Статьи и проповеди. Часть 8 (25.03.2013 – 14.12.2013)

Хочу в Европу (27 ноября 2013г.)

У меня под окнами тихо, но шумно на главной площади моей столицы. Люди галдят и мятутся, ощущая ситуативное единство и думая, что борются за право на лучшую жизнь. Что ж, красиво жить не запретишь, и желать красиво жить тоже не запретишь, как не запретишь и галдеть о правах в их трагическом отрыве от обязанностей.

Когда народ кричал «Мир народам! Земля крестьянам!» или «Вся власть Советам» и под этими лозунгами запруживал улицы и переулки, можно было что-то сделать? Навряд. Так же и здесь. Но думать можно, думать и делиться мыслями.

У любого явления есть вершки, и есть корешки. У нас люди, шумящие о европейском выборе, требуют вершков. До корешков им дела нет, но так нельзя. Так не умно и не честно. Возможному вхождению в Европу должно предшествовать вживание в многовековую европейскую проблематику. Это европеец, живя там, где живет, может не знать, кто такой блаженный Августин, как Лютер изменил психологию жителя континента и что натворил Руссо своими трактатами. Ему не надо. Он погружен в проблематику фактом существования. А вот человеку, желающему войти туда, где его до сих пор не было, нужно учить все с нуля и с алфавита. И если язык учишь, то запоминай идиомы, пословицы и поговорки, а не сразу бросайся на постмодерный роман.

Желание «хорошо жить» никогда не было руководящей идеей, приводящей к долгосрочным результатам. Европеец столетиями был беспокоен и растревожен поиском истины. Он искал Индию и находил Америку; искал философский камень и по дороге открывал порох и создавал фармакологию. Его тянуло и в небо и на морское дно. Он печатал книги, взрывал привычный мир научно-техническими средствами, лез к дикарям в землянки и убегал в Новый Свет от религиозных преследований. Всюду он хотел долгосрочного счастья, хотел торжества Божией правды на земле, но получал лишь томление духа и новое цивилизационное завоевание. При этом он никогда «хорошо не жил», если под словом «хорошо» подразумевать современный комфорт. И только сегодня, сменив творчество на изобретательство, а знания заменив сведениями, он стал «хорошо жить», и нам захотелось того же.

Но, господа, простите — панове. Мы ведь не переплывали океаны, не строили в каждом городе университет, не открывали пенициллин и не изобретали двигатель внутреннего сгорания. Мы медленно ехали на волах за солью, а теперь вот захотели ощутить… не «бремя белого человека», нет, но усталую сытость бывшего колонизатора. Как по мне — не красиво.

Раз думать не запрещено, то еще я думаю, что для глубокой интеграции в Европу иногда вовсе не нужен безвизовый режим. Есть ведь еще культура. С самого детства я и миллионы таких, как я, уже жили в единой Европе, поскольку читали книги и слушали сказки. Карлсон родился в Швеции, а Красная Шапочка — во Франции. Русалочка родом из Дании, а Щелкунчик — из Германии. Гофман с Андерсеном, как гувернеры, стояли у наших детских кроваток. Потом, повзрослев, мы читали Фенимора Купера, Жюль Верна и Стивенсона, а значит, нам в лицо дышал океан и наши лица обветривались воздухом прерий. Мы были путешественниками и первооткрывателями. «Книга равна хорошему путешествию», — говорил европеец Декарт. И я боюсь, что например, без чтения молодежь, оказавшаяся в Европе, найдет там тот же музыкальный шум в тех же клубах под то же пиво. И те же джинсы на ногах, и те же наушники в ушах, и та же бесцветная тоска в глазах. А больше — ничего.

Никогда мне не приходилось слышать о культурной интеграции в Европейский мир. А ведь если я слушаю Моцарта, то попробуйте оспорить мою принадлежность к европейским смыслам. Или я, предположим, люблю Вивальди и Гольдони. Люблю их и понимаю. Следовательно, я — венецианец. Я, быть может, даже больше венецианец, чем хозяин того отеля на Канареджо, у которого когда-то останавливался. Здесь нет никакой игры словами или подмены понятий. Здесь — нерв и приближение к истине. Именно таких внутренних приближений нам по-настоящему не хватает, и мы можем быть идейно весьма похожи на тех несчастных африканцев, что плывут на Лампедузу и часто тонут по дороге. Схожесть обеспечивается тем, что и у нас, и у них есть только одинаковое желание — «хорошо жить», а больше ничего.

Отдельная тема — связь Европы с Церковью Христовой. Вспоминать в преамбуле евроконституции о христианских корнях в «стране святых чудес» отказались. Издалека это настораживает, а вблизи пугает.

А ведь это именно западное христианство то мытьем, то катаньем; то кострами (да-да, и это было), то книгами в течение столетий превратило гуннов, галлов, готов и вандалов в нации поэтов, ученых и художников. Весь драматизм пройденного пути свершился под знаком Креста Господня. И иногда Господь плакал с креста, глядя на то, что творят европейцы, а иногда благословлял их. Но то и другое было в избытке, и все это — Европа.

Сегодня идеальная Европа, как феномен, вмещается в несколько слов, положим: справедливость, порядок и милосердие. Можно подыскать еще несколько емких определений. Например: творчество, разнообразие традиций, взаимное уважение. Но это будут уже частные характеристики. А основные, думаю, названы выше. Они, конечно, подточены буквоедством, религиозным безразличием, бесчувственностью к греху. Но все равно — плениться есть чем. И разве это что-то недоступное? Будь полезен окружающим, делай свое дело на совесть, уважай того, кто живет рядом, помогай тому, кто одинок, стар, серьезно болен. Не обижай слабого и не переступай однажды установленных правил. Это и есть «идеальный лик Европы», который достоин уважения, но не достоин зависти.

Европейский мир достоин уважения, но не достоин зависти. Уважения достоин потому, что он есть плод многовекового труда по внедрению некой части христианских ценностей в саму жизнь, в гущу ее. А недостоин зависти, во-первых, потому что это не достигнутый Рай, а лишь промежуточная сытость. А во-вторых, потому что европейский порядок — не привилегия одного или группы народов, вовсе не данная никому более. Это — возможность для многих. Нужно только не загаживать все вокруг себя годами и столетиями, а облагораживать теми же годами и столетиями. И все получится. «Не боги горшки обжигают», и значит, не одни лишь французы способны печь самый вкусный багет, и не одни лишь немцы способны трудиться аккуратно и на совесть. Ведь не мешает никто и никому пропитывать повседневную жизнь благими принципами. Это есть практическое христианство и, собственно, то единственное, что нравится нам в Европе, даем мы себе в этом отчет, или — нет.

На площадях моей столицы шумят в основном молодые люди. Они уходят с институтских пар, чтобы «делать историю» и преподаватели вытирают слезы, глядя им вслед. Преподаватели горды за своих сознательных студентов. Но некому сказать этой революционной молодежи, что европейский проект — проект пенсионеров. Не ищите в моих словах оскорбления. Его там нет. Это действительно проект уставшего человечества, направленный на земной комфорт, ценой отказа от всякой метафизики. Это тот уют, который старик заслужил перед смертью. И мы бы солгали или утаили правду, если бы не произнесли этих слов. Молодые народы должны жить попроще и пожестче, как и подобает людям в период жизненной активности. Они так и делают. Осваивая европейскую технику, но не превращаясь в европейцев, арабы и персы, китайцы и японцы еще удивят нас. А покамест, как сказано выше, нас привлекают милосердие, честность, вежливость, практичность.

Европа далеко не идеальна и обожествлять ее значит идолопоклонствовать. Но там, где она подлинно хороша, она совпадает с христианством.

Каменный дом строится из камней, порядочное общество — из порядочных людей. Молодежь шумит на площадях, уверенная в том, что она представляет из себя хорошие камни для крепкого дома. Но у меня есть сомнения.