Старуха 3

Глава 5

– Вы уж извините, что пришлось вас, Вера Андреевна, так срочно приглашать, – очень спокойным голосом, в котором даже намека на какие-либо извинения не звучало, сказал Сталин, – но у меня через полчаса встреча с товарищем Чойбалсаном, и мы буквально час назад выяснили, что он собирается поднять два интересных вопроса. Первый – о передаче Советскому Союзу нескольких тысяч монгольских бурятов, а второй… Как мы поняли, вы пообещали ему поддержку Советского Союза в деле освобождения Внутренней Монголии…

– И второй вопрос для вас, конечно, важнее. Но я пообещала ему не поддержку со стороны СССР, а поддержку от меня лично.

– Это как?

– Ну как может помочь одинокая свободная комсомолка братскому народу в деле освобождения страны от захватчиков? Возьму винтовку и пойду воевать…

– А если серьезно?

– Если серьезно, то я все же думаю, что в руководстве нашей страны работают люди достаточно умные и способные сообразить как помочь не помогая… официально. И еще: Чойбалсан вас воспринимает как заместителя бога на земле, любую вашу просьбы он будет исполнять как приказ… не помню, кто там у монголов главный бог. Но образования и вашей гибкости ума у него нет, и он эти указания будет исполнять именно тупо, не задумываясь особо. Так что… быть богом для целого народа – это огромная ответственность. Я понимаю: нянчиться с монгольским руководством у вас нет ни времени, ни возможности. Но если хотите… я могу поработать переводчиком со сталинского на чойбалсанский. Потому что я очень заинтересована в том, чтобы в Монголии все было хорошо.

– И почему?

– В Монголии есть очень много такого, что мы выковыриваем из руд считанными граммами на тонну. Так вот, там есть очень много таких тонн. И есть все, чтобы эти граммы можно было вытащить, нужно только руки приложить. И головы. Но для такого приложения прежде всего нужно, чтобы никто их прилагать не мешал, а японцы во Внутренней Монголии помешать не просто могут, но и хотят…

– Вы думаете, что Япония готова начать войну с Монголией?

– Это всего лишь вопрос времени, и вопрос, собственно, состоит в том, кто быстрее успеет приготовиться к войне. Я попробую сделать так, чтобы в этой гонке победил СССР – а вот как раз Монголия нам в этом и поможет… сильно поможет.

– Ясно… к сожалению, мне уже пора идти на встречу. Но вы мне помогли к ней подготовиться, спасибо.

Когда Вера возвращалась из Кремля домой, Лаврентий Павлович не удержался:

– Ты это всерьез про войну в Монголии говорила?

– Так уж исторически сложилось, что у СССР в мире всего два союзника, верных союзника, которые никогда не предадут: Монголия и Тува. Да, они слабы – но делая их сильнее мы делаем сильнее и Советский Союз. Причем и сами монголы так думают. Знаете как они называют русских? Исключительно словом «орос».

– Ну да… упрощают, на свой лад переделывают название.

– Вовсе нет, в переводе это означает «земляк». То есть монголы всех русских считают земляками, а еще она нас называют «белыми монголами». И вовсе не после Унгерна, они нас так еще со времен Чингисхана называли. Мы для монголов – практически братья, и было бы крайне неправильно это отношение к нам испортить. Поэтому, когда я говорила про винтовку, то не очень-то и шутила: если ничего другого не смогу сделать, то возьму и пойду.

– И ты после этого хочешь, чтобы я не считал тебя заразой?

– Считайте, я потерплю. На общий ужин останетесь?

– Я всего лишь пообещал вовремя тебя вернуть домой. А с монголом этим… чувствую, нам с ним до ночи теперь будет о чем поговорить… из-за тебя, зараза! Но ты учти: больше по поводу орденов чтобы никаких взбрыков не было: не хочешь – не носи их, они все равно закрытыми постановлениями тебе присуждаться будут. Но протесты высказывать – об этом забудь!

– Это вы о чем?

– Сама узнаешь… потом. Могу и я хоть разок побыть заразой вредной? Чтобы ты прочувствовала, каково мне с тобой приходится рядом жить и работать…

Возвращение Веры гости встретили настороженно, но девушка уже придумала способ направить мысли музыкантов в иное русло:

– Итак, товарищи… Иосиф Виссарионович несколько раздосадован тем, что советскому народу мы послезавтра можем предложить только две пластинки. А поскольку я с музыкой знакома гораздо меньше, чем любой из вас… Сразу предупреждаю: то, что мы успеем записать завтра до обеда, скорее всего к празднику будет растиражировано, а вот то, что получится после обеда, раньше числа восьмого, а то и десятого в магазинах не появится. У кого какие мысли? Нет, вы сначала все же подумайте, между собой обсудите. И если у вам желание появится, можем завтра еще одну пластинку записать. Но, сами понимаете, времени на репетиции не будет…

– Это приказ?

– Да что вы! Это просто предложение… вписать свое имя в первой десятке выпущенных винилитовых пластинок в мире. Впрочем, вы уже взяли первые два места. А вот третье… Еще одну пластинку точно надо приготовить, но мне, откровенно говоря, не хочется из каждого окна слышать, как я попадаю мимо клавиш.

– Мимо каких клавиш?

– Я когда-то записала на магнитофон демонстрационную версию, но там важно было хоть какой-то звук записать: мы же именно магнитофон демонстрировали, я даже и не старалась особо – а сейчас других записей, которые можно перевести на пластинки, просто нет.

– А вы сами играли для этой записи? На чем?

– Да вот на этом рояле и играла. Но еще раз: я же не музыкант…

– Ну да, как вы, не музыкантом будучи, на скрипке играете, мы слышали. А можно послушать, как немузыкант на рояле играет?

– Так запись-то не здесь, а на фабрике…

– Но рояль-то здесь?

– Ладно, сами напросились. И заранее предупреждаю: музыку написал американец Пайн Топ Смит, я тут вообще не причем…

– Мария, – обратился к Мирзоевой кто-то из профессоров, – вы знаете эту пьесу?

– Нет, это что-то джазовое, но я раньше ничего подобного не слышала. И, откровенно говоря, я бы так сыграть не смогла бы без долгих репетиций, а эта девушка… Теперь понятно, как она смогла сочинить свою «Поэму»: у нее очень хорошая школа. И, думаю, ей действительно в консерватории делать нечего, разве что преподавать…

На самом деле Вера Андреевна просто в детстве получила довольно неплохое музыкальное образования, но ничего сверхъестественного: слегка «усиленная» – стараниями отца – обычная школа «благородной девицы». Да и усилена она была разве что уроками игры на лютне. А пьесу, ставшую именем нового фортепьянного стиля, она выучила для собственного удовольствия уже вернувшись в СССР – после того, как мужу кто-то из американских инженеров подарил пластинку. Причем выучила исключительно, чтобы самой себе доказать, что «и она так может».Правда, Буги-Вуги на кабинетном рояле звучала не так, как на гарнизонном пианино, но получилось все же неплохо.

То есть терпимо, и Вера, прослушав несколько раз запись собственного исполнения, пришла к выводу, что «чего-то здесь не хватает». А чего конкретно – первыми об этом узнали инженеры с Лабораторного завода. Но пока кроме них об этом больше никто не знал. А вот Вера Андреевна об этом знала давно, просто внимания раньше не обращала. Но когда приспичило…

У учительницы литературы Иды Самсоновны сын играл в школьном ансамбле, и этот ансамбль выступал на каждом школьном празднике. А так как актовый зал размещался, как и кабинет химии, на третьем этаже, то само собой вышло, что все инструменты в кабинете химии и хранились: в школе только в трех кабинетах имелись отдельные комнатки для хранения разного инвентаря, но лишь в кабинете химии эта комнатка крепко запиралась…

После того, как закончилась праздничная демонстрация, товарищ Сталин, Лаврентий Павлович, Валентин Ильич и еще несколько «ответственных товарищей» поехали отмечать праздник в Кунцево, в недавно выстроенный новый дом Иосифа Виссарионовича. Там Валентин Ильич «торжественно вручил» Сталину подарок – новенький электрофон, а Лаврентий Павлович в довесок к аппарату подарил новенькие пластинки.

– Ну что же, вы так много про свой электропатефон рассказывали, что было бы неверно не послушать, как он играет.

– Это не совсем электропатефон, – немного замялся товарищ Тихонов, – то есть это не тот аппарат, который сегодня начали продавать в магазинах. Такие тоже будут продаваться, еще до нового года будут, но такой аппарат будет много дороже. Хотя я думаю, что очень многие их купить захотят. А пока мы такие аппараты изготовили для музыкантов из консерватории, которые первые пластинки записали, еще несколько штук… Вы сами посмотрите: пластинку надо положить вот сюда…

– Я выгляжу настолько глупым?

– Нет, конечно, но тут все немного необычно… я чуть позже покажу, когда… если мы до симфонии доберемся. Вот этим рычажком мы указываем размер пластинки… этот размер называется «миньон». Снимаем аккуратно защелку и двигаем вот этот рычажок от себя, до щелчка двигаем. Всё, сейчас заиграет…

Диск проигрывателя начал неторопливо вращаться, затем тонарм приводнялся, плавно довернулся до нужного места и очень аккуратно, как показалось Сталину, опустился на пластинку. И спустя несколько секунд заиграла музыка.

– Тут написано, что музыка Новиковой, это кто? Я о таком композиторе раньше не слышал.

– И не услышите, это вообще не композитор, а студентка – пока студентка – консерватории. Она Старухе оркестровку делала… то есть начинала делать, а полную оркестровку консерваторские профессора чуть ли не всей стаей делали. Я это слышал… пришлось слышать: они у Старухи в квартире этим занимались. Ох и крику там было!

– Интересно, а из-за чего они кричали?

– Да Вере постоянно что-то не нравилось… то есть не кричали они, конечно, а просто спорили – но спорили громко. Зато вот сделали.

– «Последняя поэма»… интересное название. А почему последняя?

– Это стихотворение индийца Рабиндраната Тагора…

– Знакомое имя. Ему же Нобелевскую премию за стихи дали?

– Да. Только это не стих сам по себе, а отрывок из его романа. Там несчастные влюбленные друг другу письма в стихах писали, и вот это – последнее письмо девушки. И последнее вроде как в книге. То есть песня – это часть того письма…

– Хорошее письмо… Вроде и печальное, но полное надежды на светлое будущее. А кто переводил? Он же, если индус, наверное на хинди писал?

– На бенгальском, но это неважно. Как я понял, Старуха его перевела с британского издания, то есть с английского.

– И музыку написала, и стихотворение перевела… Какая у нас разносторонняя Старуха-то оказывается!

– Да уж… ведь даже громкоговорители для этого электрофона сделаны из магнитов, которые она придумала. Не все, а вот эти, самые маленькие. А так как магнитов таких очень мало, то массовые электрофоны звук дают похуже. Не чета, конечно, патефонам – их и сравнивать даже неприлично, но все же похуже. В два примерно раза, как специалисты говорят: в этих частоты до двадцати килогерц обеспечиваются, а там максимум двенадцать.

– Принесите мне для сравнения… это не срочно, конечно. А таких магнитов побольше производить мы что, не в состоянии?

– Старуха говорит, что нужен редкий металл, – ответил Сталину Тихонов. – А еще она говорит, то три четверти мировых запасов этого металла находится во Внутренней Монголии…

– Мы вроде этот вопрос уже рассмотрели, – поморщился Сталин, – не будем к нему сегодня возвращаться. А ты серьезно думаешь, что Старуха нужна как переводчик с… с моего языка на язык товарища Чойбалсана? Товарищ Ринчино в этим не справится?

– Товарищ Ринчино слишком уж бурят, – высказал свое мнение Берия, – а у Чойбалсана с бурятами сильные разногласия… по национальному вопросу. А Старуха… нет, она не годится. Она о людях слишком хорошо думает.

– Ну да, ходит тут и зудит: дайте ей пострелять по человечкам…

– Если бы я хоть на секунду решил, что она это всерьез говорит… Нет, она действительно слишком хорошо о людях думает. Но это тоже хорошо, вон, теперь и консерваторские все на нашей стороне. А знаешь почему? Потому что они теперь думают, что мы – такие же, как и Старуха!

– А мы…

– Старуха мне как-то сказала, что ей очень не нравится то, что мы делаем. Но она понимает, что и наша работа стране очень нужна. Она нас сравнила с ассенизаторами – но, говорит, если дерьмо никто чистить не будет, то страна просто в говне утонет. И поэтому она готова нам всячески помогать. То есть тоже готова стать говночистом… а мы – мы ее от этой обязанности стараемся освободить.

– То есть она хочет быть чистенькой…

– Она готова в любой момент хоть с головой окунуться в наше дерьмо. Это мы стараемся ее от этого дерьма отодвинуть. А она, со своей стороны, старается сделать так, чтобы мы в этом дерьме не утонули. И знаешь, мне иногда даже кажется, что она свою часть работы делает лучше, чем мы свою…

– А вот это непонятно. Ты что конкретно имеешь в виду?

– Она просто старается, и успешно старается заранее уменьшить количество дерьма, которое нам разгребать приходится. Взять того же Голицына: князь, на Советскую власть у него зуб вот такой… был. А теперь он работает над тем, как добывать очень редкое, но исключительно ценное сырье – и, главное, он до глубины души осознает – благодаря Старухиной работе, кстати – что любимым делом он занимается исключительно благодаря этой Советской власти. Или Пальчинский: ведь откровенным антисоветчиком был – а сейчас уже третий металлургический завод строит.

– Третий – это где?

– Третий – это как раз в Биро-Биджане. Неподалеку от строящегося ГОКа. С тамошнего химзавода к поселку трубу тянут, чтобы газ подавать, а завод как раз на газу работать и будет. Это совершенно новая технология, Тевосян от нее в восторге – а в Биро-Биждане завод полностью на ней и выстроен будет. Сейчас на заводах, которые этот Пальчинский выстроил, уже производится больше двух миллионов тонн стали, то есть чуть больше шестой части того, что у нас есть – а у него амбиции до конца пятилетки обеспечить уже больше трети общесоюзного производства. Не нынешнего, а на конец пятилетки! То есть был откровенный враг – стал не просто друг, а друг и защитник, и это, наверное, самый заметный пример. А за менее заметными – на любой химзавод зайди и смотри: каждый второй рабочий – из раскулаченных семей. Которые к тому же в Прииртышье хлеб стране выращивают, причем столько, сколько черноземной Украине и не снится…

– Ну вот и попраздновали… а других пластинок нет?

– Можно и патефонные сюда ставить, для этого вот этот рычажок нужно на другую сторону перевернуть. А таких, винилитовых, пока больше сделать не успели. Но Старуха пообещала к концу месяца еще с десяток названий выпустить. Впрочем, очень помалу: сейчас на Лабораторном заводе у них только один пресс ручной их штампует. Но к Новому году и завод новый заработает, там уже больше десятка полуавтоматических прессов поставят. Так что в следующем году «Мелодия» одна даст стране десять миллионов пластинок с гарантией.

– Какая мелодия?

– Это Старуха так новое предприятие по производству пластинок назвала. А что, название подходящее, да и эмблему она нарисовала в тему.

– Так она еще и художница у нас? Ты мне ее эмблему покажи, перед тем, как их на пластинки ставить начнут.

– Поздно, они уже на каждой пластинке, вот, смотрите.

И Иосиф Виссарионович с некоторым удивлением уставился на хорошо известное Вере Андреевне из «прошлой жизни» изображение…

Митрофан Иванович Неделин праздник провел хорошо. Даже очень хорошо: пятого числа школа, работающая на полигоне «Капустин Яр», выпустила уже четвертый сводный батальон противотанкистов, и за это страна наградила начальника полигона орденом Красной Звезды. Заслуженно наградила, ведь подготовка ракетчика-противотанкиста было делом исключительно непростым, а полигонный завод, на котором восстанавливались и перезаряжались учебные ракеты, постоянно требовал особой заботы. Да, ракеты были холостые – но ракетный порох-то был совершенно настоящим! А чего стоил сбор использованных проводов…

Но в стране теперь было семьсот пятьдесят подготовленных отделений, и в каждом отделении любой из трех бойцов мог («с вероятностью в девяносто процентов», как указывалось в наставлении по использованию ракет) уничтожить любой танк врага. И каждый умел не только навести ракету на цель, но и управлять небольшим автомобильчиком, на котором это отделение передвигалось. Автомобильчик был крошечный, с двенадцатисильным дизельным мотором и управлялся как мотоцикл – зато он мог проехать даже там, где любой другой автомобиль просто не проехал бы. Правда, кроме трех бойцов и четырех ракет он ничего больше перевезти не мог – однако и при этом, по мнению Митрофана Ивановича, батарея противотанкистов, состоящая из четырех отделений, по огневой мощи превосходила батарею шестидюймовок из шести орудий…

А уж новые ракетные установки, смонтированные на тяжелых грузовиках, превосходили полный артиллерийский полк. И при этом безо всяких лошадей могли перемещаться на одной заправке на триста километров!

Вот только готовить артиллеристов-ракетчиков было делом не только утомительным, но еще и исключительно дорогим. Но все же в первую очередь – утомительным, и утомляться приходилось еще до начала собственно обучения: например, из кандидатов в противотанкисты удавалось отобрать лишь одного, к обучению годного из полного армейского взвода. А уж найти умелых водителей тяжелых грузовиков…

На полигоне имелась еще и школа военных водителей, в которую принимали хорошо если каждого десятого из тех, кто хотел в нее попасть. А вот из выпускников этой школы – то есть парней, которые грузовиком умели управлять довольно неплохо – к управлению ракетоносцами допускался хорошо если каждый пятый. Потому что одно дело – вести грузовик хоть по паршивой, но все же дороге, и совершенно другое дело – провести тяжелую машину по абсолютному бездорожью в степи или тем более в лесу. Правда, леса на полигоне не было…

Зато лес был на другом полигоне, на далекой Вологодчине – и теперь этот полигон тоже передали под управление Митрофану Ивановичу. И теперь он, закончив празднование, отправился «принимать хозяйство» далеко на север. Ну а так как время для военных было очень дорого, отправился он туда на самолете. Просто потому, что самолет гораздо быстрее поезда – но и у самолета есть свои недостатки. Так что десятого ноября Митрофан Иванович все еще сидел на аэродроме в подмосковном Монино и изо всех сил старался не наорать на дежурного в ранге комэска, который в очередной раз сообщил, что дальше «лёту нет» из-за плохой погоды.

– Да вы, товарищ комбриг, не расстраивайтесь так: сегодня не улетите, так завтра… тоже без гарантии. А вот в понедельник «погода» обещает, что наверняка полетите. Так чего вам на аэродроме-то киснуть? Если хотите, я вам предписание за пять минут оформлю – и можете в Москву съездить.

– А чего я в этой Москве не видел? – огрызнулся товарищ Неделин, который в Москве, кроме двух вокзалов проездом, ничего и не видел на самом-то деле.

– А там метро новое открыли в праздник, я с женой и детьми ездил – очень красивое, гораздо красивее, чем на первой линии. А еще… в «Военторге» командирам продают без очереди новые электрофоны. То есть… командиров-то много, однако вам, как комбригу, точно в очереди стоять не придется.

– Электрофон? Это радио что ли так теперь называется?

– Нет, это патефон такой… электрический. Очень хороший, и стоит всего девяносто рублей. Вам его точно купить стоит: жену точно порадуете. У вас жена-то есть?

– И жена есть, и дочка.

– Вот и купите, они точно рады будут. Нам сюда привезли… шесть штук, я не успел купить. А в Москве… наши туда вчера ездили, говорят, что если ромба в петлице нет, то неделю в очереди стоять придется, да и то без гарантии, что купишь. А вы… для старших командиров там отдельная секция… и можно не один электрофон купить. Наш комполка вчера четыре штуки купил…

– А до Москвы долго ехать?

– Час на электричке, но она раз в два часа… Но если хотите, я в полдень сменяюсь, и на машине вас туда свожу.

– А я тебе за это я куплю этот электрофон без очереди? Ну, считай, что уговорил. А теперь, летун, подскажи, где у вас тут нормально поесть пока можно?

В Кремле в эту субботу тоже шло обсуждение новинки. Довольно специфически это обсуждение шло:

– Сейчас мы даже стараться не будем увеличивать производство электрофонов, – напряженным голосом отчитывался перед Сталиным товарищ Тихонов. – Потому что собственно производство процентов на десять, может даже на пятнадцать нарастить можно, но вот с упаковкой… Сейчас они упаковываются в коробки из гофрокартона, который в Лесогорске производится – а этого картона даже на то, что сделать на Лабораторном заводе успевают, не хватает. Из-за этого в ГУМе и ЦУМе, где основные продажи ведутся, мы организовали прием этих коробок от покупателей, и за каждую платим по пять рублей. Возвращают многие, причем некоторые сразу, как покупку оформляют: все же деньги немалые. Но наши специалисты считают, что повторно коробку можно всего раза три-четыре использовать…

– Ваши предложения?

– Никаких предложений… то есть сейчас, причем совершенно независимо от этих электрофонов, ведутся пусконаладочные работы на новом целлюлозно-бумажной заводе, который на Ангаре, севернее Братска, по предложению Старухи выстроен. К новому году проблему коробок для электрофонов решим… То есть есть предложение: построить еще один завод по выпуску упаковочного картона в Вятке. И еще один – в районе Капустина Яра.

– Там, если я верно помню, вообще сплошная тайга в степи растет, так? Леса там девать некуда?

– Там камыша много, а для выделки упаковки и камыш сгодится. В любом случае упаковочного картона потребуется много, просто мы раньше на это как-то внимания не обращали. Если бы не Старуха, то и в Лесогорске его не стали бы делать…

– Вот! Какая-то сопливая девчонка заранее успевает продумать, что стране потребуется, а кроме нее… У вас своих голов в комитете что ли нет?

– У нас в Комитете есть Старуха… – с легкой улыбкой парировал выпад Сталина Валентин Ильич. – и нам ее за глаза хватает, даже не знаем, куда от нее прятаться. А вот в других наркоматах – это уже их дело.

– Ладно… а если какие-нибудь деревянные коробки приспособить?

– Все равно до пятнадцатого января новый сборочный завод мы не запустим, а к тому времени что-нибудь, да придумаем.

– Хорошо, жду подробного изложения… ваших придумок. Идите…

Когда дверь за Тихоновым закрылась, Иосиф Виссарионович подошел к стоящему в кабинете электрофону. Посмотрел на лежащие рядом пластинки – их ему уже больше десятка разных принесли, «пробные экземпляры». Несколько секунд подумал – и положил одну из них на диск проигрывателя. Подвинул рычажок до упора и вернулся в кресло – а спустя пару секунд в кабинете в который уже раз раздались звуки «Последней поэмы»…