Стерх усаживался в свою машину не без некоторой дрожи. Но справился с собой, решив, что когда-то нечто подобное его гонке за Митяшей в Крым все равно должно было произойти, и теперь, пожалуй, хорошо, что так все вышло, он будет знать каково это, и на что он способен. Из-за этих мыслей им овладело озорство, и он решил ехать не по Ярославке, а тем путем, которым возвращался домой после известной вечеринки. Он и поехал сначала на Дмитровку, потом, мимо Лианозово, куда-то в бок…
Он не заблудился, но раз пять вынужден был останавливаться и спрашивать дорогу, потому что те якобы дороги, которые были нарисованы в его карте, оказались или перекрыты или вовсе ничем не проявили себя, даже пешеходной тропой, зато в округе оказалось немало других. По одной из них даже ходил автобус, следуя за ним Стерх и докатил до требуемого места. Дав себе последнее и окончательное слово, что теперь непременно купит самый новый и полный план дорог Подмосковья, он подкатил на маленькую площадочку прямо перед воротами владений Витуновых.
Выходить он не спешил, опустил стекло, закурил трубку. Он хотел понять, как держаться с Витуновыми, но неожиданно его привлек шум. Из-за низких кустов сирени, закрывающих часть газона перед домом так, чтобы не видно было, что там творится, ближе к воде, появился какой-то мужичок, спокойно толкающий перед собой машинку для стрижки травы. Это мог быть только тот служака Витуновых, о котором говорили Прорвичи. Разумеется, если они говорили правду.
Стерх присмотрелся и… должен был даже покрепче затянуться, увидев лицо этого мужчины. Просто чтобы убедиться, что не спит. Но сном это не оказалось, он знал этого типа.
Было удивительно, как некоторые люди мало меняются с годами. Минуло больше десяти лет, а этот человечек не только остался прежним, но даже как-то лучше выглядел, словно годы оказались тем проявителем, в котором лицо этого типа яснее проступило. Они познакомились, когда Стерх служил в Подольской прокуратуре, и самым страшным преступлением было не убийство, а так называемые нетрудовые доходы. И статьи по ним были ломовыми, и суды свирепствовали, как средневековая инквизиция, либо почти как сталинские тройки… Но это лишь увеличивало доход верхушки всего фарцового сообщества Москвы и городов-«спутников», как тогда говорили. Этот тип был вождем Подольских фарцовщиков, только не долго, года полтора, много – два. И чем только он не торговал, начинал, кажется, с импортных зажигалок и чешского стекла, потом перешел на «шмотье» – джинсы, женские сапоги и куртки, присборенные у пояса, которые тогда только-только появились, считались очень модными и назывались «радикулитками». Через некоторое время его отловили на оптовой продаже радиоаппаратуры не очень внятного происхождения, а потом пошли и запчасти для машин. Этого вынести уже было нельзя, по тогдашним меркам это были «слишком» серьезные деньги. Его забрали и на немалый срок «отвели» на зону. Стерх потерял его из виду, впрочем, как выяснилось, из его памяти он никогда не улетучивался, только отошел на задний план.
Сейчас они встретились снова, и совсем не в тех ролях, которые расписал бы обоим Стерх еще пару лет назад. Себя в то время он явно переоценивал, а этого типа… тоже. По его предположению, если бы Стерх стал его сочинять, он был бы сейчас каким-нибудь легальным «фирмачом», с серьезной крышей, огромным количеством шлюшек и «шестерок», качающий немалые «бабки» и глотающий не то что водку литрами, а кокаин или даже «колеса» типа «экстази». Но вот оказалось, что он всего лишь шофер, садовник и тайный стукач Прорвичей. Причем лицо этого типа оставалось спокойным, словно он никогда и не мечтал заниматься чем-то более доходным, кроме как стричь траву и мыть лимузины Витуновых.
И все-таки Стерх пошире улыбнулся, когда миновал площадку и вошел в узенькую калиточку, проделанную сбоку от въездных ворот на участок Витуновых, потому что решил это старое «знакомство» использовать. Пока он шел, человек с сенокосилкой бросил на него несколько мимолетных взглядов, но даже бровью не повел. Он так же размеренно вышагивал за своей машинкой, так же направлял ножи, жужжащие у его ног, на самые большие кустики травы, и не проявлял к подходившему никакого интереса.
Постояв у края травяной площадки, поджидая, пока сюда с неизбежностью геометрической теоремы подойдет этот тип, Стерх вдруг вспомнил, что подольские называли его «Жемал», по странному обычаю блатняков навешивать едва ли не самую подходящую погонную. Иногда, впрочем, его называли «Ножевиком», но это могла быть и ошибка, или неправильная интерпретация донесений, выжатых из стукачей.
Пока Стерх вспоминал эти подробности, Жемал подкатил уже совсем близко. Он докосил необходимую площадку, одним поворотом рычажка выключил тарахтелку и проговорил, снимая дешевую полотняную бейсболку:
– Здравствуйте, товарищ… Или мне следует говорить, господин Стерх? Все-таки ваша карьера, вероятно, существенно продвинулась наверх, не так ли?
– Здравствуй, Жемал. Называй как хочешь, – отозвался Стерх.
– Жемал, о Господи… Тысячу лет не слышал этого прозвища. Вот это были времена! – Он быстро улыбнулся, и так же быстро посерьезнел. – Начальник, я завязал, и потому называюсь Виталием, как мамка хотела.
– Виталий? – переспросил Стерх. Кажется, начиналась обычная игра следователя и блатняка, которого еще не за что прижать. Когда-то Стерх умел играть в нее неплохо, но давно уже не восстанавливал прежние навыки, и боялся, что не «повытянет». – Может, ты еще и крестился под этим именем?
– Именно так, господин начальник. – Жемал важно покивал. – Блатняку, особенно бывшему, без Бога нельзя.
– Меня прямо слеза прошибает, – сказал Стерх. – От сочувствия крошке «Ножевику».
Это было ошибкой. Жемал сделал удивленные глаза, потом быстро наклонился над машинкой, подергал какой-то рычажок, и она затарахтела снова. После этого Жемал-Виталий развернул ее на колесах, выцелил новую полосу травы, и пошел срезать ее с непроницаемым видом. Стерх пристроился сбоку, на уже скошенной травке.
– Сейчас, значит, работаешь на Витуновых?
– Стригу газоны и кусты, мою и вожу машины, иногда доставляю что-нибудь для кухни или ремонтирую сантехнику, прочищаю водостоки, заклеиваю яхту Митяши, когда он разбивает ее о причал, и иногда помогаю в разных отделениях фирмы «папаши» как сопровождающий барахла и манекенов.
– Мастер на все руки, как я посмотрю?
– Можно сказать и так, только я считаю, что непрестижных работ нет. Особенно у нас, в стране почти победившего социализьму.
Он так и сказал – «социализьму», чтобы подчеркнуть звучание этого действительно кошмарного словца.
Стерх остановился, сейчас самое время было достать пачку хороших сигарет, но у него их не было. Он достал свою трубку, и закурил, вдохнув дым как можно глубже. Жемал приостановился.
– Табак из голландских? – сказал он, с шумом втянув в свой длинный нос воздух, в котором расходились клубы дыма Стерха. – А ведь было время, я очень любил голландские сигарилос – такие плотные и крепкие сигарки… Только теперь все в прошлом. Едва хватает на пачку сигарет в неделю.
– Неужели Витунов так плохо платит? – спросил Стерх. – Тот самый Витунов, который только что, буквально за последние три года сколотил даже по европейским меркам совсем немалый кошт? На торговле «шмотьем», как ты сказал, на валютных перепадах, может быть, на ремонте всех этих своих бесчисленных магазинов?
– Впервые слышу, что он считается богатым, – промурлыкал Жемал и сделал рукой движение, от которого косилка взвыла громче, но бывший фарцовщик перестарался, и она вдруг умолкла.
– Не верю, – отозвался Стерх. – Принимая во внимание твою бывшую специализацию. Ведь то, чем занимается Витунов, и фарца, за которую тебя посадили – близнецы-братья. Скажешь, нет? Это следует обдумать, почему ты, такой известный левый торгаш начала восьмидесятых, вдруг оказался тут, у Витунова, который определенно – «легкоимпортный» торгаш середины девяностых.
– Ничего об этом не знаю, – глухо отозвался Жемал. – Могу сказать только, что я работаю, что у хозяина деньги есть, хотя и не сказал бы, что их – не меряно, и что он, скорее всего, более умный человек, чем был я когда-то. У меня не вышло, а у него, – и он сделал быстрый жест в сторону дома, гаража на несколько боксов и парка.
– Что тебя привлекает в этой работе, Жемал? – спросил Стерх. Покуривая, он делал вид, что внимательно наблюдает за бывшим королем Подольской фарцы. – Ведь ты, со своим опытом и ходкой на зону мог бы занять в криминале место повыше, чем занимаешь сейчас?
– Сказал же, я – завязал.
Он снова включил свою косилку, и они снова пошли рядом, на этот раз в молчании. Это Стерха устраивало, потому что с дальнего конца газона можно было заглянуть за дом, и увидеть что-нибудь, что было не видно с дороги. И он увидел.
В креслицах, больше похожих на усложненные шезлонги, лежало несколько мужичков и дамы в строгих, едва ли не форменных костюмах, а на подиуме, где во время памятной вечеринки выступал ансамбль, крутились какие-то девицы. Рядом с подиумом стояла строгая, как палка, женщина и вещала в небольшой, повешенный на плечо мегафончик с выносным микрофоном:
– Комплект из трех деталей, на осень. Материал – твид, что позволяет легко обозначить фигуру в талии, но в рукавах и юбке сделать его очень индивидуальным. Обратите внимание, на несимметричное положение пуговиц…
– Что это? – спросил Стерх.
– Осенне-зимняя коллекция, – отозвался Жемал. – Цеховики съехались чуть не со всего СНГе.
Опять, от отвращения к слову он смягчил последнюю согласную, определенно, у него был языковой слух – штука довольно редкая в наши времена. На подиуме появилась другая девица.
– Марион демонстрирует комплект вечернего и делового назначения. Мы назвали его «Шик де нуар». Материал – немного «сжатая» тонкая шерсть с добавками. Обратите внимание на обшлага у рукавов и отворот на брюках. Они добавляют комплекту в зависимости от освещения и места или строгий, или смягченный, интимный характер.
– Бред какой-то, – отозвался Стерх.
– Это торговля, начальник, – сказал Виталий-Жемал. – Не для таких, как мы.
Стерх посмотрел на него, резко повернулся на месте и пошел в сторону подиума. Он шагал так уверенно, посасывая «респектабельную» трубочку, что на миг ему показалось, что Жемал не поймет, что происходит. Но тот сообразил и завопил:
– Эй, начальник! Стой… Стой, говорю, а то хуже будет!
Стерх остановился, медленно повернулся и со старательно скрытым беспокойством посмотрел на Жемала. А тот показал в сторону калиточки у выездных, на этот раз, ворот.
– Сматывай отсюда, пока я подмогу не вызвал.
– Ничего не выйдет, приятель, – отозвался Стерх. – У меня есть еще вопросы. Я подшиваю их в папочку под именем «Нюра».
Жемал кивнул головой.
– Хорошая и вежливая девочка. Я бы не хотел, чтобы ты своими ментовскими лапами касался ее.
– Как я слышал, она несколько дней нигде не появлялась.
– Путешествовала, – отозвался Жемал и чуть нахмурился. – Не одна, конечно, но это не наше с тобой дело. Она совершеннолетняя, и может делать с собой все, что захочет.
– Она тут? – мягко спросил Стерх.
– Загорелая, как головешка, на юге загар быстро пристает.
Жемал знал, что делал, он отвечал, только ответ его был никак не связан с вопросом. Это был старый, отменно отрепетированный трюк уголовников, впрочем, и некоторые нынешние политики им пользовались, хотя чаще от глупости, чем со значением.
– Значит, она в доме?
– А где же ей быть?
– Вот и отлично, я хотел бы на нее посмотреть.
– Нет, начальник. Какой бы крутой ты ни был, но если нет санкции, впустить тебя не могу.
– Санкции нет, – Стерх пососал трубку, она погасла, видно, он хуже владел собой, чем ему казалось. – Тогда вытащи ее сюда.
Жемал смерил Стерха с ног до головы прищуренным взглядом. Это был плохой, оценивающий взгляд, но главное – он был слишком уверенным. Такую уверенность ему не могло добавить признание, что официальной санкции на проникновение в дом у Стерха не имелось. А было что-то еще, более заковыристое… Или Стерху так показалось.
– Нюру? – спросил Жемал наконец.
– Ее самую.
– Ничего не выйдет, – проговорил Жемал, и как показалось Стерху, сглотнул слюну. – Она не пойдет… С утра не очень хорошо себя чувствует.
– Больна?
– Может, и больна, я не доктор… – Вдруг Жемал рассвирепел. – Все, начальник. Сваливай отсюда, пока беды с тобой не произошло.
– Но-но, – покачал головой Стерх. – Ты раньше воинственностью не отличался.
– То было раньше, а теперь мне и не таких, как ты, приходится выкидывать. Если они суют нос туда, где им не место… Проваливай, начальник! Ты плохо слышишь, прочистить уши?
Лицо его покраснело, и он мигом утратил свой патриархальный покой. Стерху, кстати, на это было, наплевать. Он уже получил главное. Он спокойно сунул трубочку в карман, повернулся к воротам, и шагая по тропинке, бросил через плечо:
– Раз так, то – пока, Жемал.
– Прощайте, господин Стерх.
Прежде чем выйти, Стерх на ходу наклонился и подхватил горсть скошенной травы, поднес ее к носу. Она пахла резко и свежо, как самые правильные, самые прекрасные на свете духи. Он даже не решился выкинуть ее, а донес до машины и бросил на панель перед пассажиром. Она легла беспорядочным стожком и мигом утратила всю свою красоту, которую сохранила даже скошенной. Но без нее было бы хуже.