Сундук золота и всех обратно

Глава 10. 9 декабря. Вырви ему сердце!

В предыдущих сериях:

После того, как стражники безуспешно попытались задержать «беглых арестантов, живущих у алхимика», команда Максимилиана разбежалась кто куда. Мятый унес раненого Тодта, но за ними побежали двое преследователей.

Пока ничего не говорилось об истинной сущности Мятого и почему его не любят в Генуе. Но Тодт принимает солдат, которых ему посылает Бог, такими, какие они есть. Для любой нештатной ситуации он обычно находит решение в священных книгах.

Мятый предсказуемо заблудился и свернул в какую-то улицу, которая оказалась вообще не улицей, а проходом между стенами, да еще и с тупиком. В конце тупика лежал изрядно разложившийся и смердящий труп. Такой вонючий, что крысы зажимали носы лапками, пробегая мимо.

Тодт от тряски и от вони пришел в себя и сполз с плеча. Потряс головой, пытаясь понять, где они находятся и как сюда попали.

- Заблудился я, - сказал Мятый, - Идемте обратно.

Тодт вышел, держась одной рукой за стену, другой за затылок. За ним Мятый, все еще с мечом в руке.

- Попались! – те двое потеряли преследуемых, развернулись и пошли обратно.

В этой улице двое даже не могли встать рядом. Мятый налетел на них как ураган. Увернулся от удара первого, проткнул его в живот и побежал на второго, держа тело перед собой правой за рукоятку меча, левой за плечо. Бросил убитого, снова увернулся от удара и схватил наемника за правое предплечье. Ударил головой в лицо, сбил подножкой. Нажал коленом на грудь, схватил за виски и принялся бить затылком об мостовую, злобно рыча.

- Достаточно! – остановил его Тодт.

Мятый поднял голову и обнаружил, что сверху и снизу от них собрались вооруженные местные жители.

- Вас сразу удавить, или поторгуетесь? – спросил один из местных, покачивая в руках дубинку.

Мятый подпрыгнул с места, оттолкнулся ногой от едва заметной щели между камнями в стене, зацепился за подоконник второго этажа. Подтянулся, перескочил на стену напротив, еще немного выше, держась там за ставни на маленьком окошке. Вернулся на стену слева, теперь держась за подоконник третьего этажа. Отскочил на стену справа, теперь уже стоя ногами на подоконнике окошка со ставнями. Наступил на верх ставни, оттолкнулся, петли выдержали, подтянулся за край крыши, оттолкнулся ногами от стены и прыгнул на крышу слева.

- Куда! – только и успел крикнуть Тодт.

- После полудня у дома, где конь! – ответил Мятый и убежал.

- Кто это? – спросил мужик с дубинкой.

- Мятый, - ответил Тодт.

- А ты кто такой?

- Бывший капитан солдат Тодт с «Санта-Марии», сейчас просто безработный слуга Господа.

- Стой-стой! – вступил другой мужик, похожий на моряка, - Что значит «бывший»?

- Ты его знаешь? – спросил первый.

- Его в море все знают. Но первый раз слышу, что его выгнали.

- Меня не выгнали, - возмутился Тодт, - Мы временно остались без корабля.

- И без капитана, - добавил моряк.

- Теперь и без команды, - вздохнул Тодт.

- Пойдемте, божий человек, расскажете нам подробнее. Кушать хотите?

Мужик с дубинкой не стал преследовать Тодта, а занялся более интересным делом – обиранием убитых.

Тодт принял приглашение генуэзцев, символически преломил хлеб с бедняками и рассказал несколько морских историй, а примерно в полдень добрался до «дома, где конь». До лавки мясника неподалеку от жилища алхимика.

- Пойдемте, поедим, - сказал Мятый, появившийся непонятно откуда. Только что не было, и вдруг вот он. В руке черная палка, через плечо – холщовая сумка.

- Простите, отче, меня, сирого и убогого, - неожиданно жалобно заныл Мятый, - Бросил я Вас на съедение волкам…

- Христос простил, и я прощаю, - ответил Тодт.

- Примите, не побрезгуйте, за грехи мои тяжкие, - Мятый протянул Тодту длинную палку примерно той же длины, что сломавшаяся утром.

Тодт повертел в руках подарок и даже понюхал.

- Черное дерево из Африки, - сказал он довольным тоном, - Только что отполировали, можно даже маслом не пропитывать. Спасибо.

- Вот к ней железо. Со штифтом. Надо будет, насадите, - Мятый протянул холщовую сумку с ремнем через плечо.

Тодт вытащил из сумки легкий наконечник коузы со втулкой и примерил на посох. Удивленно поднял бровь, увидев нормально заточенное лезвие. Пальцем попробовал остроту, порезался и положил палец в рот, сжав зубами края ранки.

- Хорошо сделано, да? В Генуе все есть, если поискать, - сказал Мятый, - И сделают быстро, единственно что масло ни с деньгами, ни с молитвами быстрее не впитается. Потому я попросил такую палку, чтобы не пропитывать. Пойдемте, я тут хорошее место знаю недалеко. Скверный я человек, хоть покормлю праведника перед тем, как сдохнуть.

Тодт посмотрел на него как на больного. Что происходит с ценной боевой единицей?

- Ты только что неделю вел себя как честный матрос, и в тюрьме духом не падал, - сказал Тодт, - Ладно, драку затеял. Может быть, и правда нас враги убивать пришли.

- Я испугался. Меня, бывает, пальцем тронь, до потолка подскочу. А в остальном такой уж я человек. Находит на меня. Иногда просто ем, сплю и туплю. Ничего не радует, даже на бабу голую не встает. Вы мне скажете «поднять паруса», а я и ухом не поведу. Вот что будете делать?

- Залеплю тебе палкой по этому самому уху. Сразу поведешь. Не ты первый, не ты последний. От всех расстройств кроме трусости палка – лучшее лекарство.

- А от трусости?

- Алебарда. Кстати, почему ты сам без оружия?

- Денег хватило только Вам на алебарду, - скривился Мятый, - Цены сейчас огого. После сдачи Милана перекупы скупили все миланские клинки и продают втридорога. Вслед за миланским и на остальное оружие цены выросли, особенно на хорошее. Вечером возьму еще аванс у рыцаря, завтра утром буду с мечом.

- Разве у Иеремии не засада после утреннего? – спросил Тодт.

- Засады нет. Рыцарь пришел днем, забрал коня на прогулку и ушел. В смысле, просто на конную прогулку уехал. Никто из наших пока не вернулся. Что там сидеть, пойдемте.

- Пойдем, - согласился Тодт, - А стоит нам с тобой по городу гулять, чтобы все видели?

- Там даже днем темно. Не увидят.

Мятый привел священника в «У мавра», где вечером ничуть не светлее, чем днем, и за соседними столиками при тусклом свете свеч сидят люди, которые тоже не хотят, чтобы их видели. Пустой столик нашелся по особой примете. В подсвечниках на свободных столах горели две свечи, а на занятых по одной.

- Есть паста с базиликом, сыром и анчоусами и вино белое, ломбардское, - сказал мальчишка-официант.

Заказы здесь принимала прислуга, чтобы гости не ходили лишний раз в темноте, наступая на ноги друг другу.

- Несите, - сказал Мятый и повернулся к Тодту, - Тут все хорошее, что они готовят. Вообще все. Можно не глядя есть.

- Скажи мне, сын мой, кто ты такой на самом деле? – спросил священник, - Я вижу, что ты был моряком, но очень давно. Потом подался в разбойники на суше?

- В коллекторы, - ответил Мятый.

- Гадость какая, - сказал Тодт и поморщился. В темноте Мятый почувствовал, как на обветренном лице собеседника скрипит задубевшая кожа.

- Потом я стал «коллектором коллекторов», то есть, собирал долги с тех, которые не спешил передавать возвращенное кредиторам.

- Это требует некоторого владения мечом.

- Хорошего владения мечом. Но покойники никогда не платят. Когда хочешь выбить из человека деньги, нельзя его убивать. Его надо бить руками, связывать и пытать.

- Фу. Почти как палач.

- Ну не настолько… - возмутился Мятый, - Мое дело было только собирать деньги, а не казнить!

- Тебя за это все не любят?

- Что, видно?

- Видно.

- Не только за это, - Мятый вздохнул, - Говорят, что я ненадежный, друзей не ценю, создаю опасность на ровном месте, планы внезапно меняю. И нарываюсь на драку, чтобы меня как-то поранили. Силы у меня как у добрых людей, а скорости Бог на троих отсыпал. И, когда разозлюсь, боли не чувствую. Могу по стенам бегать, через людей прыгать, всадника догнать, если накоротке.

- Я так понимаю, тебя разозлить не сложно.

- Не сложно, только незачем совершенно меня злить. Сами же знают, что только тронь и беда-беда. Сначала по-хорошему деньги отдавать не хотят, а потом обижаются, что меня как накроет, так могу порубить всех вокруг, а могу случайно и своих задеть.

- Что-то на абордаже я за тобой особых подвигов не помню.

- Так там чувства не те. Вода эта со всех сторон, даже сверху. Палуба качается. Сзади толпа, спереди толпа.

- Ты не разозлился, а испугался, - уверенно сказал Тодт.

- Да, отче. Просите, испугался как маленький. А Вы меня даже палкой не стукнули, добрейший Вы человек.

- За что тебя стукать? Ты стоял в строю вместе со всеми.

- Куда деваться? Стоял.

- Знаешь, в бою все боятся. Но стоят.

- И Вы?

- Кроме меня. И рыцарей. Нормальные люди все боятся.

- Я ненормальный. Я дурной.

- Брось. Просто не злись лишний раз. Когда злишься, тобой дьявол овладевает. Ты, лучше, как почувствуешь, что злиться начинаешь, молитву прочитай. И четки перебирай, тебя и отпустит. Гнев – смертный грех.

- А воровать не грех?

- Грех.

- Но мы же должны украсть, - Мятый перешел на шепот.

- Мы должны вернуть украденное, - твердо сказал Тодт, - Но вернуть не тем, кто его потерял, а тем, кому оно было предназначено.

- Это кому? Армии де Фуа?

- Нет. Солдатам. Простым парням. Будет справедливо, если мы дадим каждому его долю, из рук в руки, чтобы их раззолоченные командиры не откусили по пути ни кусочка.

- Рыцарь того же мнения?

- Там хватит на всех, - сказал Тодт, - Все, что за пределами доли солдат, пусть рыцарь отдаст кому угодно.

- И куда мы потом?

- Мы? Я встану в строй, и швейцарцы в очередной раз возьмут Милан.

- Разве это богоугодное дело? Вы призывали нас, чтобы служить Господу на море, а сами тут же уходите в наемники.

- Господь явно показал, что ему больше не нужна моя служба на море. Я должен вернуться домой. Но я не вернусь с пустыми руками. В тот же день, когда Господь лишил нас последнего, что связывало меня с морем, он послал мне рыцаря, чтобы я вернулся с дарами господними и щедро одарил каждого своего прихожанина, которого оставил без живительного слова Божия два долгих года назад. Тебя я милостию Божией освободил из темницы. Прочие пошли не по зову сердца, но ты получил Знамение Божие.

- Да, отче…

- Поэтому ты в долгу не перед рыцарем. Не передо мной. Перед Господом. Он послал тебя помочь мне исполнить миссию, которую Он возложил на меня.

- То есть, если я сейчас уйду…

- То я прибью тебя вот этой самой палкой. Господу не угодны трусы и дезертиры. А если ты помешаешь мне привезти парням их кровные, то я тебя предам анафеме и отлучу от церкви! – Тодт отпил вина, - Доставим груз, и я благословлю тебя на любое богоугодное дело, которое ты выберешь. Как ты вообще можешь сомневаться, ты же дал обет!

Патер встал, как перед проповедью.

– Иисус говорил, «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». Если человек говорит «да» или «нет», это должно быть «да» или «нет». Если человек говорит «сделаю завтра», то это должно быть до заката на следующий день, а не «маньяна», как понимают испанцы.

- А если человек говорит, «яваш-яваш» или «иншалла»? - спросили из-за соседнего столика.

- То пусть он сдохнет, собака злая! – не задумываясь, ответил Тодт.

- Хорошо, но разве ландскнехты не такие же христиане, как швейцарцы? Что богоугодного в том, чтобы сражаться за чужих королей? – спросил Мятый.

- Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога. Существующие же власти от Бога установлены, - Тодт процитировал «Послание к Римлянам», - Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро.

Тодт разгонялся и повышал голос. На столах вокруг загорались все новые свечи.

- Если ты прыгаешь со скалы, не укоряй Господа, что он позволит тебе разбиться. Если ты пользуешься монетой, не считай несправедливым отдать справедливую долю тому, кто монету чеканит. Если ты решаешь вопросы судом, будь то суд господина, суд магистрата, епископа, присяжных, или какой еще, то не считай несправедливым, если к тому же суду призовут тебя. А если ты признаешь человека своим начальником, то слушай его как отца родного. И это всегда будет богоугодное дело.

- Отче, я понимаю, когда христианские короли и прочие рыцари идут против нехристей. Но хорошее ли дело вступать в ссоры христианских королей друг с другом? – Мятый не удовлетворился ответом.

- Бог сотворил мир таким, что в мире есть место для солдат, - ответил Тодт, подняв глаза вверх и вспоминая библейских персонажей, - Ничего в мире не происходит без воли Божией с начала времен. Знаешь ли ты, кто был царь Давид, из рода которого происходит Иисус?

- Солдат? – вспомнил известную историю Мятый, - Пращник?

- Наемник, - уточнил Тодт, - Служил царю израильскому, потом филистимлянам, потом стал царем Иудеи и воевал против Израиля, и только потом стал царем Израиля.

- Но на стороне какого царя в это время был Бог? То того, то другого?

- Нет. Бог всегда был на стороне Давида. Наемника. Такого, как мы. А кто был Гедеон?

- У которого триста воинов против многих тысяч? – Мятый проявил неплохую эрудицию, - Рыцарь?

- Простолюдин. Пахарь. Раз уж ты слышал эту историю, ты ведь понимаешь, что Бог мог бы щелкнуть пальцами и разогнать мадианитян к свиньям морским.

- Мог бы.

- Но не стал. Потому что мир создан таким, что в мире нужны солдаты. И командиры, будь то простолюдины или рыцари. Откуда мы знаем, кто из нынешних королей мадианитянин, а кто из командиров будущий Давид или Гедеон?

- Но разве можно без прямой Божьей помощи победить большую армию, вооружившись трубами и светильниками?

- Ты неплохо знаешь Писание, сын мой, - одобрительно сказал Патер, - Но ты не был при Грансоне. Стоило нам напасть, как бургундцы, большая сильная армия, смешали строй, впали в панику и разбежались, как те мадианитяне много лет назад. Потому что Бог был на нашей стороне.

- А как Бог вам это сказал?

- Никак. Твое солдатское дело идти в каждый бой так, будто на твоей стороне Бог. Он может не быть на твоей стороне. Он может вообще ни на чьей стороне не быть. Но однажды, совсем не обязательно, прожив жизнь, полную битв, тебе повезет сразиться на стороне Бога. И ты неуверенно подумаешь, догоняя врагов и добивая раненых под ногами, что, наверное, ты прожил жизнь ради этой битвы. Ради того, чтобы принять на копье рыцарского коня. Чтобы прорвать строй вражьих пик. Чтобы бросить бочку пороха врагу в трюм. Чтобы заклепать пушку, которую пернуть не успеешь, как враг отобьет обратно. Чтобы огреть алебардой гиганта в доспехах, и вдруг именно твой удар станет для него последним.

Мятый хотел что-то сказать, но Тодт жестом прервал его.

- Лично ты, сын мой, жил свою никчемную жизнь так, что у тебя близко не было такого поступка, ради которого стоило бы прожить жизнь! Отобрал деньги у мошенника? Проткнул мечом разбойника? Дал заработать судье и стражникам? Может быть, выломал какой-то особенный камень в каменоломне? Бог в милости своей послал тебе меня! Чтобы твоя жизнь была прожита не зря!

Уже не было слышно стука ложек об тарелки, народ вокруг слушал проповедь.

- Даже если ты не солдат, даже если ты простой обозник. Может быть, ты везешь в армию Гедеона те самые светильники. Трубы в Иерихон. Пращу для Давида.

- Крест для Иисуса? – предположил кто-то из слушателей.

- Или крест для Иисуса, - подтвердил Тодт, - Но ты не знаешь об этом.

- Почему Бог может быть на стороне простых парней против королей и рыцарей? – спросил другой посетитель, - Они же безумные деньги жертвуют на церковь, соборы строят.

- Потому что пожертвования это не только деньги. Когда ты несешь Господу свой скромный грошик, ты несешь не только монету. Ты отрываешь этот грошик от сердца. Может быть, ты останешься голодным, может быть, ты не починишь башмаки, не перекроешь крышу. Но ты несешь Господу кусочек своего сердца.

- А рыцарь тогда несет кусочек чужого!

- Да. Поэтому простой человек стоит перед Господом наравне с непростым. И если в бою ты видишь, что Бог не помогает твоей армии, то молись, чтобы он хотя бы не помог вражеской.

- Так бывает?

- Ты не был при Мариньяно! – Тодт ткнул пальцем в спросившего с таким видом, будто как раз его там и не хватало до полной победы, - Благодарение Богу, что он там не поддержал никого, и мы с французами разошлись с чувством взаимной ненависти и уважения.

- Я все понял, отче! – ответил Мятый, прослезившись и вставая, - Простите, что я усомнился! Я же просто полуграмотный горожанин, кто мне расскажет про волю Божию и вообще, как устроен мир!

К завершению проповеди на всех столах уже горели все свечи.

- Смотрите, это Мятый! – удивленно воскликнул кто-то.

- И без меча, - потер руки другой.

Сразу несколько рук потянулись к оружию. Мятый достал кинжал и оглянулся.

- Смотрите, на нем морские штаны! – удивился кто-то, - Ты что, с галеры сбежал?

Моряки в то время носили штаны заметно более широкие, чем сухопутный народ, однако без излишеств в виде чрезмерной ширины, буфов и разрезов, как гости с Севера. Мятый получил эти штаны от Келаря взамен тряпья с каменоломни, а одеться по моде до сих пор так и не собрался. Впрочем, в Генуе морская одежда всегда в моде.

- Эй! – рявкнул кто-то из «угла авторитетов», где не наступали на ноги, - Никаких драк в кабаке! С разборками давайте на улицу!

Разбойники вежливо кивнули в сторону угла и убрали оружие.

- Пойдем, выйдем, - предложил Мятому один из них.

Во дворе напротив Тодта и Мятого трое недоброжелателей уже договорились, кто будет первым. Жилистый мужик лет тридцати с тонким колющим мечом. Мятый просил у кого-нибудь одолжить оружие, но все отказывались.

- Как я могу принять вызов, если у меня нет меча, - пожаловался Мятый вышедшему посмотреть «авторитету из угла». На этот раз в углу сидел Томазо Беккино, разбойник с большой дороги.

- Дуэлянт без меча подобен дуэлянту с мечом, - широко улыбаясь, ответил Томазо, - Только без меча.

- Не судьба, отче, - сказал Мятый, - Пора мне, негодному, сдохнуть и вернуться в грязь, из которой вышел.

- Что значит, не судьба? – строго спросил священник.

- Я сто лет меча в руках не держал, - ответил Мятый, - До последнего времени.

- Но ты бил людей эти семь лет?

- Бил, конечно.

- Руками?

- Не только. Ногами, палками, бочками, камнями, клиньями, кувалдой, рукояткой от кабестана…

- Сейчас алебарду соберем.

- Я алебарду отродясь в руках не держал.

- Тогда вот тебе палка, - Тодт протянул свой новый посох, - Палкой бить умеешь. Черное дерево, просто так не перерубят. Чего не хватает?

- Ног. Я шаркаю, как старуха в деревянных башмаках.

- Как же ты утром дрался и бегал?

- Разозлился, - развел руками Мятый.

- Забыл, что за меч не брался, что ногами шаркаешь?

- Да.

- Отойдите, отче, - вежливо сказал какой-то разбойник.

- Я его духовник, - спокойно ответил Тодт.

- И что?

- Ему надо помолиться перед боем.

- Зачем?

- Потому что я так сказал.

Собеседник икнул. Мятому надо помолиться перед боем? Духовник?

- Ну молись, что поделать, - разрешил противник.

- Был бы у тебя меч, я бы нашел тебе подходящее место из Писания, - Тодт вздохнул. В его изложении Библия больше напоминала фехтбух.

Мятый опустил голову.

- У меня только посох. В Писании есть про посох?

Тодт просиял, как будто понял что-то важное. Он вспоминал, где в Писании «палка», а надо было вспоминать «посох».

- Повторяй за мной. Господь пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться!

- Господь пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться! – тихо повторил Мятый.

- Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего!

Мятый повторил несколько уверенней, чем первую фразу.

- Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной! – Тодт ощутимо повысил голос, и Мятый вслед за ним.

- Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня! – Тодт обхватил ладонью руку Мятого, державшую посох.

- Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих!

- Умастил елеем голову мою! Чаша моя преисполнена! – Тодт почти кричал.

- Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни! – проорал последнюю фразу Мятый.

Тодт хлопнул его по спине.

- Вырви ему сердце! – сказал он вместо благословления.

Мятый зарычал и бросился вперед, совершенно не подволакивая ноги и бесстрашно размахивая посохом.

Посох имеет перед мечом только то преимущество, что он заметно длиннее. Но в сильных руках оно может стать решающим.

Не каждый может отличить африканское черное дерево от обычной палки, крашеной в черный цвет или покрытой темной морилкой. Тем более, не каждый и не любым мечом осилил бы не то, что разрубить, а даже заметно надрубить такой посох.

Мятый размахивал посохом как двуручным мечом, держа левой рукой за конец, а правой на фут дальше. Его противник, вооруженный довольно длинным клинком, но все-таки одноручным, легким и предназначенным в первую очередь для укола, затруднялся парировать тяжелые удары, не говоря уже о том, чтобы перейти в атаку. Впрочем, как и все генуэзские браво, он поддерживал форму, поэтому не столько парировал, сколько маневрировал и уворачивался от ударов.

Маневрировать и уклоняться пришлось всем зрителям в небольшом дворе. Мятый еще не попал ни разу, а противник уже нашел у него уязвимые места и ловким выпадом зацепил правое предплечье. Посох-древко звонко ударил о землю стальным подтоком там, где только что стоял юркий генуэзец, а тот, в очередной раз увернувшись, вытянулся над лужами и грязью в низком выпаде, вытянулся всем телом в одну линию от пальцев левой ноги до острия меча и направил клинок в живот Мятого.

Мятый успел втянуть таз и нанес горизонтальный удар слева направо с земли на уровне пояса намного быстрее, чем кто-либо мог ожидать, но посох пролетел над головой противника, настолько низкий у того получился выпад.

Еще быстрее Мятый развернул посох в воздухе и махнул справа налево. У противника хватило ума на полноценную атаку, а не на единичный прием. Он схватился левой рукой за посох между руками Мятого, а мечом вот-вот ткнул бы под ребра, но недооценил силу и скорость удара настолько, что не удержался на ногах и повалился на спину. Мятый тут же упал ему коленом на грудь, наклонился и ткнул пальцами в глаза.

Сзади на Мятого неожиданно для всех напал еще один недоброжелатель. Сделал шаг от стены, одновременно вытаскивая меч из ножен.

Тодт метнул в него холщовую сумку с наконечником коузы. Попал не то в висок, не то чуть выше. С такого расстояния смешно не попасть.

Из толпы выскочил третий. Мятый увидел его краем глаза, подхватил меч первого дуэлянта, парировал удар и перешел в атаку. Арестант так крутил мечом во все стороны, описывая петли и круги, что между делом отбивал даже те удары, которых не видел. Противник, привыкший к обмену ударами, только успевал приседать и отскакивать. Но это в зале на паркете можно приседать и отскакивать долго, а на улице до первой лужи. Дуэлянт поскользнулся и упал навзничь. Мятый проткнул ему грудь с такой силой, что клинок прошел насквозь.

Приподнялся второй, которому досталось сумкой по голове. Мятый обернулся, подскочил к нему, повалил, снова привычно упал коленом на грудь и на этот раз ударил кулаком в лоб. Под затылком растеклось пятно крови. Враг дернулся и затих.

Тодт подошел и встал рядом с Мятым.

- Этот человек дал обет и с потрохами принадлежит мне и Господу! – сказал он во всеуслышание, - И, если кто обидит его, наш с Господом ответ будет жестким и справедливым! Не будь я Тодт с «Ладьи Харона», ранее известный как Безумный Патер!

Мятый вынул меч из руки последнего врага, внимательно осмотрел. Вытер об локтевой сгиб. Снял с покойника пояс с ножнами, надел на себя и вложил меч на место.

- Вопрос закрыт, - сказал Томазо Беккино, - Мятого не трогать, ему и без нас тяжко придется. Этот мертв. Эти живы?

- Вроде дышат, - ответил какой-то парень, стоявший к ним ближе всех.

- Сбегай к Магистру, приведи Симона, - Беккино повернулся к Мятому, - Меч твой, а кошельки не твои, пойдут или на лечение, или на отпевание.

- Даже мысли не было, - ответил Мятый.