Не смертельное орудие, но идеальное для причинения боли и унижения. — Встань, червяк. Получи урок.

Он занёс дубину для несильного, но звонкого удара по спине или заднице. Элви зажмурился, поджав голову.

Внутри у меня всё взорвалось.

Не ярость. Ярость была бы простой. Это было нечто иное — леденящий, белый взрыв протеста. Каждая клетка моего тела, каждый инстинкт Алекса Волкова — офицера, отвечавшего за своих людей — кричал, чтобы я двинулся вперёд, чтобы я перехватил этот удар, чтобы я вломил этому быдлу его же дубиной в глотку.

Мои пальцы сами сжались в кулаки. Ноги напряглись для рывка. Дыхание перехватило.

«Сейчас вступлю — меня сломают», — прорезалась сквозь хаос мысль, холодная и резкая, как лезвие.

Это был не страх за себя. Это был расчёт. Чистый, безэмоциональный расчёт.

Если я вмешаюсь сейчас:

Горн, чьё тщеславие будет уязвлено, обрушит на меня всю свою ярость. Не ради наказания Элви, а чтобы стереть меня в порошок, восстановив статус-кво.

Кинт и Борк помогут. Трое на одного. В этом теле, даже окрепшем, у меня шансов ноль. Исход — тяжёлые травмы, возможно, калечащие. Утрата трудоспособности. Тогда я стану обузой для Борща и Вигана. Моя добавка исчезнет. Мои тренировки остановятся.

Даже если чудом отделаюсь лёгким испугом — я стану главной мишенью. Всё, что я строил — скрытность, полуприкрытие, наработанные крохи доверия — пойдёт прахом. Я выдвину себя на первый план в самой негативной возможной роли — мятежника, которого нужно сломать.

Элви это не поможет. Его побьют в любом случае. А возможно, и ещё сильнее — чтобы показать, что даже заступничество не работает.

Это был бы акт эмоции. Героический, может быть, в чьих-то глазах. И абсолютно самоубийственный с точки зрения тактики и долгосрочных целей.

Дубина Горна опустилась со свистом. Раздался глухой, влажный хлопок по мокрой холщовой штанине. Элви вскрикнул — не от дикой боли, а от страха и унижения.

— Раз! — провозгласил Горн. — Будешь ещё воду лить?

Я стоял неподвижно. Моё лицо было маской из глины. Я позволил глазам опуститься, но не закрыл их. Я смотрел. Запоминал. Давил в себе ту самую бурю, запирая её где-то глубоко в грудной клетке, подальше от глаз.

«Это не тактика. Это эмоция», — повторял я про себя, как мантру.

Второй удар. Третий. Горн бил не со всей силы, но достаточно, чтобы оставлять синяки и ссадины. Элви плакал, приглушённо, захлёбываясь. Кинт хихикал. Борк зевал.

Я перевёл взгляд на других шнырей. Гендль сжал свои котловатые кулаки, но его взгляд был прикован к земле. Ян дрожал, словно его самого били. Остальные два просто старались не смотреть.

Мы были стадом. И Горн — пастух с кнутом. И я был частью этого стада. Пока.

После пятого удара Горн остановился, тяжело дыша — не от усталости, а от возбуждения.

— Всё, на сегодня хватит. Запомнил, слабак? Воду ценить надо. И старших слушаться. А то в следующий раз не отделаешься.

Он швырнул дубину Кинту, который почтительно её поймал, и, похаживая, направился прочь, к бараку, явно довольный собой. Представление окончено.

Кинт и Борк, бросив последние насмешливые взгляды на рыдающего Элви, последовали за своим вожаком.

Я подождал, пока они скроются из вида, потом подошёл к Элви. Медленно, без суеты. Гендль и Ян робко приблизились следом.

Элви лежал, свернувшись калачиком, всхлипывая. Его спина и зад были покрыты грязными полосами от ударов и лужей.

— Встань, — сказал я тихо, но твёрдо.

Он посмотрел на меня сквозь слёзы, не понимая.

— Встань, Элви. Сейчас.

Мой тон не допускал возражений. Это был не приказ старшего. Это был приказ того, кто знает, что делать. Инстинктивно, он послушался, с трудом поднявшись. Лицо было перемазано грязью и слезами.

— Иди умойся. Холодной водой. Потом найди у конюхов дёгтя, попроси немного, скажи, для натирки сбруи. Намажь ушибы. Не даст — укради. Понял?

Он кивнул, всё ещё всхлипывая.

— И запомни, — продолжил я, глядя ему прямо в глаза. — Слёзы сейчас — это нормально. Боль — нормально. Но если ты сейчас сдашься внутри, то он победил по-настоящему. Ты хочешь, чтобы он победил?

Элви вытер лицо рукавом, оставив грязную полосу. В его мокрых глазах что-то дрогнуло. Не понимание. Вызов.

— Н… нет.

— Значит, умоешься, намажешься, и завтра будешь делать свою работу так, чтобы не к чему было придраться. Чище всех. Быстрее всех. Понял?

— Понял, — прошептал он уже твёрже.

— Иди.

Он поковылял прочь, к колодцу. Гендль и Ян смотрели то на него, то на меня.

— Что будем делать? — тихо спросил Гендль. В его голосе была не надежда, а отчаяние.

— Сейчас — мыть котлы, — сказал я, возвращаясь к своему недоделанному котлу. — И смотреть. И слушать. И учиться.

— Учиться? — Ян фыркнул. — Учиться тому, как получать по заднице?

— Учиться тому, как не получить в следующий раз, — ответил я, скребя обгорелое дно. Мои движения были резкими, точными. Вся ярость, вся фрустрация уходила в эту работу. — Он бьёт, потому что может. Потому что мы позволяем. Потому что мы разобщены и слабы. Значит, нужно стать сильнее. И не поодиночке.

Я поднял взгляд и посмотрел на них обоих.

— Вы хотите, чтобы это продолжалось? Чтобы каждый день кто-то из нас лежал в луже?

Они молчали, но в их глазах читался ответ. Нет.

— Тогда начинайте с малого. Смотрите, как я работаю. Как я двигаюсь. Начинайте делать так же. Не привлекайте внимания. Просто… станьте чуть лучше, чуть незаметнее, чуть крепче. И ждите.

— Ждать чего? — прошептал Гендль.

— Своего часа, — сказал я и снова опустил глаза к котлу.

Они переглянулись, но ничего не сказали. Просто взялись за свои скребки. Но теперь они работали не с тупой покорностью, а с какой-то новой, сосредоточенной яростью.

Я мыл свой котёл и чувствовал, как холод внутри меня кристаллизуется, превращаясь во что-то твёрдое и острое. Гнев я подавил. Но он не испарился. Он стал топливом. Горн сегодня одержал маленькую тактическую победу. Он укрепил свой авторитет, показав свою безнаказанность.

Но он допустил стратегическую ошибку. Он зажёг искру. Не в Элви. Во мне. И теперь эта искра тлела, холодная и неугасимая. Он хотел проверить мои границы. Проверил. Узнал, что я не полезу на рожон из эмоции.

Но он не узнал самого главного. Не узнал, что для меня это уже не просто выживание. Это война. Малая, тихая, но война. И сегодня он сделал первый ход. Теперь моя очередь.

И когда я сделаю свой ход, это будет не эмоциональный порыв. Это будет холодный, выверенный, безжалостный удар. Протокол. Как с гранатой. Только на этот раз — протокол возмездия.

Я поставил чистый котёл на место и отряхнул руки. Взгляд был абсолютно спокоен.

Испытание на кухне, часть первая, было пройдено. Я выдержал провокацию. Сохранил ресурсы.

Теперь нужно было готовиться ко второй части. Где я буду отвечать. И где Горн узнает, что некоторые шныри кусаются. Очень больно.