Свиток благоволения

Глава 18

Белый настенный светильник в форме шара, заключенный в решетчатый корпус, слабо освещал помещение, но все же света было достаточно, чтобы Саймон Юнг обрадовался, что здесь не светлее, чем сейчас. Его потряс вид китайца.

– Что они сделали с тобой, Цяньвэй? – прошептал он.

Цю обмяк на стуле по другую сторону стола, откинув голову на спинку. Его глаза были уставлены в потолок. Они были пусты. Он ничем не показал, что услышал обращенные к нему слова. Саймон сел и осмотрел камеру. Бетонные стены с пятнами сырости, лужи, разводы выцветшей известки, на одной из стен доска с вбитыми в нее крюками для одежды. Здесь было холодно и неприятно пахло, но подвал находился почти на уровне поверхности моря.

Что-то в этом месте нервировало его. Саймон не мог определить точно источник своего страха. Может, это крюки, что на первый взгляд кажутся такими безобидными? Или белесые разводы на стенах? Он предпочел бы не знать о том, что здесь творилось. Его взгляд остановился на китайце, сидевшем напротив.

Цю сидел неподвижно. Он был живым и неживым одновременно. Как зомби.

– Ты меня слышишь? – спросил Саймон. Он вытер лоб рукой и попытался сосредоточиться.

Сделать это в три часа ночи вскоре после получения подтверждения о том, что китайскому лидеру осталось жить считанные часы, было довольно трудно. Вот-вот откроются биржи: тогда Гонконг низринется в водоворот, определить размеры и глубину которого не под силу никому.

– Цяньвэй, – громко сказал он, – ты можешь… ты можешь выслушать то, что я собираюсь тебе рассказать?

На мгновение Саймону показалось, что Цю лишился разума. Он выглядел как развалина: ни галстука, ни пиджака, рубашка порвана, один ботинок куда-то пропал, лицо в грязи, зловещая полоса на шее красно-желтого цвета… Может ли кто-нибудь так выглядеть и оставаться в своем рассудке?

– Цяньвэй, меня вызвал сюда Питер Рид. Тебя держат в Юклифе, рядом с заливом Отражения. Я думаю, здесь расположен их новый разведцентр.

Нет ответа.

– Ты должен выслушать меня. Председатель при смерти. Мне нужна твоя помощь.

Пару мгновений ничего не происходило. Потом, очень медленно, Цю поднял подбородок, будто невидимый кукольник осторожно потянул за ниточку. Саймон стал пристально смотреть в глаза Цю, пытаясь вынудить его сосредоточиться.

– Рид рассказал мне много интересного этой ночью. Он сказал, что за тобой велось наблюдение с того самого дня, когда ты приехал в Гонконг на жительство. Он был уверен, что ты вступишь в контакт с представителями руководства КНР. В течение долгого времени он не мог доказать это. Но потом он нашел пару тапочек на пляже, в ту самую ночь, когда… В ту ночь. Он проследил эту пару обуви вплоть до того магазина, где они были куплены. Их оплатили по кредитной карточке. – Саймон сделал паузу. – По твоей кредитной карточке.

Цю не шевельнулся, не двинул головой, но что-то в нем изменилось. До этого момента его невидящие глаза просто находились напротив глаз Саймона. Но теперь они видели, регистрировали присутствие другого человека в камере.

– Я видел досье, Цяньвэй. Оно объясняет многое из того, что мы не понимали раньше. Например, именно ты, как оказалось, подцепил микрофон к пиджаку Дианы в день похорон Джинни. Есть и еще кое-что. Так что я думаю, Питер прав.

Цю скривил губы в презрительной усмешке.

– Я думаю, что Питер прав, – медленно повторил Саймон. – И я не знаю, что мне делать.

По выражению лица Цю невозможно было угадать его отношение к сказанному Саймоном.

– Мне просто трудно. Я чувствую себя дураком. Я понимал, что когда «Маджонг» начнет удерживать твоего сына в Китае, возникнет опасность, что ты предашь меня. Я понимал это всегда, но поскольку я принял решение не обращать внимания на это возможное осложнение, вышло так, что меня обманул именно тот, кого, как я считал, я знаю. Но я могу забыть об этом и простить. Я думаю даже, что смогу сделать так, чтобы тебя не отправили за решетку.

Уголки губ Цю слегка поднялись в ухмылке и тут же снова опустились; лицо приняло обычное выражение недовольства.

– Я приехал сюда разговаривать не о делах. Я приехал поговорить о Диане.

Саймон намеренно сделал паузу, дав молчанию застыть в камере. По лицу Цю пробежала серия гримас. Сначала он опустил взгляд: он сделал это мгновенно, будто смысл слов Саймона не сразу дошел до него, затем взгляд его забегал из стороны в сторону, словно сами глаза метались, ища выхода. Он сделал резкий вдох.

– Ты понимаешь, кого я имею в виду, когда говорю «Диана»? Мою дочь. Твоего друга.

– Друга?

Саймон вздрогнул. Звуки, которые издавал Цю, скорее напоминали невнятное карканье. Китаец с трудом сглотнул, и это свидетельствовало о том, как нелегко ему выговаривать слова.

– Она называла тебя своим другом. И нередко.

– У меня нет друзей. Ни одного.

– Цяньвэй… Если это был ты в тот вечер, в вечер похорон Джинни… то тебе определенно удалось что-то подслушать. Мне нужно знать точно, что именно ты слышал.

– Это нужно для моего друга, как я понимаю?

– В данный момент Диана для меня важнее всех в мире.

– А почему сейчас? В первый раз? После всех этих лет, в течение которых ты покупал и продавал как товары… людей? – Цю умолк и потер шею, крутя головой из стороны в сторону, пытаясь облегчить боль.

– Я всегда заботился о своей семье. Точно так же, как и ты заботился о своей. Ведь именно поэтому ты оказался сегодня здесь, не правда ли?

– Не понимаю…

– Тинчень. – Саймон откинулся назад, уперев руки в край стола. – Сколько ему сейчас лет?

Китаец не ответил.

– Дай подумать… когда все мы были узниками в Чаяне, ему было… лет шесть. Диана тогда учила его английскому, помнишь?

– Я помню! О да, я помню! – Цю выплюнул эти слова, словно они имели вкус горечи и позора. – Ты похитил моего сына и держал его в заложниках, чтобы они оказались вынуждены прилететь и забрать нас!

– Подожди минутку. Твои же товарищи, люди из «Маджонга» готовы были использовать Тинченя как пешку, как разменную монету.

Цю отвел взгляд.

– Они решили, что ему будет лучше уехать со своей собственной матерью. Они были правы.

– А это правда? – Саймон отодвинул свой стул и сцепил руки на колене, изучающе разглядывая китайца. – Это на самом деле так? – тихо спросил он.

– Он мой сын. Кому знать, как не мне. – Теперь голос Цю стал громче и не таким хриплым.

– Я не верю тебе. Тинченя оставили в Китае, несмотря на все мои попытки вытащить его оттуда…

– Твои попытки?..

– Да. Я пытался. Ты знаешь, сколько усилий я приложил.

– Но все же тебе это не удалось. И сейчас ты расплачиваешься за все. За все ошибки.

– И моя дочь тоже должна расплачиваться за них?

– Да! Я потерял все. Ты потерял жену, а теперь и твоя дочь ушла от тебя. Ну так что? Диана, без сомнения, вернется к тебе, когда почувствует, что сможет смотреть тебе в глаза.

– Почему? Почему она не может посмотреть мне в глаза?

– Саймон Юнг, твоя дочь вела не очень веселую жизнь. Она доверила мне кое-что, что не годилось для твоего слуха.

– Будь поосторожнее в выражениях.

– Зачем? Ты думаешь, что меня можно заставить страдать больше, чем я страдаю сейчас? Ты знаешь, что сделал со мной Рид? Он повесил меня.

– Повесил тебя?

– О да, очень хорошо – твои большие круглые глаза расширились, на лице появилось потрясение…

– Но это же британская колония!

Цю моргнул, глядя на Саймона, но будучи не в силах уловить его мысль. Саймон покачал головой.

– Я просто не могу поверить в это. Питер пытал тебя?

– Да. Когда я отказался говорить. Он не отличается особым терпением.

В молчании текли секунды. Саймон смотрел на Цю, возможно впервые видя в глазах другого человека отражение одной из сторон жизни колонии, которой он помогал развивать производство. В конце концов он достал из кармана пачку сигарет и коробок спичек и подтолкнул их Цю через стол.

– Ты не куришь, – заметил китаец, прикуривая.

– Я просто подумал, что тебе, может быть, захочется курить. – На мгновение Саймон вышел из себя. – Неужели в досье занесены все мои чертовы привычки?

Цю извлек крошку табака, застрявшую между зубами, воспользовавшись этим моментом, чтобы отвести взгляд от Саймона.

– Ты подвел меня, – сказал он наконец, словно подводя черту под начатой темой. – Я предал все, что раньше было для меня свято, поверив твоему слову, что ты вернешь мне сына. Никакие из остальных твоих аргументов и обещаний я не принимал во внимание. Никогда.

– Ты думаешь, я не напоминал себе об этом каждый день?

– Меня радует это. Но это не важно. Я предал свою страну. Ты предал меня.

Саймон подождал, пока китаец докурил сигарету и растоптал ее о пол.

– Расскажи мне о Диане. Ты сказал, что она не может посмотреть мне в глаза. Я хочу знать, что ты имел в виду.

Цю закурил еще одну сигарету.

– Она делала аборт. Ты знал это? Нет.

Саймон уставился в стол, разделявший их.

– Я не знал. Я… я догадывался, что что-то…

– Ты удивляешь меня. Я и не подозревал, что ты способен ощущать душевные невзгоды своей семьи.

– Я вспоминаю… Я знаю, какой период ты имеешь в виду.

Цю преуспел, желая причинить Саймону боль, растревожить его, и теперь уже не следил за словами, не выбирал выражения. Саймон продолжал.

– Я помню, как скверно она выглядела. Как плохо, должно быть, ей пришлось. Я чувствовал себя таким беспомощным.

– Ты удивляешь меня, – повторил Цю.

– Потому что я люблю свою дочь? – Гнев Саймона прорвался наружу. – Ты-то как хороший китаец и примерный семьянин уж точно понимаешь меня? Я только хотел, чтобы она набралась смелости попросить меня о помощи.

Но Цю просто выпустил струю дыма в лицо Саймону и сказал:

– Все наши дела закончены. Я ничего не скажу тебе.

Они оба долго молчали, и, когда Саймон наконец опять заговорил, Цю вздрогнул.

– Ты прошел большой путь.

Цю слегка переменил положение ног и прикурил от окурка новую сигарету – уже третью.

– Твой дед и прадед были мандаринами. Я помню, как ты рассказывал мне это давным-давно.

Цю ничего не сказал.

– А твой отец был вместе с Мао в Юнани, он был его доверенным помощником и другом. Он был предусмотрителен и послал тебя на Запад получать образование.

– Играть на другом инструменте, но ту же самую мелодию и в той же тональности.

– Ты образованный человек, интеллектуал. Ты экономист.

– Я солдат. Я знаю, как надо сражаться. Я забыл про все остальное.

– Да, ты забыл. Они отняли у тебя все. Я думаю, на твоем месте я тоже все забыл бы.

Саймон говорил медленно, стараясь выиграть время на обдумывание способа, при котором он сумеет достучаться до сердца своего противника. Ничего не срабатывало. Никакие средства не могли пробить брешь сквозь эту броню человеческой холодности.

Глаза Цю оставались закрытыми. Двое мужчин сидели молча в течение нескольких минут, а может, и часов… Саймон не мог сказать наверняка. В одно из мгновений Саймон обнаружил, что думает о Джинни. Она ушла от него так бесповоротно, не оставив ни частички себя. Но этой ночью он почему-то ощущал, что она рядом. Было похоже, что она пришла к нему тогда, когда он отчаянно нуждался в ней: по своему обыкновению Джинни появлялась в нужную минуту. Так было всю жизнь, так случилось и после ее смерти.

Когда она ушла, у него не стало дома, куда можно вернуться. Только пустое жилище, полное воспоминаний.

Двое мужчин, сидевших в камере, не имели дома. Цю потерял жену и ребенка. Джинни умерла, и никто не знал, где может сейчас находиться Диана. Но ведь для них обоих жизнь когда-то была совсем другой…

Дома нет…

Саймон медленно поднял голову. Может быть… стоит попытаться. Как бы далеко ты ни забрел, но где-то у тебя всегда есть «дом». Глубоко внутри у него раздался возглас «Да!», и он без всякого удивления узнал голос Джинни.

Он начал говорить: сначала нерешительно, потом все с большей уверенностью:

Это был мандаринский диалект китайского, где четыре тона разнообразили каждый слог. Строфа зазвучала как напев, и стихи полились в сыром воздухе камеры, задевая струны души обоих мужчин.

Цю опустил голову. Саймон медленно повторил стихотворение, на этот раз по-английски:

Саймон неотрывно смотрел в лицо Цю.

– Ли Бо, величайший китайский поэт. Каждый китаец знает эти строки – он рождается с ними на устах. Эти стихи нельзя перевести как… песню изгнанника. Вынужденный жить в чужой стране, он видит ту же луну. И вспоминает. И плачет. – Саймон подался вперед через стол, так что они с Цю теперь почти касались друг друга. – Мы с тобой оба потеряли близких. Но стихи Ли Бо продолжаются вместе с белым лунным светом. Тогда, сейчас и вечно – все остается тем же, вне зависимости от того, где может быть дом…

Глаза Цю оставались закрытыми.

– Я…

Саймон еще подался вперед, боясь разрушить хрупкий росток возрождавшейся жизни в человеке напротив.

– Что?

– Я… я не должен был говорить так о твоей дочери. Не… невежливо.

– Ты хотел причинить мне боль.

Цю закусил губу и кивнул. Его лицо было покрыто потом: Саймон понял, что китаец вступил в борьбу с каким-то дьяволом, поселившимся в нем.

– Ты хотел отомстить, Цю Цяньвэй. Потому что я подвел тебя.

– Нет! – Наконец Цю открыл глаза, его самообладание рухнуло. – Потому что у тебя все еще есть ребенок… дети. А я… я… – Цю опустил голову на руки.

Саймону потребовалось некоторое время, чтобы понять, что китаец плачет. Когда он понял это, он быстро встал и обошел стол, прихватив стул с собой. Он подсел к Цю и после секундного раздумья положил ему руку на плечо.

– Когда рушится все, на что надеется человек… – Голос Цю звучал глухо, потому что он говорил в стол, но Саймон понял смысл его слов. – … Он узнает кое-что о самом себе. Плохое. Я не верю, что когда-нибудь снова увижу моего сына. Я хотел причинить тебе боль, потому что я завидовал! И я презираю себя за это!

– Может быть, ты еще увидишь Тинченя. Когда-нибудь…

– Нет, нет. – Цю выпрямился, отбросив руку Саймона. – Я не надеюсь на это. Но у тебя дела обстоят не так. У тебя и твоей дочери есть шанс. – Он прервался, чтобы сделать неровный, судорожный вдох. – Диана жива. С ней все в порядке.

После этого в памяти Саймона появился пробел. Наверное, он перенес свой стул, потому что они снова оказались лицом друг к другу, и изо рта Цю опять свисала очередная сигарета. Саймон смотрел на собеседника и думал, насколько его собственное выражение лица похоже на то застывшее выражение на лице у китайца, и как жалки их лица.

– Это правда, что ты работаешь на Суня?

Цю колебался лишь несколько секунд.

– Да.

– Информация взамен на благополучие Тинченя?

– Да.

– А Диана?

– Основное, что заботит Суня, – это «Благоволение». Он был недоволен мной, потому что мне так и не удалось узнать что-либо существенное об этом плане. Вот почему ему понадобилась Диана.

– Черт возьми, а она-то какое отношение имеет ко всему этому?

– Она знает о «Свитке благоволения».

– Но она ничего не знает об этом! Я никогда ничего ей не рассказывал.

– В тот вечер после похорон я подслушал, как вы все выпили «за благоволение» или что-то в этом роде. Диана сказала, что она присоединяется к этому тосту, я слышал это! И я рассказал это Суню.

– Но она же не знала, за что мы пили! О Боже мой! И где она сейчас?

– Я не знаю точно где. Все, что я знаю, это то, что она находится на попечении того, кого она не будет подозревать. Он ведет ее на юг, через Гуйян. Там они попадут на дорогу в Наньнин и к реке.

– Значит, она направляется домой?

– Может быть. Все зависит от ее готовности сотрудничать.

– Я мог остановить ее. Уоррен сказал, что я дурак… – Саймон зло сплюнул и покачал головой. – И каково теперь твое мнение? – резко спросил он.

– У меня нет своего мнения. Я арестованный.

– Предположим, что я сделаю так, чтобы тебя отпустили?

– Не понял.

– Одна из немногих возможностей найти мою дочь – это ты. Твой контролер, или как он там называется, уже в курсе, что тебя взяли?

– Не думаю.

– Что, если тебя просто отвезут обратно на то же место, где взяли? Этого хочет и Рид – чтобы ты был двойным агентом и продолжал работать на КНР под его контролем. Но на кого ты будешь работать на самом деле – на меня и Питера? Или на Суня? Или на Камнора?

Цю опустил глаза.

– Камнор?

– Питер Рид рассказал мне о письмах, которые они у тебя нашли. Письмах Тинченя. Ты сказал ему, что тебе передал их Камнор.

– Если ты знаешь это, тогда, я думаю, ты все поймешь и сам. Теперь я предан только Тинченю. Моему сыну.

– Да. Я понимаю.

– Что бы я тебе ни говорил, ты не можешь мне верить. Не теперь. Понимаешь, я хочу выбраться отсюда – но только для того, чтобы попытаться найти моего сына. Ничего больше. Вот каково мое мнение, как ты это называешь: я буду работать только на себя. На себя самого.

– Я могу поверить тебе. Потому что мне больше ничего не остается! Ты – это все, что у меня есть. И помни: я всегда могу вернуть тебя сюда, если это будет нужно. Ты всегда будешь находиться от Юклифа не дальше чем на шаг.

– Так, значит, ты мне предлагаешь еще одну сделку… Сколько их мы уже с тобой заключали, Саймон?

– Слишком много. Но сейчас мы впервые договариваемся на равных. Ты хочешь получить сына. Что бы ты сейчас мне ни наговорил, ты все еще надеешься вытащить его оттуда, я знаю это. Ну и прекрасно! Возвращайся к Камнору и попытайся что-нибудь вытянуть из него. Только помоги мне вернуть дочь. Ребенка за ребенка.

Цю долго молча смотрел на Саймона.

– Я вернусь на то же место, откуда меня взяли, как ты выражаешься. Если тебе это надо. Не из-за каких-либо сделок. Просто потому что я думаю… так будет лучше всего.

Саймон кивнул и встал. Уже когда он подошел к двери, Цю окликнул его по имени.

– Что?

– Будь поосторожнее с Александром Камнором.

– Почему?

Цю вкратце рассказал, что случилось перед тем, как Рид со своими людьми взял его.

– Не понимаю, – сказал Саймон. – С чего бы это Камнору заботиться о моей дочери?

– Не знаю. Но если он тоже считает, что она может знать о плане «Свиток благоволения», то в его глазах она может быть источником потенциальной опасности.

Саймон обдумал услышанное. Все это ему не нравилось.

– Но, даже если ты прав… что может сделать Камнор?

– Я не знаю. Просто… будь с ним поосторожнее.

– Хорошо. Спасибо, Цяньвэй.

Дверь открылась, и Саймон уже наполовину вышел в коридор, когда вдруг резко обернулся.

– Это правда, что ты сказал мне о Риде? Что он вешал тебя?

Цю кивнул. Было очевидно, что движение головой причиняет ему резкую боль. Это само по себе явилось своего рода доказательством действий Рида.

Саймон обнаружил Мэта наверху. Он как раз вешал телефонную трубку.

– Я говорил с директором фондовой биржи.

– И что?

– Он согласился притормозить работу биржи на двадцать четыре часа начиная с девяти тридцати утра.

– Слава Богу! Но в Лондоне или Нью-Йорке нам от этого будет не легче.

– Папа, ты лучше выслушай вот что: десять минут назад я говорил с Ридом, и он сказал, что власти уже не контролируют положение на юге Китая. Генерал Цюанью, командир военного округа Чэнду, запросил подкрепление. Они перехватили его запрос два часа назад.

– И что ему ответили?

– Насколько я помню, ему сказали, что «в данном критическом положении» резервов нет.

– Они так и сказали «критическом положении»?

– Да.

– Боже мой, Боже мой!..

– Рэчел Хонимен попыталась поговорить со мной прямо перед тем, как мы выехали сюда. Это по поводу поездки Уоррена по реке, ты помнишь? Она напугана до смерти. Она спрашивает…

Саймон схватил сына за руку.

– Хонимен! Он должен отправиться вверх по реке… Когда это, завтра? Сегодня! – Он посмотрел на часы. – Боже, уже почти шесть. Когда отправление?

– Он может вовсе никуда не поехать при нынешних обстоятельствах.

– Ну, насколько я знаю Уоррена, он поедет. И это решение проблемы. – Заметив выражение растерянности, появившееся на лице Мэта, он нетерпеливо воскликнул: – Я все расскажу тебе в машине. Нам необходимо успеть застать Уоррена, и только это сейчас имеет значение. Отвези меня туда. Просто отвези меня туда, и побыстрее!