Италия. Страсти по Вечному городу

Глава 13 «Уста истины»

…Проснулся ни свет ни заря, долго пялился в предрассветную хмарь и никак не мог понять, отчего же так паршиво. Сначала пытался убедить себя в том, что причина в элементарном абстинентном синдроме. Так ведь оно и было. Сколько я вчера всего намешал: травка, вино, вино, вино, кофейная граппа, просто граппа (как вспомню, так вздрогну), мартини. Хорошо, что больше у меня ничего не было. Поэтому, придя в номер, я сразу лег спать.

Странно, что помню так много. Помню вспышками, но очень отчетливо. Особенно — про мой хрупкий кулак, впечатавшийся в твердую скулу Гарика. Ну, такое не забудешь — пальцы у меня до сих пор болят. Наверное, вывихнул себе пару суставов.

И Лёку Ж., садившуюся в тачку к Джованни, тоже помню очень хорошо…

Я сел на постели, свесил ноги. Посмотрел на заправленную кровать напротив. Стало еще тоскливее. Я бы даже сказал — паскуднее.

Конечно, дело вовсе не в похмелье. Никогда бы не подумал, что буду скучать по утренней реплике «Вставай, алкоголик!» Черт, меня же это так раздражало! Надо просто вспомнить, вернуть это ощущение, и все будет в порядке…

Жутко хочется курить. Куда же я сунул вчера сигареты? Я встал, обошел номер, осмотрел стол, подоконник, сходил в ванную. Вернулся в комнату, заметил свою сумку, валявшуюся под кроватью, вытряхнул из нее все содержимое. Из сумки вывалился и распахнулся учебник-путеводитель. На раскрытые страницы плюхнулась целая пачка сигарет. Я поднял ее, распечатал, глянул на страницу и забыл про сигареты.

Взгляд мой упал на текст, озаглавленный «10 заповедей туриста в Риме». Начинался он так:

И дальше: про посещение бутиков на виа Национале без гроша в кармане и бар «Мерулана», про тирамису и мороженое на площади у собора Санта-Мария-Маджоре и ужин в итальянском ресторане в Трастевере, про завтрак на траве виллы Боргезе и ночной клуб «Муккассассина», про живую мумию у Колизея, которой надо дать денег — не то удачи не видать, про барбекю по-итальянски и даже про то, что итальянцы только кажутся неприветливыми, а на самом деле они милые и пушистые!

10 заповедей на 10 дней — и какой точный прогноз! Они что, знали наше расписание? Но это невозможно. Скорее всего, мы просто неосознанно следовали инструкции. Хотя нет — Лёка Ж. мой самоучитель даже не листала. Кроме того случая, когда гадала на нем в самолете, но быстро потеряла интерес и вернула мне… Или она изучала книгу, когда я спал? Но почему мне об этом не сказала?.. И потом, итальянцы мой путеводитель точно не читали.

Голова шла кругом. Я не мог найти никакого разумного объяснения.

Снова посмотрел на текст «заповедей». Дальше авторы предлагали:

Может, я просто сошел с ума…

Я сунул книгу в сумку, лег, закрыл глаза и начал перечислять: Коломбина, Арлекино, Пульчинелла, Ругантино, Скарамучча, Панталоне, Тарталья, Баландзоне, Турандот…

Жуткие маски закружились вокруг меня воронкой, подцепили и, злобно хохоча, понесли по спирали к узкому горлышку. Сквозь рев и ржание прорывалось ворчливое шаманское камлание.

Я проснулся. Хрипы камплания не прекратились. Это звонил мой мобильный — Лёка Ж.

Схватил телефон и дрожащими пальцами нажал ответ.

— Хватит спать! — сказала Лёка Ж. и сообщила, что она с Джованни будет ждать меня у метро «Чирко-Массимо» через полчаса, попросила взять карту, потому что нам понадобится.

Странно, — подумал я, — Джованни не знает Рим? Но карту, разумеется, взял — она и так всегда при мне.

Перед выходом посмотрел в окно. На улице накрапывал дождь. Я взял легкую куртку и бросил ее в сумку на загадочную книгу.

Минут через десять я добрался до станции «Чирко-Массимо». Поднялся из подземного перехода и вышел к двум стандартным пятиэтажкам, какие можно встретить в любом южном городке: частично застекленные лоджии-соты по фасаду, ящики с цветами, свисающие над головами прохожих, и обязательные жалюзи.

Не успел я оглядеться, как ко мне подкатили Джованни и Лёка Ж. на черно-сером скутере, похожем на муравья. Лёка Ж. важно сняла розовый шлем, отдала его Джованни, спрыгнула наземь и представила скутер с такой нежностью, словно он был по меньшей мере ее ближайшим родственником:

— «Пьяджо Беверли 500», двигатель одноцилиндровый, четырехтактный, диаметр цилиндра 92 миллиметра, ход поршня 69 миллиметров, рабочий объем 460 кубосантиметров, объем бензобака 13,2 литра. Длина 2215 миллиметров, ширина 770 миллиметров, высота по седлу 775 миллиметров, максимальная скорость 160 километров в час…

— Приятно познакомиться, — ответил я и поинтересовался: — Ты осваиваешь профессию автомеханика?

Джованни, голову которого венчал желтый шлем, тем временем поставил скутер на подножку, подошел ко мне и по привычке расцеловал, едва не звезданув меня шлемом по лбу.

— Уже освоила, — ответила Лёка Ж., недовольно глянув на Джованни. — Он всю ночь мне только про свой скутер и рассказывал…

Джованни подмигнул и гордо изрек по-английски, что это не скутер, а настоящий самолет!

— Началось, — вздохнула Лёка Ж.

Странное времяпрепровождение для парочки влюбленных — беседовать ночь напролет о достоинствах скутера… Или это эвфемизм?

Джованни отправил нас на пьяцца делла-Бокка-делла-Верита, показав рукой направление, параллельное цирку Массимо, вытянувшемуся вдоль одноименной улицы, и обещал, что подъедет туда позже. На вопрос Лёки Ж., куда это он намылился, Джованни ответил, что это «una sorpresa», снял скутер с подножки, сел на него и укатил.

— Сопрэза… — передразнила Лёка Ж. — Ненавижу сюрпризы!

— Какой же праздник без сюрпризов, — пошутил я. — Как-никак нынче 9 мая, День Победы!

— За это обязательно надо выпить, — воодушевилась Лёка Ж. и вдруг испуганно вскрикнула: — Сегодня понедельник! О-ё, я же не сходила вчера на Порта-Портезе! А этот рынок только по воскресеньям работает…

Я ненавязчиво заметил, что она сама сделала свой выбор — чего уж теперь сожалеть о содеянном. Лёка Ж. осторожно взяла меня за руку.

— Сердишься? — непривычно ласково спросила она.

Мне стало не по себе.

— Да с какой стати я должен сердиться! У тебя навязчивая идея… — Я мягко сжал ее теплую ладонь.

Снова заморосило. Я достал из сумки куртку и надел.

Мы двинулись по тротуару виа дель-Чирко-Массимо, разлинеенному белым пунктиром на две части. Судя по нарисованным человеческим фигуркам и велосипедам, обе части тротуара предназначались и для пешеходов, и для легкого транспорта.

Лёка Ж. начала щебетать о том, какая у Джованни запущенная квартира. Живет он в милом розовом… или бежевом… трехэтажном… или четырехэтажном… доме на виале делль Астрономиа… Лёка Ж. вконец запуталась в цвете и размере и пришла к выводу, что они совершенно не важны. Главное она помнит — квартира Джованни находится на последнем этаже.

В ней всего две комнаты: спальня и гостиная. В спальне живут башмаки, четыре десятка пар. Лёка Ж., разумеется, заинтересовалась, почему Джованни не поставит обувь в прихожей, и получила ответ: «Тогда придется долго искать нужную пару. А так они все под ногой». Лёка Ж. пришла к выводу, что так действительно удобно, и решила свои пять пар обуви тоже перенести к кровати…

Дальше я узнал, что в гостиной у Джованни стоит мебель в стиле модерн, по экспертной оценке Лёки Ж., из комиссионки, и запылившийся телевизор. Лёке Ж. кажется, что Джованни вообще не смотрит телик, поэтому она тут же его включила. По телевизору показывали нового папу римского. Он говорил что-то непонятное, но Лёке Ж. понравился этот симпатичный мужчина в белой шапочке.

Затем Лёка Ж. перешла к рассказу о кухне Джованни, где живет засохший цветок и стоит холодильник, который нельзя открывать. Джованни сказал: он давно не заглядывал внутрь и даже не знает, что там. Любопытство Лёки Ж. разгорелось, она отворила дверцу и обнаружила внутри бутылку молока.

— А ты же знаешь, как я люблю молоко, особенно после вина, — заметила Лёка Ж. — Ну я взяла бутылку и хотела попить, а Джованни как выхватит у меня ее из рук. Я прям испугалась. Подумала, что ему жалко стало. Но он объяснил, что боится, как бы я не отравилась. Заботливый…

Потом Джованни достал продукты, которые купил в супермаркете, и пожелал, чтобы Лёка Ж. приготовила ужин. Такой наивный! Я вот вообще не припомню, чтобы Лёка Ж. когда-нибудь упоминала о своих кулинарных талантах. Она прямо сказала Джованни, что тоже о нем заботится — не хочет, чтобы он страдал от несварения желудка, — и ушла на балкон курить. Оттуда открывался великолепный вид на «мавзолей Муссолини»…

— У Муссолини был мавзолей? — усомнился я.

— Ой, не мавзолей, а как его… Квадратный Колизей! — поправилась Лёка Ж. — На самом деле он параллелепипедный. Но итальянцы почему-то называют его квадратным… И вообще это никакой не Колизей, а Дворец труда. Ты что, не помнишь? Мы же проезжали его, когда это чудовище везло нас из аэропорта.

— Теперь припоминаю, — ответил я. — Здание, похожее на кусок сыра с дырками…

— Ну вот, — подтвердила Лёка Ж. и продолжила рассказ: — Я вышла на балкон, закурила и подумала о тебе… А ты вчера был просто герой! — вдруг сказала она и с восхищением поглядела на меня. — Я так хотела вчера остаться с тобой…

— Что же не осталась? — резко спросил я и посмотрел ей в глаза.

Лёка Ж. отвела взгляд и сменила тему, поинтересовавшись, что это за «большая зеленая лужайка перед развалинами». Я объяснил, что «развалины» это Римский Форум на холме Палатин, где волчица вскормила Ромула и Рема и где Ромул после убийства брата начал строить Вечный город. А «зеленая лужайка» — это есть Чирко-Массимо, или Большой цирк.

— Да? Что-то я не вижу цирковой арены, — заметила Лёка Ж.

Разумеется. Потому что здесь был ипподром. Как раз на этом месте, говорят, римляне похитили сабинянок. У Ромула были большие проблемы с женским населением — мало кто хотел выходить замуж за бандитов и жуликов. Тогда он устроил праздник, созвал соседей, те приехали вместе с дочерьми и женами, без оружия. Ну а римляне в разгар праздника напали на гостей и отобрали у них всех лиц женского пола.

— Да, это на них очень похоже, — сказала Лёка Ж. — У меня вот вчера тоже барбекю отобрали.

— Ну, Джованни просто не знал, что это твой кусок, а Паола решила, что ты не хочешь, — попытался я защитить итальянцев.

— Ага, и в целом они очень милые, гостеприимные ребята, как этот Ромул с гоп-компанией… — язвительно сказала Лёка Ж.

— Но послушай. Представь себя на их месте. — Почему-то мне очень хотелось восстановить репутацию жителей Вечного города, которые, по большому счету, ничего для меня не значили. — Не они же нас туда пригласили, а Джованни, который сам был там гостем. Для них мы были чужими непонятными людьми из загадочной страны, где круглые сутки пьют водку и к тому же не говорят по-итальянски.

Лёка Ж. о чем-то глубоко задумалась, а я вернулся к рассказу о похищенных сабинянках, которых Ромул убеждал в том, что они должны стать женами захватчиков.

— В общем, зубы сабинянкам заговаривал, — добавила Лёка Ж. от себя. — Но Клеопатра призвала не изменять дорогим мужьям. И представила, как ее благоверный страдает без нее: «Клеопатра! О, где ты, Клеопатра!..»

Лёка Ж. театрально зарыдала. Ехавший нам навстречу одинокий велосипедист остановился и повернул в обратную сторону.

— Клеопатра-то тут при чем? — спросил я. — Она же египтянка, а не сабинянка!

— Откуда я знаю! — ответила Лёка Ж., перестав рыдать. — Так у Леонида Андреева написано. В пьесе «Прекрасные сабинянки»… — Она снова вошла в роль. — Ну и сабинянки сказали: «Клянемся, клянемся! Пусть делают с нами, что хотят, но мы останемся верными!» Все плачут, — Лёка Ж. выдержала паузу после ремарки, затем игриво добавила: — И ждут, когда с ними начнут делать, что хотят…

— Точно, — подтвердил я, — потому что когда сабиняне во главе с царем Титом Тацием пошли войной на римлян…

— Налицо уже были результаты отношений римлян с сабинянками, — продолжила Лёка Ж. — Они нарожали кучу детей. И в разгар сражения сабинянские женщины встали посреди поля и сказали: «Тогда убейте нас. Пусть лучше мы погибнем, чем останемся вдовами или сиротами». В общем, всё кончилось хорошо, и они поженились.

— Это Леонид Андреев или кто подревнее? — уточнил я.

— Нет, это я, — сообщила Лёка Ж. и спросила: — Так, говоришь, прямо тут их и похищали эти изверги?

— Лёка, ты все-таки потрясающе доверчива! — заметил я и объяснил, что Ромул, если он вообще существовал, жил в VIII веке до нашей эры, Чирко-Массимо был построен в VII веке до нашей эры, а по последним данным, вообще в I веке до нашей эры. Следовательно, римляне под предводительством Ромула никак не могли похитить сабинянок.

Считается, что в 64 году нашей эры именно в Чирко-Массимо начался легендарный пожар, который перекинулся на Рим и в течение недели сжег весь город. Римляне считали, что поджог был совершен по приказу Нерона. Лёка Ж. тут же вспомнила Гая Светония Транквилла, который в книге «Жизнь двенадцати цезарей» утверждал, будто Нерон, надев театральный костюм, пел оду «Крушение Трои», с безопасного расстояния наслаждаясь великолепным пламенем, пожирающим Вечный город.

Поскольку слухи о том, что пожар устроен по приказанию Нерона, грозили смутой, диктатор решил отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге христиан. Толпа приняла такой вариант с воодушевлением — изощренные публичные казни христиан собирали аншлаги. «Жуть», — поежилась Лёка Ж.

— Впрочем, есть свидетельства, что Нерона вообще не было в Вечном городе во время пожара, — заметил я. — Так что петь «Крушение Трои», глядя на пламя, он никак не мог.

— Но что мешало ему заранее приказать поджечь Рим? — спросила Лёка Ж. с интонацией прокурора.

— А зачем ему вообще поджигать Рим, где находится его дворец с кучей всяких драгоценностей? — выступил я в защиту Нерона.

В самом деле — зачем? Как известно, его шикарный дворец, вызывавший зависть всех правителей того времени, тоже сильно пострадал в пожаре. А когда Нерон вернулся в столицу, он полностью восстановил Рим за счет казны. На кой ему такие расходы?

Кстати, Чирко-Массимо тоже был восстановлен Нероном. Здесь еще долгое время устраивались конные состязания и различные праздники, пока не настали Средние века и римляне не разобрали цирк до основания. Потом монахи разбили здесь огород, где нашли кучу древних обелисков, которые Доменико Фонтана на радость папе Сиксту V понаставил на разных площадях города.

Лёка Ж. уставилась на лужайку Чирко-Массимо, по которой бегали пузатые дяденьки в спортивных трусах, бродили мамаши с детьми и степенные синьоры выгуливали собачек.

Опасаясь, как бы она опять не впала в анабиоз, я напомнил, что мы шли к Бокка-делла-Верита, взял Лёку Ж. за руку и повел к светофору, чтобы перейти улицу.

— Что это ты такое неприличное сейчас сказал? — среагировала она на название.

— Да будет тебе известно, Лёка, что «Бокка-делла-Верита» это «Уста истины»! — объяснил я по пути. — Тому, кто говорит неправду, они откусывают руку. Так что сейчас я выведу тебя на чистую воду.

Лёка Ж. остановилась.

— Испугалась? — усмехнулся я.

— Ни капельки, — поспешно ответила она. — Просто я вспомнила, что мне надо…

— Не надо, — строго прервал я и перевел Лёку Ж. через дорогу.

Мы вышли на пьяцца Бокка-делла-Верита, где располагалась церковь Санта-Мария-ин-Космедин с «Устами истины». Ко входу тянулась длинная очередь. Лёка Ж. попыталась улизнуть, сославшись на то, что такую очередь она не выстоит, но я крепко сжал ее руку и стал развлекать рассказами об архитектурном объекте, в котором находился зловещий, но популярный артефакт античности.

Как сообщал мой путеводитель, базилика Санта-Мария-ин-Космедин была основана в VI веке бежавшими из Византии греческими монахами — предположительно на месте античного храма Геркулеса. Останки древних стен из туфа сохранились внутри церкви.

В Средние века при входе в церковь установили круглый камень с рельефом какого-то божества с открытым ртом, те самые «Уста истины». Говорят, в древности на этом камне совершали ритуальные человеческие жертвоприношения. А в Средневековье сюда притводили преступников, жуликов и неверных жен. И все так боялись потерять руку, что сразу во всем сознавались. Римских детей до сих пор пугают «Устами истины», если они врут. И дети в страхе признают, что солгали…

— Ой, мамочки! — вскрикнула Лёка Ж. и побледнела.

Мы неумолимо приближались к «Устам истины». Лёка Ж. нервно выглядывала из-за спин впереди стоявших туристов, пытась рассмотреть божество, откусывающее руки. Совсем рядом с площадкой перед «Устами» она заметила несколько деревянных коробок с прорезью, возле которой было написано «1 euro». Рядом за порядком следил один охранник.

— А что будет, если я не брошу монетку? Меня не пустят? — спросила Лёка Ж. с надеждой.

— Пустят, — заверил я. — Просто «Уста истины» откусят тебе руку.

Лёка Ж. оглянулась назад, но за нами стояла такая плотная очередь, что она поняла: обратный путь отрезан.

Мы подошли к коробочкам, опустили по монете в 1 евро, и Лёка Ж. замерла.

— Иди первым, — сказала она.

Но я взял Лёку Ж. за руку и подвел к «Устам истины».

— А теперь говори — верна ли ты своему «мужу»?

— Хм. Которому из них? — задумалась Лёка Ж. — Ой, я же вообще не замужем!

И пока я не успел конкретизировать свой вопрос, она быстро вложила руку в «Уста» и выдернула ее обратно.

— Съел? — с издевкой сказала она. — А теперь ты скажи: ревнуешь меня к Джованни?

— Нет, — сразу ответил я.

— А вот проверим. Суй руку, — потребовала она.

— Что за детские игры! — усмехнулся я.

— Ну уж нет! — возмутилась Лёка Ж. — Я совала, и ты суй. Давай. Люди ждут.

Я острожно вложил руку в «Уста» и торжествующе посмотрел на Лёку Ж. И вдруг что-то внутри схватило мою руку и потащило вглубь с такой силой, что я чуть не свалился.

Лёка Ж. с ужасом завизжала.

— Помоги мне, — прохрипел я.

Она схватила меня за пояс и потащила на себя. На помощь ей бросился охранник. Вместе они выдернули мою руку из кровожадной пасти.

— Ой, — закричала Лёка Ж., — у тебя нет руки!

— Конечно, нет, — засмеялся я. — Она у меня в рукаве.

Я вытащил наружу спрятанную в рукав кисть. Лёка Ж. кинулась на меня и стала молотить кулачками по груди. Охранник раздраженно кивнул нам на выход. Я извинился, взял Лёку Ж. под руку и увел в церковь.

— Дуреха, ты что, «Римские каникулы» не смотрела? — спросил я.

— Смотрела, — сердито ответила Лёка Ж. — А при чем тут они?

— Ты не помнишь, как Грегори Пек разыграл Одри Хепберн? — удивился я.

— Не помню. Что ты пристал! — раздраженно сказала Лёка Ж.

— Но, погоди, у тебя же фотографическая память, — напомнил я.

— Я библиомем — запоминаю только печатные буквы и цифры, — объяснила она.

У выхода из базилики уже стоял Джованни. Без шлема. Он тряхнул челкой и помахал рукой. Другую он держал за спиной.

Лёка Ж. бросилась к нему и сообщила по-английски, что «гад Бокка-делла-вэрита» откусил мне немного руки.

Джованни засмеялся и объяснил, что это никакой не «гад», то есть не божество, а обычная крышка люка Большой клоаки.

— Фу! А мы туда руки совали! — скривилась Лёка Ж.

— За несколько веков этот люк уже вытерли до дезинфицированного состояния, — успокоил я.

— Энд нау… — сказал Джованни и хитро улыбнулся. — Сюрпрайз!

— Где? — Лёка Ж. попыталась заглянуть за спину Джованни, чтобы увидеть, что он там прячет. Джованни увернулся и достал из-за спины розовый шлем.

— Каммон! — Джованни широким жестом пригласил к скутеру.

— Я не поняла, — сказала Лёка Ж. недовольно. — Мы сегодня уже катались на скутере. В чем сюрприз-то?

— Pazienza![15] — ответил Джованни.

— Какая еще пациентка! — Лёка Ж. обозлилась.

— Он говорит: «Терпи!» — перевел я Лёке Ж. и объяснил Джованни: она не знает, что такое «терпение».

Джованни понимающе кивнул и уселся на скутер. Лёке Ж. ничего не оставалось как надеть шлем и сесть вместе с ним. Мне Джованни предложил пойти следом и подробно описал маршрут: несколько раз «а sinistra», несколько раз «а destra», «dritto» и снова поворот… Я сбился со счета, сколько раз и куда мне нужно поворачивать. Он хотел, чтобы я заблудился?

Видя, что я так и не понял, куда мне идти, Джованни вспомнил о моей карте и попросил ее достать. Я вытащил карту, Джованни развернул ее, разложив на шлеме, взял у меня ручку и обвел место, где находится таинственный ангар.

Затем Джованни увез Лёку Ж., а я побрел по указанному маршруту. Если Джованни хотел, чтобы мы как можно реже собирались втроем, то прикатить на совместную прогулку именно на скутере — отличная идея.

Я поднялся на холм Авентин по крутой и узкой улочке, обнесенной со всех сторон высокими кирпичными стенами, и начал совершать многочисленные повороты, блуждая среди древних стен, деревьев и жилых домов всевозможных эпох — от античных построек до современных коттеджей. Наконец я решил плюнуть на поиски и просто гулять в удовольствие, любуясь одним из семи главных холмов Рима, на землях которого еще в V веке до нашей эры осели плебеи, то есть античные гастарбайтеры с начальным капиталом.

Не успел я пройти пару кварталов наугад, как натолкнулся на небольшой сквер, в котором действительно был ангар, обшитый алюминевыми листами. Я подошел ближе и увидел дверь, на которой висела табличка с желтым треугольником и красной рукой, предупреждающей, что посторонним сюда хода нет. Дверь распахнулась, и из нее выскочил багровый, как перезревший помидор, парень в косухе, алой бандане и черных джинсах. За ним выбежал Джованни.

Судя по жестикуляции и отдельным словам, уже знакомым мне по главе самоучителя «Итальянские ругательства», парень в бандане был чем-то очень недоволен, а Джованни пытался доказать, что он неправ.

Следом за ними на пороге появилась сияющая Лёка Ж. Она с любопытством посмотрела на парня-рокера и спросила у Джованни, что случилось. Тот залился соловьем, через слово воодушевленно повторяя «Brava!»

Парень в бандане мрачно зыркнул на Джованни, на Лёку Ж., смачно сплюнул и вернулся в ангар.

— Un momento, — сказал нам Джованни и поспешил за ним.

— Чем вы там занимались? — спросил я у Лёки Ж.

— Я им пела, — ответила она так важно, как будто была по меньшей мере оперной дивой.

— Пела? — не поверил я.

— Ну да. А что тебя удивляет! — хмыкнула Лёка Ж. — Помнишь, я сказала Джованни, когда мы шли к морю, а ты еще разделся догола и…

— Помню, — перебил я Лёку Ж.

— Да, так вот, я тогда сказала Джованни, что пою, — продолжила Лёка Ж. — Он обрадовался этому обстоятельству. Потому что его группа сейчас как раз записывает первый альбом, и им не хватает какой-то изюминки. Вот он и позвал меня на запись.

— Извини, изюминка — это ты? — уточнил я. — Ну и как ему на вкус?

— Ты же слышал. Я — брава!.. — сказала Лёка Ж. с гордостью. — Сначала я пыталась изобразить из себя Турандот и завела арию… Но они как-то скривились. И тогда я запела свой любимый припев из «Аяврика». Все музыканты даже играть перестали. Барабанщик выронил палочки, у гитариста пальцы в струнах застряли, Джованни чуть синтезатор не свалил. А у этого, который в бандане, он звукорежиссер, у него что-то там заискрилось. Он схватился за голову и убежал. Так ему понравилось.

— Вот она, сила настоящего искусства! — иронично заметил я.

Джованни вернулся к нам, держа в руке кейс с металлической набойкой, на которой были изображены карты и пятерка. Он всё не унимался, говорил, что у них получится «грэйт хит», что они запишут сингл, и под конец поцеловал Лёку Ж. в губы, промурлыкав:

— Ты — первашуда в мьёй джызньи!

Похоже, Лёка Ж. своими камланиями основательно повредила ему слух и голову.

— Грациэ, Джованни. Мольто бэнэ, — заворковала Лёка Ж.

Смотрю, дела у них пошли в гору. Джованни приобнял Лёку Ж. свободной рукой и спросил, куда теперь она хочет отправиться.

— Гоу ту Ватикан! — скомандовала Лёка Ж. — За мной еще один должок остался.

— Vaticano? — поморщился Джованни и поведал, что никогда не был даже в Сикстинской капелле.

Я не поверил. Но Джованни подтвердил на английском и итальянском, что это действительно так. Поразившись не меньше меня, Лёка Ж. стала настаивать на том, чтобы Джованни сходил в Сикстинскую капеллу вместе с нами. Но он лишь недоуменно пожал плечами и объяснил, что прекрасно знает ее по фотографиям.

— Я поняла, он боится, — заключила Лёка Ж.

— Чего? — спросил я.

— Ну как это говорится… — Лёка Ж. задумалась и вспомнила: — Гнева Божьего, вот.

Сверля Джованни проницательным взглядом инквизитора, Лёка Ж. поинтересовалась, ходит ли он в церковь. Джованни усмехнулся и ответил, что вокруг его дома сразу четыре базилики и он не знает, в какую из них должен ходить.

— Видишь, как изворачивается! — обратила мое внимание Лёка Ж. — Сейчас я его расколю! — заверила она и напрямик спросила Джованни, во что он верит.

«Ин зэ сан», — как на духу признался, перевел на итальянский: «Il sole», — и для убедительности показал рукой на солнце.

Лёка Ж. подняла взгляд и заморгала.

— Иль соле эзистэ пэр тутти, — наконец-то правильно выговорила она свою любимую фразу, впервые наполнив ее хоть каким-то смыслом.

Джованни тоже посмотрел на солнце и объяснил, что сегодня в Италии мало верующих — люди проснулись.

Я иронично заметил, что до них наконец-то дошло: религия — опиум для народа.

— Ah! Carlo Marx, — узнал Джованни.

— Да. Карл Маркс, — оживилась Лёка Ж. и неожиданно спросила: — А тебе нравится новый папа римский? Он такой милый!

Джованни лишь ухмыльнулся. Религиозная тема наскучила ему. Мне, честно говоря, тоже.

Он направился к скутеру, по-прежнему не расставаясь с кейсом.

— Зачем он таскает с собой этот дипломат? — поинтересовался я у Лёки Ж. — У него там что, предметы первой необходимости?

— У него там… — начала она, но спохватилась. — Ой. Я не могу тебе сказать. Это не моя тайна.

— Да мне и неинтересно, — хмыкнул я. — Ну пока.

— Ты куда? — напряглась Лёка Ж.

— Пойду искать действительное счастье, — процитировал я Маркса.

— А я-а-а? — растерянно протянула Лёка Ж.

— А ты катайся с Джованни на скутере, — порекомендовал я. — Мне эти гонки по вертикали уже поднадоели.

— Но сегодня Джованни пригласил на семейный ужин… — растерялась Лёка Ж.

— Желаю счастья в личной жизни, — сказал я и попрощался: — Чао!

Я развернулся и пошел куда глаза глядят.

Хватит рубить мне хвост по кусочкам.

Я побрел по брусчатому тротуару. Сзади кто-то посигналил — Джованни вез Лёку Ж. на своем «Беверли 500». Лёка Ж. помахала рукой. Я махнул в ответ и даже улыбнулся. Они понеслись дальше. Вот и всё. Теперь я совершенно свободен.

Продвигаясь по лабиринту тихих и безлюдных улочек, я даже не пытался заглянуть в карту и выяснить, где нахожусь и куда направляюсь. Римские пейзажи сменялись сами собой, совершенно не мешая состоянию транса, в которое я погрузился.

Пришел в себя, лишь когда снова оказался на площади «Уст истины». Скользнул взглядом по длиннющей очереди к античному канализационному люку, которая вытянулась на весь квартал. И не сразу понял, что мы с Лёкой Ж. были здесь всего лишь сегодня утром.

Я разозлился. На Лёку Ж., которая прыгает от одного типа к другому как стрекоза-непоседа. На себя, позволяющего ей это. На то, что без конца задаюсь одними и теми же дурацкими вопросами вместо того, чтобы хоть что-то предпринять.

Я двинулся дальше, мимо пальм и античных развалин Римского Форума, мимо многотонного соска Алтаря Отечества и фаллической Траянской колонны, мимо арок проходов и решетчатых окон…

Так я оказался на крохотной виа дель-Джезу, где обнаружил неприметный супермаркет «DiperDi». Мортаделла, прошутто, брезаола, десятки видов сыров, десятки видов хлеба, молока и молочных изделий, сотни сортов вина — по доступной цене, и все это, как я выяснил, посмотрев на карту, в двух шагах от Пантеона и пьяцца Навона!

На полках с вином я, к своему удовольствию, нашел пятилитровую бутыль «Fontana di Papa» — Джованни демонстрировал нам такую же. Пять литров удовольствия за пять евро — перед таким соблазном я не мог устоять. Взял три прозрачных пакета с гордой зеленой надписью «Eco rispetto» — «Уважение к природе», поставил их друг в друга для крепости, поместил внутрь бутылку вина с пластиковыми стаканчиками и отправился с этим грузом на пьяцца делла-Ротонда, к Пантеону, храму всех богов.

Я присел на ступеньки у фонтана Пантеона, в центре которого возвышался красногранитный обелиск из Гелиополя, изготовленный для Рамзеса II. Достал пластиковый стаканчик, открутил крышку бутылки, плеснул себе вина и раскрыл свой замечательный путеводитель. В большинстве электронных гидов, которые я просматривал перед поездкой, сообщалось о неком художнике, который приехал в Рим и был поражен Пантеоном настолько, что больше никуда в Вечном городе и не ходил. Каждый его день начинался и заканчивался в Пантеоне, поскольку в нем и был весь Рим. Имя художника я так и не запомнил — память у меня не настолько хорошая, как у Лёки Ж., — и решил поискать его в моем путеводителе.

В книге сообщалось, что первое здание Пантеона было построено предположительно в 27 году до нашей эры при консуле Марке Випсании Агриппе, зяте императора Августа. Агриппа вошел в историю Вечного города тем, что очистил акведуки и городскую канализацию, устроил бесплатные раздачи еды и посещение бань в течение года, прогнал иноземных астрологов и жрецов, а также завершил многие объекты античного долгостроя, начатые еще при Юлии Цезаре.

Первый Пантеон, четырехугольный, серьезно пострадал во время пожара 80 года нашей эры. Храм был восстановлен, но в 110 году удар молнии уничтожил его до основания.

Предположительно в 125 году на месте разрушенного храма император Адриан возвел новый Пантеон, известной нам цилиндрической формы с полусферическим куполом и девятиметровым в диаметре отверстием сверху. Диаметр купола, выполненного из бетона, прослоенного кирпичами, почти равен высоте храма — примерно 43 метра.

Понтифики на свой лад пытались приспособить языческий Пантеон к нуждам папского Рима. Урбан VIII распорядился снять бронзовые скульптуры, барельефы, потолочные покрытия и переплавить их. Папский любимчик Бернини использовал античную бронзу для создания балдахина над алтарем в соборе Святого Петра.

Тот же Бернини по заказу того же Урбана VIII пристроил над входом в Пантеон миниатюрные башенки, которые римляне прозвали «ослиными ушами» — именно на них намекал Борромини, когда поставил каменные ослиные уши напротив окон Бернини. «Что не сделали варвары, сделали Барберини» (слово «barbari» — «варвары» — созвучно с фамилией Барберини) — язвили горожане. В 1883 году «ослиные уши», ко всеобщему удовольствию, снесли.

Про художника, приходившего в Пантеон каждый день, я так ничего и не узнал. А был ли художник-то?..

Я налил себе еще вина, выпил, закрутил бутылку и вошел в Пантеон. Сто сорок кессонов ступенчатого сечения пятью концентрическими кругами уносили к небосводу сферический купол. Пространство храма прошивал косой столб солнечного света. Из внутренней полутьмы свет казался матовым. Широкий луч падал под углом, образуя большой овальный зайчик на стене в метре от пола. Я двинулся к нему, но, когда проходил под отверстием купола, луч неожиданно исчез, в небе громыхнуло и прямо на меня полился дождь. Не прогневал ли я чем-нибудь божество Джованни?

Я вышел под дождь и побрел к метро. Холодные капли стекали за ворот, прошивая дрожью всё тело.

Вернувшись в номер, я открыл бутылку вина и начал пить. Как-никак праздник нынче.

— запел я и хлебнул вина. —

Как там дальше-то?.. Что-то не пошла песня.

Я включил маленький обшарпанный телевизор. На экране появился хор итальянских старушек, которые пели что-то забористое, пока группа бодрых старичков изображала на танцполе нечто похожее на буги-вуги.

На другом канале шел итальянский час рекордов, в котором, судя по заставке, собирались претенденты на то, чтобы попасть в анналы Книги Гиннеса. В анонсе передачи одно за другим мелькали лица. Потрепанная мускулистая женщина, которая садилась на шпагат на шесте, карлица-индуска, целиком умещавшаяся на одной руке ведущего, негритянка, которая умела вываливать белки глаз на полтора сантиметра, японец, протыкающий тыквы пальцем…

Я щелкнул пультом. Огромный белый слон в панаме ехал на одноколесном велике. В панаме слона сидел мальчик в костюме клоуна. Он сбивал из рогатки воздушные шары и считал от одного до десяти:

— Uno! Due! Tre! Quattro! Cinque! Sei! Sette! Otto! Nove! Dieci!

Интересно, Лёка Ж. уже освоила итальянские числительные? Надеюсь, Джованни ей помог?

Я выпил еще вина и громко запел:

Ты сейчас далеко-далеко…

До тебя мне дойти нелегко…

В стену гулко постучали.

— Эх, Лёка, Лёка! Зачем ты так далёка! — вздохнул я и понял, что должен это записать, пока не забыл.

Я схватил путеводитель, ручку и стал карябать на чистых страницах результат моего вдохновения…