Старуха 3

Глава 16

Перед самым Новым годом, после того, как на заседании Президиума ВСНХ были подведены итоги года уходящего, Лаврентий Павлович как-то вскользь заметил, обсуждая со Сталиным некоторые планы на год грядущий:

– По крайней мере в следующем году у нас ничего непредвиденного не произойдет.

– Что ты имеешь в виду конкретно?

– Всё я имею в виду. На Старуху с ее закидонами мы можем точно не рассчитывать, а кроме нее никто у нас гениальными изобретениями срочно и внезапно планы ломать не будет. А еще, надеюсь, она не будет и Комитет загружать задачками в стиле «пойди туда – не знаю куда».

– Что за задачки такие?

– Да осенью еще, в сентябре, она попросила найти какую-то музыкантшу.

– А что, ей тех, что в консерватории, не хватает?

– Она попросила найти музыкантшу по имени Ольга Таранова, причем кроме имени… она еще сказала, что искать нужно женщину… особу женского пола в возрасте от двенадцати лет и старше. Кроме имени и того, что особа музыкой занимается, она ничего не сообщила… разве что сказала, что эта музыкантша единственная сможет правильно оркестровать и даже исполнить, причем уже как дирижер исполнить, придуманную ей мелодию… то есть Старухой придуманную.

– Нашли?

– Нет, а Старуха сказала, что раз не нашли, то и не надо. Ей, видите ли, во сне приснилось, что только Ольга эта музыку правильно исполнить сможет!

– И она до сих пор жива и на свободе? Что-то ты начинаешь слабину проявлять, – ухмыльнулся Иосиф Виссарионович.

– Конечно жива, что с ней сделается? Я к этому разговору уже знал, что она беременная – а у беременных… у этой вот такой заскок случился, так что же, расстреливать ее за это?

– Беременная, говоришь… тогда понятно, с чего она так яростно всякий бред несет. Правда, все же несет его она лишь нам, а мы ей это простим…

– И какой бред, если не секрет? Я к тому спрашиваю, что если она с ним ко мне придет…

– Да так… как-то в разговоре она по марксистской науке прошлась… неуважительно. Я, честно говоря, с трудом сдержался тогда, а спустя неделю решил все же с ней спокойно поговорить – и поговорил. Сначала думал, что ее вообще на месте убью… она мне, видите ли, начала рассказывать, чем марксизм отличается от той идеологии, которую я якобы в массы продвигаю, и на примерах мне же поясняла, чем сталинизм – это так она меня… чем этот сталинизм от марксизма отличается и в чем его преимущества! Причем мне такие идеи приписывала… однако обоснования у нее звучали довольно веско, а некоторые выдуманные ею якобы мои идеи… их действительно стоит отдельно проработать. Но и недостатки в моей идеологии нашла, как же Старуха – и на недостатки не укажет! И вот ты знаешь… я ей даже толком ответить не смог. А теперь… бред-то она несет, но, получается, что в этом бреду и рациональные зерна имеются. А раз она сейчас… это, выходит, она за своего будущего ребенка со мной сражалась?

– И больно била?

– На идеологическом фронте сражалась… но да, местами больно.

– И кто победил?

– Ты, гляжу, у нее нахватался… ехидства непомерного. А победила, как она любит говорить, дружба. То есть стороны разошлись без серьезных травм, каждый со своим единственно верным мнением… Ну вот, и я тоже… Черт с ней, а что там поделывает наш товарищ Шумяцкий? Что-то давненько он об успехах ничего не сообщает…

Бориса Захаровича от кинопроизводства отстранили, но отнюдь не репрессировали и даже не расстреляли, а направили на работу туда, где он мог принести реальную пользу. Этого «бурятского еврея», культурный бэкграунд которого базировался на «культуре» очень маленькой и замкнутой еврейской общины Верхнеудинска, действительно к «большой культуре» допускать было несколько недальновидно – но вот в качестве неплохого организатора, к тому же владеющего бурятским языком, знающего обычаи тамошнего народа и относительно свободно общающегося с монголами, он мог сделать немало. Поэтому было решено направить именно в Монголию, где он должен был руководить строительством металлургического завода. Завода, который Вера пообещала выстроить товарищу Чойбалсану.

Завод строился поблизости от Улан-Батора: там и угольные копи уже имелись, и руда железная, причем очень неплохая, поблизости давно была найдена. А так как строился вовсе не гигант индустрии, то предполагалось, что и стройка много времени не займет. Несколько хуже выглядели перспективы обеспечения завода местной же рабочей силой – но тут как раз СССР мог помочь более чем серьезно: во-первых, на том же Петровском заводе было немало рабочих из бурят, и их предполагалось на новый завод отправить мастерами и учителями. Временно, конечно, пока все же «местные кадры» не появятся. А во-вторых, рядом с Монголией было уже два довольно крупных завода со своими училищами – а на волне «революционного энтузиазма» монгольское руководство изыскало очень много молодых парней, которые учиться были готовы. Был еще и третий фактор, о котором в Москве предпочитали вслух не говорить – но фактор довольно весомый. Все же в Монголии оставалось немало бывших беляков, которые, откровенно говоря, там все еще «выживали» – и которые были готовы заняться работой на нормальном заводе. Главным образом потому, что условия работы там предлагались примерно такие же, как и на заводах НТК в СССР, то есть и зарплаты были достаточными для прокорма семьи, и жилье предоставлялось как минимум «городское», причем куда как более хорошее, чем было в русских городах до революции.

Подавляющее большинство из этих «бывших беляков» ни при каких условиях не согласились бы вернуться в Советский Союз (все, у кого «ностальгия» перевесила «идеологию», уже вернулись), но формально-то Монголия была «другой страной», и уже в чем-то даже «их страной», так что здесь работа на новом заводе оказывалась вполне приемлемым вариантом. А то, что в новом городке и культура развивалась «российская», служило дополнительным (и очень сильным) стимулом. Настолько сильным, что в Монголию потихоньку потянулись и «бывшие русские» из Китая. Потихоньку – но Борис Захарович («наступив на горло собственной песне» и задавив кипящую внутри него «классовую ненависть») сумел в новом городке организовать и не самую плохую медицинскую службу, и школу «кадрами» обеспечить. Правда, все это он проделал «скрипя сердцем» – он так и не освоил большинство традиционных русских идиоматических оборотов, однако исключительно жесткие инструкции, переданные ему в ЦК при получении этого назначения, он нарушать не стал. И снова подумал, что «товарищи в ЦК все же не ошибаются»: притягательность городка у русской эмиграции росла буквально день ото дня.

С «притягательностью» в монгольской среде было все гораздо хуже – но тут уже Чойбалсан проблему решил «своими средствами». И «административными» – направляя на стройку солдат, и «репрессивными» – в местный «уголовный кодекс» были внесены положения о том, что за мелкие (и даже средние) правонарушения осужденный имел право выбрать вместо положенного по закону наказания «добровольную работу на государственных стройках». «Мелких преступников» было много – в особенности на «новых территориях»: законы в Монголии были довольно строгие. Но в основном люди «искупали вину на стройках» по месту жительства и занимались главным образом дорожным строительством – но и в Улан-Баторе «преступников» хватало. И товарищ Чойбалсан даже не сразу сообразил, что число таких «преступников» растет в том числе и потому, что на стройках людей кормили неплохо, да еще и денежку небольшую платили…

Но эти «мелочи» мало заботили товарища Шумяцкого: ему было поручено строительство завода – и завод он выстроил еще до Нового года. То есть до Нового года заработала первая печь прямого восстановления железа… а вот с дальнейшей переработкой сырья было уже грустно. Совсем грустно: нужная для работы электростанция все еще не была достроена.

То есть не было достроено даже здание этой электростанции, а все необходимое оборудование просто валялось на складах в Верхнеудинске и Иркутске. Просто с наступлением зимы строить это очень большое здание стало невозможно – и товарищ Шумяцкий с грустью (и некоторым трепетом в душе) сообщил в Москву о том, что «выполнение задания партии задерживается по объективным причинам». Но так как наступление зимы почему-то в СССР традиционно считалось «внезапным форс-мажорным обстоятельством», сильного впечатления его признание не произвело…

Вера, которой как-то за ужином Лаврентий Павлович рассказал о «монгольских событиях», отреагировала с большим интересом:

– Нет, я понимаю: никогда зимы не было, и вдруг раз – и она наступила. Чудо такое случилось редчайшее, какого и старожилы не упомнят… А как люди в городе-то выживают? Насколько я помню, там ведь ТЭЦ должна работать, а отопление в городке центральное.

– Ну, Борис Захарович все же родом их Верхнеудинска, не забыл еще детство свое золотое. Пока пригнали два чуть ли не дореволюционных паровоза из Читы, они для отопления там воду греют… для домов хватает, городок-то еще небольшой.

– А завод стоит? Раз они железо переплавлять не могут… так бы могли тепло с восстановительных печей как-то утилизировать.

– Этим теплом маленькая электростанция пользуется, освещение в городке обеспечивает. А печь – она работает… просто железо на переплавку пока вагонами в Петровск таскают. Не лучший вариант, но хоть так. А у тебя есть предложения получше?

– Есть, только не про Улан-Батор и не про тепло для тамошних жителей. Сейчас январь, там стройку раньше конца марта не возобновят, а оборудование можно будет ставить хорошо если в мае, а скорее даже летом уже. И полгода оборудование электростанции будет просто так валяться? Ведь за это время его можно спокойно перевезти, скажем, в Сергиев: там в здании электростанции, в готовом уже здании, можно эти два генератора спокойно поставить, еще и место останется. А тогда завод в Краснозаводске сможет удвоить выпуск патронов: там вторая линия только по ночам работает, когда в Москве потребление электричества падает, а так город себя круглосуточно будет полностью обеспечивать.

Нина Теймуразовна, как только за столом начались «производственные разговоры», вышла, захватив с собой и Сережу, так что разговор почти сразу свернул на «проторенную дорожку» взаимного незлобного ехидства:

– Ух ты, какая ты у нас умница! Никто не догадался, одна ты сообразить смогла…

– Точно, я такая. Просто про то, что в Краснозаводске вторую линию на четыре месяца раньше срока смонтировали, мало кто знает – а те, кто все же знает, не хотят нарушать плановую дисциплину. По плану туда три новых агрегата должны поставить летом – так чего суетиться-то?

– А ты чего суетишься?

– А я не суечусь, мне просто не очень нравится, что Московское диспетчерское управление для того, чтобы Москва ночью меньше электричества потребляла, периодически отключает от электроснабжения Лабораторный завод.

– А почему тогда ты о Краснозаводске волнуешься, а не для завода своего электростанцию ставишь?

– Потому что – за что огромное спасибо Глебу Максимилиановичу – Лианозово и Сергиев с Краснозаводском в одной электросети расположены. А в Сергиеве здание электростанции уже готовое стоит – так зачем лишние сущности-то создавать?

– Вот зарекался я с тобой спорить! Ты примерные расчеты затрат на перевозку оборудования электростанций хоть составила?

– Когда? Вы мне пять минут назад рассказали о них… да и вообще я не арифметик, мне такие расчеты не по плечу. Ладно, я завтра расскажу про бесхозные электростанции Валентину Ильичу, он лучше меня придумает, куда их пристроить. А для вас… помните мою пластмассовую игрушку? В Мухоршибире – это километров восемьдесят от Тугнуйска – новенький заводик будет таких теперь по полсотни тысяч в год штамповать.

– А патроны к ним?

– В Тугнуйске производство уже налаживается. Только вот что…

– Что?

– Лично мне не нравится, что у нас на всю страну только один завод в Муроме капсюли делает. И не одной мне, так ребята с Тугнуйского комбината предлагают еще один заводик выстроить. Тоже недалеко от комбината, село там есть подходящее, Никольское…

– Так, и сколько на это тебе денег нужно? Сама, как я понимаю, ты сейчас копеечкой разжиться будешь не в состоянии… некоторое время.

– Правильно понимаете. Но я спрашиваю не из-за копеечки, об этом я и с Тихоновым договориться могу. А вот люди, которые туда никого лишнего не допустят… и крайне желательно, чтобы люди те бурятами были. В поселке-то все русские, но вот вокруг… Опять же, по персоналу вопросы будут… ваши вопросы.

– Ну вот, мечтал, что хоть годик от твоих идей отдохну… ладно, займусь. Но, надеюсь, на этот год список твоих гениальных идей заканчивается. Виктор, а у вас как дела на работе идут? Мне про Старухины заменители алмазов интересно: их на самом деле можно много и недорого производить?

– Пока про много говорить рановато, опытная установка дает хорошо если граммов триста в день. Но это именно опытная, работы и дальше ведутся, перспективы обнадеживающие.А насчет недорого… пока получается, что всего раз в пять дешевле алмазов… природных.

– А какие еще бывают?

– На почти такой же установке можно и алмазы в перспективе производить. Первые, общим весом карат в пять, мы уже получили – хотя пока они выходят даже дороже натуральных, но технология-то вовсе не отработана…

– Кстати, об алмазах, – встрепенулась Вера, допив чай. – Надо будет товарищу Мирчинку сказать, чтобы геологи в Якутии, где-нибудь в окрестностях Вилюя, летом глину голубую поискали.

– Там что, алмазы есть? А ты откуда знаешь? Где именно?

– Алмазы – есть. Слышала где-то когда-то. Где именно – вообще без понятия, но вроде не очень далеко от реки. Насколько далеко – даже примерно не отвечу.

– Это тебе опять приснилось?

– Нет, я это точно знаю.

– А почему только сейчас об этом говоришь?

– Потому что раньше знала, но забыла, а сейчас разговор об алмазах зашел – вот и вспомнила. Да и раньше-то в стране все равно не было ни средств, ни возможностей нормальную геологоразведку провести… да и защитить страну толком мы не могли. Представляете, сколько бы врагов на нас накинулись бы!

– Представляю… Ладно, опять ты на пару миллиардов наговорила, а теперь успокойся и собой займись. Музыку там напиши… только сама, не желаю больше несуществующих женщин искать! А твои музыкальные упражнения я как-нибудь вытерплю, к тому же ты скоро этим сможешь днем заниматься, не терзая мои уши.

– В самом деле, Вер, – заметил Витя, – у тебя музыка получается ведь замечательная!

– Не получается. Каждый может хотя бы раз в жизни хорошую музыку придумать – но записать ее для других людей… кстати, это, Лаврентий Павлович, очень веский довод в пользу музыкального образования школьников.

– Тебя надо наркомом культуры назначить, чтобы сама этим и занималась. А музыку ты и в самом деле можешь очень хорошую писать.

– Еще повторю: каждый может хорошую музыку придумать, под настроение. Ну было у меня как раз такое, рассталась с детской влюбленностью, стих подходящий вспомнила – а тут Надя подвернулась: без нее у меня бы всяко ничего не получилось бы.

– А поподробнее про влюбленность детскую можно? Ты же эту песню год назад написала?

– Лаврентий Павлович, может расскажем ему? Все же какой-никакой, а муж, и он уже волнуется…

– Это не мне решать, посоветоваться надо. Хотя… ты же все равно расскажешь.

– Без разрешения начальства – ни в коем случае.

– Да и черт с тобой, приму ответственность на себя, тем более Виктор все проверки прошел и все подписки дал. Виктор, ваша супруга… только это относится к государственной тайне высшей категории, даже в Политбюро об этом знает только три человека… в общем, ей не двадцать восемь, а только двадцать три… на днях исполнится. Да, она в университет поступила в двенадцать… и смиритесь с тем, что женились на гениальной девчонке. Но теперь-то она всяко уже взрослая, солидная… на что очень хочется надеяться, замужняя дама. Думаю, вас эта новость не очень расстроит, все же вы женились-то не на паспорте, а на этой заразе… но… в общем так. В любом случае, вам вероятно следует это знать – по крайней мере, чтобы не беспокоиться о здоровье ваших детей…

Когда Вера уже ложилась спать, Витя спросил:

– А чего я про тебя еще не знаю?

– Теперь ты про меня знаешь уже всё, за мелкими исключениями, про которые никто никогда не узнает, их женщины вообще никому не рассказывают.

– А.. а почему раньше не говорила?

– Ты же слышал, что Лаврентий Павлович сказал: это государственная тайна высшей категории. Кроме меня об этом знали только товарищ Сталин, Лаврентий Павлович и с недавних пор товарищ Тихонов. Теперь еще и ты, и этого достаточно. Да и прав был Лаврентий Павлович, когда сказал, что не в паспорте дело: у меня иногда возникает впечатление, что я в этой теплой компании знающих вообще старше всех. Не просто же так меня Старухой прозвали: чувствует народ во мне что-то такое… Ладно, спим: завтра снова на работу… да, ты что-то говорил про пуансоны, которые давления не выдерживают?

В конце февраля состоялся очередной, уже восьмой Съезд Советов. В правительстве была идея провести чрезвычайный Съезд еще в конце тридцать шестого года, но идея поддержки в руководящих массах не нашла: слишком много «ответственных товарищей» из-за войны в Монголии были туда переброшены для оказания «неотложной помощи» столь резко расширившейся дружеской стране и физически не успевали вернуться до конца года. А случится Съезд месяцем раньше или позже – это особой роли все же не играло.

То есть большинство людей считало, что эти месяцы были не особо важны, но некоторые товарищи думали иначе. И за два месяца провели «воспитательную работу» среди избранных делегатов так, что новая Конституция была на Съезде принята практически единогласно. За этим Лаврентий Павлович очень внимательно следил, и результатами остался очень доволен. Лично ему больше всего радости доставило то, что идеи некоторых товарищей Съезд единодушно отклонил, и Закавказская республика осталась единой. Впрочем, с республиками по новой конституции все вообще было интересно: Союзные и автономные теперь получили равные права (за мелкими исключениями, особо оговоренными в принятых там же, на Съезде, законах). Полностью исключалась любая дискриминация населения по национальному признаку и социальному происхождению, провозглашалась «свобода совести», вводилось обязательное восьмилетнее образование (тоже в деталях расписанное в отдельном законе). И в целом все остались довольны. Ну, почти все.

Вере, несмотря на положение (отнюдь не социальное) пришлось на Съезде изрядно потрудиться. Ведь мало того, что некоторые положения новой Конституции Сталин включил в окончательный текст по ее предложениям (некоторые «поправки» она, пользуясь «служебным положением», непосредственно Иосифу Виссарионовичу и занесла, минуя «конституционные комиссии»), так ее еще и избрали в Президиум Съезда. По той причине избрали, что она была единственным делегатом с тремя голосами, так как ее избрали сразу в трех избирательных округах. В Лианозовском, что было всем понятно. В Бурятском национальном округе: там на химкомбинате и на авиазаводе у Верхнеудинске вообще другие кандидатуры не рассматривались. И в Лесогорском: трудно было даже представить, что в Синицком и окрестностях выберут кого-то другого. А так как закон вообще не предусматривал ограничений на количество мандатов…

А Закон об образовании Вере пришлось вообще самой составлять – по настоятельной просьбе Иосифа Виссарионовича: кто-то ему успел доложить, что учебная программа всех школ НТК именно ею и была составлена, так что он решил, что лучше Веры с такой работой никто не справится. Ей, конечно, пришлось этот закон перед товарищем Сталиным отдельно отстаивать, однако он согласился, что «восьмилетка действительно нужна». «Хитрая» восьмилетка: в школах обязательное обучение длилось семь лет, а затем каждый школьник мог выбирать, где ему учиться еще один «обязательный» год. И выбор был простой: или в ФЗУ, или снова в школе – но за школу требовалось уже платить. Немного, но все же…

Точно так же платными были и девятый с десятым классом, которые становились обязательными для поступления в высшие учебные заведения. А «национальные особенности» союзных и автономных республик отличались лишь тем, что в автономных допускалось обучение на национальном языке лишь в начальной школе, а в союзных можно было и среднее образование на таком языке получить – то есть восьмилетку на родном языке закончить. Ну а старшая школа и тем более институты нигде «национальных языков» уже не предусматривали – но это уже не было «обязательным уровнем образования».

Свидетельства о среднем образовании в республиках (любых) выдавались – опять-таки «по желанию получателя» или двуязычные, или на русском языке, с той лишь разницей, что в «автономиях» национальный язык помещался на отдельном вкладыше. А русский…

Русский язык по Конституции объявлялся государственным, и в связи с этим произошло некоторое разделение «пассивного» и «активного» избирательного права: избираться на любые должности от районного уровня и выше могли лишь лица, русским языком владеющие. И на работу в госучреждения такого уровня так же принимались лишь лица, русский знающие.

Были еще мелкие ограничения «свободы вероисповедания»: никакие религиозные убеждения не давали права уклоняться от единых для любого гражданина Союза обязанностей. И за обсуждением всех этих «национально-правовых исключений» Съезд, как и обещала Сталину Вера, «не заметил» того, что из Конституции пропала статья о праве выхода республик из Союза…

После того, как Съезд закончился, Иосиф Виссарионович заехал к Вере в гости:

– Ну что, сильно умаялась? Честно говоря, я думал, что хоть кто-то, да возмутится тем, что мы из проекта статью о выходе из Союза исключим.

– Я не умаялась, я просто специально кипеш поднимала. Делегаты-то эти как дети: им подсунули блестящую игрушку – и они на коробку из неструганных досок, в котором игрушка лежала, внимания и не обращают. А насчет закона об образовании у меня и сомнений не было, что примут: если бы они и дальше спорить начали, я бы просто прикинулась, что мне плохо стало – и все споры сразу прекратились бы.

– Ну, артистка!

– Нет, прикидываться-то не пришлось. Так что остались мои таланты невостребованными…

– Востребованные твои таланты, востребованные: закон-то именно ты писала! И народ его утвердил, значит все твою работу одобрили. Всего один голос был против – а разве это не успех?

– Закон, конечно, штука хорошая, но вот сколько сил придется положить, чтобы его реализовать…

– Не твоих сил. Твоя теперь забота будет ребенка родить и растить его. И… Я думаю, что ребенок должен гордиться своей матерью, так что уж не обессудь… официально орден Ленина ты получаешь за… не помню уже, сама прочитаешь за что. А на самом деле, считай, за то, что Конституция единогласно принята: ты для этого очень много сделала. Ладно, не буду тебя отвлекать…

А вечером, в разговоре в Лаврентием Павловичем, он высказался немного более откровенно:

– Если бы я не знал, что в двадцать втором ей было восемь лет, то решил бы, что она тогда за спиной Ильича сидела, когда спор об структуре СССР шел, со своей обычной недовольной рожицей сидела, и с тех пор только и думала, как бы половчее ненужные статьи в Конституции переписать так, чтобы и вышло именно по-моему, и никто чтобы этого не заметил.

– Да нет, у нее что-то хитрое придумывать очень быстро получается. А ты обратил внимание, как хитро она заседания вела? Ведь действительно, как школьников она всех направляла в нужную сторону. В нужную ей сторону – и слава богу, что она на нашей стороне.

– На своей она стороне…

– Да, это верно. Но вот её-то сторона – она как раз именно наша. Советская и социалистическая…