Свобода и Магия

Глава XXIX. Шарите́

(18 августа)

— И что ты предлагаешь со всем этим делать? — Свят Вениаминович откинулся в кресле, которое жалобно заскрипело под его весом. На базе он занял кабинет Куприянова, а габариты их тел несколько отличались, и не в пользу начальника военных консультантов.

Михаил пожал плечами и перевёл взгляд на стену, где Салтыков распорядился убрать всё, что висело здесь при прежнем хозяине кабинета и повесить вещи из его кабинета. Сейчас среди небольших фото в рамках взгляд главы аналитиков зацепился за потрёпанную выцветшую карточку, где стояло несколько молодых людей в странного покроя чёрных мантиях, отороченных мехом. Рядом с людьми был крупный мужчина — ни дать ни взять, комплекции самого Свята Вениаминовича.

Михаил не знал, что ответить на вопрос начальника, потому просто изучал эту фотографию в надежде, что озарение наступит. Но оно всё не приходило, Салтыков курил трубку и с каждым мгновением всё больше мрачнел. За окнами барабанил по-осеннему противный дождь.

— Они ничего не подскажут, их и нет уже давно, — глава W&C проследил взгляд своего подчинённого и произнёс это с какой-то грустью.

— А были бы, подсказали бы? — ответил тот, устало усмехнувшись.

— Нет, сказали бы, что своей головой надо жить, — Свят Вениаминович выпустил большое облако дыма из трубки.

— У нас два противника и разбросанные по Германии силы.

Салтыков кивнул.

— Командира нет, союзники сами просят о помощи…

— Союзников скоро прижмёт кайнцауберская общественность, война в магическом сообществе перекинулась на простых людей, — он покачал головой и сам посмотрел на фотокарточки, — Это нехорошо.

— Может, наоборот? — посмотрел на него Михаил, — Общий враг сплачивает.

— Этого общего врага немцы сами и пригласили, как говорится, кто ж знал?

— Когда-то они были такими же варварами для Римской империи, — усмехнулся Романов, — Теперь они сами стали Римской империей.

— Кстати, про Римскую империю, — Свят Вениаминович снова посмотрел на фотографии, — Как ты думаешь, зачем два маленьких мальчика нашим друзьям из Аненербе?

— А при чём здесь Рим? — не понял начальника Михаил.

— Ну, я вот о чём подумал, — Салтыков снова выпустил облако дыма из трубки, — Есть легенда, что магическую силу германской земли и магов, рождённых на ней, особенно чистокровных, питает событие двухтысячелетней давности. Огромная гекатомба[1], в которой пролились реки романской крови, а земли за Рейном навсегда избавились от тени имперского орла, — он усмехнулся, — Ну, почти навсегда, до Оттона I примерно.

— И как это связано с Аненербе и мальчиками из рода Мирбахов? — глава аналитиков скептично смотрел на начальника.

— Да чёрт его знает, — хмуро пробасил тот, пыхнув трубкой, — Но я слышал, что турки интересовались холмом Калькризе. И двумя мальчиками, которых уже пытались им доставить наши друзья с гнутыми крестами.

— А где слышал? Мне просто интересно.

— А ты думаешь, что только турки и фашисты умеют с осведомителями работать? — голос Салтыкова стал тише и больше походил на заговорщицкий шёпот.

— Я надеялся, — максимально искренне ответил Романов.

— Да в любом случае не густо, в нашей текущей ситуации это ничто. Аненербе нет смысла проводить какой-то новый ритуал на Калькризе, их и так питает эта сила.

— А наши немецкие наниматели знают об этом? — вдруг осознал Михаил, — Ну, про вот этот интерес.

— Не-а, — Свят Вениаминович хитро ухмыльнулся.

— А Москва знает?

— Конечно, — ухмылка главы W&C стала максимально хитрой и ехидной.

— И что нам с этим делать?

— Ждать, — пожал плечами Салтыков, — Москва пришлёт на место Куприянова специалиста, меня заверили, что это формальность, и что он будет заниматься поиском детей, — он поймал удивлённый взгляд подчинённого, — Да, ты не поверишь, но наши работодатели заинтересовались пропажей детей, и двух месяцев не прошло.

— Видимо, игра перешла на новый уровень, — пробормотал тот.

— Очень на то похоже, — кивнул его начальник, — Только это нам пока никак не поможет. Давай решать насущные вопросы.

— Ну, на нас явно не сунутся турки, они сегодня заняты.

— Нет, они явно осознали, что взорвав наш офис, они создали нам проблем, но не более. Три их базы в наших руках.

— Шваниц предложил перевезти всё к нам на базу.

— Что, уже осознал проблему?

— Из под Берлина-то мы быстро проведём колонну, — поиграл желваками Михаил, — А вот Тюрингия уже проблема. А Саксония ещё больше проблема.

— Я поговорю с ребятами Игната, чтобы они поучаствовали, — Свят Вениаминович вытряхнул трубку и стал снова её набивать, — Мне не откажут.

— Аненербе может к нам сунуться, — Романов снова посмотрел на фото на стене.

— Места у нас тут много, — глава W&C по-прежнему деловито забивал табак в трубку, — Тюрингия далековато, я жду разрешения на свободный проезд от властей. Это облегчит нам дорогу.

— Примерно час на сбор и разговоры, ещё примерно часа три до Саксонской Швейцарии… — рассуждал глава аналитиков, — Не раньше, чем после полудня пойдёт колонна оттуда.

— Позже, пока не прибудет Клим с Бранденбурга, бойцов Игната я отправлять никуда не буду. Тут главное, чтобы турки в теплицы раньше не сунулись, — Салтыков запалил трубку и начал раскуривать, — Ежли спохватятся, то да, это будет проблемой. Я не до конца понимаю, что они могут. Кубань очень удивится.

— А в Тюрингии кто, напомни?

— Раввин, — трубка раскурилась, и от неё снова поднялось облачко дыма, — Ему тоже несладко придётся.

— И пока у нас не будет разрешение на проезд на руках, даже ребята отсюда не выдвинутся, — на эту фразу Салтыков кивнул, — А ещё у нас больница забита нашими ранеными. Шваниц там просил…

— Плевать на Шваница, — Свят Вениаминович перебил подчинённого и забарабанил пальцами по столу, — А вот на наших не плевать. Туда, говоришь, и турок свезли?

— Да, думаю, Али Демир не будет ничего устраивать в Шарите́.

— Нет, он не будет, думаешь, зря Шваниц паникует?

— Я бы выставил охрану, — Романов пожал плечами, — Будь у меня свободные люди.

— Как ты понимаешь, единственные сейчас свободные люди, это охрана базы.

— Снимать с базы их тоже нельзя.

— Самый страшный для нас сценарий, это если на нас нападут до подхода колонны Клима. А бойцов Игната надо будет экстренно дёрнуть куда-то. — Салтыков усмехнулся, — Придётся вспоминать, каково это рвать людей когтями.

— Надеюсь, так уж не сойдутся звёзды, — очень хмуро усмехнулся Михаил.

— Ладно, по теплицам просто сидим и ждём, — Свят Вениаминович выпустил облако дыма из трубки и задумался.

Кабинет снова погрузился в молчание. Было слышно лишь, как дождь барабанит по оконному стеклу.

— Не идёт у меня из головы Шарите́ эта, — наконец после нескольких минут тишины пробасил Салтыков, — Давай-ка сам съезди, глянь, что там да как? Только сделай так, чтобы в твоём отделе похороны завтра были только одни.

— Сделаю всё возможное, — сухо отозвался Михаил.

— Тебе ещё Рудольфу потом всё объяснять.

— Речь-то у тебя, конечно, мотивирующая, — очень мрачно отозвался его подчинённый.

— Такие времена, трость не забудь, когда в Шарите́ поедешь.

— Хорошо, — кивнул Михаил и поднялся из-за стола.

— Ты не думай, что мне всё равно, — в тоне Свята Вениаминовича мелькнули извиняющиеся нотки.

— Я и не думаю, — улыбнулся ему в ответ глава аналитиков, — Всё ж понимаю, просто дела наши нынче ни к чёрту.

— Останься в клинике, пожалуйста, мне так спокойнее будет.

— Пришлёшь всё-таки бойцов?

— Как наши с теплиц доедут, вышлю. Но ты же понимаешь, как это нескоро может быть?

— Надеюсь, там кормят хорошо, — усмехнулся Михаил и направился к выходу, оставив главу War&Consulting докуривать трубку в одиночестве.

(18 августа)

В ординаторскую клиники Шарите́ зашёл уставший Герман Штольц и опустился на диван, откинувшись на его спинку. Вчера после взрывов прибыло два десятка пострадавших, все в разном состоянии, и до утра шли операции, чтобы избавить раненых от кусков проклятого металла в их телах.

А с утра случилось нападение на кайнцауберскую турецкую мечеть и Канцлер Магической Германии постановила после консультаций со своим визави из кайнцауберского Правительства, что всех их также следует вести в магический блок Шарите́, потому что основная масса пострадавших получила ранения от применения атакующих чар.

От такого решения персонал клиники грязно выругался и сдвинул койки в общей палате, вынеся все возможные кушетки со склада — волшебное крыло больницы было рассчитано на приём одновременно до полусотни пациентов в тяжёлом состоянии, и на утро эта цифра была достигнута. Шарите́ буквально в одночасье превратилась в военный госпиталь неподалёку от линии фронта.

Усугублялось положение тем, что все прибывшие сегодня были до смерти напуганы. И это был не обычный человеческий страх, который можно унять, они все оказались под воздействием заклинания животного ужаса. Но когда глава клиники, Вальдемар Хоффман, известнейший в волшебном сообществе специалист по ментальным травмам, начал осматривать поступивших к нему пациентов, то выяснилось, что даже он не в силах им помочь — воздействие было куда сильнее, чем то, с чем он обычно имел дело. И тут уже Хоффман принял решение погрузить всех новоприбывших в сон, пока не будет найден способ помочь им, и лечить те телесные увечья, с которыми его сотрудники хотя бы могли справиться.

Но новых пациентов было настолько много, что сейчас в клинике работали все имеющиеся медики, вне зависимости от того, чья была смена.

— Герр Штольц, вот остался кофе, — турчанка Айше Доган, бывшая медсестрой при больнице, подняла голову от записей, буквально метнулась к кофейному столику и в два шага оказалась у дивана, — Жаль, подостыл уже немного.

Штольц потёр глаза, зевнул, взял кружку и устало улыбнулся. Кофе и впрямь был подостывшим, но вкусным и крепким. Как бы он сам не относился к туркам в целом, и к этой турчанке в частности — не всегда расторопной и подчас неуклюжей, но кофе она делала отменный. Возможно, подумал врач, именно из-за кофе Хоффман и отказался выгонять её из клиники после распоряжения фрау Канцлера. Хотя, конечно, не за это, просто глава Шарите́ здраво оценил, что выгонять из больницы рабочие руки в такое время — это несусветная глупость.

— Вам что-то ещё нужно, или я могу вернуться к бумагам? — чёрные глаза девушки внимательно смотрели на него, и так преданно, что Герман невольно улыбнулся.

— Нет, Айше, ты писала, продолжай.

Та кивнула и вернулась к своему столу.

— Ты же тоже должна была быть на службе в той мечети сегодня? — неожиданно для самого себя спросил немец.

— Да, — смущённо улыбнулась девушка, — Но герр Хоффман попросил задержаться из-за пациентов.

Штольц кивнул, он сам видел, что она до утра провела всё время на ногах, ассистируя во время операций. А когда стали привозить её соотечественников после утренней бойни, и Вальдемар сказал, что если ей тяжело, то она может идти, она лишь попросилась остаться писать бумаги, а не выходить в общую залу к пациентам. В эту мечеть она обычно ходила с матерью и сейчас совершенно не представляла, что с той могло произойти.

Дверь открылась и вошла ещё одна медсестра, Клара Леманн, вечно улыбчивая миниатюрная девушка с милыми белыми кудряшками, с начала утра она была чернее тучи.

— Там всё стабильно? — спросил Герман кивая на дверь.

— Да, фрау Вульф отправила меня немного отдохнуть, — кивнула та, — Всё по-прежнему там. Только герр Петерс просил в приёмный покой Вас зайти. Там что-то наплыв простых пациентов. Если Вы не заняты.

— Сейчас зайду, отдыхай, — он встал, протянул девушке свой кофе и вышел в коридор.

Волшебное крыло Шарите́ состояло из огромного зала, в который сейчас набилось полсотни пострадавших и приёмного покоя, где обычно принимали пациентов, которых в текущем режиме прибывали ежедневно: неудачное применение заклинаний, ошибка в экспериментах, повреждение от магических тварей — всех пострадавших в Бранденбурге, Мекленбурге, Тюрингии и Саксонии доставляли сюда. Потому и сейчас поток, естественно, не ослабевал.

Ординаторская располагалась по коридору строго между залом и приёмным покоем, именно в этот коридор Герман Штольц сейчас вышел. В зале, кроме Хоффмана, оставались Клара Леманн и Фелиция Вульф, опытные медики, которые не участвовали в ночных операциях и были относительно бодрыми и свежими, а вот в приёмный покой отправили буквально падавшего с ног Морица Петерса, заместителя Хоффмана, который все прошедшие сутки как раз и руководил лечением пострадавших. Именно он принял решение отослать Клару и Фелицию по домам прошлым вечером, чтобы они смогли хотя бы немного поспать. И сейчас все, включая самого Штольца, благодарили Петерса за это решение — это дало сейчас остальным возможность хотя бы немного отдохнуть.

У входа в зал дежурил мракоборец, который обменялся вежливыми кивками с Германом. Мракоборцев всех прислали сегодня, видимо, руководство страны всерьёз опасалось, что в сложившихся обстоятельствах клиника не сможет выполнять роль безопасного нейтрального места, где лечат всех, не взирая на сторону в конфликте.

Медик прошёлся до конца коридора, увидел своё серое лицо в зеркале и грустно подумал, когда же он сможет выспаться? Затем он открыл дверь в приёмный покой и удивлённо остановился на пороге. Посреди комнаты, чуть просторней их ординаторской стоял сам Мориц Петерс, а перед ним, словно изваяния, застыли шестеро молодых людей в кожаных плащах, под плащами у которых была какая-то странная коричневая форма.

Слева от двери, в которой стоял Герман, ровно также, как и посетители, застыл побледневший молодой мракоборец, судя по возрасту лишь в этом году заступивший на службу.

— Герр доктор, нам очень нужно пройти к пострадавшим, там наши друзья, — рослый юноша с пшеничного цвета волосами, зачёсанными на одну сторону.

— Я понимаю, но ничем не могу помочь, — разводил руками Мориц, — Пострадавших много, состояние не у всех стабильное, после обеда мы сможем составить поимённый список, Вы сможете с ним ознакомиться.

— Вы не понимаете, доктор, — голос говорившего был вежливым, но в нём чувствовалась угроза, — Нам нужно пройти, мы волнуемся за состояние наших друзей, они совершенно точно были в том месте, и их совершенно точно направили к Вам в больницу.

— Я всё понимаю, но нет, к сожалению, я не могу Вас пустить, состояние многих пациентов тяжёлое, сейчас с ними работают наши лучшие врачи.

— Но нам очень надо, — Герман смотрел на улыбнувшегося молодого человека, и понимал, что ничего хорошего от этой улыбки ждать не следует.

Штольц колебался: либо присоединиться к разговору и попробовать спровадить этих странных гостей, совершенно не выглядевших, как люди, которым нужна помощь, либо закрыть дверь и сообщить оставшимся мракоборцам и Хоффману о том, что в приёмном покое происходит нечто странное.

Он склонился ко второму варианту, отступил на шаг и прикрыл за собой дверь.

Только Герман развернулся, чтобы идти дальше по коридору, как за дверью раздались крики. Медик рванул было вперёд, как мощным взрывом дверь с частью стены выбило, а его самого отбросило на пол. От неожиданного удара из его лёгких вышел весь воздух. Мракоборец бросился от двери зала к нему.

— Тотеметайнем Ворт, — голос молодого человека, который только что говорил с Петерсом, прозвучал над Штольцем. Полыхнула зелёная вспышка, и волшебник в красной мантии на бегу споткнулся и распластался на полу.

Чьи-то сильные руки подняли Германа на ноги, он успел увидеть ухмыляющееся лицо перед собой и почувствовать, как к его лбу прикасаются рукой с зажатой между пальцев палочкой:

— Фольтер! — тело медика прожгла жгучая невыносимая боль. Он попытался закричать, но воздуха не было, потому лишь зашёлся на хрип.

Зазвучали тяжёлые шаги по коридору. Штольц услышал, как захлопывается дверь, а затем мерзкий звук ломающегося дерева и истошный женский визг.

— Лаэза Кордис, — это третий мракоборец выскочил в коридор.

— Блютфлиман! — до слуха Штольца донёсся молодой и зычный голос, — Вербрант!

— Фольнис! — второй молодой голос вторил первому, но тут все звуки перекрыли женские причитания и вопли.

Герман не слышал ответной чары от мракоборца, лишь гул пламени, поверх которого разносились надрывные женские крики и мольбы о помощи.

— Твари… — прохрипел медик, смотря в ухмыляющееся лицо человека перед собой.

— Фольтер! — с садисткой ухмылкой тот ещё раз коснулся лба Штольца, и разряд боли, куда большей, чем первый, пронзил его тело.

Сознание затуманилось, он не до конца понимал, что происходит. Ему казалось, что его уши заложило от криков Клары и Айше. В голове осталась лишь одна мысль: “Что эти твари с ними там делают?”

Герману показалось, что начал бредить, потому что справа от себя, на обломках двери и стены, куда осыпалось осколками зеркало, он увидел, как буквально из воздуха появилась огромная кошка с серо-жёлтой шерстью и чёрными пятнами на ней. Она прыгнула и вцепилась в загривок тому, кто его держал. Кровь брызнула на лицо Штольца, её запах резко ударил в ноздри, заставив сознание немного к нему вернуться.

Кошка уронила свою добычу на пол, впустила в неё свои когти и несколько раз мотнула головой, не разжимая челюстей. Молодой человек, который минуту назад говорил с Петерсом, а секунду назад держал Штольца крепкими руками, затих.

Герман осел вдоль стены. Сознание продолжало к нему возвращаться, боль по-прежнему пульсировала каждой клеткой его тела, но слух и зрение перестали туманиться. Девочки в ординаторской уже не кричали, они рыдали, моля оставить их в покое. Перед медиком с мёртвого тела сошла на пол огромная пятнистая кошка с настолько длинным хвостом, что тот волочился по полу. Сошла на пол и мягко направилась дальше.

Штольц с трудом, но посмотрел влево, там у двери ординаторской замер очень удивлённый юноша в кожаном плаще. Он взмахнул палочкой одновременно с прыжком зверя:

— Тотем… — договорить он не успел, могучее тело сшибло его на пол, а клыки сомкнулись на шее. Крик перешёл в хрип и отвратительное бульканье.

Из ординаторской донеслись звуки ударов, гневный окрик и ругань. Кошка, про которую медик Шарите́ силился вспомнить, видел ли когда-нибудь подобную в зоопарке, утробно зарычала и повернула к нему окровавленную морду. Длинный пушистый хвост бил по её бокам. А потом она буквально растаяла в воздухе.

На пороге ординаторской возник юноша в мятых штанах с расстёгнутым ремнём и выбившейся из под него рубашке. Он выругался, глядя на тело своего товарища, из горла которого продолжала пульсируя выходить кровь. Из ординаторской донёсся вопросительный возглас другого юноши.

А затем кошка снова появилась в коридоре, на том же самом месте, где и пропала. И через мгновение в могучем прыжке лапами обвила шею своего противника, а клыками вцепилась тому в лицо. Человек неловко взмахнул руками, словно пытаясь уцепиться за дверной косяк, и рухнул навзничь в ординаторскую. А затем до слуха Германа донеслась истошная мольба о помощи, но это был уже не женский голос. Вопил молодой немец, и слыша этот голос, Штольц, несмотря на клятву колдомедика, опыт и медицинскую этику, чувствовал удовлетворение.

Через несколько мгновений мольбы перешли в крики и звуки борьбы. А после немец услышал, что из основного зала через полуприкрытую дверь доносятся выкрики чар — его коллеги в основном зале всё же смогли дать бой напавшим на них нелюдям.

Из ординаторской донеслись женские всхлипы, большая кошка вышла оттуда, посмотрела на Штольца — и тот был готов поклясться, что она торжествующе улыбнулась! Затем точно таким же пружинящим шагом направилась в главный зал. Протиснулась через приоткрытую дверь, и уже через пару мгновений оттуда донеслись истошные крики: сначала один, затем второй.

На небольшое время в Шарите́ повисла тишина, до слуха Германа доносился лишь тихий женский плач из ординаторской и какие-то возгласы из главного зала. А потом дверь распахнулась и в коридор зашёл мужчина средних лет в бежевом летнем плаще с тростью. Он нахмурился и устало зевнул, а в следующее мгновение из-за его спины показался Вальдемар Хоффман, который грязно выругался, сплюнул и побежал в ординаторскую.

1 — Гекатомба — в Древней Греции торжественное жертвоприношение из ста быков. В переносном смысле гекатомба означает огромные жертвы войны, террора, эпидемии и т. д.