Стихи духовные

Во славном во городе Рыме,

При царе было при Онорие,

Жил человек благочестивый,

Великий Ефимьян-князь;

Супруга его Аглаида.

Жили они многие лета,

У них не было детища ни единого.

Великий славен Ефимьян-князь

Со своей с супругой со княгиней

Молился Богу со слезами,

Со праведными со трудами,

Многия обещания творили,

Честные молебны служили,

У Господа милости просили:

«О Боже, Владыко, Царь небесный!

Услыши нашу молитву,

Увиди моленье,

Призри наше слезное рыданье!

Создай ты нам, Господи, чадо,

Единое чадо, молоденца!

При младости нам на погляденье,

При старости нам на сбереженье,

При смертном часу на помин души!»

Услышал Господь Бог их молитву:

Создавал им Господь детище единое.

Аглаида во утробе поносила,

Понося, ему чадо породила.

Великий славен Ефимьян-князь

Священника в дом свой призывает.

Княгине молитву давали,

А младенцу имя нарекали:

Нарекли ему имя святое,

Святое имя — Алексеем,

Божьим, светом, человеком.

Была в доме многая радость,

Всемирное всем веселье.

Алексей Божий стал семи лет,

Отдали его грамоте учити:

Скоро ему грамота далася,

Он скоро писать научился.

С семи лет он грамоте доволен,[75]

Божественному рукописанью,

Евангельскому, свет, толкованью.

Как будет Алексей в возрасте, в законе,

Поизволил его батюшко женити:

Избрал он по всему Рыму

Единую красную отроковицу

Великого царскаго рода.

Не хотелось Алексею жениться:

Хотелось ему Богу помолиться,

За младыя лета потрудиться.

Он с батюшки воли не снимает:

«Не неволь меня, батюшко, жениться!

Пусти меня Богу помолиться,

Со младости лет Богу потрудиться!»

Здесь его отец не послушал,

А он своему отцу не поспорил.

Поехали Алексею за невестой;

Привезли Алексею невесту.

Жениться Алексей не помышляет,

На образ Спасителев взирает:

«Ты батюшко наш, Спас пречистый!

Не допусти до греха до большого,

До тяжкого прегрешенья!»

Повели Алексея в Божью церковь,

Златые венцы на них взлагали,

Златыми перстнями обручали,

Единую чару они распивали.

Из. Божьей из церкви их во палаты

К великому князю к Ефимьяну;

Сажали за столы дубовы,

За те ли за скатерти за браны,

За те ли за ествы за сахарны,

За те ли за питья медовыя.

Очень Алексей скучен-грустен.

Как возговорит батюшко Ефимьян-князь:

«Ой же ты, чадо моё возлюбленное!

Что ты не весело поступаешь?

Аль тебе княгиня не п’обычью?

Аль твоя обрученная не по нраву?»

Отцу Алексей Божий ответил:

«Великий ты князь Офимьяний!

Княгиня ты, матушка родная!

На что ж вы принуждали мя жениться?

Княгиня моя мне п’обычью,

Обрученна моя мне по нраву.

На что принуждали мя жениться,

Не пустили Богу помолиться,

Со младости лет Богу потрудиться?»

Они первую, вторую еству воскушали,

Из-за третьей ествы восставали,

Со младой своей супругой с обручной.

Он Господу Богу помолился,

С батюшкой, с матушкой простился,

Он принял от них благословенье.

Во первыем часу было ночи,

Пошел Алексей почивати

Во славные тихие покои,

В те же во отхожие чертоги.

Един Алексей заключался.

Стал же святой во чертоге,

Честно же он Господу молился.

Егда домашние спать ложились,

Родители его приуснули,

Во шестом часу было ночи,

Он возговорит обручной-то княгине:

«Ой же ты, обручная княгиня!

Ты станешь ли со мной за един Богу молиться

Промеж нас будет Святой Дух!»

Княгиня ему умолчала,

Никакого ответу не сказала.

Снял Алексей шелков пояс,

Со правой руки золот перстень;

Отдаёт ообрученной княгине:

«Любезнейшая моя обручная супруга!

Храни сии вещи сердцевыя!

Спасет тебя Господь Владыко,

И Бог благословит славен дом твой,

И даст тебе царство небесное;

Да и будет Господь между нами.

Храни ты мои честные дары:

Вот тебе мой шёлков пояс,

Со правой руки золот перстень!

Молися ты Господу, трудися

За Алексея Божья человека!

А я пошел во иншую землю,

За батюшкин грех помолиться,

За матушкин грех потрудиться!»

Супруга его промолчала,

Ни ответу, ни привету не сказала.

Пошел Алексей во комору:

Берет он себе много злата,

Златотканную ризу, свет, вздевает.

Пошел он из Рыму из граду,

И шел он путем, свет, дорогой.

Навстречу ему идет нищий:

«Ты нищий, ты нищий брате!

Скинь свою нищенскую одежду!

Возьми ты мое цветно платье,

А мне дай свою нищенску одежду!»

Он светлую ризу совлекает,

Сам ветхую одежду, свет, вздевает.

Великая себя он изнуряет,[76]

Христа ради подавает.

Подходит он ко синему ко морю —

На море погода становилась.

Становился тут на море кораблик.

Садился Алексей во кораблик,

Пущался на синее море.

Где не взялись буйные ветры,

Раскачали легкую лодку,

Понесли Алексея синим морем.

Приплыл Алексей во Одес-град,[77]

Ко святой ко церкви ко соборной.

Перешел Алексей на крутый берег;

С радостию возвеселимшися,

Он злато по нищим разделяет.

Приходит ко Божьей ко церкви,

Становился Алексей-свет на паперти,

У правой руки возле притвору,

Со своей со нищею братьей.

Земные поклоны справляет,

У Господа Бога милости просит:

«Создай ты мне, Господи, влас долгий,

Чтоб отец-мать меня не познали!»

Молился Алексей Богу, трудился;

Красота в лице его потребишася,

Очи его погубишася,

А зренье помрачишася;

Стал Алексей как убогий —

Токмо его единый остов.

Отец и матерь по нем растужились,

И сия обручная его супруга.

Как горько они по нем рыдали,

Яко реку слез испущали,

Сами жалобно его, света, причитали;

Посылали они рабов его искати.

Рабы же его отъезжали,

По всем по градам его искали.

Рабы же во Одес-град приезжали,

К той же ко церкви прихождали,

И тут Алексея не узнали —

Лишь милостину ему воздавали.

У них Алексей принимает,

А Господа Бога прославляет:

«Сподоби ты меня, Господи Владыко,

От раб своих милостину взяти,

За своих за рабов богу молиться!»

Сподобил его Господи Владыко

От раб своих милостину взяти.

У них Алексей принимает,

По нищей по братьи разделяет;

За милостину он Богу молился.

Молился Алексей во Одесе, трудился,

Семь лет-годов на десяток.[78]

Мать Божия его зрила,

Прогласила во церкви пономарю:

«Гляди ты, пономарь, на папери!

Возьми ты святого в Божью церковь,

Постанови мне его перед престолом!» —

«Свет Пресвятая Богородица!

Я человек пред тобою многогрешный,

Не можно мне святогор приузнати!» —

«Твори ты Иисусову молитву,

Святой тебе сам объявится».

Пошел пономарь, слезно заплакал,

Творил он Иисусову молитву,

Берет он святого в Божью церковь,

Постановил его перед престолом.

Речёт Пресвятая Богородица:

«О раб ты мой, Божий человече!

Зачем ты ко мне, мой раб, приходишь?

Какой милости у меня просишь?» —

«О свет Пресвятая Богородица!

Пришел я к тебе, свет, помолиться,

За младые свои лета потрудиться,

К твоему к честному к престолу приложиться!» —

«Когда ты пришел мне помолиться,

За младые свои лета потрудиться,

И к моему честному престолу приложиться, —

Гряди ты, Алексей, во славен Рым-град!

Отец тебя и матерь не узнают,

И твоя обручная супруга.

Отец и матерь будут у обедни,

И твоя обручная супруга.

Дождамши ты их на переходе,

Прими от них благословленье!»

Сему же Алексей помолился,

За младые свои лета потрудился,

К честному к престолу приложился,

Пошел Алексей вон из церкви.

Хотел он прийти в иншия страны,

Не хотел пребыть в своем доме,

До конца лет, души преселения.[79]

Приходил Алексей в чисто поле,

Подошел ко синему морю,

И садился Алексей в кораблик,

И спущался Алексей на синё море.

Где ни взялись буйные ветры,

Понесли Алексея синим морем.

По Божьему всё повеленью.

На море кораблик поносило,

Ко Рыму ко граду примывало.

Бежал он час через море.

Споведал святой волю Божью.

Приходил Алексей во Рым-град.

Во славном во городе Рыме

Звонили звоны колокольны.

Шел же Алексей Рымом-градом,

Приходил ко святыим ко воротам,

Ко святой ко Божией церкви.

Отец и матерь идут от обедни,

И сия обручная супруга;

Князь Ефимьян идет ему навстречу,

Идучи во царския в палаты

От святой от Божией от церкви,

Со многими князьями, со боярами,

Со великиим со кремненством.[80]

Дождамши он их на переходе,

Достойно Алексей им поклонился:

«Ой еси, князь благородный!

Призри мя нищего, страннего!

Не ради моего упрощенья,

Ради души своей на спасенье

Сострой ты мне, убогому, келью

Возле своей каменной палаты,

Возле своей белой ограды,

Не ради меня, старца, калеки,

Ради сына твоего Алексея!»

Князь Ефимьян возрадовался,

Горючими слезами обливался:

«Спасет тебя Бог, человече,

Что ты мне радости возвещаешь

Про моего сына про Алексея,

Про Алексея Божья человека!

Я сам про него, света, не знаю,

В которой он стране пребывает

И где свою душу сохраняет.

Почему же ты моего сына знаешь?»

Речет Алексей к князю к Ефимьяну:

«Батюшко, славен Ефимьян-князь!

Мне как твоего сына не знати,

Алексея Божьего, свет, человека!

В единой мы палатке с ним пребывали,

Единую хлеб-соль мы с ним воскушали,

Единую одежду мы с ним носили,

Единую мы с ним чару пойла распивали,

Мы вместе с ним грамоте учились,

В единой мы с ним пустыне трудились!»

Князь Ефимьян прослезился,

Сына своего воспомянумши:

«Ой еси, нищий-убогий,

Ты старец, калика-переходец!

Когда ты про моего сына знаешь,

Алексея Божьего, свет, человека,

Гряди же ты, убогий, вслед за мною:

Велю я напоить тебя, накормити,

И Христа ради келью построю».

Князь Ефимьян милосердный,

Построил князь убогому келью,

Приставил рабов к нему служити,

Келью топити, призирати.

Брали рабы его в любчую братью,

С радостью за ним ходити,

И келью топить, призирати.

Деймон-враг возненавиствовал,

Зубами злыми воскрежетоше,

Хотел погубить его терпение.

Рабы же Алексея не взлюбили:

Иные рабы укоряли,

А други помоями лили;

Много бесчиниев творили,

Плевали, харкали всё на келью.

На то же Алексей не прогневился:

Терпел же святой с благодареньем,

С радостию Алексей нужды принимает,

Князю Ефимьяну не взвещает,

А Господа Бога он прославляет;

За своих за рабов Богу молился.

Молился Алексей у отца в доме невемым,[81]

Кушал на неделе по просвирке,

Во всякой неделе исповедался,

Святыми тайнами приобщался,

Чудныим крестом благословлялся.

Спознал он себе скорую кончину.

Рабов он к князю посылает:

«Сослал бы мне хартиал ради кельи!»

Рабы же от князя прихождали,

Бумаги и чернил ему подавали.

Списал Алексей рукописанье,

Списал Алексей свое порождение,

Велико святое умоление,

Списал Алексей вечное извещение,[82]

Списал Алексей яко таинство.

Списамши, святой переставился.

Во славном во городе во Рыме

Промежду обеден, заутрени,

Исполнил Господь благоухания, —

Тимьяном и ладаном запахло

По всему по городу по Рыму.

Архиерей сам шел к обедне,

На своем на месте он становился;

Речет он попам, патриархам,

Многим православным христианам:

«Вы ой еси, князья и бояре,

Попы, православные христиане!

Что у нас во Рыме учинилось?

Что пахнет тимьяном и ладаном?

Нет ли во Рыме проставленного

Или святых мощей проявленных?»

Ходили по Рыму, искали,

Нигде не нашли они проставленного

И святых мощей проявленных.

Много народу собиралось,

Сходились они в соборную Божию церковь,

Всю ночь они Господу молились.

Явился глас им Святого Духа:

«Божьего человека тело исходит!

Ищите вы в доме в Ефимьяновом!»

Тогда царь с патриархом

Свечи и кадила принимали,

Всходили в дом они к князю к Ефимьяну

Со всем с просвещенныим собором;

Нашли они забыдящую келью.[83]

Труждающий в келье переставился;

В руцех он держит рукописание.

Царь ко мощам доступался,

Святым мощам царь поклонился:

«Свет ты, святыя отцы-мощи!

Отдайте своё рукописанье,

Явите мнее свое похождение,

А я есмь царь всему миру!»

Царю рукописьмо не далося.

Владыко к святым мощам доступает,

Коленом к нему он преклоняет,

За рукописание он принимает:

«Вы свет святыя мощи,

Святыя мощи проявленный!

Отверзайте святую нам ручку,

Распростай свое рукописание![84]

Яви чудеса свои всему миру!

Как бы нам вас, светов, знати,

По имени бы вас нарекати!»

Далось рукописьмо патриарху.

Стал патриарх читати

Чудеса же его всему миру;

Дочелся любимого сына:

Порождение он князя Ефимьяна,

Имя ему Алексеем.

И матерь его Аглаида;

Повелел им его Господь спознати,

Возлюбленного своего чаду,

Алексея Божьяго, свет, человека;

В зрящий пяток приуспокоился,[85]

Сподобил его им Господь в доме видети.

Великий же славен Ефимьян-князь

До святых до мощей доступает,

Святое лицо его воскрывает:

Просияла красота его, яко от ангела.

«Увы мне, сладчайший мой чадо,

Алексей Божий, свет, человече!

Какое терпел ты терпение!

От раб своих ты укорение!

До веку мне дал скорбей мучение!

Горе мне, оскорблённому!

Плачу я, вижу смерть твою!

Чего ты мне тогда не явился?

Зачем ты пришел в град — не сказался?

Построил бы я келью не такую,

Ещё бы не в этаком месте:

В своём в княженецком в подворье,

Возле бы своей каменной палаты

И возле бы коморы жены твоей!

Поил бы, кормил бы я тебя своим бы кусом!

Не дал бы рабам тебя на поруганье?»

Проведала матушка родима,

Матерь его Аглайда.

Молилась матерь у народа:

«Дайте мне место, человецы!

Дайте, православные христолюбцы,

Видети сладчайшаго своего чаду!»

Дошла до святых мощей, падоше:

«Увы мне, сладчайший мой чадо,

Алексей Божий, свет, человече!

Не люба пустынная твоя келья!

Что же мне тогда ты не явился?

Зачем пришел в град — не сказался?

Чаще бы я в келью прихождала,

Сама бы я келью топила, призирала!

Поила бы, кормила тебя своим кусом!»

Проведала обручная княгиня,

Бежит ко святому, сама плачет:

«Свет ты мой, жених обрученный,

Святой ты мой князь возлюбленный,

Алексей Божий человече!

Для чего ты жив был — не сказался?

Потай бы я в келью прихождала,

Мы вместе бы с тобой Богу молились,

Промежду нас был бы Святой Дух!»

Тогда же царь с патриархом

Кладут мощи во гробницу;

Они с великим князем Ефимьяном

Понесли святые мощи погребати.

Несли их три дни и три ночи:

Нельзя их приносити в Божью церковь —

Много народу собиралось.

Провожали его князья и бояре,

Многие православные христиане,

Со ярыми со свечами;

Князя Ефимьяна

До святых мощей не допустят.

Повелел князь Ефимьян золото сыпати

На все на четыре стороницы —

Мир же на злато не взирали,[86]

А бегут к Алексею на прощанье.

Явил же Господь свое прощение:

Слепым давал Бог прозрение,

Глухиим давал Бог прослышенье,

Безумным давал Бог разум,

Болящим, скорбящим исцеление,

Всему миру было поможение.

С трудом его, света, погребали

Во славном во городе во Рыме.

Объявил Алексей святую свою славу

Во всю Святорусскую землю.

Он Богу был, свет, угоден,

Всему миру он доброхотен;

Угодно он Господу скончался.

Алилуия и слава тебе, Господи еси!

Во славном Римском царстве,

При младом царе при Анорье,

Был-жил князь благочестивый,

Богатый князь Ефимьян.

У его жены не было плоду,

Ни женского полу, ни мужского.

Охоч Ефимьян в церковь ходить,

Охоч Ефимьян Богу молиться,

Охоч Ефимьян Господу трудиться.

Молился Господу от желанья,

От великого желанья со слезами;

Просит у Господа Бога:

«Создай мне-ко, Господи, чадо,

Чадо милое, дитя любимое,

Сына либо дочерь,

При младости лет на потеху,

При старости лет на замену,

При смерти тела на погребенье,

После смерти души на поминанье»

Княгиня его просит к тому же.

Богородица гласом прогласила,

Великое чудо сотворила:

«Уж ты гой еси, Ефимьян-князь богатый!

Ты поди-ко вон из Божей церкви,

Из того же великого собору,

В свой дом, белокаменну палату».

Заходил он в особливу теплу спальну.

Лежит его княгиня при постели,

При мягкой перины пуховой;

Лежучи она сына спородила.

Тут Ефимьян-князь зрадовался,

Пошел по попов, патриархов,

Звал он дьяков, митрополитов,

Звал все духовныя власти,

Звал себе кума со кумою.

Не из князей брал, не из бояров,

Не из тех же купцей, гостей торговых;

Брал он убогую сироту,

Приводил он сына в веру крещеную,

Нарекал ему имя Алексей,

Алексей святый Божий человек.

Стал Ефимьян пировати,

Стал Ефимьян столовати,

Стал Ефимьян сына

На много лет поздравляти.

Не мало тому времени минуло —

Прошло того времени лет пяти-шти.

Задумал Ефимьян сына грамоте учити,

Отдавал он в училище на три года.

Скоро свету грамота далася,

Скорей того в ум принялася.

Пошел Ефимьян, князь богатый,

Пошел Ефимьян сына выкупати —

Давал учителям три златницы.

Учители златниц не принимали,

Так его, света, отпущали.

Пошел Ефимьян, князь богатый,

Со возлюбленным сыном Алексеем

Во свой дом, белокаменны палаты.

Стал Ефимьян нонь пировати,

Стал Ефимьян нонь столовати,

Стал Ефимьян сына поздравляти.

Не мало тому времени проминуло;

Прошло тому времени года два-три,

Задумал Ефимьян сына учити

Во то же святое рукописанье.

Отдавал он в училище на три года.

Скоро свету писанье далося,

Скорей того в ум привилося.

Пошел Ефимьян, князь богатый,

Во свой дом, белокаменны палаты.

Стал Ефимьян пировати,

Стал Ефимьян столовати,

Стал Ефимьян сына поздравляти.

Не мало тому времени проминуло,

Прошло времени всего лет двенадцать.

Задумал Ефимьян сына женити,

В том же Индейском славном царстве,[88]

У того же короля, у вельможи,

На той же младой княгине,

На младой княгине Катерине.

Поехали в Индейское славно царство

К тому же королю-вельможе,

Ко той же младой княгине Катерине;

Златыми перстнями поменялися,

Жемчужными кольцами обручалися.

Поехали во славное Римское царство

Ко тому же великому собору;

Заходили они да во Божью церковь,

Становились они на един подножник,

Одевали им венцы златые,

Принимали они закон Божий.

Пошли они вон из Божей церкви,

Крест-от кладут по-писанному,

Поклон-от ведут по-ученому.

Поехали они ко князю Ефимьяну;

У богатаго князя Ефимьяна

Не пиво варить, не вино курить.

Садились за столы дубовые,

За те же скатерти перчатыя,

За те же кушанья сахарный,

За те же питья розналивчатыя.

Алексей-от хлеба-соли не вкушает,

Медвяного питья да не испивает,

Все горючими слезами слезно плачет.

Услыхал его батюшка родимый:

«Уж ты гой еси, мое чадо милое,

Что ты хлеба-соли не вкушаешь,

Медвяного питья да не испиваешь,

Все горючими слезами слезно плачешь?

Али мы тя млада женили,

Али тебе княгиня не по мыслям?»

На то Алексей им не отвечает —

Брал свою княгиню Катерину

За белую правую ручку,

За те же перстни за злаченые,

Пошел в особливу теплу спальню.

Ложилася княгиня на постелю,

На мягкую перину на пухову,

На маленьки подушечки тяжелыя,

Под то одеялышко соболиное.

Засветил Алексей свечу воску ярого,

Молился Господу от желания.

Говорила княгиня таково слово:

«Уж ты гой еси, Алексей человек Божий!

Полно, Алексей, Богу молиться,

Пора, Алексей, спать ложиться».

Потушил Алексей свечу воску ярого

И ложился ко княгине на постелю.

Солучилося ночи во первом часу,

Богородица гласом прогласила,

Великое чудо сотворила:

«Полно, Алексей, тебе-ко спати,

Пора, Алексей, тебе вставати,

Пора путь-дорожку коротати».

На то Алексей не ослышался,

Вставал Алексей со постели,

Свежей водой ключевой умывался,

Тонким белым полотенцем утирался,

Засветил он свещу да воску ярого,

Господу Богу да помолился.

Говорил своей княгине обрученной:

«Уж ты гой еси, обрученная княгиня!

Как ты меня нонь называешь,

За кого ты меня нонь почитаешь?»

Говорила ему обрученная княгиня:

«Уж ты гой еси, человек Божий!

Называю я тебя нонь Алексеем,

Почитаю тебя да аки брата».

Бросился Алексей во книгу псалтирную,

Нашел Алексей таковое слово:

«Не подобает брату с сестрой спати,

Пора брату с сестрой расставаться».

Скидовал тут с правой руки злачен перстень,

Отдавал своей обрученной княгине Катерине:

«На, моя обрученная княгиня,

Хорош злачен перстень;

Когда нападет на тебя тоска-кручина,

Ты наложь-ко хорош злачен перстень

И отпадет от тебя тоска-кручина».

Отпоясал от себя хорош шелков пояс,

Отдавал своей обрученной княгине:

«Уж как на, моя обрученная княгиня,

Хорош шелков пояс;

Когда заберут худыя мысли,

Опояшь ты хорош шелков пояс,

Отпадут от тебя худыя думы-мысли».

Княгиня перстня, пояса не примает,

Все горючими слезами слезно плачет.

Скидовал с себя Алексей платье цветное,

Надел на себя ризу власяную.

Склался Алексей-свет во котомку;

Пошел Алексей-свет во дорожку.

Шел он по чистому полю,

Пришел ко синему морю.

Просился к купцам-гостям на кораблик.

Купцы-гости на кораблик не примают,

Господь им тишень не давает,

Способной им тишени и споносной.[89]

Отдавал им Алексей три златницы —

Скоро приняли Алексея на кораблик.

Господь им тишень давает,

Способный им поветерь и споносный.

Из синя моря якори катали,

Корабельныя сходенки обирали,

Тонки паруса да поднимали.

Пошли они да через сине море

Во славное Индейское царство,

Пришли они ко пристани корабельной.

Алексей человек Божий с кораблика сбегает.

Пошел он ко Индейскому славному царству,

Заходил он во Божью церковь,

Становился Алексей по правую руку,

И молился он тут да лет двенадцать.

На каждую субботу он покаялся,

На кажный день воскресный причащался,

И вкушал он по одной просвирке на день;

И о том Господу молился,

Чтобы его родные не узнали

И обручная княгиня не признала.

Богородица гласом прогласила:

«Уж ты гой еси, Алексей человек Божий!

Ты поди-ко-ся во Римское славно царство;

Отец-матушка тебя да не узнают,

Что обручная княгиня не признает».

На то Алексей не ослышался;

Пошел он из Божьей церкви,

Крест-от кладет да по-писанному,

Поклон-от ведет по-ученому.

Склался Алексей-свет в котомку,

Пошел Алексей-свет в дорожку,

Пошел Алексей-свет во чистое поле.

Шел он да ко синему морю,

К той же пристани корабельной,

Просился к купцам-гостям на кораблик.

Купцы-гости его не примали —

Господь тишени им не давает.

Отдавал им Алексей три златницы;

Скоро приняли его на кораблик,

Господь им тишень давает,

Способну поветерь и поносну.

Скоро якоря из моря катали,

Скоро корабельныя сходенки убирали,

Скоро тонки паруса поднимали,

Пошли они в Римское славно царство.

Собегает Алексей да со кораблик,

Пошел Алексей по Римскому царству,

И встретился Ефимьян, князь богатый.

Давает Алексею три златницы, —

Калика златниц не примает;

Просит у Ефимьяна келейку под крылечком

Для ради сына Алексея.

На то Ефимьян скоро прихватился:

«Уж ты гой еси, убогая калика,

Как ты моего сына знаешь,

Почему ты его да почитаешь?»

Говорит убогая калика:

«Уж ты гой еси, Ефимьян, князь богатый,

Как я твоего сына да не знаю,

Как я твоего сына да не почитаю, —

В одном мы училище училися,

Одну книгу псалтирную читали,

С одного плеча платьице носили,

С одного блюда пили-ели».

Дал ему Ефимьян, князь богатый,

Келейку да под крылечком.

«Уж ты гой еси, убогая калика,

Что я сам буду пити-ясти,

То и тебе буду преставляти».

Что сам Ефимьян ест и пьет,

То и калике с холопами представляет.

Холопы сами все съедят,

Алексею одни костки приставляют,

И за то Алексей Господа благодарил.

Богородица гласом прогласила,

Великое чудо сотворила:

«Уж ты гой еси, Алексей человек Божий!

Ты бери-ко-ся бумагу и чернилы,

Ты пиши все свое да похожденье,

Скоро тебе будет да света представленье».

Послал Алексей холопов,

Просит у Ефимьяна чернил и бумаги,

Да не на долгое время.

Принесли ему чернил и бумаги;

Писал он свое да рукописанье,

Писал он свое похожденье.

Пришло ему света представленье,

Пошли по всей Ефимьяновой пустыне

Демьянные духи.

Посылает Ефимьян, князь богатый,

Своих слуг и холопов

По своей да пустыне, —

Нет ли где в пустыне святого,

Не лежат ли святыя мощи,

Не лежит ли где рукописанье.

Ходили они по всей Ефимьяновой пустыне

Нигде не нашли они святого,

Не лежат нигде святыя мощи.

Заходили они в келейку под крылечком,

Лежат тут святыя мощи,

Держат в руках рукописанье,

Пашут от них демьянные духи.[90]

Господу Богу они помолились,

Ко святым мощам приложились,

Сказали они князю Ефимьяну;

Пошел он звать попов, патриархов.

Пришли они в келейку под крылечком.

Лежали тут святыя мощи,

Держат в руках рукописанье.

Господу Богу помолились,

Ко святым мощам приложились,

И брали они из рук рукописанье —

Рукописаньице им не удалося.

Приходили отец с матушкой родимой.

Господу Богу они помолились,

Ко святым мощам приложились,

Брали из рук рукописанье —

Рукописаньице им отдалося.

Читал Ефимьян рукописанье,

Читал, сам слезно плакал,

Рвал он с себя ризу золотую:

«Уж ты гой еси, чадо милое,

Пошто же ты, чадо, не сказалося,

Кого ты, чадо, убоялося?»

Прочитала его матушка родимая,

С буйной головы волосы рвала:

«Уж ты гой еси, чадо милое,

Кого же ты, чадо, убоялося,

Пошто же ты не сказалося?»

Приходила его обручная княгиня,

Слезно-жалобно она рыдала:

«Уж ты гой еси, Алексей человек Божий,

Кого же ты да убоялся,

И пошто же ты да не сказался?»

Сделали ему гроб серебряный,

Понесли его по чистому полю,

Во ту же Божью церковь.

И кидает Ефимьян, князь богатый,

Горстьем он злато и серебро,

Никто злато и серебро не берет,

Все к мощам попадают.

Чудеса творил он великия:

Кто был безглазый, тому давал зрение,

Кто был безногий, тому ноги,

Кто был безрукий, тому руки,

Кто был глухой, тому слышанье.

Захоронили тут Алексея человека Божия.

Был-жил царь премудрой.

Народился же у царя-то,

И родилось ведь цядо мило,

Как родился тут млад царевич;

Нарекли-то ему имя

Иосаф же свет Царевич.

Мудреци были люди хитры,

Што сказали царю премудрому:

«Ты не радуйся, царь премудрой,

Своёму сыну Иосафу,

Иосафу ты всё Царевичу:

Он оставит твоё царство,

Всё большо твоё государство.

Он поступит же, младой юноша,

В православну веру, в крешшону;

Он свою душу будет спасати,

Во Христа он будет верить».

Он возрос тут Иосаф же,

Он возрос-то до лет пятнадцать.

Никуда-то же он не ходит

Из полат-то, полат царских.

Говорил ему царь премудрой,

Его батюшко-свет родимой:

«Прогуляйся, млад мой юноша,

Иосаф ты мой свет Царевич,

По играм по всим, по беседам.

Соберу я тебе девиц же,

У царей дочерей королевских,

Приведу я к тебе в полаты

Их во платьи драгоценном —

Звеселять тебя, младого юношу».

Промолчал Иосаф Царевич —

Ни ответу ёму всё, ни привету.

Говорит-то своёму дядьки:

«Ты любезной мой милой дядька!

Ты поедем со мной всё прогуляться

По тому ли мы по царству.

Я послушаю отца своего,

Я царя же все премудрого».

Тут ведь царь тому зрадовался,

Иосаф-от што поезжает.

Как уехал Иосаф Царевич:

«Што премудри мне-ка люди

Ето всё мне пусто сказали!»

Как поехали по царству,

Увидал Иосаф Царевич,

Увидал он чудо чудноё,

Он увидел диво дивно, —

Он седатого старого старца,

Говорил он своёму дядьки:

«Што любезной мой милой дядька!

Тут какой идет старой старец,

Тут какой же идет седатой?»

Говорит-то ведь ему дядька:

«Ты не бойся, пресладко чадо,

Иосаф ты наш Царевич, —

Етот старец-то такой же был,

Как ведь ты-то теперь и я какой.

Постарел он теперь в пустыни, —

Он трудится, Богу молится,

Мало хлеба он воскушает».

Говорит-то тут Иосаф Царевич:

«Ты любезной мой милой дядька!

Призови ты ко мне поближе,

Мне-ка речь штобы говорить с им,

Про пустыню мне спросить же».

Дядька созвал же того старца,

Старец всё пришел к ему близко,

Всё пришел к им, становился,

Царевичу низко поклонился.

Тут увидел млад Царевич

Все одежду ихну пустынску,

Сам тому скоро ужахнулся.

Проречёт тут млад Царевич:

«Тебя как мне-ка звать-то, старче?»

Старец от радости взирает

На прекрасного все на юношу,

На Иосафа свет Царевича:

«Ты зови, зови меня, чадо,

Иосаф свет, зови, Царевич, —

Как зовут меня Купец Премудрой;

Ноне меня зовут как —

Я святой теперь Варлаамий».

Проречёт млад наш юноша,

Иосаф-то свет Царевич:

«Ты скажи мне, о Купец Премудрой,

Скажи, святой Варлаамий,

Расскажи ты мне сушшу правду,

Расскажи про святу пустыню». —

«Ты пресладкое мое чадо,

Иосаф свет Царевич!

Во пустыни жить ведь надоть горько,

Надоть заповеди иметь Господни.

Я скажу про одну пустыню

Молодому тебе юноше.

Там ведь жил-был Предотеча,[92]

Все ведь жил он, Богу молился.

Што питался Предотеча —

Ишше пил Предотеча,

Он болотную воду,

Ишше кушал Предотеча,

Он гнилую колоду». —

«Ничего-то я не боюсь-то,

Ничего я не страшусь-то!

Я лишусь у папы царства,

Я иду с тобой в пустыню».

Говорит Иосаф Царевич:

«Ты зайди, зайди ко мне, старче,

Уж ты, о Купец Премудрой,

Ты святой, святой Варлаамий!»

Говорит святой Варлаамий:

«Уж ты гой еси, Иосаф ты,

Иосаф ты свет Царевич!

Не допустят до тебя слуги

Ты за замками сидишь за крепкима,

За строгима караулами». —

«Ты приди, приди ко мне, старец,

Ты приди-ко, приди, не бойся!» —

«Я приду, приду к тебе, чадо,

Омману твоих караульщиков.

Я скажу, что иду с дарами,

Драгоценной несу камень».

Приезжает Иосаф Царевич,

Его батюшко стречает:

«Што пресладкое мое чадо,

Иосаф свет Царевич!

Каково тебе погулялось,

Каково тебе показалось?»

Проречёт-то Иосаф Царевич

Своему он батюшку родному:

«Ничего я почти не видел,

Ничего мне не прилюбилось».

Запиралось ихно чадо,

Во свои-ти он полаты.

Идет-то Купец Премудрой,

Што святой к ему Варлаамий.

Варлаамия не пускают.

Варлаамий отвечает

Он святым же своим духом:

«Уж вы слуги, слуги верны!

Мне царем ведь все приказано,

Я иду-ту к ему с подарками,

Драгоценныя несу камень».

Скоро слуги пропускали

Што святого-то Варлаама.

Отпираёт он полату —

Возрадело сладко цядо,

Он берет старца за руку,

Он садит его со слезами,

Уречет он таки речи:

«Уж ты, о Купец Премудрой,

Ты святой, святой Варлаамий!

Вприведи ты в веру крешшону

Ты обех же нас со дядькой».

Приводил их в веру в крешшону,

Во крешшону, в православну.

Проречёт-то чадо пресладко,

Как прекрасной-от млад юноша,

Иосаф же свет Царевич:

«Уж ты, о Купец Премудрой,

Ты святой, святой Варлаамий!

Ты скажи, скажи мне всю тайность,

Скажи, как ты на свет родился?

Я Христа в себе приобряшшу,

Приобряшшу Христа я средь собя;

Затворюсь ли я в вертели,

Начну плакать я, млад Царевич,

Во всю жисть-то во грехах своих.

Уж ты можешь ли, Варлаамий,

Небеса ли ты все измерить,

Вси моря и всей земли?

Можешь ли, можешь ли, Варлаамий,

Взять ты солнце, взять рукою,

Красно солнце взять со лунами,

Светел месяц со звездами?[93]

Ты таку сделать мудру мудрость,

Против того ничего не будет?

Запоем тогда мы славу,

Запоем-то славу Господню,

Непрестанно же будём слушать:

Слава Творцу,

Векам Отцу,

И Сыну!»

Скажет Варлаамий,

Скажет Варлаамий:

«Не могу взять солнца,

Не могу взять месяц.

Останься, Царевич,

Я пойду в пустыню.

Я тебя найду же».

Остался Царевич.

После Варлаама

Завсегда стал плакать:

«Не могу я здеся

Пребывать без старца!»

Слезно он все плачет.

Царства он лишился,

Сам пошел в пустыню.

Слезно, идет, плачет:

«Пустыня святая,

Доведи до старца!

С им я жить желаю,

Я Христа же приобряшшу чрез него».

Пустыня сказует

Отроку младому:

«Пресладко наше чадо,

Прекрасной млад ты юноша!

Любит тебя Боже,

Пресладкий Иисусе, —

Иди во пустыню».

Пожил он в пустыни.

Стал трудом трудиться,

Стал Богу молиться

Стал постом поститься.

Скажет Варлаамий:

«Юноша прекрасной,

Иосаф Царевич!

Будёшь ты богатой,

Пожалеть отча богатства».

Отвечат млад юноша:

«Я, Купец Премудрой,

Святой же Варлаамий,

Жалел кабы богатства,

Не лишился я бы царства,

Не оставил бы всё царство». —

«Вот тебе скажу я:

Молишься ты долго»...

«Я скажу, Иосаф Царевич, —

Три венца есть приготовлено,

Купил ты себе царство небесноё:

Тебе венец есть приготовлен,

У святых в руках есть ангелов;

Да ишше венец приготовлен

Што любимому дядьки;

Да ишше венец приготовлен

Што родимому твоёму папы,

Што царю-то всё премудрому».

Да ведь воспроговорит

Млад юноша Иосаф Царевич:

«Моему-ту отцу за што венец?

Он живет ведь в доми и на царстви.

Он постом-то живет, он не постится,

Уж он Господу Богу, живет, не молится,

А я век положил, свою молодость в пустыни».

Расплакался млад юноша

Иосафий Царевич,

Перед пустынею стоя:

«Прекрасная пустыня!

Восприми меня, пустыня,

С премногими грехами,

Со многозорными делами,

Яко матерь свое чадо

На белыя руцы!

Научи меня, пустыня^

Волю Божию творити,

Яко матерь своего сына,

Все на добрые дела!

Избавь меня, пустыня,

Огня, вечныя муки!

Возведи меня, пустыня

В небесное царство!»

Прогласит пустыня

Архангельским гласом:

«О, премладый юноша,

Иосафий Царевич!

Еще где тебе во мне жити,

Волю Божию творити?

Во мне, во пустыне,

Житие смертельное, —

Во мне, во пустыне

Всякия нужды восприняти,

Терпя потерпети,

Трудом потрудиться,

Постом попоститься

И Богу помолиться;

У меня, у пустыне,

Нету цветного платья,

Нет сахарных явств

И медвяных пойлов!

Во мне, во пустыне,

Гнилая колода,

Болотная вода;

Во мне, во пустыне,

Тебе будет жити

Грустно и тошно,

У меня ли, у пустыне,

Тебе негде разгуляться,

Не с кем думу подумать

И не с кем слова говорити!»

Расплакался млад юноша

Иосафий Царевич,

Перед пустынею стоя.

На пустыню взирает,

Пустыне отвечает:

«Могу я в тебе жити,

Волю Божию творити,

Могу я в пустыне

Веяния нужды восприяти,

Терпя потерпети,

Трудом потрудиться,

Постом попоститься

И Богу помолиться.

Про тебя шатер-пустыня

Все архангелы хвалят,

А преподобные прославляют.

Во тебе, мать-пустыня,

Предтеча пребывает,

Питается Предтеча

Диви медом, виноградом.

Во тебе, матерь-пустыня,

Гнилая колода,

То сахарное мне будет явство,

То мне райская пища;

Во тебе, матерь-пустыня,

Болотная вода,

То медвяное мое пойло,

То мне тихии прохлады, —

Разгуляюсь я, млад юноша

Иосафий Царевич.

Во зеленой во дубраве

Есть часты древа,

Со мной будут думу думать;

На древах есть мелкие листья,

Со мной станут говорити;

Прилетят птицы райския,

Станут распевати,

Меня будут потешати,

Христа Бога прославляти».

Как Христос Бог на небесах,

Херувимы, серафимы

С небесной силой,

Славен наш Бог, прославлен,

Велико имя его Господне на земле.

Преподобный и преблаженный Онуфрий,

Святой, Богу блаженный!

Везде ныне и в пустыне

Многотрудно и Богу возлюбно

Подвизался и плакался,

Всегда моляся,

Царские палаты оставил еси,

Густую пустыню возлюбил еси;

Царския троны и короны,

Первая глава, ему честь и слава,

Ах, мой Боже, ни во что же

Вменил еси;

Шестьдесят три леты

Он там жил еси,

Человек образа не видевши;

Добрыя веры, все дикие звери,

Разные птицы воспевали и восклицали

Святому Онуфрию.

Когда возносил еси мягкую одежду,

Тогда возложил еси на Бога надежду.

Долгая брада была ему дана;

Власы были по всему телу,

От солнца скоптелу.

Когда пришел живот ему кончиться,

Тогда могли ему служить дикие звери;

Два льва гроб ему копали,

Землю вырывали,

Плачучи-рыдаючи

Горько со слезами.

Молим тебе, Онуфрий,

Светлейший отче!

Умоли предвечного Бога,

Елико мощно,

Как пред суд Божий

Чисто стати,

Лица его с неба ожидати,

С ангели и с архангели

Ему воспевати.