Старуха 3

Глава 4

После своего «внезапного визита» в Москву Вера в Новосибирск не вернулась, а поехала чуть дальше, сначала в Красноярск, а потом «немного на север». И там она с огромным удовольствием прогулялась по огромному, вырубленному в сплошной гранитной скале, залу. Очень огромному: при ширине в двадцать метров он тянулся более чем на двести. И заканчивался бетонной стеной с несколькими стальными дверями, за которой располагался еще один точно такой же зал. Но второй зал пока был абсолютно пуст, а в первом в два этажа рядами стояли «химические установки» – те самые, для которых балалаечная фабрика делала струны.

– И каков результат? – поинтересовалась Вера у сопровождающего ее сменного начальника цеха.

– Пока не очень, – слегка засмущался тот. – В сутки мы получаем всего лишь полтора килограмма пятипроцентного продукта…

– Но это тоже неплохо, не так ли?

– Это терпимо, а вот что нетерпимо, так это то, что завод нам аппараты поставляет с огромными задержками. Сама видишь: здесь стоит всего тысяча аппаратов, а ведь только в этом зале место распланировано на три тысячи!

– Знаешь что, Сереженька? Мне кажется – а стало быть так оно и есть на самом деле – что кое-кто у нас зажрался. Один аппарат стоит жалких восемнадцать тысяч рублей, у тебя тут вообще самый дорогой цех в стране, а может быть и в мире!

– Да понимаю я… только Виталий Григорьевич говорит, что ему нужно несколько тонн, или полтонны двадцатипятипроцентного.

– А второй цех?

– Для него пока получено только сто двадцать аппаратов, а у нас по технологии в каскаде ставится по двести пятьдесят. Ты бы там, на заводе, попинала кого нужно?

– Если бы был хоть малейший смысл, я бы их пинала с утра и до ночи – но ребята делают что могут. И инженеры там тоже ваньку не валяют, обещают к концу года скорость еще процентов на десять поднять. А это, как сам понимаешь…

– Понимаю, но все равно обидно.

– На обиженных воду возят. И потом сейчас особого смысла горячку пороть нет: сам подумай, вот дадут тебе еще две тысячи аппаратов – а кто на них работать будет?

– Ну, на третий ярус у нас персонал уже есть…

– А на второй ряд? У тебя все равно народу нет, а техникум выпустит хотя бы одну смену новых рабочих только в конце весны. Так что пока работай без суеты, а с Виталием Григорьевичем я сама поговорю. Выше головы мы все равно не прыгнем, так зачем он себе и вам нервы-то треплет?

– Старуха, а я тут вот о чем подумал: тут же потолки – метров двенадцать, можно аппараты не в три яруса ставить, а в пять…

– А тепло лишнее куда девать? И, мне кажется, тут тогда слишком шумно будет: даже сейчас это жужжание…

– А это не аппараты жужжат, они вообще бесшумные. Это как раз дефлекторы вентиляции жужжат, а жужжат потому, что рассчитаны на поток воздуха впятеро больший. Так что с теплом все нормально будет, но сейчас проводка для пяти тысяч аппаратов слабовата. Это я так, просто понудеть захотелось… но если ты выбьешь нам средства на еще одну линию электроснабжения…

– И на сколько там новых электростанций получится?

– Сейчас наверху у нас двадцать четыре мегаватта, наш цех уже отжирает пять…

– Ладно, не ной, следующей осенью Казачинскую ГЭС запустить обещают, ЛЭП оттуда всяко мимо вас пойдет… но запас мощности, ты прав, и здесь иметь не помешает. Я поговорю с ребятами в Ростове, попрошу у них сверх плана сделать пару генераторов на тридцать два мегаватта… Тихонов меня сожрёт.

– Лаврентий Палыч тебя у него изо рта выдернет, даже укусить не даст! Он к нам, кстати, приезжал недавно, очень хвалил.

– Вывод: нечего тебе нудеть, все отлично идет. У тебя как с диссертацией?

– Нормально, материал я уже набрал, а оформлять… вот вторую линию запустим – засяду за писанину. Только ты уж Александре Васильевне передай, что защищаться я буду не у нее на кафедре, нашу тематику приказом по НТК с химии поменяли на физику…

В Москву Вера вернулась тридцатого августа – и нашла у себя в квартире небольшой кабинетный рояль «Блютнер» и ситар, которому, судя по виду, было уже лет сто. А на столе, на самом видном месте, лежал черный скрипичный футляр, внутри которого лежала такая же черная скрипка на четыре четверти и записка, написанная – судя по почерку – Славой Бачуриным:

«Старуха, мы все просим тебя показать скрипку знающим людям, например в Консерватории. Наш мастер сказал, что у нее звук не хуже, чем у Страдивариуса, но у нас никто, кроме него, проверить-то это не может. К октябрю сделаем еще виолончель и альт, если тебе нужен – позвони, пришлем. И еще попробуем сделать три четверти и половинку, но не обещаю, что скоро»

А в ситар между струн была воткнута записка уже от Валентина Ильича: «Вернешься – сразу позвони»…

Звонку Валентин Ильич очень обрадовался:

– Привет, надеюсь хорошо отдохнула? Сразу насчет рояля: у нас еще есть Бехштейн, он поменьше, но музыканты говорят, что по звуку несколько хуже Блютнера. Но если этот тебе велик, то заменим…

– Нет, спасибо, меня размер устраивает.

– А насчет ситара этого… его посольские в Лондоне где-то купили, с самоучителем – но книжка, понятное дело, на английском. Тебе же всё равно, на каком языке?

– Ну, на санскрите я бы прочитать не смогла…

– Я про английский. Но если нужно, отдадим в бюро переводов.

– Не нужно. А скрипку…

– Это ребята с завода прислали, сказали, что ты ее тоже просила. Да, я заводу уже фонд зарплаты поднял, у них теперь еще и четыре скрипичных мастера работают… они сказали, что если тебе скрипка понравится, они до зимы просто новый цех откроют и народу наберут еще человек пятьдесят.

– Не мне если понравится, а скрипачам, они меня попросили скрипку в Консерватории показать.

– Да какая разница, они-то цех откроют по твоему указанию… но это неважно, я вообще-то по другому вопросу с тобой поговорить хотел: ты так в университете договорись как-нибудь чтобы тебя на лекциях подменили и скройся с глаз где-то на недельку-другую.

– Это почему?

– Это потому, что на днях тебя будет руководство ругать страшно. За что – не спрашивай, сам не знаю, но позвали меня разбирать персональное дело товарища Синицкой В. А. И явно не орден тебе собираются там вручить…

– А на когда пригласили?

– На следующий понедельник.

– Ясно, спасибо, учту. Но до понедельника еще прорва времени…

В пятницу Вера отправилась в консерваторию, но вовсе не затем, чтобы скрипку показывать. Однако даже после того, как она продемонстрировала свое удостоверение, никто не смог ей сказать, где можно найти пятикурсницу Надежду Новикову. Правда подтвердили, что такая восстановилась в консерватории после годичного перерыва, но вот по поводу того, где она сейчас находится, в канцелярии ответ дать не смогли. Хотя и «намекнули»:

– Скорее всего ее в общежитии искать нужно. Сейчас почти все студенты там: общежитие-то новое, надо обжиться… хотя бы вещи разложить.

– Понятно, а это где?

– В Лианозово, в студенческом городке, там для консерватории сразу три корпуса поставили! Это недалеко… то есть можно быстро туда доехать, сейчас расскажу как.

– Спасибо, я знаю.

На машине ехать в Лианозово Вера не захотела: все же дорожное движение в Москве оставляло желать лучшего. А вот метро от университета в Лианозово уже почти год ходило, и на нем ехать было быстро и удобно. Правда, в «этой жизни» Вере на метро прокатиться еще не удалось – но ведь надо когда-нибудь начинать!

Первое, что Вере в метро понравилось, было турникетами, в которые нужно было опускать специальные жетоны, продаваемые в кассах у входа. И понравились эти турникеты не потому, что они вызвали у нее какую-то ностальгию, а потому, что ребята из МВТУ, которым она озвучила идею этих турникетов, ее воплотили в реальное железо. Очень быстро и качественно воплотили. Как и идею эскалаторов, которые спустили девушку на станцию. А вот сама станция (под названием «Библиотека имени Ленина») Вере понравилась не очень. И тем, что она совершенно не походила на известную ей станцию из «прошлой жизни», и тем, что по Вериному мнению в станцию впихнули много лишнего. Газетные ларьки там явно были совершенно лишними, и целая стена с будками телефонов-автоматов станцию точно не украшала.

Зато вагоны как раз ностальгию вызвали: они были точно такими же, как в «старом» метро в тридцать пятом… почти такими же: все же стенки вагонов были отделаны не линкрустом, а пластиком с рисунком «под дерево». Под очень светлое дерево, а сиденья были не «дерматин на пружинах», а из полипропиленовой ворсистой ткани «под ковер» поверх пенорезины.

Еще из «новинок» Вера отметила наличие расписания движения поездов на каждой станции, а так же часы: над входом в туннель висели часы обычные, показывающие текущее время, и «цифровые», указывающие примерное время до приезда следующего поезда. То есть кому-то из тех, кто станционное оборудование проектировал, все же пришло в голову, что пассажиру совершенно неинтересно знать, на сколько минут и секунд он опоздал на уже ушедший поезд…

Расписание составляли тоже люди, имеющие не одну извилину в голове: примерно с половины шестого утра и до половины седьмого поезда ходили раз в шесть минут, с половины седьмого и до девяти – раз в три минуты (как и с четырех до семи вечера), днем интервал составлял восемь минут, а после восьми вечера и до полуночи – десять минут. А пока – Вера с большим интересом разглядывала проносящиеся за окном вагона стены туннеля. Потому что, хотя на линии было всего четыре станции, она заметила, что поезд проезжает и через участки, где похоже строились новые станции – по крайней мере в одном месте сплошная стена, сделанная вроде как из фанеры, приоткрылась – и стало видно копошащихся рабочих, отделывающих бетонные столбы мраморными плитами…

Четыре станции, пятнадцать минут – и Вера вышла на конечной. Где над платформой висели светящиеся указатели в виде прямоугольных коробок из молочного стекла с надписями «станция Бескудниково» и «Студенческий городок» с соответствующими стрелками. Вообще-то выход в сторону Лабораторного завода от проходной отстоял, насколько Вера была в курсе, метров на семьсот – а студенческий городок, о котором сообщал указатель, этот выход сейчас вообще окружал. И Вера с интересом рассматривала появившиеся за последний год здания.

Общежитие консерватории она увидела сразу: оно было окружено красивым железным забором, решетки которого украшали чугунные литые лиры и – через одну секцию – небольшие нотные станы с не менее чугунными скрипичными и басовыми ключами. Она еще подумала, что с фантазией у заборостроителей было неважно, но в принципе получилось неплохо. И – информативно.

Информативно было и внутри забора: там стояли столбики с указателями «Комендант», «Столовая № 7», «Медсанчасть»… А в комендатуре Вере сразу сообщили, где искать нужную ей студентку. И даже выдали напечатанный в типографии план студгородка, на котором крестиком отметили нужное место и написали номер этажа и комнаты. А на удивленный взгляд Веры девушка-секретарша с усмешкой сообщила:

– Нам таких планов много напечатали, потому что половина студентов вообще найти не могла, куда им идти заселяться…

Надю Вера нашла легко, и музыкантша встретила её очень радостно:

– Привет! А у нас тут теперь не жизнь, а малина: всем дали комнаты на двоих, на каждом этаже душ есть и кухня, но кухня теперь вообще мало кому нужна: на первом этаже отличный буфет, а радом и столовая очень хорошая. А ты приехала искать тех, кто на ситаре играть научиться хочет? Только я спрашивала: нет в консерватории ситара, ни одного нет.

– У меня есть, но я и сама на нем сыграю… если приспичит. А мне нужны… если ты мне поможешь найти… мне нужен хороший гитарист, владеющий испанской гитарой, барабанщик джазовый, пианист. Цимбалы еще наверное нужны, скрипачи. Кто еще – потом посмотрим, сначала нужно оркестровку прикинуть…

– Я могу попробовать сделать оркестровку… я этому училась. Только я никогда не слышала ситара, а ты говоришь, что он обязательно нужен…

– Знаешь что? Ты завтра после занятий приходи ко мне, я там совсем рядом живу. У меня занятия в университете до двух, а потом я точно дома буду, и буду тебя ждать. Послушаешь ситар, подумаешь… поужинаем: у меня соседка так вкусно готовит!

– А эта соседка не обидится, если ты еще и меня приведешь?

– Она только рада будет, честно-честно! Ну что, договорились? Вот, я тебе адрес написала… побегу. До завтра!

– Я думаю, что мы совершенно напрасно назначили Веру Андреевну вашим заместителем, – сообщил товарищ Сталин товарищу Тихонову. – Это не в укор вам говорю, потому что не вы ее назначили… но то, что вы не обратили внимание на то, что семнадцать институтов и предприятий НТК работали над какими-то ее выдумками…

– Не какими-то, – возразим Валентин Ильич, – скрипичных дел мастера говорят, что изготовленная из придуманного Старухой материала скрипка звучит не хуже Страдивари! А заводчане сказали, что им что одну скрипку изготовить, что десяток тысяч…

– Еще и скрипка какая-то? Не слышал про скрипку. Я имел в виду другое: семнадцать предприятий НТК занимались разработкой какого-то заменителя патефона, откровенно плюя на всю остальную работу. Мне уже с десяток жалоб поступило.

– А я думаю, что половину из тех, кто жаловался, нужно просто расстрелять, – лениво так отозвался Лаврентий Павлович. – А вторую половину можно, конечно, и не расстреливать…

– Ты что имеешь в виду? – удивился Сталин.

– Первые же отделы информацию исключительно в КГБ предоставляют. И они сообщили, что все работы по этому электрическому патефону выполнялись во внерабочее время и без оплаты, там разве что материалы некоторые использовали…

– Вот видишь!

– Вижу. Общая смета по материалам составила примерно шестьсот рублей. Для опытной работы это, я бы сказал, удивительно немного. То есть я бы еще и по-другому сказал, но по-другому я только во внерабочее время… Еще отдельная смета по рекордеру новому, но и там уложились менее чем в пять с половиной тысяч. В пять с половиной тысяч уложились, создавая принципиально новый рекордер, в то время как американские, которые для Ногинского завода грампластинок закупались, стоили по двенадцать тысяч за штуку. Причем по двенадцать тысяч американских долларов!

– Так значит… а расстреливать-то жалобщиков за что?

– За обман руководства страны, за злостный обман. Жаловались-то те, кто сам планы не выполнил, и они хотели все на заводы НТК свалить. Но как раз НТК ни одного плана не сорвал, все заказанное оборудование поставил вовремя, даже местами с опережением плановых сроков. Я постановление о проведении расследования уже подписал, таких все же необходимо наказывать.

– Но не расстреливать же…

– Расследование проведем – и решим, что с ними делать. А вот с этими семнадцатью руководителями лабораторий и производств… Старуха пообещала каждого лично наградить… «Волгой» наградить, и она уже заказ на шестьдесят семь автомобилей на автозаводы отправила: на двадцать две «Волги», а остальные сорок семь – это «Горбунки», которые на Муромском заводе делать весной начали. И даже уже заказ оплатила, как всегда из своих сбережений.

– Что, этот электропатефон столько стоит?

– Нет, он гораздо больше стоит, – ответил товарищ Тихонов. – Я проверил: парни составили техкарты, получается, что при массовом производстве электропатефон будет стоить восемьдесят семь рублей, и они дают гарантию, что процент брака не превысит одного. Кроме того, сейчас все заводы уже готовят производства под серийный выпуск всех деталей и комплектующих изделий, к ноябрьским обещают начать массовое производство… поначалу тысяч на триста в год. И они уже приволокли мне обоснование на строительство двух-трех специализированных заводов по производству электропатефонов, чтобы годовой выпуск довести до миллиона в год.

– А мы в этом году хотим изготовить почти семь миллионов грампластинок…

– Так в том-то и дело! Старуха придумала очередную пластмассу, из которой мы уже хоть завтра буквально можем делать по десять миллионов пластинок – это столько завод Нарышкиной уже пластмассы этой делает. А через год она пообещала производство в пять раз увеличить… если потребуется. Но дело в том, что эта пластмасса для патефонных пластинок не подходит, а вот для новых электрофонов подходит просто замечательно. Да и пластинки делать становится много проще. Я вчера был на Лабораторном заводе, там парни Старухе показывали, что они натворить успели. Так вот, они за час с использованием магнитофонной записи сделали матрицу на рекордере своем, затем за три часа подготовили матрицы для штамповки пластинок и вечером наштамповали за полчаса уже почти сотню пластинок. Вся подготовка матриц – это, конечно, сплошная химия…

– И вы действительно считаете, что мы сможем производить по десять миллионов грампластинок в год?

– Я подозреваю, что гораздо больше. Старуха привела на демонстрацию какую-то подругу из консерватории, а пока там матрицы готовили… там парни устроили такой праздничный обед… так вот, Старуха с этой девочкой из консерватории всерьез обсуждала выпуск журнала музыкального, в котором кроме обычных заметок будут еще и грампластинки вставляться. Насколько я разобрал, вообще гибкие, как бумага, грампластинки – там какая-то другая пластмасса будет. Она говорила, что качество звука будет похуже, но журнал с десятком таких пластинок в продаже получится не дороже семи рублей. То есть не дороже одной нынешней пластинки…

– Тогда я думаю, что мы совершенно напрасно Веру Андреевну не пригласили на нашу встречу. Но мы с ней еще поговорим… сметы на новые заводы электропатефонов уже готовы?

– Да, двенадцать миллионов рублей. И примерно столько же на расширение производства электронных ламп.

– А на производство ламп столько хватит?

– Хватит, – усмехнулся Лаврентий Павлович. – Мы тут немного потратились, завербовали парочку специалистов из американской RCA, теперь у нас один завод готов к изготовлению до двадцати пяти миллионов ламп в год. А второй – на его дооборудование как раз столько и потребуется: там почти все оборудование будет отечественным, с заводов НТК.

Надя Новикова первоначальную оркестровку сделала довольно быстро, всего за неделю. Вот только Вере оркестровка совершенно не понравились, да и сама Надя была от нее не в восторге. И совсем уж не в восторге были четыре приглашенных Надей музыканта, но им не нравилось скорее всего то, что Надя переписывала партитуры после каждого прослушивания – и правила она их довольно значительно. Правила – но лучше от этого музыка не звучала.

– Мне кажется, что мы ерундой занимаемся, – подвела итог Вера после примерно месячных мучений. – Я могу, конечно, ошибаться, но мне кажется, что если мы будем не оркестровкой заниматься, а под песню готовую оркестровку подгонять, то получится получше.

– Вера, – заметил пианист, – это, слов нет, мысль неплохая. Но остается вопрос: где взять певицу? Причем певицу, у которой хватит терпения с нами тут сидеть и выслушивать нашу какафонию долгими вечерами.

– Вопрос поставлен неверно. Нам нужно найти певицу, которая просто один раз споет, не обращая внимания на наши музыкальные потуги. Которая мелодию сможет буквально с листа прочитать, воспринять ее и спеть. Правильно спеть.

– Тогда надо идти на кафедру сольного пения… только я там никого не знаю.

– Понятно… ладно, сама этим займусь, а то не хочется считать всех нас рукожопыми дебилами. На сегодня заканчиваем, завтра и послезавтра отдыхаем… не потому, что вы что-то плохо делаете, нет, просто я буду сильно занята.

На самом деле Вера занята в университете была не очень-то и сильно. То есть периодически ей приходилось заниматься бюрократией, но ее заместители эту науку освоили куда как лучше нее и старались Веру от бумажной работы по мере возможности оградить. Чтение лекций Вере доставляло массу удовольствия, но они-то шли четко по расписанию, а готовиться к ним девушке почти и не требовалось. Еще периодически у нее возникали новые идеи по поводу «схимичить что-то интересненькое» – но и тут ей нужно было лишь расписать нужные процессы, а собственно работу в основном выполняли все же студенты – так что потратить день в консерватории она сочла делом нужным и не очень обременительным.

Когда она пришла на кафедру сольного пения, ей попалась единственная на тот момент свободная преподавательница, которая – после того, как Вера изложила свою проблему – поинтересовалась:

– Вы всерьез думаете найти такую певицу? Хотя… у вас партитура с собой?

– Конечно, вот, держите.

– Это что? – спросила женщина, внимательно прочитав ноты.

– Это ноты. Партитура, вы же сказали…

– Я вижу, что это партитура. Кто это написал?

– Ну я… наверное.

– Как это «наверное»?

– Я тогда давно не играла, у меня не получалось правильно сыграть, так я просто спела Наде Новиковой… это ее рука.

– А музыка ваша? Вы с какого факультета? Я что-то вас вроде раньше не видела.

– Я вообще из университета.

– Девушка, бросайте университет к черту и переходите к нам в консерваторию! Человек, способный это написать… я сначала хотела порекомендовать вам кого-нибудь из студенток, но… вот так, по нотам… да такое… нет, у нас никто из них вам не споет.

– Обидно, ну что же…

– Я вам спою. Только не сейчас, у меня урок через двадцать минут. Вы можете зайти через два с половиной часа?

– Могу. Только если вы споете мне… здесь, то нам от этого пользу большой не будет. А вот если вы споете у меня в студии и я запишу ваш вокал на магнитофон… нам всем кажется, что под вокал мы правильную оркестровку быстро подберем…

– В студии?

– Да, у меня есть большая комната, мы там организовали студию для наших экзерсисов… тут пешком пять минут всего идти.

– Ну разве что из уважения к той, кто это написал… зайдите за мной в пять вечера сегодня, попробую вам помочь…

Через два дня у Веры вечером кроме прежних музыкантов-студентов собралось уже и пятеро других преподавателей консерватории, из них двое вообще профессорами были:

– Мне кажется, Вера Андреевна, что здесь было бы хорошо скрипичную партию добавить. Я завтра принесу скрипку, думаю, стоит попробовать.

– У меня есть скрипка, я сейчас принесу и сыграю, а вы пока набросайте ноты, как вы это представляете.

– Вы можете сыграть на скрипке с листа?!

– Я попробую, хуже-то всяко не будет, потому что хуже просто некуда.

– Это вы зря, музыка получается замечательная. Ох, у вас черная скрипка? Я слышал, что такие есть, и что звучат они… да, у вас, несомненно, талант: вы сыграли даже лучше, чем я представил. Хотя и музыка-то ваша… а вот если тут добавить цимбалы…

Третьего ноября «сводный оркестр», состоящий из студентов и преподавателей в Малом зале консерватории исполнил песню «под запись», причем «из зрителей» присутствовали лишь несколько инженеров из Фрязино, возящихся с магнитофонами. А к блестящим «яйцам» микрофонов музыканты еще в «домашней студии» у Веры привыкли. Сама идея сделать грампластинку народу очень понравилась, так что все старались – и запись получилась с первого раза. А затем тот же оркестр исполнил и «Оду к радости» Бетховена и – чтобы два раза не ходить – его же пятую симфонию. Правда, кто-то из профессоров поинтересовался, как будут симфонию делить на части, ведь на пластинку она не влезет.

– Влезет, – ответила Вера, – на новые пластинки влезает по двадцать пять минут на одну сторону. Сами увидите… очень скоро.

И «увидеть» результат она всех пригласила к себе в гости в понедельник пятого. Все с восторгом послушали звучание новенького электрофона, а когда после Бетховена зазвучала поэма Рабиндраната Тагора, профессура опять завела туже песню:

– Вера Андреевна, бросайте вы свой университет! Вам непременно нужно учиться в консерватории, а с вашими талантами вы сразу на третий, да и на четвертый курс будете зачислены!

– Вера! – вдруг общий шум прервал громкий голос певицы, – а почему на пластинке написано «музыка Надежды Новиковой, поет Мария Мирзоева»?

– Потому что вы и поете. Не узнали свой голос в записи?

– А я про музыку спрашиваю. Почему не написано, что музыка ваша?

– Потому что писать на пластинке «музыка первого заместителя председателя НТК, профессора химии Московского университета, доктора химических наук» слишком длинно получается, – раздался от двери голос тихо вошедшего в зал Лаврентия Павловича. – Вы извините, что я прерываю ваше веселье, но мы ненадолго вынуждены отлучиться. Старуха, начальник срочно вызывает, поехали. Уж извините, что я ее забираю, но это ненадолго, думаю, что через полчаса я ее вам верну.

– Это кто был? Товарищ Берия? – дрожащим голосом вопросила Надя.

– Старуха? – удивилась Мария Мирзоева. – Так это она приказала для консерватории общежития выстроить и любыми инструментами нас обеспечить?

– Товарищи музыканты, – прервала воцарившуюся тишину Нино Теймуразовна, – ничего страшного не случилось, у них часто какие-то срочные проблемы решать приходится. Но раз мой муж сказал, что через полчаса Веру вернет, то уж не позднее чем через час она точно вернется. А пока… меня НТК попросил вручить всем участникам первой записи на таких пластинках подарки. И я с удовольствием их вручаю: по экземпляру каждой из трех пластинок. Сережа, неси пластинки! А если вам не сложно, я бы попросила на тех, которые для Веры, всем расписаться на память. А электрофоны все же тяжелые, их вам домой сегодня же вечером привезут…

– Так Вера не студентка?! Она что, действительно… профессор химии?

– И действительно первый заместитель председателя НТК. Ее в ЦК хотели председателем назначить, но она отказалась… Но ведь вам это не мешало с ней общаться и работать? И в дальнейшем, мне кажется, не помешает: у Веры столько затей интересных. Мне кажется, что ее товарищ Сталин и вызвал из-за очередной такой затеи. Только не спрашивайте какой: меня в них не посвящают. Ну что, теперь можно и шампанское открыть? За новое слово в музыкальной культуре…