Свердловск улыбается

Азбука любви

Ей сразу не понравился его веселый, бодрый вид.

«Видно, не очень тосковал в разлуке, — подумала она. — Да что там, его буквально распирает от радости! Где же следы мук, печали, которые терзали его, пока мы не виделись? Ничего подобного. Ясный взгляд не замутнен скорбью, горькие морщины раздумий не избороздили лоб, под глазами что-то не видно темных кругов от бессонницы».

— Интересно, отчего ты так сияешь? — не удержалась она от вопроса.

— Во-первых, здравствуй, дорогая, а во-вторых, ты знаешь: оттого, что вижу тебя наконец. Ужасно соскучился.

«Не заметно», — подумала она и спросила:

— Как ты провел вчерашний вечер?

— Какой вечер? Мы ж с тобой расстались почти 12 в полночь. Пока добрался домой — уже час. Хотел почитать, да, откровенно говоря, заснул с книгой.

Вот, проговорился! И это называется влюбленный! Новоявленный Ромео! Нет, такой не простоит ночь под лоджией в надежде увидеть в окне хотя бы тень любимой. Спит, как сурок. Никаких грез, мечтаний, томления при воспоминании о прощальном поцелуе.

— Ну, а утром ты что делал? — спросила она.

— О, утро было приятное. Не успел открыть глаза, а мама уже несет мой любимый картофельный пирог. На меня вдруг такой аппетит напал, сразу полпирога съел.

«О времена, о нравы! — с тоской подумала она. — Любовь и питание. Где, в какие времена эти понятия были совместимы? Нигде и никогда! Потерять аппетит — это же азбука любви. Да влюбленному просто в голову не придет закусывать: все его мысли, желания принадлежат ей, любимой. Он места себе не находит, мечется, как сумасшедший. Меджнун, например, в переводе означает безумный. Он был прозван так за свою любовь к Лейле. Уж он, конечно, не тратил времени на завтрак».

— Надеюсь, ты серьезно позанимался, ведь до защиты диплома рукой подать? — спросила она.

— Не беспокойся, дорогая, работал, как зверь. Я…

Но она уже не слушала его. Все ясно. Он занимался прилежно, как любой другой не влюбленный человек. Но ведь известно: когда ты влюблен, никакая работа на ум не идет, все валится из рук. Есть только один род деятельности, который можно понять и простить, — создание стихов, поэм, сонетов в честь любимой. Увы, сомнений нет, перед ней не Петрарка. Надо расставаться, и решительно: ведь он ее не любит.

— Ты чем-то недовольна? — услышала она ласковый голос. — Скажи, милая.

— Что говорить, — с досадой бросила она. — Ответь мне лучше: мог бы ты задушить меня, как Отелло?

— За что, дорогая? — улыбнулся он. — Я люблю тебя, и у меня блестящая идея: пойдем в кино.

— Ты еще способен шутить! Какое кино! — возмутилась она и выпалила ему все, что передумала за это время. — Не о такой любви я мечтала, — твердо заключила она.

Он молчал.

— Вот видишь, тебе нечего возразить, значит, я права. И вообще, что за вид у тебя!

Он смотрел угрюмо, горькие морщины пересекли лоб, темные круги, словно от бессонницы, легли под глазами.

— Ты почему, собственно, такой мрачный? — почувствовав неясное беспокойство, спросила она. — И после этого ты смеешь уверять, что любишь меня. Да когда человек видит любимую, его буквально распирает от радости. А ты! Нет, это не любовь. Мог бы ты, например, ухаживать за другой, чтобы вызвать мою ревность?

— Мне такое просто в голову не приходило, — заметил он. — Честно говоря, раньше мне нравилась Верочка, но теперь…

Ах вот оно что, Верочка! Оказывается, ему нравилась другая. Ну и непостоянство! Она сегодня же с ним расстанется, решено, пусть пострадает, пусть оценит, что потерял. Подумать только, она его любит, а он с утра питается картофельным пирогом и помнит каких-то Верочек. Нет, вообще-то он, конечно, неплохой. Прошлой осенью, к примеру, целый час ждал ее под проливным дождем — и ни слова упрека. Интересно, эта Верочка может ему снова понравиться? Едва ли. А вдруг! Этого только не хватало! А какой он внимательный, нежный. Когда она уезжала на практику, он, сумасшедший, по два письма в день писал ей. И всегда старается ее развеселить: люблю, говорит, когда ты смеешься. Неужели он способен так же улыбаться другой? Подумать невыносимо. А девчонки-то откровенно на него заглядываются. Но главное — как он ее любит! Как умеет страдать: от одного ее слова так в лице переменился. Какая тонкость, какая глубина чувств! И с какой стати она должна с ним, таким замечательным, расставаться. Да ей дня без него не прожить!

— Дорогой, — нежно сказала она. — Я согласна: сегодня объявим о нашем решении маме.

Голос сверху

Долгожданный трамвай наконец появился, и Веня, интеллигентно пропустив всех вперед, поднялся на подножку. Дернувшись пару раз, трамвай начал набирать скорость. Тут же раздался шипящий, словно прорывающийся из космоса звук:

— Граждане пассажиры, не задерживайтесь на задней площадке, проходите в середину вагона.

Веня начал старательно пробираться вперед.

— Гражданин, куда вы лезете? Ну что за люди! По головам шагают, и хоть бы что! — тотчас среагировала полная особа, которую он попытался обойти.

— Так велели в середину проходить, — смутился Веня. В тот же момент голос над его головой проникновенно посоветовал:

— Вошли в вагон — сразу оплачивайте свой проезд.

— У меня проездной, — радостно сообщил Веня, но голос сверху строго добавил:

— Не позорьтесь, граждане, из-за трех копеек: в вагоне контролер.

Веня достал проездной билет, поискал глазами контролера. Все стояли непроницаемые, как шкафы.

— Извините, вы не контролер? — обратился Веня к солидной и честной на вид женщине.

— Молодой человек, ведите себя прилично, вы ж в сыновья мне годитесь, — пылая благородным гневом, ответила та.

— О чем вы, я билет хотел показать… Товарищ, а вы не контролер? — приветливо спросил он юношу.

— Отвяжитесь! Нет никакого контролера. Это она на испуг берет таких, как ты, кретинов.

— Граждане, — продолжал голос сверху, — следите за правильной оплатой, помните: совесть — лучший контролер.

Совесть отозвалась в Вене высоко и чисто. Он забыл свои огорчения и проникновенным взором обвел близстоящих и близсидящих пассажиров. Никакого волнения в их рядах не произошло. Можно было подумать, что каждый купил минимум по два билета. Только одна старушка в темном платье заерзала под его взглядом, сморщилась и вдруг заплакала:

— Ну что ты уставился, ирод? Нет у меня билета, нет!

Она шумно сморкалась и вытирала скорбные слезы. Публика зашевелилась, растроганная чистосердечным признанием старушки, и в порыве возмущения обернулась к Вене:

— Вот тип! Бабушку до слез довел!

— Он и ко мне приставал!

— Подозрительный субъект!

Веня забился в конец вагона, прижался разгоряченным лбом к окну и замолк. Но голос динамика заставил его вздрогнуть:

— Молодой человек на задней площадке, вы что, особого приглашения ждете? Почему билет не покупаете?

— Это она кому? Мне? — едва не заплакал Веня.

Он рванулся к выходу, но голос догнал его:

— Выход только через переднюю дверь, задняя открываться не будет.

Веня зажмурился, сделал глубокий вдох и пошел в толпу.

— Он еще и толкается! — заверещала толстая особа.

— Гнать таких фулиганов! — прошамкала старушка-безбилетница.

— Врезать бы ему по шее разок, — прогудел верзила с медным лицом.

Шум нарастал, и наконец толпа дружно выдохнула:

— Высадить его, нечего с хулиганами церемониться! — и выдавила Веню из вагона.

Веня стоял на остановке, а из окна уходящего трамвая ему расплющенно улыбалось медное лицо верзилы.