Стихи духовные

Жил себе на земле славен-богат,

Пил-ел богатый — сахар воскушал,

Дороги одежды богат надевал.

По двору богатый похаживает;

За ним выходила свышняя раба,

В руцех выносила мёд и вино:

«Испей, мой богатый, зелена вина,

Закушай, богатый, сладкие меды!»

Выходил богатый сам за ворота;

Ин пред воротами перед богачёвыми

Лежит же убогий во Божьем труду,

Во Божьем труду, сам весь во гною.

Вскричал же убогий брату своему:

«Ой ты, мой братец, славен-богат!

Сошли, Христа ради хошь, милостыню,

Хлеба и соли, чем душу питать;

Про имене Христово напой, накорми.

Христос тебе заплатит, сам Бог со небес,

На мою на проторь на нищенскую!»

Скричал богатый на брата своего:

«Лежишь ты, убогий, во Божьем труду,

Во Божьем труду, сам весь во гною;

Ой, осмердил ты меня, как лютый пёс!

Что ты мне за братец? Что ты за родной?

Этих у меня братьев в роду не было!

Есть у меня братья, каков я и сам,

Каков я и сам, князья-бояра;

Много у братьев именья-житья,

Хлеба и соли, злата и сребра;

А твои-то братья — два пса кобеля,

По подстолью они похаживают», —

«По том я тебе братец, по тому родной,

Что единая матушка нас породила,

Что един сударь-батюшка вспоил, вскормил,

На ёдною долею он нас наделил:

Большему-то брату богатства тьма,

Меньшому-то брату убожество и рай».

Плюнул же богатый, в палаты пошел:

«Я не боюсь твоей кропоты,

Ни злыих хуробыих, злых уродливыих!»

Был у богатого почестный пир;

Пили же и ели друзья и братия;

Ещё у богатого два лютые псы:

Псы по подстольям похаживали,

Обронныя крошечки собирывали,

К убогому Лазарю принашивали.

Владыко со небес ему сам душу питал,

А псы ему раны зализывали.

Вышел убогий в чисто поле,

Взглянет он, взозрит да на небеса,

Воскричал убогий громким голосом:

«О Господи, Господи, Спас милостливый!

Услыши, Господь Бог, молитву мою,

Молитву мою, неправедную:

Сошли ты мне, Господи, грозных ангелов,

Грозных и несмирных, не милостливых!

Чтоб вынули душеньку сквозь рёбер копьём,

Положили бы душеньку да на борону,

Понесли бы душеньку в огонь во смолу!

И так моя душенька намаялася,

По белому свету находилася!

Как живучи здесь на вольном свету,

Мне нечем, убогому, в рай превзойти,

Нечем в убожестве душу спасти!»

Выслушал Господь молитву его;

Принял его душу на хвалы к себе, —

Ссылает Господь Бог святых ангелов,

Тихиих ангелов, все милостивыих,

По его по душеньку по Лазареву.

Вынимали душеньку чёстно и хвально,

Честно и хвально в сахарны уста;

Да приняли душу на пелену,

Да вознесли же душу на небеса,

Да отдали душу к Богу в рай,

К святому Аврамию к праведному:[123]

«Вот тебе, душенька, тут век вековать,

В небесныем царствии, пресветлом раю!

С праведными жить тебе, лик ликовать!»

То же было время, все минулося.

Охоч был богатый торгом торговать,

Прохладен был богатый в беседах сидеть;[124]

Гуляет богатый день до вечера.

Шел же богатый путем ко двору;

Найдет на богатого Божия скорбь,

Злая хворыбонька, зла-уродливая смерть;

Предъимет богатого предвыше его,

Ударила богатого об сыру землю,

Невзвидит богатый пути пред собой,

Не узрел богатый двора своего,

Не спознал богатый жены и детей.

Сам лёжа богатый молитву творил:

«О Боже, Владыко Спас милостивый!

Услыши, Господь Бог, молитву мою,

Молитву мою всю праведную:

Приими мою душу на хвалы себе!

Создай ты мне, Господи, тихих ангелёй,

Тихиих и смирных, и милостливых,

По мою по душеньку да по праведную;

Чтоб вынули душеньку честно и хвально,

Положили б душеньку да на пелену,

Понесли бы душеньку к самому Христу,

К самому Христу, к Аврамию в рай!

И так моя душенька поцарствовала!

Живучи здесь на вольном свету,

Пила, ела душенька, все тешилася!

Мне есть чем, богатому, в рай превзойти,

Мне есть чем, богатому, душу спасти, —

Много у богатого именья-житья,

Хлеба и соли, злата и сребра!»

Не слушал же Господь молитву его,

Молитву его неправедную;

Сослал ему Господи скорую смерть.

Сослал к нему Господь грозных ангелов,

Страшныих, грозныих, немилостивыих,

По его по душу по богачёву.

Вынули его душеньку не честно, не хвально,

Не честно, не хвально, сквозь рёбер его,

Да вознесли же душу вельми высоко,

Да ввергнули душу во тьму глубоко,

В тоё злую муку, в геенский огонь:

«Вот тебе, душенька, вечное житьё,

Вечное житьё бесконечное!

Смотри ж ты, богатый, предвыше себя!»

Взирает богатый очми на небо:

Узрел богатый Аврамия в раю,

Возле Аврамия брата своего,

Меньшего брата, Лазаря.

Вскричал богатый, во тьме сидючи:

«Братец мой, братец, убогий Лазарь!

Как я поначаял, что ты в превечной муке, —

Ан ты, мой родимый, в пресветлом раю!

Не попомни, братец, грубости моей!

Моги, мой родимый, душе пособить:

Есть у тебя, братец, правая руца,

У правой у рученьки мизинный твой перст.

Обмочи ты, мой братец, в студёной воде,

Промочи ты мне, братец, кровавы уста,

Сократи ты, родимый, геенский огонь,

Чтобы мне, богатому, всему не сгореть

В той во злой муке превечныей!»

Ответ к нему держит убогий Лазарь:

«Ой ты, мой братец, славен-богат!

Нельзя, мой родимый, тебе пособить, —

Здесь нам, братец, воля не своя,

Здесь нам воля все Господова.

Егда мы живали на вольном свету,

Тогда мы с тобой Богу не справливали,

Ты меня, братец, братом не нарекал,

Нарёк ты меня, братец, лютыим псом;

Про имене Христово ты не подавал,

Нищиих-убогих ты в дом не принимал,

Вдов, сирот, братец, ты не призирал,

Ночныим ночлегом ты не укрывал,

Нагого, босого ты не одевал.

По пути сидящему ты не подавал,

Темную темницу ты не просвещал,

Во гробе умершиих ты не провождал

До Божией до церкви всегда бы со свечой,

От Божией церкви до сырой земли.

В тем бы ты призрен от Господа был!»

Речет же богатый, во тьме сидючи:

«Ой ты мой братец, убогий Лазарь!

Когда знал ты, ведал про вечное житьё,

Про злую про муку превечную,

Зачем ты, родимый, мне тогда не сказал?

Ох, я не жалел бы именья-житья,

Хлеба и соли, и злата-сребра!

Про имене Христово я бы подавал,

Тебя бы я братом родныим нарекал,

Нищих-убогих в дом бы призывал,

Вдов, сирот, братец, я бы призирал,

Ночныим ночлегом я бы укрывал,

Нагого-босого я бы одевал,

На пути сидящему я бы подавал,

Темную темницу я бы просвещал,

Во гробе умершиих я бы провождал,

До Божьей до церкви всегда бы со свечой,

От Божьей церкви до сырой земли.

Тем бы я призрен от Господа был!»

Ответ к нему держит убогий Лазарь:

«Ой ты, мой братец славен-богат!

Вспокаялся, братец, да не вовремя!

Где твое, братец, именье-житьё?

Где твое, родимый, злато-сребро?

Да где ж твое, братец, цветное платье?

Где твои, братец, свышние рабы?»

Речет же богатый во тьме сидючи:

«Ой ты, мой братец убогий Лазарь!

Именье-житьё мое все прахом взято,

Злато мое серебро — земля пожрала,

Цветное платье всё тлен восприял,

Друзья мои, братья — все минулися,

Свышния рабоньки все врозь разошлись,

Спесь моя, гордость вся минулася,

Превечная мука мне сготовилася!»

Речет же убогий в пресветлом раю:

«Ой ты, мой братец славен-богат!

Едина нас матерь с тобой родила;

Не одни участки нам Господь написал —

Тебе Господь написал богатства тьма,

А мне Господь написал во убожестве рай.

Тебя во богатстве враг уловил;

Меня во убожестве Господь утвердил

Верою, правдою, всею любовию.

Спасли мою душеньку святы ангели,

Где святы ангели лик ликуют,

Лик ликуют здесь ангели на земли,

Царствуют праведники на небесах.

Живи ты, мой братец, где Бог повелел,

А мне жить, убогому, в пресветлом раю,

С праведными жить и мне лик ликовать!»

Мы нынече Лазарю славу поем,

Вовек его слава не минуется!

Человек некто богатый

Имел у себя два сына.

И рече юнейший отцу:

«Си, отче, даждь ми часть от богатства».

Послушав отец благосердый,

Разделив имение равне,

Как старейшему и юнейшему,

Не сделав обиды и меньшему.

Вскоре младой сын отбегает,

Отчее богатство взимает;

Отеческих недр не отлучился,

Во чужой стране поселился.

Расточив богатство и дары,

Данныя отеческой славы,

Грех блудный изволи творити,

Как в темной темнице сидети;

Отступив от Бога злобою,

Грех возлюбил сам сый собою:

«Темность паче света желаю,

Свыше благодати не чаю.

О горе мне, грешнику сущу,

Горе благих дел не имущу!

Како на суд Божий явлюся,

Како со святыми вселюся?

Пойду перед отцом умилюся,

Негли в его недра вселюся.

Пойду и реку ему смело:

Согреших ти, отче, зело».[126]

Видит отец сына грядуща,

Умиленный разум имуща,

И рек, нападе на него выю:

«Не тужи, аз грех твой омыю».

Перстень на руку полагает,

Первую печать возлагает

И в сей красоте сподобляет,

В древнюю одежду облекает.

Глаголет старшему сыну:

«Сей бо есть меньший брат твой выну».

Нашел старец молящую,

Молящую, трудящую,

На камени стоящую.

Власы у нея до сырой земли,

Тело у нея — дубова кора,

Лицо у нея аки котлино дно.

И тут старец убоялся ея:

«А и кто если, жена страшная,

Или скотия ты, или лютый зверь,

Или мнение мне,[128] иль престрашная смерть?»

Она же ему возглаголовала:

«Иди, старец, не убойся меня,

Я не скотия и не лютый зверь,

Я не мнение тебе, не престрашная смерть,

Я богатого купца Киприанова дочь,

Я тридцать лет во пустыне живу,

Я тридцать лет на камени стою —

Замоляю грехи великии,

Замоляю грехи великоблудные».

А и тут жена просветилася,

Видом ангельским старцу открылася

И велела она вспоминать ее,

Величати Марией Египетской,

И дала она письменаа ему,

Что писала она на камени, —

Житие свое ноготочками.

И пошел старец в великий град,

И принес старец житие ея.

И взошел старец в церковь Божию,

И велел старец вспоминать жену, —

То святую Марию Египетску, —

Во пятой четверг велика поста.

Человече, человече, Божий раб!

Погляди-ка ты, человече, вниз по земле —

И чем земля изукрашена?

Изукрашена земля красным солнышком,

Вознаполнена вода [вона, она?] Божьией милостью.

От восхода, от восхода да до запада

Протекала тут речка огненна.

Подходили к реки три грешныя души,

Три грешный души, беззаконные рабы.

Оне спрашивали перевозчика:

«И на то тут есть перевозчик,

Перевез бы нас на ту сторону?

Мы идем на Сионску гору,

К самому Христу, Сыну Божию,

К Сыну Божию, к судие праведному, —

Он судит-рядит по-божескому».

«Ох ты гой еси, Батюшка Иисус Христос!

Мы к тебе идем и тебя спрашиваем:

Ты судишь-рядишь нас по-божескому?» —

«Ох вы гой еси, три грешныя души!

Я вас буду судить и буду спрашивать:

Слушали ль вы звону колокольного,

Перенимали ль вы читаньице церковное,

Слушали ль вы пение господнее,

Почитали ль вы отца духовного,

Имели ли вы среду и пятницу,

Великого дня — понедельничка?[129]

Одевали ль вы нагого,

Обували ль вы босого,

Кормили ль вы голодного,

Указывали ль вы слепому дороженьку?» —

«Ох ты гой еси, Батюшка наш Иисус Христос!

Уже мы все это делали:

Колокольный звон мы слушали,

Читаньице церковное перенимали,

Пеньице господнее мы слушали,

Отцов духовных мы почитали,

Имели среду и пятницу,

Почитали мы день велик понедельничек,

Нагого одевали, босого обували,

Указывали слепому дороженьку» —

«Ступайте вы по правую сторонушку,

Отворены вам двери райския».

Жил на земле храбрые человек Аника-воин.

Много Аника по земле походил,

И много Аника войны повоевал,

И много Аника городов разорял,

Много Аника церквей растворивши,

И много Аника лик Божиих поругавши,

И много Аника святыя иконы переколовши,

Много Аника христианския веры облатынил.

Добирается Аника до начального граду Ерусалиму,

И хочет Аника начальной град Ерусалим разорити,

И соборную церкву растворити,

И хочет лик Божий поругати,

И святыя исконы хочет переколоти, —

И где на воздусе гробница пребывала,[131]

Где демьян-ладан из кадила вон не выходит,

И где горят свечи неугасимы.

И поехали Аника домою,

Садился Аника на доброго коня,

И поехал Аника в чистое поле погуляти,

Начальной град Ерусалим разоряти.

До половины пути начального граду Ерусалима не доехал.

При пути при дороги

Аники же чудо объявилось:

У чуда ноги лошадины,

У чудо тулово зверино,

У чуда буйна глава человечья,[132]

На буйной главе власы до споясу.

На то же Аника удивился,

И тому же Аника рассмехнулся:

«Скажи ты мне, чудо, проповедай:

Царь ли ты, царевич, король ли ты, королевич,

Али ты русская могучая-удалая поленица?»

Анике же Смерть проглаголила:

«Ты храбрые человек, Аника-воин!

Я не царь, не царевич, не король, королевич,

Я и не русская могучая-удалая поленица,

Я гордая Смерть сотворённа,

От Господа Бога попущённа

По твою, по Аникину, душу.

Хочу тебя, Аника, искусити,

На мать на сырую землю поразити».

Аника на то же удивился,

Аника тому же рассмехнулся:

«Я прежде про Смерть слыхом не слыхал

И видом не видал,

А теперя я пред собою вижу.

Сказали мне про Смерть —

Страшна, грозна и непомерна:

Я этою Смерти не боюся,

На главу палицу боёвую воздыму

И тебя, Смерть, я ушибу,

И на мать на сырую землю поражу».

И Анике же Смерть проглаголела:

«Ты храбрые человек, Аника-воин!

Жил на земле сильно-могучой Святигор-богатырь,[133]

Жил на земле сильной-могучий Молофер-богатырь[134]

Жил на земле сильной-могучой и Самсон-богатырь:[135]

И те мне, Смерти, покорилися,

И те мне, Смерти, поклонилися;

А ты же, храбрые человек Аника-воин,

И не хошь ты мне, Смерти, покоритися,

И не хошь ты мне, Смерти, поклонитися?»

Аника на то же не взирает,

И палицу боёвую на главу воздымает,

И хочет Смерть ушибити,

На мать на сырую землю поразити.

И Смерть вынимала пилы невидимы,

И подпилила у Аники в руцах и в нозях становыя жилы.

У Аники в стременах резвыя нозе подогнулись,

У Аники белыя руцы опустились,

У Аники бело лицо поморачилось,

У Аники очи ясныя помутились.

Аники буйна глава долой с плеч покатилась,

И, яко пьяныя, Аника на коне зашатался,

Упал же храбрые человек Аника-воин

На мать на сырую землю.

Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,

Он Смерть матерью родною называит:

«Ты гордая мать сотворённа,

От Господа Бога попущённа!

Дай ты мне веку на двадцать лет,

И домою дай уехать:

Я поеду в дом-от свой, побываю,

И много в дому у меня житья-бытья,

Много злата и серебра,

Я расточу свою казну

По церквам, по монастырям,

И по нищее братие,

Хочу своей душе пользы получити

На втором суду, на пришествии».

Анике же Смерть проглаголела:

«Ты храбрые человек Аника-воин!

Твоя казна не трудовая,

Твоя казна пороховая, —

И свят дух дохнёт,[136]

Твоя казна прахом пройдет, провалится,

Не будет твоей душе пользы

И на втором суду, на пришествии».

Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,

Он Смерть матерью родною называет:

«Ты гордая мать сотворённа,

От Господа Бога попущённа!

Дай ты мне веку на десять лет,

Домою дай уехать.

Я поеду в дом-от свой, побываю,

У меня в дому много житья-бытья,

Много злата и серебра.

Я с тобою бы казной поделился,

Что тее надобно, то с меня возьми».

Анике же Смерть проглаголела:

«Ты храбрые человек Аника-воин!

Мрут на земле цари и царевичи,

Мрут на земле короли и королевичи,

Мрут на земле сильны и богаты,

И все православные христиани, —

И те бы мне казной поделились.

Кабы мне со всякого человека казны брати,

Была бы у меня гора золотая накладена

От востоку сонцу и до западу».

Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,

Он Смерть матерью родною называет:

«Ты гордая мать сотворённа,

От Господа Бога попущённа!

Дай ты мне веку на три года,

Домою дай уехать,

Я поеду в сво-ёт дом, побываю,

У меня в дому житья-бытья много,

Много злата и сёребра,

Я состроил бы тебе соборную церкву,

Я спишу твой лик на икону,

И поставлю твой лик в Божию церкву на престоле,

И станут к тебе съезжаться цари и царевичи,

Короли и королевичи,

Сильные и богатые,

И все православные христиани,

Станут на тея Богу молиться,

И станут и теё местны молебны служити,

Честной канун говорити,

И станут тея украшати,

Каменьями драгоценными».

Анике Смерть же проглаголела:

«Ты храбрые человек Аника-воин!

Не можно мне строить соборную церковь,

Не можно мой лик писать на иконах,

Не можно мне стоять во Божьей церкви на престоле

И не можно на меня Богу молиться,

Не можно мне местны молебны служити,

Честной канун говорити,

И не можно меня украшати

Каменьями драгоценными».

Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,

Он Смерть матерью родною называет:

«Ты гордая мать сотворённа,

От Господа Бога попущённа!

Дай ты мне веку на единый час, на единую минуту,

Я поеду в дом-от свой, побываю,

У меня в дому есть отец и мать,

Есть и малыя дети,

Есть молодая жена,

Есть и сродники, и приятели,

Я с отцом бы со матерью простился,

И попросил бы великое благословленье,

И благословил бы я своих малых деток,

И простился бы с своей молодой женой,

И с сродниками, и с приятелями».

Анике же Смерть проглаголела:

«Ты храбрые человек Аника-воин!

Нет у меня, у Смерти, ни отца и ни матери,

Нет и малыих деток,

Нету и молодой жены,

Нет ни сродников, ни приятелёв.

Меня Господь возлюбил

И по земле попустил:

Я всякого раба вознимаю,

Я всякого раба воскушаю;

Я где раба застигаю,

Я тут раба воскушаю:

Хоть во чистыим поле,

Хоть на синиим море,

Хоть в тёмныим лесе,

Хоть при пути при дороги:

Я тут раба и воскушаю;

Где тужут-плачут,

Тут мне, Смерти, и праздник».

Сослал Господь по Аникину душу

Двух ангелов, двух архангелов,

И вынули Аникину душу,

Сквозь рёбер-костей,

И не честно, не хвально, и не радушно,

Посадили Аникину душу на копиё,

И вознесли Аникину душу вельмы высоко,

И возрынули Аникину душу во тьму глубоко,

В муку вечную, во плящий огонь.

Славен Господи Бог, прославился,

И велика его милость Господня.

Жил-был Оника-воин,

Жил-был не долго, —

Жил триста тридцать единое лето.

И сколько он землей проеждял,

И много он землей разорял,

Божьи домы на дым спущал,

Божество-иконы на ладан.

И говорит он Господу Богу,

И говорит он рець похвальню,

Похвальню рець, Господу противну:

«Кабы дал да мни-ка, Господи,

С небеси во столби колецюшко булатно.

Повернул бы я всю землю на синё небо,

А синё небо на сыру землю, —

На миру бы смерти не было,

И народ бы был весь жив».[137]

Да не полюбились эти реци Господу Богу,

Послал он дви сумоцьки переметны:

Одну сумоцьку он клал против неба,

А другу сумоцьку клал против земли.

И посылал он своих скорыих апостолов,

И куды идти Оники, ехати.

И вот поехал Оника-воин,

Поехал цистым полем

Да широкиим раздольем.

И на той пути да на дроженьке

Лежат-то дви сумоцьки переметный,

И стоят тут люди добрый.

«Оберите-тко вы, люди добрый,

Оберите-тко свои сумоцьки переметный, —

Если я задену ножкой левою,

То негди сумоцек будет искати;

И если я задену ножкой правою,

То негди будет сумоцек искати». —

«Ах ты, Оника пустохвастишко,

Ах ты, Оника пустохвалишко!

Ты ездишь, Оника, похваляешься,

А тебя с дело не выхватыват».

Рассердился Оника-воин,

Задел он за сумоцьку ножкой левою —

И не мог он сумоцьки повыздынуть;

Задел Оника ноженькой правою —

И не мог он сумоцьки повыздынуть.

Соскоцил Оника со добра коня

И принимался во всю силу богатырскую, —

И по колен ушел во матушку во сыру землю,

И не мог он сумоцек повыздынуть.

Рассердился Оника по-сердиному,

И разозлился Оника по-звериному,

И принимался всею силой богатырскою, —

И по пояс ушел во матушку во сыру землю,

И не мог он сумоцек повыздынуть.

И принимался Оника не на шутоцьку, —

И по грудей ушел он во матушку во сыру землю,

И не мог он сумоцек повыздынуть.

И надорвал он свое ретивое сердецюшко,

И со стыдом садился на добра коня,

На добра коня на Обахмата.

И поехал Оника-воин цистым полем,

Широкиим раздольем.

А на той пути на дороженьки

Лежит тут цюдо цюдноё,

Лежит тут диво дивноё:

Руки, ноги лошадиный,

А голова лежит звериная,

И туша целовецеска.

«Что же ты лежишь, цюдо цюдное?

Али ты цюдилиця есть прецюдная,

Али ты поляк есть, поленской сын[138],

Али ты полениця удалая?» —

«А не цюдо есть я цюдное,

Не цюдилиця есть прецюдная,

Не поляк, не поленской сын,

Не полениця я есть удалая,

Оника-воин, я есть Смерть скорая,

Скорая есть Смерть, скоропостижная». —

«Ай же ты, душегубка!

У меня есть сабля вострая,

Отмахну же буйну голову!» —

«А не хвастай Оника-воин,

У меня есте шилья вострыя,

И подпилю я у тя жилоцьки».

Замахнулся Оника вострой саблею, —

Во плеци рука застоялася,

Никуды рука не сгибалася,

Востра сабля с руки выпала

И цють добра коня не изрезала.

«Ай же ты, Смертка скорая!

Дай мни строку хоть на три годы

Свой живот по церквам рознесть

И золоту казну по нищей братии,

Мне своя душенька наб покаяти». —

«Не дам я теби строку и на три часы,

Твой живот есть неправедной,

Золота казна не заработана,

И твоей души не будет помощи». —

«И дай ты строку хоть на три часы,

Мни-ка свой живот по церквам разнесть,

Золота казна по нищей братии,

И свою душу наб покаяти». —

«Не дам я ти строку на три минуты,

Твой живот есть неправедной,

Золота казна не заработана,

И твоей души не будет помоци».

Зашатался Оника-воин на добри кони,

И упал он на сыру землю, —

И быдто век души не было.

Даждь ми, Господи,

О своих грехах поплакати!

И плачу я день и нощь,

Я слезами умываюся.

И плакать мне надобно,

О своих делах покаяться,

Что приходит пора-времечко

Отправляться в путь-дороженьку,

В путь-дорожку незнакомую:

Посланы по меня посланники

От Царя да от небесного,

От Пресвятыя Богородицы.

Я делами не поправная,

У меня ответы не готовые!

Там мытарства будут частыя,

По мытарствам князи темные,

Там вопросы будут грозные.

Погляжу я, многогрешная,

На восточную сторонушку, —

Не увижу ли я, грешная,

От дел да малой помощи,

Своего я друга верного,

Я ангела-хранителя,

Повсечасного свидетеля:

Не поможет ли моей беде,

Не попросит ли прощеньица

У Царя да у небесного,

У Пресвятыя Богородицы,

У Пречистой Божией Матери?

Не возьмут ли меня, грешную,

Ко стаду ко избранному,

Ко царствию небесному,

Ко престолу ко Господнему,

Что со всеми со святыми. Аминь.

Расплачется душа грешная

Перед Спасом-образом,

Растужится тело грешное,

Чаючи себе муку превечную:

«Да как мне, душе, прийти

На страшный суд Божий, на пришествие?

Не поможет душе грешной

Ни имение, ни богачество;

Не замена душе грешной

Ни злато, ни серебро;

Нет помоги душе грешной

Ни дружья, ни братии!

Разве поможет душе грешной

Слезы, покаяние,

Поклоны полуночные,

Тиха мирная милостыня!

Тем избавится душа грешная

Злой муки превечной;

Тем наследует душа грешная

Царствие небесное!

Велико имя Господне на земле.

Душа моя прегрешная,

Что не плачешься?

Вспомни, како кратко время

Земной твоей жизни!

Ты плачь, душа, рыдай, грешна,

Тем утешишься!

Не успеешь тогда плакать,

Когда смерть придет.

А по смерти-то твоей

Обличат тебя грехи!

Ты проснись, душа!

Пробудись, грешна!

Не отдайся во плен

В сети дьявола!

Тесным путем, узким

Душу оживишь,

Пространным, прохладным

Душу погубишь.

Скинь одежду греховную

Покаянием!

Не покаешься в грехах своих,

Аду не минуешь,

Сведут грехи в пламень ада

Во кромешную муку!

Вечор я, мои братии,

Во беседушке сидел,

Заутра, мои братки,

Во гроб свой положусь.

Помолитеся, мои братии,

Об моей грешной душе!

Стоит моя душенька

Промежду раю, муки!

«Ох ты рай, ты мой рай пресветлый!

Что далёко от меня отлишился?» —

«Жила твоя душа на вольном свете

Во зле, во гордости!»

Налита златая чара

Зла, гордости.

Кому будет эту чару расчерпати?

Знать, расчерпати злату чару

Зла, гордости

Моей грешной душе!

Помолитеся, братии,

О моей душе грешной!

Вы приидите, братья, да послушайте писания,

Про житие человеческое писания Божьего!

Когда человек да на земле живет,

Он яко трава в поле растет;

А ум в человеке яко цвет цветет.

Со вечера человек веселился, радовался,

Поутру человек во гробу лежит,

Его резвыя ноги подломилися,

Его белыя руки опустилися,

Не успел прижать руки к ретивому сердцу.

Человече! Почто ради

Твое мёршее тело обмывать хотят?

Не обмылся ты слезами перед Господом.

Человече! Почто ради

Ризу на тебя надевать хотят?

Не уготовал себе ризы духовныя.

Человече! Почто ради

Свечи над тобою возжигать хотят?

Не возжег ты светильника у сердца перед Господом.

Человече! Почто ради

Службу над тобою совершить хотят?

Не совершил заповеди Божия.

Человече! Почто ради

Твое мёршее тело до Божьей до церкви провождать хотят?

Не имел себе отца духовного,

Во грехах своих не раскаялся.

Слава твоя вся миновалася,

И богатство на земле оставалося,

Душа с белым с телом расставалася,

И ум с головою свет прощается.

И во веки веков, и помилуй нас!

Уж ты, матушка Владычица,

Пресвятая Богородица,

Пресвятая Богородица,

Как нам, грешным, умирать будет!

Распрестрашна смерть у дверей стоит,

Дожидается посланников —

С небес ангелов Господниих —

По ту душу грешную.

Скосила смерть резвы ноженьки,

Белы рученьки пущаются,

С плеч головушка скатается.

Уста кровью заграждаются,

Душа с телом разлучается:

«Ты прости, тело белое, недостойное,

Не быть тебе, телу, петому,

Не служить тебе погребения,

Отдать тебя псам на съедения.

А мне, душе грешныя,

Идти в три путя-дороженьки,

Непроходимыя, невозвратимыя:

Во перву дороженьку — на суд праведной;

Вторую дороженьку — ко Господу явитися,

Ко престолу поклонитися;

В третью дороженьку — идти в муку вечную,

Идти в муку вечную, бесконечную.

Там огни горят негасимые,

Там котлы кипят нетолимые».

Вечор я со другом сидела,

Поутру мое тело водой моют,

Водой моют, во гроб кладут,

Мою душу на суд ведут

Мимо раю пресветлого,

Мимо царства небесного.

Плачет душа грешная,

Плачет она рыдаючи:

«Ох, горе мне великое!

Не заведала я царства небесного,

Заведала я ада кромешного.

Жила я была на вольном свету,

Отца и мать не почитала,

Христа Бога раздражала,

Сотону я спотешала.

Ох, горе мне великое!

Заведала я себе ада кромешного,

Запустили меня — душу, душу грешную,

Во тьму глубокую, во пляшший огонь».

Проложоная дороженька,

Никто по ней не прохаживал.

Тут шли-прошли два ангела,

Провели-то оне душу грешную,

Душу грешную в муку вечную.

Денной ангел проглаголал душе:

«Да и что ты, душа, на белом свете жила,

Как в тюрьме сидела,

Много сыпывала, много гуливала,

Ты бесовских песен много игрывала?

Да и что ты, душа, мимо раю прошла,

Да к нам в рай не зашла,

Иль за спесью, душа, иль за гордостью,

Иль за тленною за одежею?»

Проглаголала душа, душа грешная:

«Сотворёной рай святым,

Да не нам проклятым!» —

«А у нас в раю жить-то весело,

Жить-то весело, да и некому.

У нас-то в раю медяная река,

Медяная река, сахарные берега,

У нас-то в раю купарисны дерева.

На древах-то сидят пташки райския,

Поют оне стихи херувимския,

Стихи херувимския, серафимския».

Повели душу грешную в муку вечную.

Там огни горят негасимые,

Там котлы кипят нетолимые,

Там стоят чаши руды налитыя.

Тут душа грешная испугалася,

За ангела хоронялася.

Тут денной ангел проглаголал душе:

«Ты не бойся, душа, не бойся, грешная,

Тебе век здесь вековать, тебе царствовать».

Человек живет на земли, как трава растет,

Всяка слава человеча яко цвет цветет.

В вечеру человек в беседе здрав и весел сидит,

А поутру человек той уже во гробе лежит:

Ясны очи помрачилися, язык замолчал,

Все уды онемели[139] и недвижим весь стал.

Душа с телом расставалась, как птенец со гнездом.

Возлетает и восходит в незнакомый мир,

Оставляет все житейское попечение,

Честь и славу и богатство маловременное,

Забывает отца и мать, и жену, и чад своих,

Переселяется во ин век бесконечный;

Тамо зрит лица и вещи преужасныя,

Добрых ангел и воздушных духи темные.

Вопрошают душу ангели об делах ея,

Не дают ей ни малейшего послабления:

«Ты куда, душе, быстро течешь путем своим?

Ты должна здесь во делах своих оправдатися.

Вспомни, как на оном свете во грехах жила, —

Здесь грехами твоими, как сетьми, свяжут тя».

Встрепетавши же, тут душа вскричала жалостно:

«Вы помилуйте, помилуйте вы, добрии ангели,

Не отдайте мя, несчастную, в руки злых духов,

Но ведите мя ко Господу милосердому,

Я при смерти в делах своих покаялась,

В коих волен, милосердый Бог простит меня.

Вы же что, мои друзи, ближнии сродницы,

Остояще гроб и тело лобызаете?

Вы почто меня водою омываете,

Не омывшегося слезами перед Господом?

Вы почто меня в ризы светлыя облачаете,

Не облекшегося в ризы брачныя?

Вы почто свещи надо мною возжигаете,

Не возжег бо я светильника душевного?

Вы почто псалмы и песни воспеваете,

Не воспел бо я в животе своем песни духовныя?

Но прошу от вас последнего послушания:

Вы раздайте мое имение нищим странником,

Их молитвы и слезы теплыя Бог послушает

И подаст для их прощение грехом моим.

Зато сами вы от Господа услышите:

«Приидите, благословении отца моего,

Вы наследуйте уготованное вам царствие

Со избранными святыми, мне послужившими».

Аминь.

Жила была душа грешная

На вольныем свете;

Злилася, сердилася,

Бранилася, зло творила;

Умерла да и не простилася.

Ссылает Господь с небес грозных ангелов:

Вынули душу грешную,

Понесли душу грешную

Да по воздуху по небесному.

Принесли душу грешную

Ко лестнице ко небесной.

На первую ступень ступила,

И вот встретили душу грешную

Полтораста врагов;

На другую ступень ступила —

Вот и двести врагов;

Вот на третью ступень ступила —

Вот две тысячи врагов возрадовалися:[140]

«Ты была наша потешница!

Ты была наша наставщица!»

Вот несут они письма да раскатывают,

Да раскатывают, все грехи рассказывают.

Вот к душе грешной

Окаянны приближаются.

А тут душа испугалася,

За ангела бросалася,

За правое его крылушко.

Велел Господь Бог

Соверзить душу грешную.

Соверзили душу грешную,

Засадили душу грешную

Во тьму во кромешную.

Изошла же душа грешная

Всеё злую муку превечную.

Не нашла душа грешная

Ни ложки воды, ни капли росы.

Вот как душа грешная да расплакалася:

«Легче бы я, душа грешная,

На вольном свете

Сто бы я лет в огне прогорела,

Тысячу бы лет на колу щекой провисела, —

И то бы я себе конец ждала».

Жила была раба на вольном свету,

Много была грешница.

Была у ней дочь на возрощае,[141]

Была в скорби, в болезниях.

И мать ее ублажняет:

«Чадо ты мое, чадо!

Чадо ты мое смиренное!

Собираешься ты на тот свет,

Помоли ты, попроси у Господа Бога

Обо мне, об грешнице!

Много я перед Господом согрешила».

Посылает Господи по душу ее

Ангелов Господниих.

Из девицы душу вынимали,

На пелену душеньку клали,

Понесли же душеньку

Ко Господу Богу.

Господи душеньку встречает,

Златой ризой оболокает,

Злат венец на главу ей надевает:

«Подь ты, девица, честная и благочестивая,

И не сонливая, и не дремливая!»

И стала она Господа Бога просити:

«Не позволишь ли ты мне, Господи,

По раям походити,

По адам посмотрети?» —

«Все я это могу сделать

Для твоего моленья,

Для твоего прощенья».

Посылает он с ней ангела Господня:

«Ангелы Господни, поведите вы эту душу

По раям посмотрети,

По адам поглядети!»

По раям она посмотрела,

П адам она поглядела —

Увидала она свою мати

В муке вечной, в аду кромешном.

Пришла же она ко Господу Богу,

Стала она Господа Бога просити:

«Господи, Господи! Не можно ли, Господи,

Мою мати аду избавити?» —

«Все я это, девица, могу сделати,

Твою мать из ада выпускати,

Для твоего моления, для твоего прошения».

Посылает же Господи ангелов Господних:

«Выпускайте душу грешную из ада кромешного,

Для ее моления, для ее прошения!»

Душу ее выпускали, пользу душе делали.

По морю по синему по Хвалынскому

Тут и шли-пробегали через корабли.

Во этых кораблях святые ангелы сидят.

На стречу им сам Иисус Христос, сам Небесный Царь.

Стал он в ангелах выспрашивать и выспытывать:

«Святые ангели, архангели, где вы хаживали, где гуливали,

Что слышивали, что виживали?» —

«Сам Иисус Христос, сам Небесный Царь!

Мы хаживали на вольном на свету,

Много слышали, много видели,

Как душа с белым телом расставалася.

Расставши душа, сама прочь пошла,

И, отошедши, душа возворотилася,

Со своим с белым телом попростилася:

«Ты прости, тело белое мое,

Прости беззаконие мое.

Ты пойдешь, тело, во сыру землю,

Червам тело на источение,

Вы, кости, земле на предание,

А я, душа, к самому Христу на спокаяние».

На стречу души сам Иисус Христос:

«Почему же ты, душа, грехи угадываешь?» —

«Потому я, душа, грехи угадываю,

Что я жила на вольном на свету,

Середы и пятницы не пащивалась,

Великого говленья не гавливалась,

Заутрени, вечерни просыпывала я,

В воскресный день обедни прогуливала.

В полюшках душа много хаживала,

Не по-праведну землю разделивала:

Я межку через межу перекладывала,

С чужой нивы земли украдывала.

В эвтих во грехах Богу не каялась

И отцу духовному не сказывала,

Бескорыстный грех себе подучивала.

Еще душа Богу согрешила:

Не по-праведну покосы я разделивала, —

Вешку на вешку позатаркивала,

Чужую полосу позакашивала.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

Еще душа Богу согрешила:

В соломах я заломы заламывала,[142]

Со всякого хлеба спор отнимывала.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

Еще душа Богу согрешила:

Я в полях, душа, много хаживала,

Проворы в полях пораскладывала,[143]

Скотину в поле понапущивала,

Суседний хлеб повыстравливала,

Я добрых людей оголаживала.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

Еще душа согрешила:

Из коровушек молоки я выкликивала,

Во сырое коренье я выдаивала.[144]

В эвтих во грехах Богу не каялась.

Еще душа богу согрешила:

Смалешеньку дитя своего проклинывала

Во белых во грудях его и засыпывала,[145]

Во утробы младенца запорчивала.

В эвтих во грехах Богу не каялась

Еще душа Богу согрешила:

Мужа с женой я поразваживала,

Золотые венцы поразлучивала.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

По улицам душа много хаживала,

По подоконью душа много слушивала,

Хоть не слышала, скажу — слышала,

Хоть не видела, скажу — видела.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

По свадьбам душа много хаживала,

Свадьбы зверьями оборачивала.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

По игрищам душа много хаживала,

Под всякия игры много плясывала,

Самого сатану воспотешивала.

В эвтих во грехах Богу не каялась.

Напилася душа зеленого вина,

От зеленого вина душа пьяна была.

Померла эта душа без покаянья,

Без того ли без попа без духовного.

Провалилася душа в преисподний ад,

Век мучиться душе и не отмучиться

За свое согрешение,

За свое великое беззаконие».

Читал батюшка, поп-священник, отец духовный,

А читает книгу зирцовую.[146]

Ён увидел свою матерю родимую

На втором на суде, на пришествии:

Будто его матерь родимая оковами истерзана,

По руки и по ноги а и теми железами огненными,

Сидит на змее на страшном, на лютом, на вогненном.

Видя сын сон, извещается,

Прочь от грешницы утекается, от матери от родимыя.

«Чадо мое любезное!

Чего, видя, сын, сон, извещаешься,

Прочь от грешницы истекаешься, от матери от родимой?

Не доставлю тебе муки вечныя».

А глаголит сын своей матери:

«Мати моя родимая!

Чего ради скована, спутана по руку и по ногу

Ты железами лютыми вогненными?

Сидишь на змее на страшном, на лютом, на вогненном?»

А молвит мать своему сыну:

«Чадо мое любезное!

Охоча я была, многогрешница, на беле свете, —

По скверным беседам я хаживала,

Не во Христе слово глаголивала,

Со всяким целовалася, обнималася

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников». —

«Мати моя родимая!

С чего укруг твоей головки буйныя

Обвиваются мелкие скурапеи огненны,

Сосут твою главу буйную,

Выпивают мозг из буйной головы?»

Глаголит мать своему сыну:

«Чадо мое любезное!

Охоча я была, многогрешница, на беле свете, —

Носила кокошнички златы и серебряны

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников».

А глаголит сын своей матери:

«Мати моя родимая!

Чего ради округ твоей шеи белыя

Увиваются мелки скуропеи люты вогненны?

Сосут твои груди белыя,

Высасывают твою кровь горючую?»

А глаголит мать своему сыну:

«Чадо мое любезное!

Охоча я была, многогрешница, на беле свете, —

Носила жерелья, цепочки златы, сребряны

И каменья земчужные, драгоценные

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников».

А глаголит сын своей матери:

«О мати моя родимая!

Чего ради в твоих ушах услышинных

Две мышицы люты вогненные

Сосут твои уши слышанный,

Спомрачают ум в буйной голове?»

А глаголит мать своему сыну:

«О чадо мое любезное!

Охоча я была, многогрешница, на беле свете, —

Носила серьги златы, сребрены

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников».

А глаголит своей матери:

«О мати моя родимая!

Чего ради укруг твоих пальцев белыих

Увиваются скоропеи люты огненны.

Сосут твои пальцы белыя,

Высасывают кровь горючую?»

А глаголит мать своему сыну:

«О чадо мое любезное!

Охочая я была, многогрешница, на беле свете, —

Носила кольца, перстни златы, серебряны

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников».

А глаголит сын своей матери:

«Мати моя родимая!

Чего ради впереди тебя стоят

Два дьявола вражия, люты огненны

С каменьями со стреляющими?

Бьют, мать, по губам, по зубам по твоим?»

А глаголит мать своему сыну:

«О чадо мое любезное!

Охоча я была, многогрешница, на беле свете, —

По скверным беседам я захивала,

Не во Христе я слово глаголила,

Со всякими я целовалася, обнималася

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников».

А глаголит сын своей матери:

«О мати моя родимая!

Чего ради позади тебя стоят

Два демона люты огненны

С крючьями со железными,

Терзают, мать, твое тело белое?»

А глаголит мать своему сыну:

«О чадо мое любезное!

Говаривала я своему мужу, твоему отцу, —

Покупал бы мне платья самоцветные,

Снаряжал бы мене, многогрешницу, на беле свете

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих моих прилучников».

А глаголит сын своей матери:

«О мати моя родимая!

Ходила ли ты к отцу духовному,

Каялась ли ты в тех грехах во тяжкия?

Принимала ли ты кровь Христову — причастие

Во своем ли ты очищении, во чистом ли своем во платию?»

А глаголит мать своему сыну:

«О чадо мое любезное!

Хотя ходила к отцу ко духовному,

Хотя каялась в этих грехах у тяжкиих,

Принимала кровь Христову — причастие

Не в своем ли я очищении, не в чистом своем я платьи».

А глаголит сын своей матери:

«Мати моя родимая!

Помолю я, попрошу Господа Бога вышнего

И Матери Пречистыя Богородицы об матери об родимыя, —

Не дойдет ли моя молитва до Господа Бога вышнего

И до Матери Пресвятой Богородицы».

А глаголит мать своему сыну:

«О чадо мое любезное!

Ни впросить, ни вмолить тебе обо мне, многогрешнице,

Об матери себе родимыя.

Согрешила я, многогрешница, на беле свете,

Поругала я й отца, матерю, свой род весь, племя, —

Много венцов я разлучивала,

На чужую сторону я проваживала

Ради мирского сомущения, ради телесного пригваждения,

Ради многих своих прилучников».

Выслушал Господь слова несчатливыя,

Сослал Господь с небес двух ангелов, двух архангелов

Со прутьями со железными.

Погнали грешницу в тартарары,

В тартарары и скрозь преисподнию земли,

Засыпали перси люты огненны,

Чтобы не слыхать зыку-крику самому Христу,

Самому Христу, Царю небесному.

Чернец Яков от сну пробуждается.

Много чудес в народе является.

Народ, видя страсть, не спокоится.

Кабы сам Господь и прославися!

Велико имя Господне. Аминь.

И рече Пресвятая Богородица Михаилу архангелу:

«Поведи мя, где мнози народи мучатся».

И приведе я Михаил архангел ко древу железному —

И тут мнози народи мучатся[147].

Отвеща ей Михаил архангел:

«Сии люди были неправедны и криво судили —

Правого винили, а виноватого правили».

И рече Пресвятая Богородица:

«Поведи мя ко иной муке».

И приведе я Михаил архангел к реке ко огненной

От востока и до запада.

Тут многи народы мучатся,

Стоя посреди огня по колена, —

То есть: дети отцев и матерей не почитали.

Стоят по пояс в огне, —

То есть: блуд девицы с отроками

И мужи с чужими женами,

А жены с чужими мужьями.

Стоят по груди в огне, —

То есть: отцы своих детей учили браниться,

За то они стояще вопияху неутешимо.

А иные стоят по горло в воде, —

То есть: отцев своих духовных бранили и не почитали,

За то они и мучатся.

И рече Пресвятая Богородица:

«Приведи мя ко иной муке».

Приведе я Михаил Архангел

К большой реке и тяжкой,

В ней вопль стоит великий.

И рече Пресвятая Богородица:

«Сии люди от каких дел в муках мучатся?»

Отвеща ей Михаил архангел:

«Поста не имели,

Среду и пяток не постилися,

Отца духовного не имели,

Тела и крови Христовой не принимали,

За то они и мучатся».

И рече Пресвятая Богородица:

«Приведи мя ко иной муке».

И приведе я Михаил архангел к реке ко огненной,

И тут мнози народи мучатся,

Аки в белых ризах.

То были митрополиты и епископы,

И прочих священных и монашеских чинов,

За что они мучатся:

Видя свет, а во тьму идут,

Заповедем Господним не радили,

Детей своих духовных бранили и не почитали,

За то они и мучатся, —

Оставили свет, а тьму возлюбили,

Тем себе царство небесное затворили.

О, горе умеющему грамоте!

Устами своими чтут,

А на сердце зло мыслят!

И рече Пресвятая Богородица:

«Поведи мя, Михаил архангел, ко змиям лютым».

Зубами они скрежещут тело человеческое.

И спроси Пресвятая Богородица:

«О каких грехах сии мучатся?»

Отвеща Михаил архангел:

«Милости не творили

Сиротам, вдовицам

И странных в дом не пускали,

И в темницах сидящих не посещали —

За то они и мучатся».

И рече Пресвятая Богородица:

«Поведи мя ко иной муце».

И приведе я Михаил архангел к реке ко огненной,

И тут мнози народи мучатся.

И спроси Пресвятая Богородица:

«Сии люди о каких делах мучатся?»

Отвеща ей Михаил архангел:

«То были цари и князи,

Напрасно и безвинно рабов своих мучили —

За то они и мучатся».

И прослезилась Пресвятая Богородица,

Видя, как множество народа мучатся:

Се, горе ворам и разбойникам,

И скоморохам, и плясунам,

И тем, кои смущают к играм и игрищам,

И кто смущает бесовским песням и игрищам, —

Те приемут от меня смерть горькую,

И труд их будет не милостив!»