Италия. Страсти по Вечному городу

Глава 15 Ариведерчи, Рома

— Эту встречу с тобой Романо не забудет никогда, — сказал я Лёке Ж., когда мы остались вдвоем.

Романо сдержал обещание, и его друг Джакомо отвез нас к отелю «Алессандро». Очень любезно с их стороны. Особенно после того, как Лёка Ж. легким движением руки поставила крест на карьере своего одноклассника.

Мы стояли на слабо освещаемой улочке Наполеона III перед мрачным зданием гостиницы. Сверху давила густая римская ночь, которая не предвещала ничего хорошего.

— Конечно, не забудет, — согласилась Лёка Ж. — Представь, какая у него Жизнь! С утра до ночи стоит в Ватикане на одном и том же месте. Он ведь там даже не гуляет. В античной галерее целый год не был! Стоит и смотрит на миллионы чужих лиц, которые проходят мимо. Домой вернется — там жена-итальянка, тоже чужая, по-итальянски пилит. Так и вся жизнь пройдет мимо — среди чужих. А тут такая встряска! Как говорят итальянцы, «ля вита э белла перкэ э вариа» — «жизнь прекрасна, когда разнообразна».

— Это именно то, чего ему не хватало для ощущения полноты жизни, — иронично заметил я и поинтересовался: — А зачем ты опять меня за брата выдала?

— Ну я же не знала, что он женат и развестись не может! — воскликнула Лёка Ж. — Да и потом, я его и не признала сначала. Смотрю — стоит очень интересный охранник. И давай с ним знакомиться. А он мне говорит: «Лёка, ты что, меня не узнаешь? Это же я, Ромка! Мы с тобой десять лет в одном классе от звонка до звонка». Я такая, думаю: «Упс!»

Тут уж я не выдержал.

— Лёка, ты хоть понимаешь, как это называется? — строго спросил я.

— Что «это»? — не поняла Лёка Ж. — Что знакомилась с ватиканским охранником, а он оказался русским одноклассником? Это называется облом…

— Нет! Я про твое навязчивое желание заигрывать с каждой особью мужского пола, — сказал я и популярно объяснил: — Это называется блядством!

— Блядством? — искренно удивилась Лёка Ж. — Думаешь, это именно так называется? Сейчас проверю. — Она обратилась к неисчерпаемым ресурсам своей памяти: — Большой толковый словарь. «Б. Блядь. Женский род». Странно, почему только женский, я и мужского рода знаю парочку таких существ… «Развратная, распутная женщина: проститутка». Ну последнее — вопрос спорный. Не всякая блядь — проститутка. И не всякая… Так, не отвлекаемся. «Блядство — распутство, разврат». «P. Разврат — половая распущенность, беспорядочная половая жизнь». Милый, какая там беспорядочная! С тех пор, как я тебя встретила, у меня вообще никакой половой жизни нет! Я даже с мужем развелась из-за тебя.

— Из-за меня? — не поверил я.

— Ну да, после тебя он показался мне слишком скучным, — призналась Лёка Ж. — Сидит круглые сутки за компом, говорит, что работы много, а сам порнушку смотрит. Как будто ему живой женщины мало… Так вот, если хочешь знать, как называется мое «навязчивое желание» — как ты выразился, — то я тебе скажу. Оно называется «кокетством». Кокетство — от слова «кокетничать». «Стараться своими манерами, поведением понравиться кому-либо, заинтересовать собой». Большой толковый словарь, между прочим. Что плохого в том, что я хочу понравиться? Женщина существует лишь до тех пор, пока она нравится и интересна, глупый. И пойдем уже в гостиницу, а то нам еще, чего доброго, вещи не отдадут.

У меня появилось много вопросов к Лёке Ж., которые очень хотелось задать, но она была права — приближалась полночь, и следовало поторопиться.

Мы зашли в гостиницу. Нас встретил все тот же портье — он что, бедолага, тут, за стойкой, и живет? Поглядел портье очень неприветливо. Мне это не понравилось. Недаром у меня с утра плохое предчувствие.

Я подошел к стойке, поздоровался и спокойно попросил ключи от номера. В ответ портье буркнул, что ключи не даст, пока я не поговорю с padrone, хозяином гостиницы. Тот не заставил себя ждать. Выскочил из-за угла, с пеной у рта проорал про порчу имущества и потребовал, чтобы я возместил нанесенный ущерб, заплатив сто евро. А иначе свои вещи мы не получим.

Сцена казалась настолько невероятной и дикой, что мне даже подумалось: может, я все еще сплю в своем номере? Но нет, местный падроне — вот он, передо мной, красный, вспотевший, со вздувшимися на висках венами. Еще немного — и лопнет от праведного гнева.

Я рассмеялся. Даже если бы с какого-то перепугу я бы решил отдать ему сто евро за прожженный матрас и унитаз, к поломке которого не имел никакого отношения, у меня таких денег все равно не было.

Хозяин гостиницы несколько опешил. Он настраивался на скандал, а ему смеются в лицо. Возможно, нам бы удалось о чем-нибудь договориться, но тут инициативу перехватила Лёка Ж., которая кинулась в бой с криком:

— Я сейчас полицию позову! Карабинеров! Услышав про карабинеров, хозяин гостиницы ухмыльнулся, снял телефонную трубку на стойке портье и стал набирать номер.

— Пойдем отсюда, — сказал я Лёке Ж.

— Куда мы пойдем? А вещи? — не сдавалась она. — Я не намерена оставлять их этому капиталисту!..

Я взял Лёку Ж. под руку и вывел на улицу. Хорошо, что утром я забрал с собой билеты и паспорта.

— Что — вещи… За удовольствие надо платить, — сказал я, когда мы вышли на улицу. — Разве десять дней в Риме не были для тебя удовольствием?

— Пойдем в полицию, — настаивала Лёка Ж. — За что мы должны платить 100 евро?

— Лёка, мы в чужой стране, — постарался объяснить я. — Ну придем мы в полицию. И что? Как я докажу, что не ломал этот чертов унитаз? Что не учинил пожара? Нас весь день не было — мало ли, что они там, в номере, устроили… Все равно придется что-то заплатить. А нам нечем…

Лёка Ж. задумалась и неожиданно изрекла:

— А вдруг они рылись в моем нижнем белье!.. Нет, он не имеет права! Если мы что-то испортили, пусть выпишет штраф и пришлет на домашний адрес. Вот. Всё, идем искать карабинеров.

До отлета у нас еще целая ночь и полдня, все равно надо было чем-то занять себя на это время — почему бы не поиском карабинеров? И мы отправились на вокзал Термини, где наверняка было какое-нибудь полицейское отделение. Прошли несколько кварталов темных и неприветливых улочек и оказались на просторной, яркой пьяцца дей-Чинквиченто. Под козырьком, похожим на язык широкого трамплина, у входа на вокзал, сновали пассажиры с чемоданами и дорожными сумками.

— Как же я могла забыть! — воскликнула Лёка Ж. — Ромка предлагал у него перекантоваться. — Она достала из сумочки телефон, нашла нужный номер и произнесла: — О-ё. Совсем головой повредилась! У меня же денег на телефоне нет…

Я достал свой мобильный и отдал его Лёке Ж. Она набрала номер.

— Не отвечает, — сообщила Лёка Ж.

— Спит, наверное, — предположил я. — Или решил, что ему звонит очередной одноклассник, который мечтает встретиться с папой римским…

— Ой, что-то я устала, — сказала Лёка Ж. — Давай я здесь под козырьком посижу, покурю, а ты пока сходи, поищи карабинеров.

Она уселась на парапет у стеклянной стены вокзала и закурила, а я пошел к длинному ряду входных дверей. Но не успел подойти и к первой двери, как услышал душераздирающий крик:

— Севаааа! Севаааа! Они что-то хотят!

Я развернулся и побежал к Лёке Ж.

Она испуганно прижалась к парапету и судорожно отмахивалась от окружавших ее типов: пяти мулатов криминальной наружности и одного негра в шубе, с крупной золотой цепью на шее. Я крикнул первое, что пришло в голову: «Лэй э миа молье!» — «Это моя жена!»

Типы глянули на меня враждебно, но все-таки разошлись.

Остался только негр в шубе, он подошел ко мне и шепнул: «Mariagiovanna», что означает «марихуана». Я поблагодарил и вежливо отказался: «Нон аббьямо бизоньо», то есть «нам не надо».

Негр кивнул, пожал мне руку, выразил «respecto», бодро сказал: «Papa con noi» — «Папа с нами», — и направился к следующему клиенту.

— Чего он хотел? — спросила Лёка Ж., когда негр ушел.

— Марихуану предлагал, — объяснил я.

— А почему он руку тебе пожал и папу вспомнил? — удивилась Лёка Ж.

— Откуда я знаю…

— По-моему, папа оставил меня в своих молитвах, — недовольно заметила Лёка Ж. — Едва ты ушел, ко мне со всех сторон поползли мужики, как тараканы. Будто на мне намазано…

— Ты же сама говорила, что женщина должна интересовать… — напомнил я.

— Но не всех же подряд! — воскликнула Лёка Ж. — Мне здесь не нравится, пойдем поищем полицию где-нибудь в другом месте.

Мы покинули привокзальную площадь, перешли дорогу и двинулись по извилистому брусчатому тротуару. Впереди был темный сквер с очередным обелиском. В сквере обитали бомжи. Они сушили на обелиске белье, что-то ели и пили. Лёка Ж. остановилась.

— Вернемся на вокзал, — испуганно сказала она.

— Так и будем всю ночь туда-сюда? — усмехнулся я. — Бомжей бояться — в Рим не ходить.

Мы прошли еще немного, но Лёка Ж. снова замерла.

— Моя интуиция подсказывает, что сейчас что-то произойдет, — многозначительно поведала она.

— Послушай, Кассандра, хватит уже…

Я осекся. Прямо на нас из тьмы дерев шло жуткое существо с огромной грудью.

— Ой, мамочки! — вскрикнула Лёка Ж. — Это призрак Беатриче Ченчи…

Существо вышло на свет фонарей и оказалось нашим старым знакомым, бомжом Пьетро. А выдающаяся грудь на самом деле была кейсом, который Пьетро нес, прижав к плечам и повернув к нам ручкой. Как будто предлагал… Не узнать этот дипломат было сложно — у ручки виднелся красный металлический кругляшок с картами и желтой пятеркой.

— Вот это сорпреза! — сказала Лёка Ж. и поспешила навстречу. — Чао, Пьетро! — сказала она, взявшись за ручку кейса. — Грациэ!

Пьетро потянул дипломат на себя и выругался. Лёка Ж. потянула кейс на себя.

— Итс ми, Лёка. Ремембэр? Я тебе еще гамбургер два раза гив!

Пьетро присмотрелся к Лёке Ж. и мрачно кивнул.

— Это наш кейс, Пьетро, — объяснила Лёка Ж. — Скажи ему, Сева. Он по-английски не понимает. Скажи, что это чемодан Джованни и мы ему передадим…

— С чего ты взяла, что это чемодан Джованни? — спросил я.

— Ну ты же видишь металлическую пряжку с картами! — ответила Лёка Ж. и перешла на шепот: — Джованни специально такую заказал — чтоб, как на марихуанорезке. Помнишь, когда мы были на барбекю, я пошла искать Джованни. Он сидел один в комнате вот с этим дипломатом, и как только меня увидел сразу его захлопнул. Меня, конечно, заинтересовало, что он там прячет. А ты же знаешь, если я хочу что-то выяснить, я мозг вынесу, а своего добьюсь. В общем, Джованни сдался и открыл при мне кейс. Там лежали пакеты с травой. Ну он так подрабатывает…

— Так он все-таки наркодиллер? — уточнил я.

— Ну да, что такого… — сказала Лёка Ж. — Главное — я видела цифры кода.

— И ты хочешь прямо сейчас открыть кейс с травой? — спросил я.

— А как я докажу ему, — Лёка Ж. кивнула на Пьетро, — что это наш кейс? Скажи ему, пусть отдаст.

Я попытался вспомнить хоть какие-нибудь итальянские слова, которыми можно выразить просьбу Лёки Ж. В голове крутилась только песня Кутуньо.

— Лашатэ… — начал я.

— Кантарэ, — вставила Лёка Ж.

— Не мешай, — сказал я строго. — Он и так ничего не понимает.

Наконец я подобрал нужные слова и попросил Пьетро позволить Лёке Ж. открыть кейс, а если она не сможет, то он может забрать его себе.

Пьетро посмотрел на меня, потом на Лёку Ж., потом на дипломат, потом снова на нас обоих. По-моему, он решил, что мы идиоты. С какой стати Пьетро должен отдавать нам свою находку?

И все-таки он поставил кейс на асфальт и, не выпуская его из рук, кивнул Лёке Ж.

Она присела, набрала код на замке дипломата, замок щелкнул и открылся.

Пьетро отпустил кейс и огорченно выпрямился. Лёка Ж. приоткрыла крышку, заглянула внутры испуганно вскрикнула и тут же захлопнула дипломат.

— Сева, у тебе есть деньги? — спросила она.

— Есть, — признался я. — Тридцать евро, оставил на электричку до аэропорта.

— Отдай ему все! — потребовала Лёка Ж. — Я тебе потом объясню.

Я вытащил из сумки портмоне, достал все, что там было, и протянул Пьетро. Он молча развернулся и пошел восвояси. Я догнал его, сунул ему деньги в руку и поблагодарил за помощь.

— Vaffanculo! — послал меня Пьетро, не глядя.

Я вернулся к Лёке Ж., которая по-прежнему сидела на асфальте перед кейсом, впав в оцепенение.

— Почему у тебя такое испуганное лицо? Что там? Героин, что ли? — спросил я Лёку Ж.

— Хуже, — тихо ответила она.

— Расчлененный труп? — сыронизировал я.

— Там деньги. Очень много денег. Смотри.

Лёка Ж. открыла кейс, и я увидел плотно уложенные пачки купюр по сто евро.

У меня почему-то закружилась голова. Я набрал полную грудь воздуха, выдохнул. Стало немного легче.

— Закрой, — попросил я.

— Да, ты прав. Вдруг кто-нибудь увидит. — Лёка Ж. захлопнула кейс и защелкнула замок. — Сначала мы пойдем в гостиницу, швырнем сотню в морду этому упырю, заберем вещи, снимем номер в хорошем отеле и пойдем по ресторанам.

— Не пойдем… — выдавил я. — Деньги…

— Да, ты прав. Деньги надо спрятать, — перебила Лёка Ж. — Пойдем сейчас в хороший отель. Снимем номер. А потом — по ресторанам. Ой, нет, у них же рестораны ночью не работают! Ладно, значит, заглянем в полицию, дадим взятку карбинеру, он поедет с нами в гостиницу, арестует хозяина. А мы заберем свои вещи и…

— Замолчи! — резко крикнул я.

— Ты чего орешь? — обиделась Лёка Ж.

— И это существо папа назвал невинным дитем! Лёка, это чужие и грязные деньги. Не смей к ним прикасаться, — потребовал я.

Лёка Ж. задумалась.

— Ты все правильно говоришь, — сказала она после недолгой паузы. — Это не наши деньги. Мы должны вернуть их Джованни. Дай мне твой телефон — я ему позвоню.

— Он у тебя, — напомнил я. — Ты не отдала его мне после того, как пыталась позвонить Романо.

— Да? — удивилась Лёка Ж.

Она порылась в своей сумочке, нашла в ней мой мобильный и набрала номер Джованни — он не ответил.

— Почему они все спят в такое детское время? — возмутилась Лёка Ж. и вдруг задалась вопросом: — А как этот кейс оказался у Пьетро? Значит, с Джованни что-то случилось!.. Богатство затмило мой разум. Но теперь я прекрасно соображаю. Сейчас мы разыщем Пьетро и узнаем, где он взял кейс. А потом пойдем туда и выясним, что с Джованни.

— Думаю, Пьетро нас пошлет… — сказал я.

— Куда? — не поняла Лёка Ж.

— В задницу, — объяснил я.

— Пьетро так не поступит, — уверенно сказала Лёка Ж. — Он человек воспитанный, в отличие от тебя.

Я молча забрал у Лёки Ж. кейс и направился к скверу. Лёка Ж. поспешила за мной.

Как это ни удивительно — впрочем, в эту ночь я больше ничему уже не удивлялся, — Пьетро сидел прямо на ступенях под обелиском в сквере. Вид у него был грустный.

Увидев меня, он снова стал ругаться.

— Что он сказал? — спросила Лёка Ж.

— Что он не очень рад нас видеть… — перевел я.

— Пьетро, голубчик, — жалобно затянула Лёка Ж. — Телл ми, где ты взял зис кейс…

Пьетро опять ругнулся.

— Он говорит… — начал я переводить…

— Не надо, — перебила Лёка Ж. — Я поняла. Дай-ка открою…

Она открыла кейс, который я держал на руках, вытащила оттуда сотенную купюру и протянула Пьетро. Тот мрачно посмотрел на деньги, забрал сотню и послал нас на пьяцца делла-Репубблика, объяснив, что там, возле отеля, стоял серебристый «альфа ромео», под которым он нашел этот злосчастный дипломат.

— Грациэ, Пьетро! — защебетала Лёка Ж. — Сэнк ю вэри мач! Я тебя никогда не забуду!

В ответ Пьетро пробурчал нечто похожее на молитву с просьбой к господу оградить его от этой жуткой женщины.

Мы пошли вперед, к площади Республики. Покидая сквер, я заметил, как несколько бомжей собрались в группу и зашелестели о чем-то, поглядывая в нашу сторону. Зря все-таки Лёка Ж. открыла кейс, набитый деньгами, на виду у всех…

Напротив отеля «Exedra-Boscolo», рядом с закрытыми металлическими ларьками, у тротуара стоял «альфа ромео» Джованни. В машине никого не было. На брусчатке дороги, под дверцей, засохло темно-багряное пятно.

— Ой! — испуганно воскликнула Лёка Ж. — Видишь? Я же говорила — с ним что-то случилось!

— Вижу, — признал я. — Но почему ты решила, что именно с Джованни?

— А с кем еще? Джованни приехал сюда ночью с чемоданом денег, и на него кто-то напал, — пролепетала Лёка Ж.

— Ага, и бросил кейс с деньгами посреди дороги! — усмехнулся я. — Берите, люди добрые.

Тем временем из-за металлических ларьков стали выглядывать бомжи из сквера. Судя по всему, намерения у них были не самые дружелюбные.

— Наверное, тот, кто напал, чего-то испугался, — предположила Лёка Ж., не замечая угрозы.

— Я не знаю, чего испугался тот, кто напал на Джованни, а вот эти, — я кивнул на выползающих к нам бомжей, — по-моему, ничего не боятся.

— Ой, мамочки! Уходите! — закричала Лёка Ж. и, широко раскинув руки, прикрыла меня с дипломатом. — Это наш кейс!

Неожиданно бомжи бросились врассыпную.

— Oh, russi! — услышали мы знакомый голос и оглянулись.

На проезжей части стоял карабинер Антонио.

— Ciao, Leocadia! — весело поприветствовал он Лёку Ж., подойдя ближе, и посмотрел на меня. — Ciao…

— Всеволод, — напомнил я.

— Si, Vsevlad, — улыбнулся Антонио.

Лёка Ж. разрешила карабинеру называть ее просто «Лиока».

Антонио засмеялся, сказал, что друзья кличут его don Ciccio, и объяснил: «чиччо» это то же, что «дарлинг», у итальянцев так обращаются к друзьям, родственникам и возлюбленным.

— Дон Чиччо? — переспросила Лёка Ж. — Как полицейского из романа Гадды «Пренеприятнейшее происшествие на улице Мерулана»?

Антонио сильно удивился такому совпадению, ведь «Пренеприятнейшее происшествие…» это его любимый роман!

— О, май гад! — воскликнула Лёка Ж.

Антонио глянул на металлические ларьки, за которыми скрылись нападавшие на нас бомжи и поинтересовался, какие у нас проблемы.

— Ноу проблем, — быстро ответила Лёка Ж. — Нам негде жить — донт лив. Падроне требует сто евро — хандрид евро! — за разбитый унитаз, а мы его не разбивали. Туморрoy мы уже улетаем из Рима, и до сих пор не были в Колизее. Ауэр френд Джованни не отвечает на телефонные звонки, машину бросил, вот его кровь — блад, понимаешь?! А мне надо отдать ему кейс…

Антонио выслушал спитч с большим вниманием — что неудивительно, учитывая такое количество неузнаваемых слов. Затем он посмотрел на дипломат в моей руке, на машину, на кровь под дверцей и сказал, рубанув себя торцом ладони по затылку, что нашего друга Джованни стукнули «он зэ хэд», то есть по башке, и увезли «ту зэ хоспитал».

Лёка Ж. вскрикнула и с ужасом прижала ладонь ко рту. «Донт уорри!» — успокоил Антонио, объяснил, что Джованни отделался легкими царапинами, и неожиданно предложил: «Ай кэн шоу ю il Colosseo. Ду ю уонт?»

— Оф кос! — радостно ответила Лёка Ж.

— Prego! — Антонио широким жестом пригласил ее к карабинерскому фиату, глянул на меня и добавил: — Энд ю — prego!

Едва мы подошли к машине, в которой сидел напарник Антонио, как услышали истошный крик: «Alt!» Это был Джованни. Он несся к нам через площадь от машины, из которой выглядывал Паоло. Из-под сетки на голове Джованни выбились бинты. Он что, сбежал из госпиталя?

Лёка Ж. выхватила у меня кейс и подняла его над головой, радостно показывая Джованни. Тот замер как вкопанный посреди площади. Лёка Ж. ринулась к нему. Подбежала, протянула дипломат, но Джованни даже не шелохнулся. Лёка Ж. что-то долго объясняла, кивая в мою сторону. Наконец Джованни взял у нее кейс и тоже долго о чем-то говорил. Лёка Ж. слушала молча, лишь отрицательно качала головой и показывала на меня с карабинерами. Джованни поцеловал ее в губы и пошел к своей тачке. На полпути он обернулся, вытащил из кармана какие-то бумажки, вернулся к Лёке Ж. и протянул ей. Она не взяла, тогда Джованни открыл ее сумочку и положил свои бумажки внутрь. Лёка Ж. чмокнула его в щеку и вернулась к нам.

— Сорри, — сказала она. — Май фрэнд из крейзи. Мы с Лёкой Ж. устроились на заднем сиденье черного фиата. Антонио представил своего напарника, Джулиано, и распорядился: «Avanti!»

По пути Лёка Ж. шепотом рассказала мне о своей беседе с Джованни. Оказалось, сначала он решил, что ее повязали. Какая наивность! Лёка Ж. сама кого хочешь повяжет. А потом, когда он увидел кейс в ее руках, то испугался, что Лёка Ж. его сдала. Но затем задумался, откуда у нее, собственно, дипломат.

Лёка Ж. рассказала ему про Пьетро, про то, как мы нашли кейс и как она его открыла. Выслушав, Джованни сказал, что ему сам Бог послал Лёку Ж. Потому что эти деньги он должен отдать продавцу. Он привез сюда товар, получил наличные, но кто-то на него напал сзади — какие-то хулиганы. Джованни свалился, выронил кейс под машину. Но хулиганы не успели его достать, потому что тут появились карабинеры и спугнули их. А Джованни отключился, и его отвезли в госпиталь. Следом, как я теперь понимаю, появился наблюдавший за сценой Пьетро и взял кейс.

— Джованни пообещал мне, что это последняя сделка — больше он таким заниматься не будет, — сообщила Лёка Ж. — Он очень просил, чтобы мы с тобой поехали к нему, особенно после того, как узнал, что именно ты хотел вернуть ему деньги. Но я сказала, — Лёка Ж. повысила голос, — что Антонио уже пригласил нас в Колизей.

Антонио обернулся и подмигнул. Лёка Ж. кокетливо улыбнулась.

— Что тебе дал Джованни? — поинтересовался я как бы между прочим.

— Так, ничего особенного… — ответила Лёка Ж. — Деньги. Не мог же он оставить меня без подарка. Я ему говорила, что хочу новый «Клиник холидей». С собой у него парфюма не было — он ведь не знал, что встретит меня здесь. Вот он и оставил денег на карманные расходы. А еще я сказала ему про 100 евро, которые мы должны заплатить в гостинице…

Антонио снова обернулся и кивнул на собор за окном:

— Зис из Санта-Мария-Маджоре.

— О, ай си! Белиссимо! — откликнулась Лёка Ж. и напела: — Санта-Мария-Маджоре, Санта-Мария-Маджоре…

Антонио растерянно улыбнулся и отвернулся.

— Лёка, ты бы лучше не пела, — посоветовал я. Она оскорбленно хмыкнула.

Через несколько минут мы подъехали к Колизею, в который хотели попасть с первой своей ночи в Риме. Лёка Ж. вышла из машины и с чувством прочитала:

Я посмотрел на зияющие мрачными арками развалины и сказал Лёке Ж.:

— Жаль, что мумия не работает во вторую смену — могли бы ей денег дать, теперь они у нас есть.

— Я уже дала, — ответила Лёка Ж.

— Когда? — удивился я.

— Да сегодня… то есть уже вчера… утром, когда Джованни отвозил меня в твою гостиницу. Мы заехали по пути, я вручила этому Рамзесу десять евро. Он долго меня благодарил, потом пообещал, что я встречусь с папой римским и все у меня будет хорошо. Так и вышло.

Лёка Ж. как ни в чем не бывало повернулась к Антонио и спросила, когда же мы пойдем в Колизей.

— Andiamo! — ответил Антонио и повел нас к символу Вечного города, попутно объясняя на ломаном английском, что раньше здесь стоял Золотой дворец Нерона. Тирана Нерона никто не любил, после его смерти Веспасианус разрушил Золотой дворец и построил на его месте il Colosseo.

Мы подошли к металлической решетке, перекрывающей одну из многочисленных нижних арок, и Антонио громко постучал своим жезлом по трубе. Через минуту перед нами появился охранник, пухлый мужичок в униформе, которая была ему явно велика и топорщилась во все стороны. Он оказался старым приятелем Антонио по имени Серджио.

Они весело поприветствовали друг друга, Антонио представил нас как своих русских друзей, объяснил, что завтра мы улетаем из Рима, а так и не сходили в Колизей, и Серджио, почесав затылок, открыл нам дверцу в решетке. Вот так просто.

Мы ступили под своды Колизея.

— Грандиозо! — изумилась Лёка Ж.

— Anfiteatro Flavio… — начал Антонио рассказ об Амфитеатре Флавиев, самом крупном стадионе античности.

Его начали строить при императоре Тите Флавии Веспасиане, продолжали при его сыне, Тите, а закончили при императоре Домициане. Двадцать тысяч рабочих целое десятилетие возводили рассчитанный на 50 тысяч зрителей амфитеатр, периметр которого превышает полкилометра, а высота стен составляет около 50 метров. Если бы Мадонна Чикконе родилась на две тысячи лет пораньше, она бы оценила эту концертную площадку, пошутил Антонио.

На облицовку стен потребовалось 100 000 кубометров травертина, на скобы, скрепляющие стенные блоки, — 300 тонн железа. Зрительские трибуны были покрыты мрамором, в арках стояло множество статуй, а перед входом в амфитеатр возвышался колосс Нерона высотой в 35 метров, выполненный скульптором Зенодотом. Веспасиан приказал отпилить голову Нерона и поставить вместо нее голову бога Солнца.

— Иль соле эзисте пэр тутти, — вставила Лёка Ж. свою любимую реплику.

Антонио захохотал и повел нас внутрь, по пути объясняя, как в Колизей проникали античные зрители. В амфитеатре было четверо главных ворот. Двое из них предназначались для артистов и зверей, двое других — для императора. Зачем одному императору сразу двое ворот, Антонио не знал. Лёка Ж. предположила, что император имел много родственников и слуг, через одни ворота все они проходили слишком долго, вот им и сделали вторые.

Все прочие зрители попадали в амфитеатр через 76 арок нижнего этажа. При входе посетителям выдавали билеты, на которых обозначались ряд и место, и зрители поднимались по 76 лестницам.

Следуя маршрутом античных зрителей, мы вышли к остову трибун, который в ночной электрической подсветке напоминал скелет грудной клетки какого-нибудь древнего монстра, сброшенного с Олимпа. Исполнившись благоговения перед великими останками, Антонио рассказал и показал, как рассаживались зрители. В самом низу, на подиуме у южного входа, за высоким парапетом сидел император со своей многочисленной семьей и свитой. Далее, в первом ярусе, располагались сенаторы и весталки. Во втором — всадники, в третьем — свободные римляне. А в четвертом, откуда было совсем плохо видно, сидели женщины и рабы.

Лёку Ж., разумеется, возмутила дискриминация, допускаемая древними римлянами по отношению к римлянкам. Но Антонио объяснил, что добродетельная domina, госпожа — так обращались к замужней женщине, — редко выходила в свет, поскольку была слишком занята заботами о домашнем очаге. Никакой дискриминации не было. Напротив, женщина в Древнем Риме была окружена почетом и уважением. Недаром Катон Старший пошутил: «Повсюду мужи властвуют над мужами, а мы, властвующие над всеми мужами, находимся под властью наших жен».

В амфитеатре женщинам отвели последний ряд лишь потому, что держать лучшие места для тех, кто бывает здесь нечасто, — просто непрактично.

После того, как я перевел Лёке Ж. италоязычную часть тирады Антонио, он продолжил восхвалять практичность древних римлян и рассказал о тенте, который натягивали над ареной, когда палило солнце или шел проливной дождь. Тысяча матросов императорского флота с помощью канатов прикрепляли тент к мачтам, расставленным по верхнему краю стены, и укрывали амфитеатр от непогоды для удобства зрителей. А внизу, под ареной, были устроены коридоры, камеры с клетками для зверей, лифты и много других приспособлений для того, чтобы поражать публику неожиданным появлением или исчезновением участников шоу и прочими спецэффектами.

Здесь Антонио плавно перешел к рассказу об античных перформансах — массовом убийстве экзотических животных и навмахиях, морских сражениях с участием настоящих кораблей. Правда, в амфитеатре Флавиев навмахии устраивались лишь в первые годы после открытия стадиона, но вскоре от них отказались, поскольку это было слишком дорого. В основном на арене Колизея проходили бои гладиаторов.

Лёка Ж. и тут блеснула познаниями, на сей раз почерпнутыми из уроков Агриппины Сидоровны, — она сообщила, что если зрители хотели помиловать проигравшего гладиатора, то поднимали большой палец, а если хотели его казнить — то опускали.

— Ноу, ай донт синк, — ответил Антонио и объяснил, что на самом деле правила гладиаторских боев были не такими, как написано в школьных учебниках. Если гладиатор проигрывал, но мог подняться, его не казнили. А вот если рана была смертельной, то зрители показывали пальцем на горло — и таким образом просили победителя убить поверженного. Тогда победитель закалывал проигравшего одним резким ударом в горло.

— Какой ужас! — воскликнула Лёка Ж.

— Йес, — согласился Антонио, — для слабонервных это было неприятное зрелище. Зато проигравший больше не мучился.

Далее Антонио не без сожаления поведал, что гладиаторские сражения, такие справедливые, были запрещены в V веке императором Гонорием — как противные христианству. Потом в амфитеатр несколько раз ударила молния, он подвергся ограблению варварами, а в XI веке его использовали как крепость. Примерно тогда же амфитеатр и назвали Колизеем — в память о колоссальной античной статуе, которая стояла у входа.

А затем амфитеатр стали растаскивать на стройматериалы. Из стенных блоков вытащили почти все металлические скобы, оставив в камнях зияющие воронки, как после артобстрела. Понтифики забирали из Колизея камни на строительство своих шикарных особняков. Наверное, от амфитеатра вообще не осталось бы «насинг», вздохнул Антонио, но в XVIII веке папа Бенедикт XIV освятил Колизей как место, где мучили первых христиан. Посреди арены поставили большой крест и алтари, на этом разграбление античных руин закончилось.

— А я читал, что на арене Колизея на самом деле не убивали христиан, — сказал я.

Антонио согласился, что убийство христиан «итс ледженд». Но благодаря этой легенде Колизей удалось спасти. Ведь, как сказал Беда Досточтимый, — тут Антонио поднял указательный палец и процитировал: «Quamdiu stabit Colyseus, stabit et Roma; quando cadet Colyseus, cadet Roma; quando cadet Roma, cadet et mundus».

— О чем это он? — спросила у меня Лёка Ж.

— Ну, это известный афоризм. Неужели ты, со своим книжным багажом, не узнала? — поразился я и перевел: — «Пока стоит Колизей, будет стоять и Рим, а если Колизей падет, то падет Рим, а с ним и весь мир». Это изречение Беды Досточтимого, бенедиктинского монаха, английского учителя церкви.

Антонио поинтересовался, были ли мы у фонтана Треви.

— Уот из зис? — имела неосторожность спросить Лёка Ж.

Антонио огорчился. Печально жестикулируя, он объяснил, что Треви — главный фонтан Рима и стыдно не знать этого такой образованной синьорине!

Он быстро вывел нас из Колизея, усадил в карабинерский фиат и сказал Серджио, что мы должны срочно отправиться к фонтану Треви. Серджио кивнул и нажал на газ.

Через несколько минут мы были на пьяцца ди-Треви, где стоял знаменитый фонтан. В подсветке над каменным гротом и чашей с водой возвышались три фигуры — бородатый мужчина по центру и две женщины в нишах по бокам. Карабинерский фиат подкатил прямо к широкой лестнице, каскадом спускавшейся к фонтану, и мы ступили на ее белокаменные ступени.

Это самый большой фонтан Рима, сообщил Антонио, начиная новую лекцию. Высота фонтана 30 метров, ширина около 20 метров. В центре скульптурного ансамбля — Нептун. Он мчится по морю на колеснице, в которую запряжены кони — ретивый и спокойный. Из воды выглядывают Тритоны — они указывают путь.

В правой нише — статуя Salubrità, Здоровье. А над ней — барельеф «Дева, указывающая дорогу к источнику». Далее Антонио пересказал своими словами легенду об одной девушке, которая в 19 году до нашей эры показала римлянам источник чистой воды недалеко от города. Консул Агриппа, тот самый, который строил первый Пантеон, приказал провести от этого родника акведук — его назвали «Аква-Вирго» («Вода Девы»). Это событие отражено в барельефе с левой стороны — на нем изображен Агриппа, одобряющий проект акведука.

Акведуком «Аква-Вирго» римляне пользовались 400 лет, пока варвары не разрушили его. Заканчивался акведук как раз на том месте, где мы стояли и слушали Антонио. В XV веке папа Николай V приказал воздвигнуть тут фонтан в виде бассейна. Его назвали «di Trejo», «Фонтан трех дорог» — потому что располагался он на тривиуме, перекрестке трех улиц. А в XVII веке Урбан VIII решил, что существующий фонтан слишком не изыскан, и сказал Бернини, чтобы тот сделал его понаряднее. Бернини предложил несколько проектов, но все они оказались очень дорогими. Тогда папа повысил налог на вино. Анонимный остряк Паскуино, развлекающий горожан эпиграммами, которые вывешивались под одноименной статуей на углу одноименной улицы, откликнулся смешным стишком. Во всяком случае, Антонио утверждал, что это смешно.

Прочитав это сатирическое произведение, Антонио ожидал реакции, но ее не последовало, поскольку мы ничего не поняли.

После тщательных поисков в словаре моего самоучителя мы совместно сделали перевод:

— А над чем тут смеяться? — поинтересовалась Лёка Ж.

— Видимо, трудности перевода, — предположил я и тихо сказал: — Но ты все равно посмейся. Ему будет приятно…

Лёка Ж. захохотала в свойственной ей манере. И Антонио, купившись, с энтузиазмом продолжил. Римляне так разозлились на повышение налога на вино, что с тех пор стали бросать в этот фонтан монеты — чтобы власти скорее собрали нужную сумму и отстали от них. Так это вошло в традицию. Теперь все туристы кидают в фонтан монетку, чтобы снова вернуться в Рим. Но поскольку все старались не просто бросить, а еще и попасть в какую-нибудь статую, то фонтан сильно пострадал. В 1991 году его отреставрировали и запретили швыряться монетами.

— Но разве каждого схватишь за руку! — с горечью сказал Антонио. А в прошлом году, к большой печали нашего карабинера, фонтан Треви вошел в Книгу рекордов Гиннесса — в течение дня в него кидались монетами полторы тысячи человек!

— Скуза, Антонио, — сказала Лёка Ж. и осторожно поинтересовалась, можем ли мы тоже бросить по монетке.

Антонио огорченно вздохнул, но разрешил: «онли ту уотер, нот ту стэтью» — только в воду, не в статую. Он даже объяснил, как нужно метать монеты: повернуться спиной к фонтану и бросить правой рукой через левое плечо. Если кинешь одну монету, то вернешься в Рим. Если две — встретишь любовь. Если три — будет свадьба. Если четыре — обретешь богатство. А если пять монет — то к разлуке.

Интересно, кто же так мечтает с кем-нибудь расстаться, что приезжает в Рим, чтобы швырнуть в фонтан горсть монет?..

— Любовь… — задумчиво произнесла Лёка Ж. — Помнишь, мумия мне сказала: «Кы чэрка, уил фанда»? — Я кивнул. — Мы с Джованни расшифровали. Это значит: кто ишэт, тот находить. Я свою любовь нашла. Причем давно. — Лёка Ж. выразительно посмотрела на меня. — Свадьба… С ней можно не торопиться. Богатство… Ну это вообще не моя забота. Так что брошу одну. У тебя есть монеты? — спросила у меня Лёка Ж.

— Откуда! Я же Пьетро отдал всё, до последнего цента, — ответил я.

— Какая жалость, а у меня только сотенные купюры! — огорчилась Лёка Ж. и поинтересовалась у Антонио, не разменяет ли он сто евро мелочью.

Антонио снова вздохнул, порылся в кармане и выдал нам по никелевому евро. Лёка Ж. бросила монету, следуя инструкции, и проследила за тем, чтобы я тоже не попал в статуи. Наблюдая за траекторией моей монеты, она обнаружила, что дно фонтанной чаши полностью усыпано блестящей в воде мелочью, и поинтересовалась, куда все эти деньги деваются.

Антонио объяснил, что в последнее время муниципальные службы собирали монеты и передавали их в благотворительный фонд «Каритас». Но на самом деле юридически они никому не принадлежали. Этим пользовались многие нищие и бомжи. Возникла даже целая банда воров — ею заправляет бомж по кличке Д'Артаньян. Они приходят ночью, когда туристы расходятся, и вылавливают монеты. Бандитов пытались показательно судить, чтобы другим неповадно было. Но в суде их всегда оправдывали. А ведь в фонтане лежит целое состояние — в день можно выловить 6000 евро, а за год — 700 000!

— Теперь я понимаю, почему Анита Экберг побежала сюда именно ночью, — сказал я.

— Кто такая Анита Экберг? Твоя подружка? — приревновала Лёка Ж.

— Ты что, не смотрела «Сладкую жизнь» Феллини? — поразился я.

— Не смотрела… — сердито ответила Лёка Ж.

— Fellini. Dolce vita! — отозвался Антонио.

— Видишь, а он смотрел, — заметил я с укором. — Там Анита почему-то хочет искупаться ночью в фонтане. Теперь я понимаю — она хотела себе на обратную дорогу подсобрать. А Масроянни ей не позволил.

— Все вы, мужики, одинаковые, — язвительно заметила Лёка Ж. и вернулась к разговору с Антонио о сокровищах фонтана Треви. Видимо, она желала принять участие в их судьбе.

Антонио строго сообщил, что теперь монеты фонтана это собственность мэрии Рима, и показал на таблички, установленные у Треви. На них было написано, что вылавливание монет из фонтана приравнивается к хищению муниципальной собственности. Д'Артаньян с этим решением мэрии, конечно, не согласился, — усмехнулся Антонио, — он залез на фонтан и стал резать себе живот бритвой, угрожая, что убьет себя, если ему не дадут собирать здесь монеты. Но в итоге свалился в воду, его выловили и отвезли в больницу.

Лёка Ж. испугалась за несчастного бомжа, но Антонио успокоил ее, что ничего страшного с этим Д'Артаньяном не случилось. Несколько царапин — только кровь размазал, одна показуха…

Антонио в сердцах сплюнул, посмотрел на Лёку Ж., пожалевшую Д'Артаньяна, и о чем-то вспомнил.

— Летс гоу ту падроне, — сказал он.

— Антонио! — воскликнула Лёка Ж. — Ю ар май персонал энджел!

— Ай эм нот эн энджел, — ответил Антонио и объяснил, что просто не любит хамов и жлобов.

С первыми лучами рассвета мы были у гостиницы «Алессандро». Антонио уточнил у нас, в каком номере мы останавливались, велел сидеть в машине и ушел.

Через пять минут из гостиницы выбежал сам падроне со всеми нашими вещами в руках. Следом появился Антонио. Хозяин гостиницы стал умолять о прощении. Еще немного — и возможно, бухнулся бы на колени. Но Лёка Ж. сказала, что не держит на него зла, и падроне сразу испарился.

Антонио посмотрел на узкую безлюдную улицу и сказал, что сегодня Рим опустеет. Рафаэль Бандани, любимец Муссолини и придворный предсказатель землятрясений, напророчил, что 11 мая 2011 года случится землетрясение, от которого падет Рим. Ученые, конечно, стали говорить, что Бандани самоучка и вообще ничего такого не предсказывал, но кто им поверит! Многие римляне взяли отгул 11 мая и уже покинули Рим. Антонио тоже не пойдет сегодня на работу — навестит мать в Римини.

Он извинился за то, что не сможет отвезти нас в аэропорт, и объяснил, как добраться до Фьюмичино электричкой. Нужно купить билет в газетном ларьке на втором этаже вокзала Термини, рядом со входом в метро, на экспресс «Леонардо», стоит 14 евро. И предупредил, чтобы не забыли прокомпостировать билет в желтом ящике на платформе. А не то нас оштрафуют на 100 евро.

— Сэнк ю, Антонио! — благодарно сказала Лёка Ж. Антонио обнял нас обоих, поцеловал каждого в лоб и сказал Лёке Ж., что, если бы она не встретила свою «тру лав», а он свою, они могли бы пойти дальше «тугезер». Я сделал вид, что ничего не понял. Лёка Ж. украдкой смахнула слезу.

Карабинерский фиат уехал. Я взял свою сумку и Лёкин чемодан, и мы отправились к вокзалу Термини.

Рим действительно опустел. Ставни на окнах жилых домов были наглухо заперты. Магазины и бары надежно закрыты металлическими жалюзи. На улицах — ни одного прохожего.

Зато у вокзала жизнь бурлила. Толпы людей лихорадочно бегали по площади перед вокзалом, спеша скрыться от катаклизма, в который не верили ученые.

Лёка Ж. остановилась, обернулась, посмотрела на Рим, который мы покидали, и вздохнула.

— А я бы осталась еще дней на десять… Так мы на Порта-Портезе и не сходили!

— Сходим в следующий раз, — пообещал я.

Мы зашли на вокзал, разыскали газетный ларек, в котором продавались билеты на экспресс до аэропорта, и двинули на платформу. Чем ближе мы подходили к своей платформе, которая находилась в самом хвосте, тем плотнее была толпа на перроне. В конце концов с трудом протиснувшись на нужный путь, мы увидели табло с надписью, которая сообщала, что отправление экспресса «Леонардо» задерживается на неопределенное время. Табло над соседней платформой информировало о том же.

— Похоже, твое желание исполнилось, — сказал я Лёке Ж. — И мы задержимся тут надолго.

И тут нас кто-то окликнул: «Ciao!»

Это был Антонио. Он узнал, что железнодорожники забастовали из-за наплыва желающих покинуть Рим и требуют повысить зарплату. Но пока никто навстречу бастующим идти не собирается.

Антонио взял у меня Лёкин чемодан, и мы направились обратно.

На заднем сиденье черного фиата лежал огромный букет красных роз.

— Итс фор ю, — сказал Антонио Лёке Ж.

Она смутилась, но букет все-таки взяла.

До аэропорта Леонардо да Винчи мы доехали с мигалкой, минуя светофоры и пробки.

У входа в аэропорт Лёку Ж. встречали: Джованни с букетом красных роз, поджарый старичок, очевидно, его отец Франческо, с букетом чайных роз, и Паоло, который держал белые розы с зеленой каемкой. Неподалеку переминался с ноги на ногу Гарик — тоже с букетом фиолетовых роз. А рядом прохаживался Романо с белоснежными розами.

— Да ты звезда! — сказал я Лёке Ж.

— А то! — гордо парировала она, небрежно открыла дверцу и вышла.

Первым звезду приветствовал Джованни. Он бросился к Лёке Ж., отдал ей цветы и диск — его группа все-таки записала сингл с ее участием, как он и обещал. Затем цветы Лёке Ж. вручили Франческо и Паоло. Следом подошел Гарик, который преподнес Лёке Ж. букет, опустился на колено и стал умолять о пощаде.

Антонио отдал мне багаж, пожал руку, подошел к Лёке Ж., поцеловал ее и укатил.

Наступила очередь Романо. Он присоединил свой букет к остальным и спросил Лёку Ж.:

— Что ты сказала папе? Я думал, меня выгонят, а меня повысили!

— Поздравляю, — улыбнулась Лёка Ж., — но я ничего особенного не говорила. Просто передала привет.

— От кого? — удивился Романо.

— От Бога, — ответила Лёка Ж. и чмокнула Романо в щеку.

После чего добавила к моему багажу охапку роз и налегке пошла в аэропорт, бросив на ходу:

— Чао пер тутти!

— Чао, Лёка! Ариведерчи! — ответил мужской хор.

Я потащился следом, на ходу теряя и поднимая цветы. Лёку Ж. я настиг, когда она уже встала в очередь к стойке регистрации.

— Знаешь, Лёка, хочу тебе кое-что сказать… — начал я с угрозой.

— Не надо, — перебила она и посмотрела на меня счастливыми глазами. — Всё хорошо. Пусть так и останется.

Рейс в Петербург задержался на 18 часов — все из-за того же наплыва желающих покинуть Вечный город. Так что весь день нам пришлось провести в здании аэропорта. Но Лёка Ж. не скучала. Она посетила «Дьюти-фри» и все остальные магазины, которые находились в послетаможенной зоне, по пути раздаривая розы продавщицам и обслуживающему персоналу.

Мы покинули Рим глубокой ночью. Лёка Ж. извлекла из упаковки новый «Клиник холидей», дала мне понюхать, блаженно понюхала сама, откинулась на спинку и стала глядеть в иллюминатор.

— Арриведерчи, Рома, — сказала она с легкой грустью и неожиданно подскочила. — Ой! Смотри, что это там за красивые красные облачка? — Лёка Ж. показала на зловещие багряные тучи над горизонтом.

— Закат, наверное, — предположил я, чтобы не пугать ее.

— Какой закат! — воскликнула Лёка Ж. — Ночь на дворе…

Она вызвала стюардессу и потребовала объяснений. Стюардесса любезно сообщила, что красные облачка — это извержение Этны. Но никаких причин для беспокойства нет — над вулканом мы не полетим.

— Это я виновата! — вдруг сказала Лёка Ж. — Я же обещала нашему Кренделю припасть к лаве, а так этого и не сделала. Вот вулкан и извергся.

— Невероятно! — восхитился я. — Ты даже улететь по-человечески не можешь. Если не землетрясение, так извержение вулкана вызовешь… Если про такое написать, ведь не поверит никто!

Лёка Ж. задумалась, взяла у меня самоучитель-путеводитель, нашла в нем чистую страницу, что-то быстро начеркала и дала мне прочитать:

Эта история может показаться невероятной. Честно говоря, даже я теперь задумываюсь: была ли она на самом деле или просто привиделась… Одно несомненно — ничего этого не случилось, если бы…

— Угадай, что это, — сказала Лёка Ж.

— Понятия не имею. Признание алкоголика?

— Какой ты глупый! Это отличное начало для книги, — снисходительно объяснила Лёка Ж. — Обо мне и Вечном городе.

25 апреля — 12 мая 2011 г.