Стерррва

Глава 1 Не так просто найти хорошего человека

Ровно год назад я лежала, свернувшись клубком на кушетке, зная, что меня ожидает большая пицца «Пепперони», полупустая пачка «Мальборо лайт», самое уютное в мире одеяло и несколько часов у телеэкрана.

При нормальных обстоятельствах я бы с волнением предвкушала все эти маленькие радости. В другой вечер и пачка сигарет была бы практически нетронутой. Но сегодня даже перспектива возможности все шесть часов подряд созерцать Кифера Сазерленда, спасающего мир, не приносила еще большого утешения.

Начать с того, что я все еще переживала безобразный разрыв с моим бойфрендом Джеймсом, мечтавшим о карьере рок-звезды (в интересах полного и правдивого освещения событий, этот разрыв состоял из четырех раундов, каждый из которых оказывался явно результативнее предыдущего, и это повергало меня в уныние).

Но больше всего меня лишал всякого присутствия духа кризис профессионального характера. В тот день меня как обухом по голове ударила сокрушительная новость: Джексон Мэйвиль, мой обожаемый шеф в «Питер и Памфрет» (нью-йоркское книжное издательство, занимающее первые строчки в рейтинге) и мой профессиональный наставник на протяжении пяти лет, с тех самых пор, как я закончила колледж, решил уйти на покой и вместе с женой переехать в Вирджинию, поближе к внукам.

Мне, видимо, следовало бы предположить заранее, что событие это неумолимо надвигалось, но я почему-то об этом не задумывалась. И когда Джексон сообщил об этом, я растерялась, а на глазах у меня выступили слезы.

— Ай-яй-яй, ну вот и слезы! — Джексон протянул мне носовой платок. — Не надо, детка. Мы же будем по-прежнему общаться. — Он ласково погладил меня по голове, пытаясь утешить, протяжно растягивая слова, как все жители Клинтона. Потом неуклюже, по-отечески приобнял меня, от огорчения сморщив лоб.

Но ему не удалось (думаю, это было ясно без слов) успокоить меня, и слезы по-прежнему застилали мне глаза. Я постаралась улыбнуться и хоть как-то направить беседу в официальное русло, но мне это не удалось. Известие об отставке Мэйвиля меня обескуражило. Джексон был для меня много больше, чем просто руководитель, он заменил мне отца, после того как пять лет назад папа ушел из жизни. Джексон излучал доброту и благоразумие, совсем как мой отец. Они и внешне были похожи: оба высокие, худощавые, приятной наружности (если быть точнее, просто красивы), с благородной серебристой сединой. Они никогда не жаловались на обстоятельства, а методично прокладывали свой путь, вопреки извечному пожиманию плечами: «Так уж сложилось». Оба относились к своей работе с увлечением и непоколебимой преданностью. Оба были щедры, эмоциональны, искренни. И оба боготворили своих жен.

Джексон, совсем как мой отец, помогал мне чувствовать себя… любимой. Иногда, застав меня поздним вечером пятницы сидящей за компьютером или чьей-то рукописью, Джексон буквально вытаскивал меня из издательства и вел к себе домой на семейные ужины с его женой, Кэри, и сыновьями-подростками, Майклом и Эдвардом, младшими из их пятерых детей. Сидя за столом на кухне (в тепле и слегка разрумянившись от духовки, в которой у Кэри всегда неизменно запекалось жаркое или лазанья), я чувствовала, что и у меня в Нью-Йорке есть настоящий родной дом.

— Со мной все будет хорошо, — сглотнув слезы, проговорила я, все еще уткнувшись в его твидовый блейзер.

Впервые мы с Джексоном встретились, когда я заканчивала колледж.

Волнуясь, я вошла в его кабинет, не выпуская из рук свое коротенькое резюме, и уселась на тот же самый потертый кожаный диванчик, на котором рыдала теперь. Присуждение мне степени маячило уже совсем близко, оставалось всего каких-то несколько недель до выпуска. Я уже готова была ухватиться за работу в другом большом издательстве (результат бесчисленных поездок в Нью-Йорк на разбитом «стэйшн вагене» Би), но когда мне неожиданно удалось добиться собеседования с легендарным Джексоном Мэйвилем, я попросила их дать мне еще немного времени, чтобы сделать окончательный выбор. В конце концов, ведь это был сам Джексон Мэйвиль! Он был редактором величайших литературных шедевров двадцатого века да и сам стал заметным явлением в издательском мире, Редактором с большой буквы!

Уже в детстве мне хотелось стать литературным редактором. В средней школе, прочитав книгу, я дотошно изучала авторский раздел «Мои благодарности» и мечтала, что когда-нибудь некий блестящий литературный талант сумеет увидеть во мне человека, который «сделал ее книгу возможной» или «насытил каждую страницу редакционной мудростью и пониманием». Смогу ли я стать «Максвеллом Перкинсом» для какого-то будущего Хемингуэя, Фицджеральда или Вирджинии Вульф? Возможность попасть на выучку к искушенному в издательском деле Джексону Мэйвилю представлялась мне прекрасным началом.

Время подтвердило правильность моего выбора. Пять лет работы под началом Джексона пролетели как одно мгновение, и как же многому я научилась у него! Хотя, конечно, избранный мною путь не был усыпан розами ни в профессиональном, ни в личном плане.

В течение пяти лет работы в издательстве «Питер и Памфрет» я едва сводила концы с концами и пережила не одно крушение любовной лодки. Наблюдая, как мои подруги устраивают личную жизнь, я каждый вечер приходила с работы и в полном одиночестве заливала себе кипятком растворимый суп «Кэмпбелл».

Но эти годы не прошли для меня даром: я училась у талантливого и щедрого в желании научить своему ремеслу Мастера. А в личной жизни я позволяла себе взбрыкивать и упивалась независимостью. В итоге все в моей жизни более или менее пришло в равновесие.

Но теперь это равновесие грозило нарушиться, потому что рядом больше не будет моего любимого шефа. К тому же, если честно, я начала уставать от уже порядком поднадоевшей независимости. Мне хватило горького опыта отношений с Джеймсом, впрочем, как и прежних подобных попыток.

В последнее время, похоже, я только и делала, что постоянно пыталась убедить себя, что парень, с которым я встречаюсь, НЕ:

а) полный олух (Ну и что такого, если он не разбирается в опере? Или не ходит в музеи… не читает книг… или делает вид, что читает?..);

б) бездельник (Что тут такого, если он годами не может найти работу? Он — не материалист. И бесконечно уверен в своей мужественности, раз позволяет мне оплачивать его счета.);

в) самодовольный мерзавец (Да, он позволил себе заставить меня битый час дожидаться его персону в этом ресторане. Ну и что? Он же мачо.).

Я пощелкала пультом. «Знаешь что, — сказала я сама себе. — Подобные дни требуют двойной разрядки». И позвонила в «Мими», чтобы повторить заказ на пиццу. Некоторые, занимаясь йогой, погружаются в нирвану, другие спешат к психоаналитику. Когда жизнь бьет ключом и, как правило, по голове, я предпочитаю справляться с невзгодами, поедая пиццу «Пепперони».

Разумеется, я переживала из-за ухода Джексона на пенсию не только потому, что теряла возможность ежедневно видеться с ним. Помимо душевных переживаний существовали и вполне конкретные практические опасения, связанные с работой. Джексон стоял за меня горой и бессчетное число раз ломал из-за меня копья: убеждал нашего главу Гордона Хауса обратить внимание хоть на какие-то из моих предложений, которые я периодически подавала тому на стол; боролся, чтобы меня поощрили за прекрасную работу; торговался с кадровиками и бухгалтерами ради незначительных, но весьма существенных для меня прибавок к жалованью. И как же теперь его уход повлияет на перспективы моего роста в «Пи энд Пи»? Моя должность литредактора оставалась за мной, или так по крайней мере на тот момент меня заверяли, но не было никаких сомнений, что утрата столь мощного союзника и защитника, как Джексон, замедлит траекторию моей карьеры. Мысль не слишком обнадеживающая, если учесть, что мне потребовалось целых пять лет, чтобы подняться по служебной лестнице от младшего редактора до простого, но и этот срок в нашем издательстве считался на редкость коротким.

Я прикурила восьмую сигарету за вечер и попробовала сфокусироваться на Кифере, но это оказалось ужасно трудно… Мои мысли возвращались к сложившейся в издательстве ситуации. Дело в том, что у меня уже накопился тягостный опыт общения с мистером Хаусом, мне с трудом удавалось уговорить его одобрить мой выбор и финансово поддержать книги тех авторов, которых предлагала я. Как можно было рассчитывать на продвижение по службе, если мне не давали возможности доказать свое умение совершать сделки, способные принести издательству прибыль, и хорошо редактировать?

Нас таких было много — и младших, и просто редакторов, кто попадал в ловушку. Столько талантливых старших редакторов претендовали на внимание и бюджет Гордона Хауса! Будучи юниором, казалось почти невозможным прорываться к стартовой черте маститых спортсменов — даже с помощью Джексона, который расчищал мне путь.

За прошедшие несколько месяцев я только и делала, что смотрела, как многообещающие книги выскальзывали из моих рук лишь потому, что я вовремя не получала ответ от Гордона. Я не могла обвинять его в том, что он специально создавал мне препоны. В общем-то он был неплохим, полным благих намерений малым, который, бесспорно, сам работал в полную силу и старался уделить внимание каждому.

Однако все было тщетно. Я жаждала большего. Я занялась этим делом, поскольку меня тянуло к концептуальной, совместной творческой работе с настоящими авторами, и меня не устраивало переписывать книги графоманов или перепечатывать на компьютере отредактированные кем-то рукописи…

Таково было состояние моих дел за год до дня моей свадьбы: никаких романтичных перспектив ни в личной жизни, ни в карьере, которая, похоже, увязла в колее, размером приблизительно с Большой Каньон.

Я как раз занялась поглощением второй пиццы, когда зазвонил телефон. Беатрис спрашивала, не составлю ли я ей компанию на открытии какой-то очередной новой художественной галереи.

«Никаких шансов», — подумала я, приходя к выводу, что могла даже произнести это вслух. Мне нетрудно было представить, какого рода вечеринка предполагалась. Море смеющихся, «перспективных» и попутно жадно глотающих дармовое шампанское, флиртующих, позерствующих тусовщиков, потративших полдня на выбор экипировки на вечер. Мужчины с прилизанными волосами, которые сканируют помещение, пока ты отвечаешь на их вопросы. Манерные и старомодно церемонные молодые люди с нелепыми англосаксонскими именами первых поселенцев и их платиново-блондинистые подруги. Уверенные в собственной значимости выскочки третьесортного происхождения. Вспышки фотоаппаратов скандальных папарацци. Светская болтовня ни о чем — единственное, что признавалось, и даже наиболее яркие личности тускнели, проводя слишком много времени в этом дешевом круговороте. Все делали вид, будто им весело, и улыбались, скаля отбеленные зубы в камеры телевизионщиков.

Я была цинична, не спорю. Но так же и изрядно информированна. Целых пять лет я была статистом на этих подмостках, главным образом из-за Би, которая, будучи дизайнером интерьеров, использовала подобные мероприятия для расширения базы своей клиентуры, и я твердо знала, чего можно ожидать от ее приглашения.

Например, недавно она затащила меня на прием в «Сохо хауз» в честь многообещающей молодой писательницы, только что опубликовавшей свой первый сборник рассказов. Я наблюдала, как рой тусовочных девиц «высший сорт», все с ног до головы в белом (новый сезон предполагал серый цвет, в то время как в прошлом сезоне все были без ума от черного), изображали заинтересованность у каких-то книжных полок. Светский фотограф Патрик Макмуллан, эта навозная муха, кружил поблизости. Девицы притворялись, будто не замечают огромного фотоаппарата, свисавшего с его шеи. И тут Патрик начал щелкать затвором. Одна из девиц, экс-модель, наугад сняла книгу с полки и сделала вид, будто читает. Ее примеру последовала другая. И тут они все как одна придали лицам выражение академической серьезности, листая страницы, пытаясь постигнуть некую философскую мысль. Слегка нахмуренные брови на их пустых кукольных лицах являли собой карикатуру на глубину академической мысли в пик интенсивности таковой. Патрику же это понравилось. И хотя одна из девиц-читательниц держала книгу вверх ногами, никого, похоже, это не обеспокоило. Вполне безобидная фотосессия, но при чем здесь книги? Я поставила свой бокал и сбежала прочь из этого паноптикума.

И вот — новое приглашение от Би на очередную тусовку. Но нет, только не этим вечером! Мысли мои крутились вокруг издательства, ухода Мэйвиля, да к тому же я все еще пребывала в подавленном состоянии из-за Джеймса. (Кто из нас втайне не смакует разрыв, или, как минимум, невинную свободу, и наше право выкурить чересчур много сигарет, поедать ковшами мороженое, не покидать своего убежища на кушетке, или на любое другое, подходящее случаю клише, которые предоставляет подобный разрыв?) Я не собиралась прерывать это состояние столь быстро.

Я объяснила Би, что моя пижама не в настроении расставаться со мной, да и пицца — тоже, но подруга продолжала настаивать, даже начала меня упрашивать.

Я никак не поддавалась на уговоры. Но она все не унималась:

— Интересно, а как там сейчас Джеймс? Ты уверена, что он тоже валяется на своей кушетке в мрачнейшем настроении?

— Встретимся через час, — вздохнула я и нехотя поднялась.

Надо отдать ей должное — Би хорошо сыграла свою партию. Мы обе прекрасно знали, можно было даже держать пари, что Джеймс в этот момент болтал с какой-нибудь цыпочкой из малоизвестной рок-группы, которая висла на нем, пользуясь моментом. Его слабость к подобному типажу как раз и послужила фактором ускорения того, что нам пришлось расстаться.

— Ты не пожалеешь, Клэр, — взволнованно добавила Би. — И надень свое красное платье, ладно?

«Мое красное платье»? Она повесила трубку прежде, чем я успела отказаться от своих слов, безошибочно угадав, куда она клонит.

Войдя в переполненную галерею в 20:20, я увидела Би у стойки бара и направилась прямо к подруге.

— Ладно уж, признавайся, и где же он? — Я устало улыбнулась, целуя подругу, и сцапнула пирожок с подноса официанта, блуждавшего среди приглашенных.

Гарри неслышно подошел ко мне сзади с недозволенной здесь сигарой в зубах — только он мог избегать неприятностей от запретного курения в общественных местах. Он нежно положил руку Би на плечо и, словно отъявленный бабник, оценивающе присвистнул, оглядев меня.

— Берегитесь, мужчины Нью-Йорка, — он наклонился вперед, чтобы поцеловать меня, — мисс Труман снова пущена в обращение.

Заметки на полях: я люблю, люблю, люблю Гарри. Он ведет себя естественно, не выпячивается, он умен и сообразителен, вдобавок забавный и остроумный. Гарри относится к числу редких людей, которые заставляют вас радоваться и смеяться при одном своем приближении. К тому же он еще и въедливый заместитель районного прокурора, всегда полон длиннющих и подробнейших историй из реальной жизни. Вдобавок он остается стабильной константой в моей жизни, с тех пор как Би наконец согласилась пойти к нему на свидание на втором году нашего обучения в колледже. Слава богу, она сумела разглядеть «свет в конце тоннеля», поскольку вряд ли вам доводилось видеть, чтобы парень в колледже с таким усердием грыз гранит науки. Но люблю я Гарри (конечно, помимо его впечатляющего обаяния) в самом деле больше всего за то, что он любит мою лучшую подругу. В глазах Гарри Би — богиня, ей нет равных среди женщин, и с этой его точкой зрения я соглашаюсь от всего сердца.

Но наша точка зрения неуникальна, как я понимаю. Би потрясающе хороша. Разумеется, худенькая, несмотря на ее отвращение к «здоровому» питанию, она кормится запеченными бифштексами с картошкой и пищей из «Кэй-Эф-Си», но подобное никогда не придет вам в голову, глядя на нее. Классически здоровый и цветущий цвет лица, сама миловидность — прямо с поля для лакросса. Водопад естественного цвета льняных волос, которые заставили бы крашеных блондинок плакать от зависти, и огромные глаза цвета морской волны. В разделе «Взгляды» подруга могла бы увеличить денежный поток для «звезды» Шарлиз Терон — факт, о котором знают все, кроме самой Би.

Ну и потом, не забывайте, что впечатление усиливает ее счастливое замужество с человеком, который по-прежнему пишет жене порывистые и нежные любовные послания, год между колледжем и школой юриспруденции потратил на то, чтобы изучить французскую кухню, а каждую пятницу дарит ей фиалки (любимые цветы Би). Плюс к этому она сделала успешную карьеру — работа творческая, всегда ей нравилась, к тому же с гибким графиком.

Да уж. Если бы я не любила Би как сестру, мне, вероятнее всего, пришлось бы возненавидеть ее.

Но так вышло, что я ее люблю. И всегда любила, с тех самых пор, как она оказалась на несколько порядков впереди меня во время одного из распределительных экзаменов, который нам пришлось сдавать на первой нашей неделе в Принстоне. Так получилось, что мы обе повязали на конский хвост яркую цветную ленту в горошек «на счастье» — одно из тех случайных совпадений, которые бросаются в глаза, когда взгляд блуждает по залу во время унылого четырехчасового теста, приводящего мозги в оцепенение. Покидая экзаменационный зал, мы обе оживленно обсуждали наше одинаковое, пусть и глупое суеверие, а на практике же это оказалось мелким нырком в то, что потом превратилось в глубокую дружбу.

— Ты еще поблагодаришь меня, за то что я вытащила тебя сюда сегодня вечером, — прошептала Би, крепко схватив меня за локоть, от чего костяшки ее пальцев побелели. — Тебе вовек не догадаться, кто здесь!

Я оглядела присутствующих, не увидев никого, из-за кого бы она могла так разволноваться.

— «Пабст блю риббон», — медленно и торжественно произнесла Би.

Тут мои глаза округлились.

— Ты шутишь! — воскликнула я.

— Стала бы я шутить? Он здесь. Мне показалось, он стал еще великолепнее, с тех пор как окончил Принстон, если это вообще возможно.

Она чуть заметно повела головой влево, и я вроде бы невзначай посмотрела туда.

Рэндалл Кокс.

Вот он, оказывается, где: на противоположном конце зала. Я не поверила своим глазам, но никакой ошибки быть не могло: высокая, мускулистая фигура гребца, волнистые темно-рыжие пряди, проникновенные голубые глаза, а на лице — выражение неколебимой уверенности в себе.

— Поддержи меня, если я начну падать в обморок, — в шутку прошептала я подруге.

Небольшая предыстория: Рэндалл Кокс был самым желанным мужчиной всей моей жизни. Золотой стандарт пылкой влюбленности. На первом курсе, оказавшись за пределами университетского городка, мы с Би заметно замедляли шаги, проходя мимо дома, где жил Рэндалл, в надежде хоть мимолетно его увидеть. Он был старшекурсником, «иконой» Принстона, и у него была подруга, не уступающая ему в своем великолепии.

Ко второму семестру мы с Би создали сложнейшую шпионскую сеть, которая держала нас в курсе всех случаев появления Рэндалла в обществе, на вечеринках или в местных барах. Потом мы внедрялись везде, где он побывал, в надежде, что молния дважды ударит в одно и то же место на одной неделе. Если паче чаяния нам везло, мы притворялись, будто не замечаем его, — таковы были наши высокозрелые ритуалы флирта в восемнадцать лет.

Однажды Би увидела, как Рэндалл выходит из «Мак-Кош-холл», и сделала вид, будто фотографирует меня на фоне здания. Та фотография, помещенная в рамку, со слегка расплывчатым силуэтом Рэндалла на заднем плане, прочно обосновалась на каминной доске в нашей комнате на все время нашей учебы.

Другими словами, мы преследовали его. Усердно и неотступно.

— Заговори с ним. — Би скосила глаза, чтобы проверить, нет ли крошек сладкого пирожка у меня на губах. — Ты должна заговорить с ним. Я никогда больше не стану с тобой общаться, если ты этого не сделаешь.

Гарри вскинул брови, мудро восприняв сказанное как прямое указание к действию, и направился к барной стойке.

Дежавю. За две недели до окончания Рэндаллом университета (само собой разумеется, трагическое обстоятельство для наших юных душ) мы с Би углядели его в окне молодежного паба. С трепещущими сердцами мы выгребли все свои жалкие сбережения, чтобы умаслить вышибалу.

— Это — твой последний шанс, — напутствовала меня тренер Би, когда мы пробирались к барной стойке, где Рэндалл ждал, пока его кружку снова наполнят пивом. Наша пылкая влюбленность действительно становилась только моей; Би тогда начинала медленно проникаться симпатией к Гарри, который вот уже целый год с неослабевающим рвением ухаживал за ней.

Стоя у стойки спиной к Рэндаллу, отчаянно пытаясь казаться невозмутимыми, мы изо всех сил искали какой-нибудь предлог заговорить с ним. Просто сказать: «Привет»? Слишком банально. Девушка не могла быть такой скучной и прозаичной, начиная беседу с греческим богом.

По прошествии двадцати секунд, немного поколебавшись, Би совершила невероятное. Притворившись, будто споткнулась о неровно лежащую половицу, она подтолкнула меня — нечаянно, конечно же, — я качнулась назад и невольно ухватилась за Рэндалла. Тот подхватил меня своими сильными руками, и на один краткий восхитительный миг я ощутила, как его крепкая грудь прижалась к моей спине.

Подняв глаза, я увидела, что Рэндалл удивленно рассматривает меня. Меня охватил благоговейный страх. Я онемела и не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Он улыбался — весьма доброжелательно, если учесть, что из-за моей «неловкости» он пролил пиво на свою рубашку регбиста.

— Могу я предложить вам другую кружку? — выдала я, потрясенная и гордая тем, что оказалась способна произносить слова и даже складывать их в предложения в его присутствии.

— Гм-мм. Не знаю даже, неужели и вправду можешь? — спросил он, указывая пальцем на заламинированную студенческую карточку, которую я зажала в руке. Он усмехнулся. Это было столь же отвратительно, как добывать фальшивую карточку. У девушки на фото были длинные белокурые волосы, на лице — веснушки. У меня же, напротив, кожа оливкового цвета, доставшаяся мне от моего отца брамина и светло-карие глаза. Как и большинство моих однокурсниц, в то время я стригла свои темные волосы «модной» стрижкой «Рэйчел». Вместо веснушек меня доканывал румянец, заливавший со сверхъестественной быстротой мои щеки, шею, вплоть до груди… что выглядело очень соблазнительно.

Я уставилась на Рэндалла. Забудьте про остроумное студенческое подшучивание — внезапно я потеряла способность соединять буквы в слоги, а слоги в слова.

— Эй, да не беспокойся ты так, — проговорил наконец Рэндалл, возможно, осознав, что я истощила свои умственные способности первым предложением. Он попросил бармена заново наполнить доверху его кружку, а для меня заказал бутылку «Пабст блю риббон» и протянул ее мне. Я пробормотала слова благодарности, и он, кивнув мне на прощание, присоединился к группе своих товарищей по команде за общим столом поблизости.

Никаких сравнений! Ничего более волнующего я еще не испытывала за свои восемнадцать лет жизни. От возбуждения и восторга у меня настолько закружилась голова, что даже не осталось сил начать ругать себя за косноязычие и неумение вести остроумную беседу. После того как я отсмаковала каждую драгоценную каплю пива, купленного им для меня (контрабандой даже вынесла пустую бутылку в своей сумочке), мы с Би, оглушенные, направились домой, где в изнеможении рухнули на ее койку, пытаясь осознать то, что произошло.

— Я, правда, думаю, что ты ему понравилась, — пробормотала она, перед тем как погрузиться в сон, еще прочнее зацементировав наши дружеские узы.

Спустя несколько недель, уже дома в Айове, за нашим кухонным столом, я представила маме весь эпизод в лицах.

— Рэндалл Кокс? — повторила она простодушно. И потом рассказала мне о своей старой дружбе с его матерью, Люсиль. Вот что могло бы стать темой для нашего с ним разговора! И почему я не поведала маме о своей пылкой влюбленности несколькими неделями раньше?

Историю нельзя переписать заново; но вереницу неудавшихся отношений и разочарований в моей любовной жизни, которые мне предстояло испытать позже, можно было бы предотвратить именно тогда. Еще в возрасте восемнадцати лет я могла бы стать счастливой.

Но, как бы там все ни складывалось, вот он — второй шанс, которого я прождала десять лет. Разве я не эволюционировала от того косноязычного подростка в уверенную, членораздельно излагающую свои мысли, женщину? «Да, — подумала я, — пожалуй, теперь я поговорю с ним…»

Я все еще пыталась мысленно собраться с духом, когда увидела, как изменилось лицо Би.

— Привет, девочки, — раздался звучный голос позади меня. Я обернулась. И вот он — Рэндалл, поразительно великолепный Рэндалл, ожидающий, что мы первыми подадим ему руку, как и полагается настоящим леди. Я чувствовала, как мое сердце бьется в груди с глухим стуком турецкого барабана.

— Полагаю, мы с вами из Принстона. Рэндалл Кокс, — представился он, хотя в этом не было необходимости.

Беатрис протянула ему руку, назвав свое имя.

— Клэр Труман, — сказала я на удивление безмятежным тоном, который явно противоречил моему внутреннему состоянию. — Кажется, вы были уже старшекурсником, когда мы только начинали учебу там, верно?

«Гмм-мм, да, кажется, припоминаю», — подразумевал мой тон. Он ведь не знает того, что я когда-то целых три недели хранила пустую бутылку из-под моющего средства, которую он выкинул. И я до сих пор помнила цвет штор на его окнах, которые можно было видеть из внутреннего двора. И даже знала размер его обуви. А если потрачу еще минут десять на поиски, то почти уверена, что сумею отыскать расплывчатый снимок, на котором он стоит около «Мак-Коша».

— Правильно. С тех пор вы обе очень повзрослели. — Рэндалл не сводил с меня глаз, когда произносил это. Мог бы сказать, что еще и похорошели.

Ничего себе! Все дело явно в платье. Обычно мужчины сразу переводили свой объектив на Беатрис, а ей приходилось отправлять их взор обратно ко мне. Нет, я никогда больше не сниму это платье… ну, в общем, если сам Рэндалл, если так случится, не попросит меня об этом.

— Пойду налью себе чего-нибудь, — сказала Би, лукаво взглянув на меня. — Принести вам выпить?

— Спасибо, не стоит. — Мы с Рэндаллом произнесли это одновременно. И рассмеялись. Говорим хором? Какое восхитительное единодушие!

После того как Би удалилась, мы с Рэндаллом плавно перешли к двум излюбленным темам всех нью-йоркских вечеринок: где живем, где работаем. Даже светская беседа с Рэндаллом приковывала. Или, вероятно, это были только острые ощущения от возможности смотреть на него прямо, находясь всего в трех футах от него.

— Я вернулся к Голдману после получения МБА, — сообщал он мне, после того как я предоставила ему свое гораздо менее внушительное резюме, — и все это время живу в верхней части города, между Пятой авеню и Восемьдесят второй улицей.

— Прямо у Метрополитен-музея?

Рэндалл скромно улыбнулся:

— Моя терраса выходит на «Мет», да-да. Мне жаль, что я не бываю дома чаще и мне не удается наслаждаться панорамой, но вид из окна моего офиса — это все, чем я вынужден довольствоваться в последнее время.

К черту всю эту недвижимость, по которой все сходят с ума! Мой мозг лихорадочно жег самый важный, но пока еще оставшийся без ответа вопрос. Неужели он не женат?! Мог ли этот легендарный парень, блестящий в теории и на практике личной жизни, оставаться одиноким?

«Конечно, нет», — сказала я себе. Скорее всего, какая-нибудь прыткая Молли Симмс притаилась за кулисами и ждет своего выхода на сцену.

Не желая выдавать себя и спрашивать напрямую, я выбрала окольный путь.

— Кажется, ты встречался с Александрой Диксон в колледже? — уточнила я.

Александра была роковой женщиной.

— Да, правда, у тебя отличная память. Ты знаешь Алекс?

— Мы вместе ходили на занятия по английскому. Она была такая хорошая девочка.

Ладно, сойдет! Хотя и далековато от истины: мы с Алекс Диксон всего один раз оказались на одном и том же занятии, и она даже ни разу не посмотрела в мою сторону. И я не была твердо уверена, что она была «хорошей девочкой», просто она была изумительно хороша собой, уравновешенна, блестяще училась, знала много языков. Клянусь, я никогда не слышала, чтобы она дважды при мне говорила на одном и том же языке. Но поскольку в мои планы не входило напоминать Рэндаллу о всех ее достоинствах, я выбрала наиболее банальное и прозрачное прилагательное: хорошая.

— Что ж, Алекс неплохо устроилась. Провела год в модельном агентстве в Милане, затем вернулась в Штаты, чтобы поступить на медицинский факультет. Теперь она — нейрохирург, если ты можешь поверить в это!

Поверить-то я, конечно, могла.

— Ничего себе! — сказала я не очень уверенно. — Держу пари, не многие модели могут совершить подобное перевоплощение. Вы все еще общаетесь с ней?

— Нет, мы не встречаемся. Уже несколько лет, к сожалению. Она теперь живет в Чикаго, у нее муж и двое детей. Невероятно, да?

— Двое детей? — переспросила я, и мое настроение улучшилось. По крайней мере его экс-подруга модель-нейрохирург теперь крепко связана.

— Ну а как ты? — поинтересовался он, глядя на меня в упор. — Замужем? Дети есть?

— Не-а, еще нет… — я почувствовала, как краснею, — я слишком сосредоточилась на своей карьере.

— Понятно. — Рэндалл снова посмотрел на меня, и я почувствовала дрожь в коленях. — У меня было нечто в этом роде, довольно долго, но все кончилось в прошлом году. Моя бывшая подружка — потрясающий человек, но я не мог представить ее в роли своей жены. И мне показалось несправедливо держать ее в подвешенном состоянии.

Мое сердце тайно сжалось от сочувствия к бедной девушке.

— Ну, я более чем уверена, что у тебя нет проблем с женщинами.

— Встретить женщину, подобную тебе, гораздо труднее, чем ты думаешь, — ответил он. — Понимаешь… умных, успешных женщин, которые к тому же еще и красивы, не так много.

Неужели меня только что трижды короновал сам Рэндалл Кокс? Умная? Успешная? Красивая? Мне все это не снится?

— Послушай, Клэр, я знаю, прием только начинается, но ты случайно не хочешь поужинать? Этими бутербродиками и тарталетками сыт не будешь.

«Оставайся спокойной и хладнокровной. Только не выдай себя».

— С удовольствием, — прошептала я.

Рэндалл улыбнулся. И дальше я уже помню только, как мы вместе проскользнули к двери и как сильная рука Рэндалла обвила мою спину. Я через плечо махнула Би, и она тайком показала мне на пальцах знак «V» — виктория!

— Ты все время молчишь, Клэр. Зато я слишком много болтаю о своей работе, — извинился Рэндалл, снова наполняя мой бокал.

Немного странное ощущение — я на свидании с объектом своей самой пылкой влюбленности прошедшего десятилетия. Это можно сопоставить только с ужином с какой-нибудь «мегазвездой», когда вам нужно каким-то непонятным образом преодолеть смятение, возникшее от близости к лицу, которое вы видели разве только на афишах, рекламных щитах, экранах кинотеатров или в Интернете, наконец! Настоящая, воистину голливудская сказка. Лицо Рэндалла так много лет являлось мне в моих мечтаниях и снах, потом на некоторое время уходило на второй план, уступая место незначительной влюбленности, но никогда полностью не исчезало со сцены. Поэтому, естественно, я была ошеломлена нахлынувшим потоком чувств, сидя напротив него в мерцании свечей за маленьким столиком в «Иль Кантинори». Популярное место для свиданий, которое Гарри определял как «Иль не могу себе позволить?»

— Все в порядке, — ответила я, — просто я удивлена, как тебе удалось достичь так многого за столь короткое время.

Это было правдой, даже если звучало грубоватой лестью, поскольку для своего возраста Рэндалл имел внушительный послужной список. Параллельно с получением МБА в Гарварде он стал самым молодым исполнительным директором за всю историю инвестиционного банка «Голдмэн Сашс», явно уж не замеченном в пристрастии к использованию неконкурентоспособных лодырей. И это ему удалось в один из самых неблагоприятных экономических периодов.

— Что ж, я люблю принимать вызов, — смиренно уступил Рэндалл. Его мобильник проснулся, и он взглянул на экранчик. — Извини, Клэр, это опять Грэг. Я должен ответить.

С тех пор как мы покинули галерею, Грэг звонил уже три раза. Я посмотрела на часы. Без четверти одиннадцать.

Рэндалл вообще когда-либо отрывался от работы? Бедняга! Хотя Би крепко доставалось от меня за ее болтовню по сотовому, когда мы бывали вместе, но сейчас я терпеливо ждала, пока Рэндалл давал своему напарнику кучу непонятных мне указаний.

На самом деле в нем меня потрясла преданность работе, особенно если принять во внимание, что он мог кататься как сыр в масле, не ударяя палец о палец. Я знала от мамы, что Коксы жили на широкую ногу и что Рэндалл мог выбрать менее трудную стезю, чтобы сделать карьеру, например, стать коллекционером древних компасов или свободным художником, если бы у него имелась к тому склонность. То, что он вместо этого выбрал иной путь, говорило о многих положительных чертах характера этого малого.

— На чем мы остановились? — спросил он минуту спустя, после того как кризис был предотвращен. — Расскажи мне побольше о своей работе. С какими книгами ты работаешь?

— Ну, у меня такое чувство, что теперь все изменится. Джексон Мэйвиль, мой наставник со дня окончания колледжа, только что объявил о своем уходе на пенсию, и пока не совсем ясно, как это скажется на моем пребывании в «Питер и Памфрет».

— Я знаю Джексона. Он член теннисного клуба. Паршиво играет, много пропускает, но человек он и вправду хороший.

Я хмыкнула, не в силах представить себе Джексона, самым спортивным достижением которого, в моем представлении, было завязывание шнурков на ботинках.

— Для меня он самый лучший. Благодаря ему я многому научилась. На самом деле я узнала о его отставке только сегодня. Сокрушительная новость, хотя, конечно, здорово, что у него появится больше времени, чтобы возиться с внуками.

Рэндалл задумчиво жевал.

— У меня остается совсем мало времени, чтобы читать хорошие книги. По правде сказать, мне не следовало бы признаваться тебе в этом, чтобы ты не сочла меня полным кретином, но я только-только дочитал книгу, которую издала Вивиан Грант. Из серии самых популярных книг по версии «Нью-Йорк таймс», кажется, о какой-то монахине, которая покинула свой орден, чтобы стать стриптизершей. Название совсем уж никчемное… как же она называется? Лежит у меня на тумбочке у кровати, я даже сейчас вижу обложку…

— «Гадкие привычки»? — спросила я.

На прошлой неделе Гордон Хаус как раз сделал несколько саркастических выпадов в адрес этой книги на редакционном собрании. «Гадкие привычки» стояли в списке бестселлеров «Таймс» вот уже шесть недель, и это на всех нас действовало несколько угнетающе. И что, Рэндалл увлекается подобным чтивом?

— Точно, «Гадкие привычки». — Он резко качнул головой, густая прядь волос упала на лоб. — Не шедевр литературного творения, я понимаю. Вероятно, и вовсе даже не литературного. — Он посмотрел на меня с робкой усмешкой. — Все, я только что промазал, и никакой надежды на второе свидание, не так ли?

— Конечно, нет, — сказала я, и сердце мое бешено заколотилось.

Кому какое дело, что он не читает хорошую литературу? При такой работе, как у него, в конце дня, вероятно, желание углубиться в чтение сводится к нулю.

— Знаешь, я встречался с Вивиан Грант несколько раз, — продолжал Рэндалл, — она подруга моего отца. Шикарная женщина. Мне известно, что она всегда ищет хороших редакторов. Я мог бы поговорить с ней насчет тебя, если ты готова к переменам. Почему бы тебе не встретиться с ней?

Встретиться с Вивиан Грант?

Грант была классной нападающей, била без промаха и была широко известна, как самая импульсивная и деспотичная женщина в издательских кругах. При звуках ее имени многие закатывали глаза и обреченно вздыхали. У нее была собственная редакция в крупнейшем издательском доме «Мэттер-Холинджер». Грант сделала себе имя и состояние, издавая вдохновленные бульварными газетами сенсационные боевики и полные несусветной бредятины материалы, включая авторов, вроде несовершеннолетней «королевы порно» Минди Марри, презренного серийного убийцы, который терроризировал Чикаго целый год, и еще целого перечня кликушествующих «ученых мужей» из самых далеких крайностей политического спектра.

Чтобы быть справедливым, эти голосистые перлы низкопробных авторов бросали тень даже на те немногие качественные книги, которые она издавала. Грант также использовала свой вес в обществе для издания некоторых сильных романов, возводя на стратосферический уровень успеха и признания ранее совсем неизвестных авторов. Я читала одно интервью, в котором она жаловалась, что никто, казалось, не обращал на нее внимание, когда она издавала качественную литературу, и что всем гораздо интереснее соединять ее имя с более грязным уловом.

Нравилась ли кому-то Вивиан Грант или нет, но ее считали одной из самых притягательных фигур в издательском деле и, кроме того, одной из наиболее успешных. Встретиться с женщиной, которая единолично сколотила огромную издательскую империю? Разве могла я упустить подобную возможность, независимо от того, станет ли издательский дом «Грант Букс» тем местом, в котором я хотела бы работать?

— Это очень мило с твоей стороны, Рэндалл, благодарю тебя, — ответила я.

Было приятно, что он так живо откликнулся на мои проблемы.

— С превеликим удовольствием. — И Рэндалл ввел мое имя и имя Грант в память своего мобильного.

Заказанное шоколадное пирожное наконец-то достигло нашего столика, когда я уже чувствовала себя настолько спокойной, что с блаженным удовлетворением приготовилась насладиться им.

— В меня больше не влезет ни кусочка, — признался Рэндалл, откинувшись на спинку стула и постучав по прессу своего крепкого, как скала, живота. Я тут же отодвинула тарелку с пирожным и вилку. Рэндалл, вероятно, привык приглашать на свидания модели, которые считали сухую «жируху» обильной пищей (а затем тратили два часа на упорное выжигание ее последствий). И хотя шоколадное пирожное являло собой захватывающее зрелище, не было никакой надобности показывать Рэндаллу (по крайней мере на первой нашей встрече), каким обжористым поросенком я иногда бываю.

— Я так рад, что мы встретились. — Рэндалл через стол ласково накрыл своей ладонью мою руку.

Другой рукой я тайком пыталась ущипнуть себя. Неужели это я всего три часа назад действительно хандрила и проливала слезы из-за Джеймса? А теперь смотрю в глаза самого совершенного человека, с которым меня когда-либо сводила судьба?

— За старые знакомства и новые начала. — Рэндалл улыбнулся и поднял бокал.

Мы чокнулись. Для меня действительно начиналась другая жизнь.