Старуха 4

Глава 20

Восьмое марта – это хотя и праздник, тем более «международный», но все же вполне себе день рабочий. Обычная рабочая суббота, но в сорок первом этот день стал рабочим все же не для всех. Решением правительства (а точнее, решением созданного осенью прошлого года ГКО) именно восьмого марта в Кремле состоялось награждение «особо отличившихся женщин» высокими правительственными наградами. Женщин в Кремле собралось почти восемь сотен, и награды им вручал буквально с утра и до вечера «всесоюзный староста»: ему по должности предполагалось этим заниматься.

Однако несколько человек, получивших награды «по закрытым тематикам», награждали не в общем зале, а отдельно, в Верхнем зале Теремного дворца. И награды вручал лично Иосиф Виссарионович. Вера на этом награждении увидела много знакомых лиц – в том числе и «настоящую» Веру Андреевну, которая получила из рук Сталина орден Ленина (и очень за нее порадовалась). Когда-то, в «прошлой жизни», сама она узнала про октоген уже в пятидесятых и с ним не работала, поэтому и флегматизатор для него придумала… специфический, а вот «настоящая» познакомилась с ним пару лет назад и разработала состав, делающий взрывчатку относительно безопасной, химически очень стойкой, для изготовления имплозионной оболочки бомб идеально подходящей. Причем придумала она все это буквально «в свободное от работы время», так как по роду работы ей в основном с обычными баллиститными порохами заниматься приходилось. Но ведь интерес к науке у нее никуда не пропал – и орден она получила совершенно заслуженно.

Еще один орден Ленина получила Саша Новосёлова – на этот раз за литий. Она придумала достаточно недорогой и простой способ экстракции его из солевых растворов, и весь литий в Боливии добывался по разработанной ею технологии – а зачем этот литий нужен, руководители ГКО уже знали. Но Саше орден все же не за один литий дали, а «по совокупности заслуг»: большая часть используемых институтом товарища Хлопина металлов добывалась способами, которые были отработаны на возглавляемой Сашей кафедре – но вот перечислять все ее заслуги, даже на встрече «совершенно секретных женщин», руководство сочло «нецелесообразным»…

После того как церемония награждения завершилась, присутствующие на ней руководители ГКО собрались в кабинете Сталина для обсуждения некоторых наиболее острых вопросов. Однако сразу на работу они все же не переключились: одно дело просто знать, что некоторые женщины проделали огромную и очень важную работу, и совсем другое – увидеть их всех вместе и прочувствовать реальные объемы ими сделанного.

– Да уж, одновременно встретить столько светлых голов, – заметил Валентин Ильич, – и понять, сколько они сделали буквально за последний год вызывает такую гордость за наших советских женщин! И у меня даже где-то в середине церемонии возникло ощущение, что наград мы им недодали. То есть мы-то все знали, что объявляем лишь о крошечной части их заслуживающих высших наград работ…

– Ты слишком долго со Старухой проработал, проникся ее идеей за каждый чих людям награды выдавать, – ответил ему Лаврентий Павлович. – Но люди за свою работу получают и зарплату, и многое другое… кстати, именно она все время всем в уши льет мысль о том, что каждый у нас должен получать исключительно по результату работы. А они и без орденов все от страны получают, ордена тут – это всего лишь дополнительный знак того, как высоко страна ценит их труд.

– Ты не прав, – миролюбиво отозвался Иосиф Виссарионович, – ордена они – все они – получили за сделанное ими сверх их рабочих обязанностей. За то, что они, женщины эти, сами подумали, что такого стране может пригодится из того, что им разработать возможно – и они это сделали. Сами сделали, без указаний сверху.

– Ну, допустим, Александра Васильевна сделала эту работу по указаниям сбоку, – хихикнул Валентин Ильич, – ей половину задач Старуха ставит. И, между прочим, Зинаиде Васильевне тоже… А Дора Васильевна…

– Она же в Новосибирске и вообще математик!

– Ну да, она в своем Новосибирске сидела и просто со скуки стала разрабатывать способы расчета динамики газовых турбин, – отреагировал Лаврентий Павлович. – Старуха всех, до кого дотянуться может, толкает на решение исключительно военных задач. Мы в воскресенье, когда закрытое постановление о ее наградах вышло, это дело слегка отметили с соседями, Виктор мне пожаловался, что в голове у нее одна лишь война и производство боеприпасов.

– Он ошибается, – вздохнул Иосиф Виссарионович, – и было бы очень интересно узнать, что у нее в голове на самом деле. И что она еще для страны готовит такого, что сделает СССР самой могучей державой.

– Еще какую-нибудь взрывчатку?

– Лаврентий, я тут посмотрел отчет Виталия Григорьевича, и обратил внимание на несколько незначительных, казалось бы, деталей. Ну, то, что ты по ее просьбе весь уран скупил…

– По ее указанию, но да, скупил. И за это, я думаю, ей…

– Но это лишь очень малая часть ее заслуг в урановом проекте. Радиоинститут во Фрязино – это она протолкнула, и – я отдельно проверил – именно она предложила тамошним инженерам изобрести эти стержневые лампы, без которых взрыватель у Хлопина сделать не смогли бы. Или собрали бы изделие не в тонну весом, а тонны в три или даже в пять. Технологию получения тяжелой воды вдесятеро более экономичную тоже она предложила, завод по разделению изотопов урана и даже конструкцию центрифуги, хотя и в самых общих чертах – тоже она. Установки по получению сверхчистого графита – ее работа. Да и вообще, какую часть проекта товарища Хлопина не возьми – везде Старуха наследила!

– Вот видишь, она и здесь все для повышения обороноспособности…

– Ну да, авиасплавы, которые в ВИАМе теперь делают – кто придумал? Старуха же практически готовую рецептуру им предложила. Я уже не говорю о сплавах, которые она для двигателей новых авиационных предложила. Но она не об одной обороне думает: и полиэтилен этот, другие пластмассы, резины разнообразные – а ведь, если подумать и сроки прикинуть – получается, что она обо всем этом уже лет десять назад знала! И знала, кто все это сделать ей поможет. Да, сама она сделала… тоже очень много сделала, но ведь даже НТК по ее инициативе был создан! Смешно, Валериан до сих пор искренне убежден, что это он всё придумал… кстати, как он?

– Бодрится. Но врачи говорят, что практически безнадежно…

– Жалко… ладно, заканчиваем Старуху обсуждать. Что там у нас по Ленинграду?

«Проблема Ленинграда» в правительстве серьезно обсуждалась уже года два. И на самом деле проблем, причем серьезных, было три. Первая начала проявляться еще в начале тридцатых: Сергей Миронович старался превратить «колыбель революции» в индустриальную столицу Советского Союза и строил множество самых разнообразных заводов, которым, естественно, требовались рабочие. Поэтому в Ленинград массово съезжались люди – которые, в большинстве своем, никакими рабочими не были, а были вчерашними крестьянами, зачастую едва умевшими читать – но и им нужно было какое-то жилье. Киров проблему решал просто: расселял людей в коммуналки, все больше их «уплотняя», на окраинах массово строил бараки – и город был просто невероятно перенаселен. А с городским транспортом вообще было беда: его просто не хватало даже для того, чтобы рабочие до своих заводов могли добраться.

При этом в Ленинграде строились и различные (весьма помпезные и, естественно, очень дорогие) общественные здания, а вот с «соцкультбытом» дела обстояли не плохо, а отвратительно. Не хватало детских садов, школ, поликлиник, даже простых магазинов. И в городе возникли серьезные проблемы даже с обеспечением горожан продуктами питания. При этом «индустриальная столица» у Кирова все никак не получалась: ленинградские предприятия из-за того, что большинство рабочих даже низкоквалифицированными назвать было бы серьезным преувеличением, продукцию выпускали паршивого качества и гораздо меньше, чем было запланировано. Соответственно, и зарплаты на предприятиях получались очень низкими – а это порождало другую проблему.

Очень серьезную: если насчет «индустриальной столицы» все было лишь в очень далеко грядущих планах, то вот насчет «криминальной столицы» вопросов не было: город просто захлестнула волна криминала. К тому же, поскольку Киров всячески поощрял приезд новых жителей, в Ленинград массово хлынул преступный элемент со всей страны: любому человеку получить ленинградскую прописку было невероятно просто и бандиты всех мастей не преминули этим воспользоваться. Ведь для получения прописки (и паспорта!) в Ленинграде было достаточно предоставить в милицию любой документ (хотя бы справку из никому не известного сельсовета) и подписанное в отделе кадров заявление о приеме на работу на любое городское предприятие. Понятно, что при царящем в городе бардаке и требовании Кирова всячески увеличивать число рабочих на городских заводах получить все нужные документы труда не представляло – а сколько преступников таким образом просто «обновили документы», вообще не собираясь где-либо работать, никому известно не было.

К тридцать восьмому году население Ленинграда превысило три с четвертью миллиона человек, и в городе наступил полный коллапс транспорта, продуктового обеспечения и промышленного производства, после чего товарища Кирова аккуратно освободили от должности – а разгребать бардак поручили товарищу Жданову. Разгребать было очень непросто: ведь товарищ Киров, хотя и был первым секретарем и города, и области, на область как раз внимания практически не обращал. Такие города, как Псков или Новгород за время его руководства изрядно опустели и стали вообще выглядеть как после какого-нибудь татаро-монгольского нашествия, а уж сельское хозяйство этой огромной области оказалось совершенно в заброшенном состоянии. Область даже не была в состоянии продуктами Ленинград полностью обеспечить!

Но в Ленинграде (причем только в городе) была еще и третья серьезнейшая проблема. Которую Лаврентий Павлович, с ней ознакомившись, хотел «решить сразу, окончательно и бесповоротно», но тогда Иосиф Виссарионович ему этим заниматься запретил:

– Андрей Александрович на месте со всем тщательно разберется и придумает, как все оформить тихо и спокойно.

Берия с этим согласился, и сейчас ГКО занималось обсуждением вопросов о том, как решить первые две проблемы.

Что делать с коллапсом в городе, было в целом понятно: в Москве, например, проблему удалось решить хотя и не сразу, но практически полностью, и в Ленинграде Жданов решил поступить точно таким же образом. Прежде всего, выводя предприятия из города в область – целиком или частично. Со знаменитого на всю страну Путиловского завода было выведено тракторное производство, причем половина – вообще за пределы области, в Челябинск, а еще половина на специально выстроенный новый завод в Тихвине. И на новых заводах уже строили не устаревшие «Универсалы», а вполне современные трактора с дизельными моторами: в Тихвине – колесные, с резиновыми шинами, а в Челябинске сразу началось производство тракторов гусеничных.

Всего за два года Жданов убрал из города почти полторы сотни предприятий – в основном, вместе с рабочими убрал, и население города только за счет этого сократилось на четверть миллиона человек. Но пока это к заметному улучшению ситуации в Ленинграде не привело, а проблемы с криминалом лишь обострились…

– Товарищ Жданов сейчас просил оказать ему существенную помощь в борьбе с преступностью, и помощь эту он просит оказать именно силами КГБ, – сообщил Берии Сталин. – у тебя силы для этого подготовлены?

– А я говорил, что город надо было еще в тридцать девятом зачищать!

– И как бы ты это тогда проделал? А сейчас у тебя уже и части специального назначения сформированы, и люди подготовлены. И вопрос лишь в том, как быстро ты этих людей в Ленинград направить можешь.

– Людей-то направить недолго, а вот с кем им там работать…

– А я тебе говорил: Андрей Александрович на месте тщательно разобрался и все нужные документы подготовил. И людей тебе в помощь даст: по основным фигурантам у него собраны и имена, и адреса – а твои специалисты их просто должны будут быстро, в идеале одновременно взять и выяснить у них, с кем они связаны и кого вам нужно будет брать следующими. По его предположениям тебе потребуется десять-двенадцать тысяч доз скополамина…

– Старуха уже запасла больше сотни тысяч доз, она как-то говорила, что они очень в Ленинграде будут востребованы… и в Киеве тоже. А еще она говорила, что если потребуется, то она еще столько же за неделю буквально изготовить сможет.

– А ты говорил, что у нее в голове одна война…

– А это что? Тоже война, просто со внутренними врагами. Мне потребуется постановление о допустимости применения специальных средств.

– Заберешь у товарища Поскребышева, оно уже готово. Когда будешь готов приступать?

– Завтра выходной… с понедельника. Завтра никто особого внимания на заезд наших… специалистов внимания не обратит, тем более что там вроде давно уже разговоры ходят, что на площадке авиазавода бывшего организуется новая автобаза. А автобаза нам там точно не помешает…

Вера к Ленинграду относилась… никак не относилась. Там была очень неплохая научная школа, однако выпускники ленинградских ВУЗов – в том числе и химики – в НТК котировались очень низко. В основном, как говорила Вера, из-за специфического культурного уровня: ко всем, кто не удостоился счастья обучаться в Ленинграде, большинство из них относились с плохо скрываемым презрением, хотя как специалисты они были весьма и весьма посредственны. Впрочем, кое-что она в Ленинграде провернула, хотя к науке химии вообще не относящееся: под ее личным руководством (и при полной поддержке товарища Жданова) из Ленинграда в Череповец был перенесен ВАРЗ-1 – один из крупнейших трамвайных заводов страны. То есть был еще завод в Усть-Катаве, но ведь у Кирова обеспечение Ленинграда полностью «своей» продукцией было вообще манией какой-то – и на ВАРЗе стали делать трамваи. Паршивые (как и почти вся остальная продукция Ленинградских заводов), но «свои» – а лично Вере очень не нравилось то, что ВАРЗ очень много нужных ей для химии ресурсов отъедал, производя очень плохую продукцию. А вот в Череповце завод, переведенный, понятное дело, под управление НТК, приступил к производству чего-то уже весьма приличного.

Очень приличного, даже внешне: Вера накорябала тамошним инженерам (не приехавшим из Ленинграда, а молодым выпускникам МИИТа) что-то, напоминающее бегавшие «в ее старости» по Москве чешские трамваи Т3, а все остальное профессиональные «железнодорожники» разработали сами. Ну и сама Вера к изготовлению этих трамваев руку приложила: впервые в советских трамваях появились мягкие сиденья, обитые изготовленным из полипропиленового волокна «ковровым покрытием» (и Вера больше всего сил потратила на разработку красителей для полипропилена, препятствующих его горению), стенки трамвая изнутри покрывались принципиально негорючим пластиком, а в вагонах даже кондиционеры были установлены!

Но на самом деле такая «забота о пассажирах» объяснялась довольно просто: негорючую обивку Вера разрабатывала главным образом для самолетов, а кондиционеры – для установки в боевые бронированные машины (включая танки). Потому что если пассажир в трамвае вспотеет, то ничего страшного не произойдет – в конце концов пассажир и выйти может чтобы проветриться, а вот сидеть в танке при температуре под полсотни градусов вредно для здоровья и даже для жизни…

Но после получения высокой награды у Веры вдруг возникла новая работенка: четырнадцатого марта на горно-химическом комбинате был подключен к общей сети новый атомный реактор, обеспечивающий выработку ста двадцати мегаватт электричества. Хороший реактор, правда КПД всей установки едва достигал двадцати пяти процентов – но это вообще практически никого не волновало, ведь основным его назначением была наработка плутония. И плутоний нарабатывался, из слегка так обогащенного до полутора процентов урана – но кроме плутония реактор «нарабатывал» и углерод-14, который, как известно, окружающим здоровья отнюдь не прибавляет. И Вера сразу же приступила к отработке технологии разделения изотопов уже углерода.

Вообще-то она это особо серьезной проблемой не считала и как разделять эти изотопы, она знала неплохо. То есть знала, как их разделять в лаборатории, работая с образцами весом миллиграммов по сто – а вот как эту же процедуру проводить в промышленных масштабах, предстояло еще придумать. Так что сначала она послала в Красноярск двух своих аспирантов, те привезли ей небольшой образец извлеченного из реактора графита. Из самого первого еще реактора извлеченного, не из энергетического, а из того, на котором плутоний для первой бомбы был произведен – так что искомого углерода в образце уже накопилось довольно приличное количество. После этого Вера этим аспирантам продемонстрировала «более высокую химическую активность радиоактивного углерода», за первую же итерацию сократив количество «гадости» в образце в двадцать раз, а затем торжественно им объявила:

– Итак, молодые люди, вы уже и сами, я надеюсь, заметили, что радиоактивный изотоп извлечь довольно легко. То есть довольно легко получить углерод, в котором этого изотопа становится в двадцать раз меньше, чем в исходном образце. И у нас остаются только две мелкие проблемы: первая заключается в том, что обедненного гадостью углерода у нас получается лишь половина от исходного объема, а вторая проблема заключается в том, что я вообще пока не представляю, как получить углерод, в котором четырнадцатый изотоп составлял бы процентов хотя бы девяносто.

– Но ведь если реакцию провести несколько раз…

– Поэтому-то вы и стали у меня аспирантами, раз головы у вас еще думать не разучились. Вот когда вы поставленные проблемы решите – а размер проблемы весьма велик, ведь переработать нам предстоит десятки, если не сотни тонн такого графита – то вряд ли вы сможете получить степень кандидата наук. Придется вам сразу в доктора перепрыгнуть, причем, я сильно подозреваю, в процессе этого перепрыгивания вы еще будете позвякивать повешенными вам на грудь орденами. Многочисленными орденами, хочу особо отметить. Так вот, отдельно хочу предупредить: радиация организмам не полезна, так что если кто желает детьми обзавестись… именно поэтому девушек в вашей группе не будет, а вот вам вопросами деторождения нужно будет заниматься не раньше, чем через три месяца после прекращения близкого знакомства с этим углеродом.

– Тогда вопрос, Вера Андреевна, а куда четырнадцатый девать после того, как мы его изолируем?

– Правильный вопрос, но ответ на него несложный. Откуда четырнадцатый берется, вы в курсе?

– Ну… да. Мы же все подписки давали.

– Вот и отлично. Берем четырнадцатый, помещаем его туда же, откуда он взялся – и получаем пятнадцатый, который через пару секунд превращается в простой азот. Есть, конечно, вероятность, что мы получим шестнадцатый – но и он, даже если станет шестнадцатым азотом, вероятность чего составляет лишь один процент вероятности, через десяток секунд превратится в обычный кислород. Но это уже будет не вашей заботой, от вас мне нужно получить максимально чистый четырнадцатый углерод…

– Понятно, только один вопрос: а мы успеем? Нам же в аспирантуре всего два года учиться осталось.

– Куда вы денетесь? Есть подозрение, что эти графитовые реакторы еще лет двадцать работать будут без остановки, а то и пятьдесят, так что вас никто не торопит. То есть сделаете быстрее – будете молодцами, а еще будете руководителями профильных институтов. Потому что там, я думаю, одним углеродом дело не обойдется…

– А что у нас будет следующим? Ну, после углерода.

– Мальчик, ты кого спрашиваешь? Нынешние ректоры всего-то меньше пяти лет работают, и что там может получиться, никто вообще не знает. Так что… да, пока ваши дети школу не закончат, изучать, что еще в реакторах возникает, я вам запрещаю. Вопросы есть?

– Есть. А ордена нам какие вешать будут?

– Если вы мне предоставите углерод с чистотой в две девятки, то ордена Ленина я вам выдам…

– Молодые люди, – подтвердила Верины слова зашедшая в этот момент на кафедру Саша Новосёлова, – я не знаю, что она от вас хочет получить, но если она обещает какую-то награду, то вы ее точно получите. Я по себе знаю, хотя поначалу на ее обещания и внимания не обращала…

С Лаврентием Павловичем Вера после той встречи в Кремле вообще не пересекалась никак: сосед дома если и появлялся, то лишь поздней ночью, а большую часть времени вообще проводил в командировках. По решению ГКО мало того, что всех пограничников передали в КГБ, так еще и всю западную границу теперь прикрывать вторым эшелоном должны были не части РККА, а все те же дивизии КГБ. Которых к весне сорок первого было уже сформировано тридцать шесть штук, и это не считая отдельных подразделений ПВО, в которых насчитывалось четырнадцать только истребительных полков. В которых тоже была проведена серьезная реорганизация: четыре полка были полностью укомплектованы реактивными машинами Сухого, а остальные – истребителями И-14 уже девятого типа. Внешне они почти от прежних типов не отличались, вот только собирались они почти полностью из «черного текстолита», и за счет гораздо меньшего веса и боеприпасов тащили с собой больше, и летали дальше. И – быстрее летали, в форсированном режиме самую малость не добирая до семисот километров в час.

А турбированные моторы позволяли им и очень высоко летать, и четырнадцатого апреля пара этих истребителей сбила на подлете к Минску удивительный немецкий самолет BV 141, вроде бы спокойно летевший на высоте в десять километров. Немцы, естественно, устроили по этому поводу истерику, заявив, что летчики сбитого самолета просто сбились с курса и советская сторона должна бы просто предупредить этих самых летчиков, что они не туда случайно залетели, однако товарищ Молотов претензии немцев отмел:

– Ваши летчики сами виноваты, залетели в зону проведения наших учений. А советские летчики еще неопытные были, приняли ваш самолет за мишень, тем более что на вызовы по радио они вообще не реагировали…

На вызовы советских служб управления полетами немцы действительно не реагировали, однако, как было доложено Лаврентию Павловичу, радиообмен со своими они все время поддерживали. И почти наверняка успели сообщить, что именно их сбивает…

– Я думаю, что Вячеслав правильно немцам ответил, – сказал Иосиф Виссарионович, когда Берия доложил ему об инциденте. – А о том, что немцы успели своим сообщить о наших истребителях… нам об этом волноваться точно не стоит. Немцев же из пушек сбивали?

– Из пушек.

– Значит, никаких особых тайн они своим передать не могли. Ну а то, что наши истребители спокойно поднимаются на высоту в десять километров… я даже надеюсь, что об этом немцы своим сообщить успели. Лишний повод нас по крайней мере опасаться у Гитлера будет.

– А если не успели сообщить?

– Если не успели? Тогда… ты как смотришь на то, чтобы устроить в Белоруссии небольшие маневры? И мы на них можем пригласить иностранных наблюдателей. Много мы им, конечно, показывать не станем, но вот всякие такие мелочи…

– И-14?

– И да, если сможешь, то устрой утечку информации о том, что в эти машины мы вместо бензина льем чистый этот… как его, МТБЭ.

– И зачем? У него же октановое число под сто тридцать, на нем моторы с такой компрессией можно сделать…

– Мне Вера Андреевна растолковала: да, октановое число важно. Но вот энергии в этом эфире куда как меньше, чем в бензине. Про МТБЭ немцы наверняка уже знают, наверное уже десять раз проанализировали тот бензин, который им Вера подсунула. Но вот про то, что мотор на этом эфире будет вдвое слабее бензинового, скорее всего они еще не знают.

– Так ведь узнают скоро!

– Узнают, потратив много времени на изготовление нужного мотора и выработку эфира. Много времени и средств.

– Разве что так. Но раньше, чем через неделю мы немцам эту секретную информацию подсунуть не сможем!

– Через неделю после завершения маневров, ты понял?

– Чего уж тут непонятного… сделаем. Вот за что Старуху люблю, так это за тихие гадости, которая она врагам нашим устраивает. И ведь не придерешься, она все честно делает!

– А чем она сейчас занялась? Мне сказали, что в университете ее уже вторую неделю не видели…