Свердловск улыбается

Чтоб не было разговоров

Значит, так. Едва я появился на работе, меня тут же отвел в сторону приятель, но уже исполняющим обязанности:

— Слушай, старичок… Сегодня заседает тарификационная комиссия. Учти сразу: первой категории тебе не видать. Знаю точно: это решено. Так что предупреждаю: на рожон не полезу, тут я — пас. Нет, против не буду, но — воздержусь. Сам понимаешь — зачем против ветра… Но я к тебе по-прежнему. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

Потом меня вызвал старший:

— Вот что, друг-приятель… Сколько мы с тобой вместе трудимся?

— Десять лет без малого.

— Вот именно. Без малого. Десять. Ты знаешь мое к тебе отношение. Знаешь? Или нет?

— Знаю.

— Какое?

— Ну, нормальное. Хорошее.

— Вот. Хорошее. И все это знают. Сразу начнутся попреки: лучший заказ — любимцу… Короче, чтоб никто ничего — сделай ты эту копеечную работу, от которой все отказываются. Лады? Именно потому, что ты знаешь, как я к тебе отношусь!

А тут предместкома навстречу. Мы его месяц назад выбрали. До этого вместе в отделе работали.

— Здорово! — говорит. — Тебя-то мне и надо! Слушай, путевка тебе никак не получается. В принципе, она есть. Но все же знают, что мы товарищи. Пойдут разговоры… Слушай, давай в другой раз, а? Только без обид! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь!

В буфете наша поилица-кормилица подсунула мне вчерашние бутерброды и шепнула:

— Будь другом, доешь! Я свежие потом сделаю. Других мне просить неудобно, а ты свой, я же к тебе очень хорошо отношусь.

Едва я вошел в наш горластый двор, как невидимый наблюдатель завопил:

— Внимание! Дядя Гена из 32-й! Он добрый, не обидится. Давай!

И с козырька подъезда на меня рухнула снежная лавина.

Мокрый, злой и молчаливый, я поднялся на лестничную площадку. Тут из соседней квартиры выкатился метровый породистый щенок и положил лапы на мои плечи… Соседи принесли искренние соболезнования и заверили меня в своей лояльности.

Вечером зашли стародавние приятели. Много шутили, выпили припасенный к празднику коньяк «Ереван», заняли на неопределенный срок четвертную и отбыли за полночь, предварительно констатировав, что они, как всегда, меня уважают.

Утром явилась жена. И с порога заявила, что она никого никогда так не любила, как меня, и уже не будет любить. И что именно поэтому только я и смогу ее понять. В общем, Сеня Перчаткин может просто погибнуть… Короче, несмотря на высокую любовь ко мне, она вынуждена уйти к Сене. И она уходит.

Удивительно хладнокровно собираюсь на работу, выхожу на остановку. Голова ясная. Ноги пружинят. Во всем теле гулкая пустота и свежесть. Жду автобус, привожу мысли в систему.

«Хватит. Пора переходить к действиям. Значит, так. Даю объявление об обмене квартиры на фантастически льготных условиях. Адрес указываю Сени Перчаткина. Телефон соседей сообщаю всем как номер химчистки. Затем. Иду в гости к приятелям и «увожу» у них Сименона, всего сразу. Можно заодно уронить телевизор… Далее. Вызываюсь помочь и со страшной силой качу бочку на буфет — вроде случайно.

А в понедельник беру слово на планерке. Я им скажу: «Все вы знаете, как я к вам хорошо отношусь…»

Тут подошел мой автобус. Я оказался у самой двери — повезло, но рядом были дамы. Я подсадил бабушку слева, уступил женщине с зонтиком, потом девушке с глазами… Дама с усами вытеснила меня сама. А вслед за него просочилась пара активных интеллигентов с «дипломатами». Последним зацепился за чей-то хлястик шустрый замухрышка с акцентом и насморком.

Двери сомкнули челюсти, и автобус, переваливаясь, словно утка на сносях, осторожно заскрипел суставами. А из кабины водителя голосом Софии Ротару рвал страсти в клочья транзистор: «Начни сначала! Начни с нуля!..»