Италия. Страсти по Вечному городу

Глава 6 Римская ночь

— Куда ты прешь, весталка похотливая! — по-русски заорал Гарик итальянке, втиснувшей свой смарт на парковку в плотном ряду мотоциклов прямо перед нашим носом.

Маленькая улочка в три-четыре дома была слишком узкой, и дорога с односторонним движением теснила полоску брусчатого тротуара, рассчитанного на одного пешехода. Видимо, разозлившись, Гарик выкрикнул первое, что пришло ему в голову, — какой-нибудь стишок Ивана Баркова.

— Сразу видно — итальянка за рулем! — продолжал Гарик, раздраженно жестикулируя. — Все итальянцы тупые и наглые. Куда мне теперь вставить!

Лёка Ж. неодобрительно покосилась в его сторону.

Гарик выскочил из фиата и побежал к вышедшей из смарта итальянке. Они обменялись парой реплик, сопровождая их экспрессивными жестами, после чего синьорина поставила свою тачку на сигнализацию и как ни в чем не бывало удалилась.

— Идите пока с Алессандро, — сказал Гарик, вернувшись, — а я машину вставлю и приду.

Гарик направился к русоволосому парню, который спокойно наблюдал за происходящим, стоя на тротуаре.

— Твой Энрико все-таки не очень хорошо знает русский, — тихо сказал я Лёке Ж.

— Никакой он не мой, — усмехнулась Лёка Ж. — Он — Сусанин.

Гарик вернулся к нам вместе с Алессандро, который вблизи оказался двадцатипятилетним юношей с ярким природным румянцем. Он помог Гарику вытащить чемоданы Лёки Ж., взял один — второй достался мне — и повел нас по узкому тротуару к металлической решетке, над которой висела основательная мраморная доска с названием: via Caltagirone, улица Кальтаджироне.

У Лёки Ж. появился новый объект для приложения нерастраченной энергии. Судя по тому, с каким энтузиазмом она обменивалась с Алессандро двумя хорошо усвоенными ею итальянскими словами, «прега» и «грация», Лёка Ж. успела уже позабыть о разочаровавшем ее Энрико-Гарике.

Алессандро отворил высокую железную калитку, и мы зашли во двор. Широкий проход, облицованный бежевой керамической плиткой, вел к такой же металлической калитке напротив. Справа уходила ввысь отвесная стена серого здания. Слева, внизу, приютились три двухэтажных дома в курортном стиле, к ним спускалась древняя каменная лестница.

— Ой, какая прелесть! — Лёка Ж. показала мне на фигурку Мадонны в голубом одеянии, установленную в стенной нише за стеклом. — Чем-то на меня похожа, правда?

Я сравнил Мадонну и Лёку Ж.

— Ну да, — согласился я. — Она тоже женщина.

— Мог бы и полюбезнее быть. — Лёка Ж. хмыкнула и переключилась на Алессандро. — Прега! — сказала она, разрешая ему двигаться дальше.

Понаблюдав за широкой спиной молодого итальянца, Лёка Ж. напела:

— Алессандро, Але-алессандро… — И громко спросила: — Алессандро, знаешь такую песню?

Тот обернулся. Судя по его недоумению, он, если и слышал такую песню, то в исполнении Лёки Ж. попросту не узнал.

— Ну, Леди Гога, глупый! — снисходительно объяснила Лёка Ж.

— Lady? — переспросил Алессандро. — Оh! Si, Lady Gaga.

На этом содержательная беседа закончилась. Мы прошли вдоль здания, свернули в арку посреди дома и оказались в еще одном дворике, уставленном кадками с невысокими пальмами. Двор был таким же идеально чистым, как предыдущий. У одной из стен бил небольшой фонтан из трех мраморных чаш.

— Куда мы попали! — залилась в восторге Лёка Ж. — Итальянский дворик перед отелем «шесть звезд — все включено».

— Погоди, мы еще квартиру не видели, — попытался я остудить пыл Лёки Ж.

— Да, представляешь, как хороша квартира, если тут такой двор! — поняла меня Лёка Ж. по-своему. — Я готова жить прямо здесь, у фонтана.

— Вот и оставайся, а я пойду с Алессандро, — предложил я. — Честно говоря, очень уже хочется принять душ…

— Обломись, в душ я пойду первой, — пообещала Лёка Ж. и наконец-то вошла в подъезд, дверь которого Алессандро терпеливо держал, пока она восхищалась итальянским двориком.

По широкой, сияющей белизной лестнице мы поднялись к крохотному лифту на площадке между нулевым и первым этажами. Лифт, под стать дому, был старым, но тоже чистым. Застекленные деревянные двери блестели в ярком электрическом освещении. Табличка над пультом сообщала: «335 Kg, 3 persone». Похоже, субтильных жильцов тут не бывает.

Лёка Ж. глянула на себя в зеркало, закрепленное на стенке лифта напротив двери, оценила свою фигуру и занервничала. Она тайком бросила взгляд на Алессандро — не заметил ли он ее переживаний. Но Алессандро, кажется, вообще ни на что не обращал внимания.

Он нажал на седьмой, последний, этаж. Лёка Ж. занервничала еще сильнее. Наверное, опасалась, что не доедем. Чтобы отвлечь ее от панических мыслей, я спросил, пойдем ли мы сегодня гулять.

— А как же! — живо отреагировала Лёка Ж. — Зря я, что ли, приехала. Я не намерена терять ни минуты! Вот только приму душ, переоденусь, приведу себя в порядок…

Пожалуй, я погуляю один, а потом зайду за Лёкой Ж. За те три-четыре часа, которые ей понадобятся, чтобы «привести себя в порядок», я успею обойти полгорода. Я поделился своими соображениями с Лёкой Ж. и в ответ услышал:

— Я к тебе со всей душой, в Рим привезла, а ты… — На этом слова у нее кончились, и она пустила в ход пальцы, дав мне щелбана по лбу.

— Ну погоди, — зло шепнул я Лёке Ж., потирая лоб. — Как твой новоиспеченный муж я тебе устрою ночь новобрачных. Вот только останемся без свидетелей…

В испуге Лёка Ж. попыталась отпрянуть на безопасное расстояние, но лифт для этого был слишком тесным, и она шмякнулась об стену. Кабинку затрясло, лифт остановился. Алессандро невозмутимо открыл дверцы…

Итак, жилье, которое снял для нас Гарик, оказалось двухкомнатными апартаментами. Первая комната совмещала гостиную и кухню, вторая была спальней с двумя кроватями.

— Мольто бэнэ! — сказал я, не удержавшись, что означает «очень хорошо».

Услышав это, Алессандро решил, будто я в совершенстве владею итальянским и начал экскурсию по квартире на родном языке. Из потока итальянских слов я вылавливал лишь один знакомый оборот e poi — «а затем». В тексте первого урока им часто пользовались маски-персонажи, пытаясь выяснить, куда еще поведет их изверг Ругантино.

Этим e poi Алессандро начинал каждую новую главу повести о замечательной квартире. Я ходил следом за ним, вежливо кивая и произнося единственный звук «м-м». Лёка Ж. наблюдала за нами со стороны и на всякий случай молчала.

К счастью, язык жестов у итальянцев очень развит, поэтому незнание разговорного языка мне не помешало. Сначала Алессандро показал закуток с письменным столом, книжными полками и настенными, напольными лампами. Он присел за стол и жестикуляцией объяснил, что здесь можно писать и читать. Затем — крохотную гардеробную справа от закутка, в ней имелись вешалки, лестница-стремянка, сушилка для белья, чистые полотенца и постельное белье, а также гладильная доска и утюг. Алессандро продемонстрировал, как пользоваться утюгом.

Затем он отвел нас в ванную, рассказал о душевой кабине, раковине для умывания, стиральной машине, унитазе и биде. Как пользоваться биде, показывать не стал. Постеснялся, наверное. В ванной взгляд Лёки Ж. упал на окно с рифленым стеклом, но она ничего не спросила.

Со спальней управились быстро — дверь была открыта, поэтому мы с Лёкой Ж. успели ее как следует рассмотреть, избавив нашего гида от необходимости объяснять, чем заниматься в постели. Затем Алессандро повел нас на кухню, показал холодильник, в котором стояли бутылка молока и большая банка кофе, показал кухонные шкафчики, заполненные разнокалиберной посудой, газовую плиту с духовкой, посудомоечную машину.

Затем мы перешли в зону гостиной, где Алессандро обратил наше внимание на кожаный диван, кондиционер, телевизор и дивиди-проигрыватель с пультами. Лёка Ж. устала и присела за кухонный стол.

В этот момент в квартиру вошел Гарик. Обнаружив, что Алессандро говорит с нами по-итальянски, Гарик сообщил ему, что мы non capiscono italiano, то есть не понимаем ни фига.

Невозмутимость нашего гида по квартире впервые за все это время была поколеблена. Он посмотрел на меня со смешанным чувством недоумения и досады: мол, что, теперь всю экскурсию заново проводить? Я успокоил его, соврав, что все прекрасно понимаю, только говорю не очень хорошо.

Алессандро кивнул и продолжил рассказ о телевизоре, демонстрируя, как пользоваться пультом. Телевизор включился. На экране появилась старушка в качалке. Она мирно пила кофе, слегка покачиваясь в кресле. В кадр высунулся длинный слоновий хобот. Слон набрал воздуху и сдул старушку вместе с кофе, как пушинку. Это была реклама высокоскоростного Интернета. Алессандро переключил канал. Возник крупный план молодого человека, который что-то пил из жестяной банки. Парню тут же оторвало голову. На ее месте выросла новая. Это реклама аранчаты — апельсинового лимонада. Все-таки у итальянцев, что ни говорите, очень странное чувство юмора.

— Что ж… — перешел я к вопросу, волновавшему всех участников вечеринки. — И сколько мы должны за такую красоту?

Гарик перевел Алессандро. Тот ответил:

— Settecento.

В итальянских числительных я пока добрался только до четырех. Нужной цифры в этом ряду не было. Я посмотрел на Гарика.

— Семьсот, — перевел он.

— Евро??? — не поверила Лёка Ж.

— Ну да, за десять дней, — пояснил Гарик.

На лице Лёки Ж. отразился мучительный процесс подсчета. Она где-то вычитала, что для въезда в Италию нужно иметь минимум по 50 евро на день. Мы взяли с запасом — по 60 евро. Но во сколько нам обойдется квартира, Лёка Ж. уточнять не стала — она же была уверена, что нас поселят даром. Теперь у нас останется 500 евро на двоих на десять дней. Маловато, конечно. Но что поделаешь. Раньше надо было думать. Придется экономить…

— А заплатить надо сейчас? — наконец спросила Лёка Ж.

— Как тебе удобно, Льёка, — ласково ответил Гарик. — Лучше сейчас. Но можно не всё.

— Отлично! — обрадовалась она и, быстро прикинув в уме, предложила заплатить сейчас только за неделю, а остальное отдать, когда ей мама пришлет. И вообще она не рассчитывала, что надо будет так много платить…

Обиженно жестикулируя, Гарик стал сердито объясняться:

— Для Рима это очень мало! В отелях самые дешевые номера — 50 евро за день.

— Все в порядке, Гарик, — вмешался я. — Просто Лёкины расчеты редко соотносятся с действительностью.

Гарик, кажется, не очень понял, что я сказал. Но все-таки кивнул и согласился с тем, что мы заплатим пока только за неделю.

— Моменто! — важно сказала Лёка Ж. и увела меня в спальню.

Закрыв дверь, она деловито распорядилась, чтобы я заплатил и за Лёку Ж., а то у нее проблемы с наличностью. Это был предел наглости (хотя потом выяснилось, что еще нет).

— Что ты несешь! — взорвался я. — У тебя столько же денег, сколько и у меня.

— Ну… — замялась Лёка Ж. — Я в «Дьюти-фри» ходила, два раза… Ну и еще потратилась…

Отлично. И на что она, интересно, рассчитывала? Впрочем, выяснять, что у Лёки Ж. в голове — занятие бесперспективное. Теперь важнее понять, как мы проживем эти десять дней в Риме. Для начала нужно понять, сколько у нас всего средств к существованию.

Я потребовал, чтобы Лёка Ж. немедленно отдала мне все свои наличные. Я объединяю их со своими, плачу за квартиру, за семь дней, остальное делю поровну и отдаю Лёке Ж. половину. По-моему, это справедливо… Или ей придется выкручиваться самостоятельно.

Лёка Ж. задумалась. Вздохнула. Раскрыла кошелек и отдала мне свои деньги.

По глазам ее было видно, что в голове у нее созрел собственный план, но делиться им она не спешила.

— Когда мне мама пришлет, сделаем так же, — пообещала Лёка Ж. слишком твердо для того, чтобы это было правдой.

Я объединил наши наличные и подсчитал. За вычетом оплаты квартиры у нас оставалось 440 евро на двоих. Наверное, на это можно протянуть. Есть нечего, да жить не скучно…

После расчета с Алессандро Гарик заметно повеселел. Лёка Ж. — тоже.

— Надо выпить за удачный приезд, — изрекла она. — Только у нас одно мартини осталось. Где тут круглосуточный магазин?

Что такое круглосуточный магазин, Гарик не понимал. После того как мы объяснили ему, что это тот, который работает не только днем, но и ночью, Гарик перебросился парой слов с Алессандро. Из их беседы я понял, что они говорят о Термини, главном римском железнодорожном вокзале. Там, кажется, действительно есть такой магазин, но Гарик с Алессандро никогда там не бывали.

— И это единственный круглосуточный? — поразилась Лёка Ж.

— Да, — ответил Гарик. — Тут все магазины закрываются в восемь-девять вечера.

— Бедные, как же вы тут живете! — посочувствовала Лёка Ж.

— Привыкли, — сказал Гарик и поведал о суровом быте римлян. Оказывается, каждый раз, когда попадают в магазин, римляне основательно затовариваются — потому как неизвестно, удастся ли в ближайшее время застать его открытым. Магазины поздно открываются, рано закрываются, и у них очень продолжительный обеденный перерыв. А последние три дня вообще ни один магазин не работал, поскольку все празднуют беатификацию, то есть возведение в сан блаженных почившего в 2005-м папы римского. Поводом для беатификации, как объяснил Гарик на своем армяно-итальяно-русском, «служилось чудо». После смерти папы одна французская монашка молилась и просила, чтобы он ее вылечил. Ну, папа и вылечил…

— Как? Он же умер! — удивилась Лёка Ж.

— Это чудо, — повторил Гарик. — Еще одно чудо будет, и можно папу святым делать. Святой это очень почетно — большое уважение…

— Какой замечательный папа! — умилилась Лёка Ж. — И после смерти помогает… Ой, а может, мне тоже папе помолиться? И мне помощь, и ему хорошо — карьеру сделает в небесном мире. А слышали анекдот? «Милый, скоро ты станешь папой!» — «С чего ты это решила?» — «Блин, из Ватикана звонили…»

Лёка Ж. хихикнула в одиночестве.

— Гарик, переведи Алессандро, — попросила она, не дождавшись реакции. — Он же ничего не понял.

— Я ему потом переведу, — пообещал Гарик.

— Так где же мы купим выпить? — вернулась Лёка Ж. к волновавшему ее вопросу.

Мне эта животрепещущая тема была малоинтересна, поэтому я попрощался с Гариком и Алессандро и отправился в душ.

— Нет! — моментально отреагировала Лёка Ж. — Я первая!

— Пока ты соберешься в душ, я успею три раза помыться, — ответил я и юркнул в ванную, пока Лёка Ж. не успела ее занять.

В ванной меня поджидало два сюрприза. Во-первых, дверь не закрывалась. Во-вторых, в душе текла либо холодная вода, либо горячая. Настроить на приемлемый теплый вариант мне не удалось. Видимо, из-за того, что этаж был последним, а напор воды слабым. Поборовшись с душем несколько минут и пару раз обжегшись, я принял твердое решение: мыться холодной водой. Все-таки это реальнее, чем кипятком. В конце концов, Порфирий Иванов обливался ледяной водой на морозе — и ничего, прожил до глубокой старости.

После холодного душа я взбодрился, не чувствовал никакой усталости и готов был к ночным подвигам. Я вышел из ванной с твердым намерением немедленно отправиться на встречу с Вечным городом.

— Какой гусь! — такой репликой встретила меня Лёка Ж., курившая в окно на кухне.

— Послушай, не привередничай, — примирительно сказал я. — Ты же видишь, я быстро помылся, как и обещал…

— Да я не о тебе, — отмахнулась Лёка Ж. — Представляешь, Гарик пригласил меня на ночную прогулку по Риму. Это при живом-то муже! Мало того что за квартиру заставил платить… Я ему говорю…

— Погоди, — перебил я Лёку Ж. — Ты согласилась или отказалась?

— Отказалась конечно! За кого он меня принимает? — возмущенно сказала она и кокетливо добавила: — Но потом согласилась. Должна же я его помучить!

— Ох, Лёка, — покачал я головой. — Ладно, мучай его дальше. А я пошел гулять.

— Нет!!! Не бросай меня! — возопила Лёка Ж. Ну это уже слишком. Пора расставить все по своим местам.

— Лёка, имей совесть, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие. — Ты просила, чтобы я поехал с тобой в Рим. Я поехал. Ты просила помочь тебе финансами. Я помог. Но проводить ночь с твоим итальянским хахалем армянского, как выяснилось, происхождения, я не собираюсь. Гуляй с ним сколько тебе вздумается. А у меня свои планы.

— Но как я уйду из квартиры? — не сдавалась Лёка Ж.

Я молча указал взглядом на две пары ключей, лежавших на кухонном столе.

— А я… я… — подыскивала Лёка Ж. новые аргументы. — Заблужусь! Мы с Гариком договорились, что я позвоню, как буду готова, и он подъедет на… — Лёка Ж. взяла бумажку и стала всматриваться в накарябанные на ней буквы, — на пьяцца Сан-Джо-ван-ни-ин-Ла-те-ра-но… Это там, где церковь стоит. Вот как я это найду? Сюда он за мной заехать не может. Ты же сам видел — здесь парковаться негде. И потом, Гарик тебя боится — он же думает, что ты мой муж… — объяснила Лёка Ж. и заканючила: — Я сейчас приведу себя в порядок. Ты меня проводишь, а потом пойдешь гулять. Ну пожалуйста-а-а-а…

Пришлось согласиться — все равно не отстанет. Я положил свою пару ключей в сумку и предупредил Лёку Ж., что если она не будет готова ровно через тридцать минут, я ухожу. Лёка Ж. чмокнула меня в щеку и умчалась в ванную.

Через минуту оттуда раздались душераздирающие крики. Это Лёка Ж. пыталась принять душ. Надо было предупредить ее. Хотя… так дело пойдет быстрее. Я достал сигарету, закурил и присел к открытому окну. В сгустившейся тьме справа от меня виднелась сияющая огнями белая крыша со скульптурами и крестом. Видимо, это и есть собор Сан-Джованни-ин-Латерано. Напротив меня, за высокой каменной стеной античного происхождения, возвышалась параллелепипедом башня с часами. Башенные часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Одно из двух — или спешат, или я неправильно высчитал римское время.

Я поставил чайник, нашел чай и закрывающееся ситечко-яйцо для заварки. Закурил снова. Заварил чай. Пощелкал телеканалы. Выпил две кружки чаю. Глянул на башенные часы. На них по-прежнему было 10.15. Время остановилось.

Лёка Ж. до сих пор была в ванной и подозрительно не издавала никаких звуков. Может, утонула?

— Лёка, ты жива? — крикнул я и услышал в ответ:

— Да! Не заходи — тут дверь не закрывается!

— Знаю, — сообщил я. — Твои тридцать минут истекли.

— Еще пять минут, и я готова! — отозвалась Лёка Ж. — Правда-правда.

У Лёки Ж. своеобразное представление о времени. Ее среднестатистическая минута длится раз в пять дольше, чем у нормальных людей. Поэтому, если она говорит, что будет готова через пять минут, ее стоит ожидать, как не сложно подсчитать, минут через двадцать пять плюс пять-десять-двадцать в запасе — в зависимости от настроения.

Я достал самоучитель итальянского и взялся за второй урок. Но дальше вопросов Коломбины «Dove si trova il Campidoglio?» («Где находится Капитолий?») и «Come si arriva al Colosseo?» («Как пройти к Колизею?»), которые поставили в тупик всегда находчивого Ругантино, ученье не пошло. Я отложил книгу, плеснул себе мартини в стакан и, расхаживая по комнате, стал нараспев повторять: «Довэ си трова иль Кампидольо… Комэ си аррива аль Колоссэо…»

— Что это ты делаешь? — спросила Лёка Ж., появившись наконец-то в полном прикиде. — Стихи учишь? И почему пьешь без меня?

Она выхватила мой стакан с мартини и опрокинула его одним залпом.

— Это не стихи… — разочарованно сказал я. И тут меня натурально осенило: — Ты права — звучит как поэзия. Ну конечно! Как же я сразу не понял! Я еще думаю: почему в итальянских песнях такие странные рифмы.

— Какие? — спросила Лёка Ж., усевшись за стол и налив себе еще стаканчик.

— Ну например: «блю» — «Тиву» или «номэ» — «фьорэ».

— Богатые римфы! — сыронизировала Лёка Ж., в которой опять проснулось первое гуманитарное образование. — Так и в чем тут дело?

— А в том, что итальянцам рифмы не нужны, — объяснил я. — У них такой ритмичный язык, что и проза звучит как поэзия. Довэ си трова иль Кампидольо… Слышишь?

Лёка Ж. кивнула.

— Какой ты умный, Сева! Каждый раз поражаюсь, — восхитилась Лёка Ж. и опрокинула еще стаканчик мартини.

Затем она бодро глянула на себя в зеркало и деловито сказала:

— Всё, нам пора. Сейчас позвоню Гарику… — Лёка Ж. осеклась. — О-ё! Как же я позвоню-то!

— А что такое? — спросил я, еще не осознавая масштаб надвигающейся катастрофы.

— У меня же баланс в минусе и роуминга нет! — скорбно пожаловалась Лёка Ж. — А домашнего аппарата здесь нет — не поставили!

— Звони с моего. — Я живо достал телефон. — У меня, правда, тоже роуминга нет, но с балансом все в порядке. Звони, — предложил я, протягивая свой мобильный.

Чтобы наконец выйти из этой квартиры, я готов был и не на такую жертву.

— И как ты это себе представляешь? — язвительно спросила Лёка Ж. — Здравствуй, Гарик! Я звоню тебе с телефона мужа, но он ни о чем не догадается… Нет-нет-нет. Гарик сразу заподозрит неладное. Сделаем так. Пойдем в ближайший бар, там же есть телефон, оттуда я и позвоню.

Я сразу согласился с этим на редкость разумным предложением Лёки Ж. и напомнил ей, чтобы не забыла взять ключи.

Лёка Ж. схватила сумочку и побежала на выход, пеняя мне за медлительность. Давно бы так — я имею в виду Лёкину скорость передвижения. Она так спешила, что даже не стала смотреть, как я закрываю дверь. А стоило бы поглядеть — чтобы потом не мучиться раздумьями, куда какой ключ вставлять.

Через пару минут мы нашли шумный бар через дорогу от нашего дома. Лёка Ж. бросилась к бармену, упитанному итальянцу-брюнету с густыми кудрями. Я поспешил следом.

— Бонжорна! — начала она.

— Лёка, сейчас вечер, — тихо сказал я. — Нужно говорить: «буонасэра».

— Какая разница! Ладно, бонасера, — сказала Лёка Ж. бармену и сообщила: — Ай вонт ту колл[5].

— Bellissima! — восхитился бармен.

— Чего белисима? — возмутилась Лёка Ж. — Телефон где? Понимаешь, те-ле-фо-на? — громко сказала Лёка Ж. и изобразила телефон, приложив к уху руку с оттопыренными большим пальцем и мизинцем.

Бармен весело кивнул, вышел из-за стойки и повел нас на улицу. Используя смесь итальянских и английских слов и помогая себе жестами, он объяснил, как пройти к ближайшему таксофону.

— Странно. Что, у них в баре телефона нет? — удивилась Лёка Ж., но, поблагодарив бармена по-английски, побежала в указанном направлении, за угол.

Там действительно стояла телефонная будка, возле которой ошивался подозрительный субъект мулатской наружности в кожаной куртке с металлическими шипами. Субъект держал возле уха мобильник и молчал. Заметив меня и Лёку Ж., он стал разглядывать нас нагло и мрачно. Через улицу напротив тусовалась компания из пяти-шести типов той же наружности.

— Может, поищем другой телефон? — сказал я Лёке Ж., оценив обстановку.

Но она уже мчалась к будке, не обращая на меня никакого внимания. Пришлось последовать за ней.

Подойдя к будке, у которой не оказалось двери — то ли ее украли, то ли на ней решили сэкономить, — я застал Лёку Ж. в плачевном состоянии. Она колошматила по телефону и хныкала.

— Как эта хреновина работает? — спросила она, хряснув трубкой по корпусу таксофона.

Мулат с мобильным придвинулся поближе и встал возле нас.

— Лёка, там есть инструкция, — спокойно сказал я, не выпуская мулата из поля зрения.

— Ага! — раздраженно ответила Лёка Ж. — Тут только по-итальянски. Иди прочитай — ты же знаешь язык…

Я залез внутрь, глянув перед этим на компанию мулатов напротив — те явно следили за нами и что-то живо обсуждали.

Я лихорадочно стал выискивать знакомые слова в инструкции по применению. Таковых не было. Но рядом все необходимые действия изображались графически.

— Лёка. Смотри, тут же нарисовано, — сказал я. — Все очень просто. Берем монету, опускаем вот сюда. Ждем ответа, а затем…

— Думаешь, ты самый умный? — Лёка Ж. снова ударила трубкой по телефону. — Это я уже сделала. Ответа нет. Может, у них вообще с таксофона нельзя позвонить на мобильный!

Мулат подошел к нам вплотную. Я заслонил собой Лёку Ж. и сжал кулаки, чтобы в случае нападения нанести ответный удар. Типы через дорогу сгруппировались. Может, мы еще сможем сбежать?

Мулат что-то сказал в свой мобильный и отнял его от уха.

— Буонасэра! — вежливо сказал он.

Лёка Ж. затаилась за моей спиной.

— Буонасера! — вежливо ответил я. Главное — не подавать виду…

— Вонт ту калл?[6] — спросил мулат.

— Йес-йес! — радостно закричала Лёка Ж., выскочив из-за моей спины. — Вонт ту калл. Очень-очень вонт.

Уточнив, что звонок будет на римский номер, мулат достал из кармана куртки второй мобильный и протянул его Лёке Ж., предложив «плиз, калл».

Лёка Ж. взяла телефон, дала мне замусоленную бумажку с номером Гарика, чтобы я держал ее, пока она набирает номер. Мулат вернулся к своему молчаливому разговору по первому мобильному.

Лёка Ж. набрала номер, прильнула к трубке, подождала, но ответа не было. Она расстроено вернула мобильник хозяину, объяснив, что он «донт ворк».

Мулат что-то сказал в первый телефон, отключил его, убрал в карман, взял у Лёки Ж. второй мобильный, а у меня бумагу с номером. Посмотрев в нее, он показал Лёке Ж. на первые цифры и сказал, что их набирать не нужно, потому что «итс намбэр оф кантри».

После этого он сам набрал номер, дождался ответа, сказал: «Pronto!», сообщил собеседнику, что с ним хочет говорить un bellaragazza — один красивая девушка, — и передал трубку Лёке Ж.

Она затараторила:

— Гарик, это я. Со мной все в порядке. Просто у меня кончились деньги на телефоне, я пошла на улицу и встретила тут приятного молодого человека, который дал мне свой телефон… Где ты будешь меня ждать?.. А где это?..

Мулат из чувства такта, дабы не слушать, о чем говорит Лёка Ж., завел со мной беседу, спросив из какой мы «кантри». Узнав, что «фром Раша», мулат радостно закивал, протянул мне руку и представился Ахмедом.

— Сева, — ответил я, пожимая его широкую черную ладонь.

— Сьва? — переспросил мулат.

— Йес, Всеволод, — уточнил я.

Мулат кивнул. Видимо, полный вариант имени был ему совсем не по зубам.

Лёка Ж. отключила телефон, отдала владельцу и заворковала:

— Сэнкью вери мач! Май нэйм из Лёка. Я никогда не забыть твоя доброта. Ай лав ю. — Она чмокнула мулата в щеку и спросила, может ли она с ним сфотографироваться?

Ахмед смущенно кивнул, Лёка Ж. достала свой телефон, отдала мне, прижалась к благодетелю и улыбнулась, обнажив все зубы.

— Щелкай! — распорядилась она, сияя голливудской улыбкой.

После короткой фотосессии из десяти дублей Лёка Ж. опять начала благодарить мулата, рассыпаясь в комплиментах, но впомнила, что ей нужно спешить.

Мы побежали. Мулаты на противоположной стороне улицы весело замахали нам на прощанье.

Когда мы покинули сердечную компанию, Лёка Ж. на бегу объяснила, что Гарик не может припарковаться у Сан-Джованни, так как там народ гуляет во славу блаженного папы, поэтому мы должны найти пьяццале Аппио — это где-то рядом с собором. Теперь следовало поймать какого-нибудь аборигена и выяснить, как туда добраться.

Первый же итальянец, который встретился нам по пути, парень лет девятнадцати в джинсах и толстовке, услышав освоенный мной вопрос «Дове си трова…», почему-то шарахнулся в сторону.

Мы прошли вдоль древней стены, фрагменты которой я видел из окна. Лёка Ж. поинтересовалась, что это за забор. Я предположил, что это останки какой-нибудь крепостной ограды.

И тут в нашем поле зрения появился солидный сорокалетний синьор в плаще и шляпе. Он оказался сговорчивее предыдущего аборигена. Выслушав вопрос, не стал убегать, а задумался. Лёка Ж. по-английски подсказала ему, что нужная нам пьяццале находится рядом с Сан-Джованни. Итальянец оживился и описал маршрут на родном языке. В мою задачу входило выловить знакомые слова: dritto («прямо»), a sinistra («налево»), a destra («направо»). Я выловил «прямо» и «налево».

— Какой общительный молодой человек! — шепнула мне Лёка Ж. и потребовала, чтобы я выяснил у него, что это за крепостной реликт, возле которого мы стоим.

Итальянец сообщил, что это acquedotto antico, античный акведук, то есть тот самый водопровод, который сработан еще рабами Рима.

— Ой, мамочка! — воскликнула Лёка Ж. Она с благоговением уставилась на стену и начала пересказывать мне и синьору историю местной воды, которую поведал ей Гарик, в ту пору еще Энрико. Вода в Риме очень чистая, потому что, как и тысячи лет назад, она идет по акведуку. В древние времена, прежде чем провести воду в город, римляне устраивали специальные исследования. Они селили несколько семей высоко в горах у источника и наблюдали за ними в течение нескольких десятилетий — как часто и чем они болеют, какое у них состояние кожи, волос и вообще всего организма, сколько лет живут и отчего помирают.

— Представляете, какие жестокие эти римляне! Надо выпить за жертв акведука, — неожиданно заключила Лёка Ж. — О-ё, я же не взяла мартини! Вернемся.

— Ты не забыла, что тебя кто-то ждет? — напомнил я.

— Подождет, не облезет, — отрезала Лёка Ж. — Спроси лучше у итальянца, где тут алкоголь купить.

Синьор все это время с интересом слушал Лёкин монолог. По ее глазам я понял, что она хочет ответить ему взаимностью. Тогда я сегодня уже точно никуда не попаду — придется сопровождать Лёку Ж., чтобы служить переводчиком и блюстителем нравственности. Мне это совершенно не улыбалось. Я поблагодарил синьора за помощь, попрощался, схватил Лёку Ж. за руку и потащил вперед. Лёка Ж. пыталась сопротивляться, но вскоре поняла, что это бесполезно, и сменила тактику.

— О-ё, смотри, сколько там народу! — сказала она, вырывая руку. — Веди себя прилично.

На освещенной фонарями и прожекторами площади Сан-Джованни-ин-Латерано, где стоит одноименный собор, действительно происходило массовое гуляние. Перед собором был установлен огромный экран, на нем без конца показывали седовласого старца в белой шапочке. Наверное, это и был папа римский, которого объявили блаженным. Перед экраном происходило активное движение. Лёка Ж. захотела посмотреть, что они там делают, и направилась к площади.

— Ну уж нет! С Гариком посмотришь. — Я снова схватил Лёку Ж. за руку и свернул налево, под арку акведука.

Пьяццале Аппио была запружена припаркованными машинами.

— Ну и где теперь искать твоего Гарика? — спросил я, уже не чая обрести свободу.

— Доверимся интуиции. Она меня никогда не подводила! — успокоила Лёка Ж.

В последний раз, когда я доверился Лёкиной интуиции, мы заблудились в дебрях питерского Удельного парка, где отмечали ее день рождения. Интуиция Лёки Ж. вывела нас в сторону, противоположную нужной. Так что к правильному выходу мы добирались еще часа три.

Лёка Ж. вытянула вперед руку и изрекла:

— Я чувствую его. За мной.

Она двинулась к стройке, красные буквы на ограждении сообщали: «Roma metropolitane».

— Ты уверена, что нам туда? — спросил я.

— Не мешай, — отмахнулась Лёка Ж. и направилась вдоль ограждения к магазину «Sabbadini» через дорогу. Затем мы перешли следующую улицу, к магазину «Teicher», потом еще одну — к магазину «Coin».

— Здесь слишком много магазинов! — вздохнула Лёка Ж. — Они не дают мне сосредоточиться.

Я оглянулся — мы описали почти полный круг по площади. Впереди, у столба с часами, стоял зеленый фиат.

— Посмотри, — сказал я Лёке Ж. — Кажется, это тачка твоего Гарика.

Мы подошли к машине. Гарика в ней не было.

— Чувствую, — изрекла Лёка Ж.

— Что ты чувствуешь! Вот же его машина… — показал я.

— Нет, я что-то другое чувствую… Ой, ну конечно! Я не взяла ключи. — Лёка Ж. раскрыла сумочку и стала лихорадочно в ней рыться. — Так и есть, — констатировала она. — Не взяла. Придется тебе поехать с нами.

Ноги у меня почему-то стали ватными, а язык присох к нёбу. Усилием воли я отлепил его и заставил себя сказать:

— Ты что, издеваешься?

— Нет, — ответила Лёка Ж. с фирменным невинным видом. — А вдруг ты уснешь! Как я тогда домой попаду?

— Хорошо, — сказал я, очень сильно сдерживаясь, — мы можем вернуться домой и взять вторые ключи.

— С ума сошел! — взмахнула руками Лёка Ж. — Тогда мы сегодня уже никуда не уедем.

В такие минуты начинаешь жалеть, что к женщине нельзя применять физическую силу. Я заметил у столба металлическую урну и подошел к ней. Не знаю, что я собирался сделать — может быть, с размаху вдарить по ней ногой, а может быть, просто поднять и спокойно поставить на место.

Через дорогу к нам бежал Гарик, который на ходу разговаривал по мобильному. Приблизившись, он попрощался в трубку и отключил телефон.

— Ну слава богу! — сказал Гарик, отдышавшись, Лёке Ж. — Тут же ходить две минуты, а ты полчаса шла! Я позвонил этому Ахмеду, он пошел тебя… — Тут Гарик посмотрел на меня и осекся. — Пошел вас найти, но не смог. Я уже хотел сам ехать, чтобы найти. Куда вы пропали?

— Ой, Гарик, мы так спешили, так спешили, что заблудились, — защебетала Лёка Ж. — Я хотела позвонить тебе из бара, а там меня к таксофону послали. А как этим таксофоном пользоваться, я же не знаю. И тут такой симпатичный мулат… Я сначала подумала — он нас резать будет, а он телефон свой дал…

— Это тебе повезло, — заметил Гарик.

— Что он не стал нас резать? — испугалась Лёка Ж.

— Нет. Что неитальянца встретила, — объяснил Гарик. — Итальянец тебе свой телефон не даст. Бармен же не дал… Итальянцы все жадные.

— Надо же! — удивилась Лёка Ж. — А я думала — они добрые.

У меня возникла мысль тихо улизнуть, пока они мило щебечут. Я начал потихоньку отодвигаться, но Лёка Ж. тут же просекла мои намерения.

— Сева согласился составить нам компанию, — сказала она Гарику, взяв меня за руку. — А то говорит: «Спать хочу, спать хочу». Я ему: «Ты что, спать приехал, глупый?» Ну все, двигаем, и так столько времени потеряли!

Гарик, уже догадавшийся, что я появился здесь не просто так, но все еще питавший смутную надежду на избавление от соперника, понял: надежда умерла. Он выдавил из себя растерянную улыбку и открыл свой фиат.

Я устроился на заднем сиденье, рядом с большой картонной коробкой.

— Ну, что показать? — спросил Гарик, когда все расположились.

— Покажи свои эрогенные места, — промурлыкала Лёка Ж. — Ой, я хотела сказать — любимые места…

Гарик с некоторой опаской глянул на меня в зеркало заднего вида и заинтересованно — на Лёку Ж. Он завел мотор.

— А что это за белокаменная церковь вот там, за стеной? — завела Лёка Ж. светскую беседу.

— Белокаменная? — переспросил Гарик, двигаясь с места. — А, понял. Это базилика Сан-Джованни-ин-Латерано, главный католический собор. Он даже главнее собора Сан-Пьетро в Ватикане. Сейчас попробуем ехать ближе, — пообещал Гарик, воодушевившись. — Может, и вставить получится.

— Гарик, правильно говорить «поставить» или «припарковаться», — ласково сказала Лёка Ж. — А то как-то нехорошо звучит.

— Понял. Спасибо, — поблагодарил Гарик и расцвел.

Мы выехали на площадь перед белокаменным собором, прильнувшим к трехэтажному оранжевому зданию. Величественные строгие белые колонны коринфского ордера гордо возвышались над гуляющей у собора толпой. Громадная статуя Спасителя, венчающая балюстраду, протягивала вперед правую руку, словно утихомиривая паломников.

— Вы вовремя приехали, — заметил Гарик, кивая на толпу. — Вчера в Риме было вообще нельзя проходить. Сегодня люди уже начали ехать домой.

— Разве тут не всегда столько народу? — спросила Лёка Ж. и поделилась наблюдением: — Такая большая и красивая площадь. Вот у нас на Дворцовой всегда куча людей…

— Нет, тут кучи не бывает, — посетовал Гарик. — Только в выходные, и то не всегда. Итальянцы рано ложатся и рано встают.

— Ну да. Если у них магазины в девять закрываются, то лучше спать, — согласилась Лёка Ж.

Гарик обнаружил свободное местечко между припаркованными у тротуара машинами и умудрился втиснуть туда свой фиат боком так, что его зад опасно торчал на проезжей части.

— Идем, я быстро буду показывать, — сказал Гарик и вышел из машины.

Мы последовали за ним, но от фиата на всякий случай далеко отходить не стали.

— Эта площадь называется пьяцца ди-Сан-Джованни-ин-Латерано, — начал Гарик, нежно посмотрев на Лёку Ж. — А вот этот красно-желтый дом — Латеранский дворец.

— Очень красивый, — вяло ответила Лёка Ж., глянув на ничем не примечательное для нее здание. — Но я бы сказала, что он оранжевый.

— Спасибо, — снова поблагодарил Гарик за урок русского языка и начал увлекательную историю.

Когда-то этот дворец принадлежал римскому консулу Латерану. Но после того как он принял участие в заговоре против Нерона, дворец у Латерана отобрали. Потом он стал собственностью императора Максимиана. А когда его дочь Фауста вышла замуж за императора Константина, дворец отдали как приданое. Фауста была второй женой Константина, которая за время замужества успела родить троих сыновей. Поэтому она хотела избавиться от сына Константина от его первой жены — Криспа. Сначала Фауста попыталась соблазнить Криспа, но получила решительный отпор. Тогда она пошла к Константину и сказала, что Крисп хотел ее изнасиловать. И Константин поверил. Он приказал казнить собственного сына…

Я глянул на Лёку Ж.: вдруг ее уже утомила эта античная мыльная опера, и мы можем двинуться дальше. Но, как ни странно, Лёка Ж. внимала и даже реагировала.

— Вот урод! — возмутилась она. — Как Константин мог поверить такой стерве!..

Гарик успокоил Лёку Ж., сообщив, что Елена, мать Константина, отомстила за внука. Она сказала Константину, что у Фаусты есть любовник. И тогда император приказал истопить для Фаусты баню, где ее заперли и она задохнулась.

— Так ей и надо! — поддержала Лёка Ж. решение Константина. — Но при чем тут Латеран?

— Это другая история, — сказал Гарик и завел новую волынку.

На сей раз про императора Нерона, который, в отличие от Константина, не верил никому, особенно женщинам. Поэтому однажды Нерон захотел родить самостоятельно. Он созвал врачей и предупредил их, что если не сможет родить, то отрубит им головы. Но врачи придумали, как себя спасти. Они дали Нерону проглотить икру лягушки. Икра пробыла в животе Нерона сколько требовалось. Потом императору дали слабительное, и он родил. Лягушку.

— Фу-фу-фу, мерзость какая! — скривилась Лёка Ж.

— Да, — согласился Гарик и вернулся к истории про лягушку, явно стремясь произвести впечатление на Лёку Ж. римскими страшилками.

По требованию Нерона римляне должны были почитать лягушонка как принца. Его возили в золотой карете и сопровождали пятнадцать детей из благородных фамилий. Однажды, когда карета проезжала по Тибру, лягушонок, почуяв воду, прыгнул в реку. Поймать его не смогли, поэтому Нерон казнил всех пятнадцать детей из свиты принца.

— Да что ж это такое! — разозлилась Лёка Ж. — У вас тут одни изверги!

— Да, — печально согласился Гарик и снова успокоил Лёку Ж. тем, что родители казненных детей отомстили Нерону, состряпав заговор и прикончив диктатора. Потом построили дворец и назвали его «latitans rana», что в переводе с латинского означает «скрывшаяся лягушка».

Эта версия полностью противоречила первой. Ведь если верить истории про консула Латерана, то дворец был построен до смерти Нерона. А если верить легенде про лягушку — то после. Но Гарика такие нестыковки ничуть не смущали, и он увлеченно продолжал рассказывать, как дворец достался Максимиану, а потом Константину, а затем…

— Это мы уже знаем, — перебила его Лёка Ж.

— Да, — снова согласился Гарик, не оставляя надежды соблазнить Лёку Ж. потрясающим рассказом о том, как Константин подарил Латеранский дворец епископу Рима и до 1305 года здесь жили папы римские. А потом, после многочисленных пожаров, папа Сикст V снес дворец и приказал Доменико Фонтана построить новый…

Лёка Ж. посмотрела на оранжевое здание и удивленно спросила:

— Так это не «лягушка»?

— Нет, тот дворец снесли, — признал Гарик.

— Я-то думала… — разочарованно протянула Лёка Ж.

Она повернулась к машине, намереваясь покинуть дворец, но Гарик остановил ее, мягко придержав за руку, и начал вещать о базилике Сан-Джованни-ин-Латерано, которую начали строить еще в 314 году в честь сразу двух Иоаннов: один крестил Христа, а другой был его учеником. В базилике тоже много раз случался пожар, ее разрушали землетрясения и варвары…

— Значит, и это уже совсем другая церковь? — строго уточнила Лёка Ж.

— Да, — признал Гарик, — один архитектор…

— Франческо Борромини, — встрял я в этот рассказ; меня начала утомлять эта манера всезнайки. — Прекрасный архитектор, и у него очень печальная история…

— Ой, про архитектора ты потом расскажешь, — отрезала Лёка Ж., почему-то повернувшись не ко мне, а к Гарику. Он согласился помолчать, но настаивал, чтобы мы обязательно посетили собор, потому что должны увидеть объекты местной католической гордости. Загибая пальцы, он начал перечислять: висящие под потолком головы Петра и Павла, установленные в капеллах гробы пап римских…

Лёка Ж. заскучала, и тут наш «экскурсовод» предпринял новую попытку завоевать ее сердце, вернувшись к матери Константина, Елене. Он показал на стоявший слева от нас белый двухэтажный дом и поведал, что в нем установлена Scala Santa, Святая лестница, которую Елена привезла из Иерусалима. Гарик сообщил об этом с таким важным видом, как будто он лично доставил этот артефакт в Рим. Лестница, когда-то находившаяся во дворце Пилата, состояла из двадцати восьми мраморных ступеней. По каждой из них ступал Христос, когда шел на суд Пилата. И там, где капала его кровь, до сих пор сохранились багряные следы…

— Жуть какая, — вяло отреагировала Лёка Ж. Теперь экскурсовод обратил наше внимание на египетский обелиск из красного гранита, стоявший на площади перед Латеранским дворцом. Его сделали для фараона Тутмоса III в XVII веке. Потом Константин привез его в Александрию и хотел ставить на вершине горы в Константинополе. Но не успел — умер. Его сын переправил обелиск в Рим и установил его на арене Чирко-Массимо, Большого цирка. Однажды во время сильной грозы обелиск был разбит ударом молнии, а затем варвары обрушили его останки. Тысячу лет лежал он под землей, и все забыли про существование легендарного обелиска.

Возможно, и мы бы никогда о нем не узнали, если бы Доменико Фонтана, тот самый, который перестроил Латеранский дворец, не сообщил своему покровителю папе Сиксту V, что в римской земле, по наблюдениям архитектора, покоится множество египетских обелисков.

— Папа, конечно же, зашелся от восторга! — съязвила Лёка Ж.

— Вот-вот! — заторопился Гарик, видимо намереваясь заговорить Лёку Ж. до изнеможения.

В ту пору монахи устроили в Чирко-Массимо огород, где растили капусту. Один человек тайком от монахов решил проверить, не лежит ли в этой земле обелиск. Он взял длинный прут, стал тыкать им между капустой и наткнулся на что-то твердое. Это и был обелиск Тутмоса III.

Папа сдержал обещание заплатить нашедшему монумент, рассчитался за находку и приказал откопать обелиск. Поскольку дело было зимой, а в Риме в этот сезон всегда льют проливные дожди, то после раскопок от огорода ничего не осталось. Монахи, добившись аудиенции у папы, поинтересовались, где же им теперь сажать капусту. Неужели папа хочет, чтобы они умерли от голода? Папа заплатил и им.

— А я вот скоро умру от культурного переедания! — прошипела Лёка Ж. — И никто мне за это не заплатит.

Однако Гарик был неумолим. В его глазах сияли огоньки — он явно получал удовольствие от собственного рассказа.

— Как много ты знаешь, Гарик! — нетерпеливо восхитилась Лёка Ж. и схватилась за ручку дверцы машины. — Куда теперь?

— Мы можем поехать по виа Мерулана к церкви Санта-Мария-Маджоре — это очень красивая базилика, — начал Гарик знакомить нас с маршрутом. — Потом на улицу Четырех фонтанов. Потом на пьяцца Барберини — там фонтан «Тритон», его сделал Бернини. Потом…

— Стой! — вскрикнула Лёка Ж. — Бернини-Барберини… Что-то я устала. Скажи, Гарик, а можно как-нибудь посмотреть Рим сразу и весь?

— Можно, — ответил Гарик. — Есть такое место. Холм Джаниколо. Оттуда весь Рим как на руке…

— Как на ладони, — поправил я.

Гарик кивнул.

— Вот и хорошо, — согласилась Лёка Ж. — Поехали.

К ее огромному удовольствию, после затянувшейся экскурсии мы наконец снова уселись в машину. Но едва тронулись, Лёка Ж. подскочила:

— Ой, Гарик! А где же мы купим выпить? За первую ночь в Риме.

Я, конечно, понимаю, что первая ночь в Риме — это святое… Но иногда мне кажется, что по какому-то недоразумению природы Лёка Ж. только выглядит женщиной, а на самом деле, судя по страсти к алкоголю, это настоящий мужик.

— Зачем купить выпить? — хитро сказал Гарик.

— Вот именно! — поддержал я. — Сделай паузу.

— Я? Паузу? — поразилась Лёка Ж. — Вы что, сговорились?

— Синьорина, зачем купить! — ответствовал Гарик. — У меня все с собой. Campari, Chianti, Grigillo, Fontana di Papa?

— О-ё! — только и смогла вымолвить Лёка Ж. Быстро подумав, она выбрала «Лимончелло».

— Сева, возьми, там рядом с тобой коробка, — попросил Гарик. — И стаканы там.

Началось… Я открыл коробку и загремел бутылками, выискивая нужную. Нашел емкость с желтым напитком ядовитого зеленоватого оттенка, открыл, налил в пластиковый стаканчик, подал Лёке Ж. Она забрала у меня стакан и бутылку.

— А ты не пей! — распорядилась она.

Ну вот это уж фиг. Я вытащил бутылку наугад. Это оказалось белое вино «Fontana di Papa» — «Папский фонтан». Я открыл и хлебнул из горла. В стакан решил не переливать. Зачем посуду портить.

Гарик тем временем все еще пытался продолжить экскурсию.

Вот руины терм Каракаллы — получили свое название от имени императора, после смерти которого их закончили. Каракалла пошел помочиться, а его ножичком пырнули. Термы вмещали полторы-две тысячи человек, занимали одиннадцать гектаров, считались восьмым чудом света.

Вот площадка Чирко-Массимо, где был найден тот самый обелиск Тутмоса III. В античные времена здесь проходили состязания на конных колесницах; ипподром вмещал более 200 тысяч зрителей. В средние века цирк полностью разобрали на строительный материал.

Вот Форо-Романо, Римский Форум на холме Палатин, где волчица вскормила Ромула и Рема и где Ромул заложил город.

Лёка Ж. не слишком внимательно слушала Гарика и часто реагировала невпопад, хохоча над какой-нибудь очередной трагичной историей из жизни древних или высказывая сожаление по поводу того, что от античного Рима осталось так много — всего не пересмотришь.

Гарика это в восторг не приводило, но он старался обыграть любое неуместное высказывание Лёки Ж. как милую шутку. «Да он джентльмен», — подумал я, приканчивая бутылку «Папского фонтана». Я достал следующую. Campari. Нет, это я не хочу. Что тут еще? Какое-то игристое. Этикетку я прочесть не успел — Лёка Ж. выхватила у меня сразу обе бутылки и попыталась открыть их одновременно.

— Гарик, далеко ли еще до Джаниколо? — спросил я и кивнул на Лёку Ж. — По-моему, нам пора на свежий воздух.

— Да, — печально согласился Гарик. — Уже подъезжаем.

Небольшую церковь, какие-то древние здания и шикарный фонтан Гарику пришлось проехать без комментариев. Мы остановились на площадке у высокого памятника грозному всаднику, постамент которого окружали фигуры с различными видами оружия.

— Кто этот мужик на коне? — поинтересовалась Лёка Ж., сфокусировав взгляд на памятнике.

— Это Джузеппе Гарибальди, народный герой Италии, — объяснил Гарик.

В ответ Лёка Ж. уважительно промычала, вышла из машины и уткнулась носом в табличку.

— «Пиаццале Джиузеппо Гарибальди», — прочитала она. — Смотри-ка, точно Гарибальди! Гарик, хочу задать тебе давно волнующий меня вопрос: чем отличается пиацца от пиаццале?

— Пьяцца это… ну, большая площадь. А пьяццале — маленькая, — ответил Гарик.

— Именно так я и думала, — Лёка Ж. важно кивнула. — Спасибо, что подтвердил мою м-м-мысль. Куда мы идем дальше?

Гарик повел нас на смотровую площадку, протискиваясь сквозь толпу туристов — очевидно, это еще не разъехавшиеся по домам поклонники блаженного папы. Площадка была огорожена, как выяснилось, не слишком высоким парапетом — он доставал до пупка. На всякий случай я взял Лёку Ж. за руку. Она неловко попыталась отбиться от меня бутылкой игристого.

Гарик не обманул — перед нами действительно открылся весь Рим, сияющий в электрических огнях. Но полюбоваться видом во всей полноте мне не удалось — надо было следить за Лёкой Ж., чтобы она не свалилась с самого высокого римского холма.

— Вон там собор Сан-Пьетро, — снова начал Гарик экскурсию. — А вон там, если приглядеться, можно увидеть Колизей…

— Колизей, — неожиданно оживилась Лёка Ж., до этого совершенно безучастная к ночному пиршеству огней и архитектуры. — Идем туда!

— Но сейчас он закрыт! — сказал Гарик.

— А я хочу! — крикнула Лёка Ж., размахивая бутылкой.

Окружающие нас туристы поспешили отойти на безопасное расстояние. И не зря. Потому что в следующее мгновенье попытка Лёки Ж. открыть бутылку оказалась успешной. Пробка с шумом вылетела в ночной воздух над городом, игристая пена обдала брызгами меня и Гарика. Лёка Ж. бодро засмеялась и прокричала:

— Возьмем Колизей штурмом!

После этого Лёка Ж. сделала несколько больших глотков и, едва я выхватил у нее бутылку, отключилась, упав на парапет.