Италия. Страсти по Вечному городу

Глава 11 Пророчество мумии

Я поднимался по узкой винтовой лестнице, которой не было конца. Пот лился градом, у меня больше не было сил идти. Тогда я присел на ступеньки, вытянул ноги и очутился в крохотной, узкой комнате, освещаемой свечами в серебряных канделябрах. Помещение было битком забито нелепо разряженными людьми в зловещих выпуклых масках. Они бесцеремонно разглядывали меня пустыми черными глазницами.

Неожиданно я понял, что знаю, кто скрывается за масками. Вот этот, слева от меня, в костюме Ругантино — Джованни. Рядом с ним — его друг Паоло в наряде Арлекина. Справа от меня — Гарик в обличье Панталоне и Антонио в костюме Тартальи. Я обернулся и увидел единственного человека, которого не знал.

На нем вообще ничего не было, он стоял голым посреди комнаты. Вглядевшись, я с ужасом узнал в этом человеке себя. Это мое собственное отражение в зеркале на стене.

Я лихорадочно искал глазами дверь, чтобы сбежать из этой жуткой комнаты. Увидел узкую полоску просвета и услышал у самого уха неестественно далекий голос Джованни:

— Сиэва, оупен зэ доооор!

Я вздрогнул и проснулся. Подушка подо мной была мокрой от пота. Я поежился, приподнялся на локти и снова услышал:

— Оупен зэ доооор, Сиэваааа!

Теперь к голосу Джованни присоединился Лёкин визг. Их голоса звучали как зов небес.

Я наскоро оделся, выскочил на лестничную клетку и сбежал вниз по лестнице. У входа в подъезд, прижавшись друг к другу, стояли Джованни и Лёка Ж. Они орали осипшими голосами:

— Сиэваааа, оупен зэ дооор!

Я открыл дверь парадной и помахал им рукой.

— Ну ты и спать! — Лёка Ж. подбежала к двери и вцепилась в нее обеими руками. — Мы тут уже час орем. Соседи чуть полицию не вызвали!

— У тебя же есть ключи, — напомнил я.

— Я их потеряла, — сказала Лёка Ж. таким тоном, словно это само собой разумеется, и ласково обратилась к Джованни: — Джованни, каммон.

— Но-но, — ответил Джованни и по-английски объяснил, что должен спешить домой, чтобы выспаться перед ночным дежурством.

— О'кей, гоу хоум, — разрешила Лёка Ж. и по-свойски попрощалась: — Чао, Джованни!

Джованни расцеловался с Лёкой Ж. Потом расцеловался со мной и поспешил домой.

— Чего он меня лобызает вечно? — спросил я, утираясь.

— Потому что ты мой брат и он воспринимает тебя как близкого родственника, — ответила Лёка Ж. — Он такой нежный…

Ее взгляд подернулся мечтательной дымкой. Мы зашли в подъезд, поднялись к лифту.

— Нежный… — хмыкнул я, нажимая кнопку лифта. — А тебя не смущает, что ты подцепила его в гей-клубе?

— Ой, так смешно получилось! — оживилась Лёка Ж. и рассказала, как выяснила секс-ориентацию Джованни. Для начала она осторожно поинтересовалась, любит ли он переодеваться в женское. Джованни ответил отрицательно. Тогда Лёка Ж. спросила напрямик: может, он любит молоденьких мальчиков? «Нет, — удивился Джованни. — С чего ты взяла?». «А что же ты тогда делал в „Муккассассине"?» — спросила Лёка Ж. и сразу предупредила, что очень толерантна по отношению к геям, бисексуалам, трансвеститам, транссексуалам и лесбиянкам. Ну это она на всякий случай сразу все категории охватила, чтобы лишний раз не спрашивать.

— А он как схватится за пузо — прямо фгнулся весь! — счастливо улыбнулась Лёка Ж. — Я даже подумала, что у него живот скрутило. Но оказалось, это он так смеялся…

— Какая непосредственность… — язвительно заметил я, открыв дверь спустившегося лифта и пропустив вперед Лёку Ж.

— Да, ты тоже так думаешь? — обрадовалась она. — Правда, он чем-то на меня похож?

— Не знаю, тебе виднее, — пробурчал я, закрыв дверь и нажав кнопку нашего этажа. — Так и что же он делал в этой «Муккассассине»? — вернулся я к теме разговора.

— А… Они с Паоло пришли знакомиться, — поведала Лёка Ж.

— Друг с другом? — поинтересовался я.

— Зачем же… — удивилась Лёка Ж. и пояснила: — Друг с другом они давно уже знакомы. Антонио и Паоло дружат с детства и работают вместе. Они пришли знакомиться с девушками.

— В гей-клубе? — уточнил я.

— Да что ты заладил: в гей-клубе, в гей-клубе! — недовольно сказала Лёка Ж. — Туда не только геи ходят. Там у них модная дискотека и все друг с другом знакомятся. И потом, Джованни как пожарный изучал медицину и знает, что гомосексуалисты это вовсе не больные люди, как ты, видимо, считаешь, а… Ну вот такими они родились! Джованни человек без предубеждений, в отличие от тебя, — заключила Лёка Ж., одарив меня снисходительным взглядом.

— Да нет у меня никаких предубеждений! — возмутился я. — Я не понимаю, почему надо знакомиться с девушками именно в… в таком месте.

— Потому что там весело! — раздраженно ответила Лёка Ж., пристально на меня поглядела и пришла к выводу: — Ты просто ревнуешь.

Я ничего не ответил. Зачем?

Лифт остановился, мы молча выгреблись на лестничную площадку, зашли в нашу незапертую квартиру.

— Ты прав, — сказала Лёка Ж., упав на диван.

— В чем? — спросил я.

— В том, что ревнуешь, — ответила она. — Кажется, я влюбилась.

Чего уж тут кажется! Это невооруженным взглядом видно… Отшибла себе едва ли не половину костей и органов — и после этого всю ночь как ни в чем не бывало порхала на крыльях любви. Даже теперь, несмотря на усталость, все еще преисполнена сил и энергии. Неплохо бы ей показаться врачу, а не только Джованни…

— Как ты? У тебя ничего не болит? — спросил я Лёку Ж.

— А почему у меня должно что-то болеть? — не поняла она.

— Потому что вчера ты вывихнула и отбила себе все, что можно вывихнуть и отбить, — напомнил я.

— Верамэнте? — поразилась Лёка Ж. — Зис из импосибл[12].

— Посибл-посибл, — сказал я. — Неужели ты ничего не помнишь?

— Не-а, — помотала головой Лёка Ж.

— Ладно, про ключи я тебя не спрашиваю…

— Да, с ключами неудобно получилось, — согласилась Лёка Ж. и поведала романтическую историю их с Джованни ночной прогулки. Паоло отвез их на Яникул, на ту самую смотровую площадку. Лёка Ж. притворилась, что видит все это впервые в жизни… А когда они вернулись на Кальтаджироне, Лёка Ж. не нашла в сумочке ключей. И калитка во двор оказалась закрыта. Лёка Ж. позвонила в квартиру по домофону с улицы — он не работал. Тогда Джованни перепрыгнул через забор, чтобы позвонить по домофону у подъезда, но и он не функционировал!

— А по телефону ты мне позвонить не могла? — поинтересовался я.

— Какой умный! — язвительно ответила Лёка Ж. — Я звонила, но у тебя телефон отключен. — Я посмотрел свой мобильный — действительно отключен, разрядился. — Ты бы заряжал иногда…

Я поставил телефон на зарядку, Лёка Ж. продолжила:

— Потом Джованни открыл мне калитку изнутри. Мы встали под окнами и начали орать… И что удивительно, ведь ни одна зараза не вышла! — неожиданно возмутилась Лёка Ж. — Неужели никому нас не жалко было?

— Они вас боялись, — пояснил я. — Решили, что вы хулиганы.

— Да, мы сегодня так хулиганили! — весело призналась Лёка Ж. — Швырялись камушками об стенку… Вот так.

Лёка Ж. махнула рукой, чтобы показать, как они с Джованни швырялись камушками, из ее руки что-то вылетело и брякнулось у двери с металлическим звоном. Это и были потерянные ключи.

— Ой! — воскликнула Лёка Ж. — Я что, всю ночь их в руке держала?

— Ох, Лёка… — вздохнул я. — Шла бы ты поспала.

— Какое там спать! — возмутилась Лёка Ж. — Завтра Джованни отвезет нас с тобой на барбекю к своим друзьям. А сегодня мы должны сходить в Колизей, на виа дель-Корсо, на виа… — бормотала Лёка Ж., закрывая глаза.

Через секунду она уже забылась сном младенца.

Я сделал себе кофе, закурил, сел у окна с видом на кампанилу с часами.

Наверное, Лёка Ж. нашла то, что искала. В конце концов, она сюда за этим и приехала — счастье свое встретить. И что характерно, у нее получилось. Джованни — сильный, красивый, тактичный, заботливый, медицину изучал — очень удобно. В случае чего вправит как надо. Может, и мозги на место поставит.

О чем это я! Неужели я вправду ревную? С какой стати? Мы с Лёкой Ж. так давно знаем друг друга, что сама мысль о какой-то там любви кажется нелепой.

Это все равно как если бы одноклассники лет через двадцать после школы вдруг решили пожениться. Бред.

Что у нас вообще может быть общего? Вон — завалилась на диван в одежде, с каблуками, в позе увядшего лотоса и захрапела. И это девушка моей мечты? Первое чудо в моей жизни?

Я поднялся, подложил подушку под голову Лёки Ж. и подумал: «Эх, Лёка, Лёка. Зачем ты так далека…»

Она проснулась, закрутила головой, испуганно заморгала.

— Что? Пора на барбекю? Я проспала?

— Спи дальше. Барбекю будет завтра, — напомнил я.

— А-а-а… У меня сна ни в одном глазу. Я бодра, как свежая… — Лёка Ж. зевнула, прикрыла глаза и прилегла на подушку. Но тут же подскочила. — Что же я лежу! Пора выходить…

Она поднялась и рванула в ванную. На полпути сбавила скорость и поморщилась.

— О-ё. Похоже, я действительно вчера повредила себе все родное. Как я теперь буду передвигаться…

— Главное, чтобы голова была цела… — заметил я…

— Ты, как всегда, исключительно любезен, — иронично парировала Лёка Ж.

Она скрылась в ванной и выбежала оттуда минут через десять. Еще через десять минут она сделала лицо и даже оделась. Усталости у нее как не бывало. Напротив. Из Лёки Ж. перла энергия. Может, ночью они с Джованни пробавлялись амфетаминчиками?

Еще минут через пятнадцать мы оказались в баре «Мерулана», где нас, видимо, не смогли забыть, поскольку официант поздоровался русским «Прьивьэт!». Взяв по обыкновению тарелку антипасто — на сей раз нам принесли брускеты (поджаренный хлеб с помидорами), капрезе (помидоры, моцарелла, базилик) и обжаренные баклажаны — и по бокалу вина, мы управились с завтраком минут за пять.

Не успел я опомниться, как мы добрались до Колизея. Неужели в этот раз мы в него все-таки попадем?

Но радоваться, как выяснилось, было рано…

— Смотри, что это? — услышал я перевозбужденный Лёкин голос и проследил за направлением ее взгляда.

За моей спиной на постаменте стоял золотистый саркофаг с черными глазницами.

— Какая-то имитация мумии, — констатировал я.

— Я и сама вижу, что это мумия. Что она тут делает? — задалась вопросом Лёка Ж.

— Наверное, что-нибудь рекламирует, — предположил я. — Например, памятники египетской архитектуры в итальянской столице.

— И как я должна получать информацию? — неожиданно заинтересовалась Лёка Ж.

— Ну, потрешь ее, — вспомнил я сказку про лампу Аладдина, — оттуда вылезет фараон, и всё расскажет.

Лёка Ж. подошла к мумии, стала ее тереть и вдруг с ужасом заорала:

— Она живая!

— Аск Ми! Рамзэс секонда ноуз эврисин, — сказала мумия загробным мужским голосом с таким сильным южным акцентом, что это следовало бы перевести так: «Спрашывай, дарагой! Рамзэса вторая всё знать».

— Чего это она? — испуганно спросила Лёка Ж.

— Видимо, воображает себя Рамзесом Вторым и предсказывает будущее.

— Да? Что бы такого спросить… — Лёка Ж. на секунду задумалась и громко начала: — Скажи мне, мумия… Ой… тэл ми плизз… — Лёка Ж. опять запнулась. — Как по-английски «нашла»?..

— Файнд… — неуверенно подсказал я.

— Что ты меня путаешь! Это настоящее время, а мне надо прошедшее… Ладно. Сформулируем так. — Лёка Ж. снова повысила голос: — Уэа из мио феличита?

— Это ты, извини, на каком языке? — уточнил я.

— Это я на нашем с Джованни языке, — пояснила Лёка Ж., — мы прекрасно понимаем друг друга. Она тоже поймет. Это же итальянская мумия.

Мумия раскачивалась из стороны в сторону и молчала — видимо, обрабатывала информацию. Наконец она изрекла:

— Кы чэрка, уил фанда.

— Она по-каковски сказала? — с недоумением спросила Лёка Ж.

— Твоим языком воспользовалась, — сказал я. — Вот и переводи теперь.

— А можно как-нибудь иначе? — обратилась Лёка Ж. к мумии по-русски.

— Дэнгы, — ответила ей мумия. — Маны.

— Точно! Маны, — осенило Лёку Ж. — Идем скорее в «Вестерн юнион». Джованни говорил, здесь, у Колизея, где-то есть их ларек.

И Лёка Ж. рванула на поиски «Вестерн юнион».

— Маны! Маны! Но маны — но феличита! — устрашающе прокричала вослед мумия.

Но Лёка Ж. не слышала ее угроз. Она углядела через дорогу желтый логотип с черными буквами и понеслась к нему во весь опор, как гончая за дичью. Шансы попасть в Колизей уменьшались с каждым прыжком Лёки Ж. к новой цели.

Лёка Ж. проскочила дорогу на красный и скрылась в ларьке «Вестерн юнион». Когда я подошел к пункту, она уже ругалась с операторшей, используя все известные ей английские и итальянские слова.

— Представляешь, мне не хотят отдавать мои деньги! — сообщила Лёка Ж. — Потому что русский оператор «Вестерн юнион» сделал три ошибки в транслитерации имени. Как можно ошибиться в таком простом имени, как Леокадия! Но эта, — Лёка Ж. раздраженно кивнула на операторшу, пятидесятилетнюю брюнетку с прямой челкой и длинным итальянским носом, — все равно не имеет права мне отказать. Я же назвала ей контрольный номер! Этого достаточно! Синьора, ю хэв ноу райт…

Операторша была непреклонна.

— Она просто завидует моей молодости и моей красоте! — заключила Лёка Ж., развернулась и снисходительно бросила: — Чао, синьора.

Выбежав на улицу, она достала мобильный из сумочки и набрала Джованни. Тот долго не снимал трубку — видимо, крепко спал после бессонной ночи.

Лёка Ж. нервничала и ходила по узкому тротуару туда и обратно, как голодный зверь в клетке. Когда Джованни наконец откликнулся, Лёка Ж. успела сказать ему лишь «Джованни, хэлп ми…» — на этом связь прервалась. На мобильном Лёки Ж. кончились деньги.

Она начала бросаться к прохожим, пытаясь узнать, где поблизости еще есть «Вестерн юнион». Те лишь пожимали плечами и старались поскорее сбежать от безумной русской.

Мобильный Лёки Ж. запищал — Джованни положил ей денег на телефон и поинтересовался в эсэмэске, что стряслось. Лёка Ж. лихорадочно писала ответ, не попадая в буквы. Джованни ничего не понимал. К пятой эсэмэске Лёке Ж. удалось сформулировать свою проблему. Джованни скинул список адресов пяти ближайших пунктов «Вестерн юнион» и сообщил, что ушел спать.

Один за другим мы обошли все пять пунктов, и везде история повторилась. Лёке Ж. упорно не хотели давать деньги как самозванке, у которой в паспорте другое имя. Она ругалась уже заученными фразами, но после пятого пункта «Вестерн юнион» сдалась. Лёка Ж. присела на тротуар и захныкала:

— И что же теперь делать? Пока мама дойдет до «Вестерн юнион» и заставит их переписать мое имя, мы уже вернемся. А завтра нам нужно доплатить за квартиру…

— Послушай, ну наверное, можно как-то договориться с Гариком, — успокоил я. — В конце концов, отдадим, когда вернемся домой. Не зверь же он… Оставим ему в залог твой «Доширак», — пошутил я, но Лёка Ж. не смеялась.

— С Гариком договориться больше нельзя, — серьезно ответила она и объяснила: — С тобой он договариваться не будет. Ты был прав. Гарик давно понял, что никакой ты мне не муж. А со мной… — Лёка Ж. замолчала, тяжело вздохнула и продолжила: — Гарик сегодня ночью звонил мне несколько раз. Сначала я наврала, что танцую в клубе. Он говорит: «Отлично, сейчас приеду». Я бросила трубку и больше на его звонки не отвечала. А когда мы с Джованни вернулись домой, Гарик ждал у ворот. Увидел нас, сел в машину, хлопнул дверью и укатил. Вот так… А я у него еще и взаймы взяла…

— Горе ты мое луковое… — сочувственно сказал я. — Ладно, куда дальше двинем?

— Двинем на виа дель-Корсо, — грустно предложила Лёка Ж. — Может, это меня взбодрит…

И мы направились в очередную Мекку туристов-шопоголиков, которая должна была заменить Лёке Ж. все римские музеи вместе взятые.

Виа дель-Корсо не предназначена для праздных пешеходов: на тротуарах в полметра шириной не разойтись встречным потокам. Беспрерывно движущаяся толпа выдавливает пешеходов либо на проезжую часть под машины, либо в бутики.

Но сначала нас занесло в пятиэтажный мегамолл «La Rinascente» — «Возрождение». Считается, что это название придумал Габриэле д'Аннунцио в 1917 году, после пожара в одном из универмагов сети. Здесь квартируются бутики Armani, Dolce & Cabbana, Francesco Smalto, Versace, Hugo Boss. Лёку Ж. почему-то очень заинтересовали мужские рубашки за 17 евро и вязаные мужские галстуки за 7 евро (видимо, она приглядывала подарок для Джованни), а также — вполне предсказуемо — десятипроцентная скидка на парфюмерию и косметку, предоставляемая не-итальянцам.

Обойдя все пять этажей, мы вышли из «La Rinascente» и отправились к следующим бутикам. Но энергия Лёки Ж. стала постепенно иссякать. И всякие Sisley, Guess, Luisa Spagnoli, Benetton, Stefanel, а уж тем более Zara она осматривала без воодушевления.

Свернув на виа Кондотти, она с ленцой пробежалась по бутикам Trussardi, Dolce & Gabbana, Furla и Bvlgari, вполуха слушая мою болтовню про улицу, получившую название от античного водопровода, по которому до сих пор течет вода.

— Улица Кондотти всегда притягивала к себе поэтов, писателей, композиторов и художников, — сказал я Лёке Ж. и обратил ее внимание на основательную темно-серую вывеску на бежевой стене. — Вот, кстати, мы пробегаем «Antico caffé Greco».

Кафе «Греко» было открыто в 1760 году греком Николой делла Маддаленой. Это одно из старейших кафе в Европе. Кто здесь только не бывал! Мой путеводитель сообщал, что тут тусовались Казанова, Гете, Стендаль, Лист, Шелли, Россини, Берлиоз, Бизе, Гуно, Байрон и посетители из России — Павел I, Николай Романов, Жуковский, Брюллов, Александр Иванов, Гоголь… Последний, кстати, писал тут «Мертвые души».

Лёка Ж. остановилась у двери, спрятанной под белокаменной аркой и спросила:

— Что, прямо в кафе?

— Ну, так говорят, — ответил я.

— Зайдем! Но сочинять «Мертвые души» не будем! — скомандовала Лёка Ж.

Честно говоря, я ожидал увидеть нечто похожее на кафе Монмартра — что-нибудь легкое, непринужденное и раскрепощенное. «Греко» же напоминало скорее помпезную дворянскую столовую, совмещенную с гостиной. Черный рояль, пейзажи маслом, портреты и фотографии под стеклом, деревянные кресла с массивными лакированными подлокотниками и обитыми красным бархатом сиденьями, пурпурные бархатные софы вдоль багряных стен с огромными зеркалами. Впрочем, и то хорошо, что здесь нет бесконечных вешалок с блузочками, платьицами и юбочками.

Встретивший нас официант предложил сесть за столик, но Лёка Ж. захотела сначала осмотреть знаменитые стены. Передвигаясь от римских пейзажей к портретам посетителей, а от них к маленьким фотографиям и библиотеке в стеклянном шкафу, мы добрались до странного экспоната, посвященного Гоголю. На стене висела металлическая табличка, стилизованная под поднос с письмом и озаглавленная по-русски: «Памяти Н. В. Гоголя. Рим, 21 февраля 1902». Далее шли строки:

Внизу проглядывала полустершаяся подпись: «Николай Гоголь».

Лёку Ж. почему-то очень заинтересовало, что это за экспонат. Я предположил, что это копия письма Гоголя.

— Ага, написанного в 1902 году и посвященного собственной памяти! — язвительно заметила Лёка Ж. и обратилась к официанту, стоявшему поблизости, потребовав ответить, «уот из зис».

Официант склонился над подносом и ответил: «зис из леттэр фром Гогол», то есть письмо Гоголя.

— Импосибл! — возразила Лёка Ж. и сообщила, что Гоголь умер в 1852 году.

Официант снова посмотрел на поднос, внимательно изучил дату и предположил, что после смерти Гоголя кто-то скопировал его письмо.

Но Лёка Ж. не унималась. Она возмущенно сказала по-английски, что никакое это не «леттэр», на самом деле это аж «сри леттэрс», написанные в разное время!

Официант, выслушав Лёку Ж. с вежливым вниманием, поинтересовался, не хочет ли синьорина кофе.

— Но! — ответила синьорина и, гордо подняв голову, подалась на выход.

Дальнейший путь привел нас на пьяцца ди-Спанья, площадь Испании, где Лёка Ж. с удовольствием плюхнулась на ступеньки Испанской лестницы перед фонтаном в виде лодочки.

— Ну что там пишет твой путеводитель про эту ванну? — вяло спросила она.

— Скорее уж это лодка, — заметил я.

— Ладно, лодка, — флегматично согласилась Лёка Ж. — И что она тут символизирует?

Я открыл путеводитель и прочитал Лёке Ж., что фонтан «Баркачча» — «Лодочка» — по заказу папы Урбана VIII, покровителя семьи Бернини, построен Бернини-старшим в 1627–1629 годах. Существует легенда, что эта лодка была занесена на Испанскую площадь наводнением 1598 года. Фонтан украшен изображением пчел, украшающих герб семьи Барберини. Далее сообщалось, что 18 мая 2009 года фонтан «Баркачча» был атакован роем пчел. Утром около 40 тысяч насекомых расположились на фонтане и провели на нем весь день. Лишь на закате дня специалисты сняли насекомых и перевезли их за город.

— Чем им так понравилась эта лодочка? — спросила Лёка Ж. с недоумением.

Продолжить увлекательную беседу нам помешал смуглый тип гастарбайтерской наружности с охапками некрупных красных роз, как будто сорванных с уличной клумбы.

— Вот бюдифул гёрл! — начал он, обратившись к Лёке Ж.

— Ай ноу, — мрачно констатировала она.

— Фром уот кантри ю ар? — не отставал он.

— Раша, — сообщила Лёка Ж. — А в чем, собственно…

— Бюдифул-бюдифул гёрл раша! Прэзэнт! — и с этими словами тип протянул Лёке Ж. букет роз.

Она растаяла, заулыбалась, поднесла букет к лицу и стала вдыхать розовый аромат.

Тип тут же подвалил ко мне.

— Бюдифул гёрл, — сказал он заговорщицким тоном. — Бюдифул… Гиф ми литл мани. Тен… — Он протянул руку.

С этого и надо было начинать.

— Тен центс? — уточнил я.

— Центс? — удивился тип. — Но, евро!

— Чего-чего? — вмешалась Лёка Ж. — Десять евро за этот веник из роз! А ну-ка забери… — Она швырнула букет розопродавцу. Тот ловко поймал его на лету, поцокал языком и отправился к фонтану, где встал на уступ и омочил розы в воде — видимо, чтобы придать им более свежий вид.

К нам тут же подошел следующий тип гастарбайтерской наружности, подозрительно похожий на первого. В руке он держал охапки таких же красных роз.

— Вот бюдифул гёрл! — завел он уже знакомую песню.

— Ноу! — грубо ответила Лёка Ж. и обратилась ко мне: — Сева, читай дальше.

Я прочитал Лёке Ж. про барочную Испанскую лестницу, на ступеньках которой мы сидели. Построенная в 1721–1725 годах, она соединяет пространство небольшой площади Испании с базиликой Санта-Тринита-деи-Монти, расположенной на холме Пинчо.

Окаймленная балюстрадой лестница из 138 ступеней описывает овал перед базиликой и стоящим у входа обелиском, а затем, словно река, делится на два рукава, вновь сливается и, наконец, расширяется перед пространством площади.

Тип с розами стал настойчиво протягивать Лёке Ж. букет, приговаривая:

— Прэзэнт! Бюдифул гёрл! Прэзэнт!

— Ай донт уонт! — крикнула Лёка Ж.

От неожиданности продавец вздрогнул и убежал.

— Давно бы так… — вздохнула Лёка Ж.

Я погрузился в чтение, выяснив, что с начала 1950-х годов в апреле-мае Испанскую лестницу украшают терракотовыми горшками с цветущими азалиями, а еще на ней периодически устраивают дефиле и концерты…

— Ну ты посмотри! Опять! — воскликнула Лёка Ж.

Я оторвался от путеводителя и увидел очередного розоторговца, направляющегося прямо к нам.

— Хуже пчел… — недовольно сказала Лёка Ж. — Пойдем отсюда, они нам житья не дадут. Надеюсь, среди бутиков этих гастарбайтеров не будет.

— Вот бюдифул гёрл… — начал продавец, протягивая букет, и осекся, столкнувшись со взглядом Лёки Ж.

Когда мы вернулись на виа Кондотти, бутики закрывались. Лёка Ж. расстроилась, но не сильно, потому что через пару шагов мы натолкнулись на ламборгини. Ядовито-зеленый «Countach LP 400» 1974–1978 годов, точь-в-точь футуристическая тачка Джеймса Бонда из первых серий «Бондианы», был выставлен прямо на улице за жгутовым ограждением.

Щит, стоявший перед машиной, сообщал, что этот автомобиль был выпущен ограниченным тиражом — всего 152 экземпляра. Четырехлитровый двигатель, 375 оборотов в минуту, 315 километров в час. Дизайн разработан Марчелло Гандини. Он превратил «Countach LP 400» в настоящий космомобиль: клиновидный корпус, ресницы-фары, широкие воздухозаборники и двери гильотинного типа.

Устоять перед таким экземпляром было невозможно, и Лёка Ж. не устояла. Она перебралась через ограждение, едва не сбив алюминиевые столбики, на которых крепился жгут, и с неопределенными намерениями бросилась к машине.

— Лёка, вернись, ты не у себя дома! — пытался я увещевать ее.

— Конечно, не дома! У нас такой нет, — ответила она.

Тут же материализовался лысый охранник в черном костюме, которого мы поначалу приняли за обычного зеваку. Все это время он почему-то стоял к машине спиной, выглядывая кого-то за столиками ресторана «La Caprissiosa» — «Капризная». Теперь он с ужасом обнаружил, что на вверенный ему объект совершено нападение и потребовал, чтобы Лёка Ж. вернулась за ограждение.

— Плиз, синьор, перфавора, ун моменто! — взмолилась Лёка Ж.

Из ресторана к охраннику спешил чернокудрый тип среднего роста, скорее округлый, чем коренастый… Черт, это же наш карабинер, Антонио! В куртке и джинсах я его не сразу признал. Ну, теперь уж нас точно арестуют.

Антонио подошел к охраннику, посмотрел на Лёку Ж. как на душевно больную и сказал своему другу: мол, пусть — пару секунд, она из России.

— Си. Соно фром Раша, — подтвердила Лёка Ж. — Ай лав Италия, ай лайк ламборгини. Мольто бэнэ. Я — быстро! — заверила она, после чего хитро посмотрела на меня. — Сева, приготовься. Как только я скажу «Снимай!» — сразу снимай, не мешкай.

Я приготовился. И не успел я глазом моргнуть, как Лёка Ж. легла на капот и закричала: «Снимай!» Я щелкнул, Лёка Ж. тут же выскочила за ограждение. Охранник побагровел. Антонио погрозил Лёке Ж. пальцем, как нашалившей пятилетней девочке. Она же рассыпалась в благодарностях на всех знакомых ей языках. Я поспешил ее увести от греха подальше.

Не прошли мы и двух шагов, как наткнулись на закусочную, где продавались сэндвичи, хот-доги и гамбургеры с неожиданными названиями: «Джордж Клуни», «Анжелина Джоули», «Брэд Питт», «Леди Гага», «Софи Лорен», «Мэрилин Монро», «Артур Шопенгауэр», «Моцарт», «Нерон», «Оскар Уайлд», «Леонардо Ди Каприо», «Шон Коннери», «Роберт Де Ниро», «Владимир Путин», «Обама», «Сильвио Берлускони» и «Папа Войтыла». Все — по три евро. Лёка Ж. растерялась.

— Как думаешь, кем лучше перекусить? — с волнением спросила она. — Путиным или Обамой?

— А у тебя изжога не случится? — сострил я. — Лучше уж Леди Гага с Мэрилин Монро — они как-то поаппетитнее выглядят.

В итоге Лёка Ж. рассудила по-своему. Она взяла «Нерона» как нечто многообещающее и «Джорджа Клуни» как самое безопасное для себя. Хотела попробовать и «Папу Войтылу», но решила, что есть католиков в их столице как-то неприлично. Мне она заказала «Шопенгауэра» с «Моцартом» — для подпитки интеллекта и души.

На вкус «Шопенгауэр» оказался таким же нудным, как и прототип. «Джорджа Клуни» Лёка Ж. съела, давясь. Я отдал ей своего «Моцарта», с которым она тоже нехотя расправилась. Мы шли по виа дель-Корсо, на ходу жуя сэндвичи, и находили в этом особое удовольствие — есть фастфуд на улице роскошных бутиков.

В одном из дверных проемов очередного бутика мы увидели знакомого по виа Национале бомжа-модника. Он устроился на ночлег прямо на пороге, постелив себе кучу эксклюзивного тряпья.

Лёка Ж. остановилась.

— Как думаешь, может, отдать ему «Нерона»? — тихо сказала она мне.

— Лёка, ты уже предлагала ему от своих щедрот, — напомнил я. — И ему это не понравилось.

— Может, тогда он был просто не в настроении, — сказала Лёка Ж. и склонилась над бомжом. — Э! Синьор, плиз! — Она протянула ему пакет с сэндвичем. — Прэго!

Синьор бомж открыл глаза и недовольно посмотрел на пакет.

— Che cos’è? — спросил он.

— Кто это коза? — рассердилась Лёка Ж.

— Он спрашивает, что это такое, — перевел я.

— А, — оттаяла Лёка Ж. — Зис из «Нерон»! — объяснила она.

— Думаю, теперь ему всё стало понятно, — заметил я.

Бомж посмотрел на Лёку Ж., на меня, перевел взгляд на пакет и сказал, что он такое не ест — ему вредно.

Лёка Ж. вздохнула, полезла в сумочку, достала купюру в 10 евро и протянула бомжу.

Бомж глянул на червонец и спросил ее:

— Come ti chiami, signorina?

— Как тебя зовут — спрашивает, — перевел я.

— Май нэйм из Лиока, — представилась Лёка Ж. — Энд ю?

— Pietro, — ответил бомж.

— Плиз. — Лёка Ж. снова протянула десятку. Бомж забрал купюру.

— Но мани — но феличита. Grazie, — буркнул он и отвернулся, дав понять, что аудиенция закончена.

Лёка Ж. хотела что-то еще сказать своему новому знакомому, но передумала.

— Как здесь душно! — вдруг заметила она. — Пойдем к реке, может, там будет прохладнее.

Я посмотрел карту — ближайший выход к Тибру был на площади императора Августа. Повел Лёку Ж. туда. Мы вышли на пешеходную дорожку, которая почему-то была запружена транспортом, перескочили через дорогу набережной и спустились по крутой лестнице к мощеным берегам Тибра. Сходя по ступеням, я чуть не свалился, поскользнувшись на глянцевом многостраничном буклете. Подняв его, прочитал: «Rome’s Hotels».

— Это судьба, — сказал я Лёке Ж.

Лёка Ж. погрузилась в глубокую задумчивость и не обратила на мои слова никакого внимания.

Я спрятал буклет в свою сумку и продолжил спуск. Дойдя до низа лестницы, Лёка Ж. сомнамбулически возвестила:

— Мумия кричала: «Но маны — но феличита». И Пьетро сказал это же самое. Я поняла! — Лицо Лёки Ж. засияло. — Это значит: нет денег — нет счастья. Нам нужно дать мумии денег, и тогда все будет хорошо!

Ей-богу, она блаженная. Такое дитя обидеть — раз плюнуть. А ее так и несет к каким-то мудакам…

— Послушай, Лёка, зачем тебе все эти страсти по Вечному городу? То Гарик, то Джованни… — неожиданно для самого себя сказал я вслух.

— Ты это о чем? — удивилась Лёка Ж.

Я прикусил язык. Если она захочет выпытать, о чем я, то своего добьется, как ни сопротивляйся. К счастью, запищал ее телефон.

— Извини, сейчас, — сказала она, роясь в сумочке.

Лёка Ж. достала мобильный, посмотрела на дисплей и сообщила, что это Джованни, что он пишет: «Синьорина, а ю ва бэнэ ор хэв проблемс?» — «Синьорина, ты в порядке или иметь проблемы?» Это у них с Лёкой Ж. такой язык, пояснила она с нежностью, и стала набирать ответную эсэмску, текст которой тут же прочитала вслух: «Всё ва бэнэ, май проблемс будем решать туморроу…»

Лёка Ж. вступила в переписку с Джованни, а я пошел дальше вдоль грязно-болотного Тибра к следующей каменной лестнице набережной. На ней поселилось сообщество бомжей. Здесь они сушили белье на растянутых над ступеньками веревках, варили еду на костре, спали на картонках и играли в карты.

— И удобно им тут? — сказала Лёка Ж., догнав меня.

— А в Риме можно неплохо устроиться, — заметил я. — По сравнению с твоим знакомцем Пьетро эти бомжуют в классе люкс. Зачем нам снимать квартиру? Можем и на улице оставшиеся дни пожить…

— Нет уж, мне комфорт нужен, — вздохнула Лёка Ж. — Что-то устала я…

— Немудрено — со вчерашнего дня на ногах, — посочувствовал я и предложил: — Пойдем наверх, попробуем найти где-нибудь такси.

Поднявшись по следующей лестнице и уйдя с набережной, мы каким-то чудом сразу наткнулись на стоянку такси, с которой нас тут же забрал белый фиат с красной полоской.

Вернувшись домой, Лёка Ж. прилегла на мой диван и включила телевизор.

— А что ты хотел сказать мне про какие-то страсти? — спросила она, зевнув.

— Ничего особенного, — ответил я.

Лёка Ж. снова зевнула, прикрыла глаза и сразу заснула.

Я открыл подобранный на лестнице рекламный буклет римских отелей, полистал его и в самом конце нашел крохотное объявление о двухзвездочном отеле «Алессандро» на улице Наполеона III. Двухместный номер — две кровати, совмещенный санузел в номере, 48 евро в сутки…

Я достал из сумки портмоне и пересчитал деньги. Что ж, на два дня хватит, ну а денек придется где-то перекантоваться.

Я положил в сумку портмоне, буклет, карту и тихо, чтобы не разбудить Лёку Ж., вышел из квартиры.